— Джерри… Я не знаю, почему сделала это.
Он заставил себя улыбнуться, надеясь, что улыбка выглядит не слишком неестественной.
— Что сделала? Еще раз продемонстрировала свое мужество? Ты самый отважный человек, которого я знаю, Ариадна, из всех мужчин и женщин. Не переживай из-за этого. Или ты имеешь в виду поцелуй с Киллером?
— И то, и другое.
Он пожал плечами.
— Ничего удивительного. У него четырехсотлетний опыт. Возможно, только мне и удавалось сопротивляться ему — но даже я уступаю. — Его голос звучал по-детски обиженно. Она вздрогнула как от удара. — Вот черт! Я не ревную тебя к Киллеру, Ариадна, правда. Каждый муж в Мере… ох, дьявол! Ты же мне даже не принадлежишь.
Она покосилась на Минотавра.
— Да, он меньше… Джерри! Он меняется!
Так оно и было: кровь останавливалась, порез затягивался. Да и бычья голова казалась теперь ненамного больше человечьей.
Один за другим мужчины подходили пожать Ариадне руку. Их замешательство забавляло ее.
Потом Киллер, на котором до сих пор не было ничего, кроме крови да широкой улыбки, сграбастал Джерри со спины и закружил в воздухе. На груди его красовалась неглубокая рана, и губы оказались разбитыми, хотя это вполне могло быть последствием поздравлений.
— Ты один, — вскричал он, — еще не… — Он осекся, посмотрев на Минотавра.
Судя по крикам и охам, трансформацию Минотавра заметили все. Карло, ошеломленный, но целый и невредимый, открыл глаза, удивленно озираясь по сторонам. Наступила неловкая тишина.
— Хельга? — окликнул Джерри. — У вас есть с собой запасная одежда?
Клио? Найди немного воды. — Он склонился над Карло. — Не шевелись, ты придешь в себя через пару минут.
— Ворота открыты! — крикнул Тиг, указывая пальцем.
И не просто открыты: из Северных ворот валила толпа горожан, пока слишком далекая, чтобы различить кого-то, но явно готовая приветствовать героя.
Киллер хмуро смотрел на Карло.
— Вот дьявол! — буркнул он. — Теперь с него и шкуры не снимешь! — Он огляделся и заговорил громче, чтобы привлечь внимание друзей:
— Кто будет сидеть рядом со мной, когда мы въедем в город? Джерри! Разделишь со мной славу?
Джерри встал и покачал головой:
— Нет. Я в немилости. Ариадна, конечно.
Киллер нахмурился, как грозовая туча.
— Нет, спасибо, — сказала Ариадна. Она покосилась на растущую толпу. — Нет, Киллер, пусть рядом с тобой едет Клио.
Это сразило его наповал.
— Клио? — переспросил он. — Что она такого сделала? Почему Клио?
— Потому что она твоя жена, — крикнула Ариадна, — а приличный человек на твоем месте даже не сомневался бы!
Так с Киллером еще никто не разговаривал.
— Она права, — поспешно вмешался Джерри, становясь между ними. Поэтому убийственный взгляд Киллера достался ему, и он сжался, готовясь разнимать их, что, как он хорошо понимал, совершенно невозможно. Однако Киллер неожиданно резко повернулся и пошел прочь — слава Богу, одеваться.
Джерри снова опустился на колени рядом с Карло, чтобы скрыть слабость в ногах. К нему склонилась Ариадна.
— Джерри… спасибо! Но он бы не… он бы… ведь нет?
— Почему бы тебе не спросить об этом Клио? — буркнул он, помогая Карло сесть.
Весь путь к воротам они проделали по коридору, образованному восторженными горожанами. Киллер стоял, одной рукой держа вожжи, другой размахивая, с юношеской гордостью принимая поздравления и вообще наслаждаясь моментом.
Торжества продолжались и в городе. Вообще-то в Мере было только две улицы, рассчитанные на конные экипажи, — Пристенная, идущая вдоль городской стены, и Главная, спиралью поднимавшаяся по склону холма к обители Оракула. По ней они и направились. Повозка медленно громыхала по булыжной мостовой, а жители Меры со всех сторон сбегались помахать им.
Джерри сел сзади, рядом с Ариадной, но даже его удивило число людей, желающих поприветствовать и его, — они бежали за повозкой, протягивая руки для пожатия, они стояли на порогах домов или перед витринами лавок, размахивая шапками и выкликая его имя. Джерри пришлось нелегко: отвечая им, он одновременно пытался рассказывать Ариадне о тех местах, что они проезжали, причем с такой гордостью, будто он сам сотворил Меру, глядя при этом на все как в первый раз, ее глазами.
— Видишь, какое здесь все древнее? — говорил он. — Действительно древнее, кое-где чуть ли не доисторическое, и все же кажется только что отстроенным, словно сразу после приемной комиссии.
— При чем здесь комиссия? — отвечала она с улыбкой. — Это работа великого художника. Это прекрасно. А кто чистит улицы?
— По-моему, они очищаются сами, как наша одежда. Но если мне кажется, что Тропе Рыболова не мешает небольшая уборка, я сам выхожу с метлой, и мои соседи — тоже. Вот Концертная площадь — у нас нет концертных залов, ведь погода всегда хорошая. Здесь ставятся и балеты, и спектакли. Я участвовал в фестивале Софокла, организованном Клио, и Шекспир тоже выигрывает на этой площади, ведь всем понятны любые оттенки…
Он показывал ей маленькие салоны и галереи, которые содержали, как правило, живописцы, небольшие кафе, с владельцами которых — отменными поварами — он дружил.
— Смотрите, Мейзи: вон отец Юлиус, о котором я вам говорил!
Он рассказывал о домах и об их обитателях, в первый раз сам обращая внимание на то, что в толпе среди людей всех рас, старых, пожилых, зрелых, юных, нет ни одного ребенка. Потом…
— Вон! Вон, в кафе у тротуара! — Он приподнял шапку, и мужчина привстал и с улыбкой поклонился. — Я же говорил, что ты узнаешь его!
Ариадна побледнела и кивнула.
— Моцарт! — прошептала она.
— Мы здесь обходимся без особых церемоний, — сказал он. — Я думаю, ты подружишься с ним. А вон старый Н'бана, мой любимый шаман; Али Аль-Иза — он был когда-то работорговцем, а вон та женщина была жрицей Солнца…
Они миновали Ювелирную, Фермерский рынок и Угол Поэтов, и наконец толпа начала редеть. Они доехали до Больничной — здесь дорога кончалась, и они все выбрались из повозки, смеясь и благодаря Киллера за славную поездку.
Они стояли высоко над городом, а перед ними лежал последний подъем на гору, и Джерри показал ей на низкое, светлое здание Больницы.
— Собственно, она никому не нужна, если не считать нескольких безумцев вроде Киллера — у него тут вообще постоянное место, но исцеление — дело нескольких дней, здесь, так близко к Оракулу и средоточию магии. Здесь и докторов-то нет, только очаровательная пожилая пара, ухаживающая за пациентами.
Ариадна глубоко вдохнула ароматный воздух. Легкий ветер шевелил ее медовые волосы, вспыхивавшие на солнце.
— А теперь мы пойдем к Оракулу?
— Да… — откликнулся он. — Немного позже.
Свен взялся за вожжи и развернул повозку. Меранцы пожелали им удачи и потянулись с холма вслед за поскрипывающей повозкой, оставив на площадке Джерри, Киллера и четверых спасенных смертных. Киллер стоял в позе вернувшегося героя, сжимая в руке жезл; вид у него был при этом не очень убедительный. Джерри держал в руках свои шлем из кабаньих клыков.
Гиллис пребывал в неожиданно хорошем настроении, хотя казался здесь в своем изорванном костюме и сбившемся набок галстуке абсолютно чужим. Мейзи одной рукой цеплялась за мужа, а другой придерживала огромный ворох брюк и свитеров. Лицо у нее казалось расстроенным. Карло сутулился больше обыкновения, но переодеваться в свою обычную одежду не спешил.
— Ну что ж, пошли, побеседуем с вашим Оракулом! — возгласил Гиллис. — Мне кажется, я заслужил объяснений и извинений, а от вас я их вряд ли получу.
Джерри первым шагнул на лестницу. Ариадна взяла его за руку и с любопытством посмотрела на него.
— Ты не очень рвешься туда, правда? — спросила она.
Будь честным…
— Нет, Визит к Оракулу может оказаться тяжелым испытанием, — признался он. — А я наделал ошибок.
Они поднимались по пологой лестнице все выше и наконец вышли на широкую площадку на самой верхней точке Меры. В центре ее возвышалась каменная платформа, на которой стояло высокое кольцо из розовых гранитных блоков на таких же столбах — Стоунхендж. Внутри была пустота. Ариадна, как он подозревал, видела полированные колонны, Мейзи — красный кирпичный собор…
— Давайте я сначала покажу вам вид отсюда, — предложил он. — Люди часто приходят сюда посидеть, полюбоваться пейзажем, поболтать, и, если Оракул хочет передать кому-то послание, он пользуется их услугами.
Рядом и правда сидели человек двенадцать: кто — на скамьях, кто — на низкой каменной балюстраде. Они вежливо кивнули, не вмешиваясь: четверо из вновь прибывших — явно были здесь новичками, а если в Мере и есть избыток чего-либо — так это хороших манер. Если не считать нескольких дикарей вроде Киллера, конечно.
Перед ними раскинулся весь город и сельская местность за стенами.
— Вон Северные ворота, через которые мы въехали. — За ними зеленел луг, на котором Киллер бился с Минотавром, но это все знали и так, а за лугом начинались зеленые холмы, замыкавшие перспективу. Небо над северной частью было затянуто темными тучами — так и полагалось.
Джерри еще раз показал им Концертную площадь, и несколько улочек, ведущих на запад, и панораму лесистых холмов, освещенных солнцем.
— Любишь ловить рыбу? — спросил он у Ариадны. — Или ходить на каноэ? В колледже я считался неплохим гребцом.
Она улыбнулась, погладила его по руке и промолчала.
Они переместились вдоль балюстрады и смотрели теперь на юг — там пейзаж казался совсем весенним: цветущие сады и чернеющие пашни. Приглядевшись, можно было увидеть пахарей, идущих за упряжками волов.
— Значит, у вас есть крестьяне? — спросил Гиллис. — Крестьяне, которые кормят хозяев — горожан?
— У нас есть крестьяне, — кивнул Джерри, — которые сами хотят быть крестьянами. Они работают или не работают — как им захочется, как и все в Мере. Они живут за городом потому, что так им больше нравится. Здесь все ведут тот образ жизни, который им нравится, так как это придает их жизни смысл. Ремесленники любят мастерить, повара — готовить, крестьяне — взращивать. В Мере нет господ и слуг.
Потом он показал им Бальную площадь и начало Тропы Рыболова — они перешли уже на восточную сторону, и там до горизонта простиралась сияющая морская гладь. Они смотрели вниз на маленькую гавань с гранитным молом и точечками людей, разгружавших улов с рыболовных баркасов. В гавань медленно входил под всеми парусами небольшой барк, а у причала разгружала трюм арабская доу; на таком расстоянии арабы в полосатых халатах были почти неотличимы от помогавших им жителей Меры.
— Значит, из города ведут четыре дороги, — спросил Гиллис. — Так вы сказали?
Джерри кивнул.
— Трое ворот и гавань. Северные — к опасности и к долгу, западные — к приключениям и забавам, южные — в поля. На восток ведет море.
— И куда оно ведет?
Он крепче обнял Ариадну.
— Оно ведет отсюда. Навсегда. Если вы хотите вернуться в реальный мир, Грэм, и вы, Мейзи, вы покинете Меру на борту корабля. И никогда не сможете вернуться. Это все, что мне известно.
— Я признаю, мистер Говард, что это очень красивое место, — сказала Мейзи, собравшись с духом, как всегда, когда заговаривала о своей вере, — но я не хочу оставаться здесь. Я боюсь, что это происки Дьявола.
Джерри облокотился на парапет и печально кивнул.
— Вот и отец Юлиус утверждает, что, оставшись в Мере, вы теряете свою бессмертную душу. Он здесь уже несколько сот лет и все пытается убедить нас в том, что наш долг — вернуться в мир и покаяться.
Она вспыхнула.
— Вы не говорили этого раньше! А как же с его собственной душой?
— Он говорит, что его долг — наставлять нас, — улыбнулся Джерри. — Я полагаю, он надеется, что покинет Меру последним. Он добрый и славный старик, и мы все нежно любим его, но его мысли запутанны, как клубок угрей.
— Мы не останемся здесь, Грэм! — твердо произнесла Мейзи.
Он согласно кивнул:
— Ни за что. Вы здесь все — пожиратели лотоса, Говард. Вы не развиваетесь, вы не производите ничего, кроме как для удовлетворения собственных нужд, вы не вносите ни малейшего вклада в копилку Человечества. Разве не так? Вы сейчас — тот же человек, каким были сорок лет назад, навеки замороженный в блаженном самодовольстве.
Джерри немного подумал, глядя на далекую гавань.
— Да, — согласился он наконец. — То, что вы сказали — правда. Это край пожирателей лотоса. Только не кажется ли вам, что пожиратели лотоса — это те, чьи организмы не переваривают другой пищи? И те, кто ничем не обязан больше миру после того, как этот мир с ними обошелся? Возможно, вы другой человек. Но вас никто не принуждает остаться.
Здоровяк презрительно фыркнул и повернулся посмотреть на обитель Оракула. Киллер иронически наблюдал за ним, хотя (для Киллера) вел себя необычно тихо.
— Кстати, этот ваш Оракул, — спросил Гиллис. — Вы говорите о нем как о человеке и в то же время как о чем-то неодушевленном. Скажите хоть, чего мне ожидать.
— Ожидайте правды, — ответил Джерри. — И эта правда не всегда лицеприятна. Он не как другие оракулы из мифов, которым задают вопросы и получают расплывчатые ответы. Этот сам задает вопросы, а вы отвечаете, и солгать ему вы не можете. — Он услышал, как Ариадна затаила дыхание, и ее рука сильнее сжала его локоть. — Вот почему у нас нет полиции — и адвокатов тоже нет, — добавил он, и Гиллис нахмурился еще сильнее.
Киллер неожиданно выпрямился.
— Меня зовут, — пробормотал он и зашагал через площадку к обители, похлопывая по ноге жезлом.
— Я ничего не слышала, — прошептала Ариадна.
— Тебе и не полагалось, — ответил Джерри.
Должно быть, он слишком явно выказывал свое беспокойство, поскольку остальные четверо хмуро посмотрели на него.
— Мне, наверное, стоило бы переодеться, — неуверенно сказал Гиллис. — Как-никак аудиенция у градоуправителя.
Джерри рассмеялся так весело, что на него начали коситься, и ему пришлось объяснить:
— Насчет одежды беспокойтесь меньше всего. Вы встретите там голую, истину, Гиллис, — и перед этой истиной вы тоже будете голы.
— На кого он хоть похож, этот ваш Оракул? — тяжело вздохнул здоровяк.
Джерри посмотрел на Ариадну, на встревоженного Карло, на подавленную Мейзи.
— Вы еще не догадались? — спросил он. — Вы увидите там зеркало.
Он заставил себя улыбнуться, надеясь, что улыбка выглядит не слишком неестественной.
— Что сделала? Еще раз продемонстрировала свое мужество? Ты самый отважный человек, которого я знаю, Ариадна, из всех мужчин и женщин. Не переживай из-за этого. Или ты имеешь в виду поцелуй с Киллером?
— И то, и другое.
Он пожал плечами.
— Ничего удивительного. У него четырехсотлетний опыт. Возможно, только мне и удавалось сопротивляться ему — но даже я уступаю. — Его голос звучал по-детски обиженно. Она вздрогнула как от удара. — Вот черт! Я не ревную тебя к Киллеру, Ариадна, правда. Каждый муж в Мере… ох, дьявол! Ты же мне даже не принадлежишь.
Она покосилась на Минотавра.
— Да, он меньше… Джерри! Он меняется!
Так оно и было: кровь останавливалась, порез затягивался. Да и бычья голова казалась теперь ненамного больше человечьей.
Один за другим мужчины подходили пожать Ариадне руку. Их замешательство забавляло ее.
Потом Киллер, на котором до сих пор не было ничего, кроме крови да широкой улыбки, сграбастал Джерри со спины и закружил в воздухе. На груди его красовалась неглубокая рана, и губы оказались разбитыми, хотя это вполне могло быть последствием поздравлений.
— Ты один, — вскричал он, — еще не… — Он осекся, посмотрев на Минотавра.
Судя по крикам и охам, трансформацию Минотавра заметили все. Карло, ошеломленный, но целый и невредимый, открыл глаза, удивленно озираясь по сторонам. Наступила неловкая тишина.
— Хельга? — окликнул Джерри. — У вас есть с собой запасная одежда?
Клио? Найди немного воды. — Он склонился над Карло. — Не шевелись, ты придешь в себя через пару минут.
— Ворота открыты! — крикнул Тиг, указывая пальцем.
И не просто открыты: из Северных ворот валила толпа горожан, пока слишком далекая, чтобы различить кого-то, но явно готовая приветствовать героя.
Киллер хмуро смотрел на Карло.
— Вот дьявол! — буркнул он. — Теперь с него и шкуры не снимешь! — Он огляделся и заговорил громче, чтобы привлечь внимание друзей:
— Кто будет сидеть рядом со мной, когда мы въедем в город? Джерри! Разделишь со мной славу?
Джерри встал и покачал головой:
— Нет. Я в немилости. Ариадна, конечно.
Киллер нахмурился, как грозовая туча.
— Нет, спасибо, — сказала Ариадна. Она покосилась на растущую толпу. — Нет, Киллер, пусть рядом с тобой едет Клио.
Это сразило его наповал.
— Клио? — переспросил он. — Что она такого сделала? Почему Клио?
— Потому что она твоя жена, — крикнула Ариадна, — а приличный человек на твоем месте даже не сомневался бы!
Так с Киллером еще никто не разговаривал.
— Она права, — поспешно вмешался Джерри, становясь между ними. Поэтому убийственный взгляд Киллера достался ему, и он сжался, готовясь разнимать их, что, как он хорошо понимал, совершенно невозможно. Однако Киллер неожиданно резко повернулся и пошел прочь — слава Богу, одеваться.
Джерри снова опустился на колени рядом с Карло, чтобы скрыть слабость в ногах. К нему склонилась Ариадна.
— Джерри… спасибо! Но он бы не… он бы… ведь нет?
— Почему бы тебе не спросить об этом Клио? — буркнул он, помогая Карло сесть.
***
Ко всеобщему удивлению, Киллер и в самом деле приказал Клио сесть рядом с ним, и ее юное личико светилось от радости.Весь путь к воротам они проделали по коридору, образованному восторженными горожанами. Киллер стоял, одной рукой держа вожжи, другой размахивая, с юношеской гордостью принимая поздравления и вообще наслаждаясь моментом.
Торжества продолжались и в городе. Вообще-то в Мере было только две улицы, рассчитанные на конные экипажи, — Пристенная, идущая вдоль городской стены, и Главная, спиралью поднимавшаяся по склону холма к обители Оракула. По ней они и направились. Повозка медленно громыхала по булыжной мостовой, а жители Меры со всех сторон сбегались помахать им.
Джерри сел сзади, рядом с Ариадной, но даже его удивило число людей, желающих поприветствовать и его, — они бежали за повозкой, протягивая руки для пожатия, они стояли на порогах домов или перед витринами лавок, размахивая шапками и выкликая его имя. Джерри пришлось нелегко: отвечая им, он одновременно пытался рассказывать Ариадне о тех местах, что они проезжали, причем с такой гордостью, будто он сам сотворил Меру, глядя при этом на все как в первый раз, ее глазами.
— Видишь, какое здесь все древнее? — говорил он. — Действительно древнее, кое-где чуть ли не доисторическое, и все же кажется только что отстроенным, словно сразу после приемной комиссии.
— При чем здесь комиссия? — отвечала она с улыбкой. — Это работа великого художника. Это прекрасно. А кто чистит улицы?
— По-моему, они очищаются сами, как наша одежда. Но если мне кажется, что Тропе Рыболова не мешает небольшая уборка, я сам выхожу с метлой, и мои соседи — тоже. Вот Концертная площадь — у нас нет концертных залов, ведь погода всегда хорошая. Здесь ставятся и балеты, и спектакли. Я участвовал в фестивале Софокла, организованном Клио, и Шекспир тоже выигрывает на этой площади, ведь всем понятны любые оттенки…
Он показывал ей маленькие салоны и галереи, которые содержали, как правило, живописцы, небольшие кафе, с владельцами которых — отменными поварами — он дружил.
— Смотрите, Мейзи: вон отец Юлиус, о котором я вам говорил!
Он рассказывал о домах и об их обитателях, в первый раз сам обращая внимание на то, что в толпе среди людей всех рас, старых, пожилых, зрелых, юных, нет ни одного ребенка. Потом…
— Вон! Вон, в кафе у тротуара! — Он приподнял шапку, и мужчина привстал и с улыбкой поклонился. — Я же говорил, что ты узнаешь его!
Ариадна побледнела и кивнула.
— Моцарт! — прошептала она.
— Мы здесь обходимся без особых церемоний, — сказал он. — Я думаю, ты подружишься с ним. А вон старый Н'бана, мой любимый шаман; Али Аль-Иза — он был когда-то работорговцем, а вон та женщина была жрицей Солнца…
Они миновали Ювелирную, Фермерский рынок и Угол Поэтов, и наконец толпа начала редеть. Они доехали до Больничной — здесь дорога кончалась, и они все выбрались из повозки, смеясь и благодаря Киллера за славную поездку.
Они стояли высоко над городом, а перед ними лежал последний подъем на гору, и Джерри показал ей на низкое, светлое здание Больницы.
— Собственно, она никому не нужна, если не считать нескольких безумцев вроде Киллера — у него тут вообще постоянное место, но исцеление — дело нескольких дней, здесь, так близко к Оракулу и средоточию магии. Здесь и докторов-то нет, только очаровательная пожилая пара, ухаживающая за пациентами.
Ариадна глубоко вдохнула ароматный воздух. Легкий ветер шевелил ее медовые волосы, вспыхивавшие на солнце.
— А теперь мы пойдем к Оракулу?
— Да… — откликнулся он. — Немного позже.
Свен взялся за вожжи и развернул повозку. Меранцы пожелали им удачи и потянулись с холма вслед за поскрипывающей повозкой, оставив на площадке Джерри, Киллера и четверых спасенных смертных. Киллер стоял в позе вернувшегося героя, сжимая в руке жезл; вид у него был при этом не очень убедительный. Джерри держал в руках свои шлем из кабаньих клыков.
Гиллис пребывал в неожиданно хорошем настроении, хотя казался здесь в своем изорванном костюме и сбившемся набок галстуке абсолютно чужим. Мейзи одной рукой цеплялась за мужа, а другой придерживала огромный ворох брюк и свитеров. Лицо у нее казалось расстроенным. Карло сутулился больше обыкновения, но переодеваться в свою обычную одежду не спешил.
— Ну что ж, пошли, побеседуем с вашим Оракулом! — возгласил Гиллис. — Мне кажется, я заслужил объяснений и извинений, а от вас я их вряд ли получу.
Джерри первым шагнул на лестницу. Ариадна взяла его за руку и с любопытством посмотрела на него.
— Ты не очень рвешься туда, правда? — спросила она.
Будь честным…
— Нет, Визит к Оракулу может оказаться тяжелым испытанием, — признался он. — А я наделал ошибок.
Они поднимались по пологой лестнице все выше и наконец вышли на широкую площадку на самой верхней точке Меры. В центре ее возвышалась каменная платформа, на которой стояло высокое кольцо из розовых гранитных блоков на таких же столбах — Стоунхендж. Внутри была пустота. Ариадна, как он подозревал, видела полированные колонны, Мейзи — красный кирпичный собор…
— Давайте я сначала покажу вам вид отсюда, — предложил он. — Люди часто приходят сюда посидеть, полюбоваться пейзажем, поболтать, и, если Оракул хочет передать кому-то послание, он пользуется их услугами.
Рядом и правда сидели человек двенадцать: кто — на скамьях, кто — на низкой каменной балюстраде. Они вежливо кивнули, не вмешиваясь: четверо из вновь прибывших — явно были здесь новичками, а если в Мере и есть избыток чего-либо — так это хороших манер. Если не считать нескольких дикарей вроде Киллера, конечно.
Перед ними раскинулся весь город и сельская местность за стенами.
— Вон Северные ворота, через которые мы въехали. — За ними зеленел луг, на котором Киллер бился с Минотавром, но это все знали и так, а за лугом начинались зеленые холмы, замыкавшие перспективу. Небо над северной частью было затянуто темными тучами — так и полагалось.
Джерри еще раз показал им Концертную площадь, и несколько улочек, ведущих на запад, и панораму лесистых холмов, освещенных солнцем.
— Любишь ловить рыбу? — спросил он у Ариадны. — Или ходить на каноэ? В колледже я считался неплохим гребцом.
Она улыбнулась, погладила его по руке и промолчала.
Они переместились вдоль балюстрады и смотрели теперь на юг — там пейзаж казался совсем весенним: цветущие сады и чернеющие пашни. Приглядевшись, можно было увидеть пахарей, идущих за упряжками волов.
— Значит, у вас есть крестьяне? — спросил Гиллис. — Крестьяне, которые кормят хозяев — горожан?
— У нас есть крестьяне, — кивнул Джерри, — которые сами хотят быть крестьянами. Они работают или не работают — как им захочется, как и все в Мере. Они живут за городом потому, что так им больше нравится. Здесь все ведут тот образ жизни, который им нравится, так как это придает их жизни смысл. Ремесленники любят мастерить, повара — готовить, крестьяне — взращивать. В Мере нет господ и слуг.
Потом он показал им Бальную площадь и начало Тропы Рыболова — они перешли уже на восточную сторону, и там до горизонта простиралась сияющая морская гладь. Они смотрели вниз на маленькую гавань с гранитным молом и точечками людей, разгружавших улов с рыболовных баркасов. В гавань медленно входил под всеми парусами небольшой барк, а у причала разгружала трюм арабская доу; на таком расстоянии арабы в полосатых халатах были почти неотличимы от помогавших им жителей Меры.
— Значит, из города ведут четыре дороги, — спросил Гиллис. — Так вы сказали?
Джерри кивнул.
— Трое ворот и гавань. Северные — к опасности и к долгу, западные — к приключениям и забавам, южные — в поля. На восток ведет море.
— И куда оно ведет?
Он крепче обнял Ариадну.
— Оно ведет отсюда. Навсегда. Если вы хотите вернуться в реальный мир, Грэм, и вы, Мейзи, вы покинете Меру на борту корабля. И никогда не сможете вернуться. Это все, что мне известно.
— Я признаю, мистер Говард, что это очень красивое место, — сказала Мейзи, собравшись с духом, как всегда, когда заговаривала о своей вере, — но я не хочу оставаться здесь. Я боюсь, что это происки Дьявола.
Джерри облокотился на парапет и печально кивнул.
— Вот и отец Юлиус утверждает, что, оставшись в Мере, вы теряете свою бессмертную душу. Он здесь уже несколько сот лет и все пытается убедить нас в том, что наш долг — вернуться в мир и покаяться.
Она вспыхнула.
— Вы не говорили этого раньше! А как же с его собственной душой?
— Он говорит, что его долг — наставлять нас, — улыбнулся Джерри. — Я полагаю, он надеется, что покинет Меру последним. Он добрый и славный старик, и мы все нежно любим его, но его мысли запутанны, как клубок угрей.
— Мы не останемся здесь, Грэм! — твердо произнесла Мейзи.
Он согласно кивнул:
— Ни за что. Вы здесь все — пожиратели лотоса, Говард. Вы не развиваетесь, вы не производите ничего, кроме как для удовлетворения собственных нужд, вы не вносите ни малейшего вклада в копилку Человечества. Разве не так? Вы сейчас — тот же человек, каким были сорок лет назад, навеки замороженный в блаженном самодовольстве.
Джерри немного подумал, глядя на далекую гавань.
— Да, — согласился он наконец. — То, что вы сказали — правда. Это край пожирателей лотоса. Только не кажется ли вам, что пожиратели лотоса — это те, чьи организмы не переваривают другой пищи? И те, кто ничем не обязан больше миру после того, как этот мир с ними обошелся? Возможно, вы другой человек. Но вас никто не принуждает остаться.
Здоровяк презрительно фыркнул и повернулся посмотреть на обитель Оракула. Киллер иронически наблюдал за ним, хотя (для Киллера) вел себя необычно тихо.
— Кстати, этот ваш Оракул, — спросил Гиллис. — Вы говорите о нем как о человеке и в то же время как о чем-то неодушевленном. Скажите хоть, чего мне ожидать.
— Ожидайте правды, — ответил Джерри. — И эта правда не всегда лицеприятна. Он не как другие оракулы из мифов, которым задают вопросы и получают расплывчатые ответы. Этот сам задает вопросы, а вы отвечаете, и солгать ему вы не можете. — Он услышал, как Ариадна затаила дыхание, и ее рука сильнее сжала его локоть. — Вот почему у нас нет полиции — и адвокатов тоже нет, — добавил он, и Гиллис нахмурился еще сильнее.
Киллер неожиданно выпрямился.
— Меня зовут, — пробормотал он и зашагал через площадку к обители, похлопывая по ноге жезлом.
— Я ничего не слышала, — прошептала Ариадна.
— Тебе и не полагалось, — ответил Джерри.
Должно быть, он слишком явно выказывал свое беспокойство, поскольку остальные четверо хмуро посмотрели на него.
— Мне, наверное, стоило бы переодеться, — неуверенно сказал Гиллис. — Как-никак аудиенция у градоуправителя.
Джерри рассмеялся так весело, что на него начали коситься, и ему пришлось объяснить:
— Насчет одежды беспокойтесь меньше всего. Вы встретите там голую, истину, Гиллис, — и перед этой истиной вы тоже будете голы.
— На кого он хоть похож, этот ваш Оракул? — тяжело вздохнул здоровяк.
Джерри посмотрел на Ариадну, на встревоженного Карло, на подавленную Мейзи.
— Вы еще не догадались? — спросил он. — Вы увидите там зеркало.
Глава 15
Киллер взбежал по ступеням, шагнул в круг колонн — и исчез. Ариадна поперхнулась от удивления и вопросительно посмотрела на Джерри.
— Он скоро выйдет, — заверил он. — Разговор там длится дольше, чем ожидание здесь. — Он был бледнее обычного, и его странное беспокойство все усиливалось. — Да, еще одно правило — нет, не правило, скорее просто совет. Не заговаривайте с Киллером сразу как он выйдет, пока он сам того не захочет.
Словно для того, чтобы продемонстрировать силу магии, пара белых чаек спланировала вниз и пролетела сквозь круг колонн, окрасившись на мгновение в синий цвет. Джерри снова обнял Ариадну за плечи, отводя чуть в сторону от остальных.
— Ариадна, — сказал он. — Я люблю тебя. Это не пустые слова — их слышала от меня только ты… может быть, еще двое за всю мою долгую жизнь.
Я хочу, чтобы ты осталась. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Мы можем вечно жить здесь в счастье.
Этого она и боялась. Она помолчала, подыскивая слова.
— Ты покажешь мне все царства мира, да, Джерри Говард? Мейзи сказала бы: «Изыди, Сатана!» О, Джерри, ни одной женщине на земле не предлагали большего, и… да, я могла бы крепко-крепко любить тебя… но понимаешь ли ты, от чего ты предлагаешь мне отказаться?
Он кивнул с несчастным видом.
— Грэм в качестве отца? — спросила она. — Дитя вроде Мейзи в качестве матери? Я сама не лучше, Джерри, но я ведь завязала с алкоголем, правда. — Правда ли это? Раньше ей казалось, что, правда. — Я могла бы стать лучшей матерью, чем Мейзи, но Грэм и его дружки-адвокаты завязали меня таким узлом, что мне приходилось испрашивать разрешения, а потом сидеть в гостиной, пить чай с печеньем и спрашивать, как дела в школе… словно нелюбимая тетка, не мать… Мне жаль, Джерри, действительно жаль. Мне нравится твой сказочный город, и мне кажется, я люблю тебя, и я смогла бы даже привыкнуть к твоим странным друзьям вроде Киллера, но у меня есть долг…
Киллер медленно спустился по ступеням, механически переставляя ноги, с окаменевшим лицом. Он был бледен и не отрываясь смотрел на Ариадну.
Неожиданно она впервые увидела его не сексуально голодным, брызжущим силой юнцом, но мужчиной с жизненным опытом, не укладывающимся в ее воображении.
Что такого сказал ему Оракул, чтобы он выглядел так? Что за черная тень преследует его с Фермопил? Киллер, похоже, передумал и свернул к Гиллисам и Карло, потом снова замешкался и еще раз повернул. Он подошел к балюстраде, облокотился на нее и молча уставился в морской простор.
Карло вздрогнул, оглянулся на Грэма с Мейзи и неуверенно двинулся к ступеням обители, ссутулившись еще сильнее. Он тоже исчез, стоило ему ступить в круг.
Это напомнило ей школьные годы и ожидание вызова в кабинет директора.
Все же в мире не могло быть более красивого места для ожидания, чем эта вершина, кристально-чистый воздух и фантастический вид внизу. Так можно вечно счастливо ждать. Вечно!
— Но почему? — спросила она вдруг. — Почему Киллер вышел как убитый? Он же герой-победитель, и Оракул должен бы хвалить его! Он что, всегда и всем недоволен?
— Интересно было бы послушать их беседу, — улыбнулся Джерри. — Интересно… только к Оракулу всегда входят по одному.
По ступеням, шатаясь, спускался Карло.
— Эй! — окликнул его пораженный Джерри.
Карло доплелся до парапета, перегнулся через него, выблевал и остался висеть, словно мокрый носок. Это напомнило Ариадне помост для жертв в Лабиринте. Но почему? Джерри озадаченно сдвинул брови.
— Что случилось? — спросила она.
— Я слышал о таком, — ответил он, — но сам никогда не видел. Случается, что правда оказывается не просто суровой, но невыносимой. Наш приятель, похоже, имеет за плечами любопытную жизнь — и это в его-то годы.
Карло выпрямился и оглянулся — не смотрит ли на него кто. Потом снова отвернулся. Его лицо зажило.
Следующей вызвали Мейзи. Она поцеловала Грэма и, отважно откинув голову, зашагала через площадку.
— Когда меня позовут, — сказала Ариадна, — я хочу, чтобы ты пошел со мной, Джерри.
Он отрицательно покачал головой.
— Это будет неприлично. Я же говорил тебе, ты будешь там нагая.
— Сегодня утром в Лабиринте на мне тоже ничего не было и на тебе тоже, — возразила она, забавляясь; его смущением. — И потом, ты предлагал мне выйти за тебя. Немного нудизма, как известно, только помогает браку.
Он вытер вспотевший лоб.
— Туда заходят только по одному. Ты сама поймешь почему, оказавшись там.
Значит, так.
— Вряд ли твое прошлое страшнее моего.
— И тем не менее. — Он отвернулся и долго молчал.
Мейзи сбежала по ступенькам и радостно улыбнулась Грэму, хмуро поднимавшемуся ей навстречу.
— Ариадна, — тихо сказал Джерри. — Я трус и убийца.
— Джерри? — Он не оглянулся на нее. — Джерри, мы столько всего пережили вместе за эти дни. Настоящий ад… Я знаю, что ты за человек. Я не могу судить тебя за прошлое.
— Люди не меняются в Мере, — пробормотал он.
Снова молчание.
— Ариадна? — позвал негромкий голос — ее собственный голос, исходящий из обители Оракула. Ее сердце отчаянно забилось, и она сделала шаг… и Джерри тоже.
— Меня позвали, — сказала она.
— Меня тоже. — Он побледнел.
Они поднялись по ступеням, держась за руки. Навстречу спускался Грэм — он не заметил их и направился к пустому участку балюстрады, не обращая внимания и на Мейзи. Вот и еще любопытный разговор, которого они не слышали, — Грэм Гиллис, рассказывающий правду о себе? Действительно мощная магия!
Колонны вблизи оказались отполированными до зеркального блеска; розовые и черные вкрапления сияли на солнце. Внутри было просторно, куда просторнее, чем казалось снаружи. Все так же, рука об руку, они шли по мраморному полу, нагретому солнцем. Она не заметила, когда ее одежда исчезла. Ладонь Джерри вспотела, и он сильно, почти до боли сжал ее руку.
Как и говорил Джерри, они шли к зеркалу — большому прямоугольному зеркалу в золотой раме. Перед ним стоял низкий, длинный стол, напоминающий журнальный, только больше. В Мере не бывает черного и белого, но стол был зеркально-черный, а лежавшие на нем жезлы — несколько дюжин жезлов — ослепительно белые. Зеркальное стекло казалось толстым, и в нем шагала ей навстречу другая, обнаженная, она. Два посетителя и одно отражение — вот вам и еще одна демонстрация магии. Когда Ариадна и ее отражение сблизились, она увидела, что отражение не совсем верно: грудь выше, никаких растяжек, тугой живот. Вот, значит, как она будет выглядеть, если останется в Мере? Ее подкупают — кто, зачем? Неожиданно ее охватили гнев и подозрительность.
Они с Джерри подошли к столу и остановились.
Джерри, заметила она, смотрел на точку, расположенную выше глаз ее отражения — значит, он видит себя, а не ее. С минуту два человека и одно отражение молча смотрели друг на друга, затем отражение неожиданно сложило руки, и она вздрогнула от неожиданности.
— Ариадна, — произнесло отражение. — Я — Мера. Я буду задавать вопросы, и тебе придется ответить на все. Все, что произносится здесь вслух — мной ли, тобой ли, — истина. Но если ты не в силах высказать мысль вслух, это вовсе не означает, что мысль обязательно неверна, ибо есть истины, знать которые тебе не дано. Ты поняла?
Она кивнула.
Изображение перевело взгляд на Джерри.
— Гиллис рассказал тебе о ее грехах, но ты не рассказал ей о своих. Тем не менее ты предложил ей стать твоей женой. Это справедливо?
Джерри беззвучно пошевелил губами, потом произнес:
— Нет.
Его рука дрожала.
Она попыталась сказать, что это не важно — и не смогла.
Похоже, отражение знало это; оно довольно посмотрело на нее, потом вновь обратилось к Джерри, ничуть не смутившись его наготой.
— Так сказать ей? — спросило отражение.
Джерри пожал плечами и кивнул. Ариадна попыталась сказать, что она не хочет знать этого, и слова снова застряли у нее в горле — значит, она хотела знать.
В глубине зеркала, за женщиной возникла еще одна фигура, принявшая облик молодого человека — среднего роста, темноволосого, с пышными усами.
Он был одет в летный комбинезон времен второй мировой войны: очки, сдвинутые на шлем. Джерри уставился в стол с жезлами.
— Представь меня даме, старина, — насмешливо сказал летчик.
Джерри, на мгновение поднял взгляд — словно для того, чтобы подтвердить свои страхи, — и снова опустил.
— Лейтенант Смит-Вильямс, — пробормотал он. — Кевин Смит-Вильямс.
— Очень приятно, — сказал летчик, восхищенно любуясь Ариадной. Она почувствовала, что краснеет, но ее отражение оставалось совершенно невозмутимым. — И кем я был, Джерри? Уж договаривай.
— Ты был моим хвостовым стрелком, — ответил Джерри, уставившись в пол.
— Ну давай, давай, старина! — торопил его Кевин. — Я понимаю, что нам торопиться некуда, но леди может ужасно надоесть стоять тут годами, пока ты тянешь резину. Кончай с этим, парень!
— Не надо! — сказала Ариадна.
— Пусть говорит, — возразило ее отражение.
— Мы попали под сильный зенитный обстрел, — сказал Джерри, так и не поднимая глаз. — У нас почти не было шансов дотянуть до Ла-Манша, не то чтобы перелететь через него. Я еле держал машину в воздухе… Я приказал всем прыгать. Ки… Кевина ранило. Его зажало… проткнуло ногу лонжероном. Он не мог выбраться. Я пытался дотянуть машину, но так получилось, что я едва удерживал ее в воздухе, мы теряли высоту, и… и я выпрыгнул, оставив его.
Летчик засмеялся.
— Одним словом, меня, пришпиленного к месту, словно в бочке спустили в водопад, в то время как он приземлился в Мере и решил, что джентльмену в этом славном месте будет очень приятно жить. Куда приятнее, чем драться в этой зверской войне. Куда приятнее, чем возвращаться, чтобы видеть лица ребят из экипажа, когда их освободят из концлагеря.
— Он мог посадить этот самолет? — сердито спросила Ариадна.
— Ответь этой милой леди, Джерри, — сказал Кевин Смит-Вильямс.
— Я вел его, — ответил Джерри. — Возможно, я мог дотянуть. Я не знаю.
Не знаю!
Его рука бессильно повисла, и она встряхнула ее.
— Там, на месте, тебе виднее было, какое решение принять. Ты сделал все, что мог…
— Не все, — сказал он. — Мы ведь еще летели.
— Вот так! — Призрак в зеркале улыбнулся и пригладил усы. — Ты бросил машину и сиганул с парашютом, оставив меня. Некрасиво, Джерри! И ты не сказал леди, как меня звали еще. Ребята ведь не звали меня. Кевином, правда? И не Смит-Вильямсом. У меня была другая кличка — та, что дал мне ты. Ты ведь завидовал моим успехам тогда, не правда ли, Джерри? Так какую кличку ты мне прилепил, а, старина?
— Мы называли тебя Убийцей Женщин, Ледикиллером, — прошептал Джерри.
— А короче?
— Киллером.
Призрак довольно кивнул.
— Ну что ж, на пока достаточно, верно? Разве что хорошо тебе известные мои последние слова?
— Он скоро выйдет, — заверил он. — Разговор там длится дольше, чем ожидание здесь. — Он был бледнее обычного, и его странное беспокойство все усиливалось. — Да, еще одно правило — нет, не правило, скорее просто совет. Не заговаривайте с Киллером сразу как он выйдет, пока он сам того не захочет.
Словно для того, чтобы продемонстрировать силу магии, пара белых чаек спланировала вниз и пролетела сквозь круг колонн, окрасившись на мгновение в синий цвет. Джерри снова обнял Ариадну за плечи, отводя чуть в сторону от остальных.
— Ариадна, — сказал он. — Я люблю тебя. Это не пустые слова — их слышала от меня только ты… может быть, еще двое за всю мою долгую жизнь.
Я хочу, чтобы ты осталась. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Мы можем вечно жить здесь в счастье.
Этого она и боялась. Она помолчала, подыскивая слова.
— Ты покажешь мне все царства мира, да, Джерри Говард? Мейзи сказала бы: «Изыди, Сатана!» О, Джерри, ни одной женщине на земле не предлагали большего, и… да, я могла бы крепко-крепко любить тебя… но понимаешь ли ты, от чего ты предлагаешь мне отказаться?
Он кивнул с несчастным видом.
— Грэм в качестве отца? — спросила она. — Дитя вроде Мейзи в качестве матери? Я сама не лучше, Джерри, но я ведь завязала с алкоголем, правда. — Правда ли это? Раньше ей казалось, что, правда. — Я могла бы стать лучшей матерью, чем Мейзи, но Грэм и его дружки-адвокаты завязали меня таким узлом, что мне приходилось испрашивать разрешения, а потом сидеть в гостиной, пить чай с печеньем и спрашивать, как дела в школе… словно нелюбимая тетка, не мать… Мне жаль, Джерри, действительно жаль. Мне нравится твой сказочный город, и мне кажется, я люблю тебя, и я смогла бы даже привыкнуть к твоим странным друзьям вроде Киллера, но у меня есть долг…
Киллер медленно спустился по ступеням, механически переставляя ноги, с окаменевшим лицом. Он был бледен и не отрываясь смотрел на Ариадну.
Неожиданно она впервые увидела его не сексуально голодным, брызжущим силой юнцом, но мужчиной с жизненным опытом, не укладывающимся в ее воображении.
Что такого сказал ему Оракул, чтобы он выглядел так? Что за черная тень преследует его с Фермопил? Киллер, похоже, передумал и свернул к Гиллисам и Карло, потом снова замешкался и еще раз повернул. Он подошел к балюстраде, облокотился на нее и молча уставился в морской простор.
Карло вздрогнул, оглянулся на Грэма с Мейзи и неуверенно двинулся к ступеням обители, ссутулившись еще сильнее. Он тоже исчез, стоило ему ступить в круг.
Это напомнило ей школьные годы и ожидание вызова в кабинет директора.
Все же в мире не могло быть более красивого места для ожидания, чем эта вершина, кристально-чистый воздух и фантастический вид внизу. Так можно вечно счастливо ждать. Вечно!
— Но почему? — спросила она вдруг. — Почему Киллер вышел как убитый? Он же герой-победитель, и Оракул должен бы хвалить его! Он что, всегда и всем недоволен?
— Интересно было бы послушать их беседу, — улыбнулся Джерри. — Интересно… только к Оракулу всегда входят по одному.
По ступеням, шатаясь, спускался Карло.
— Эй! — окликнул его пораженный Джерри.
Карло доплелся до парапета, перегнулся через него, выблевал и остался висеть, словно мокрый носок. Это напомнило Ариадне помост для жертв в Лабиринте. Но почему? Джерри озадаченно сдвинул брови.
— Что случилось? — спросила она.
— Я слышал о таком, — ответил он, — но сам никогда не видел. Случается, что правда оказывается не просто суровой, но невыносимой. Наш приятель, похоже, имеет за плечами любопытную жизнь — и это в его-то годы.
Карло выпрямился и оглянулся — не смотрит ли на него кто. Потом снова отвернулся. Его лицо зажило.
Следующей вызвали Мейзи. Она поцеловала Грэма и, отважно откинув голову, зашагала через площадку.
— Когда меня позовут, — сказала Ариадна, — я хочу, чтобы ты пошел со мной, Джерри.
Он отрицательно покачал головой.
— Это будет неприлично. Я же говорил тебе, ты будешь там нагая.
— Сегодня утром в Лабиринте на мне тоже ничего не было и на тебе тоже, — возразила она, забавляясь; его смущением. — И потом, ты предлагал мне выйти за тебя. Немного нудизма, как известно, только помогает браку.
Он вытер вспотевший лоб.
— Туда заходят только по одному. Ты сама поймешь почему, оказавшись там.
Значит, так.
— Вряд ли твое прошлое страшнее моего.
— И тем не менее. — Он отвернулся и долго молчал.
Мейзи сбежала по ступенькам и радостно улыбнулась Грэму, хмуро поднимавшемуся ей навстречу.
— Ариадна, — тихо сказал Джерри. — Я трус и убийца.
— Джерри? — Он не оглянулся на нее. — Джерри, мы столько всего пережили вместе за эти дни. Настоящий ад… Я знаю, что ты за человек. Я не могу судить тебя за прошлое.
— Люди не меняются в Мере, — пробормотал он.
Снова молчание.
— Ариадна? — позвал негромкий голос — ее собственный голос, исходящий из обители Оракула. Ее сердце отчаянно забилось, и она сделала шаг… и Джерри тоже.
— Меня позвали, — сказала она.
— Меня тоже. — Он побледнел.
Они поднялись по ступеням, держась за руки. Навстречу спускался Грэм — он не заметил их и направился к пустому участку балюстрады, не обращая внимания и на Мейзи. Вот и еще любопытный разговор, которого они не слышали, — Грэм Гиллис, рассказывающий правду о себе? Действительно мощная магия!
Колонны вблизи оказались отполированными до зеркального блеска; розовые и черные вкрапления сияли на солнце. Внутри было просторно, куда просторнее, чем казалось снаружи. Все так же, рука об руку, они шли по мраморному полу, нагретому солнцем. Она не заметила, когда ее одежда исчезла. Ладонь Джерри вспотела, и он сильно, почти до боли сжал ее руку.
Как и говорил Джерри, они шли к зеркалу — большому прямоугольному зеркалу в золотой раме. Перед ним стоял низкий, длинный стол, напоминающий журнальный, только больше. В Мере не бывает черного и белого, но стол был зеркально-черный, а лежавшие на нем жезлы — несколько дюжин жезлов — ослепительно белые. Зеркальное стекло казалось толстым, и в нем шагала ей навстречу другая, обнаженная, она. Два посетителя и одно отражение — вот вам и еще одна демонстрация магии. Когда Ариадна и ее отражение сблизились, она увидела, что отражение не совсем верно: грудь выше, никаких растяжек, тугой живот. Вот, значит, как она будет выглядеть, если останется в Мере? Ее подкупают — кто, зачем? Неожиданно ее охватили гнев и подозрительность.
Они с Джерри подошли к столу и остановились.
Джерри, заметила она, смотрел на точку, расположенную выше глаз ее отражения — значит, он видит себя, а не ее. С минуту два человека и одно отражение молча смотрели друг на друга, затем отражение неожиданно сложило руки, и она вздрогнула от неожиданности.
— Ариадна, — произнесло отражение. — Я — Мера. Я буду задавать вопросы, и тебе придется ответить на все. Все, что произносится здесь вслух — мной ли, тобой ли, — истина. Но если ты не в силах высказать мысль вслух, это вовсе не означает, что мысль обязательно неверна, ибо есть истины, знать которые тебе не дано. Ты поняла?
Она кивнула.
Изображение перевело взгляд на Джерри.
— Гиллис рассказал тебе о ее грехах, но ты не рассказал ей о своих. Тем не менее ты предложил ей стать твоей женой. Это справедливо?
Джерри беззвучно пошевелил губами, потом произнес:
— Нет.
Его рука дрожала.
Она попыталась сказать, что это не важно — и не смогла.
Похоже, отражение знало это; оно довольно посмотрело на нее, потом вновь обратилось к Джерри, ничуть не смутившись его наготой.
— Так сказать ей? — спросило отражение.
Джерри пожал плечами и кивнул. Ариадна попыталась сказать, что она не хочет знать этого, и слова снова застряли у нее в горле — значит, она хотела знать.
В глубине зеркала, за женщиной возникла еще одна фигура, принявшая облик молодого человека — среднего роста, темноволосого, с пышными усами.
Он был одет в летный комбинезон времен второй мировой войны: очки, сдвинутые на шлем. Джерри уставился в стол с жезлами.
— Представь меня даме, старина, — насмешливо сказал летчик.
Джерри, на мгновение поднял взгляд — словно для того, чтобы подтвердить свои страхи, — и снова опустил.
— Лейтенант Смит-Вильямс, — пробормотал он. — Кевин Смит-Вильямс.
— Очень приятно, — сказал летчик, восхищенно любуясь Ариадной. Она почувствовала, что краснеет, но ее отражение оставалось совершенно невозмутимым. — И кем я был, Джерри? Уж договаривай.
— Ты был моим хвостовым стрелком, — ответил Джерри, уставившись в пол.
— Ну давай, давай, старина! — торопил его Кевин. — Я понимаю, что нам торопиться некуда, но леди может ужасно надоесть стоять тут годами, пока ты тянешь резину. Кончай с этим, парень!
— Не надо! — сказала Ариадна.
— Пусть говорит, — возразило ее отражение.
— Мы попали под сильный зенитный обстрел, — сказал Джерри, так и не поднимая глаз. — У нас почти не было шансов дотянуть до Ла-Манша, не то чтобы перелететь через него. Я еле держал машину в воздухе… Я приказал всем прыгать. Ки… Кевина ранило. Его зажало… проткнуло ногу лонжероном. Он не мог выбраться. Я пытался дотянуть машину, но так получилось, что я едва удерживал ее в воздухе, мы теряли высоту, и… и я выпрыгнул, оставив его.
Летчик засмеялся.
— Одним словом, меня, пришпиленного к месту, словно в бочке спустили в водопад, в то время как он приземлился в Мере и решил, что джентльмену в этом славном месте будет очень приятно жить. Куда приятнее, чем драться в этой зверской войне. Куда приятнее, чем возвращаться, чтобы видеть лица ребят из экипажа, когда их освободят из концлагеря.
— Он мог посадить этот самолет? — сердито спросила Ариадна.
— Ответь этой милой леди, Джерри, — сказал Кевин Смит-Вильямс.
— Я вел его, — ответил Джерри. — Возможно, я мог дотянуть. Я не знаю.
Не знаю!
Его рука бессильно повисла, и она встряхнула ее.
— Там, на месте, тебе виднее было, какое решение принять. Ты сделал все, что мог…
— Не все, — сказал он. — Мы ведь еще летели.
— Вот так! — Призрак в зеркале улыбнулся и пригладил усы. — Ты бросил машину и сиганул с парашютом, оставив меня. Некрасиво, Джерри! И ты не сказал леди, как меня звали еще. Ребята ведь не звали меня. Кевином, правда? И не Смит-Вильямсом. У меня была другая кличка — та, что дал мне ты. Ты ведь завидовал моим успехам тогда, не правда ли, Джерри? Так какую кличку ты мне прилепил, а, старина?
— Мы называли тебя Убийцей Женщин, Ледикиллером, — прошептал Джерри.
— А короче?
— Киллером.
Призрак довольно кивнул.
— Ну что ж, на пока достаточно, верно? Разве что хорошо тебе известные мои последние слова?