Страница:
Истинно, истинно говорю вам, тот кто не родится свыше, тот не увидит Царствия Божия.Главный герой Майринка через множество инициатических испытаний достигает заветной цели. Он заключает химический брак с Мириам, дочкой Гиллеля. Брак в потустороннем мире, которому предшествует кошмарное мучительное сожжение обоих. Еще подробнее Майринк развивает эту тему в романе Белый Доминиканец. Здесь обширная необъятная тема духовного значения Любви мужчины и женщины переводится в законченную почти техническую оккультную формулу. При жизни истинное слияние двух существ в одно а это и есть тайная и высшая задача инициатической Любви невозможно. Кто-то один из влюбленных должен умереть. Или оба. Но слово Любовь AMOR состоит из частицы А (отрицание) и MOR или MORS (смерть). В Белом Доминиканце смерть возлюбленной Офелии становится для главного героя Христофора Таубеншлага путем и к ее воскрешению и достижению тотального бессмертия. Два становятся Одним. Рок противоположностей жизнь-смерть, мужчина- женщина преодолевается героикой алхимического брака. И снова как и в Големе все венчает огонь, мистический огонь оперативной духовной алхимии. Этот огонь сплавляет между собой две половины меча, завершая длительное и драматическое приготовление монады. Тема огня и тема химического брака, дающего начало появлению нового существа Андрогина, Ребиса а также само имя мистической невесты Атанасиуса Перната Мириам, все это явно заимствовано Майринком из арсенала инициатических идей и методик Джулиано Креммерца. Передо мной манускрипт, с фрагментами реализационных эвокаций Цепи Мириам. Надпись на первой странице предупреждает о строгой конфиденциальности документа. Но яснее, чем это сделал Густав Майринк раскрыть секрете школы Джулиано Креммерца невозможно. Нарушим запрет и мы.
Залиил Адриар Ормуз, Архангелы Света.
Конс-Син-Дар, Единственный дух воскрешения плоти и спасения души я призываю тебя во мне и вне меня…
Пусть великим будет чудо, пусть Мириам появится.
Пусть судьба победы будет быстра как тысяча молний как сотни и тысячи вспышек СВЕТА.
Не пугайтесь и не озирайтесь по сторонам, самую центральную часть текста мы опустили по соображениям политической корректности. Рожденному свыше наш привычный мир представляется кошмарным и пугающим театром теней. Обыденное предстает чудовищным, то, что люди мира сего просто не замечают бросаются в глаза. Как в периоды психического расстройства или в наркотическом опыте слова странно меняют смысл, формы предметов расплываются, знакомые ситуации и самые обычные люди кажутся зловещими знаками пугающими монстрами. Такой взгляд на посюстороннее из потустороннего вдохновил Густава Майринка на целую серию бытовых зарисовок. отраженных в его рассказах, романах, новеллах. В устах посвященного даже обычные австрийские имена начинают звучать как-то особенно зловеще
Che il prodigio sia grande che Miriam appaia
Che il destino del trionfo sia rapido come mille volte il fulmine come cento e piu volte la luce
Доктор Иов Паперзум. Неисправимый ягнятник Амадей Кнедльзеддер, Посещение доктором Оберейтом пиявок, уничтожающих время. Растения доктора Чиндерелла, Зенон Заваньевский, импрессарио чудовищ Доктор Газельмайер, кормящий луну. Лорд Гопплес из общества не умерших покойниковвсе эти галлюцинативные персонажи кишат в произведениях Майринка. Эстетика чрезмерности служит писателю для того. чтобы передать специфически инициатическое восприятие мира и людей тем, кто посвящен в реальные таинства. Жандармы и старьевщики, нищие и циркачи, ученые и светские дамы несут на себе безошибочно схватываемую Майринком печать големичности. Это лишь глиняные фигуры. Хабал гармин, дыхание костей, гротескные марионетки, ведомые случайно пришедшими демонами. В некоторые критические моменты истории, в периоды социальных потрясений эта гротескность становится явной не только для посвященных, но и просто для внимательных свидетелей. И тогда обнаруживается, что человек это не человек, но скорлупа, тень, личина, под которой прячется вереница темных духов. Причем речь идет не только о явно одержимых, но обо всех без исключения. Ситуация начала века, в которой жил и писал Гстав Майринк поразительно напоминает то безвременье, в которое довелось жить нам.
Общество не умерших покойников строящих капитализм…
Мы все ели кислые грибки, плавающие вместе с какой-то острой травой в слизистой, прозрачной, как вода, жидкости. И вдруг у нашего стола появился странный акробат в болтающимся трико, а направо от него напудренный горбун с белым как лен париком. Рядом с ним женщина: и все смеялись. Ах, да что там. Подумал я, ах да что там. Потом горбун в зеленом покрытом пятнами камзоле держал на коленях уличную девку и сдирал с нее платье дрожащими, угловатыми движениями как бы в пляске святого Витта. Словно следуя ритму неслышной музыки. Вдруг я услышал голос горбуна: Между одной секундой и следующей есть всегда граница, но она лежит не во времени, ее можно только мыслить. Это петли. Как в сетке. Если даже сложить все границы еще не получится времени. Вы живете пятьдесят лет, из них десять у вас крадет школа остается сорок. И двадцать пожирает сон: остается двадцать. И десять заботы: остается десять. И пять лет идет дождь: остается пять. Из них вы четыре проводите в страхе перед завтра: итак вы живете один год может быть! Почему же вы не хотите умереть Смерть хороша. Там всегда покой. И никаких забот о завтрашнем дне Там безмолвное настоящее, какого вы не знаете, там нет ни до, ни после. Там безмолвное настоящее, какого вы не знаете Это те скрытые петли между двумя секундами в сети времени. Слова горбуна пели в моем сердце я взглянул и увидел. Что у девушки спустилась рубашка и она голая сидит у него на коленях. У нее не было грудей и не было живота. Только какой-то фосфоресцирующий туман от ключицы до бедра. Горбун схватил рукою этот туман и что-то загудело, словно басовые струны, и с грохотом посыпались куски известкового камня. Вот какова смерть почувствовал я как известковый камень.
Одна лишь Клара
Мне в мире пара
Трала-трала-трала
Тра-ла-ла-ла-ла
Химеры обезумевшей реальности пытаются сбить посвященного с пути. Темное население ближнего зарубежья в магическом смысле, естественно эфиальты, гоблины, скорлупы, клиппот, призраки стремятся захватить ищущего пробуждения в свой страшный и бессмысленный хоровод. Сразу за магической границей лежит малопривлекательный мир. В общем и целом напоминающий наш собственный он также бессмысленнее и скучен, также эфемерен и преходящ, так же пуст и невразумителен. В суетной жизни мелких демонов не больше смысла, чем в заботах государственных чиновников или новых русских. Такие же косые оплывшие рожи, тот же глуповатый хохоток, та же терпкая влажная мразь души. Более того, между этими двумя пластами реальности существует крепкий сговор. Их объединяет общая тайна тайна пустого ореха, желающего быть расколотым… Герои Майринка по долгу плутают в лабиринтах внешних сумерек, сталкиваясь со всем черным пантеоном стражей порога. Миновать их не так-то просто. Страх и влечение, раз возникнув, могут погубить все дело навечно. Магическое пробуждение не для чистоплюев. Темные демоны часть нас самих. Ведь мы големы, оживленные тусклым мерцанием не принадлежащей нам жизни. Данной в рассрочку и с возвратом. Мы сами дыхание костей. Стражи порога.
Одна лишь Клара
Мне в мире пара
Трала-трала-трала
Тра-ла-ла-ла-ла
Только признав это, перешагнув через отвращение (и самоотвращение) можно пойти дальше, вглубь манящих регионов духа туда, дворцы волшебного Андрогина, где нет времени и пространства и лишь белые крылатые фигуры строго и сосредоточено чертят сложные геометрические фигуры на желтом пергаменте судьбы мира и логику космических циклов…
Каждый человек это инструмент, только сам этого не знает. И лить одно Я не инструмент: оно пребывает в Срединной Империи, вдали от знаков плюс минус. Все остальное только инструмент. Невидимое инструмент Я.Теме прорыва за опасные владения Стражей Порога, доминионы черных двойников, посвящен самый объемный и сложный роман Густава Майринка Ангел Западного Окна. Он повествует о духовном пути английского алхимика и мага Джона Ди. Лабиринты уводящих от цели магических ситуаций воплощены в двусмысленной и тревожной фигуре зеленого ангела, вестника промежуточного мира, состоящего наполовину из сублимированных энергий плоти, а на половину из сгущенных дыханий потустороннего. Центробежная сила действует не только на периферии в мире материи, но и на более приближенных к центру орбитах. В этом и состоит риск магического пути здесь можно навсегда остаться черным сателлитом какой-то вторичной и зловещей демонической звезды… Сам Джон Ди, которого посвященные из ордена Golden Dawn in the outer, считали создателем могущественного енохианского языка, (это и был язык зеленого ангела) преодолевает хотя и с большим трудом все препятствия. Но другой персонаж художественно более выразительный Бартлет Грин навсегда остается в промежуточном измерении в мирах Изиды Черной, лунной матери, покровительницы кошек, нищих, акробатов и бродячих актеров. (Честно гвооря, и это не мало). Бартлет Грин в Ангеле Западного Окна рассказывает о своей инициации в культ Черной Изиды:
Внезапно я увидел странный мир: в воздухе кружились синие неведомой породы птицы с бородатыми человеческими лицами, звезды на длинных паучьих лапках семенили по небу, куда-то шествовали каменные деревья, рыбы разговаривали между собой на языке глухонемых, жестикулируя неизвестно откуда взявшимися руками… черный дым… на самом горизонте… какой-то плоский, словно нарисованный… Чем выше он поднимался, тем становился шире, пока не превратился в огромный черный треугольник, обращенный вершиной к земле. Потом он треснул, огненно-красная рана зияла сверху донизу, а в ней с бешеной скоростью вращалось какое-то чудовищное веретено… наконец я увидел Изиду Исаис. Черную Мать… Тысячерукая она ткала на своей гигантской прялке человеческую плоть… кровь струилась из раны на землю, алые брызги летели в разные стороны…. попадали на меня, теперь я стоял окропленный зловещей экземой красной бубонной чумы, видимо, это и было тайное крещение кровью….. на оклик Великой Матери та, что спала во мне подобно зерну, проснулась, и я, слившись с нею, дочерью Исиды, Исаис, в единое двуполое существо пустил ростки на земле вечной жизни…Впечатляющее описание первой стадии тантрической инициации. Слияние с дакиней ипостасью черной богиней Кали. В алхимии это называется режимом женщины. Доминацией Луны.
Дщери Иерусалимские! Черна я, но красива. Как шатры Кидарские, как завесы Соломоновы… О как ты прекрасна, возлюбленная моя, как ты прекарсна! Глаза твои голубиные под кудрями твоими, как стадо коз, сходщих с горы Галаадской… Восстани, севере и гряде, юже, и повей во вертограде моем, и да потекут ароматы моиГустав Майринк отчетливо понимал, что в нашем мире что-то радикально меняется. Конечно, законы магии и алхимии в сущности одни и те же, но космические циклы влияют на способы и пути духовной реализации. Майринк подобно Генону и Эволе однозначно констатирует мы живем в самой низшей точке космической полночи, в период великой Вальпургиевой Ночи.
Вальпургиева Ночь, так и называется один из его романов.
Для посвященного всякий мир темница, и всякая эпоха путы, ведь он стремится к полному освобождению от законов времени и пространства. Но все же есть такие миры и моменты времени, когда дело обстоит особенно плохо. Стяжать спасения особенно трудно. Пробудиться особенно тяжело. Это период конца цикла. Кали-юга. Железный век.
Раз в год 30 апреля наступает Вальпургиева ночь. Тогда как говорят в народе мир демонов выходит на свободу. Но есть и космические вальпургиевы ночи. Они разделены слишком большими временными интервалами, чтобы человечество могло их вспомнить, поэтому каждая космическая Вальпургиева ночь считается новым, никогда прежде не встречавшимся явлением. Сейчас начало такой Вальпургиевой ночи. В такую ночь высшее становится низшим и низшее высшим. Тогда события почти без всяких причин взрываются одно за другим, тогда уже ничего нельзя обосновать, психологически, как в известных романах, где полова проблема люб-ви-и (стыдливо прикрытая, чтобы бесстыдней ее высветить) предстает каким-то ядром мироздания, а в счастливом замужестве буржуазной тетки усматривают чуть ли не воскрешение божественной поэзии. Час пробил, и псы диких егерей вновь перегрызут свои цепи. Но и для нас нечто ломается на двое великий закон молчания. Завет Народы Азии храните свои священные владения в тайне более не действует для нас. Мы должны говорить
В конце жизни сам Майринк принимает буддизм в тантрической версии Бо-Ин-Ра. В эзотеризме Востока он видит единственный ответ на проблемы, поставленные Вальпургиевой Ночью. Центром которой является выродившийся, утративший свою духовную традицию Запад.
Майринк умер 4 декабря 1932 года. К этому времени его литературная слава сошла на нет, последовавшие за Големом чисто эзотерические романы Зеленый лик, Белый Доминиканец, Ангел Западного Окна были встречены критикой и читателями с прохладным безразличием, став достоянием профессиональных мистиков. Любопытно, что на итальянский почти все романы Густава Майринка перевел никто иной, как Юлиус Эвола. Вообще Эвола очень ценил Майринка, считая его редчайшим исключением среди современных западных эзотериков. Их объединял и интерес к алхимии и магии, и тантризм, и контакты с Цепью Мириам Креммерца, о совершенно особенный холодный аристократизм, полное отсутствие неоспоритуалистической сентиментальности. Генон более строгий и более академичный, напротив, относился к Маринку довольно скептически, считая, что слишком откровенное изложение эзотерических идей в художественной форме чревато пародией и искажением их содержания. Кроме того Генон крайне неприязненно относился к буддистской традиции.
В нашем распоряжении находится удивительно интересная переписка относительно творчества Майринка между Геноном и Эволой. Эвола всячески защищает Майринка, причисляя его к высочайшим авторитетам современного эзотеризма.
Свою смерть Густав Майринк предчувствовал заранее. В последний день он расположился в кресле на своей вилле и обратил взгляд на поверхность расположенного рядом Штарнбергского озера. Успокоив жену, убежденный, что речь идет о простом переходе в иное состояние, Густав Майринк умер так и не сомкнув глаз.
Нет сомнений, что его прямая гордая фигура с обритым черепом вступила в магический круг людей, грудь которых украшена серебряными табличками с надписью Союз питомцев утреннего рассвета.
Друг Майринка австрийский поэт Оскар Винер задолго до этого написал строчки, приводимые Майринком в Големе
А где сердечко из коралла?
Оно на ниточке висело
И на заре сгорело алой…
FINIS MUNDI № 4
ЖАН БЬЕС — ПУТЬ НА АФОН
<3> Paradosis Paradeisos
Прозрение наступило после знакомства с книгами Генона. О катастрофическом состоянии нашей цивилизации, о глубокой порчи современного мира Жан Бьес интуитивно догадывался… Но у Генона все вещи получали свои подлинные имена, его интонации были не догадками талантливого мыслителоя, но холодными формулами страшного и бесповоротного приговора, произнесенного от имени Свидетеля — Свидетеля с большой буквы.
Жан Бьес, следуя за Геноном, обращается к миру Востока — посещает Индию, арабский мир… Результатом этого открытия духовного Востока станет позднее его блестящая диссертация — “Французская литература и индусская мысль”. Традиционализм сопрягается у Бьеса с интересом к европейской литературе. особенно к творчеству “проклятых поэтов” и писателей — Шарль Бодлер, Артюр Рембо, Жерар де Нерваль, граф Лотреамон, Рене Домаль, Антонен Арто… В западной поэзии Бьес совершенно справедливо видит не отражение доминирующей Среды, но, напротив, зачатки восстания против нее, абсолютный бунт, протест. который по самой логике вещей не может не нести в себе мотивов обращения к Истокам, к благословенному золотому веку — веку Традиции. Однако, ни экзотические традиции Востока, ни радикальная нонконформистская поэзия Запада, ни увлечение алхимией, ни исследование психологии глубин — не могут дать Жану Бьесу подлинного удовлетворения. Генон описал лишь общие принципы традиционализма, но вместе с тем не оставил практически никаких конкретных указаний, предоставив личный выбор специфике исторической и духовной ситуации каждого человека.
Жан Бьес на распутье. Традиции Востока слишком экзотичны, приспособлены к особой цивилизационной среде, полностью освоить которую для европейца чрезвычайно сложно. Вместе с тем на самом Западе элементы Традиции представлены лишь фрагментарно — эзотеризм чаще всего пародиен и ущербен, инфицирован неоспиритуалистской заразой. А официальная католическая церковь настолько увлеклась духом времени, что уже давно утратила все подлинно метафизические корни.
Что же делать?
За ответом Жан Бьес отправляется в Грецию, на гору Афон, Святыню Православия…
Там он этот ответ обретет…
Встреча со старцем Кириллом становится поворотным пунктом в духовной судьбе Жана Бьеса. Он соприкасается с подлинной Традицией, основы которой он уже познал через труды Генона, но на сей раз речь идет о полноценной духовной практике, об интегральном опыте, захватывающем все человеческое существо, а не только его сознание.
“— Какова миссия Церкви?
— Передавать веру предков и богоносных отцов, цельную и чистую веру. Даже если это не понравится власть-имущим и повлечет за собой гонения, в сравнение с которыми гонения в Римской Империи покажутся чем-то незначительным. Православие — это верность Традиции, Традиции ясной, как кристалл, Традиции Святой, запечатанной Богом, не подвластной изменениям — Paradosis lampotera krustallon, hagia, theosphragistos, akonotemetos. Православие — это совершенная непрерывность без удержаний или добавлений — mete meiosis mete auxesis — хотя бы единого слова, хотя бы единой буквы. Святой и преподобный Иоанн Домаскин сказал: “Мы не отменяем вечных граней, поставленных нашими отцами, и храним традицию такой, как мы ее получили.” И святой божественный Марк Эфесский: “Никаких уступок в отношении нашей веры делать непозволительно.” Так в “глиняных сосудах” — в сосудах существ наших, недостойных и грешных — храним мы сокровище Веры цельным и неизменным”.
Греческие слова Paradosis и Paradeisos созвучны. Paradosis — означает Традиция, Предание, то, что пришло к нам из благословенной старины. Но эта старина, древность рассматривается религиозными учениями всех цивилизаций и народов не как мрачное время дикости и примитивности, не как пещерная неразумность и вакханалия неандертальских варваров… Древность эпоха — золотого века. Ведь человеческая история начинается именно с земного рая. На греческом рай — Paradeisos, “парадиз”. Paradosis и Paradeisos… В этой фонетической близости двух греческих слов — вся суть Традиции, исток ее священного значения, основание ее высшего духовного авторитета. Православие — единственная христианская конфессия, которая сохранила это изначальное и аутентичное понимание Традиции, предания как продолжения тайного райского знания, идущего от начала времен и восстановленного и приведенного к божественной полноте самим Спасителем, Иисусом Христом — Сыном Божиим. Paradosis — Традиция вот что главенствует в Православии. Именно Традиция, а не мнимая безгрешность Папы Римского, макиавеллического узурпатора высшего авторитета. Именно Традиция, Предание, а не моральный консенсус и истерический. подозрительный мессианизм протестантов, гуманизировавших христианство. лишивших его чисто духовных, божественных аспектов.
Жан Бьес под влиянием афонского старца Кирилла принимает Православие.
Чистокровный француз, воспитанный в полукатолической, полуатеистической семье он делает шаг, который уникален для его среды. Это очень важно, это имеет значение символа, знака. Его учитель Генон выбрал для себя Ислам. Но в полном соответствии с нормами Традиции это повлекло за собой разрыв с Европой, жизнь в Каире и тотальную интеграцию в мусульманскую среду. Быть мусульманином и оставаться на Западе чрезвычайно трудно, если вообще возможно. Кроме того в некотором смысле это отказ от своей собственной Традиции — Христианства. Конечно, полная дегенерация католичества, его апостасия. утрата метафизического содержания и явная пародийность протестанстизма делают перспективу реставрации Духа Традиции Запада практически невозможной. Но ценность Христианства не только в его географической и циклической миссии. Сын Божий приносит не только Спасение, но новую метафизику, великую Метафизику Любви…
Отказаться от такого Дара — это почти равносильно предательству. И никакие соображения о вырождении римской церкви, латинской ереси — ведь это как раз и является чисто временным и преходящим моментом — не могут компенсировать отказа от великой Благой Вести, дающей новую надежду. Надежду на полное и совершенное обожение.
В атмосфере католичества даже намеки на апокалиптическую суть нашей эпохи считаются “политически некорректными”. Да и как они могли бы наличествовать в Церкви, пошедшей на тотальный компромисс с духом мира сего, солидарной с темными властелинами современной цивилизации, которые практически все без исключения причастны к миру темных парамасонских сект и сомнительных оккультных организаций!? Лишь на Святом Афоне у православных старцев. верных Традиции все пропорции соблюдены, все знаки восприняты, все истинные выводы сделаны —
Старец Кирилл к политической корректности безразличен:
“- Антихрист, возлюбленные дети, это тот, в ком человечество увидит своего высшего благодетеля, но который будет его худшим врагом. Это ради его пришествия трудятся безбожники и многие христиане, не сознающие последствий своих действий, а также люди, которые с радостью разделяют материалистические теории и, прикрываясь Евангелием, следуют за волками, обернувшимися пастырями (lykopoimenes), подлинными инструментами сил мрака (hypokeiria ton skoteinon dynameon). Антихрист хочет не уничтожить религию, он хочет поставить ее себе на службу. Но для этого ему нужно подорвать веру в Христа, ту веру, которую Господу при его Возвращении так нелегко будет найти, как он сам и предрекал. Старания Антихриста состоят в том, чтобы вначале заставить человека забыть все то, что позволяет ему возвыситься к Бесконечно Живому, к Богу, и заменить это технократическими удобствами, развлечениями, социальными гарантиями, всем этим мусором (skylaba) перед очами Бога. В его интересах заставить всех думать, что “хлеб”, просимый в “Отче Наш”, это только тот материальный “хлеб насущный”, который он может раздавать по собственному усмотрению. Очевидна скудость и серость подобной пищи. На самом же деле, речь в молитве идет о хлебе сверхсущественном (ton arton ton epiousion), т. е. о Духе Святом… В интересах Антихриста стереть человеческие личности, персоны, и заменить их индивидуумами, аморфной массой, анонимной и безответственной, непосредственные инстинкты которой Антихрист будет удовлетворять, соблазняя их при этом сомнительными лозунгами… Подобно нищему, Господь Исус Христос получит последнее место у стола мира сего, а лучшие места будут оставлены банкирам, политикам, спортсменам, актерам и в тысячах журналов и книг начнут прославлять тех, кто ежедневно богохульствуют, унижая величие Божие, и поносят Бога. Христос, Господь Наш, забыт и осмеян. На место его храмов пришли храмы богоубийственной культуры.
— Что такое Христианство, почтенный отец? —С этого диалога, приводимого в книге “Путешествие на Святую Гору”, началось духовное обращение в Православие Жана Бьеса — выдающегося западного традиционалиста, радикального последователя Рене Генона. Жан Бьес, тогда еще студент факультета литературоведения, с ранней юности отличался резко выраженным интересом к сфере духа. То, что он видел вокруг себя — профанизм, делячество, декадентская культура, лживые мифы капитализма, общества потребления — все это внушало отвращение, заставляло искать в иных сферах и иных областях…
Отец Кирилл перекрестился и начал так:
— Христианство, возлюбленные братия, это “подражание природе Бога”, как прекрасно сказал Святой Григорий Нисский… Но видите ли, братия во Христе, прежде чем спрашивать, что такое Христианство, надо воссоздать в себе христианский образ мыслей. Пока вы не отречетесь от университетских предрассудков, усиленных тысячей условностей профанического мира, этой “мерзости запустения” — bdelygma tes erenoseos — от постоянного критицизма, псевдо-объяснений, диалектики, систематических сомнений, от философской тревоги, ведущей лишь к самоубийству, вы не сможете понять сущности Христианства, находящегося на сверх-рассудочном уровне и использующего язык аналогий и символов… Вы — еще только молодой человек, но в то же время вы уже жертвы ядовитых умствований, противоречащих друг другу аргументов, взаимозаменяемых теоретических конструкций, которые ведут в начале к отрицанию Бога, а потом и к отрицанию человека, его образа. Станьте существами вне времени, единовременниками Логоса. И вы постигнете сердцем то, что не можете постичь с помощью рассудка. Не доверяйте историцистскому духу, свойственному людям Запада, Dysis, — и атеистам, и верующим, т. к. они во всем хотят видеть только исторические “события” и интересуются лишь человеком Исусом, забывая о предвечном Христе и отрицая чудеса и Воскресение во плоти. Поэтому ваши церкви так любят заниматься историей, а потом и политикой, и постепенно, следуя этим путем, приходят к секуляризации, к утрате духовности, к обмирщвлению…
Прозрение наступило после знакомства с книгами Генона. О катастрофическом состоянии нашей цивилизации, о глубокой порчи современного мира Жан Бьес интуитивно догадывался… Но у Генона все вещи получали свои подлинные имена, его интонации были не догадками талантливого мыслителоя, но холодными формулами страшного и бесповоротного приговора, произнесенного от имени Свидетеля — Свидетеля с большой буквы.
Жан Бьес, следуя за Геноном, обращается к миру Востока — посещает Индию, арабский мир… Результатом этого открытия духовного Востока станет позднее его блестящая диссертация — “Французская литература и индусская мысль”. Традиционализм сопрягается у Бьеса с интересом к европейской литературе. особенно к творчеству “проклятых поэтов” и писателей — Шарль Бодлер, Артюр Рембо, Жерар де Нерваль, граф Лотреамон, Рене Домаль, Антонен Арто… В западной поэзии Бьес совершенно справедливо видит не отражение доминирующей Среды, но, напротив, зачатки восстания против нее, абсолютный бунт, протест. который по самой логике вещей не может не нести в себе мотивов обращения к Истокам, к благословенному золотому веку — веку Традиции. Однако, ни экзотические традиции Востока, ни радикальная нонконформистская поэзия Запада, ни увлечение алхимией, ни исследование психологии глубин — не могут дать Жану Бьесу подлинного удовлетворения. Генон описал лишь общие принципы традиционализма, но вместе с тем не оставил практически никаких конкретных указаний, предоставив личный выбор специфике исторической и духовной ситуации каждого человека.
Жан Бьес на распутье. Традиции Востока слишком экзотичны, приспособлены к особой цивилизационной среде, полностью освоить которую для европейца чрезвычайно сложно. Вместе с тем на самом Западе элементы Традиции представлены лишь фрагментарно — эзотеризм чаще всего пародиен и ущербен, инфицирован неоспиритуалистской заразой. А официальная католическая церковь настолько увлеклась духом времени, что уже давно утратила все подлинно метафизические корни.
Что же делать?
За ответом Жан Бьес отправляется в Грецию, на гору Афон, Святыню Православия…
Там он этот ответ обретет…
Встреча со старцем Кириллом становится поворотным пунктом в духовной судьбе Жана Бьеса. Он соприкасается с подлинной Традицией, основы которой он уже познал через труды Генона, но на сей раз речь идет о полноценной духовной практике, об интегральном опыте, захватывающем все человеческое существо, а не только его сознание.
“— Какова миссия Церкви?
— Передавать веру предков и богоносных отцов, цельную и чистую веру. Даже если это не понравится власть-имущим и повлечет за собой гонения, в сравнение с которыми гонения в Римской Империи покажутся чем-то незначительным. Православие — это верность Традиции, Традиции ясной, как кристалл, Традиции Святой, запечатанной Богом, не подвластной изменениям — Paradosis lampotera krustallon, hagia, theosphragistos, akonotemetos. Православие — это совершенная непрерывность без удержаний или добавлений — mete meiosis mete auxesis — хотя бы единого слова, хотя бы единой буквы. Святой и преподобный Иоанн Домаскин сказал: “Мы не отменяем вечных граней, поставленных нашими отцами, и храним традицию такой, как мы ее получили.” И святой божественный Марк Эфесский: “Никаких уступок в отношении нашей веры делать непозволительно.” Так в “глиняных сосудах” — в сосудах существ наших, недостойных и грешных — храним мы сокровище Веры цельным и неизменным”.
Греческие слова Paradosis и Paradeisos созвучны. Paradosis — означает Традиция, Предание, то, что пришло к нам из благословенной старины. Но эта старина, древность рассматривается религиозными учениями всех цивилизаций и народов не как мрачное время дикости и примитивности, не как пещерная неразумность и вакханалия неандертальских варваров… Древность эпоха — золотого века. Ведь человеческая история начинается именно с земного рая. На греческом рай — Paradeisos, “парадиз”. Paradosis и Paradeisos… В этой фонетической близости двух греческих слов — вся суть Традиции, исток ее священного значения, основание ее высшего духовного авторитета. Православие — единственная христианская конфессия, которая сохранила это изначальное и аутентичное понимание Традиции, предания как продолжения тайного райского знания, идущего от начала времен и восстановленного и приведенного к божественной полноте самим Спасителем, Иисусом Христом — Сыном Божиим. Paradosis — Традиция вот что главенствует в Православии. Именно Традиция, а не мнимая безгрешность Папы Римского, макиавеллического узурпатора высшего авторитета. Именно Традиция, Предание, а не моральный консенсус и истерический. подозрительный мессианизм протестантов, гуманизировавших христианство. лишивших его чисто духовных, божественных аспектов.
Жан Бьес под влиянием афонского старца Кирилла принимает Православие.
Чистокровный француз, воспитанный в полукатолической, полуатеистической семье он делает шаг, который уникален для его среды. Это очень важно, это имеет значение символа, знака. Его учитель Генон выбрал для себя Ислам. Но в полном соответствии с нормами Традиции это повлекло за собой разрыв с Европой, жизнь в Каире и тотальную интеграцию в мусульманскую среду. Быть мусульманином и оставаться на Западе чрезвычайно трудно, если вообще возможно. Кроме того в некотором смысле это отказ от своей собственной Традиции — Христианства. Конечно, полная дегенерация католичества, его апостасия. утрата метафизического содержания и явная пародийность протестанстизма делают перспективу реставрации Духа Традиции Запада практически невозможной. Но ценность Христианства не только в его географической и циклической миссии. Сын Божий приносит не только Спасение, но новую метафизику, великую Метафизику Любви…
Отказаться от такого Дара — это почти равносильно предательству. И никакие соображения о вырождении римской церкви, латинской ереси — ведь это как раз и является чисто временным и преходящим моментом — не могут компенсировать отказа от великой Благой Вести, дающей новую надежду. Надежду на полное и совершенное обожение.
“Бог становится человеком, чтобы человек стал Богом”Традиционалисты основывают свои воззрения на том обстоятельстве, что современное человечество пребывает в самой конечной точке своей истории. Именно это объясняет торжество абсолютно ложных идей, засилье антидуховных. метариалистически-прагматических моделей. Капитализм, либерализм, рынок, индивидуализм, прагматизм, равенство, позитивизм — все эти идеи и не могли появиться нигде, кроме как в апокалиптическом мире, где все пропорции перевернуты, где торжествует пародия и извращение, где низшие занимают место высших, где правит темная фигура. называемая православным учением — антихристом, сыном погибели…
В атмосфере католичества даже намеки на апокалиптическую суть нашей эпохи считаются “политически некорректными”. Да и как они могли бы наличествовать в Церкви, пошедшей на тотальный компромисс с духом мира сего, солидарной с темными властелинами современной цивилизации, которые практически все без исключения причастны к миру темных парамасонских сект и сомнительных оккультных организаций!? Лишь на Святом Афоне у православных старцев. верных Традиции все пропорции соблюдены, все знаки восприняты, все истинные выводы сделаны —
Старец Кирилл к политической корректности безразличен:
“- Антихрист, возлюбленные дети, это тот, в ком человечество увидит своего высшего благодетеля, но который будет его худшим врагом. Это ради его пришествия трудятся безбожники и многие христиане, не сознающие последствий своих действий, а также люди, которые с радостью разделяют материалистические теории и, прикрываясь Евангелием, следуют за волками, обернувшимися пастырями (lykopoimenes), подлинными инструментами сил мрака (hypokeiria ton skoteinon dynameon). Антихрист хочет не уничтожить религию, он хочет поставить ее себе на службу. Но для этого ему нужно подорвать веру в Христа, ту веру, которую Господу при его Возвращении так нелегко будет найти, как он сам и предрекал. Старания Антихриста состоят в том, чтобы вначале заставить человека забыть все то, что позволяет ему возвыситься к Бесконечно Живому, к Богу, и заменить это технократическими удобствами, развлечениями, социальными гарантиями, всем этим мусором (skylaba) перед очами Бога. В его интересах заставить всех думать, что “хлеб”, просимый в “Отче Наш”, это только тот материальный “хлеб насущный”, который он может раздавать по собственному усмотрению. Очевидна скудость и серость подобной пищи. На самом же деле, речь в молитве идет о хлебе сверхсущественном (ton arton ton epiousion), т. е. о Духе Святом… В интересах Антихриста стереть человеческие личности, персоны, и заменить их индивидуумами, аморфной массой, анонимной и безответственной, непосредственные инстинкты которой Антихрист будет удовлетворять, соблазняя их при этом сомнительными лозунгами… Подобно нищему, Господь Исус Христос получит последнее место у стола мира сего, а лучшие места будут оставлены банкирам, политикам, спортсменам, актерам и в тысячах журналов и книг начнут прославлять тех, кто ежедневно богохульствуют, унижая величие Божие, и поносят Бога. Христос, Господь Наш, забыт и осмеян. На место его храмов пришли храмы богоубийственной культуры.