Страница:
Еврея, попавшегося в первый раз в каком-нибудь преступлении, не наказывают смертью, а заставляют выкупить жизнь переменою веры. Если он на это согласится, что всегда бывает, то его тотчас выводят из жидовского квартала, разводят с женой, если он женат, и весьма долго и строго наблюдают, точно ли он исправляет правила Корана, и за малейшее отступление от них наказывают смертью"104.
Постоянный страх перед насильственным обращением в мусульманство как Дамоклов меч висел над среднеазиатскими евреями. Опасаясь предъявления малейших претензий, евреи принимали все меры предосторожности, но это не помогало. Вся история общины протекла в обстановке постоянного сопротивления насильственной исламизации105. Лишь иногда обстановка несколько смягчалась (как, например, в XIV в. при хане Бузане)106, когда евреям позволили отстроить разрушенные синагоги. Особые усилия прилагали власти для обращения в мусульманство тех евреев, чьи таланты или богатство бросались в глаза. Так, только в середине XIX в. при Муззафар-хане хитростью или насилием подверглись исламизации владелец богатой ткацкой мастерской Довиди Ишри, знаменитый певец Борух Калхок и один из богатейших купцов Бухары Арони Кандин.
Новообращенных называли "чала" ("несовершенные", букв.: "ни то, ни сё").
Вынужденные покидать еврейские кварталы, они все равно селились неподалеку от них, жили замкнуто и заключали браки преимущественно в своей же среде.
Большинство из них тайно соблюдали еврейские обычаи, представляя собой нечто подобное маранам в христианских государствах – только в восточном варианте. Сами бухарские евреи отмечали резкое снижение численности своей общины из-за насильственной исламизации. В Бухаре "чала" занимали квартал Эшони-пир ("Ишан-наставник"), в котором насчитывалось около 100 домов. Основным занятием "чала" была окраска и продажа хлопка-сырца; среди них были также мотальщики коконов: они скупали коконы, разматывали их, окрашивали пряжу и продавали ее. И также жили замкнуто, заключая браки внутри квартала. Несколько десятков семей "чала" жили в квартале Чор-каравансарай. Они занимались в основном торговлей, преимущественно крупной, – это был квартал богачей107. "Чала" поддерживали торговые связи с Афганистаном и Персией.
И в сельской местности некоторые кишлаки были заселены насильственно исламизированными евреями. Так, в 1887- 1888 гг. при строительстве Закаспийской железной дороги, соединившей Красноводск с Самаркандом, выяснилось, что в 30 верстах от станции Арчман находится кишлак Нухур, жители которого считают себя потомками евреев.
Интересные воспоминания о евреях и "джедидах" (персидский синоним "чала") Туркестана оставил служивший долгие годы в Средней Азии барон А.И. фон дер Ховен108.
По его свидетельству, в Ахал-Текинском оазисе около Анау (в 15 верстах от Ашхабада) существовали целые селения евреев, обитатели которых, теснимые туркменами, приняли ислам и переселились в кишлак Нухур.
С приходом русских "джедиды" вернулись к религии предков и, между прочим, "обрусили" свои фамилии. Для отправления религиозных служб они пользовались ввозившимися из России еврейскими книгами. Интересно, что "джедиды" к приходу русских были в прекрасных отношениях с туркменами, пользуясь репутацией честнейших торговцев: туркмены поручали им ведение дел, отдавали на хранение большие суммы денег109.
В отличие от "джедидов" потомки хивинских евреев не вернулись к иудаизму, когда русские появились в Хиве: видимо, исламизация евреев Хивы произошла в более отдаленные времена110.
Потомки среднеазиатских евреев не любят афишировать свое происхождение. Одним из немногих, указавших его, был известный таджикский поэт Пайрав (Атаджан Сулаймони, 1899-1933), дед которого принял мусульманство, но тем не менее был вынужден бежать из Мешхеда (Иран) в Мерв в самом начале XIX в., во время еврейских погромов. Внук родился уже в Бухаре111.
Естественно, такое положение заставляло среднеазиатских евреев с надеждой смотреть на наступающие русские войска. Следует учесть, что значительную часть торгового сословия Бухары составляли евреи или мусульмане еврейского происхождения. К.П. Кауфман писал Д.А. Милютину в одном из первых своих писем из Ташкента, что только евреи да индусы, считавшиеся ташкентскими париями, выказали преданность новой власти в противовес враждебности мусульман112. Такое отношение не только присутствовало в сознании бухарских евреев, с нетерпением ждавших русскую армию – "освободительницу", но исподволь поддерживалось прибывшими в Бухару имперскими эмиссарами. Тот же полковник С.А. Носович, побывавший с дипломатической миссией у эмира, встретился с местными евреями, дабы снискать их симпатии. Позднее он писал, что, несомненно, "кроме многочисленного угнетенного класса людей, т. е. рабов, евреев и индийцев, здесь немало купцов, очень богатых, которые желают прихода русских… Евреи, во время посещения их синагоги, на замечание, почему у них это здание так грязно и бедно, громко ответили, что им не позволяют иметь хорошие молельни, но что русские это сделают для них в скором времени"113.
Эти сведения полностью совпадают с другими источниками, даже из враждебного лагеря. Магомет Суфи, участник противорусского восстания, вспоминает: "У нас в Самарканде есть еврейский квартал, где живут только евреи. Мы их мало того что не любим, но просто презираем. Они одеваются как мы, в халат и тюбетейку, но мы бреем головы, а у них на висках вьются пейсы. Кроме того, им запрещено носить пояса, как у нас: они обязаны подпоясываться веревкою. Вот по пейсам и по веревке их сейчас можно отличить от нас, даже издали. Они не смеют входить в наше общество и близко подходить к нам, но они умеют как-то все подсмотреть, подслушать, все знать, что у нас делается. Мы слышали, что евреи, узнав о том, что готовится восстание, бегали крадучись в крепость и предупреждали русских. Но русские не поверили евреям и прогнали их"114.
Свидетельство мятежника-мусульманина подтверждает одно: евреям не было бы пощады, если бы мусульмане ворвались в цитадель. Племянник Кауфмана Павел Михайлович в замечательной статье, посвященной великому делу своего дяди, писал, что "евреи, жившие в городе, разведали коварные замыслы населения и к вечеру заявили о заговоре, прося позволения перейти в цитадель, в случае нападения… В этот же день, вечером, множество евреев явилось к коменданту и убедительно просили его дать им место в цитадели. Получив согласие, они перевели в цитадель своих жен, детей и имущество"115.
Мусульманский источник говорит: "Возвратился генерал Кауфман… и послал войска пройти по городу, очистив улицы. Тут, говорят, были жаркие схватки… Опасно было ходить по городу, солдаты могли принять за мятежного сарта и пристрелить.
Исключение было сделано только для евреев, их не трогали. Они, в то время как наши ополченцы и беки с сарбасами входили в город, успели-таки пробраться в крепость и заявить там, что евреи в мятеже не участвуют. Кроме того, они были полезны в крепости, работали там. Кстати, русские вспомнили их предупреждение.
Русские солдаты, обходя улицы города, не заглянули даже в еврейский квартал.
Вместе с солдатами ходили и евреи. Они теперь гордо подняли головы и сбросили свои веревки"116. Нелишне здесь отметить, что при подписании мирного договора с бухарским эмиром Кауфман в статьях 8, 9, 12 обеспечил бухарским евреям право свободного приезда в русские пределы, торговли и возможность приобретения недвижимого имущества в России117.
Интересно проследить, используя семейные предания, как русское завоевание отразилось на судьбе той или иной семьи. Мы уже упоминали о насильственной исламизации калонтара (старейшины) бухарской общины и одного из самых богатых людей Бухары Арони Кандина. Согласно преданию, в его обращении в мусульманство роковую роль сыграла клевета, исходившая от другой богатой еврейской семьи, Сиени Нияза, главным образом от одного из сыновей Нияза, тоже по имени Арон. В еврейской среде укоренилась поговорка: "Арон погубил Арона" (букв.: "Арон съел голову Арона"). Все имущество Арони Кандина было конфисковано. Была обращена в ислам и младшая жена Арони, в то время как старшая со своими детьми избежала этой участи (в то время у бухарских евреев существовала полигамия, при русских она почти исчезла, хотя и дожила до советских времен). После принятия ислама Арони Кандин стал эмирским казначеем. Однако эмир не доверял ему и запретил покидать дворец. Так Кандин прожил десять лет. Подобно другим насильственно обращенным, он долго не мог привыкнуть к новой обстановке и втайне, насколько это было возможно, сохранял верность еврейским обычаям. Постепенно ему удалось завоевать доверие эмира, и ему было разрешено выходить из дворца в сопровождении охраны, как бы составлявшей его свиту. За эти годы эмирский казначей разбогател, используя свое высокое положение. Но никогда не покидало его желание вернуться к религии предков. Арони Кандин ждал… После смерти Муззафар-хана, при его преемнике Ахад-хане, его положение еще более укрепилось. Он сумел стать необходимым новому эмиру, сделав его компаньоном в своих весьма выгодных торговых операциях. Но когда наконец Арони по поручению эмира разрешили выехать из Бухары по торговым делам и вернули конфискованное имущество, он бежал в Самарканд и принял русское подданство.
История самаркандских евреев за последние 150 лет неотделима от истории семьи Калонтар. Моисей Калонтар служил при дворе эмира Насруллы Баттур-хана сборщиком налогов с еврейской общины. В 40-х годах прошлого века ему удалось купить участок земли, распланировать его и устроить на нем "махаллу" – еврейский квартал. До этого евреи жили вперемешку с мусульманами, что зачастую приводило к насильственному обращению в ислам. Во, время осады Самаркандской крепости большинству евреев удалось укрыться "под сенью" русских штыков. Оставшиеся были схвачены Джурой-беком. В их числе были уважаемые члены общины: раввин (хахам) Барух Фузаилов и Моисей Калонтар. Отказавшийся перейти в ислам Фузаилов был убит, а Калонтар отделался ранением и притворным переходом в мусульманство. Было это в июне 1868 г. Стремительное продвижение русских войск спасло его от гибели.
Моисей Калантаров (так он переиначил на русский лад свою фамилию) сделался "аксакалом", т. е. представителем от туземцев и личным переводчиком Кауфмана. (Можно предположить, что русский язык Калантаров выучил еще раньше, во время посещений России по торговым делам.) За верную службу он получил несколько медалей. Занимая эту должность, Моисей Калантаров, вернувшийся к религии предков, всегда стоял на страже еврейских интересов. При нем ни один еврей не был осужден. Моисей занимался благотворительностью, даже хоронил за свой счет бедных мусульман. Несколько лавок, принадлежащих ему, Калантаров завещал еврейской общине. Незадолго до смерти на его средства еврейское кладбище было обнесено каменной оградой. Наблюдая за работой, старик простудился и умер в 1878 г. Сооружение ограды было важным актом, так как мусульмане часто захватывали участки земли на еврейском кладбище. Сын Моисея, Давид, состоял аксакалом с 1891 по 1896 г. и за заслуги получил четыре золотые медали и личное почетное гражданство.
Итак, Средняя Азия была покорена Россией и на ее просторах рядом с вассальными Хивинским ханством и Бухарским эмиратом (проще было бы назвать их колониями) раскинулось Туркестанское генерал-губернаторство. В признании прогрессивности этих завоеваний в единый хор сливались не только голоса российских либералов и националистов, им вторили и с другого конца Европы. "По отношению к нравственности, законодательству и религии это (завоевание. – С. Д.) есть новый шаг к расширению области христианства, в замене гуманными его началами начал мусульманского изуверства и, следовательно, к освобождению человеческой личности от поглощения ее узкими требованиями ислама", – писал в конце века М.И. Венюков118.
"Никогда ещё война против государя полудикой страны не была более справедлива и необходима", – констатировал в те же годы англичанин, герцог Аргайл119. Но вряд ли серьезно можно рассматривать завоевание Россией Средней Азии как культуртрегерскую миссию. Россия была движима идеей экспансии, а либеральные и даже "освободительные" методы ее реализации следует ставить в заслугу не России как таковой, а "главнокомандующему" русских войск К.П. Кауфману.
Завоевание русскими Бухары и приход к власти К.П. Кауфмана действительно облегчили жизнь бухарских евреев, но делалось это, конечно же, не ради них самих.
"После завоевания Туркестана туземные евреи были единственными распространителями русских товаров во всей Средней Азии, а следовательно, и проводниками русского влияния в крае. Русское правительство, уясняя себе значение туземных евреев для укрепления своей власти, первое время заигрывало с евреями. Они были уравнены в правах со всем туземным населением края. В частности, евреи не знали ограничений в отношении приобретения недвижимых имуществ. Богатое еврейское купечество фактически пользовалось даже более широкими правами, чем остальные туземцы"120. Именно в этот период множество насильственно исламизированных евреев вернулись к вере предков.
Конечно, после смерти Кауфмана туркестанским евреям не удалось сохранить равноправия, однако именно благодаря его изначальному покровительству антисемитизм в Средней Азии вплоть до 1917 г. не достигал уровня Европейской России. Видимо, отчасти "воспитательной" политике Кауфмана следует приписать почти трагикомический факт: после волны еврейских погромов 1905 г. в империи "дисциплинированные" мусульмане обратились к начальнику Кокандского уезда с просьбой разрешить "вырезать евреев"!
Ранее мы ставили вопрос: как относился К.П. Кауфман к евреям? Все вышеизложенное, пожалуй, говорит само за себя. Тогда рождается естественный вопрос: почему Кауфман более чем либерально относился к народу, гонения на который были испокон веку чуть ли не возведены в ранг государственной политики? Ответ на него не прост. Прежде всего дело заключалось в масштабе государственного мышления К.П.
Кауфмана, умевшего в сложной системе межнациональных отношений как в Северо-Западном крае, так и в Средней Азии выделить не только основных, наиболее сильных противников, но и найти сторонников.
Но есть и еще одно соображение. Оно не столь очевидно, но тем не менее представляется весьма существенным. Дело в том, что происхождение рода Кауфманов подернуто пеленой неясности. Попытаемся сопоставить некоторые факты. Для начала отметим, что дворянская приставка "фон" обычно связывалась с названием местности или родового владения, а потому сочетание "фон Кауфман" выглядит достаточно странно.
Любопытный случай произошел в Петербургском окружном суде. Кауфман, вызванный в суд свидетелем по одному делу, мог как генерал-адъютант дать показания на дому, но, желая поддержать только начавшую укрепляться в стране систему судов присяжных, лично явился в зал заседаний, чем, естественно, вызвал ажиотаж публики. Председатель А.Ф. Кони задал скромно, но с достоинством державшему себя Кауфману обязательные вопросы:
– Вы туркестанский генерал-губернатор генерал-адъютант Константин Петрович фон Кауфман?
"Да.
– Какого вы вероисповедания? Если лютеранского, то я должен привести вас к присяге сам, за отсутствием пастора.
– Я православный121.
Примечательность этого диалога заключается в том, что А.Ф. Кони, считая Кауфмана по фамилии и титулу остзейским (прибалтийским) немцем, задал вопрос о вероисповедании явно для проформы, и полученный им ответ был для него неожиданностью, поскольку для остзейских немцев переход в православие ради русской службы был совершенно не обязателен. Столь же необязательным был отказ от своей религии для выходца из католической Австрии. Во всяком случае произошла неловкость, за что Кони стал объектом гневных нападок одного из столпов русской реакционной публицистики М.Н. Каткова, да и в более высоких сферах остались недовольны "бестактностью" председателя суда122.
Наконец, весьма двусмысленной в этом контексте становится тональность беседы К.П.
Кауфмана с И.Л. Гордоном в 1875 г. Писатель, живший в ту пору в Петербурге, узнал о приезде Кауфмана в столицу и послал ему письмо с напоминанием о себе, после чего на следующий день был весьма удивлен, получив на дом записку от Кауфмана со специально для этого направленным адъютантом. Поэт приглашался на прием к генералу. Он явился в назначенный час в заполненную военными и гражданскими лицами приемную генерал-адъютанта. Вскоре Константин Петрович вышел, окинул взглядом присутствующих и, заметив почти у самых входных дверей еврейского писателя, направился к нему. Кауфман «подошел ко мне с приветливою улыбкою и шутливым тоном спросил: "Что, Вы еще не приняли православия?" Я был несколько сконфужен этим неожиданным вопросом, но тут же нашелся и ответил: "Нет, Ваше высокопревосходительство, продолжаю еще пребывать в заблуждении". Он улыбнулся и сказал: "Хорошо, хорошо, мне приятно будет с Вами побеседовать, но… спешу ехать к Государю с докладом. Зайдите лучше завтра об эту пору". Я не успел поклониться, как он шепотом прибавил: "Впрочем, завтра Рождество… Лучше послезавтра"»123. Более того, у Гордона есть рассказ, в котором действует комендант большого города, который оказывается крещеным евреем. Фамилия ему дана Гейман, зовут Леопольд Михайлович. Как известно, храбрейший (так назвал его граф М.С. Воронцов) кавказский генерал В.А. Гейман был евреем и сделал военную карьеру, начав ее мальчиком-кантонистом. Гейман никогда не служил в Западном крае (возможно, он был родом оттуда, предположительно из Гродно). Ясно, что писатель воспользовался этой фамилией и сделал намек на Кауфмана. Литературный Кауфман – Гейман интересуется еврейским вопросом, читает еврейскую газету на русском языке "Рассвет"; он же помогает крещеному еврею вернуться в лоно иудаизма и трудоустроиться. Внешне генерал не походит на еврея: это объясняется тем, что его родители из Курляндии. Тайну его происхождения никто из окружения не знает. "Он из наших", – говорит еврей, герой рассказа124.
Во всяком случае известные современные антисемиты, сначала А. Дикий, а затем и Л.
Корнеев, настаивают на еврейском происхождении Кауфмана. О еврейском происхождении Кауфмана пишет и Вл. Маевский125. Между тем автор многочисленных произведений на исторические сюжеты, печально прославившийся своим юдофобством Валентин Пикуль, сделавший Кауфмана одним из героев своего рассказа "Хива, отвори двери!", ни разу даже не намекает на его еврейское происхождение, хотя не упускает возможности расставить все точки над "i" в отношении отрицательных персонажей. Так, "горбоносый карлик" канцлер Нессельроде у Пикуля говорит с ужасным еврейско-немецким акцентом, а также министр финансов Канкрин, еврейского происхождения, постоянно плачется на недостаток средств126. Очевидно, о еврейском происхождении своего положительного героя автор не упоминает отнюдь не по незнанию (Пикуль – большой специалист по части генеалогии). Но почему? Хотя известно, что Герман Геринг на замечание о еврейском происхождении одного из высокопоставленных сотрудников министерства авиации гитлеровской Германии безапелляционно ответил: "Я сам решаю, кто у меня еврей!" Несколько слов о семье Кауфмана. Его родной брат – Михаил Петрович (1821 или 1822-1902) также сделал блистательную карьеру, став генералом, начальником Николаевской инженерной академии (1860-1868), начальником Главного интендантского управления Военного министерства (1867-1879), товарищем генерал-инспектора по инженерной части (1879-1882), председателем Русского Красного Креста. Ему принадлежала высокая честь составить первый отряд русских сестер милосердия в количестве 3 тыс. человек. До революции его имя носила Санкт-Петербургская община сестер милосердия.
Титул "Туркестанский", как мы уже говорили, императорским указом от 19 сентября 1914 г. перешел к племянникам Константина Петровича, сыновьям Михаила Петровича – Петру Михайловичу и Алексею Михайловичу. Михаил Петрович фон Кауфман (1857-1926) – сенатор (с 1898 г.), в русско-японскую войну – главноуполномоченный Красного Креста, в 1906-1908 гг. – министр просвещения. Его деятельность на этом посту заслужила безусловное уважение прогрессивных кругов, особо отметивших его вклад в женскую эмансипацию. Во время мировой войны главноуполномоченный Красного Креста при главнокомандующем. Имел репутацию "радикала". С.Ю. Витте писал о нем:
"…Кауфман человек не глупый и весьма порядочный, что уже доказывается тем, что ни он не мог ужиться со Столыпиным, ни Столыпин не мог переварить его направления, чуждого полицейского сыска и полицейского воздействия, а потому Кауфман, против своего желания, должен был оставить министерство Столыпина"127.
В 1906 г. составил вполне демократичный проект по еврейскому вопросу. Имел мужество направить письмо Николаю II, предупреждая последнего о приближении революции, чем вызвал гнев императора, исключившего противника Распутина из состава присутствующих членов Государственного совета. Михаил Петрович усиленно занимался историей, издав множество статей, где использовал богатые семейные архивы.
Второй сын Михаила Петровича – Алексей Михайлович (1861-1934), блестящий боевой генерал, генерал-лейтенант. Прославился на русско-японской войне во время защиты Таугогского перевала, когда во главе спешенных казачьих полков отбился от превосходящих сил противника. Награжден многими орденами, включая орден св.
Георгия, а также золотым оружием за храбрость. Во время первой мировой войны командовал Уральской казачьей дивизией. Во время гражданской войны сражался в рядах Добровольческой Армии. В эмиграции занимал ряд почетных постов: председатель Гвардейского объединения, член Главного комитета Союза инвалидов, председатель Союза георгиевских кавалеров и председатель Союза пажей.
Наш рассказ о судьбах евреев в Средней Азии можно закончить, вспомнив одного из многих энтузиастов революции и безусловного филосемита A.M. Бабешко, пламенного защитника бухарских евреев. Его судьба – почти полное повторение судьбы литературного Павла Корчагина. О своей жизни он рассказал на страницах альманаха "Год семнадцатый", в издании, предпринятом стараниями Максима Горького.
Родился Бабешко в 1890 г. в Ташкенте, по национальности, видимо, украинец: "Мать моя упорная хохлушка". Отец – мастеровой, мать – прачка. Трудиться начал он в возрасте 12 лет в частной мастерской "еврея Розмана", учеником слесаря. Как выяснилось впоследствии, мастерская была местом явки политических. Поначалу был анархистом-коммунистом бакунинско-кропоткинского толка. Участвовал в нескольких экспроприациях. Настойчиво повторяет, что они старались обойтись без человеческих жертв и стреляли лишь в крайнем случае. С 1911 г. примкнул к большевикам.
Мобилизованнный во время мировой войны, он находился на румынском фронте, был близок к социал-демократам.
Освобожден из армии стараниями матери как незаконно мобилизованный (он был единственным сыном). Упоминается, кстати, о его личном знакомстве с братом А.Ф.
Керенского, которого он знал хорошо и спорил с ним в кружке.
После освобождения из армии Бабешко прибывает в Ташкент, где вступает в ряды Красной гвардии. Затем в 1918 г. становится председателем профсоюзов. Работали большевики "на паритетных началах" с левыми эсерами. Во время левоэсеровского мятежа были расстреляны большевики-комиссары, но мятеж был подавлен, так как большинство рабочих оказались на стороне советской власти.
Во время гражданской войны Туркестан два с половиной года был отрезан от Москвы и вклад самого Бабешко в победу был огромен. Он организовал военное производство в мастерских при минимальных промышленных ресурсах. Жертвенность комиссаров привлекала симпатии рабочих и они шли вслед за ними: "…я одним из первых вышел добровольцем, как комиссар тяги, чтобы рабочие чувствовали, что комиссары тоже идут воевать, и за мной пошли остальные. Это было в 1919 г. Соорганизовался красный батальон ответственных работников, некоторых рабочие не пускали, а они плакали, просились на фронт". Жесточайшие бои у Аральского моря при 60-ти градусной жаре. В атаку шли так называемые курсанты ленинской школы и комсомольцы с развернутым знаменем, полностью изрешеченным пулями…
После окончания гражданской войны Бабешко – на чекистской и хозяйственной работе.
В Ташкенте он был заместителем председателя ТурЧК и председателем Сыр-Дарьинской области. Его "перебрасывают" из одного района в другой. В 1922 г. его переводят в Москву на хозяйственную работу. Здесь в биографии некая заминка. Возможно, что Бабешко в профсоюзной дискуссии был на стороне Шляпникова, ибо он опять оказывается в Средней Азии. Следует рассказ о борьбе с троцкистами и вопреки устоявшемуся взгляду на малочисленность сторонников Троцкого выясняется, что большая часть партийных работников поддерживала Троцкого: "В то время председателем совета был Семенов, троцкист, который приехал из Ленинграда и работал подпольно. С ним пришлось бороться, а бороться с ним было тяжело. У него весь совет работал в пользу троцкизма, машинистка печатала (обращения, прокламации? – С. Д.), шофер развозил. И когда ему деваться было некуда, он заявил в окружкоме, что пойдет в Красновосточные мастерские защищать свою точку зрения… Мы знали, что у него большой авторитет, и Средазбюро командировало туда как противоядие и тоже авторитет меня… И вот в связи с этим меня избрали председателем совета… Работать было тяжело, весь аппарат был троцкистским. Я в Ташкентском совете работал два года".
Постоянный страх перед насильственным обращением в мусульманство как Дамоклов меч висел над среднеазиатскими евреями. Опасаясь предъявления малейших претензий, евреи принимали все меры предосторожности, но это не помогало. Вся история общины протекла в обстановке постоянного сопротивления насильственной исламизации105. Лишь иногда обстановка несколько смягчалась (как, например, в XIV в. при хане Бузане)106, когда евреям позволили отстроить разрушенные синагоги. Особые усилия прилагали власти для обращения в мусульманство тех евреев, чьи таланты или богатство бросались в глаза. Так, только в середине XIX в. при Муззафар-хане хитростью или насилием подверглись исламизации владелец богатой ткацкой мастерской Довиди Ишри, знаменитый певец Борух Калхок и один из богатейших купцов Бухары Арони Кандин.
Новообращенных называли "чала" ("несовершенные", букв.: "ни то, ни сё").
Вынужденные покидать еврейские кварталы, они все равно селились неподалеку от них, жили замкнуто и заключали браки преимущественно в своей же среде.
Большинство из них тайно соблюдали еврейские обычаи, представляя собой нечто подобное маранам в христианских государствах – только в восточном варианте. Сами бухарские евреи отмечали резкое снижение численности своей общины из-за насильственной исламизации. В Бухаре "чала" занимали квартал Эшони-пир ("Ишан-наставник"), в котором насчитывалось около 100 домов. Основным занятием "чала" была окраска и продажа хлопка-сырца; среди них были также мотальщики коконов: они скупали коконы, разматывали их, окрашивали пряжу и продавали ее. И также жили замкнуто, заключая браки внутри квартала. Несколько десятков семей "чала" жили в квартале Чор-каравансарай. Они занимались в основном торговлей, преимущественно крупной, – это был квартал богачей107. "Чала" поддерживали торговые связи с Афганистаном и Персией.
И в сельской местности некоторые кишлаки были заселены насильственно исламизированными евреями. Так, в 1887- 1888 гг. при строительстве Закаспийской железной дороги, соединившей Красноводск с Самаркандом, выяснилось, что в 30 верстах от станции Арчман находится кишлак Нухур, жители которого считают себя потомками евреев.
Интересные воспоминания о евреях и "джедидах" (персидский синоним "чала") Туркестана оставил служивший долгие годы в Средней Азии барон А.И. фон дер Ховен108.
По его свидетельству, в Ахал-Текинском оазисе около Анау (в 15 верстах от Ашхабада) существовали целые селения евреев, обитатели которых, теснимые туркменами, приняли ислам и переселились в кишлак Нухур.
С приходом русских "джедиды" вернулись к религии предков и, между прочим, "обрусили" свои фамилии. Для отправления религиозных служб они пользовались ввозившимися из России еврейскими книгами. Интересно, что "джедиды" к приходу русских были в прекрасных отношениях с туркменами, пользуясь репутацией честнейших торговцев: туркмены поручали им ведение дел, отдавали на хранение большие суммы денег109.
В отличие от "джедидов" потомки хивинских евреев не вернулись к иудаизму, когда русские появились в Хиве: видимо, исламизация евреев Хивы произошла в более отдаленные времена110.
Потомки среднеазиатских евреев не любят афишировать свое происхождение. Одним из немногих, указавших его, был известный таджикский поэт Пайрав (Атаджан Сулаймони, 1899-1933), дед которого принял мусульманство, но тем не менее был вынужден бежать из Мешхеда (Иран) в Мерв в самом начале XIX в., во время еврейских погромов. Внук родился уже в Бухаре111.
Естественно, такое положение заставляло среднеазиатских евреев с надеждой смотреть на наступающие русские войска. Следует учесть, что значительную часть торгового сословия Бухары составляли евреи или мусульмане еврейского происхождения. К.П. Кауфман писал Д.А. Милютину в одном из первых своих писем из Ташкента, что только евреи да индусы, считавшиеся ташкентскими париями, выказали преданность новой власти в противовес враждебности мусульман112. Такое отношение не только присутствовало в сознании бухарских евреев, с нетерпением ждавших русскую армию – "освободительницу", но исподволь поддерживалось прибывшими в Бухару имперскими эмиссарами. Тот же полковник С.А. Носович, побывавший с дипломатической миссией у эмира, встретился с местными евреями, дабы снискать их симпатии. Позднее он писал, что, несомненно, "кроме многочисленного угнетенного класса людей, т. е. рабов, евреев и индийцев, здесь немало купцов, очень богатых, которые желают прихода русских… Евреи, во время посещения их синагоги, на замечание, почему у них это здание так грязно и бедно, громко ответили, что им не позволяют иметь хорошие молельни, но что русские это сделают для них в скором времени"113.
Эти сведения полностью совпадают с другими источниками, даже из враждебного лагеря. Магомет Суфи, участник противорусского восстания, вспоминает: "У нас в Самарканде есть еврейский квартал, где живут только евреи. Мы их мало того что не любим, но просто презираем. Они одеваются как мы, в халат и тюбетейку, но мы бреем головы, а у них на висках вьются пейсы. Кроме того, им запрещено носить пояса, как у нас: они обязаны подпоясываться веревкою. Вот по пейсам и по веревке их сейчас можно отличить от нас, даже издали. Они не смеют входить в наше общество и близко подходить к нам, но они умеют как-то все подсмотреть, подслушать, все знать, что у нас делается. Мы слышали, что евреи, узнав о том, что готовится восстание, бегали крадучись в крепость и предупреждали русских. Но русские не поверили евреям и прогнали их"114.
Свидетельство мятежника-мусульманина подтверждает одно: евреям не было бы пощады, если бы мусульмане ворвались в цитадель. Племянник Кауфмана Павел Михайлович в замечательной статье, посвященной великому делу своего дяди, писал, что "евреи, жившие в городе, разведали коварные замыслы населения и к вечеру заявили о заговоре, прося позволения перейти в цитадель, в случае нападения… В этот же день, вечером, множество евреев явилось к коменданту и убедительно просили его дать им место в цитадели. Получив согласие, они перевели в цитадель своих жен, детей и имущество"115.
Мусульманский источник говорит: "Возвратился генерал Кауфман… и послал войска пройти по городу, очистив улицы. Тут, говорят, были жаркие схватки… Опасно было ходить по городу, солдаты могли принять за мятежного сарта и пристрелить.
Исключение было сделано только для евреев, их не трогали. Они, в то время как наши ополченцы и беки с сарбасами входили в город, успели-таки пробраться в крепость и заявить там, что евреи в мятеже не участвуют. Кроме того, они были полезны в крепости, работали там. Кстати, русские вспомнили их предупреждение.
Русские солдаты, обходя улицы города, не заглянули даже в еврейский квартал.
Вместе с солдатами ходили и евреи. Они теперь гордо подняли головы и сбросили свои веревки"116. Нелишне здесь отметить, что при подписании мирного договора с бухарским эмиром Кауфман в статьях 8, 9, 12 обеспечил бухарским евреям право свободного приезда в русские пределы, торговли и возможность приобретения недвижимого имущества в России117.
Интересно проследить, используя семейные предания, как русское завоевание отразилось на судьбе той или иной семьи. Мы уже упоминали о насильственной исламизации калонтара (старейшины) бухарской общины и одного из самых богатых людей Бухары Арони Кандина. Согласно преданию, в его обращении в мусульманство роковую роль сыграла клевета, исходившая от другой богатой еврейской семьи, Сиени Нияза, главным образом от одного из сыновей Нияза, тоже по имени Арон. В еврейской среде укоренилась поговорка: "Арон погубил Арона" (букв.: "Арон съел голову Арона"). Все имущество Арони Кандина было конфисковано. Была обращена в ислам и младшая жена Арони, в то время как старшая со своими детьми избежала этой участи (в то время у бухарских евреев существовала полигамия, при русских она почти исчезла, хотя и дожила до советских времен). После принятия ислама Арони Кандин стал эмирским казначеем. Однако эмир не доверял ему и запретил покидать дворец. Так Кандин прожил десять лет. Подобно другим насильственно обращенным, он долго не мог привыкнуть к новой обстановке и втайне, насколько это было возможно, сохранял верность еврейским обычаям. Постепенно ему удалось завоевать доверие эмира, и ему было разрешено выходить из дворца в сопровождении охраны, как бы составлявшей его свиту. За эти годы эмирский казначей разбогател, используя свое высокое положение. Но никогда не покидало его желание вернуться к религии предков. Арони Кандин ждал… После смерти Муззафар-хана, при его преемнике Ахад-хане, его положение еще более укрепилось. Он сумел стать необходимым новому эмиру, сделав его компаньоном в своих весьма выгодных торговых операциях. Но когда наконец Арони по поручению эмира разрешили выехать из Бухары по торговым делам и вернули конфискованное имущество, он бежал в Самарканд и принял русское подданство.
История самаркандских евреев за последние 150 лет неотделима от истории семьи Калонтар. Моисей Калонтар служил при дворе эмира Насруллы Баттур-хана сборщиком налогов с еврейской общины. В 40-х годах прошлого века ему удалось купить участок земли, распланировать его и устроить на нем "махаллу" – еврейский квартал. До этого евреи жили вперемешку с мусульманами, что зачастую приводило к насильственному обращению в ислам. Во, время осады Самаркандской крепости большинству евреев удалось укрыться "под сенью" русских штыков. Оставшиеся были схвачены Джурой-беком. В их числе были уважаемые члены общины: раввин (хахам) Барух Фузаилов и Моисей Калонтар. Отказавшийся перейти в ислам Фузаилов был убит, а Калонтар отделался ранением и притворным переходом в мусульманство. Было это в июне 1868 г. Стремительное продвижение русских войск спасло его от гибели.
Моисей Калантаров (так он переиначил на русский лад свою фамилию) сделался "аксакалом", т. е. представителем от туземцев и личным переводчиком Кауфмана. (Можно предположить, что русский язык Калантаров выучил еще раньше, во время посещений России по торговым делам.) За верную службу он получил несколько медалей. Занимая эту должность, Моисей Калантаров, вернувшийся к религии предков, всегда стоял на страже еврейских интересов. При нем ни один еврей не был осужден. Моисей занимался благотворительностью, даже хоронил за свой счет бедных мусульман. Несколько лавок, принадлежащих ему, Калантаров завещал еврейской общине. Незадолго до смерти на его средства еврейское кладбище было обнесено каменной оградой. Наблюдая за работой, старик простудился и умер в 1878 г. Сооружение ограды было важным актом, так как мусульмане часто захватывали участки земли на еврейском кладбище. Сын Моисея, Давид, состоял аксакалом с 1891 по 1896 г. и за заслуги получил четыре золотые медали и личное почетное гражданство.
Итак, Средняя Азия была покорена Россией и на ее просторах рядом с вассальными Хивинским ханством и Бухарским эмиратом (проще было бы назвать их колониями) раскинулось Туркестанское генерал-губернаторство. В признании прогрессивности этих завоеваний в единый хор сливались не только голоса российских либералов и националистов, им вторили и с другого конца Европы. "По отношению к нравственности, законодательству и религии это (завоевание. – С. Д.) есть новый шаг к расширению области христианства, в замене гуманными его началами начал мусульманского изуверства и, следовательно, к освобождению человеческой личности от поглощения ее узкими требованиями ислама", – писал в конце века М.И. Венюков118.
"Никогда ещё война против государя полудикой страны не была более справедлива и необходима", – констатировал в те же годы англичанин, герцог Аргайл119. Но вряд ли серьезно можно рассматривать завоевание Россией Средней Азии как культуртрегерскую миссию. Россия была движима идеей экспансии, а либеральные и даже "освободительные" методы ее реализации следует ставить в заслугу не России как таковой, а "главнокомандующему" русских войск К.П. Кауфману.
Завоевание русскими Бухары и приход к власти К.П. Кауфмана действительно облегчили жизнь бухарских евреев, но делалось это, конечно же, не ради них самих.
"После завоевания Туркестана туземные евреи были единственными распространителями русских товаров во всей Средней Азии, а следовательно, и проводниками русского влияния в крае. Русское правительство, уясняя себе значение туземных евреев для укрепления своей власти, первое время заигрывало с евреями. Они были уравнены в правах со всем туземным населением края. В частности, евреи не знали ограничений в отношении приобретения недвижимых имуществ. Богатое еврейское купечество фактически пользовалось даже более широкими правами, чем остальные туземцы"120. Именно в этот период множество насильственно исламизированных евреев вернулись к вере предков.
Конечно, после смерти Кауфмана туркестанским евреям не удалось сохранить равноправия, однако именно благодаря его изначальному покровительству антисемитизм в Средней Азии вплоть до 1917 г. не достигал уровня Европейской России. Видимо, отчасти "воспитательной" политике Кауфмана следует приписать почти трагикомический факт: после волны еврейских погромов 1905 г. в империи "дисциплинированные" мусульмане обратились к начальнику Кокандского уезда с просьбой разрешить "вырезать евреев"!
Ранее мы ставили вопрос: как относился К.П. Кауфман к евреям? Все вышеизложенное, пожалуй, говорит само за себя. Тогда рождается естественный вопрос: почему Кауфман более чем либерально относился к народу, гонения на который были испокон веку чуть ли не возведены в ранг государственной политики? Ответ на него не прост. Прежде всего дело заключалось в масштабе государственного мышления К.П.
Кауфмана, умевшего в сложной системе межнациональных отношений как в Северо-Западном крае, так и в Средней Азии выделить не только основных, наиболее сильных противников, но и найти сторонников.
Но есть и еще одно соображение. Оно не столь очевидно, но тем не менее представляется весьма существенным. Дело в том, что происхождение рода Кауфманов подернуто пеленой неясности. Попытаемся сопоставить некоторые факты. Для начала отметим, что дворянская приставка "фон" обычно связывалась с названием местности или родового владения, а потому сочетание "фон Кауфман" выглядит достаточно странно.
Любопытный случай произошел в Петербургском окружном суде. Кауфман, вызванный в суд свидетелем по одному делу, мог как генерал-адъютант дать показания на дому, но, желая поддержать только начавшую укрепляться в стране систему судов присяжных, лично явился в зал заседаний, чем, естественно, вызвал ажиотаж публики. Председатель А.Ф. Кони задал скромно, но с достоинством державшему себя Кауфману обязательные вопросы:
– Вы туркестанский генерал-губернатор генерал-адъютант Константин Петрович фон Кауфман?
"Да.
– Какого вы вероисповедания? Если лютеранского, то я должен привести вас к присяге сам, за отсутствием пастора.
– Я православный121.
Примечательность этого диалога заключается в том, что А.Ф. Кони, считая Кауфмана по фамилии и титулу остзейским (прибалтийским) немцем, задал вопрос о вероисповедании явно для проформы, и полученный им ответ был для него неожиданностью, поскольку для остзейских немцев переход в православие ради русской службы был совершенно не обязателен. Столь же необязательным был отказ от своей религии для выходца из католической Австрии. Во всяком случае произошла неловкость, за что Кони стал объектом гневных нападок одного из столпов русской реакционной публицистики М.Н. Каткова, да и в более высоких сферах остались недовольны "бестактностью" председателя суда122.
Наконец, весьма двусмысленной в этом контексте становится тональность беседы К.П.
Кауфмана с И.Л. Гордоном в 1875 г. Писатель, живший в ту пору в Петербурге, узнал о приезде Кауфмана в столицу и послал ему письмо с напоминанием о себе, после чего на следующий день был весьма удивлен, получив на дом записку от Кауфмана со специально для этого направленным адъютантом. Поэт приглашался на прием к генералу. Он явился в назначенный час в заполненную военными и гражданскими лицами приемную генерал-адъютанта. Вскоре Константин Петрович вышел, окинул взглядом присутствующих и, заметив почти у самых входных дверей еврейского писателя, направился к нему. Кауфман «подошел ко мне с приветливою улыбкою и шутливым тоном спросил: "Что, Вы еще не приняли православия?" Я был несколько сконфужен этим неожиданным вопросом, но тут же нашелся и ответил: "Нет, Ваше высокопревосходительство, продолжаю еще пребывать в заблуждении". Он улыбнулся и сказал: "Хорошо, хорошо, мне приятно будет с Вами побеседовать, но… спешу ехать к Государю с докладом. Зайдите лучше завтра об эту пору". Я не успел поклониться, как он шепотом прибавил: "Впрочем, завтра Рождество… Лучше послезавтра"»123. Более того, у Гордона есть рассказ, в котором действует комендант большого города, который оказывается крещеным евреем. Фамилия ему дана Гейман, зовут Леопольд Михайлович. Как известно, храбрейший (так назвал его граф М.С. Воронцов) кавказский генерал В.А. Гейман был евреем и сделал военную карьеру, начав ее мальчиком-кантонистом. Гейман никогда не служил в Западном крае (возможно, он был родом оттуда, предположительно из Гродно). Ясно, что писатель воспользовался этой фамилией и сделал намек на Кауфмана. Литературный Кауфман – Гейман интересуется еврейским вопросом, читает еврейскую газету на русском языке "Рассвет"; он же помогает крещеному еврею вернуться в лоно иудаизма и трудоустроиться. Внешне генерал не походит на еврея: это объясняется тем, что его родители из Курляндии. Тайну его происхождения никто из окружения не знает. "Он из наших", – говорит еврей, герой рассказа124.
Во всяком случае известные современные антисемиты, сначала А. Дикий, а затем и Л.
Корнеев, настаивают на еврейском происхождении Кауфмана. О еврейском происхождении Кауфмана пишет и Вл. Маевский125. Между тем автор многочисленных произведений на исторические сюжеты, печально прославившийся своим юдофобством Валентин Пикуль, сделавший Кауфмана одним из героев своего рассказа "Хива, отвори двери!", ни разу даже не намекает на его еврейское происхождение, хотя не упускает возможности расставить все точки над "i" в отношении отрицательных персонажей. Так, "горбоносый карлик" канцлер Нессельроде у Пикуля говорит с ужасным еврейско-немецким акцентом, а также министр финансов Канкрин, еврейского происхождения, постоянно плачется на недостаток средств126. Очевидно, о еврейском происхождении своего положительного героя автор не упоминает отнюдь не по незнанию (Пикуль – большой специалист по части генеалогии). Но почему? Хотя известно, что Герман Геринг на замечание о еврейском происхождении одного из высокопоставленных сотрудников министерства авиации гитлеровской Германии безапелляционно ответил: "Я сам решаю, кто у меня еврей!" Несколько слов о семье Кауфмана. Его родной брат – Михаил Петрович (1821 или 1822-1902) также сделал блистательную карьеру, став генералом, начальником Николаевской инженерной академии (1860-1868), начальником Главного интендантского управления Военного министерства (1867-1879), товарищем генерал-инспектора по инженерной части (1879-1882), председателем Русского Красного Креста. Ему принадлежала высокая честь составить первый отряд русских сестер милосердия в количестве 3 тыс. человек. До революции его имя носила Санкт-Петербургская община сестер милосердия.
Титул "Туркестанский", как мы уже говорили, императорским указом от 19 сентября 1914 г. перешел к племянникам Константина Петровича, сыновьям Михаила Петровича – Петру Михайловичу и Алексею Михайловичу. Михаил Петрович фон Кауфман (1857-1926) – сенатор (с 1898 г.), в русско-японскую войну – главноуполномоченный Красного Креста, в 1906-1908 гг. – министр просвещения. Его деятельность на этом посту заслужила безусловное уважение прогрессивных кругов, особо отметивших его вклад в женскую эмансипацию. Во время мировой войны главноуполномоченный Красного Креста при главнокомандующем. Имел репутацию "радикала". С.Ю. Витте писал о нем:
"…Кауфман человек не глупый и весьма порядочный, что уже доказывается тем, что ни он не мог ужиться со Столыпиным, ни Столыпин не мог переварить его направления, чуждого полицейского сыска и полицейского воздействия, а потому Кауфман, против своего желания, должен был оставить министерство Столыпина"127.
В 1906 г. составил вполне демократичный проект по еврейскому вопросу. Имел мужество направить письмо Николаю II, предупреждая последнего о приближении революции, чем вызвал гнев императора, исключившего противника Распутина из состава присутствующих членов Государственного совета. Михаил Петрович усиленно занимался историей, издав множество статей, где использовал богатые семейные архивы.
Второй сын Михаила Петровича – Алексей Михайлович (1861-1934), блестящий боевой генерал, генерал-лейтенант. Прославился на русско-японской войне во время защиты Таугогского перевала, когда во главе спешенных казачьих полков отбился от превосходящих сил противника. Награжден многими орденами, включая орден св.
Георгия, а также золотым оружием за храбрость. Во время первой мировой войны командовал Уральской казачьей дивизией. Во время гражданской войны сражался в рядах Добровольческой Армии. В эмиграции занимал ряд почетных постов: председатель Гвардейского объединения, член Главного комитета Союза инвалидов, председатель Союза георгиевских кавалеров и председатель Союза пажей.
Наш рассказ о судьбах евреев в Средней Азии можно закончить, вспомнив одного из многих энтузиастов революции и безусловного филосемита A.M. Бабешко, пламенного защитника бухарских евреев. Его судьба – почти полное повторение судьбы литературного Павла Корчагина. О своей жизни он рассказал на страницах альманаха "Год семнадцатый", в издании, предпринятом стараниями Максима Горького.
Родился Бабешко в 1890 г. в Ташкенте, по национальности, видимо, украинец: "Мать моя упорная хохлушка". Отец – мастеровой, мать – прачка. Трудиться начал он в возрасте 12 лет в частной мастерской "еврея Розмана", учеником слесаря. Как выяснилось впоследствии, мастерская была местом явки политических. Поначалу был анархистом-коммунистом бакунинско-кропоткинского толка. Участвовал в нескольких экспроприациях. Настойчиво повторяет, что они старались обойтись без человеческих жертв и стреляли лишь в крайнем случае. С 1911 г. примкнул к большевикам.
Мобилизованнный во время мировой войны, он находился на румынском фронте, был близок к социал-демократам.
Освобожден из армии стараниями матери как незаконно мобилизованный (он был единственным сыном). Упоминается, кстати, о его личном знакомстве с братом А.Ф.
Керенского, которого он знал хорошо и спорил с ним в кружке.
После освобождения из армии Бабешко прибывает в Ташкент, где вступает в ряды Красной гвардии. Затем в 1918 г. становится председателем профсоюзов. Работали большевики "на паритетных началах" с левыми эсерами. Во время левоэсеровского мятежа были расстреляны большевики-комиссары, но мятеж был подавлен, так как большинство рабочих оказались на стороне советской власти.
Во время гражданской войны Туркестан два с половиной года был отрезан от Москвы и вклад самого Бабешко в победу был огромен. Он организовал военное производство в мастерских при минимальных промышленных ресурсах. Жертвенность комиссаров привлекала симпатии рабочих и они шли вслед за ними: "…я одним из первых вышел добровольцем, как комиссар тяги, чтобы рабочие чувствовали, что комиссары тоже идут воевать, и за мной пошли остальные. Это было в 1919 г. Соорганизовался красный батальон ответственных работников, некоторых рабочие не пускали, а они плакали, просились на фронт". Жесточайшие бои у Аральского моря при 60-ти градусной жаре. В атаку шли так называемые курсанты ленинской школы и комсомольцы с развернутым знаменем, полностью изрешеченным пулями…
После окончания гражданской войны Бабешко – на чекистской и хозяйственной работе.
В Ташкенте он был заместителем председателя ТурЧК и председателем Сыр-Дарьинской области. Его "перебрасывают" из одного района в другой. В 1922 г. его переводят в Москву на хозяйственную работу. Здесь в биографии некая заминка. Возможно, что Бабешко в профсоюзной дискуссии был на стороне Шляпникова, ибо он опять оказывается в Средней Азии. Следует рассказ о борьбе с троцкистами и вопреки устоявшемуся взгляду на малочисленность сторонников Троцкого выясняется, что большая часть партийных работников поддерживала Троцкого: "В то время председателем совета был Семенов, троцкист, который приехал из Ленинграда и работал подпольно. С ним пришлось бороться, а бороться с ним было тяжело. У него весь совет работал в пользу троцкизма, машинистка печатала (обращения, прокламации? – С. Д.), шофер развозил. И когда ему деваться было некуда, он заявил в окружкоме, что пойдет в Красновосточные мастерские защищать свою точку зрения… Мы знали, что у него большой авторитет, и Средазбюро командировало туда как противоядие и тоже авторитет меня… И вот в связи с этим меня избрали председателем совета… Работать было тяжело, весь аппарат был троцкистским. Я в Ташкентском совете работал два года".