Страница:
– Ты это не серьезно, дорогая? – проблеяла Ханна. – Я хочу сказать, нам не жаль сигары, но…
Урсула начисто игнорировала ее, хмуро глядя на Пинки.
– Нет, насчет сигары я пошутила. Я не шучу насчет Комитета. Мне надоело, что все решено еще до того, как случилось. Вы намерены допросить сегодня капитана Смедли, а завтра расскажете остальным какую-нибудь ерунду.
Пинки вежливо улыбнулся, но его глаза оставались холодными.
– Тебе не кажется, что ты немного несправедлива к нам, дорогая? Ведь не будешь же ты спорить с тем, что мы вольны обсуждать все что хотим, точно так же, как и вы, леди. Уж наверняка ты не предлагаешь нам изгнать капитана Смедли из-за стола, нет? Ведь это было бы несправедливо, да? Верно, несправедливо. Если ты имеешь претензии к тому, как Комитет ведет свои дела, адресуй их лучше к председателю. И в письменном виде.
Председателем в этом году был Ревун Резерфорд. Это ничего не меняло. Несмотря на то что Служба на всех перекрестках кричала о своих демократических принципах, все нити власти вели к Пинки Пинкни – так было и так будет.
Ревун, шумный, крупный и неотесанный тип, этакая румяная живая волынка, по-своему даже не был лишен некоторой привлекательности – типичный капитан сельского регби-клуба. В ответ на заявление Урсулы он испустил носом звук, достойный паровой сирены.
– Я заверяю, что у Комитета достаточно возможностей…
– Я вам не верю! – заявила Урсула. – Вы собираетесь разделаться с капитаном Смедли так же, как с тем человеком, который принес эти новости.
Резерфорд расхохотался – звук напоминал ослиный вопль.
– Урсула, старушка, если ты заявишь, что Пинки приглашал этого вонючего драконоторговца на обед, он вызовет тебя стреляться на крокетном поле.
Ханна засмеялась, но ее никто не поддержал.
Урсула твердо взглянула в глаза Пинки:
– Если ты дашь мне честное слово, что ни один человек здесь ни разу не упомянет даже имени Эдварда Экзетера до окончания вечера, я с радостью уйду. Если нет, я остаюсь. И Ольга тоже.
Мужчины сели. Стоило Джулиану опуститься на стул, как Ольга возобновила свои приставания. Ольга наверняка входила в закулисную группу, разбирающуюся с кризисом вокруг Освободителя, – он мог бы догадаться и раньше. Ее, должно быть, завербовали в первую очередь, ибо никто лучше не знал, что думает Пентатеон.
Пинки сдался, сонно прищурив глаза.
– Да оставайся, если хочешь. Я полагаю, нам стоит переговорить. Почему бы и нет, в конце концов? Разве мы не всегда так? Все, кто хочет остаться, вольны остаться. Если деловые разговоры утомляют кого-то, он может тихо и спокойно перейти в гостиную. Это справедливо? Я бы сказал, совершенно справедливо. – Он кивнул Морковке, ожидавшему знака, чтобы внести портвейн.
Разумеется, все решили остаться, и мужчины отказались от сигар, что огорчило Джулиана, нуждавшегося в хорошей затяжке. Произраставший в Соседстве табак на вкус напоминал жженую сосновую хвою, зато содержал лошадиную дозу никотина. Портвейн пустили по кругу. Урсула налила себе стакан; большинство женщин просто передавали бутылку дальше. Разговор ни о чем продолжался до тех пор, пока не вышли Морковки. Потом Пинки кивнул Ревуну.
– Надеюсь, Док уже сказал вам, капитан? – послушно взревел тот. – Эдвард Экзетер вырвался на волю в Джоалленде, объявив себя этим обещанным парнем. Освободителем.
Раз уж Т’лин Драконоторговец так уверен, нет смысла сомневаться.
– Да, сэр.
– Что это он, гм, задумал?
– Не имею ни малейшего представления. Я не слышал о нем ничего с тех пор, как он ушел отсюда. – Джулиан почти физически ощущал, как взвешивается каждое его слово. Никто из сидевших за столом ему не доверял, что в общем-то справедливо, поскольку он не доверял им.
– Вы знаете его лучше нас всех, капитан, – вмешался Педро Гарсия, тот самый, что позорно бежал в Товейле, оставив свою паству платить по счету.
– Да, мы дружили в школе, но с тех пор я почти не видел его – один раз, совсем недолго, два года назад. Все вы на самом деле знаете его гораздо лучше.
Вздор! В тысяча девятьсот семнадцатом году Эдвард оставался все тем же стариной Экзетером, каким покидал Фэллоу в четырнадцатом. Он принадлежал к тем людям, которые не меняются. В восемнадцать лет он был таким же независимым и самостоятельным, каким будет в восемьдесят – или в восемьсот, если он, конечно, останется в Соседстве на все это время. Он будет идти собственным путем, направляемый только собственным представлением о долге, не позволяя никому и ничему сбить себя с курса. Он всегда был честен и скромен – вообще положителен, – таким и останется.
Гарсия пожал плечами – скользкий, как португальский рыботорговец.
– Он отуземился.
Джулиан стиснул кулак.
– Правда? Я считал, что он вернулся на Родину, чтобы вступить в армию и исполнить свой долг. Во всяком случае, планировал он именно это. – Ольга стиснула его бедро, но было ли это предостережением или, наоборот, одобрением, он не знал. Да и не хотел знать.
– Так ли, капитан? Уходя, он объявил Морковкам, что собирается исполнить пророчество.
– А что ему оставалось? Это пророчество сломало всю его жизнь. Оно убило его родителей. Из-за него в Англии его считают убийцей. Это пророчество не дало ему уйти на войну. Оно косит его друзей одного за другим. – «Оно убило девушку, которую он любил, хотя Исиан была туземкой и говорить об этом не стоило». – Он ушел из Олимпа, чтобы спасти нас. Если бы он остался здесь, Зэц нанес бы новый удар по Службе.
– Послушай, Педро. Старик, послушай, – встрепенулся сидевший прямо напротив Джулиана Джамбо, – ты несправедлив. Экзетер прожил свои первые два года в Соседстве без всякой помощи с нашей стороны. Вряд ли это можно назвать словом «отуземился»! Я бы назвал это «выживанием в неблагоприятных условиях», «восприятием некоторого местного колорита», если тебе так больше нравится. Когда он в конце концов попал сюда, в Олимп, он снова стал джентльменом.
Джулиан благодарно улыбнулся ему и потянулся за своим портвейном. Он надеялся, что дискуссия завершилась и он сможет улизнуть в постель. В постель к Юфимии.
Резерфорд прервал затянувшуюся паузу, прокашлявшись со звуком, напоминавшим церковный перезвон.
– Мы тут думали, капитан… Вы не знакомы с молодой дамой по имени Алиса?
Джулиан отхлебнул из рюмки. Они все в сговоре против него.
– Это напоминает какой-то лимерик: «Ах, Алиса, у нее большая крыса?»
– Мы все можем придумать удачную рифму для последней строчки, – фыркнул Джамбо, – но я не уверен, что наш председатель имел в виду именно это.
– Алиса Прескотт, кузина Экзетера? Да, сэр, я с ней встречался. А что?
– Так, интересно! – прогрохотал Ревун. Его лицо уже слегка раскраснелось от портвейна. – Если бы мы попросили ее оказать влияние на Экзетера, как вы полагаете, она согласится?
– Право же, не знаю, сэр. – Это прозвучало достаточно вызывающе. – Я встречался с ней всего раз или два.
– Да, собственно говоря, и не важно. Ну что ж, раз с делами все, то…
– Нет. – Джамбо явно имел другое мнение на этот счет. Серого вещества у Джамбо было заметно больше, чем у Ревуна, возможно, даже больше, чем у Пинки. – Позвольте мне. Я никогда не делал тайны из своего неприятия пророчества. Отец Экзетера полностью соглашался со мной в этом.
Головы кивнули в знак согласия, но глаза оставались прикованы к Джулиану. Он молча ожидал главного.
– Во-первых, – продолжал Джамбо, – выступать против Зэца – безумие. Официально он не входит в Пентатеон, но он, несомненно, сильнее любого из них. Пятеро смертельно боятся его.
– Человеческие жертвоприношения! – вздохнула Ольга. Ее рука не оставляла бедро Джулиана в покое. Должно быть, она решила, что капитан снова отрастил скальп. – Никто из богов не опускался до этого.
Джамбо кивнул.
– И ведь это будет не только Зэц. Пентатеон может и не любить Зэца, но богам не понравится неизвестно откуда взявшийся пришелец, который осмеливается говорить о реформах, так что Экзетер не может рассчитывать на поддержку со стороны Пятерых. Во-вторых, местным властям вряд ли понравится, что сотни людей сорвались за новым пророком. Мы и так уже встречаемся с сопротивлением, а ведь мы не представляем собой такую угрозу для власти, как Освободитель.
– Власть всегда хочет оставаться властью, видите ли, – проницательно заметил Пинки.
Пинки и сам служил тому отличным подтверждением, так что Джулиан не мог с этим спорить. Они обрушились на него, потому что он был другом Экзетера. Что ж, друзей надо поддерживать.
– С местными властями можно разобраться, сэр. Вы ведь сами доказали это во Флаксби.
– Нельзя, если за их спиной будет стоять Пентатеон! – Джамбо устало покачал головой, сделавшись сразу на двадцать лет старше. – Следующим действием будут чума и пожары, вы же понимаете. У нас недостаточно маны, чтобы защитить церковь от прямых нападений.
– Этот аргумент можно повернуть и по-другому. Экзетер как Освободитель может отвлечь внимание Палаты. Они не будут обращать внимания на нас до тех пор, пока их тревожит он.
Джамбо было не так-то просто переубедить.
– Гораздо вероятнее они все свалят в кучу и объявят генеральный погром. Экзетер – угроза всем нам и всему тому, что мы пытаемся делать. Мы все еще уязвимы. Лет через сто положение, возможно, и изменится.
Все серьезно закивали. «Вот чертово сборище трусов!»
– Исторически, – скромно заметила Ольга, – если один из Пятерых набирал слишком много маны, остальные четверо сразу же ополчались против него… или нее. Они не придавали значения силе Зэца до тех пор, пока не стало слишком поздно.
Она расстегнула пуговицу у Джулиана на ширинке. Он отвел ее руку и застегнул пуговицу. По части того, что там находилось, она получила свое два года назад.
Тем временем в обсуждение включился Проф Роулинсон:
– Есть ведь и еще один момент. Разве не говорил Т’лин Драконоторговец, что Экзетер проповедует веру Неделимого? – Роулинсон был бесцветным, хитрым жучком. Он обладал непрактичным умом и педантичными манерами студента-богослова. В прошлом он входил во фракцию тех, кто поддерживал идею Освободителя. В Службе всегда существовал раскол по этому вопросу; теперь, похоже, угроза объединила всех. На стороне Экзетера не осталось никого, кроме Джулиана Смедли.
– Насколько я понимаю, вряд ли у него имелся особый выбор, – протянул Пинки. – Он ведь вел для нас кое-какую миссионерскую работу, помните? В основном в Товейле, кажется? Да, в Товейле. Ему ведь нужны тексты проповедей. Одного «Завета» ему явно не хватает. Далеко с ним не уедешь, верно? Так что вполне естественно, что он использовал нашу теологию. Она как бы специально создана для его целей.
– Ты хочешь сказать, он украл нашу церковь? – вскричала Ханна и осеклась под тяжелым взглядом мужа.
– Так что если Экзетер рискнет и потерпит поражение, – проговорил Джамбо, не сводя взгляда с Джулиана, – он может потопить вместе с собой и нас.
– Хуже! – пискнул Проф. – Допустим, несмотря ни на что, ему все-таки удастся победить. Если он сможет исполнить пророчество, значит, он станет сильнее Зэца. Во что он превратится? Что он будет делать с такой властью?
Похоже, это было слишком неправдоподобно – общество пропустило вопросы Профа мимо ушей, но Джамбо все же не оставил это без ответа.
– Именно это тревожило его отца. Камерон не хотел, чтобы его сын сделался еще одним псевдобогом.
Все явно были настроены против Экзетера, вне зависимости оттого, победит он или проиграет: Зэц, Пентатеон, Палата, многочисленные правители Вейлов, Служба – все были против.
Джулиан решил, что настала его очередь.
– Вас интересует мое мнение?
– Валяйте, – сказал Пинки. – Вам все карты в руки. Дюффи, не зажимай портвейн!
– Я в это не верю. Я знаю Эдварда Экзетера, и он был настроен против исполнения пророчества не меньше, чем все остальные. Тут какая-то ошибка.
– Семьдесят Седьмому можно верить.
– Но он местный, сэр. Уж не ожидаете ли вы от Экзетера, чтобы он открыл все свои планы какому-то драконоторговцу?
– Это любопытная точка зрения, капитан. Очень любопытная. – Пинки наполнил свой стакан. – Однако факт остается фактом: Экзетер называет себя Освободителем. Причем публично. Надеюсь, у нас нет разногласий в том, что его надо остановить? Не в этом ли смысл нашего собрания? – Он с улыбкой оглядел собравшихся, пряча глаза за тяжелыми веками. – Если, конечно, кто-то не передумал.
Что он хочет сказать этим «остановить»? Джулиан рискнул налить себе еще из графина.
– Сэр, Зэц уже тридцать лет пытается оборвать цепь пророчества. Слишком поздно что-то делать с «Заветом». Единственный способ остановить все это – убить самого Экзетера.
Ханна и несколько женщин вскрикнули.
– Вздор! – буркнул Ревун, старательно пряча глаза от Джулиана.
Только Джамбо смотрел теперь на Джулиана – в упор, с вызовом.
– Возможно, Экзетер сам пытается оборвать цепь, совершая самоубийство.
– Только не тот Экзетер, которого я знаю.
– Вот, значит, как обстоят дела, – упрямо буркнул Ревун. – Чертов дурак! Ради его же блага мы обязаны привести его в чувство.
Вот оно… Однако вопрос прозвучал из уст Джамбо:
– Вы согласны с нами, капитан?
Джулиан поднял руку – ту, что без пальцев. На него нахлынула ярость и досада.
– Да, я согласен со всем, что вы сказали насчет опасности исполнения пророчества. Я полностью поддерживаю те принципы, на которых стоит Служба, – и, насколько мне известно, Эдвард Экзетер тоже. И еще я считаю, что Зэц олицетворяет все зло в Пентатеоне, и наш долг – как можно быстрее свергнуть его. Я надеюсь, в этом вы согласны со мной! Это было бы величайшей услугой, которую мы могли бы оказать народам Вейлов. – Интересно, что важнее Службе – процветание туземцев или их собственное выживание? – В некотором роде он сродни кайзеру. Мы бились в чудовищной войне, чтобы остановить его – там, в Европе. Победа дешево не дается.
Он обвел взглядом стол. Похоже, он не особенно поднялся в глазах слушателей.
– Война обошлась нам в миллионы жизней, но она того стоила. Уничтожение Зэца тоже потребует жертв, так что я не могу выступать против того, что делает Экзетер, пока я не знаю больше о том, что он задумал. Может быть, ему известно что-то, до чего не додумались мы. Я считаю, вы должны выслушать его, прежде чем заклеймить.
Пинки снова зажмурился.
– Все верно. Весьма разумно. Нам надо выяснить, как в действительности обстоят дела. Не хотите ли вы, капитан, отправиться и побеседовать с ним? Выведать, что и как?
– Я буду рад. Мне всегда хотелось побывать в Джоалвейле. Я выеду завтра же утром.
Пинки благодарно кивнул:
– Мы весьма признательны вам, капитан. Так нам будет гораздо спокойнее. Но это долгое путешествие. Вы уж простите меня, но у вас нет того опыта, что у нас. Одна голова хорошо, а две лучше, верно? Разумеется, это не к тому, что мы вам не доверяем.
Они доверяли Джулиану не больше, чем разбойнику с большой дороги. Он решил облегчить им задачу.
– Я буду только рад обществу, сэр. Вы ведь знаете, я не могу использовать ману. Она ко мне не идет – точнее, идет, но только в одно место.
Он предпочел бы, разумеется, чтобы его спутником стала Юфимия и чтобы все так и решили, однако говорить этого вслух не стоило. С другой стороны, лучшим сторожевым псом наверняка будет Джамбо. Он дружил с Экзетером и с его отцом, и он был одним из основателей Службы; он категорически выступал против пророчества. И потом, Джамбо довольно веселый парень, так что путешествовать с ним будет приятно.
Ревун Резерфорд вспомнил вдруг о своих обязанностях председателя и оглушил всех новым потоком децибел:
– Это чертовски мило с вашей стороны, капитан! Чем скорее вы отправитесь и вразумите своего юного друга, тем лучше. Мы можем послать кого-нибудь на Родину найти мисс Прескотт и попросить ее о помощи, но это потребует времени.
Это, конечно, абсолютная ерунда, предназначенная только для того, чтобы усыпить бдительность Джулиана. Служба уже приговорила Экзетера. Как далеко они готовы зайти, чтобы остановить его? Вид у Джамбо что-то уж больно хитрый – не готовят ли Джулиана на роль Иуды? Черт подрал, не может же он идти на свидание к другу, ведя с собой убийцу!
Однако что бы там ни было, цель, поставленная перед собранием, достигнута. Завтра Джулиан Смедли отправится на север искать Экзетера. Единственное, что ему оставалось, – это отделаться от Ольги, добраться до спальни Юфимии и исполнить свой долг любовника.
Урсула начисто игнорировала ее, хмуро глядя на Пинки.
– Нет, насчет сигары я пошутила. Я не шучу насчет Комитета. Мне надоело, что все решено еще до того, как случилось. Вы намерены допросить сегодня капитана Смедли, а завтра расскажете остальным какую-нибудь ерунду.
Пинки вежливо улыбнулся, но его глаза оставались холодными.
– Тебе не кажется, что ты немного несправедлива к нам, дорогая? Ведь не будешь же ты спорить с тем, что мы вольны обсуждать все что хотим, точно так же, как и вы, леди. Уж наверняка ты не предлагаешь нам изгнать капитана Смедли из-за стола, нет? Ведь это было бы несправедливо, да? Верно, несправедливо. Если ты имеешь претензии к тому, как Комитет ведет свои дела, адресуй их лучше к председателю. И в письменном виде.
Председателем в этом году был Ревун Резерфорд. Это ничего не меняло. Несмотря на то что Служба на всех перекрестках кричала о своих демократических принципах, все нити власти вели к Пинки Пинкни – так было и так будет.
Ревун, шумный, крупный и неотесанный тип, этакая румяная живая волынка, по-своему даже не был лишен некоторой привлекательности – типичный капитан сельского регби-клуба. В ответ на заявление Урсулы он испустил носом звук, достойный паровой сирены.
– Я заверяю, что у Комитета достаточно возможностей…
– Я вам не верю! – заявила Урсула. – Вы собираетесь разделаться с капитаном Смедли так же, как с тем человеком, который принес эти новости.
Резерфорд расхохотался – звук напоминал ослиный вопль.
– Урсула, старушка, если ты заявишь, что Пинки приглашал этого вонючего драконоторговца на обед, он вызовет тебя стреляться на крокетном поле.
Ханна засмеялась, но ее никто не поддержал.
Урсула твердо взглянула в глаза Пинки:
– Если ты дашь мне честное слово, что ни один человек здесь ни разу не упомянет даже имени Эдварда Экзетера до окончания вечера, я с радостью уйду. Если нет, я остаюсь. И Ольга тоже.
Мужчины сели. Стоило Джулиану опуститься на стул, как Ольга возобновила свои приставания. Ольга наверняка входила в закулисную группу, разбирающуюся с кризисом вокруг Освободителя, – он мог бы догадаться и раньше. Ее, должно быть, завербовали в первую очередь, ибо никто лучше не знал, что думает Пентатеон.
Пинки сдался, сонно прищурив глаза.
– Да оставайся, если хочешь. Я полагаю, нам стоит переговорить. Почему бы и нет, в конце концов? Разве мы не всегда так? Все, кто хочет остаться, вольны остаться. Если деловые разговоры утомляют кого-то, он может тихо и спокойно перейти в гостиную. Это справедливо? Я бы сказал, совершенно справедливо. – Он кивнул Морковке, ожидавшему знака, чтобы внести портвейн.
Разумеется, все решили остаться, и мужчины отказались от сигар, что огорчило Джулиана, нуждавшегося в хорошей затяжке. Произраставший в Соседстве табак на вкус напоминал жженую сосновую хвою, зато содержал лошадиную дозу никотина. Портвейн пустили по кругу. Урсула налила себе стакан; большинство женщин просто передавали бутылку дальше. Разговор ни о чем продолжался до тех пор, пока не вышли Морковки. Потом Пинки кивнул Ревуну.
– Надеюсь, Док уже сказал вам, капитан? – послушно взревел тот. – Эдвард Экзетер вырвался на волю в Джоалленде, объявив себя этим обещанным парнем. Освободителем.
Раз уж Т’лин Драконоторговец так уверен, нет смысла сомневаться.
– Да, сэр.
– Что это он, гм, задумал?
– Не имею ни малейшего представления. Я не слышал о нем ничего с тех пор, как он ушел отсюда. – Джулиан почти физически ощущал, как взвешивается каждое его слово. Никто из сидевших за столом ему не доверял, что в общем-то справедливо, поскольку он не доверял им.
– Вы знаете его лучше нас всех, капитан, – вмешался Педро Гарсия, тот самый, что позорно бежал в Товейле, оставив свою паству платить по счету.
– Да, мы дружили в школе, но с тех пор я почти не видел его – один раз, совсем недолго, два года назад. Все вы на самом деле знаете его гораздо лучше.
Вздор! В тысяча девятьсот семнадцатом году Эдвард оставался все тем же стариной Экзетером, каким покидал Фэллоу в четырнадцатом. Он принадлежал к тем людям, которые не меняются. В восемнадцать лет он был таким же независимым и самостоятельным, каким будет в восемьдесят – или в восемьсот, если он, конечно, останется в Соседстве на все это время. Он будет идти собственным путем, направляемый только собственным представлением о долге, не позволяя никому и ничему сбить себя с курса. Он всегда был честен и скромен – вообще положителен, – таким и останется.
Гарсия пожал плечами – скользкий, как португальский рыботорговец.
– Он отуземился.
Джулиан стиснул кулак.
– Правда? Я считал, что он вернулся на Родину, чтобы вступить в армию и исполнить свой долг. Во всяком случае, планировал он именно это. – Ольга стиснула его бедро, но было ли это предостережением или, наоборот, одобрением, он не знал. Да и не хотел знать.
– Так ли, капитан? Уходя, он объявил Морковкам, что собирается исполнить пророчество.
– А что ему оставалось? Это пророчество сломало всю его жизнь. Оно убило его родителей. Из-за него в Англии его считают убийцей. Это пророчество не дало ему уйти на войну. Оно косит его друзей одного за другим. – «Оно убило девушку, которую он любил, хотя Исиан была туземкой и говорить об этом не стоило». – Он ушел из Олимпа, чтобы спасти нас. Если бы он остался здесь, Зэц нанес бы новый удар по Службе.
– Послушай, Педро. Старик, послушай, – встрепенулся сидевший прямо напротив Джулиана Джамбо, – ты несправедлив. Экзетер прожил свои первые два года в Соседстве без всякой помощи с нашей стороны. Вряд ли это можно назвать словом «отуземился»! Я бы назвал это «выживанием в неблагоприятных условиях», «восприятием некоторого местного колорита», если тебе так больше нравится. Когда он в конце концов попал сюда, в Олимп, он снова стал джентльменом.
Джулиан благодарно улыбнулся ему и потянулся за своим портвейном. Он надеялся, что дискуссия завершилась и он сможет улизнуть в постель. В постель к Юфимии.
Резерфорд прервал затянувшуюся паузу, прокашлявшись со звуком, напоминавшим церковный перезвон.
– Мы тут думали, капитан… Вы не знакомы с молодой дамой по имени Алиса?
Джулиан отхлебнул из рюмки. Они все в сговоре против него.
– Это напоминает какой-то лимерик: «Ах, Алиса, у нее большая крыса?»
– Мы все можем придумать удачную рифму для последней строчки, – фыркнул Джамбо, – но я не уверен, что наш председатель имел в виду именно это.
– Алиса Прескотт, кузина Экзетера? Да, сэр, я с ней встречался. А что?
– Так, интересно! – прогрохотал Ревун. Его лицо уже слегка раскраснелось от портвейна. – Если бы мы попросили ее оказать влияние на Экзетера, как вы полагаете, она согласится?
– Право же, не знаю, сэр. – Это прозвучало достаточно вызывающе. – Я встречался с ней всего раз или два.
– Да, собственно говоря, и не важно. Ну что ж, раз с делами все, то…
– Нет. – Джамбо явно имел другое мнение на этот счет. Серого вещества у Джамбо было заметно больше, чем у Ревуна, возможно, даже больше, чем у Пинки. – Позвольте мне. Я никогда не делал тайны из своего неприятия пророчества. Отец Экзетера полностью соглашался со мной в этом.
Головы кивнули в знак согласия, но глаза оставались прикованы к Джулиану. Он молча ожидал главного.
– Во-первых, – продолжал Джамбо, – выступать против Зэца – безумие. Официально он не входит в Пентатеон, но он, несомненно, сильнее любого из них. Пятеро смертельно боятся его.
– Человеческие жертвоприношения! – вздохнула Ольга. Ее рука не оставляла бедро Джулиана в покое. Должно быть, она решила, что капитан снова отрастил скальп. – Никто из богов не опускался до этого.
Джамбо кивнул.
– И ведь это будет не только Зэц. Пентатеон может и не любить Зэца, но богам не понравится неизвестно откуда взявшийся пришелец, который осмеливается говорить о реформах, так что Экзетер не может рассчитывать на поддержку со стороны Пятерых. Во-вторых, местным властям вряд ли понравится, что сотни людей сорвались за новым пророком. Мы и так уже встречаемся с сопротивлением, а ведь мы не представляем собой такую угрозу для власти, как Освободитель.
– Власть всегда хочет оставаться властью, видите ли, – проницательно заметил Пинки.
Пинки и сам служил тому отличным подтверждением, так что Джулиан не мог с этим спорить. Они обрушились на него, потому что он был другом Экзетера. Что ж, друзей надо поддерживать.
– С местными властями можно разобраться, сэр. Вы ведь сами доказали это во Флаксби.
– Нельзя, если за их спиной будет стоять Пентатеон! – Джамбо устало покачал головой, сделавшись сразу на двадцать лет старше. – Следующим действием будут чума и пожары, вы же понимаете. У нас недостаточно маны, чтобы защитить церковь от прямых нападений.
– Этот аргумент можно повернуть и по-другому. Экзетер как Освободитель может отвлечь внимание Палаты. Они не будут обращать внимания на нас до тех пор, пока их тревожит он.
Джамбо было не так-то просто переубедить.
– Гораздо вероятнее они все свалят в кучу и объявят генеральный погром. Экзетер – угроза всем нам и всему тому, что мы пытаемся делать. Мы все еще уязвимы. Лет через сто положение, возможно, и изменится.
Все серьезно закивали. «Вот чертово сборище трусов!»
– Исторически, – скромно заметила Ольга, – если один из Пятерых набирал слишком много маны, остальные четверо сразу же ополчались против него… или нее. Они не придавали значения силе Зэца до тех пор, пока не стало слишком поздно.
Она расстегнула пуговицу у Джулиана на ширинке. Он отвел ее руку и застегнул пуговицу. По части того, что там находилось, она получила свое два года назад.
Тем временем в обсуждение включился Проф Роулинсон:
– Есть ведь и еще один момент. Разве не говорил Т’лин Драконоторговец, что Экзетер проповедует веру Неделимого? – Роулинсон был бесцветным, хитрым жучком. Он обладал непрактичным умом и педантичными манерами студента-богослова. В прошлом он входил во фракцию тех, кто поддерживал идею Освободителя. В Службе всегда существовал раскол по этому вопросу; теперь, похоже, угроза объединила всех. На стороне Экзетера не осталось никого, кроме Джулиана Смедли.
– Насколько я понимаю, вряд ли у него имелся особый выбор, – протянул Пинки. – Он ведь вел для нас кое-какую миссионерскую работу, помните? В основном в Товейле, кажется? Да, в Товейле. Ему ведь нужны тексты проповедей. Одного «Завета» ему явно не хватает. Далеко с ним не уедешь, верно? Так что вполне естественно, что он использовал нашу теологию. Она как бы специально создана для его целей.
– Ты хочешь сказать, он украл нашу церковь? – вскричала Ханна и осеклась под тяжелым взглядом мужа.
– Так что если Экзетер рискнет и потерпит поражение, – проговорил Джамбо, не сводя взгляда с Джулиана, – он может потопить вместе с собой и нас.
– Хуже! – пискнул Проф. – Допустим, несмотря ни на что, ему все-таки удастся победить. Если он сможет исполнить пророчество, значит, он станет сильнее Зэца. Во что он превратится? Что он будет делать с такой властью?
Похоже, это было слишком неправдоподобно – общество пропустило вопросы Профа мимо ушей, но Джамбо все же не оставил это без ответа.
– Именно это тревожило его отца. Камерон не хотел, чтобы его сын сделался еще одним псевдобогом.
Все явно были настроены против Экзетера, вне зависимости оттого, победит он или проиграет: Зэц, Пентатеон, Палата, многочисленные правители Вейлов, Служба – все были против.
Джулиан решил, что настала его очередь.
– Вас интересует мое мнение?
– Валяйте, – сказал Пинки. – Вам все карты в руки. Дюффи, не зажимай портвейн!
– Я в это не верю. Я знаю Эдварда Экзетера, и он был настроен против исполнения пророчества не меньше, чем все остальные. Тут какая-то ошибка.
– Семьдесят Седьмому можно верить.
– Но он местный, сэр. Уж не ожидаете ли вы от Экзетера, чтобы он открыл все свои планы какому-то драконоторговцу?
– Это любопытная точка зрения, капитан. Очень любопытная. – Пинки наполнил свой стакан. – Однако факт остается фактом: Экзетер называет себя Освободителем. Причем публично. Надеюсь, у нас нет разногласий в том, что его надо остановить? Не в этом ли смысл нашего собрания? – Он с улыбкой оглядел собравшихся, пряча глаза за тяжелыми веками. – Если, конечно, кто-то не передумал.
Что он хочет сказать этим «остановить»? Джулиан рискнул налить себе еще из графина.
– Сэр, Зэц уже тридцать лет пытается оборвать цепь пророчества. Слишком поздно что-то делать с «Заветом». Единственный способ остановить все это – убить самого Экзетера.
Ханна и несколько женщин вскрикнули.
– Вздор! – буркнул Ревун, старательно пряча глаза от Джулиана.
Только Джамбо смотрел теперь на Джулиана – в упор, с вызовом.
– Возможно, Экзетер сам пытается оборвать цепь, совершая самоубийство.
– Только не тот Экзетер, которого я знаю.
– Вот, значит, как обстоят дела, – упрямо буркнул Ревун. – Чертов дурак! Ради его же блага мы обязаны привести его в чувство.
Вот оно… Однако вопрос прозвучал из уст Джамбо:
– Вы согласны с нами, капитан?
Джулиан поднял руку – ту, что без пальцев. На него нахлынула ярость и досада.
– Да, я согласен со всем, что вы сказали насчет опасности исполнения пророчества. Я полностью поддерживаю те принципы, на которых стоит Служба, – и, насколько мне известно, Эдвард Экзетер тоже. И еще я считаю, что Зэц олицетворяет все зло в Пентатеоне, и наш долг – как можно быстрее свергнуть его. Я надеюсь, в этом вы согласны со мной! Это было бы величайшей услугой, которую мы могли бы оказать народам Вейлов. – Интересно, что важнее Службе – процветание туземцев или их собственное выживание? – В некотором роде он сродни кайзеру. Мы бились в чудовищной войне, чтобы остановить его – там, в Европе. Победа дешево не дается.
Он обвел взглядом стол. Похоже, он не особенно поднялся в глазах слушателей.
– Война обошлась нам в миллионы жизней, но она того стоила. Уничтожение Зэца тоже потребует жертв, так что я не могу выступать против того, что делает Экзетер, пока я не знаю больше о том, что он задумал. Может быть, ему известно что-то, до чего не додумались мы. Я считаю, вы должны выслушать его, прежде чем заклеймить.
Пинки снова зажмурился.
– Все верно. Весьма разумно. Нам надо выяснить, как в действительности обстоят дела. Не хотите ли вы, капитан, отправиться и побеседовать с ним? Выведать, что и как?
– Я буду рад. Мне всегда хотелось побывать в Джоалвейле. Я выеду завтра же утром.
Пинки благодарно кивнул:
– Мы весьма признательны вам, капитан. Так нам будет гораздо спокойнее. Но это долгое путешествие. Вы уж простите меня, но у вас нет того опыта, что у нас. Одна голова хорошо, а две лучше, верно? Разумеется, это не к тому, что мы вам не доверяем.
Они доверяли Джулиану не больше, чем разбойнику с большой дороги. Он решил облегчить им задачу.
– Я буду только рад обществу, сэр. Вы ведь знаете, я не могу использовать ману. Она ко мне не идет – точнее, идет, но только в одно место.
Он предпочел бы, разумеется, чтобы его спутником стала Юфимия и чтобы все так и решили, однако говорить этого вслух не стоило. С другой стороны, лучшим сторожевым псом наверняка будет Джамбо. Он дружил с Экзетером и с его отцом, и он был одним из основателей Службы; он категорически выступал против пророчества. И потом, Джамбо довольно веселый парень, так что путешествовать с ним будет приятно.
Ревун Резерфорд вспомнил вдруг о своих обязанностях председателя и оглушил всех новым потоком децибел:
– Это чертовски мило с вашей стороны, капитан! Чем скорее вы отправитесь и вразумите своего юного друга, тем лучше. Мы можем послать кого-нибудь на Родину найти мисс Прескотт и попросить ее о помощи, но это потребует времени.
Это, конечно, абсолютная ерунда, предназначенная только для того, чтобы усыпить бдительность Джулиана. Служба уже приговорила Экзетера. Как далеко они готовы зайти, чтобы остановить его? Вид у Джамбо что-то уж больно хитрый – не готовят ли Джулиана на роль Иуды? Черт подрал, не может же он идти на свидание к другу, ведя с собой убийцу!
Однако что бы там ни было, цель, поставленная перед собранием, достигнута. Завтра Джулиан Смедли отправится на север искать Экзетера. Единственное, что ему оставалось, – это отделаться от Ольги, добраться до спальни Юфимии и исполнить свой долг любовника.
13
– Я выезжаю завтра утром. – Джулиан натянул пижамную рубаху. – Собери мой мешок, будь так добр.
Домми прикрыл шкаф и повернулся, улыбаясь.
– Я уже позаботился об этом, Тайка. На всякий случай я уложил ваши теплые вещи – зима на носу, а потом, вдруг вы отправитесь на драконе и будете срезать через горы.
– Молодец. Гм… Домми… – Джулиан вдруг сообразил, что, какие бы козни ни готовил Джамбо Уотсон, в Олимпе имеется один человек, готовый поддерживать Эдварда Экзетера хоть в аду. На самом деле, конечно, туземец мало что может сделать против пришельца, но друг всегда поможет в трудную минуту. – Я собираюсь на север, искать Тайку Экзетера. Я не уверен, что смогу найти дракона для тебя, но, если он найдется, я буду рад взять тебя с собой. Если ты еще не передумал, конечно.
Домми расплылся в улыбке.
– Это для меня большая честь, Тайка!
Почему этот человек бросает свою жену, да еще в такой момент? Таких причуд от Морковок обычно не ожидают, но спрашивать об этом было бы невежливо.
– Я уверен, ты поможешь мне. Кажется. Это пока все, спасибо. Спокойной ночи, Домми.
– Спокойной ночи. Тайка. Хотите, чтобы я открыл окно пошире?
– Да. В комнате немного душновато.
Домми открыл створку еще на фут и исчез, бесшумно прикрыв за собой дверь.
Джулиан накинул халат и скользнул к окну.
Халат был черного цвета.
Любовь всегда занятие странное, а в Олимпе – еще более странное, чем где бы то ни было. Слова «пока смерть не разлучит нас» превращались в пустой набор звуков, когда срок жизни измерялся трех– или четырехзначным числом. Весь вечер он и его возлюбленная вежливо переглядывались через стол, обменялись несколькими ничего не значащими фразами – в общем, вели себя, как все остальные гости. Таковы правила игры, и олимпийцы строго придерживались их. Но все халаты в Олимпе были черного цвета.
Он перебрался через подоконник. Ничто не мешало ему просто выйти в дверь, однако определенные вещи полагалось делать так, как велит традиция.
Ночь – как по заказу, свежая, но не холодная, освещенная красной и голубой лунами и миллионом звезд, благоухающая ароматами бесчисленных местных цветов. Горы выглядели словно декорации, расставленные гениальным художником, а пение похожих на белок соловьев в кронах деревьев-тыкв почти не уступало пению соловьев на Земле. Он спешил, стараясь держаться в тени. Не очень приятно было бы встретить сейчас кого-нибудь, хотя по молчаливому уговору в подобных обстоятельствах все друг друга как бы не замечали. Полное отсутствие света в окнах вовсе не означало, что обитатели домов спят сном праведников.
Путь его снова лежал в глубь поселка, и снова к древнему как мир трепету любовника, спешащего на встречу с подругой, добавилось знакомое покалывание виртуальности. Когда он проходил мимо дома Ольги, откуда-то выплыла мышь-сова, сделала над его головой несколько кругов, проверяя, не дичь ли он, потом решила, что нет, и исчезла за деревьями. Добравшись до дома Маккеев, он свернул на боковую дорожку, упиравшуюся в садовую скамейку, которая по счастливой случайности находилась как раз под окном.
Которое оказалось закрытым.
Право же, эта женщина! О чем она думает! Она же знала, что он придет. Весь вечер они только и делали, что подавали друг другу знаки «пью за тебя, дорогой» и перемигивались в ожидании встречи. Уильям все еще наставляет неверующих на путь истинный где-то там, далеко, – впрочем, Уильяму абсолютно наплевать, кто спит с его женой. Кажется, в последнее время сам он спит с Айрис Барнз.
Джулиан встал на скамейку и постучал ногтями по стеклу, потом подождал. Пели соловьи. Он дрожал от возбуждения и виртуальности.
Он постучал громче, костяшками пальцев.
Штора шевельнулась, за ней мелькнул и вновь пропал свет. Бледная фигура опустилась на колени с той стороны оконной рамы. Створка приподнялась на дюйм.
– Уходи, – прошептала Юфимия.
– Нет. Что случилось?
– Ничего. Все. Прошу тебя! Не сегодня. – Певучий ирландский говор возбудил его еще сильнее. Он всегда говорил ей, что ее голос напоминает ему шелест дождя по торфу, правда, потом пришлось объяснять, что он хотел сделать ей комплимент.
Она плакала!
– Юфимия, милая, что случилось, скажи! Нет, впусти меня сначала.
– Уходи… пожалуйста!
– Никуда я не уйду. – Кошмарное видение: Пинки в розовой пижаме… – Если только у тебя там нет еще кого-то.
– Нет! Ну пожалуйста, Джулиан! Не сегодня. Мы можем поговорить, когда ты вернешься из Джоалвейла.
– Почему? Нет! Что-то не так? Послушай, если ты не пустишь меня здесь, я обойду дом и буду колотить в дверь до тех пор, пока не перебужу всех Морковок до одного. – Это должно подействовать: все женщины в Олимпе жили в постоянном страхе – что скажут о них Морковки, хотя каждая прекрасно знала – все остальные занимаются тем же и что Морковкам это абсолютно безразлично. Единственное, что не позволялось совсем, – это заниматься этим с Морковками. – Ты расстроена. Я хочу помочь тебе. Я люблю тебя, милая!
Юфимия совсем неромантично шмыгнула носом.
– Послушай, я же не собираюсь насиловать тебя! – возмутился Джулиан, отложив прямое соблазнение в качестве крайней меры. – Мы можем просто поговорить, если это все, чего ты хочешь. – Если это все, чего он может добиться. Она никогда не противилась ему до сих пор; во всяком случае, он такого не помнил. Она с энтузиазмом делала все, что он предлагал, – то есть все, о чем он когда-либо слышал или что мог выдумать…
Она поднялась, и свет мелькнул снова, когда она скрылась за шторой, но окно осталось открытым. Он просунул руку под раму и поднял ее. Спустя мгновение он откинул штору и зажмурился от сияния свечей на комоде. Она стояла посреди комнаты спиной к нему, одетая в розовую ночную рубашку – цвет ей совершенно не шел. Зато ее восхитительные волосы ниспадали почти до талии; достойный Тициана водопад, возбуждавший его не меньше, чем просвечивавшая через прозрачную ткань белая кожа.
Он положил здоровую руку ей на одно плечо, а обрубок на другое и попытался повернуть ее. Она упрямо отстранилась. Он сдержался.
– Что я такого сделал? – Интересно, был ли хоть один мужчина со времен Адама, которому не приходилось когда-либо задавать этот вопрос?
– Ничего, правда ничего. Только не сегодня, милый, ладно? Когда ты вернешься из Джоалвейла.
– Отлично! – согласился он, хотя все было уж никак не отлично. – Сядь вон туда, а я сяду сюда, и ты объяснишь мне, в чем дело. – Он отвернулся и шагнул к креслу. Хотелось бы ему разбираться в женщинах получше.
Она опустилась на край кровати, съежившись, обхватив руками грудь, опустив лицо. Игры света на ее волосах уже хватало, чтобы взорвать его изнутри, но была ведь еще и грудь, просвечивающая сквозь рубашку бледными клубничинами, и коричневатая тень внизу живота… Его сердце прыгало, как на скачках на Национальный Кубок со всеми их барьерами. Он одернул халат, чтобы скрыть предательскую выпуклость.
– А теперь Венди может сказать капитану Крюку, в чем дело.
Некоторое время она продолжала сидеть молча, давясь всхлипами. У него почти не было опыта общения с женщинами. Ольга затащила его к себе в постель всего через несколько дней после его появления в Олимпе – один-единственный раз. Этого раза ей хватило, чтобы удовлетворить свое любопытство. Этого раза ей хватило, чтобы произвести сокрушительное впечатление на увечного, контуженного, почти сведенного с ума войной двадцатиоднолетнего девственника. Несколько месяцев он никак не реагировал на различные намеки, да и потом не рисковал поддаваться на них до того самого дня, когда отправился погулять в холмы и совершенно случайно встретился там с Юфимией. Одно за другим… короче, в конце концов они оказались лежащими на измятых диких цветах в чем мать родила. С тех пор никого другого у него не было. Она обладала всем, что он надеялся найти в женщине.
Ее никак нельзя было назвать леди. Ее отец торговал рыбой в Донегале. Остальные женщины смотрели на нее свысока. Билл Маккей отправился в отпуск на Родину, и вернулся с этой простолюдинкой, и… Одному Богу известно, сколько лет прошло с тех пор. Об этом не спрашивают. У себя на Родине Джулиан вряд ли обратил бы на нее внимание. Гвардия его чудовищных тетушек в Челтенхеме подняла бы истошный визг, введи он в дом женщину вроде Юфимии Маккей. Он попытался представить ее себе в опере или на церковном пикнике – и тут же бросил это занятие. Но это был Олимп, а не Челтенхем, и она была его подругой. Его, а не Пинки!
– Я слишком жадничала, – прошептала она.
– О чем это ты?
– Я была слишком жадной. – Она на мгновение подняла покрасневшие глаза, потом снова уставилась в пол. – Мне не надо было так удерживать тебя у себя. – Шмыг, шмыг!
– Ты не ответила, милая.
Домми прикрыл шкаф и повернулся, улыбаясь.
– Я уже позаботился об этом, Тайка. На всякий случай я уложил ваши теплые вещи – зима на носу, а потом, вдруг вы отправитесь на драконе и будете срезать через горы.
– Молодец. Гм… Домми… – Джулиан вдруг сообразил, что, какие бы козни ни готовил Джамбо Уотсон, в Олимпе имеется один человек, готовый поддерживать Эдварда Экзетера хоть в аду. На самом деле, конечно, туземец мало что может сделать против пришельца, но друг всегда поможет в трудную минуту. – Я собираюсь на север, искать Тайку Экзетера. Я не уверен, что смогу найти дракона для тебя, но, если он найдется, я буду рад взять тебя с собой. Если ты еще не передумал, конечно.
Домми расплылся в улыбке.
– Это для меня большая честь, Тайка!
Почему этот человек бросает свою жену, да еще в такой момент? Таких причуд от Морковок обычно не ожидают, но спрашивать об этом было бы невежливо.
– Я уверен, ты поможешь мне. Кажется. Это пока все, спасибо. Спокойной ночи, Домми.
– Спокойной ночи. Тайка. Хотите, чтобы я открыл окно пошире?
– Да. В комнате немного душновато.
Домми открыл створку еще на фут и исчез, бесшумно прикрыв за собой дверь.
Джулиан накинул халат и скользнул к окну.
Халат был черного цвета.
Любовь всегда занятие странное, а в Олимпе – еще более странное, чем где бы то ни было. Слова «пока смерть не разлучит нас» превращались в пустой набор звуков, когда срок жизни измерялся трех– или четырехзначным числом. Весь вечер он и его возлюбленная вежливо переглядывались через стол, обменялись несколькими ничего не значащими фразами – в общем, вели себя, как все остальные гости. Таковы правила игры, и олимпийцы строго придерживались их. Но все халаты в Олимпе были черного цвета.
Он перебрался через подоконник. Ничто не мешало ему просто выйти в дверь, однако определенные вещи полагалось делать так, как велит традиция.
Ночь – как по заказу, свежая, но не холодная, освещенная красной и голубой лунами и миллионом звезд, благоухающая ароматами бесчисленных местных цветов. Горы выглядели словно декорации, расставленные гениальным художником, а пение похожих на белок соловьев в кронах деревьев-тыкв почти не уступало пению соловьев на Земле. Он спешил, стараясь держаться в тени. Не очень приятно было бы встретить сейчас кого-нибудь, хотя по молчаливому уговору в подобных обстоятельствах все друг друга как бы не замечали. Полное отсутствие света в окнах вовсе не означало, что обитатели домов спят сном праведников.
Путь его снова лежал в глубь поселка, и снова к древнему как мир трепету любовника, спешащего на встречу с подругой, добавилось знакомое покалывание виртуальности. Когда он проходил мимо дома Ольги, откуда-то выплыла мышь-сова, сделала над его головой несколько кругов, проверяя, не дичь ли он, потом решила, что нет, и исчезла за деревьями. Добравшись до дома Маккеев, он свернул на боковую дорожку, упиравшуюся в садовую скамейку, которая по счастливой случайности находилась как раз под окном.
Которое оказалось закрытым.
Право же, эта женщина! О чем она думает! Она же знала, что он придет. Весь вечер они только и делали, что подавали друг другу знаки «пью за тебя, дорогой» и перемигивались в ожидании встречи. Уильям все еще наставляет неверующих на путь истинный где-то там, далеко, – впрочем, Уильяму абсолютно наплевать, кто спит с его женой. Кажется, в последнее время сам он спит с Айрис Барнз.
Джулиан встал на скамейку и постучал ногтями по стеклу, потом подождал. Пели соловьи. Он дрожал от возбуждения и виртуальности.
Он постучал громче, костяшками пальцев.
Штора шевельнулась, за ней мелькнул и вновь пропал свет. Бледная фигура опустилась на колени с той стороны оконной рамы. Створка приподнялась на дюйм.
– Уходи, – прошептала Юфимия.
– Нет. Что случилось?
– Ничего. Все. Прошу тебя! Не сегодня. – Певучий ирландский говор возбудил его еще сильнее. Он всегда говорил ей, что ее голос напоминает ему шелест дождя по торфу, правда, потом пришлось объяснять, что он хотел сделать ей комплимент.
Она плакала!
– Юфимия, милая, что случилось, скажи! Нет, впусти меня сначала.
– Уходи… пожалуйста!
– Никуда я не уйду. – Кошмарное видение: Пинки в розовой пижаме… – Если только у тебя там нет еще кого-то.
– Нет! Ну пожалуйста, Джулиан! Не сегодня. Мы можем поговорить, когда ты вернешься из Джоалвейла.
– Почему? Нет! Что-то не так? Послушай, если ты не пустишь меня здесь, я обойду дом и буду колотить в дверь до тех пор, пока не перебужу всех Морковок до одного. – Это должно подействовать: все женщины в Олимпе жили в постоянном страхе – что скажут о них Морковки, хотя каждая прекрасно знала – все остальные занимаются тем же и что Морковкам это абсолютно безразлично. Единственное, что не позволялось совсем, – это заниматься этим с Морковками. – Ты расстроена. Я хочу помочь тебе. Я люблю тебя, милая!
Юфимия совсем неромантично шмыгнула носом.
– Послушай, я же не собираюсь насиловать тебя! – возмутился Джулиан, отложив прямое соблазнение в качестве крайней меры. – Мы можем просто поговорить, если это все, чего ты хочешь. – Если это все, чего он может добиться. Она никогда не противилась ему до сих пор; во всяком случае, он такого не помнил. Она с энтузиазмом делала все, что он предлагал, – то есть все, о чем он когда-либо слышал или что мог выдумать…
Она поднялась, и свет мелькнул снова, когда она скрылась за шторой, но окно осталось открытым. Он просунул руку под раму и поднял ее. Спустя мгновение он откинул штору и зажмурился от сияния свечей на комоде. Она стояла посреди комнаты спиной к нему, одетая в розовую ночную рубашку – цвет ей совершенно не шел. Зато ее восхитительные волосы ниспадали почти до талии; достойный Тициана водопад, возбуждавший его не меньше, чем просвечивавшая через прозрачную ткань белая кожа.
Он положил здоровую руку ей на одно плечо, а обрубок на другое и попытался повернуть ее. Она упрямо отстранилась. Он сдержался.
– Что я такого сделал? – Интересно, был ли хоть один мужчина со времен Адама, которому не приходилось когда-либо задавать этот вопрос?
– Ничего, правда ничего. Только не сегодня, милый, ладно? Когда ты вернешься из Джоалвейла.
– Отлично! – согласился он, хотя все было уж никак не отлично. – Сядь вон туда, а я сяду сюда, и ты объяснишь мне, в чем дело. – Он отвернулся и шагнул к креслу. Хотелось бы ему разбираться в женщинах получше.
Она опустилась на край кровати, съежившись, обхватив руками грудь, опустив лицо. Игры света на ее волосах уже хватало, чтобы взорвать его изнутри, но была ведь еще и грудь, просвечивающая сквозь рубашку бледными клубничинами, и коричневатая тень внизу живота… Его сердце прыгало, как на скачках на Национальный Кубок со всеми их барьерами. Он одернул халат, чтобы скрыть предательскую выпуклость.
– А теперь Венди может сказать капитану Крюку, в чем дело.
Некоторое время она продолжала сидеть молча, давясь всхлипами. У него почти не было опыта общения с женщинами. Ольга затащила его к себе в постель всего через несколько дней после его появления в Олимпе – один-единственный раз. Этого раза ей хватило, чтобы удовлетворить свое любопытство. Этого раза ей хватило, чтобы произвести сокрушительное впечатление на увечного, контуженного, почти сведенного с ума войной двадцатиоднолетнего девственника. Несколько месяцев он никак не реагировал на различные намеки, да и потом не рисковал поддаваться на них до того самого дня, когда отправился погулять в холмы и совершенно случайно встретился там с Юфимией. Одно за другим… короче, в конце концов они оказались лежащими на измятых диких цветах в чем мать родила. С тех пор никого другого у него не было. Она обладала всем, что он надеялся найти в женщине.
Ее никак нельзя было назвать леди. Ее отец торговал рыбой в Донегале. Остальные женщины смотрели на нее свысока. Билл Маккей отправился в отпуск на Родину, и вернулся с этой простолюдинкой, и… Одному Богу известно, сколько лет прошло с тех пор. Об этом не спрашивают. У себя на Родине Джулиан вряд ли обратил бы на нее внимание. Гвардия его чудовищных тетушек в Челтенхеме подняла бы истошный визг, введи он в дом женщину вроде Юфимии Маккей. Он попытался представить ее себе в опере или на церковном пикнике – и тут же бросил это занятие. Но это был Олимп, а не Челтенхем, и она была его подругой. Его, а не Пинки!
– Я слишком жадничала, – прошептала она.
– О чем это ты?
– Я была слишком жадной. – Она на мгновение подняла покрасневшие глаза, потом снова уставилась в пол. – Мне не надо было так удерживать тебя у себя. – Шмыг, шмыг!
– Ты не ответила, милая.