Он удивленно посмотрел ей в глаза, потом кивнул:
— Я буду молчать.
— Мы все — тоже, Карло, — утешила она его. — Он все решил и за меня.
Собственно, у Карло тоже не было особого выбора, кроме как остаться в Мере, — где еще может чувствовать себя в безопасности разыскиваемый террорист?
— Наверное, мне придется найти себе работу, — заявил он. — Вот забавно!
— Не обязательно, — покачал головой Джерри. — У Киллера тоже нет конкретного ремесла, но неофициально он командует меранской армией. Его никто не назначал, кроме него самого, но ты можешь вступить в его отряд.
Ему всегда нужны хорошие люди.
— Мне тоже так показалось, — заметил Карло.
Джерри снова покраснел — все-таки он очень застенчив.
— Ты вовсе не должен… я хочу сказать, это не обязательно.
Карло пожал плечами.
— У меня есть кое-что, чего он хочет, — что ж, я могу назначать цену, верно?
— Нет, не можешь! — не стерпел Джерри. — С Киллером это не пройдет; не больше, чем твое карате, бесполезное против демонов! — Он неловко покосился на Ариадну. — Послушай! В последний раз, когда я участвовал в Увечье, мы с Киллером играли за разные команды. Я прорвался к Киллеру — у него была уже сломана рука, что немного сравняло шансы, и в придачу на нас навалилось сверху еще восьмеро. Я выдавил ему глаза — прежде чем он сломал мне шею.
— Нет, Джерри! — не выдержала Ариадна. — Что за жуткая жестокость!
Но Карло кивнул.
— Он испытывает всех?
— Непрерывно! — подтвердил Джерри. — Ты выдержишь это? Игры, вылазки на охоту, поединки, Увечье — все это не просто бессмысленное озорство. Он учит, натаскивает, пробует — и испытывает. Вот почему он прожил так долго и спас стольких людей! Черт, да в Мере наберется не одна дюжина людей, готовых все отдать за то, чтобы Киллер взял их с собой на задание, но недостаточно надежных, чтобы он доверял им.
— Заметано, — протянул Карло. — Значит, вызов, мистер Говард?
Это был совершенно новый взгляд на Киллера, и Ариадне припомнился лес приветственных рук на улицах.
Джерри сам смутился горячности, с какой он говорил все это, но его спасло появление нового лица. Он посмотрел через плечо Ариадны и улыбнулся.
— Вот идет твоя хозяйка. Заглядывай завтра.
Он представил Карло хорошенькой девушке — та зарделась и потупилась, но через минуту, уходя с Карло, уже хихикала его шуткам, а его рука лежала на ее талии.
— Видела? — спросил Джерри. — Дай этому парню лет десять, и все может повернуться очень даже интересно! Я уж думаю, не повстречал ли Киллер наконец достойного напарника?
Или свою смену, подумала Ариадна, но промолчала.
Оставались еще Грэм и Мейзи. Они сидели на одной из скамеек, глядя друг другу в глаза. Мейзи, казалось, сейчас лишится чувств. Джерри подобрал свой критский шлем и направился к ним.
— Прошу прощения, что помешал, — произнес он, — но мне было сказано проводить вас в гавань.
Грэм посмотрел на него, потом на Ариадну, потом улыбнулся.
— Поздравляю! — сказал он.
Неужели это так заметно? Впрочем, какая разница?
— Спасибо, Грэм, — откликнулась она. Он покраснел — нет, в самом деле покраснел!
— Ариадна… знаешь, мне кажется, я сейчас, что называется, заново родился. Джерри, нам в Штатах так нужен ваш Оракул: мы могли бы избавиться от кучи психиатров, и полисменов, и… да, и адвокатов вкупе со священниками. Ариадна, я должен просить у тебя прощения, хотя как я могу…
Нет, это действительно становилось забавным. Пять дней назад она, наверное, впала бы в истерику. Теперь она испытывала к нему скорее жалость. Правда, остановить раскаявшегося Грэма было так же трудно, как раньше Грэма агрессивного, но это ей почему-то даже нравилось. Они вчетвером начали спускаться по лестнице к Больнице; она пристроилась к Мейзи, предоставив Джерри внимать излияниям заново рожденного Грэма.
Впрочем, Мейзи была ненамного лучше. Ее беседа с Оракулом оказалась совсем короткой, но вполне приятной, хотя она то и дело повторяла, что сразу по возвращении должна покаяться своему духовнику. Правда, добавила она, Оракул сказал ей, что она забудет обо всем, что связано с Мерой, — как будто этого и не было в ее жизни. Как можно покаяться в том, чего не происходило, осталось для Ариадны загадкой.
Они спустились по Горной Тропе. Ей еще предстоит запомнить все эти названия. А потом эта длинная лестница…
Она поинтересовалась, как можно попасть на корабле в Колорадо — даже для Оракула это требовало немалой изобретательности. Мейзи порозовела и ответила, что у них будет своя каюта, и что они смогут плыть сколько захотят, и что ей всегда хотелось попутешествовать на парусном корабле. И если верить Оракулу, как только они в третий раз займутся любовью, они проснутся в своей постели на ранчо накануне дня, на который Ариадна планировала свое похищение — которого теперь не произойдет.
Это звучало очень соблазнительно, словно это выдумали специально для Мейзи.
Не ершись так! Мейзи довелось столько вынести; она вполне заслужила награду. Возможно, Оракул принял мудрое решение, хотя, судя по тому, как Мейзи с Грэмом липнут друг к другу, путешествие обещает быть недолгим.
Столярная… Пивные Ряды… Она пыталась запомнить все завлекательные лавки, манящие соблазнительными ароматами кафе и пекарни, утопающие в цветах скамейки для отдыха, сияющие изумрудной зеленью скверы, но Джерри то и дело отвлекал ее, знакомя все с новыми своими друзьями, причем с такой гордостью, будто сам изобрел ее.
Мейзи непрерывно лопотала о переменах в Грэме, об обещаниях, что он ей надавал, о том, как они будут заботиться о Лейси — и вдруг сообразила, что Ариадна никогда не увидит больше Лейси, и весь остаток пути до Тропы Рыболова всхлипывала.
— Ну вот, — произнес Джерри, останавливаясь перед большой дверью слоновой кости и протягивая Ариадне свой шлем из кабаньих клыков. Он заметил, что Мейзи слегка утомила ее своей болтовней. — Ты бы освоилась в доме, а я скоро вернусь?
Ариадна кивнула.
— Я ужасно устала. Вы не обидитесь, если я распрощаюсь с вами здесь?
Грэм расплылся, как подогретая пастила.
— Тогда, может, поделимся радостными новостями, милая? — предложил он, и Мейзи из розовой стала пунцово-красной.
— Чудесно! — произнесла Ариадна как могла более искренне.
Мейзи самодовольно улыбнулась:
— Я только догадывалась — но Оракул никогда не обманывает, вы сами говорили. Он сказал, это мальчик. Он даже назвал мне точный день.
Рукопожатия, объятия…
— И у меня будет сын! — торжествовал Грэм, почти не намекая на то, что его вторая жена более состоятельна в качестве матери, чем первая.
Потом последовали еще объятия и поцелуи, и Ариадна поднялась на крыльцо с критским шлемом под мышкой, послала Мейзи последний воздушный поцелуй и вступила в дом Джерри.
Она чувствовала себя совсем разбитой — ничего удивительного, это после дня, начавшегося в тюрьме мифического Крита, продолжившегося смертельными поединками и предложениями руки и сердца… Добрая любящая жена должна была бы приготовить мужу обед, но она не собиралась исполнять эту роль.
Все равно он ест по большей части вне дома, он сам говорил. Она просто посидит и подождет его.
Все же тишина не успокаивала: слишком уж ее взвинтили события дня.
Голова шла кругом. Надо же, переплести столько книг — вот это работа!
Бедный Джерри… как ему спится? Слышит ли он в ночной тишине последние мольбы Смит-Вильямса сквозь треск переговорного устройства? Не в этом ли объяснение его бесконечным играм и работе, отчаянным поискам счастья?
А Киллер, как-то изменивший собственным стандартам доблести при Фермопилах? Киллер с его бесконечными бравадой и похотью — не ищет ли он лишь измождения, чтобы похоронить восстающих ночами из могил мертвецов?
А она сама, оставившая ребенка моральному уроду и бестолковой девице, она, отказавшаяся от музыки ради материнства, а потом испортившая все и потерявшая и то, и другое, — не будут ли и ей являться в часы одиночества призраки того, что могло бы быть?
И эта Мера, которую ее вынудили выбрать, что это — вечное счастье или вечное сожаление?
Может, Мейзи не так уж и не права.
О Лейси!
И Грэм. Черт бы его побрал! Эти его последние слова: «У меня будет сын…» — они не давали ей покоя.
Соломоново решение. Что хотел Оракул сказать этим? Уж не то ли, что Ариадну поделят пополам Джерри и Киллер?
Не в силах усидеть на месте, она встала и пошла осматривать дом.
Большие двойные двери вели в заваленную инструментами, заполненную запахами клея и кожи мастерскую — это, должно быть, другой Джерри, тот, что прячется за смущением. Другая дверь вела в холл, куда открывались еще две двери и впечатляющая винтовая лестница. Внутри дом казался гораздо больше, чем снаружи, — возможно, это тоже магия. Она обнаружила кухню и ванную, обе старомодные, но вполне сносные; потом поднялась по лестнице и оказалась в потрясающей спальне с роялем. Комната представляла собой дизайнерский шедевр
— вся в голубых и золотых тонах, такая, какую она пыталась — безуспешно — обставить у Грэма, пока его процветание не заставило их переехать из городской квартиры на более престижное ранчо.
Чего бы она ни искала бессознательно, этого здесь не было.
Она подошла к кровати, потрогала матрас и собралась уже посмотреть, что находится за еще одной дверью — должно быть, еще ванная, — когда дверь за ее спиной со щелчком закрылась.
У двери стоял Киллер.
Меньше всего она хотела повстречать Киллера в спальне. Она поспешно отступила от кровати, но задрожала.
Он раскраснелся и взмок от возбуждения. У него на ухе красовалась окровавленная повязка, но, когда он шагнул к ней, на губах заиграла улыбка.
— Очень славная комната, — заметил он, оглядываясь. — Куда симпатичнее, чем при Джерри.
— Ты хочешь сказать, она изменилась? — переспросила она, прекрасно понимая, что он хочет сказать. Держи себя в руках, женщина!
— Я хорошо знаю ее, — озорно сказал он.
— Вряд ли в будущем ты будешь часто ее видеть.
Он напустил на себя обиженное выражение (теперь он подошел к ней и стоял слишком близко), как обычно.
— Это звучит совсем не по-дружески, милая дама. Я добрый друг Джерри и надеюсь, что буду добрым другом и тебе.
— Ты стоишь немного слишком близко, Киллер, — заметила она, отступая на шаг. — Джерри говорил мне, что ты понимаешь, когда тебе говорят «нет». Это правда?
Он снова приобрел на мгновение этот свой томный вид.
— Ты не откажешь мне. — Он снова придвинулся ближе, и снова она отступила.
Неужели не откажет? Она очень опасалась его гипнотического обаяния, физически подавляющей гиперсексуальности, исходящей от него психической энергии абсолютно бесстрашного человека. Киллер прямолинеен, подумала она; если уж он положил на кого глаз, он целиком концентрируется только на нем.
Он исходил жаром и вспотел. Она вспомнила их поцелуй после того, как он убил Минотавра… Смени тему.
— Карло сильно покалечил тебя?
— Нет. Пара ребер и разбитая голова. У меня двоится в глазах, но вы обе одинаково прекрасны. Ты причиняешь мне больше боли. У тебя есть то, что мне нужно, милая дама, что-то, что мне очень нужно.
— Нет! — Черт, еще не хватало срываться на визг, но это его прерывистое дыхание и раскрасневшееся лицо нервировали ее. Он казался чертовски доволен собой.
Он нахмурился с наигранной обидой, сделав еще шаг вперед.
— Но это тебе самой будет приятно! И скажи, зачем ты так рисковала ради меня сегодня? Тебе же ничто не грозило в повозке. Должно быть, ты ко мне неравнодушна. — Он с надеждой оскалился.
— Будь я проклята, если знаю, — честно призналась она. — Почему бы тебе не спросить Оракула? — Она попробовала шагнуть мимо него к двери, и он заступил ей дорогу. В глазах его появилось странное выражение.
— Оракул поведал мне сегодня много очень странных вещей. Но не из любви, нет?
— Нет, не из любви, — вздохнула она. — Ты славный парень, Киллер, но…
— Но ты любишь Джереми Говарда? — улыбнулся он. — Я тоже люблю его. Он сильный и мягкий одновременно. Мне хотелось бы больше походить на него.
А Джерри Говарду, как она подозревала, хотелось бы больше походить на Киллера. Она тоже улыбнулась.
— Ты в этом уверен?
Киллер искренне кивнул.
— Это правда. Ты одернула меня сегодня — насчет Клио, — и я тебе тоже благодарен за это. Ты поможешь мне еще?
Ого, да это новая линия. У этого парня больше линий, чем у телефонной компании. И телефона она больше никогда не увидит…
Она не ответила, и Киллер взял ее за руки. Она сделала еще шаг назад и наткнулась на рояль. Отступать некуда — это ее последняя линия обороны. Ну когда же вернется Джерри?
— Тебе известно, что я сирота? — спросил Киллер, не отпуская ее рук.
Глаза его почему-то бегали.
Ну что еще? Теперь он меняет тему.
— Право же! — Она попыталась высвободить руки, но он держал крепко. — Твои родители умерли уже две с половиной тысячи лет назад!
Он серьезно покачал головой.
— Я всегда знал, что Крион и Астиаспа не настоящие мои родители, слишком уж старыми они были. Но они стали мне нежными и любящими родителями. Они научили меня повиноваться богам и служить моему полису. — На мгновение он застыл, глядя куда-то вдаль, и взор его затуманился. — Они умерли в год, когда напали персы, друг за другом, за два дня. Я проследил, чтобы все ритуалы были исполнены, и молился за них.
— Киллер, — сказала она, — я очень устала. Мы можем перенести этот разговор на какой-нибудь другой день?
— Я постараюсь побыстрее, — заверил он ее зловеще.
Киллер неожиданно пошатнулся, и она схватила его за плечи, чтобы он не упал. Его зрачки закатились… кровь из уха… болезненный румянец, тяжелое дыхание, двоится в глазах — все симптомы!
— Боже мой, мальчик! — поперхнулась она. — Ты шатаешься с раскроенным черепом!
Она помогла ему добраться до кровати, и он рухнул на одеяло. Она подняла его ноги, поправила голову на подушке и прикоснулась ко лбу — печка!
— Лежи здесь, Ахиллес! — скомандовала она. — Я позову кого-нибудь на помощь, и мы доставим тебя в Больницу.
Она повернулась, но, не сделав и двух шагов, услышала его «Подожди!»
Она застыла.
— Иди сюда!
Если он позовет меня к себе в постель…
Почти невольно она вернулась к кровати, отчаянно дрожа, и заглянула в его ухмыляющееся лицо.
Та же улыбка, что у Грэма… прямой греческий нос… бычьи плечи Грэма, темные кудри, разметавшиеся по подушке, как… как… как у Алана! Почему она не заметила этого раньше? Нет, конечно, заметила — вот почему она бросилась ему на помощь, вот почему не оттолкнула его, когда он протягивал к ней руки, вот почему посмела устроить ему нагоняй из-за Клио… вот почему ей хотелось иногда выпороть его как Сидорову козу.
— Алан?
— Да, мама.
Она без сил опустилась на кровать.
— Как? Что?
— Оракул мне все рассказал, — сказал он, беря ее за руку. — Он знал, что ты останешься, а папа — нет. Он запретил мне говорить с ним или рассказывать это тебе, пока он не уедет. Я пытался, но язык меня не слушался…
Они все совсем забыли про Алана. Все время, что она находилась в доме Оракула и что она разговаривала потом с Грэмом и Мейзи, никто из них даже не вспомнил, что детей двое; только Лейси. Вот вам снова магия!
Соломоново решение: поделите детей.
— Я упал в Аркадии, — сказал Киллер, продолжая улыбаться. — Вот откуда у меня шрам, тот, что никогда не исчезнет. Это волшебный шрам: я упал, и меня ударил копытом единорог.
Ахиллес — Ал Гиллис. Он смог назвать им свое имя.
— Ох, мой бедный мальчик! — сказала она.
— Чертовски верно, — согласился Киллер и хихикнул. — Крион был тогда с посольством в Спарте; он подобрал меня и взял домой. Я сам не помню этого, конечно. Я пришел испросить у тебя материнского благословения, Ариадна.
Вот и все. Или ты хочешь чего-то еще?
— Ах ты…
Ты — кто? Гадкий хулиган? Герой? Главнокомандующий?
— Я… я очень горжусь своим сыном, — заявила она.
Он был счастлив.
— А я горжусь тем, что у меня такая мама. Оракул сказал мне, что ты спасла Джерри и остальных. Я храбрый воин — наверное, я унаследовал твою храбрость.
Ну да, во время боя меранцев с критскими воинами Грэм оставался с женщинами, возможно, Киллер не очень расстраивался из-за того, что ему не позволили поговорить с отцом.
Какой Киллер — Алан! Она нагнулась и обняла его, и он обхватил ее руками, но осторожно.
— Ты собираешься замуж за Джерри Говарда! — прошептал он ей на ухо, и ей показалось, что она слышит сдавленное хихиканье. — И теперь мне придется звать его папой… да от этого он до гроба будет кипятком писать!
— Да, — тихо прошептала Ариадна в подушку. — Да, так оно и будет.
— Я всегда был маленьким чертенком, правда? — заявил Киллер.
— Я буду молчать.
— Мы все — тоже, Карло, — утешила она его. — Он все решил и за меня.
Собственно, у Карло тоже не было особого выбора, кроме как остаться в Мере, — где еще может чувствовать себя в безопасности разыскиваемый террорист?
— Наверное, мне придется найти себе работу, — заявил он. — Вот забавно!
— Не обязательно, — покачал головой Джерри. — У Киллера тоже нет конкретного ремесла, но неофициально он командует меранской армией. Его никто не назначал, кроме него самого, но ты можешь вступить в его отряд.
Ему всегда нужны хорошие люди.
— Мне тоже так показалось, — заметил Карло.
Джерри снова покраснел — все-таки он очень застенчив.
— Ты вовсе не должен… я хочу сказать, это не обязательно.
Карло пожал плечами.
— У меня есть кое-что, чего он хочет, — что ж, я могу назначать цену, верно?
— Нет, не можешь! — не стерпел Джерри. — С Киллером это не пройдет; не больше, чем твое карате, бесполезное против демонов! — Он неловко покосился на Ариадну. — Послушай! В последний раз, когда я участвовал в Увечье, мы с Киллером играли за разные команды. Я прорвался к Киллеру — у него была уже сломана рука, что немного сравняло шансы, и в придачу на нас навалилось сверху еще восьмеро. Я выдавил ему глаза — прежде чем он сломал мне шею.
— Нет, Джерри! — не выдержала Ариадна. — Что за жуткая жестокость!
Но Карло кивнул.
— Он испытывает всех?
— Непрерывно! — подтвердил Джерри. — Ты выдержишь это? Игры, вылазки на охоту, поединки, Увечье — все это не просто бессмысленное озорство. Он учит, натаскивает, пробует — и испытывает. Вот почему он прожил так долго и спас стольких людей! Черт, да в Мере наберется не одна дюжина людей, готовых все отдать за то, чтобы Киллер взял их с собой на задание, но недостаточно надежных, чтобы он доверял им.
— Заметано, — протянул Карло. — Значит, вызов, мистер Говард?
Это был совершенно новый взгляд на Киллера, и Ариадне припомнился лес приветственных рук на улицах.
Джерри сам смутился горячности, с какой он говорил все это, но его спасло появление нового лица. Он посмотрел через плечо Ариадны и улыбнулся.
— Вот идет твоя хозяйка. Заглядывай завтра.
Он представил Карло хорошенькой девушке — та зарделась и потупилась, но через минуту, уходя с Карло, уже хихикала его шуткам, а его рука лежала на ее талии.
— Видела? — спросил Джерри. — Дай этому парню лет десять, и все может повернуться очень даже интересно! Я уж думаю, не повстречал ли Киллер наконец достойного напарника?
Или свою смену, подумала Ариадна, но промолчала.
Оставались еще Грэм и Мейзи. Они сидели на одной из скамеек, глядя друг другу в глаза. Мейзи, казалось, сейчас лишится чувств. Джерри подобрал свой критский шлем и направился к ним.
— Прошу прощения, что помешал, — произнес он, — но мне было сказано проводить вас в гавань.
Грэм посмотрел на него, потом на Ариадну, потом улыбнулся.
— Поздравляю! — сказал он.
Неужели это так заметно? Впрочем, какая разница?
— Спасибо, Грэм, — откликнулась она. Он покраснел — нет, в самом деле покраснел!
— Ариадна… знаешь, мне кажется, я сейчас, что называется, заново родился. Джерри, нам в Штатах так нужен ваш Оракул: мы могли бы избавиться от кучи психиатров, и полисменов, и… да, и адвокатов вкупе со священниками. Ариадна, я должен просить у тебя прощения, хотя как я могу…
Нет, это действительно становилось забавным. Пять дней назад она, наверное, впала бы в истерику. Теперь она испытывала к нему скорее жалость. Правда, остановить раскаявшегося Грэма было так же трудно, как раньше Грэма агрессивного, но это ей почему-то даже нравилось. Они вчетвером начали спускаться по лестнице к Больнице; она пристроилась к Мейзи, предоставив Джерри внимать излияниям заново рожденного Грэма.
Впрочем, Мейзи была ненамного лучше. Ее беседа с Оракулом оказалась совсем короткой, но вполне приятной, хотя она то и дело повторяла, что сразу по возвращении должна покаяться своему духовнику. Правда, добавила она, Оракул сказал ей, что она забудет обо всем, что связано с Мерой, — как будто этого и не было в ее жизни. Как можно покаяться в том, чего не происходило, осталось для Ариадны загадкой.
Они спустились по Горной Тропе. Ей еще предстоит запомнить все эти названия. А потом эта длинная лестница…
Она поинтересовалась, как можно попасть на корабле в Колорадо — даже для Оракула это требовало немалой изобретательности. Мейзи порозовела и ответила, что у них будет своя каюта, и что они смогут плыть сколько захотят, и что ей всегда хотелось попутешествовать на парусном корабле. И если верить Оракулу, как только они в третий раз займутся любовью, они проснутся в своей постели на ранчо накануне дня, на который Ариадна планировала свое похищение — которого теперь не произойдет.
Это звучало очень соблазнительно, словно это выдумали специально для Мейзи.
Не ершись так! Мейзи довелось столько вынести; она вполне заслужила награду. Возможно, Оракул принял мудрое решение, хотя, судя по тому, как Мейзи с Грэмом липнут друг к другу, путешествие обещает быть недолгим.
Столярная… Пивные Ряды… Она пыталась запомнить все завлекательные лавки, манящие соблазнительными ароматами кафе и пекарни, утопающие в цветах скамейки для отдыха, сияющие изумрудной зеленью скверы, но Джерри то и дело отвлекал ее, знакомя все с новыми своими друзьями, причем с такой гордостью, будто сам изобрел ее.
Мейзи непрерывно лопотала о переменах в Грэме, об обещаниях, что он ей надавал, о том, как они будут заботиться о Лейси — и вдруг сообразила, что Ариадна никогда не увидит больше Лейси, и весь остаток пути до Тропы Рыболова всхлипывала.
— Ну вот, — произнес Джерри, останавливаясь перед большой дверью слоновой кости и протягивая Ариадне свой шлем из кабаньих клыков. Он заметил, что Мейзи слегка утомила ее своей болтовней. — Ты бы освоилась в доме, а я скоро вернусь?
Ариадна кивнула.
— Я ужасно устала. Вы не обидитесь, если я распрощаюсь с вами здесь?
Грэм расплылся, как подогретая пастила.
— Тогда, может, поделимся радостными новостями, милая? — предложил он, и Мейзи из розовой стала пунцово-красной.
— Чудесно! — произнесла Ариадна как могла более искренне.
Мейзи самодовольно улыбнулась:
— Я только догадывалась — но Оракул никогда не обманывает, вы сами говорили. Он сказал, это мальчик. Он даже назвал мне точный день.
Рукопожатия, объятия…
— И у меня будет сын! — торжествовал Грэм, почти не намекая на то, что его вторая жена более состоятельна в качестве матери, чем первая.
Потом последовали еще объятия и поцелуи, и Ариадна поднялась на крыльцо с критским шлемом под мышкой, послала Мейзи последний воздушный поцелуй и вступила в дом Джерри.
***
Гостиная понравилась ей — именно такую она ожидала от Джерри: безупречного вкуса, но без нарочитости. Тысячи книг, говорил он, и их здесь действительно были тысячи. Ничего, ей некуда спешить… вечное счастье? Потребуется лет сорок, чтобы свыкнуться с самой этой мыслью.Она чувствовала себя совсем разбитой — ничего удивительного, это после дня, начавшегося в тюрьме мифического Крита, продолжившегося смертельными поединками и предложениями руки и сердца… Добрая любящая жена должна была бы приготовить мужу обед, но она не собиралась исполнять эту роль.
Все равно он ест по большей части вне дома, он сам говорил. Она просто посидит и подождет его.
Все же тишина не успокаивала: слишком уж ее взвинтили события дня.
Голова шла кругом. Надо же, переплести столько книг — вот это работа!
Бедный Джерри… как ему спится? Слышит ли он в ночной тишине последние мольбы Смит-Вильямса сквозь треск переговорного устройства? Не в этом ли объяснение его бесконечным играм и работе, отчаянным поискам счастья?
А Киллер, как-то изменивший собственным стандартам доблести при Фермопилах? Киллер с его бесконечными бравадой и похотью — не ищет ли он лишь измождения, чтобы похоронить восстающих ночами из могил мертвецов?
А она сама, оставившая ребенка моральному уроду и бестолковой девице, она, отказавшаяся от музыки ради материнства, а потом испортившая все и потерявшая и то, и другое, — не будут ли и ей являться в часы одиночества призраки того, что могло бы быть?
И эта Мера, которую ее вынудили выбрать, что это — вечное счастье или вечное сожаление?
Может, Мейзи не так уж и не права.
О Лейси!
И Грэм. Черт бы его побрал! Эти его последние слова: «У меня будет сын…» — они не давали ей покоя.
Соломоново решение. Что хотел Оракул сказать этим? Уж не то ли, что Ариадну поделят пополам Джерри и Киллер?
Не в силах усидеть на месте, она встала и пошла осматривать дом.
Большие двойные двери вели в заваленную инструментами, заполненную запахами клея и кожи мастерскую — это, должно быть, другой Джерри, тот, что прячется за смущением. Другая дверь вела в холл, куда открывались еще две двери и впечатляющая винтовая лестница. Внутри дом казался гораздо больше, чем снаружи, — возможно, это тоже магия. Она обнаружила кухню и ванную, обе старомодные, но вполне сносные; потом поднялась по лестнице и оказалась в потрясающей спальне с роялем. Комната представляла собой дизайнерский шедевр
— вся в голубых и золотых тонах, такая, какую она пыталась — безуспешно — обставить у Грэма, пока его процветание не заставило их переехать из городской квартиры на более престижное ранчо.
Чего бы она ни искала бессознательно, этого здесь не было.
Она подошла к кровати, потрогала матрас и собралась уже посмотреть, что находится за еще одной дверью — должно быть, еще ванная, — когда дверь за ее спиной со щелчком закрылась.
У двери стоял Киллер.
Меньше всего она хотела повстречать Киллера в спальне. Она поспешно отступила от кровати, но задрожала.
Он раскраснелся и взмок от возбуждения. У него на ухе красовалась окровавленная повязка, но, когда он шагнул к ней, на губах заиграла улыбка.
— Очень славная комната, — заметил он, оглядываясь. — Куда симпатичнее, чем при Джерри.
— Ты хочешь сказать, она изменилась? — переспросила она, прекрасно понимая, что он хочет сказать. Держи себя в руках, женщина!
— Я хорошо знаю ее, — озорно сказал он.
— Вряд ли в будущем ты будешь часто ее видеть.
Он напустил на себя обиженное выражение (теперь он подошел к ней и стоял слишком близко), как обычно.
— Это звучит совсем не по-дружески, милая дама. Я добрый друг Джерри и надеюсь, что буду добрым другом и тебе.
— Ты стоишь немного слишком близко, Киллер, — заметила она, отступая на шаг. — Джерри говорил мне, что ты понимаешь, когда тебе говорят «нет». Это правда?
Он снова приобрел на мгновение этот свой томный вид.
— Ты не откажешь мне. — Он снова придвинулся ближе, и снова она отступила.
Неужели не откажет? Она очень опасалась его гипнотического обаяния, физически подавляющей гиперсексуальности, исходящей от него психической энергии абсолютно бесстрашного человека. Киллер прямолинеен, подумала она; если уж он положил на кого глаз, он целиком концентрируется только на нем.
Он исходил жаром и вспотел. Она вспомнила их поцелуй после того, как он убил Минотавра… Смени тему.
— Карло сильно покалечил тебя?
— Нет. Пара ребер и разбитая голова. У меня двоится в глазах, но вы обе одинаково прекрасны. Ты причиняешь мне больше боли. У тебя есть то, что мне нужно, милая дама, что-то, что мне очень нужно.
— Нет! — Черт, еще не хватало срываться на визг, но это его прерывистое дыхание и раскрасневшееся лицо нервировали ее. Он казался чертовски доволен собой.
Он нахмурился с наигранной обидой, сделав еще шаг вперед.
— Но это тебе самой будет приятно! И скажи, зачем ты так рисковала ради меня сегодня? Тебе же ничто не грозило в повозке. Должно быть, ты ко мне неравнодушна. — Он с надеждой оскалился.
— Будь я проклята, если знаю, — честно призналась она. — Почему бы тебе не спросить Оракула? — Она попробовала шагнуть мимо него к двери, и он заступил ей дорогу. В глазах его появилось странное выражение.
— Оракул поведал мне сегодня много очень странных вещей. Но не из любви, нет?
— Нет, не из любви, — вздохнула она. — Ты славный парень, Киллер, но…
— Но ты любишь Джереми Говарда? — улыбнулся он. — Я тоже люблю его. Он сильный и мягкий одновременно. Мне хотелось бы больше походить на него.
А Джерри Говарду, как она подозревала, хотелось бы больше походить на Киллера. Она тоже улыбнулась.
— Ты в этом уверен?
Киллер искренне кивнул.
— Это правда. Ты одернула меня сегодня — насчет Клио, — и я тебе тоже благодарен за это. Ты поможешь мне еще?
Ого, да это новая линия. У этого парня больше линий, чем у телефонной компании. И телефона она больше никогда не увидит…
Она не ответила, и Киллер взял ее за руки. Она сделала еще шаг назад и наткнулась на рояль. Отступать некуда — это ее последняя линия обороны. Ну когда же вернется Джерри?
— Тебе известно, что я сирота? — спросил Киллер, не отпуская ее рук.
Глаза его почему-то бегали.
Ну что еще? Теперь он меняет тему.
— Право же! — Она попыталась высвободить руки, но он держал крепко. — Твои родители умерли уже две с половиной тысячи лет назад!
Он серьезно покачал головой.
— Я всегда знал, что Крион и Астиаспа не настоящие мои родители, слишком уж старыми они были. Но они стали мне нежными и любящими родителями. Они научили меня повиноваться богам и служить моему полису. — На мгновение он застыл, глядя куда-то вдаль, и взор его затуманился. — Они умерли в год, когда напали персы, друг за другом, за два дня. Я проследил, чтобы все ритуалы были исполнены, и молился за них.
— Киллер, — сказала она, — я очень устала. Мы можем перенести этот разговор на какой-нибудь другой день?
— Я постараюсь побыстрее, — заверил он ее зловеще.
Киллер неожиданно пошатнулся, и она схватила его за плечи, чтобы он не упал. Его зрачки закатились… кровь из уха… болезненный румянец, тяжелое дыхание, двоится в глазах — все симптомы!
— Боже мой, мальчик! — поперхнулась она. — Ты шатаешься с раскроенным черепом!
Она помогла ему добраться до кровати, и он рухнул на одеяло. Она подняла его ноги, поправила голову на подушке и прикоснулась ко лбу — печка!
— Лежи здесь, Ахиллес! — скомандовала она. — Я позову кого-нибудь на помощь, и мы доставим тебя в Больницу.
Она повернулась, но, не сделав и двух шагов, услышала его «Подожди!»
Она застыла.
— Иди сюда!
Если он позовет меня к себе в постель…
Почти невольно она вернулась к кровати, отчаянно дрожа, и заглянула в его ухмыляющееся лицо.
Та же улыбка, что у Грэма… прямой греческий нос… бычьи плечи Грэма, темные кудри, разметавшиеся по подушке, как… как… как у Алана! Почему она не заметила этого раньше? Нет, конечно, заметила — вот почему она бросилась ему на помощь, вот почему не оттолкнула его, когда он протягивал к ней руки, вот почему посмела устроить ему нагоняй из-за Клио… вот почему ей хотелось иногда выпороть его как Сидорову козу.
— Алан?
— Да, мама.
Она без сил опустилась на кровать.
— Как? Что?
— Оракул мне все рассказал, — сказал он, беря ее за руку. — Он знал, что ты останешься, а папа — нет. Он запретил мне говорить с ним или рассказывать это тебе, пока он не уедет. Я пытался, но язык меня не слушался…
Они все совсем забыли про Алана. Все время, что она находилась в доме Оракула и что она разговаривала потом с Грэмом и Мейзи, никто из них даже не вспомнил, что детей двое; только Лейси. Вот вам снова магия!
Соломоново решение: поделите детей.
— Я упал в Аркадии, — сказал Киллер, продолжая улыбаться. — Вот откуда у меня шрам, тот, что никогда не исчезнет. Это волшебный шрам: я упал, и меня ударил копытом единорог.
Ахиллес — Ал Гиллис. Он смог назвать им свое имя.
— Ох, мой бедный мальчик! — сказала она.
— Чертовски верно, — согласился Киллер и хихикнул. — Крион был тогда с посольством в Спарте; он подобрал меня и взял домой. Я сам не помню этого, конечно. Я пришел испросить у тебя материнского благословения, Ариадна.
Вот и все. Или ты хочешь чего-то еще?
— Ах ты…
Ты — кто? Гадкий хулиган? Герой? Главнокомандующий?
— Я… я очень горжусь своим сыном, — заявила она.
Он был счастлив.
— А я горжусь тем, что у меня такая мама. Оракул сказал мне, что ты спасла Джерри и остальных. Я храбрый воин — наверное, я унаследовал твою храбрость.
Ну да, во время боя меранцев с критскими воинами Грэм оставался с женщинами, возможно, Киллер не очень расстраивался из-за того, что ему не позволили поговорить с отцом.
Какой Киллер — Алан! Она нагнулась и обняла его, и он обхватил ее руками, но осторожно.
— Ты собираешься замуж за Джерри Говарда! — прошептал он ей на ухо, и ей показалось, что она слышит сдавленное хихиканье. — И теперь мне придется звать его папой… да от этого он до гроба будет кипятком писать!
— Да, — тихо прошептала Ариадна в подушку. — Да, так оно и будет.
— Я всегда был маленьким чертенком, правда? — заявил Киллер.
ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА
Может Ахиллес на самом деле оказаться Алом Гиллисом? В пользу этого говорит только его собственная ссылка на Оракула. И если это так, почему он помнит по-английски всего несколько слов и как его занесло в Аркадию?
Одна моя знакомая убеждает меня, что в детстве она свободно говорила по-арабски, но от отсутствия практики совсем его забыла. Если учесть, что теперь, будучи взрослой, она не знает по-арабски ни слова, выходит, язык можно забыть.
Сложнее с географией. Прямая линия, проведенная от Крита в 2000 г. до н.э. до западной части Североамериканского континента приблизительно в 2000 г. н.э., даже близко не проходит от Греции классической эпохи — в этом легко убедиться, проставив точки на четырехмерном графике. Тем не менее ведущие специалисты по миграциям единорогов утверждают, что они обычно летают не по прямой, но по большой дуге. Таким образом, они вполне могли приземлиться на отдых в Аркадии, так что с точки зрения географии мы также не можем опровергнуть утверждения Киллера.
Лично я бы не стал спорить с Киллером, утверждай он даже, что он — три принцессы Серендипских.
Отец Юлиус прав, утверждая, что единороги являлись на заре христианства символом Христа. С этой должности их сместили в тринадцатом веке, но это случилось уже после его земной жизни.
Идея сделать Астерия демоном принадлежит лично мне. Для античных греков он был самым обыкновенным отпрыском женщины и быка, хоть и жил в Лабиринте, питаясь человечиной. Как это удавалось ему с его жвачными зубами, науке осталось неизвестным; впрочем, возможно, это проще, чем переваривать сено человеческим желудком.
Настоящий, имевший место в реальном мире, дворец в Кноссе, как выяснилось в процессе раскопок, занимал площадь в несколько акров и достигал в высоту пять этажей. В те годы по производимому впечатлению и размерам с ним не могло сравниться в Древней Греции ничто. Легенда о Лабиринте и Минотавре, возможно, обязана своим происхождением какому-то древнегреческому туристу, заблудившемуся в чертогах и наткнувшемуся, свернув за очередной угол, на жреца в бычьей маске. Выражаясь словами Киллера, от этого он вполне мог до гроба писать кипятком, доказательством чему служит то, что легенда жива до сих пор.
Матерью Астерия, особой, питавшей пристрастие к быкам, была Пасифая, супруга царя Миноса. Ариадна — та, что помогла Тезею, — являлась дочерью Миноса и Пасифаи и, следовательно, приходилась Астерию сводной сестрой.
Занятная была семейка.
У страны вечной молодости столько названий, что я оказался в изрядном затруднении, не зная, какое выбрать. В конце концов я сам придумал еще одно: Мера, как сокращение от «ХИМЕРЫ». Совершение в меранском духе все словари, в которые я полез за справками, расходились в трактовке слова «ХИМЕРА», но три основные таковы:
1. В античной мифологии — огнедышащее чудовище, наполовину лев, наполовину коза, наполовину змея.
2. Невозможное, невообразимое сочетание вещей. Ничего не могу сказать и оставляю это на милость критиков.
3. Мираж, недосягаемая мечта. Какая досада! Но говорил же Джерри, что Мера всегда рядом, но вне пределов видимости. Что до меня, я намерен продолжать поиски. До встречи там.
Ваш Д.Д.
Одна моя знакомая убеждает меня, что в детстве она свободно говорила по-арабски, но от отсутствия практики совсем его забыла. Если учесть, что теперь, будучи взрослой, она не знает по-арабски ни слова, выходит, язык можно забыть.
Сложнее с географией. Прямая линия, проведенная от Крита в 2000 г. до н.э. до западной части Североамериканского континента приблизительно в 2000 г. н.э., даже близко не проходит от Греции классической эпохи — в этом легко убедиться, проставив точки на четырехмерном графике. Тем не менее ведущие специалисты по миграциям единорогов утверждают, что они обычно летают не по прямой, но по большой дуге. Таким образом, они вполне могли приземлиться на отдых в Аркадии, так что с точки зрения географии мы также не можем опровергнуть утверждения Киллера.
Лично я бы не стал спорить с Киллером, утверждай он даже, что он — три принцессы Серендипских.
Отец Юлиус прав, утверждая, что единороги являлись на заре христианства символом Христа. С этой должности их сместили в тринадцатом веке, но это случилось уже после его земной жизни.
Идея сделать Астерия демоном принадлежит лично мне. Для античных греков он был самым обыкновенным отпрыском женщины и быка, хоть и жил в Лабиринте, питаясь человечиной. Как это удавалось ему с его жвачными зубами, науке осталось неизвестным; впрочем, возможно, это проще, чем переваривать сено человеческим желудком.
Настоящий, имевший место в реальном мире, дворец в Кноссе, как выяснилось в процессе раскопок, занимал площадь в несколько акров и достигал в высоту пять этажей. В те годы по производимому впечатлению и размерам с ним не могло сравниться в Древней Греции ничто. Легенда о Лабиринте и Минотавре, возможно, обязана своим происхождением какому-то древнегреческому туристу, заблудившемуся в чертогах и наткнувшемуся, свернув за очередной угол, на жреца в бычьей маске. Выражаясь словами Киллера, от этого он вполне мог до гроба писать кипятком, доказательством чему служит то, что легенда жива до сих пор.
Матерью Астерия, особой, питавшей пристрастие к быкам, была Пасифая, супруга царя Миноса. Ариадна — та, что помогла Тезею, — являлась дочерью Миноса и Пасифаи и, следовательно, приходилась Астерию сводной сестрой.
Занятная была семейка.
У страны вечной молодости столько названий, что я оказался в изрядном затруднении, не зная, какое выбрать. В конце концов я сам придумал еще одно: Мера, как сокращение от «ХИМЕРЫ». Совершение в меранском духе все словари, в которые я полез за справками, расходились в трактовке слова «ХИМЕРА», но три основные таковы:
1. В античной мифологии — огнедышащее чудовище, наполовину лев, наполовину коза, наполовину змея.
2. Невозможное, невообразимое сочетание вещей. Ничего не могу сказать и оставляю это на милость критиков.
3. Мираж, недосягаемая мечта. Какая досада! Но говорил же Джерри, что Мера всегда рядом, но вне пределов видимости. Что до меня, я намерен продолжать поиски. До встречи там.
Ваш Д.Д.