Страница:
– Не сдадите. Может, у кого-нибудь другого, а у Свирько не прорежете. Да еще один – любовник его жены. Лучше сразу не ходите на экзамен. Бесполезно. Неужели так это трудно? Ведь всего-навсего и требуется – смотреть в глаза и топать ногой!
– Я по телеграмме, – сказал Мотиков.
– «По телеграмме», – передразнил его Скиф, – он тебе устроит телеграмму с доставкой на дом. Нет, надо для вас, неучей, что-то придумать… Что-то новое, оригинальное… Мотя, сбегай за пивом.
Скиф лег на кровать и стал думать. Петр Музей с надеждой смотрел на него.
Мотиков собирался в магазин.
– Ты лег на мой пиджак, – сказал он Скифу.
Но Сашка не услышал его. Он думал.
– Слышь, дай мой пиджак.
– Что?
– Пиджак, говорю…
– Пиджак?
– Да.
– Пиджак! – вдруг заорал Скиф.
– Ты чего? – уставился на него Мотиков.
– Пиджак! Ха-ха-ха! – Племянник гипнотизера сорвался с кровати, вспрыгнул на стол и исполнил на нем твист.
Природа не наделила Скифа особой грацией. Как уже известно, после четырехмесячной лежки Скиф мог свободно работать гориллой в зоопарке. Сейчас же, относительно выбритый и подстриженный, он напоминал молодого яка.
– Пиджак! Пиджак! – вопил шеф, отплясывая на столе.
Вид буйного сумасшедшего всегда возбуждающе действует на людей. Мотиков, человек не ума, а сердца, первым стал реагировать на странное поведение своего учителя. Шея у него начала багроветь, глаза выпучились, желваки вздулись.
– Пиджак! Пиджак!
Издав хриплый стон, Мотиков бросился на своего шефа. Когда его тело было уже на полпути, Скиф выкрикнул еще одну фразу:
– Спишем! Спишем! Ура!
Ничто в мире не могло остановить чемпиона во время броска, но слово «спишем» остановило. Он рухнул на пол, дико поводя глазами.
Племянник гипнотизера спрыгнул со стола Мотиков и Пётр Музей тупо смотрели на него.
– Пришла гениальная идея! Я изобрел пиджак!
На лице Мотикова отобразилась усиленная работа мысли.
– Как пиджак?
– Пиджак-шпаргалка, – пояснил Скиф. – Обыкновенный пиджак, только с бумажной подкладкой. С ним любой экзамен не страшен.
Шеф схватил карандаш и пояснил на бумаге:
– Смотрите, вот пола… тут текст… День жаркий… В пиджаке ты вспотел, у тебя чешется живот… Ты то расстегиваешься, то застегиваешься и тем временем шпаргалишь. Можно даже совсем снять пиджак и положить его на стол нужным местом вверх. Здорово? Подкладка сменная. Я сдал, отстегнул – и другой может пользоваться. Просто здорово! Откровенно говоря, я и сам побаивался этого Свирько. А теперь мне черт не страшен! Ха-ха-ха!
– Гений! – прохрипел Мотиков и в избытке чувств замотал головой. – Гений!
– Еще этого не хватало, – проворчал Скиф. – Мотя, схода к Дуське, узнай, в чем дело.
Чемпион вернулся с плохими новостями: комендантша только что застала своего любимчика, «директора титана» Алика Циавили, с женщиной. Его увезла «скорая помощь».
В комнате наступило тягостное молчание. Все ясно представляли, что означают слова: «Комендантша застала с женщиной». А тут еще попался сам любимчик, «директор».
Перед тетей Дусей трепетало все общежитие, хотя это был добрый и отзывчивый человек. Если есть четвертка, но нет луковицы, то можно смело стучать к тете Дусе в любой час суток, и луковица тебе будет. После ворчания, может быть, даже после легкого подзатыльника, но будет. И рубашку тетя Дуся постирает, и носки заштопает, и по голове погладит, когда снимут со стипендии. Взамен комендантша требует лишь одного: чтобы в общежитии все было «по путю». «По путю» – сложное понятие, что оно означает, не знает до конца и сама тетя Дуся, но первый пункт был известен всем очень хорошо: «Не водить в общежитию девок». Пункт, который редко кто отваживался нарушить, ибо в противном случае – «и духу твоего здесь не будет»…
Вторым пунктом «по путю», наводившим особый страх, была учрежденная комендантшей должность «директора титана». Титан вообще был слабостью тети Дуси. Она драила, чистила, холила его каждую свободную минуту, и он сиял, как северное сияние. Титан клокотал почти круглые сутки! Комендантша сидела возле него, наслаждаясь клекотом, пила чай из огромного железного блюдца и слушала зубрение «директора». «Директора титана», в обязанности которого входило поддержание огня в топке и наливание чая своей повелительнице, тетя Дуся выбирала сама, руководствуясь ей одной понятными соображениями, но предпочитала длинных и худощавых. Обычно «директора» покорно тянули свою лямку (хватит ли у кого храбрости ссориться с комендантшей?), но бывали случаи и неповиновения. Не выдержав, «хранитель огня» сбегал и прятался в какой-нибудь комнате. Тогда тетя Дуся делала предупредительное выключение света. Если беглец не являлся с повинной, свет гас на полчаса. Если и после этого «директор» упорствовал, тогда комендантша решительно поворачивала рубильник на «ВЫКЛ» до самого утра. Но обычно мятежного «директора» приводили сами же студенты после первого предупреждения, так как свет в общежитии нужен не меньше, чем воздух.
Шаги затихли возле «конструкторского бюро», чиркнула спичка. Молчание. Наверно, комендантша читала на двери фамилии.
В тишине было слышно, как у Скифа стучат зубы. Племянник гипнотизера до ужаса боялся женщин, а тетя Дуся в его глазах вообще была атомной бомбой.
Бормотание: «Негодяи, заставляют больную женщину шляться впотьмах». Чиркнула еще спичка. Шаги.
– Пронесло, – вздохнул Скиф.
– Наверно, Володька из сорок седьмой влипнет, – сказал Мотиков. – Он в ее духе. Гы-гы-гы!
Но в это время опять послышались шаги. Тетя Дуся возвращалась. Шаги замолкли возле их комнаты. Стук в дверь.
– Скифин дома?
– Нет! – ответил Мотиков.
– Врете! Знаю, что дома! Пусть идет кипятить титан! Заставляете больную женщину за каждым шляться. Нет чтобы самим прийти кипятить.
– У меня завтра экзамен! – подал голос племянник гипнотизера.
– Ага! Значит, все-таки дома. Эй, вы, слушайте все! Пока Скифин не пойдет кипятить титан, света не будет!
Голос комендантши прогромыхал три раза по пустому коридору, толкнулся в каждую дверь и свалился по лестнице в подвал, где от него в панике шарахнулись по своим норкам мыши. Тетя Дуся ушла. Тотчас заскрипели двери, коридор наполнился людьми. В «конструкторское бюро» застучали:
– Скиф! Иди! Не валяй дурака, у нас завтра зачет!
– А мне какое дело? Идите сами! – огрызался племянник гипнотизера.
– Ты человек или нет?
Громыхание в дверь стало невыносимым. Пришлось открыться. Ввалилась целая делегация, она грозила, упрашивала, умоляла. Скиф не соглашался.
В самый разгар спора появилась тетя Дуся.
– Ну, долго я еще буду ждать? – рявкнула она.
Комендантша схватила в охапку племянника гипнотизера и потащила его по коридору. Скиф отбивался, кричал, дрыгал ногами. Картина очень напоминала кадр из американского фильма «Седьмое путешествие Синдбада», когда голодный циклоп утаскивает одного из путешественников.
Возле кубовой Скиф оттолкнул комендантшу:
– Ладно, сам пойду, убери свои ручищи. Включай свет!
– Спасибо, Скиф! – загалдели в коридоре.
– Чтобы к утру пиджак закончили! – выкрикнул шеф последнее указание, скрываясь в кубовой.
– Благодетель! – промычал чемпион.
– Сигма плюс эпсилон…
Племянник гипнотизера на цыпочках обошел вокруг Мотикова и схватил его за локоть.
– Плюс неуд!
– Ых! – дернулся чемпион, привычным приемом зажимая руку учителя под мышку. – Ты чего? Га-га-га! Щекотно!
– Эх ты, гиря заржавленная! Кто же так шпаргалит? Надо одним глазом туда, другим на меня! А подкладку локтем закрывай!
Не смог «списать» и Петр Музей. Да и сам «главный конструктор» пиджака был «засечен» при первом же заглядывании в подкладку.
Скиф почесал затылок.
– Да-да… Верно, что практика проверяется теорией. Надо его усовершенствовать.
Племянник гипнотизера вооружился линейкой, карандашом и принялся что-то чертить, шепча цифры и формулы. Ученики почтительно следили за действиями учителя. Лоб шефа то хмурился, то, наоборот, просветлялся. Наконец Сашка Скиф оторвался от своих расчетов и сказал:
– Нужно метр сатина и четыре метра резинки для трусов.
Чемпион вызвался сбегать в магазин за покупками.
– Я знаю! – обрадовался гиревик. – Он за пиджак хвать, а резинка ему по лбу – рраз!
– Кончай болтать! Бегом, а то не успеем!
Из сатина Скиф смастерил шторки для подкладки. Теперь «шпаргалить» можно было, лишь натянув резинку и держа ее в кулаке. При малейшей опасности достаточно было отпустить резинку, как шторки закрывали бумагу и иллюзия сатиновой подкладки становилась полной.
Больше всех был доволен Мотиков. Он шагал по комнате, распахнув пиджак, и без конца щелкал резинкой.
– Он к тебе кинулся, а ты – рраз! Га-га-га! Он к тебе опять, а ты опять – рраз! У него – глаза на лоб! Га-га-га!
Даже Музей нашел, что пиджак в таком виде – изобретение очень удачное.
…Задолжникам Свирько назначил экзамен на пять часов. День, как назло, выдался жарким. Из больших окон в коридор налилось столько тяжелого солнца, что, казалось, еще немного – и оно загустеет, превратится в горячее месиво, и Петр Музей в своем черном пиджаке застрянет в нем, как муха.
Задолжников, сдающих третий раз, «рыцарей в третьей степени», оказалось семь человек. Все были, как и Музей, в пиджаках, карманы и груди их оттопыривались, на ладонях виднелись формулы. Это была отпетая, прошедшая огни и воды компания. Она с любопытством разглядывала бывшего отличника. Петр уловил шепот:
– Это тот, который… с женой Свирько…
– Сгорел парень…
– Не успокоится, пока не исключит.
– А он чего связывался? Мало девок, что ли? Знал ведь, какой зверь.
– Думал, все шито-крыто. Свирько на рыбалку уехал, а тот к ней. Тут он его и накрыл.
– Лучше б уж не приходил сдавать.
Петр одернул дрожащими руками пиджак и отошел, чтобы не слышать. Как он завидовал этим «рыцарям в третьей степени»! А раньше он их и за людей не считал.
Свирько появился, когда все уже изнервничались. Быстро прокатился в аудиторию, побыл там минут пять, потом высунулся, как грач из скворешни:
– Заходите! Все!
Столы были расставлены в излюбленной свирьковской манере – полукругом.
– Ну-с? Разбирайте свое счастье, – сказал он, делая круги на вертящемся стуле. Рядом сидел пожилой лаборант Пахомыч и строгал ножиком какое-то наглядное пособие. Вот тебе и комиссия…
Петру достался очень трудный билет. Предстояло вывести длиннейшую формулу. Как он помнил, она была с краю на левой поле… Петр потянул за резинку и стал расстегивать пиджак… И вдруг увидел, что Свирько зло и насмешливо смотрит на него в упор…
…Все уже давно сдали, а Петр все сидел, дрожащей рукой рисовал на бумаге какие-то каракули и никак не мог даже расстегнуть пиджак. В аудиторию несколько раз заглядывал Сашка Скиф, шипел и делал знаки. За все время Свирько не сказал Петру ни слова, что-то строчил, будто в аудитории никого, кроме него, и не было.
«Это он нарочно, – равнодушно думал Петр Музей. – Хочет, чтобы я первый сказал, что не знаю билета… унизился…»
Так прошло еще с полчаса. Наконец декану, видно, надоело. Он кончил писать и энергично крутнулся на стуле.
– Ну-с? Долго еще будем сидеть?
Петр молчал. Свирько полистал зачетную книжку бывшего отличника.
– Мда… Жалко, конечно, но на следующий куре я вас перевести не могу. Еще на защите завалитесь. Механизация ферм – основной предмет. Я бы вам посоветовал взять академический отпуск. Поработаете годик, подучитесь…
Тон у Свирько был почти доброжелательный. У Музея задергались губы.
– Дмитрий Дмитриевич! – почти крикнул бывший отличник. – У меня с вашей женой ничего не было! Честное слово! Это кто-то другой потерял зажим!
– …Ну-с… да… поработаете в каком-нибудь совхозе…
– И ваш халат я надел случайно!
– …так сказать на практике…
– Я облился чаем!
– …а через годик-другой милости просим опять ко мне…
– Нужна мне ваша жена! Прямо, думаете, свет клином на ней сошелся! Нашли сокровище! Подавитесь вы ей!
Скифы сидели на лавочке в институтском парке.
– Как это подло и низко с его стороны! – горячо заговорил Петр Музей. – Мстить студенту! Даже пусть я ее любовник! Допустим! Ну и что? Ударь, может быть, убей, но при чем здесь механизация ферм? И этот человек – декан, руководитель большого коллектива! Ведь он же должен быть всегда справедливым! Это основное качество руководителя! А он по одному лишь подозрению губит человеку жизнь. Что мне теперь делать… Я даже не знаю… Куда я теперь… Какой позор перед всеми… Выгнали из института за неуспеваемость. Кого? Петра Музея…
– Нет, надо что-то придумать, – Скиф почесал свой рыжий взлохмаченный затылок. – Терять из-за этого сельскохозяйственного Отелло институт не стоит. Что же придумать? Конечно, можно было вызвать из Душанбе моего дядю. Он хоть уже на пенсии, но мог бы тряхнуть стариной. Он бы свернул ему набок голову. Пусть попробует тогда принимать экзамены! Со свернутой головой у него даже куры списывали бы.
Скиф потер руки и стал фантазировать дальше:
– Мы бы загипнотизировали всех преподавателей и делали бы с ними что хотели. Я бы тогда даже не списывал. Приходил на экзамены… Нет, зачем приходил? Они бы сами прибегали ко мне в комнату и говорили: «Александр Иванович, не угодно ли вам дать зачетную книжку, я в ней поставлю „отлично“?» А я бы отвечал: «Приходите завтра. Я сейчас занят». Они бы за мной побегали!
– А как же я? – забеспокоился Мотиков.
– И за тобой будут бегать, – успокоил его Скиф. – Но это длинная история. Пока приедет, пока настроит инструменты… Надо что-то срочное… Думай и ты, Мотя.
Мотиков послушно обхватил голову руками и наморщил лоб.
Через пять минут после начала этого необычного для него процесса шея чемпиона покраснела, глаза начали тяжело вращаться, пальцы сжались в кулаки.
– Уф-ф, у-ф-ф, уф-ф, – запыхтел Мотиков.
– Хочешь встретить его где-нибудь в темном переулке? – сразу догадался Скиф о ходе мыслей чемпиона.
– Уф-ф, уф-ф, – еще больше запыхтел гиревик.
– Не пойдет, – отрезал шеф. – Думай дальше.
Однако ничего другого чемпион придумать не мог. Его мысли постоянно вращались вокруг темного переулка и собственного большого кулака.
– Идея! – вдруг сказал Сашка Скиф. – Придумал! Я скажу ему, что это мой зажим! Что он мне сделает? Механизацию я уже сдал. Остальное все равно сдеру, хоть надо мной часового с автоматом поставь.
– Нет, ребята. Это не поможет. Спасибо вам за все… Я, наверно, правда подам заявление… – Пето Музей поднялся со скамейки.
– Ты подожди! – ухватил его за рукав Скиф. – Это же очень сильно придумано! Я еще не вижу деталей, но, допустим, он встречает меня где-нибудь на лестничной клетке своего дома. Я иду, напеваю, щеки у меня в помаде, на галстуке зажим с гробом и черепом… Он сразу оставляет тебя в покое и принимается за меня.
– Нет, спасибо, Саша…
– Да брось ты! Я любого вокруг пальца обведу. В мире есть только два человека, с которыми мне трудновато тягаться и которых я уважаю. Это мой дядюшка, профессиональный гипнотизер, и один парень. Не знаю его фамилии, его мимом дразнили. Учился лет пять назад в нашем институте Вот хохмач был! Под любого мог подделаться. Один раз ректор в командировку уехал, так он под него подделался, зашел в кабинет и целый день принимал посетителей. Даже заседание ученого совета провел. А вечером дочка ректора к своему папаше зашла и тоже не узнала. Даже в щечку поцеловала. Он из-за этого и все дело затеял, чтобы она его в щечку поцеловала. Полгода потом не могли разобраться. Ректору стали не доверять. Так перед каждым заседанием он себя за бороду дергал, чтобы доказать, что настоящий. Жаль, нет этого мима, а то бы мы с ходу это дело уладили. Ну ладно, я и один оправлюсь. Давай зажим.
Вечером Скиф позвал для консультации курсового донжуана Алика Циавили. Алик был в высшей степени приглаженный, прилизанный и наутюженный человек. Все у него было на месте: каждый волосок, каждая складочка, не говоря уже о таких вещах, как нос, рот и уши. Курсовой донжуан делал очень мало движений, славно боялся, что какая-нибудь часть может отлететь от него. Одна рука и часть головы у бывшего «директора» были забинтованы после столкновения с тетей Дусей. Алик вообще бывал довольно часто забинтован, так как его довольно часто били.
– Алик, – оказал Скиф несколько смущенно. – Тут такое дело… Требуется консультация… Надо, чтобы муж, встретив одного человека, подумал, что он возвращается от его жены… У тебя опыт большой… Дай совет.
– Где этот человек? – спросил Циавили, не поворачивая головы.
– Допустим… я…
– Допустим или точно?
– Ну точно…
Скиф смущенно потупил взгляд, так непривычна была ему роль соблазнителя. Циавили осторожно, славно это хрустальный шар, повернул голову на девяносто градусов и уставился на Скифа.
– Гм… А она кто?
– Молодая, красивая…
– Точнее.
– Стройная… среднего роста…
– Какие употребляет духи?
– Духи… черт ее знает.
Циавили медленно поднял правую бровь и зафиксировал ее в этом положении.
– Какие любит цветы?
– Откуда мы знаем?
Левая бровь повторила движение правой, и курсовой донжуан стал похож на очкастую змею.
– Я удивлен, мальчики. Вы проявляете элементарное незнание материала.
– Мы спишем, – сострил Мотиков. – Га-га-га!
– Так вот: сначала узнайте эти вещи, а потом будем разговаривать. Лишь в духах, цветах и конфетах раскрывается женщина. Все остальное – мишура, защитная окраска. А здесь она выдает себя.
Скиф перебил Циавили:
– Нам не нужна теория, Алик. Ты скажи, как я должен выглядеть, чтобы он поверил?
Циавили медленно поднялся со стула. Вид у него был оскорбленный. Мотиков загородил дорогу донжуану, ожидая распоряжений шефа.
Скиф взлохматил себе волосы, повязал галстук, нацепил на него зажим и глупо-счастливо заулыбался:
– Таким я должен быть?
Алик вдруг схватил зажим.
– Ты где взял?
– Нашел.
– Это мой.
Стало тихо.
– Ах вот как. – процедил Скиф. – А почему на нем буквы ПМ?
– Помни обо мне.
– Тогда должно быть ПОМ…
– А вам какое дело?
– А такое, неграмотная ты балда, что из-за тебя человек погорел! Ты на квартире декана его потерял?
– Не важно!
– Очень важно! На квартире?
– Чего вы ко мне привязались? Зажим мой, где хочу, там и теряю! – Алик с презрительным видом направился с дверям.
– Отдай зажим!
– С какой стати?
– Отдай зажим! Что с возу упало, то пропало.
– Выкуси.
– Мотя!
Чемпион протянул руку, намереваясь ухватить донжуана, но Циавили неожиданно боднул головой Мотикова в живот и помчался к двери.
– Рыжая рожа! – крикнул он с порога. – Да он на тебя никогда и не подумает!
Тут Мотиков наконец опомнился, взревел и бросился за оскорбителем. В коридоре ему удалось схватить Алика за шиворот. Затрещала рубашка. С Циавили посыпались запонки, застежки, пуговицы.
Кряхтя, чемпион собрал их, принес в комнату и отдал Скифу.
– На, может пригодиться.
Скиф ходил по комнате мрачный.
– Надо же быть таким остолопом, – бормотал он. – ПМ вместо ПОМ написал.
– Хоть бы немножко варил своей башкой, – негодовал племянник гипнотизера. – Что мне делать возле его квартиры? Почему я взлохмачен и щека в помаде? И глаза бегают.
Скиф пошел бы и третий раз, но Петр отсоветовал ему:
– Бесполезно все… Не поверит он… Раз было ПМ – значит, все. Документ…
– М-да. Это верно. А что же делать?
– Пусть исключает…
Второй экзамен бывший отличник тоже завалил.
– Я и знал, что завалишь, – сказал Скиф. – Принимал-то дружок его. Вместе на рыбалку ходят. Ладно, что-нибудь придумаем.
III
– Я по телеграмме, – сказал Мотиков.
– «По телеграмме», – передразнил его Скиф, – он тебе устроит телеграмму с доставкой на дом. Нет, надо для вас, неучей, что-то придумать… Что-то новое, оригинальное… Мотя, сбегай за пивом.
Скиф лег на кровать и стал думать. Петр Музей с надеждой смотрел на него.
Мотиков собирался в магазин.
– Ты лег на мой пиджак, – сказал он Скифу.
Но Сашка не услышал его. Он думал.
– Слышь, дай мой пиджак.
– Что?
– Пиджак, говорю…
– Пиджак?
– Да.
– Пиджак! – вдруг заорал Скиф.
– Ты чего? – уставился на него Мотиков.
– Пиджак! Ха-ха-ха! – Племянник гипнотизера сорвался с кровати, вспрыгнул на стол и исполнил на нем твист.
Природа не наделила Скифа особой грацией. Как уже известно, после четырехмесячной лежки Скиф мог свободно работать гориллой в зоопарке. Сейчас же, относительно выбритый и подстриженный, он напоминал молодого яка.
– Пиджак! Пиджак! – вопил шеф, отплясывая на столе.
Вид буйного сумасшедшего всегда возбуждающе действует на людей. Мотиков, человек не ума, а сердца, первым стал реагировать на странное поведение своего учителя. Шея у него начала багроветь, глаза выпучились, желваки вздулись.
– Пиджак! Пиджак!
Издав хриплый стон, Мотиков бросился на своего шефа. Когда его тело было уже на полпути, Скиф выкрикнул еще одну фразу:
– Спишем! Спишем! Ура!
Ничто в мире не могло остановить чемпиона во время броска, но слово «спишем» остановило. Он рухнул на пол, дико поводя глазами.
Племянник гипнотизера спрыгнул со стола Мотиков и Пётр Музей тупо смотрели на него.
– Пришла гениальная идея! Я изобрел пиджак!
На лице Мотикова отобразилась усиленная работа мысли.
– Как пиджак?
– Пиджак-шпаргалка, – пояснил Скиф. – Обыкновенный пиджак, только с бумажной подкладкой. С ним любой экзамен не страшен.
Шеф схватил карандаш и пояснил на бумаге:
– Смотрите, вот пола… тут текст… День жаркий… В пиджаке ты вспотел, у тебя чешется живот… Ты то расстегиваешься, то застегиваешься и тем временем шпаргалишь. Можно даже совсем снять пиджак и положить его на стол нужным местом вверх. Здорово? Подкладка сменная. Я сдал, отстегнул – и другой может пользоваться. Просто здорово! Откровенно говоря, я и сам побаивался этого Свирько. А теперь мне черт не страшен! Ха-ха-ха!
– Гений! – прохрипел Мотиков и в избытке чувств замотал головой. – Гений!
* * *
Когда погас свет, они не закончили и одной полы.– Еще этого не хватало, – проворчал Скиф. – Мотя, схода к Дуське, узнай, в чем дело.
Чемпион вернулся с плохими новостями: комендантша только что застала своего любимчика, «директора титана» Алика Циавили, с женщиной. Его увезла «скорая помощь».
В комнате наступило тягостное молчание. Все ясно представляли, что означают слова: «Комендантша застала с женщиной». А тут еще попался сам любимчик, «директор».
Перед тетей Дусей трепетало все общежитие, хотя это был добрый и отзывчивый человек. Если есть четвертка, но нет луковицы, то можно смело стучать к тете Дусе в любой час суток, и луковица тебе будет. После ворчания, может быть, даже после легкого подзатыльника, но будет. И рубашку тетя Дуся постирает, и носки заштопает, и по голове погладит, когда снимут со стипендии. Взамен комендантша требует лишь одного: чтобы в общежитии все было «по путю». «По путю» – сложное понятие, что оно означает, не знает до конца и сама тетя Дуся, но первый пункт был известен всем очень хорошо: «Не водить в общежитию девок». Пункт, который редко кто отваживался нарушить, ибо в противном случае – «и духу твоего здесь не будет»…
Вторым пунктом «по путю», наводившим особый страх, была учрежденная комендантшей должность «директора титана». Титан вообще был слабостью тети Дуси. Она драила, чистила, холила его каждую свободную минуту, и он сиял, как северное сияние. Титан клокотал почти круглые сутки! Комендантша сидела возле него, наслаждаясь клекотом, пила чай из огромного железного блюдца и слушала зубрение «директора». «Директора титана», в обязанности которого входило поддержание огня в топке и наливание чая своей повелительнице, тетя Дуся выбирала сама, руководствуясь ей одной понятными соображениями, но предпочитала длинных и худощавых. Обычно «директора» покорно тянули свою лямку (хватит ли у кого храбрости ссориться с комендантшей?), но бывали случаи и неповиновения. Не выдержав, «хранитель огня» сбегал и прятался в какой-нибудь комнате. Тогда тетя Дуся делала предупредительное выключение света. Если беглец не являлся с повинной, свет гас на полчаса. Если и после этого «директор» упорствовал, тогда комендантша решительно поворачивала рубильник на «ВЫКЛ» до самого утра. Но обычно мятежного «директора» приводили сами же студенты после первого предупреждения, так как свет в общежитии нужен не меньше, чем воздух.
* * *
Спустя пятнадцать минут после того, как погас свет, в коридоре послышались тяжелые медленные шаги. Все общежитие притихло, как трава перед грозой. Тетя Дуся шла не спеша, останавливаясь возле каждой двери, очевидно, размышляя, кого взять в «директора».Шаги затихли возле «конструкторского бюро», чиркнула спичка. Молчание. Наверно, комендантша читала на двери фамилии.
В тишине было слышно, как у Скифа стучат зубы. Племянник гипнотизера до ужаса боялся женщин, а тетя Дуся в его глазах вообще была атомной бомбой.
Бормотание: «Негодяи, заставляют больную женщину шляться впотьмах». Чиркнула еще спичка. Шаги.
– Пронесло, – вздохнул Скиф.
– Наверно, Володька из сорок седьмой влипнет, – сказал Мотиков. – Он в ее духе. Гы-гы-гы!
Но в это время опять послышались шаги. Тетя Дуся возвращалась. Шаги замолкли возле их комнаты. Стук в дверь.
– Скифин дома?
– Нет! – ответил Мотиков.
– Врете! Знаю, что дома! Пусть идет кипятить титан! Заставляете больную женщину за каждым шляться. Нет чтобы самим прийти кипятить.
– У меня завтра экзамен! – подал голос племянник гипнотизера.
– Ага! Значит, все-таки дома. Эй, вы, слушайте все! Пока Скифин не пойдет кипятить титан, света не будет!
Голос комендантши прогромыхал три раза по пустому коридору, толкнулся в каждую дверь и свалился по лестнице в подвал, где от него в панике шарахнулись по своим норкам мыши. Тетя Дуся ушла. Тотчас заскрипели двери, коридор наполнился людьми. В «конструкторское бюро» застучали:
– Скиф! Иди! Не валяй дурака, у нас завтра зачет!
– А мне какое дело? Идите сами! – огрызался племянник гипнотизера.
– Ты человек или нет?
Громыхание в дверь стало невыносимым. Пришлось открыться. Ввалилась целая делегация, она грозила, упрашивала, умоляла. Скиф не соглашался.
В самый разгар спора появилась тетя Дуся.
– Ну, долго я еще буду ждать? – рявкнула она.
Комендантша схватила в охапку племянника гипнотизера и потащила его по коридору. Скиф отбивался, кричал, дрыгал ногами. Картина очень напоминала кадр из американского фильма «Седьмое путешествие Синдбада», когда голодный циклоп утаскивает одного из путешественников.
Возле кубовой Скиф оттолкнул комендантшу:
– Ладно, сам пойду, убери свои ручищи. Включай свет!
– Спасибо, Скиф! – загалдели в коридоре.
– Чтобы к утру пиджак закончили! – выкрикнул шеф последнее указание, скрываясь в кубовой.
– Благодетель! – промычал чемпион.
* * *
Утром перед экзаменом Скиф устроил генеральную репетицию. Первым стал «шпаргалить» Мотиков. Он уселся за стол, положил на край пиджак и стал заглядывать в него, шевеля толстыми губами.– Сигма плюс эпсилон…
Племянник гипнотизера на цыпочках обошел вокруг Мотикова и схватил его за локоть.
– Плюс неуд!
– Ых! – дернулся чемпион, привычным приемом зажимая руку учителя под мышку. – Ты чего? Га-га-га! Щекотно!
– Эх ты, гиря заржавленная! Кто же так шпаргалит? Надо одним глазом туда, другим на меня! А подкладку локтем закрывай!
Не смог «списать» и Петр Музей. Да и сам «главный конструктор» пиджака был «засечен» при первом же заглядывании в подкладку.
Скиф почесал затылок.
– Да-да… Верно, что практика проверяется теорией. Надо его усовершенствовать.
Племянник гипнотизера вооружился линейкой, карандашом и принялся что-то чертить, шепча цифры и формулы. Ученики почтительно следили за действиями учителя. Лоб шефа то хмурился, то, наоборот, просветлялся. Наконец Сашка Скиф оторвался от своих расчетов и сказал:
– Нужно метр сатина и четыре метра резинки для трусов.
Чемпион вызвался сбегать в магазин за покупками.
– Я знаю! – обрадовался гиревик. – Он за пиджак хвать, а резинка ему по лбу – рраз!
– Кончай болтать! Бегом, а то не успеем!
Из сатина Скиф смастерил шторки для подкладки. Теперь «шпаргалить» можно было, лишь натянув резинку и держа ее в кулаке. При малейшей опасности достаточно было отпустить резинку, как шторки закрывали бумагу и иллюзия сатиновой подкладки становилась полной.
Больше всех был доволен Мотиков. Он шагал по комнате, распахнув пиджак, и без конца щелкал резинкой.
– Он к тебе кинулся, а ты – рраз! Га-га-га! Он к тебе опять, а ты опять – рраз! У него – глаза на лоб! Га-га-га!
Даже Музей нашел, что пиджак в таком виде – изобретение очень удачное.
…Задолжникам Свирько назначил экзамен на пять часов. День, как назло, выдался жарким. Из больших окон в коридор налилось столько тяжелого солнца, что, казалось, еще немного – и оно загустеет, превратится в горячее месиво, и Петр Музей в своем черном пиджаке застрянет в нем, как муха.
Задолжников, сдающих третий раз, «рыцарей в третьей степени», оказалось семь человек. Все были, как и Музей, в пиджаках, карманы и груди их оттопыривались, на ладонях виднелись формулы. Это была отпетая, прошедшая огни и воды компания. Она с любопытством разглядывала бывшего отличника. Петр уловил шепот:
– Это тот, который… с женой Свирько…
– Сгорел парень…
– Не успокоится, пока не исключит.
– А он чего связывался? Мало девок, что ли? Знал ведь, какой зверь.
– Думал, все шито-крыто. Свирько на рыбалку уехал, а тот к ней. Тут он его и накрыл.
– Лучше б уж не приходил сдавать.
Петр одернул дрожащими руками пиджак и отошел, чтобы не слышать. Как он завидовал этим «рыцарям в третьей степени»! А раньше он их и за людей не считал.
Свирько появился, когда все уже изнервничались. Быстро прокатился в аудиторию, побыл там минут пять, потом высунулся, как грач из скворешни:
– Заходите! Все!
Столы были расставлены в излюбленной свирьковской манере – полукругом.
– Ну-с? Разбирайте свое счастье, – сказал он, делая круги на вертящемся стуле. Рядом сидел пожилой лаборант Пахомыч и строгал ножиком какое-то наглядное пособие. Вот тебе и комиссия…
Петру достался очень трудный билет. Предстояло вывести длиннейшую формулу. Как он помнил, она была с краю на левой поле… Петр потянул за резинку и стал расстегивать пиджак… И вдруг увидел, что Свирько зло и насмешливо смотрит на него в упор…
…Все уже давно сдали, а Петр все сидел, дрожащей рукой рисовал на бумаге какие-то каракули и никак не мог даже расстегнуть пиджак. В аудиторию несколько раз заглядывал Сашка Скиф, шипел и делал знаки. За все время Свирько не сказал Петру ни слова, что-то строчил, будто в аудитории никого, кроме него, и не было.
«Это он нарочно, – равнодушно думал Петр Музей. – Хочет, чтобы я первый сказал, что не знаю билета… унизился…»
Так прошло еще с полчаса. Наконец декану, видно, надоело. Он кончил писать и энергично крутнулся на стуле.
– Ну-с? Долго еще будем сидеть?
Петр молчал. Свирько полистал зачетную книжку бывшего отличника.
– Мда… Жалко, конечно, но на следующий куре я вас перевести не могу. Еще на защите завалитесь. Механизация ферм – основной предмет. Я бы вам посоветовал взять академический отпуск. Поработаете годик, подучитесь…
Тон у Свирько был почти доброжелательный. У Музея задергались губы.
– Дмитрий Дмитриевич! – почти крикнул бывший отличник. – У меня с вашей женой ничего не было! Честное слово! Это кто-то другой потерял зажим!
– …Ну-с… да… поработаете в каком-нибудь совхозе…
– И ваш халат я надел случайно!
– …так сказать на практике…
– Я облился чаем!
– …а через годик-другой милости просим опять ко мне…
– Нужна мне ваша жена! Прямо, думаете, свет клином на ней сошелся! Нашли сокровище! Подавитесь вы ей!
* * *
– Ты еще больше усугубил положение, – сказал недовольно Сашка Скиф. – Он никогда не простит тебе этих слов. Лучше бы ты сказал, что все равно отобьешь ее у него. Но теперь ничего не поделаешь.Скифы сидели на лавочке в институтском парке.
– Как это подло и низко с его стороны! – горячо заговорил Петр Музей. – Мстить студенту! Даже пусть я ее любовник! Допустим! Ну и что? Ударь, может быть, убей, но при чем здесь механизация ферм? И этот человек – декан, руководитель большого коллектива! Ведь он же должен быть всегда справедливым! Это основное качество руководителя! А он по одному лишь подозрению губит человеку жизнь. Что мне теперь делать… Я даже не знаю… Куда я теперь… Какой позор перед всеми… Выгнали из института за неуспеваемость. Кого? Петра Музея…
– Нет, надо что-то придумать, – Скиф почесал свой рыжий взлохмаченный затылок. – Терять из-за этого сельскохозяйственного Отелло институт не стоит. Что же придумать? Конечно, можно было вызвать из Душанбе моего дядю. Он хоть уже на пенсии, но мог бы тряхнуть стариной. Он бы свернул ему набок голову. Пусть попробует тогда принимать экзамены! Со свернутой головой у него даже куры списывали бы.
Скиф потер руки и стал фантазировать дальше:
– Мы бы загипнотизировали всех преподавателей и делали бы с ними что хотели. Я бы тогда даже не списывал. Приходил на экзамены… Нет, зачем приходил? Они бы сами прибегали ко мне в комнату и говорили: «Александр Иванович, не угодно ли вам дать зачетную книжку, я в ней поставлю „отлично“?» А я бы отвечал: «Приходите завтра. Я сейчас занят». Они бы за мной побегали!
– А как же я? – забеспокоился Мотиков.
– И за тобой будут бегать, – успокоил его Скиф. – Но это длинная история. Пока приедет, пока настроит инструменты… Надо что-то срочное… Думай и ты, Мотя.
Мотиков послушно обхватил голову руками и наморщил лоб.
Через пять минут после начала этого необычного для него процесса шея чемпиона покраснела, глаза начали тяжело вращаться, пальцы сжались в кулаки.
– Уф-ф, у-ф-ф, уф-ф, – запыхтел Мотиков.
– Хочешь встретить его где-нибудь в темном переулке? – сразу догадался Скиф о ходе мыслей чемпиона.
– Уф-ф, уф-ф, – еще больше запыхтел гиревик.
– Не пойдет, – отрезал шеф. – Думай дальше.
Однако ничего другого чемпион придумать не мог. Его мысли постоянно вращались вокруг темного переулка и собственного большого кулака.
– Идея! – вдруг сказал Сашка Скиф. – Придумал! Я скажу ему, что это мой зажим! Что он мне сделает? Механизацию я уже сдал. Остальное все равно сдеру, хоть надо мной часового с автоматом поставь.
– Нет, ребята. Это не поможет. Спасибо вам за все… Я, наверно, правда подам заявление… – Пето Музей поднялся со скамейки.
– Ты подожди! – ухватил его за рукав Скиф. – Это же очень сильно придумано! Я еще не вижу деталей, но, допустим, он встречает меня где-нибудь на лестничной клетке своего дома. Я иду, напеваю, щеки у меня в помаде, на галстуке зажим с гробом и черепом… Он сразу оставляет тебя в покое и принимается за меня.
– Нет, спасибо, Саша…
– Да брось ты! Я любого вокруг пальца обведу. В мире есть только два человека, с которыми мне трудновато тягаться и которых я уважаю. Это мой дядюшка, профессиональный гипнотизер, и один парень. Не знаю его фамилии, его мимом дразнили. Учился лет пять назад в нашем институте Вот хохмач был! Под любого мог подделаться. Один раз ректор в командировку уехал, так он под него подделался, зашел в кабинет и целый день принимал посетителей. Даже заседание ученого совета провел. А вечером дочка ректора к своему папаше зашла и тоже не узнала. Даже в щечку поцеловала. Он из-за этого и все дело затеял, чтобы она его в щечку поцеловала. Полгода потом не могли разобраться. Ректору стали не доверять. Так перед каждым заседанием он себя за бороду дергал, чтобы доказать, что настоящий. Жаль, нет этого мима, а то бы мы с ходу это дело уладили. Ну ладно, я и один оправлюсь. Давай зажим.
Вечером Скиф позвал для консультации курсового донжуана Алика Циавили. Алик был в высшей степени приглаженный, прилизанный и наутюженный человек. Все у него было на месте: каждый волосок, каждая складочка, не говоря уже о таких вещах, как нос, рот и уши. Курсовой донжуан делал очень мало движений, славно боялся, что какая-нибудь часть может отлететь от него. Одна рука и часть головы у бывшего «директора» были забинтованы после столкновения с тетей Дусей. Алик вообще бывал довольно часто забинтован, так как его довольно часто били.
– Алик, – оказал Скиф несколько смущенно. – Тут такое дело… Требуется консультация… Надо, чтобы муж, встретив одного человека, подумал, что он возвращается от его жены… У тебя опыт большой… Дай совет.
– Где этот человек? – спросил Циавили, не поворачивая головы.
– Допустим… я…
– Допустим или точно?
– Ну точно…
Скиф смущенно потупил взгляд, так непривычна была ему роль соблазнителя. Циавили осторожно, славно это хрустальный шар, повернул голову на девяносто градусов и уставился на Скифа.
– Гм… А она кто?
– Молодая, красивая…
– Точнее.
– Стройная… среднего роста…
– Какие употребляет духи?
– Духи… черт ее знает.
Циавили медленно поднял правую бровь и зафиксировал ее в этом положении.
– Какие любит цветы?
– Откуда мы знаем?
Левая бровь повторила движение правой, и курсовой донжуан стал похож на очкастую змею.
– Я удивлен, мальчики. Вы проявляете элементарное незнание материала.
– Мы спишем, – сострил Мотиков. – Га-га-га!
– Так вот: сначала узнайте эти вещи, а потом будем разговаривать. Лишь в духах, цветах и конфетах раскрывается женщина. Все остальное – мишура, защитная окраска. А здесь она выдает себя.
Скиф перебил Циавили:
– Нам не нужна теория, Алик. Ты скажи, как я должен выглядеть, чтобы он поверил?
Циавили медленно поднялся со стула. Вид у него был оскорбленный. Мотиков загородил дорогу донжуану, ожидая распоряжений шефа.
Скиф взлохматил себе волосы, повязал галстук, нацепил на него зажим и глупо-счастливо заулыбался:
– Таким я должен быть?
Алик вдруг схватил зажим.
– Ты где взял?
– Нашел.
– Это мой.
Стало тихо.
– Ах вот как. – процедил Скиф. – А почему на нем буквы ПМ?
– Помни обо мне.
– Тогда должно быть ПОМ…
– А вам какое дело?
– А такое, неграмотная ты балда, что из-за тебя человек погорел! Ты на квартире декана его потерял?
– Не важно!
– Очень важно! На квартире?
– Чего вы ко мне привязались? Зажим мой, где хочу, там и теряю! – Алик с презрительным видом направился с дверям.
– Отдай зажим!
– С какой стати?
– Отдай зажим! Что с возу упало, то пропало.
– Выкуси.
– Мотя!
Чемпион протянул руку, намереваясь ухватить донжуана, но Циавили неожиданно боднул головой Мотикова в живот и помчался к двери.
– Рыжая рожа! – крикнул он с порога. – Да он на тебя никогда и не подумает!
Тут Мотиков наконец опомнился, взревел и бросился за оскорбителем. В коридоре ему удалось схватить Алика за шиворот. Затрещала рубашка. С Циавили посыпались запонки, застежки, пуговицы.
Кряхтя, чемпион собрал их, принес в комнату и отдал Скифу.
– На, может пригодиться.
Скиф ходил по комнате мрачный.
– Надо же быть таким остолопом, – бормотал он. – ПМ вместо ПОМ написал.
* * *
Два раза Скиф попадался Свирько на лестничной клетке, и два раза декан равнодушно с ним здоровался.– Хоть бы немножко варил своей башкой, – негодовал племянник гипнотизера. – Что мне делать возле его квартиры? Почему я взлохмачен и щека в помаде? И глаза бегают.
Скиф пошел бы и третий раз, но Петр отсоветовал ему:
– Бесполезно все… Не поверит он… Раз было ПМ – значит, все. Документ…
– М-да. Это верно. А что же делать?
– Пусть исключает…
Второй экзамен бывший отличник тоже завалил.
– Я и знал, что завалишь, – сказал Скиф. – Принимал-то дружок его. Вместе на рыбалку ходят. Ладно, что-нибудь придумаем.
III
Однако вскоре Скифу стало не до Музея, потому что у него самого начались крупные неприятности. Сашка погорел с пиджаком. Погорел глупо, недостойно Александра Скифина. Племянник гипнотизера забыл после экзамена отстегнуть подкладку. Дело было так.
Декан факультета механизации сельского хозяйства Дмитрий Дмитриевич Свирько бежал по коридору, как вдруг возле стенной газеты «За механизаторские кадры» увидел студента своего факультета Александра Скифина, по прозвищу Скиф. Студент рассматривал карикатуры на задолжников и, притопывая ногой, пел противным голосом: «То-реа-дор». Но не это привлекло внимание Дмитрия Дмитриевича. Руки Скифа были засунуты в карманы, полы пиджака распахнуты и вместо традиционной сатиновой подкладки оттуда выглядывала бумажная, вся испещренная формулами.
Свирько остановился на полном ходу, проехав на подошвах (пол в коридоре только что натерли). Скиф, не замечая декана, продолжал притопывать и петь «Тореадор». Свирько на цыпочках подирался к нему и заглянул в подкладку. Формулы были из курса «Механизация сельскохозяйственных ферм». Декан ахнул. Сердце его заколотилось, как у охотника, увидевшего в двух шагах от себя дичь.
– Ну-с! – Дмитрий Дмитриевич протянул руку к подкладке, но в это время в рукаве пиджака что-то щелкнуло, и формулы исчезли.
Скиф обернулся. Декан торопливо схватил его за плечо.
– Снимай пиджак!
– Вы что, Дмитрий Дмитриевич…
– А я смотрю, шпарит и шпарит, – разговаривал сам с собой Декан. – Даже пятерку ему хотел поставить, а оно вот что. Снимай – и пошли в деканат!
Не дослушав монолог до конца, Скиф бросился бежать.
– Стой! – закричал Дмитрий Дмитриевич. – Держи его!
Кто-то кинулся наперерез Скифу. Сашка толкнул его, и тот влип в витрину с насекомыми. Посыпались стекла. Племянник гипнотизера припустил еще сильнее. На ходу он рвал бумажную подкладку и швырял ее в урны. Привлеченный шумом, из буфета выскочил лаборант Пахомыч с бородой, запачканной кефиром.
– Лови! – крикнул ему декан.
– Куды? – услужливо растопырился Пахомыч посреди коридора.
– С дороги! – завопил Сашка, но было уже поздно. Тщедушный Пахомыч покатился в угол, громыхая ключами.
Может быть, Скифу удалось бы уйти, но по коридору как раз двигалась густая толпа заочников. Беглец запутался в их нестройных рядах, как рыба в сети. Тут подбежал Свирько, лаборанты, аспиранты, и Скифа повели.
Декан Свирько исключал и не за такие дела. А тут попался сам неуловимый Сашка Скиф. Вопрос решился за какие-нибудь полчаса. Секретарша факультета Лорочка, которой через дверь все было слышно, рассказывала, что племянник гипнотизера оказался жидок на расправу. Он унижался, умолял не исключать его из института, каялся, обещал исправиться и т. д. В общем, вел себя, как обыкновенный задолжник, а не король списывания Александр Скифин. Однако этим он еще больше подлил масла в огонь. Через дверь Лорочка слышала радостный смех Свирько. Секретарша утверждала, что до нее якобы доносились и всхлипывания племянника гипнотизера, но тут ей уж никто решительно не верил.
Выскочив из дверей кабинета декана, Скиф, красный, взъерошенный, побежал в общежитие, собрал чемодан и куда-то уехал на автобусе.
Обо всем этом Петр Музей и Мотиков услышали от людей, потому что, когда они пришли домой, Скифа уже не было. На заваленном всякой всячиной столе лежала наспех нацарапанная записка: «Уехал к дяде в Душанбе. Не поминайте лихом. Скифин».
Демобилизованный матрос Добрыня, видевший Скифа, когда тот уезжал, рассказывал, что племянник гипнотизера был страшно возбужден, ни за что ни про что избил ногами кубового кота, сорвал никому не мешавший, висевший в коридоре на одном гвозде динамик и ушел, шипя проклятия в адрес Свирько.
– Кто бы мог подумать? – демобилизованный матрос Добрыня покачал головой. – Всегда смеялся над исключенными…
Всеми этими событиями Петр Музей был убит.
– Что же теперь делать? – растерянно спрашивал он чемпиона. – Хотел меня спасти, а сам…
Но Мотиков в ответ лишь сопел, потому что он готовился к межобластным соревнованиям и без конца выжимал гирю.
Декан факультета механизации сельского хозяйства Дмитрий Дмитриевич Свирько бежал по коридору, как вдруг возле стенной газеты «За механизаторские кадры» увидел студента своего факультета Александра Скифина, по прозвищу Скиф. Студент рассматривал карикатуры на задолжников и, притопывая ногой, пел противным голосом: «То-реа-дор». Но не это привлекло внимание Дмитрия Дмитриевича. Руки Скифа были засунуты в карманы, полы пиджака распахнуты и вместо традиционной сатиновой подкладки оттуда выглядывала бумажная, вся испещренная формулами.
Свирько остановился на полном ходу, проехав на подошвах (пол в коридоре только что натерли). Скиф, не замечая декана, продолжал притопывать и петь «Тореадор». Свирько на цыпочках подирался к нему и заглянул в подкладку. Формулы были из курса «Механизация сельскохозяйственных ферм». Декан ахнул. Сердце его заколотилось, как у охотника, увидевшего в двух шагах от себя дичь.
– Ну-с! – Дмитрий Дмитриевич протянул руку к подкладке, но в это время в рукаве пиджака что-то щелкнуло, и формулы исчезли.
Скиф обернулся. Декан торопливо схватил его за плечо.
– Снимай пиджак!
– Вы что, Дмитрий Дмитриевич…
– А я смотрю, шпарит и шпарит, – разговаривал сам с собой Декан. – Даже пятерку ему хотел поставить, а оно вот что. Снимай – и пошли в деканат!
Не дослушав монолог до конца, Скиф бросился бежать.
– Стой! – закричал Дмитрий Дмитриевич. – Держи его!
Кто-то кинулся наперерез Скифу. Сашка толкнул его, и тот влип в витрину с насекомыми. Посыпались стекла. Племянник гипнотизера припустил еще сильнее. На ходу он рвал бумажную подкладку и швырял ее в урны. Привлеченный шумом, из буфета выскочил лаборант Пахомыч с бородой, запачканной кефиром.
– Лови! – крикнул ему декан.
– Куды? – услужливо растопырился Пахомыч посреди коридора.
– С дороги! – завопил Сашка, но было уже поздно. Тщедушный Пахомыч покатился в угол, громыхая ключами.
Может быть, Скифу удалось бы уйти, но по коридору как раз двигалась густая толпа заочников. Беглец запутался в их нестройных рядах, как рыба в сети. Тут подбежал Свирько, лаборанты, аспиранты, и Скифа повели.
Декан Свирько исключал и не за такие дела. А тут попался сам неуловимый Сашка Скиф. Вопрос решился за какие-нибудь полчаса. Секретарша факультета Лорочка, которой через дверь все было слышно, рассказывала, что племянник гипнотизера оказался жидок на расправу. Он унижался, умолял не исключать его из института, каялся, обещал исправиться и т. д. В общем, вел себя, как обыкновенный задолжник, а не король списывания Александр Скифин. Однако этим он еще больше подлил масла в огонь. Через дверь Лорочка слышала радостный смех Свирько. Секретарша утверждала, что до нее якобы доносились и всхлипывания племянника гипнотизера, но тут ей уж никто решительно не верил.
Выскочив из дверей кабинета декана, Скиф, красный, взъерошенный, побежал в общежитие, собрал чемодан и куда-то уехал на автобусе.
Обо всем этом Петр Музей и Мотиков услышали от людей, потому что, когда они пришли домой, Скифа уже не было. На заваленном всякой всячиной столе лежала наспех нацарапанная записка: «Уехал к дяде в Душанбе. Не поминайте лихом. Скифин».
Демобилизованный матрос Добрыня, видевший Скифа, когда тот уезжал, рассказывал, что племянник гипнотизера был страшно возбужден, ни за что ни про что избил ногами кубового кота, сорвал никому не мешавший, висевший в коридоре на одном гвозде динамик и ушел, шипя проклятия в адрес Свирько.
– Кто бы мог подумать? – демобилизованный матрос Добрыня покачал головой. – Всегда смеялся над исключенными…
Всеми этими событиями Петр Музей был убит.
– Что же теперь делать? – растерянно спрашивал он чемпиона. – Хотел меня спасти, а сам…
Но Мотиков в ответ лишь сопел, потому что он готовился к межобластным соревнованиям и без конца выжимал гирю.