Дугин Владимир
Рондо смерти
Владимир ДУГИН
РОНДО СМЕРТИ
ПРОЛОГ
Зловещий багровый след тянулся за этим драгоценным камнем.
Едва очутившись в руках человека, он окунулся в теплую свежую кровь, и, возможно, именно это придало ему какое-то таинственное, мистическое свойство приносить несчастье...
Впрочем, разумнее предположить, что причиной всему была просто извечная порочность человеческой натуры.
Рабочий, под ударом кирки которого алмаз, сверкнув искрой в колеблющемся пламени факела, вывалился из кома голубой глины, соблазнился величиной находки. Он рассек себе ногу, засунул камень глубоко в рану и обмотал ее грязной тряпкой, оторвав кусок набедренной повязки, составлявшей всю его одежду. Таким образом он надеялся скрыть алмаз и вынести его из рудника.
Безболезненнее и проще было бы проглотить камень. Однако, хотя в те времена и не существовало еще рентгена, власти сумели найти действенный метод борьбы с подобной уловкой. Согласно правилам никто из рабочих не мог покинуть охраняемую территорию, прежде чем по окончании смены дважды не опорожнит кишечник. Нечистоты периодически промывали сквозь специальные сита-грохоты, чтобы отсеять возможные драгоценные крупицы...
Опытный надсмотрщик сразу учуял подвох. Придравшись к чему-то, он забил вора до смерти, а потом, зная, что тот был парсом и труп его не предадут земле, а бросят на растерзание грифам, дождался темноты, пробрался на кладбище и взял алмаз. В тот же вечер он продал его по дешевке трактирщику, который не только снабжал поселок рудокопов спиртным, но и скупал краденное. Через два дня надсмотрщик умер, отравившись недоброкачественным ромом, употребив его в чрезмерном количестве.
Смерть надсмотрщика подорвала репутацию трактирщика, он вынужден был закрыть свое заведение, и камень перешел к миссионеру, который, в свою очередь, продал алмаз богатому путешественнику-англичанину, пытавшемуся, странствуя по всему свету, излечиться от разочарования в жизни и ради развлечения покупавшему всяческие дорогие диковинки. Миссионера вскоре растерзали фанатики-индусы, когда он попытался остановить обряд "сатти" сожжения молодой вдовы вместе с ее почившим супругом на погребальном костре, усыпанном цветами и политом благовониями.
До того, как в припадке жесточайшего сплина перерезать себе горло бритвой, англичанин успел уехать в Европу и продать камень голландскому ювелиру.
Так алмаз очутился в Амстердаме, где знаменитый мастер три месяца подряд каждый день вынимал его из кованого ларца, подолгу рассматривал со всех сторон, измерял и делал наброски. Он поднимался по ночам с постели, зажигал свечу и рисовал на специально приготовленном для такого случая листке пришедший к нему во сне вариант огранки.
Наконец, он выбрал наилучший и за пять недель упорного труда, не выходя из мастерской, питаясь пищей, которую ему подавали сквозь маленькую дверцу в стене, превратил невзрачный, бесформенный кусочек кристаллического углерода в великолепный, сверкающий идеально отшлифованными гранями бриллиант чистейшей воды, величиной примерно с косточку персика и приблизительно такой же формы.
Через неделю в порту, где среди мрачных громад складов, пропахших ароматами экзотических пряностей, смешанных с вонью тухлой рыбы, находилась его контора, он, принимая у подозрительного португальца партию цейлонских самоцветов, заметил, как из-под ковра на полу выползла полумертвая крыса... Ювелир умер от бубонной чумы, но успел еще продать последний шедевр своего искусства.
Его купил французский аристократ, и бриллиант, подобно многим другим крупным драгоценным камням, получил собственное имя по родовому имени своего нового владельца. Он не принес ему счастья - голову аристократа, украсив ее красным фригийским колпаком, символом свободы, насадили на пику во время Великой французской революции. Бриллиант был похищен из разоренного замка и долго путешествовал по темным клоакам уголовного мира, неся гибель своим временным хозяевам.
Он переходил из рук в руки, пока не оказался выставленным на аукционе, где его из соображений фамильной чести приобрел, не считаясь с затратами, потомок убитого чернью аристократа. Парижский ювелир, снабдив камень изящной оправой в стиле ампир, превратил его в кулон. Какое-то время сверкающий искрами в свете тысяч свечей на придворных балах Реставрации бриллиант являлся предметом всеобщего восхищения и зависти высокородных модниц.
Потом наследники, не выдержав конкуренции с нуворишами, разорились и продали ставший знаменитым камень русскому вельможе, который уплатил за него огромную сумму полновесными червонцами.
Новый владелец бриллианта, фаворит императора, свирепый самодур с выпученными рачьими глазами, попал в опалу, когда на трон взошел очередной самодержец, и удалился в свое имение, где был за жестокое обращение растерзан собственными крепостными.
В России камень переходил от одной прекрасной дамы к другой. Его проигрывали в карты, закладывали, дарили в знак любви... Как-то темной вьюжной ночью его похитил из хозяйской шкатулки дворовый человек, сбежал с ним и попытался продать алмаз содержателю постоялого двора. Тот, в целях экономии, убил вора, закопал труп у себя в подполье, но был изобличен бравым полицейским исправником и отправился греметь кандалами по Владимирке. На нерченских рудниках напарник по цепи, безносый клейменый варнак, проломил ему голову обыкновенным булыжником.
Наконец, бриллиант стал частью фамильных драгоценностей старинного и богатого польского рода, владевшего огромными поместьями на юге России. Однажды он послужил причиной того, что его владелица, очаровательная бледная полька с высоко взбитыми пепельными волосами, была изгнана из театра, ибо согласно этикету ни одна из дам не смела появляться в зале, надев более крупные драгоценные камни, чем императрица, буде их величество соблаговолят посетить спектакль...
После этого бриллиант долго оставался без употребления. Пламя пожаров двух русских революций сверкало на его гранях, но он счастливо избежал экспроприации и реквизиции. В самом конце гражданской войны он пропал, как будто испарился.
Благородные потомки и родственники его последнего владельца, расстрелянного большевиками, прозябали в бедности за границей, а чекисты, добравшиеся не только до фамильных драгоценностей знати, но и до церковной утвари, выковыривавшие для пополнения Гохрана самоцветы из окладов старинных икон, митр и нательных крестов, напрасно обшаривали все уголки в поисках знаменитого бриллианта - он исчез бесследно.
И лишь в самом конце существования новой коммунистической Империи, буквально накануне ее сокрушительного самоубийственного краха, он как будто вновь появился в поле зрения "компетентных органов". Но не только их...
1
Есть в лесу одно такое место,
Где сидеть на старой хвое мягко,
Где над головой большая ветка
Защищает от дождя и солнца...
В.Дугин. Из неопубликованного
Этому приему меня научил старый кореец. Серия из трех ударов: первый - кулаком в солнечное сплетение, противник сгибается и наклоняется вперед, подставляя подбородок под второй удар - локтем той же руки, от которого голова его откидывается назад, открывая горло для третьего, завершающего удара - ребром ладони из верхней точки дуги, описанной рукой. Рассказывать, как будто долго, но со стороны это выглядит иначе: мелькнула рука вверх-вниз с одновременным поворотом корпуса влево-вправо, и стоявший рядом человек вдруг осел и свалился, как тряпичная кукла.
Так случилось и в этот раз, правда, из-за того, что парень был ростом под два метра, пришлось применить вариант, в котором первый удар идет в пах, второй - в солнечное сплетение, а третий - сзади по шее у основания черепа. Отчетливый хруст сломанных позвонков свидетельствовал о том, что прием проведен успешно. К сожалению, пользы все это принесло не более, чем тренировочная разминка, - в карманах у него было много всякой дряни, но только не то, что я искал. Минуту спустя мой "мустанг" стирал покрышки, вырываясь в крутом вираже на магистральное шоссе Е-20.
Нажав кнопку радиотелефона, я послал записанный в памяти аппарата код вызова. Трубку на другом конце канала связи подняли сразу же - моего звонка ждали.
- Клиент отбыл, товар некондиционный.
- Принято. Действуйте по обстановке.
Гудка отбоя я не услышал, так как положил трубку первым.
Смеркалось, над уходящим к горизонту прямым как стрела шоссе горела яркая голубая звезда. До утра было много времени, хватит и уехать подальше и подумать над тем, как организовать встречу со следующим возможным "почтальоном". Мне хотелось есть и пить, поэтому я свернул в первый же съезд на грунтовку, заехал подальше в лес и достал из холодильника пару сэндвичей с колбасой и сыром и банку пива. Ветер шумел в верхушках сосен, в распахнутые дверцы машины втекали запахи хвои и смолы, потрескивал, остывая, двигатель "мустанга".
Собственно говоря, выбор у меня был небольшой: я знал только еще двух потенциальных "курьеров". Правда, находились они в настоящее время далеко друг от друга и от меня, поэтому следовало разработать оптимальный маршрут, чтобы успеть пройти по этому треугольнику за отпущенный на данный этап операции срок. Если повезет, сразу наткнусь на того, кто мне нужен. Однако, я давно отучил себя рассчитывать на везение. В моем деле нужно всегда действовать наверняка и иметь резерв на всякие неприятные случайности и непредвиденные задержки.
Я ввел в компьютер исходные данные, и через несколько секунд на дисплее появился участок карты с маршрутом и таблица-график, где указывались пункты и время прибытия, вид транспорта, который следовало использовать на отдельных участках, и другие полезные сведения. Сделав небольшие коррективы, учитывающие мои личные вкусы, я спрятал распечатку окончательного варианта в бумажник.
Я не боялся, что этот листок послужит уликой против меня. Взять его из бумажника смогут лишь в случае моей смерти, а тогда мне уже ничего не будет страшно.
У меня еще был запас времени, в банке еще оставалось пиво, поэтому я решил продлить свой пикник и включил приемник. В тишине леса негромко зазвучала "Интродукция и рондо каприччиозо" [рондо (от итал. rondo и фр. rondeau) - музыкальная или стихотворная форма с повторяющейся темой рефреном] Сен-Санса в исполнении Когана. Собрав в ладонь крошки от сэндвича, я привстал с сидения, чтобы высыпать их под стоящую рядом сосну. Пусть завтра полакомятся птицы или белка.
Я наклонился, и тут гениальное стаккато было нарушено посторонним звуком. В ствол дерева над моей головой с чмоканьем вонзилась пуля, посыпались кусочки коры. Я свалился на мягкую хвою и замер.
Убийц было двое. Через приоткрытые веки я мог видеть только их ноги. На одном были джинсы и кеды, брюки второго были заправлены в охотничьи сапоги из кожзаменителя. Когда они подошли вплотную ко мне, я закрыл глаза, рисуя в уме создавшуюся позицию. Один стоял справа от меня, ближе к машине, второй - между мной и толстым стволом сосны, почти касаясь моего затылка носками сапог.
- Готов, - произнес первый и носком кеда попытался перевернуть меня на спину. - Тяжелый, черт!
Бьюсь об заклад, они умерли, так и не поняв, что с ними случилось. Первый, как сказали бы медики, "от несовместимых с жизнью травм", поскольку ударом ноги я снес ему нижнюю часть лица, второй - по собственной неосторожности - оказался после моего толчка насаженным на обломанный сук, торчавший острым концом из ствола сосны, у подножья которой я собирался устроить птичью столовую. Его просторный плащ помог мне не запачкаться кровью, когда я стягивал тело с деревянной "булавки". Эта бабочка не годилась для коллекции. Я оттащил трупы подальше в кусты и забросал их хворостом. На более сложные погребальные обряды у меня не было ни времени, ни желания. Винтовку с оптическим прицелом я положил в багажник своей машины. Из приемника все еще лились звуки "Рондо".
Но как они сумели так быстро выйти на меня? Я достал из перчаточного отделения индикатор и переключил его на широкий диапазон, поскольку не знал, на какой волне могут работать мои преследователи. Конечно, это уменьшило чувствительность индикатора, но в данном случае ее было вполне достаточно из-за малого радиуса поиска. Маячок я обнаружил в резиновом уплотнителе заднего стекла "мустанга". Крохотная булавочка с круглой головкой, не больше яблочного зернышка. Кто-то отогнул край уплотнителя и воткнул маячок между резиной и стеклом так, что его не было видно ни снаружи, ни изнутри машины.
Я раздавил головку "булавки" на заднем бампере, как настоящую блоху, прижав ее твердым корпусом индикатора. Эта ошибка могла мне дорого обойтись, но я понял это слишком поздно. Ведь на мониторе следивших за мной исчез сигнал, что, естественно, вызвало их беспокойство и заставило начать поиск. Лучше было воткнуть "булавку" в лацкан одного из убитых, это облегчило бы нахождение дорогих трупов безутешными близкими и друзьями. А еще лучше было бы пристроить маячок на какую-нибудь совсем постороннюю машину - пусть бы погонялись за ней.
Однако, надо поскорее убираться отсюда. Радиус действия маячка не очень велик, и пославшие тех двоих возможно ожидают где-то поблизости.
Уже совсем стемнело, и выбираясь из леса на трассу, я вынужден был включить фары. Но никто не обстрелял мою машину, и я благополучно влился в ночной поток стремившихся к Городу, огни которого заревом светились на горизонте.
2
Акка Кнебекайзе, долог тяжкий путь!
Акка Кнебекайзе, дайте отдохнуть!
"Песня перелетных гусей"
Сквозь иллюминаторы были видны одни облака, мы летели на высоте двадцати тысяч футов. Салон, как это обычно бывает на непопулярных маршрутах в это время года, был наполовину пуст. Никто из пассажиров не привлек моего внимания, не показался мне потенциальным противником или "хвостом". Я отвернулся и глядя на причудливые белые башни, горы и холмистые равнины проплывающих под нами облаков, снова и снова прокручивал в уме порядок действий после того, как прибуду в Осло. Потом мысли мои переключились на события давно прошедших дней. Как начиналась вся эта история, в результате каких переплетений событий, случайностей я лечу сейчас в незнакомый мне город, где, возможно, придется рисковать своей жизнью?
...Два мальчика копали ямы под саженцы в школьном саду. Был яркий весенний день, какие не редкость в этом старинном южном городе, "матери городов русских", как называли его в древних летописях. Внезапно один из них заметил в крошащейся глине, перемешанной с мокрым от недавно сошедшего снега песком, какую-то маленькую, потемневшую от сырости коробочку. Мальчики рассматривали ее, сталкиваясь лбами, вырывая в нетерпении друг у друга из рук. Кожаная, с полустертым тиснением, коробочка раскрылась, и из нее выпал, сверкнув на солнце гранями, прозрачный камешек величиной с косточку от персика и примерно такой же формы. Старший и более решительный забрал камешек себе, коробочка досталась младшему.
Закончив работу, мальчики вернулись в школу. На перемене старший подошел к двери вестибюля и, вынув из кармана камешек, стал смотреть сквозь него на солнце, как обычно он смотрел через осколки цветных стеклышек. Но сквозь камешек ничего не было видно - свет дробился в многочисленных гранях, отражаясь на дверь солнечными зайчиками. Потом мальчик провел камешком по стеклу, осталась белая матовая царапина, хорошо видная на гладкой поверхности. Прикусив от усердия губу, он начал старательно выводить на стекле свои инициалы.
Работу прервал молодой учитель физики, который отнял у вредителя камешек и положил его себе в карман, пообещав вызвать в школу родителей, чтобы они вставили новое стекло. Но прошло несколько дней, учитель не вспоминал о случившемся, а стекло, украшенное недописанной буквой "Д", кто-то выдавил портфелем во время суматохи на большой перемене, и его заменили новым. Довольный тем, что его поступок не стал известен строгому отцу, мальчик вскоре забыл о камешке и о том, как красиво блестел он на солнце. Попросить его у учителя, потребовать вернуть находку ему и в голову не приходило; камешек исчез безвозвратно, как исчезали рогатки, пугачи и другие недозволенные предметы. Коробочка, доставшаяся младшему, тоже где-то затерялась.
Учитель физики, как и большинство горожан в те суровые послевоенные годы, жил в коммунальной квартире. По вечерам он иногда заходил попить чайку в комнату к одинокому старику-ювелиру, давно не работавшему по причине многочисленных болезней и преклонного возраста. Его содержала жившая отдельно дочь, обремененная многочисленным семейством, но она приходила редко. Старик много знал, многое помнил и ценил в молодом соседе благодарного слушателя. Как-то в теплый весенний вечер учитель показал старому ювелиру необычайный камешек, сказав, что нашел его, разбирая вещи своей бабушки...
Илья Моисеевич молча положил камень на бывший когда-то полированным столик и долго смотрел на него. Потом достал из ящика большую лупу в медной оправе, тщательно протер ее кусочком замши и, взяв камешек двумя пальцами, внимательно обследовал каждую грань. Закончив эту процедуру, он подошел к окну и с легким нажимом провел уголком камня по стеклу. Раздался скрип, на стекле появилась тонкая, как волосок, полоска. Все так же молча, старик вернулся к столу и осторожно положил камень на фарфоровое блюдце с изображением пастушки, которое он всегда вынимал из буфета, когда желал оказать особую честь гостю. В чайном свете низко висящей лампочки под розовым матерчатым абажуром, украшенном кистями, прозрачный искрящийся камень, казалось, не лежал, а парил чуть приподнявшись в воздухе. Радужные блики вокруг пастушки задрожали, когда по улице мимо дома с лязгом и звоном прошел трамвай.
- Так что? - почему-то шепотом спросил физик.
- Витя, я не знал, что ваша бабушка была графиней. Я понимаю, сейчас такое время... На вашем месте я спрятал бы это подальше. Мне вы можете показать, я уже старик, и даже когда Дуся моет пол в нашей общей кухне, меня это не возбуждает, но кто-нибудь другой... У вас могут быть неприятности.
- Но что же это такое?
- Вы когда-нибудь слыхали о "Суассоне"? Он числился в каталогах всех фирм как бриллиант первого класса. Нет? Ну, конечно. Это случилось, когда вас не было на свете, а потом столько событий. Но я вам говорю, что где-нибудь в Америке или Париже какой-нибудь там Ротшильд сделался бы прямо как ненормальный, если бы увидел этот камешек. Он же из фамильных драгоценностей графов Брайницких и стоит целого состояния. Они его оставили вашей, пардон, бабушке, а сами уехали за границу, когда тут все это началось, все эти белые, красные, зеленые, Махно и Чека. Ну, так они там умирали с голоду, а ваша бабушка, наверное, боялась и прятала этот камень в комоде. Спрашивается, какая кому от него польза? Одни неприятности...
- Илья Моисеевич... Я вас прошу - никому ни звука.
- Я же вам говорю, я уже старик. И в Париж меня никто не пустит. Так что можете не волноваться, спрячьте ваш камень в карман и давайте пить чай, он совсем остыл за всеми этими разговорами. Скажите, вы читали последнюю речь де Голля? Я думаю, он-таки будет президентом.
...Улыбающаяся стюардесса уже второй раз предлагала мне свой подносик, уставленный запотевшими бокалами. Я отказался от выпивки, взял пакетик кукурузных хлопьев и углубился в изучение "Плейбоя".
Из аэропорта Форнебу я доехал по украшенной старинными особняками и современными зданиями широкой Карл-Юханс-гате до центра и отпустил такси на площади перед университетом. Национальный флаг, укрепленный на флагштоке классического портала, развевался под порывами ветра, пахнущего морем даже здесь, в центре города. Я свернул в узкий переулок справа от университетского парка, пересек улицу и вышел к Национальному театру. На окаймленной густыми деревьями площадке перед входом прогуливались немногочисленные туристы, на бордюре клумбы у памятника сидели парочки. Мирная атмосфера странно контрастировала с напряжением, которое я испытывал, когда проходил вблизи украшавшей вход колонны, второй слева. Она была сложена из рельефно отделяющихся друг от друга каменных блоков, и отсутствие на третьем снизу условной метки говорило о том, что мне предстоит неблизкий путь в пригород Ашер. Согласно плану, выданному мне компьютером, добираться туда лучше всего поездом, поэтому я отправился на Западный вокзал по набережной, полюбовавшись фонтаном напротив ратуши и скульптурами работы Вигеланна.
Проехав примерно пятнадцать километров и миновав Экстре-Берум, Сандовик и Лане, я вышел на остановке у Ашера. Нужный мне дом был расположен между разветвлениями шоссе, которое проходило вдоль берега залива. Я поднялся по нескольким ступеням у входа и нажал кнопку звонка.
3
Судьба гналась за нами следом,
Как сумасшедший с бритвою в руке.
Арс.Тарковский
Мне открыла приветливо улыбающаяся пожилая дама. Пригласив меня в маленькую гостиную, она извинилась и вышла. Не успел я подумать, что она поступает неосторожно, впуская в довольно поздний час незнакомого человека в дом, где, насколько я знал, она была одна, хозяйка вернулась, а вслед за нею в гостиную вошел пес, при взгляде на которого у меня исчезла всякая охота делать резкие движения. Пес улегся у камина, положил массивную горбоносую голову на вытянутые лапы и исподлобья внимательно глядел на меня. Он не был таким большим, как дог или немецкая овчарка, но его коренастое туловище с рельефной мускулатурой под короткой светло-желтой шерстью, испещренное темными поперечными полосами, говорило о значительной силе. Пит-бультерьер, именно эту породу под давлением общественности запретило держать английское законодательство после того, как погибла девушка, растерзанная своим Бинго, и пострадал ребенок, на которого в парке напал сорвавшийся с поводка пес. Впечатляющие фотографии обошли всю прессу. Врач, осматривавший пострадавших, заявил журналистам, что в своей практике видел такие раны лишь однажды, когда оказывал помощь укротителю, на которого набросился взбесившийся тигр. В Германии собак этой породы необходимо регистрировать в полиции, и владение ими приравнивается к ношению холодного оружия.
Было уже поздно, и хозяйка гостеприимно предложила мне спальню своего сына, который по ее словам путешествовал с друзьями на яхте в Средиземном море. Не знаю, много ли она получала за содержание конспиративной квартиры, но дом, обстановка и она сама выглядели вполне респектабельно.
На следующий день после ленча я вышел на набережное шоссе подышать соленым воздухом моря. Из проезжавшего мимо темно-зеленого "вольво" высунулся водитель быстро передал мне сквозь полуопущенное боковое стекло небольшой пакет, после чего на хорошей скорости удалился в юго-западном направлении. Вернувшись в дом, я принялся изучать полученные документы.
В начале второго я вышел, чтобы позвонить по телефону. Конечно, я мог сделать это и из холла, но, осторожности ради, решил воспользоваться автоматом. Миновав две ближайшие будки, я зашел в третью и, опустив монетку, набрал нужный номер. Все это вместе с разговором заняло минут двадцать. Когда я, возвращаясь, подходил к дому, то заметил дым, вырывавшийся из окна моей спальни. Меня это неприятно удивило - такой оперативности от противника я не ожидал.
Вбежав в прихожую, я чуть не натолкнулся на хозяйку. Она лежала ничком на полу без сознания, видимых повреждений или следов крови я на ней не заметил. Пульс, несколько слабый даже для ее возраста, бился ровно, дыхание учащенное и неглубокое, зрачки расширены. Очевидно, кто-то оглушил ее ударом по голове, но она пришла в себя и пыталась позвать на помощь, однако, снова потеряла сознание.
Я вытащил ее на газон перед домом, стараясь пригибаться так, чтобы живая изгородь скрывала меня от возможных нескромных взоров, потом вернулся в холл и поднялся в свою спальню. Все вещи в ней были разбросаны, постельное белье скомкано, ящики небольшого столика, расположенного у окна, валялись на полу рядом с потрескивающим костром из кучи бумаг и сорванной с окна занавески. Я не стал тушить огонь, а спустился вниз и прошел на кухню.
Зрелище, которое я там увидел, было не для слабонервных. В углу возле посудомойки лежал молодой, судя по кричаще яркой рубашке и длинным волосам, парень. Окровавленными руками он все еще зажимал пах. Вокруг него растеклась большая лужа темной, почти черной крови. Брызги крови, но более яркого, алого цвета виднелись повсюду - на мебели, на стенах, на кафельных плитках у раковины. Человек в углу был явно мертв, и никакой медицинской помощи ему уже не требовалось. Следы испачканной в крови обуви вели ко второй двери, которая выходила в коридор, позволяющий добраться до небольшого сада за домом.
Там я обнаружил еще одного. Он лежал у самой калитки, от которой шла тропинка к шоссе, подтянув под себя ноги и стиснув живот руками. Голова его была запрокинута и повернута набок, как будто он изо всех сил старался оглянуться, рассмотреть что-то у себя за спиной. В двух шагах от него, на аккуратно подстриженной траве, распластался пес, странно плоский, точно воздушный шар, из которого выпустили весь воздух. Ни тот, ни другой не шевельнулись, когда я слегка подтолкнул их ногой... Оружия я не заметил, возможно, человек обронил его в саду, когда пытался добраться до калитки. Но ведь был еще третий, тот кто устроил костер в спальне. Он исчез бесследно.
РОНДО СМЕРТИ
ПРОЛОГ
Зловещий багровый след тянулся за этим драгоценным камнем.
Едва очутившись в руках человека, он окунулся в теплую свежую кровь, и, возможно, именно это придало ему какое-то таинственное, мистическое свойство приносить несчастье...
Впрочем, разумнее предположить, что причиной всему была просто извечная порочность человеческой натуры.
Рабочий, под ударом кирки которого алмаз, сверкнув искрой в колеблющемся пламени факела, вывалился из кома голубой глины, соблазнился величиной находки. Он рассек себе ногу, засунул камень глубоко в рану и обмотал ее грязной тряпкой, оторвав кусок набедренной повязки, составлявшей всю его одежду. Таким образом он надеялся скрыть алмаз и вынести его из рудника.
Безболезненнее и проще было бы проглотить камень. Однако, хотя в те времена и не существовало еще рентгена, власти сумели найти действенный метод борьбы с подобной уловкой. Согласно правилам никто из рабочих не мог покинуть охраняемую территорию, прежде чем по окончании смены дважды не опорожнит кишечник. Нечистоты периодически промывали сквозь специальные сита-грохоты, чтобы отсеять возможные драгоценные крупицы...
Опытный надсмотрщик сразу учуял подвох. Придравшись к чему-то, он забил вора до смерти, а потом, зная, что тот был парсом и труп его не предадут земле, а бросят на растерзание грифам, дождался темноты, пробрался на кладбище и взял алмаз. В тот же вечер он продал его по дешевке трактирщику, который не только снабжал поселок рудокопов спиртным, но и скупал краденное. Через два дня надсмотрщик умер, отравившись недоброкачественным ромом, употребив его в чрезмерном количестве.
Смерть надсмотрщика подорвала репутацию трактирщика, он вынужден был закрыть свое заведение, и камень перешел к миссионеру, который, в свою очередь, продал алмаз богатому путешественнику-англичанину, пытавшемуся, странствуя по всему свету, излечиться от разочарования в жизни и ради развлечения покупавшему всяческие дорогие диковинки. Миссионера вскоре растерзали фанатики-индусы, когда он попытался остановить обряд "сатти" сожжения молодой вдовы вместе с ее почившим супругом на погребальном костре, усыпанном цветами и политом благовониями.
До того, как в припадке жесточайшего сплина перерезать себе горло бритвой, англичанин успел уехать в Европу и продать камень голландскому ювелиру.
Так алмаз очутился в Амстердаме, где знаменитый мастер три месяца подряд каждый день вынимал его из кованого ларца, подолгу рассматривал со всех сторон, измерял и делал наброски. Он поднимался по ночам с постели, зажигал свечу и рисовал на специально приготовленном для такого случая листке пришедший к нему во сне вариант огранки.
Наконец, он выбрал наилучший и за пять недель упорного труда, не выходя из мастерской, питаясь пищей, которую ему подавали сквозь маленькую дверцу в стене, превратил невзрачный, бесформенный кусочек кристаллического углерода в великолепный, сверкающий идеально отшлифованными гранями бриллиант чистейшей воды, величиной примерно с косточку персика и приблизительно такой же формы.
Через неделю в порту, где среди мрачных громад складов, пропахших ароматами экзотических пряностей, смешанных с вонью тухлой рыбы, находилась его контора, он, принимая у подозрительного португальца партию цейлонских самоцветов, заметил, как из-под ковра на полу выползла полумертвая крыса... Ювелир умер от бубонной чумы, но успел еще продать последний шедевр своего искусства.
Его купил французский аристократ, и бриллиант, подобно многим другим крупным драгоценным камням, получил собственное имя по родовому имени своего нового владельца. Он не принес ему счастья - голову аристократа, украсив ее красным фригийским колпаком, символом свободы, насадили на пику во время Великой французской революции. Бриллиант был похищен из разоренного замка и долго путешествовал по темным клоакам уголовного мира, неся гибель своим временным хозяевам.
Он переходил из рук в руки, пока не оказался выставленным на аукционе, где его из соображений фамильной чести приобрел, не считаясь с затратами, потомок убитого чернью аристократа. Парижский ювелир, снабдив камень изящной оправой в стиле ампир, превратил его в кулон. Какое-то время сверкающий искрами в свете тысяч свечей на придворных балах Реставрации бриллиант являлся предметом всеобщего восхищения и зависти высокородных модниц.
Потом наследники, не выдержав конкуренции с нуворишами, разорились и продали ставший знаменитым камень русскому вельможе, который уплатил за него огромную сумму полновесными червонцами.
Новый владелец бриллианта, фаворит императора, свирепый самодур с выпученными рачьими глазами, попал в опалу, когда на трон взошел очередной самодержец, и удалился в свое имение, где был за жестокое обращение растерзан собственными крепостными.
В России камень переходил от одной прекрасной дамы к другой. Его проигрывали в карты, закладывали, дарили в знак любви... Как-то темной вьюжной ночью его похитил из хозяйской шкатулки дворовый человек, сбежал с ним и попытался продать алмаз содержателю постоялого двора. Тот, в целях экономии, убил вора, закопал труп у себя в подполье, но был изобличен бравым полицейским исправником и отправился греметь кандалами по Владимирке. На нерченских рудниках напарник по цепи, безносый клейменый варнак, проломил ему голову обыкновенным булыжником.
Наконец, бриллиант стал частью фамильных драгоценностей старинного и богатого польского рода, владевшего огромными поместьями на юге России. Однажды он послужил причиной того, что его владелица, очаровательная бледная полька с высоко взбитыми пепельными волосами, была изгнана из театра, ибо согласно этикету ни одна из дам не смела появляться в зале, надев более крупные драгоценные камни, чем императрица, буде их величество соблаговолят посетить спектакль...
После этого бриллиант долго оставался без употребления. Пламя пожаров двух русских революций сверкало на его гранях, но он счастливо избежал экспроприации и реквизиции. В самом конце гражданской войны он пропал, как будто испарился.
Благородные потомки и родственники его последнего владельца, расстрелянного большевиками, прозябали в бедности за границей, а чекисты, добравшиеся не только до фамильных драгоценностей знати, но и до церковной утвари, выковыривавшие для пополнения Гохрана самоцветы из окладов старинных икон, митр и нательных крестов, напрасно обшаривали все уголки в поисках знаменитого бриллианта - он исчез бесследно.
И лишь в самом конце существования новой коммунистической Империи, буквально накануне ее сокрушительного самоубийственного краха, он как будто вновь появился в поле зрения "компетентных органов". Но не только их...
1
Есть в лесу одно такое место,
Где сидеть на старой хвое мягко,
Где над головой большая ветка
Защищает от дождя и солнца...
В.Дугин. Из неопубликованного
Этому приему меня научил старый кореец. Серия из трех ударов: первый - кулаком в солнечное сплетение, противник сгибается и наклоняется вперед, подставляя подбородок под второй удар - локтем той же руки, от которого голова его откидывается назад, открывая горло для третьего, завершающего удара - ребром ладони из верхней точки дуги, описанной рукой. Рассказывать, как будто долго, но со стороны это выглядит иначе: мелькнула рука вверх-вниз с одновременным поворотом корпуса влево-вправо, и стоявший рядом человек вдруг осел и свалился, как тряпичная кукла.
Так случилось и в этот раз, правда, из-за того, что парень был ростом под два метра, пришлось применить вариант, в котором первый удар идет в пах, второй - в солнечное сплетение, а третий - сзади по шее у основания черепа. Отчетливый хруст сломанных позвонков свидетельствовал о том, что прием проведен успешно. К сожалению, пользы все это принесло не более, чем тренировочная разминка, - в карманах у него было много всякой дряни, но только не то, что я искал. Минуту спустя мой "мустанг" стирал покрышки, вырываясь в крутом вираже на магистральное шоссе Е-20.
Нажав кнопку радиотелефона, я послал записанный в памяти аппарата код вызова. Трубку на другом конце канала связи подняли сразу же - моего звонка ждали.
- Клиент отбыл, товар некондиционный.
- Принято. Действуйте по обстановке.
Гудка отбоя я не услышал, так как положил трубку первым.
Смеркалось, над уходящим к горизонту прямым как стрела шоссе горела яркая голубая звезда. До утра было много времени, хватит и уехать подальше и подумать над тем, как организовать встречу со следующим возможным "почтальоном". Мне хотелось есть и пить, поэтому я свернул в первый же съезд на грунтовку, заехал подальше в лес и достал из холодильника пару сэндвичей с колбасой и сыром и банку пива. Ветер шумел в верхушках сосен, в распахнутые дверцы машины втекали запахи хвои и смолы, потрескивал, остывая, двигатель "мустанга".
Собственно говоря, выбор у меня был небольшой: я знал только еще двух потенциальных "курьеров". Правда, находились они в настоящее время далеко друг от друга и от меня, поэтому следовало разработать оптимальный маршрут, чтобы успеть пройти по этому треугольнику за отпущенный на данный этап операции срок. Если повезет, сразу наткнусь на того, кто мне нужен. Однако, я давно отучил себя рассчитывать на везение. В моем деле нужно всегда действовать наверняка и иметь резерв на всякие неприятные случайности и непредвиденные задержки.
Я ввел в компьютер исходные данные, и через несколько секунд на дисплее появился участок карты с маршрутом и таблица-график, где указывались пункты и время прибытия, вид транспорта, который следовало использовать на отдельных участках, и другие полезные сведения. Сделав небольшие коррективы, учитывающие мои личные вкусы, я спрятал распечатку окончательного варианта в бумажник.
Я не боялся, что этот листок послужит уликой против меня. Взять его из бумажника смогут лишь в случае моей смерти, а тогда мне уже ничего не будет страшно.
У меня еще был запас времени, в банке еще оставалось пиво, поэтому я решил продлить свой пикник и включил приемник. В тишине леса негромко зазвучала "Интродукция и рондо каприччиозо" [рондо (от итал. rondo и фр. rondeau) - музыкальная или стихотворная форма с повторяющейся темой рефреном] Сен-Санса в исполнении Когана. Собрав в ладонь крошки от сэндвича, я привстал с сидения, чтобы высыпать их под стоящую рядом сосну. Пусть завтра полакомятся птицы или белка.
Я наклонился, и тут гениальное стаккато было нарушено посторонним звуком. В ствол дерева над моей головой с чмоканьем вонзилась пуля, посыпались кусочки коры. Я свалился на мягкую хвою и замер.
Убийц было двое. Через приоткрытые веки я мог видеть только их ноги. На одном были джинсы и кеды, брюки второго были заправлены в охотничьи сапоги из кожзаменителя. Когда они подошли вплотную ко мне, я закрыл глаза, рисуя в уме создавшуюся позицию. Один стоял справа от меня, ближе к машине, второй - между мной и толстым стволом сосны, почти касаясь моего затылка носками сапог.
- Готов, - произнес первый и носком кеда попытался перевернуть меня на спину. - Тяжелый, черт!
Бьюсь об заклад, они умерли, так и не поняв, что с ними случилось. Первый, как сказали бы медики, "от несовместимых с жизнью травм", поскольку ударом ноги я снес ему нижнюю часть лица, второй - по собственной неосторожности - оказался после моего толчка насаженным на обломанный сук, торчавший острым концом из ствола сосны, у подножья которой я собирался устроить птичью столовую. Его просторный плащ помог мне не запачкаться кровью, когда я стягивал тело с деревянной "булавки". Эта бабочка не годилась для коллекции. Я оттащил трупы подальше в кусты и забросал их хворостом. На более сложные погребальные обряды у меня не было ни времени, ни желания. Винтовку с оптическим прицелом я положил в багажник своей машины. Из приемника все еще лились звуки "Рондо".
Но как они сумели так быстро выйти на меня? Я достал из перчаточного отделения индикатор и переключил его на широкий диапазон, поскольку не знал, на какой волне могут работать мои преследователи. Конечно, это уменьшило чувствительность индикатора, но в данном случае ее было вполне достаточно из-за малого радиуса поиска. Маячок я обнаружил в резиновом уплотнителе заднего стекла "мустанга". Крохотная булавочка с круглой головкой, не больше яблочного зернышка. Кто-то отогнул край уплотнителя и воткнул маячок между резиной и стеклом так, что его не было видно ни снаружи, ни изнутри машины.
Я раздавил головку "булавки" на заднем бампере, как настоящую блоху, прижав ее твердым корпусом индикатора. Эта ошибка могла мне дорого обойтись, но я понял это слишком поздно. Ведь на мониторе следивших за мной исчез сигнал, что, естественно, вызвало их беспокойство и заставило начать поиск. Лучше было воткнуть "булавку" в лацкан одного из убитых, это облегчило бы нахождение дорогих трупов безутешными близкими и друзьями. А еще лучше было бы пристроить маячок на какую-нибудь совсем постороннюю машину - пусть бы погонялись за ней.
Однако, надо поскорее убираться отсюда. Радиус действия маячка не очень велик, и пославшие тех двоих возможно ожидают где-то поблизости.
Уже совсем стемнело, и выбираясь из леса на трассу, я вынужден был включить фары. Но никто не обстрелял мою машину, и я благополучно влился в ночной поток стремившихся к Городу, огни которого заревом светились на горизонте.
2
Акка Кнебекайзе, долог тяжкий путь!
Акка Кнебекайзе, дайте отдохнуть!
"Песня перелетных гусей"
Сквозь иллюминаторы были видны одни облака, мы летели на высоте двадцати тысяч футов. Салон, как это обычно бывает на непопулярных маршрутах в это время года, был наполовину пуст. Никто из пассажиров не привлек моего внимания, не показался мне потенциальным противником или "хвостом". Я отвернулся и глядя на причудливые белые башни, горы и холмистые равнины проплывающих под нами облаков, снова и снова прокручивал в уме порядок действий после того, как прибуду в Осло. Потом мысли мои переключились на события давно прошедших дней. Как начиналась вся эта история, в результате каких переплетений событий, случайностей я лечу сейчас в незнакомый мне город, где, возможно, придется рисковать своей жизнью?
...Два мальчика копали ямы под саженцы в школьном саду. Был яркий весенний день, какие не редкость в этом старинном южном городе, "матери городов русских", как называли его в древних летописях. Внезапно один из них заметил в крошащейся глине, перемешанной с мокрым от недавно сошедшего снега песком, какую-то маленькую, потемневшую от сырости коробочку. Мальчики рассматривали ее, сталкиваясь лбами, вырывая в нетерпении друг у друга из рук. Кожаная, с полустертым тиснением, коробочка раскрылась, и из нее выпал, сверкнув на солнце гранями, прозрачный камешек величиной с косточку от персика и примерно такой же формы. Старший и более решительный забрал камешек себе, коробочка досталась младшему.
Закончив работу, мальчики вернулись в школу. На перемене старший подошел к двери вестибюля и, вынув из кармана камешек, стал смотреть сквозь него на солнце, как обычно он смотрел через осколки цветных стеклышек. Но сквозь камешек ничего не было видно - свет дробился в многочисленных гранях, отражаясь на дверь солнечными зайчиками. Потом мальчик провел камешком по стеклу, осталась белая матовая царапина, хорошо видная на гладкой поверхности. Прикусив от усердия губу, он начал старательно выводить на стекле свои инициалы.
Работу прервал молодой учитель физики, который отнял у вредителя камешек и положил его себе в карман, пообещав вызвать в школу родителей, чтобы они вставили новое стекло. Но прошло несколько дней, учитель не вспоминал о случившемся, а стекло, украшенное недописанной буквой "Д", кто-то выдавил портфелем во время суматохи на большой перемене, и его заменили новым. Довольный тем, что его поступок не стал известен строгому отцу, мальчик вскоре забыл о камешке и о том, как красиво блестел он на солнце. Попросить его у учителя, потребовать вернуть находку ему и в голову не приходило; камешек исчез безвозвратно, как исчезали рогатки, пугачи и другие недозволенные предметы. Коробочка, доставшаяся младшему, тоже где-то затерялась.
Учитель физики, как и большинство горожан в те суровые послевоенные годы, жил в коммунальной квартире. По вечерам он иногда заходил попить чайку в комнату к одинокому старику-ювелиру, давно не работавшему по причине многочисленных болезней и преклонного возраста. Его содержала жившая отдельно дочь, обремененная многочисленным семейством, но она приходила редко. Старик много знал, многое помнил и ценил в молодом соседе благодарного слушателя. Как-то в теплый весенний вечер учитель показал старому ювелиру необычайный камешек, сказав, что нашел его, разбирая вещи своей бабушки...
Илья Моисеевич молча положил камень на бывший когда-то полированным столик и долго смотрел на него. Потом достал из ящика большую лупу в медной оправе, тщательно протер ее кусочком замши и, взяв камешек двумя пальцами, внимательно обследовал каждую грань. Закончив эту процедуру, он подошел к окну и с легким нажимом провел уголком камня по стеклу. Раздался скрип, на стекле появилась тонкая, как волосок, полоска. Все так же молча, старик вернулся к столу и осторожно положил камень на фарфоровое блюдце с изображением пастушки, которое он всегда вынимал из буфета, когда желал оказать особую честь гостю. В чайном свете низко висящей лампочки под розовым матерчатым абажуром, украшенном кистями, прозрачный искрящийся камень, казалось, не лежал, а парил чуть приподнявшись в воздухе. Радужные блики вокруг пастушки задрожали, когда по улице мимо дома с лязгом и звоном прошел трамвай.
- Так что? - почему-то шепотом спросил физик.
- Витя, я не знал, что ваша бабушка была графиней. Я понимаю, сейчас такое время... На вашем месте я спрятал бы это подальше. Мне вы можете показать, я уже старик, и даже когда Дуся моет пол в нашей общей кухне, меня это не возбуждает, но кто-нибудь другой... У вас могут быть неприятности.
- Но что же это такое?
- Вы когда-нибудь слыхали о "Суассоне"? Он числился в каталогах всех фирм как бриллиант первого класса. Нет? Ну, конечно. Это случилось, когда вас не было на свете, а потом столько событий. Но я вам говорю, что где-нибудь в Америке или Париже какой-нибудь там Ротшильд сделался бы прямо как ненормальный, если бы увидел этот камешек. Он же из фамильных драгоценностей графов Брайницких и стоит целого состояния. Они его оставили вашей, пардон, бабушке, а сами уехали за границу, когда тут все это началось, все эти белые, красные, зеленые, Махно и Чека. Ну, так они там умирали с голоду, а ваша бабушка, наверное, боялась и прятала этот камень в комоде. Спрашивается, какая кому от него польза? Одни неприятности...
- Илья Моисеевич... Я вас прошу - никому ни звука.
- Я же вам говорю, я уже старик. И в Париж меня никто не пустит. Так что можете не волноваться, спрячьте ваш камень в карман и давайте пить чай, он совсем остыл за всеми этими разговорами. Скажите, вы читали последнюю речь де Голля? Я думаю, он-таки будет президентом.
...Улыбающаяся стюардесса уже второй раз предлагала мне свой подносик, уставленный запотевшими бокалами. Я отказался от выпивки, взял пакетик кукурузных хлопьев и углубился в изучение "Плейбоя".
Из аэропорта Форнебу я доехал по украшенной старинными особняками и современными зданиями широкой Карл-Юханс-гате до центра и отпустил такси на площади перед университетом. Национальный флаг, укрепленный на флагштоке классического портала, развевался под порывами ветра, пахнущего морем даже здесь, в центре города. Я свернул в узкий переулок справа от университетского парка, пересек улицу и вышел к Национальному театру. На окаймленной густыми деревьями площадке перед входом прогуливались немногочисленные туристы, на бордюре клумбы у памятника сидели парочки. Мирная атмосфера странно контрастировала с напряжением, которое я испытывал, когда проходил вблизи украшавшей вход колонны, второй слева. Она была сложена из рельефно отделяющихся друг от друга каменных блоков, и отсутствие на третьем снизу условной метки говорило о том, что мне предстоит неблизкий путь в пригород Ашер. Согласно плану, выданному мне компьютером, добираться туда лучше всего поездом, поэтому я отправился на Западный вокзал по набережной, полюбовавшись фонтаном напротив ратуши и скульптурами работы Вигеланна.
Проехав примерно пятнадцать километров и миновав Экстре-Берум, Сандовик и Лане, я вышел на остановке у Ашера. Нужный мне дом был расположен между разветвлениями шоссе, которое проходило вдоль берега залива. Я поднялся по нескольким ступеням у входа и нажал кнопку звонка.
3
Судьба гналась за нами следом,
Как сумасшедший с бритвою в руке.
Арс.Тарковский
Мне открыла приветливо улыбающаяся пожилая дама. Пригласив меня в маленькую гостиную, она извинилась и вышла. Не успел я подумать, что она поступает неосторожно, впуская в довольно поздний час незнакомого человека в дом, где, насколько я знал, она была одна, хозяйка вернулась, а вслед за нею в гостиную вошел пес, при взгляде на которого у меня исчезла всякая охота делать резкие движения. Пес улегся у камина, положил массивную горбоносую голову на вытянутые лапы и исподлобья внимательно глядел на меня. Он не был таким большим, как дог или немецкая овчарка, но его коренастое туловище с рельефной мускулатурой под короткой светло-желтой шерстью, испещренное темными поперечными полосами, говорило о значительной силе. Пит-бультерьер, именно эту породу под давлением общественности запретило держать английское законодательство после того, как погибла девушка, растерзанная своим Бинго, и пострадал ребенок, на которого в парке напал сорвавшийся с поводка пес. Впечатляющие фотографии обошли всю прессу. Врач, осматривавший пострадавших, заявил журналистам, что в своей практике видел такие раны лишь однажды, когда оказывал помощь укротителю, на которого набросился взбесившийся тигр. В Германии собак этой породы необходимо регистрировать в полиции, и владение ими приравнивается к ношению холодного оружия.
Было уже поздно, и хозяйка гостеприимно предложила мне спальню своего сына, который по ее словам путешествовал с друзьями на яхте в Средиземном море. Не знаю, много ли она получала за содержание конспиративной квартиры, но дом, обстановка и она сама выглядели вполне респектабельно.
На следующий день после ленча я вышел на набережное шоссе подышать соленым воздухом моря. Из проезжавшего мимо темно-зеленого "вольво" высунулся водитель быстро передал мне сквозь полуопущенное боковое стекло небольшой пакет, после чего на хорошей скорости удалился в юго-западном направлении. Вернувшись в дом, я принялся изучать полученные документы.
В начале второго я вышел, чтобы позвонить по телефону. Конечно, я мог сделать это и из холла, но, осторожности ради, решил воспользоваться автоматом. Миновав две ближайшие будки, я зашел в третью и, опустив монетку, набрал нужный номер. Все это вместе с разговором заняло минут двадцать. Когда я, возвращаясь, подходил к дому, то заметил дым, вырывавшийся из окна моей спальни. Меня это неприятно удивило - такой оперативности от противника я не ожидал.
Вбежав в прихожую, я чуть не натолкнулся на хозяйку. Она лежала ничком на полу без сознания, видимых повреждений или следов крови я на ней не заметил. Пульс, несколько слабый даже для ее возраста, бился ровно, дыхание учащенное и неглубокое, зрачки расширены. Очевидно, кто-то оглушил ее ударом по голове, но она пришла в себя и пыталась позвать на помощь, однако, снова потеряла сознание.
Я вытащил ее на газон перед домом, стараясь пригибаться так, чтобы живая изгородь скрывала меня от возможных нескромных взоров, потом вернулся в холл и поднялся в свою спальню. Все вещи в ней были разбросаны, постельное белье скомкано, ящики небольшого столика, расположенного у окна, валялись на полу рядом с потрескивающим костром из кучи бумаг и сорванной с окна занавески. Я не стал тушить огонь, а спустился вниз и прошел на кухню.
Зрелище, которое я там увидел, было не для слабонервных. В углу возле посудомойки лежал молодой, судя по кричаще яркой рубашке и длинным волосам, парень. Окровавленными руками он все еще зажимал пах. Вокруг него растеклась большая лужа темной, почти черной крови. Брызги крови, но более яркого, алого цвета виднелись повсюду - на мебели, на стенах, на кафельных плитках у раковины. Человек в углу был явно мертв, и никакой медицинской помощи ему уже не требовалось. Следы испачканной в крови обуви вели ко второй двери, которая выходила в коридор, позволяющий добраться до небольшого сада за домом.
Там я обнаружил еще одного. Он лежал у самой калитки, от которой шла тропинка к шоссе, подтянув под себя ноги и стиснув живот руками. Голова его была запрокинута и повернута набок, как будто он изо всех сил старался оглянуться, рассмотреть что-то у себя за спиной. В двух шагах от него, на аккуратно подстриженной траве, распластался пес, странно плоский, точно воздушный шар, из которого выпустили весь воздух. Ни тот, ни другой не шевельнулись, когда я слегка подтолкнул их ногой... Оружия я не заметил, возможно, человек обронил его в саду, когда пытался добраться до калитки. Но ведь был еще третий, тот кто устроил костер в спальне. Он исчез бесследно.