Дункан Мак-Грегор. Конан и призраки прошлого

   Звон кружек и хмельной гомон мгновенно излечили всех от дурного настроения. Расчистив себе место за длинным столом, они живо уселись и потребовали баранины с бобами и пива -- столько, сколько осталось еще в хозяйском погребе после нашествия нынешних посетителей. Делая столь роскошный заказ, Леонсо небрежным жестом бросил слуге пять золотых, после чего лицедеи из никому не известных оборванцев превратились в самых желанных гостей: слуга ринулся исполнять приказание и вскоре сочные куски, обмазанные острым ароматным желе, начали исчезать в бездонных глотках голодных шутов, куда рекой заливалось и свежее, на удивление хорошее пиво.
   Первым насытился Сенизонна. Рыгнув, он откинулся на спинку скамьи, упер в край стола колено, обтянутое черной кожей штанов, и лениво, с расстановкой сказал:
   -- Не нравится мне здесь, парни. Дерьмовая забегаловка, да и кормят погано...
   -- Ну и скотина ты! -- с изумлением покачал головой Агрей. -Мадо, ты к нему поближе... Двинь ему в лоб от меня...
   -- Заткнись, Агрей! -- Леонсо поджал губы, мрачно глядя в стол. -- Надоели, Митрой клянусь... Так надоели!
   -- Знаешь, отец, -- запальчиво начал Енкин, но в тот же миг тяжелая рука Леонсо с размаху врезала ему по шее и он слетел со скамьи прямо под ноги слуге, с радостной улыбкой спешившему обслужить богатых гостей вторично. Огромный кувшин пива, выскользнув из рук парня, довершил наказание непочтительному сыну, разбившись со звоном о его голову и облив при этом жидкостью, обычно предназначавшейся для иной цели. Обиженно скуля, Енкин поднялся и снова сел рядом с отцом, на этот раз не поднимая глаз от своей тарелки.
   Заваривший эту кашу Сенизонна молчал, стараясь не замечать злобных взглядов собратьев по ремеслу. Весь вид его тем не менее говорил о прекрасном настроении, и Мадо, не выдержав, сильно ущипнул его за бок, надеясь, что грустный красавец из страха перед Леонсо орать не станет. Так и получилось: Сенизонна позеленел от боли и злости, но не издал ни звука. Удовлетворенный восстановленной им справедливостью, рыжий вернулся к недоеденному куску баранины и вонзил в него мелкие крепкие зубы, в глубине души искренне сожалея, что не может сделать то же самое с носом или ухом грустного красавца.
   -- Балаган? -- вежливо осведомился краснолицый здоровяк, сидящий за соседним столом и потягивающий пиво из огромной кружки.
   -- Ну? -- мрачно ответствовал Ксант.
   -- Гельде, -- представился краснолицый всем, не обратив никакого внимания на старшего сына Леонсо. -- Хозяин здешнего балагана. Давно в Тарантии?
   -- Только приехали, -- благодушно сообщил наконец набивший вместительное брюхо толстяк Улино. -- А тебе что за дело до нас, бородавка на заднице Нергала?
   -- Верно, хочет, чтобы мы убрались отсюда, -- пробурчал Мадо.
   -- Пусть сам убирается, -- выплюнул Сенизонна, трепеща ноздрями. -- Подонок!
   -- Козел, -- покраснев, тихо добавил Играт и поперхнулся под удивленным взглядом Леонсо.
   -- Вы подонки и козлы, -- спокойно парировал Гельде, нисколько не обидевшись. -- С третьим балаганом толкую... Чего только не наслушался! Митра свидетель -- я вам рад. Я люблю Тарантию, и чем больше шутов будет на Митрадесе, тем лучше. Слышали о Паллантиде? Он капитан Черных Драконов -- гвардейцев нашего короля. Так вот он был у меня позапрошлым днем, побеседовали...
   Леонсо внимательно слушал краснолицего здоровяка, в душе радуясь возможности хотя на время переселиться под крыло здешнего и, кажется, весьма надежного человека.
   -- Мы с ним договорились так: как только король заканчивает свою речь, обращенную к гражданам славной Аквилонии, лицедеи из всех балаганов поднимают вверх луки и пускают в небо стрелы с разноцветными лентами. Должно быть очень красиво.
   -- Про стрелы мы и без тебя знаем, -- проворчал Михер. -- На великих праздниках это всегда было... Лучше скажи, какое место на площади будет наше?
   -- Не хуже других.
   -- А если я не умею стрелять из лука? -- поинтересовался Кук. -- Тогда как?
   -- Стреляют пятеро, не больше. Да и не такая уж это наука -оттянул да отпустил.
   -- Ну, парни, кто будет стрелком? -- Леонсо по очереди оглядел каждого, но добровольцев пока не находилось. -- Агрей! Ты умеешь, я знаю! Агрей пожал плечами, кивнул.
   -- Агрей первый. Кто еще? Сенизонна?
   -- Ма-агу, -- протянул грустный красавец. -- И оттяну, и отпущу...
   -- Тьфу! -- в сердцах сплюнул Леонсо и обратился к рыжему. -А ты, Мадо?
   -- Согласен, -- коротко ответил тот.
   -- Михер?
   -- Не умею и не хочу.
   -- Лакук?
   -- О, не-ет... Прошу тебя, Леонсо, только не я.
   -- Гуго, Улино, Зазалла? Толстяки дружно замотали головами в знак протеста.
   -- Ксант?
   -- А чего ж не пострелять?
   -- Енкин?
   -- Нет.
   -- Играт? Вряд ли... Ладно, пятым буду я, -- с досадой заключил Леонсо и, показывая пальцем на каждого стрелка, еще раз перечислил их Гельде: -- Сенизонна, Мадо, Агрей, Ксант и я. Устраивает?
   -- А мне что? -- удивился краснолицый. -- Ты только запиши всех, если умеешь. Паллантид велел список подать.
   -- Сделаю.
   -- Ну, а теперь пойдем, потолкуем? -- Гельде подмигнул Леонсо и потянул его за рукав.
   -- Зачем это? -- подозрительно спросил Леонсо, все же поднимаясь со скамьи.
   -- Не бойся, не съем, -- засмеялся краснолицый, встал, и не оглядываясь, неторопливым шагом пошел к выходу, будучи уверенным, что хозяин балагана следует за ним.
   * * *
   На улице, где фонарщики уже спешили зажечь огни фонарей, было совсем темно. Лишь в свете факела обходчиков Леонсо увидел на несколько мгновений лицо Гельде, неуловимо преобразившееся. Теперь он был подтянут, собран и серьезен; в серых глазах его появился жесткий блеск, а губы подобрались в тонкую нитку, отчего все мускулы лица напряглись и оно стало похожим на маску. Леонсо невольно поежился, ругая себя за ненаблюдательность -- в прежние времена таких промахов он не допускал.
   -- Ну вот что, приятель. Я точно знаю, что в твоем балагане один ублюдок мечтает направить свою стрелу не в небо, а в грудь нашего короля. И кажется, я даже понял, кто это.
   -- Что ты мелешь? -- пораженно отшатнулся Леонсо. -- Мои лицедеи -- парни простые. Какое им дело до вашего короля? Они его и в глаза никогда не видали!
   -- Я знаю, что говорю!
   -- Врешь, собака!
   -- Дурень, ты послушай... А, что с тобой толковать! Запомни одно -- если стрела ублюдка вонзится в грудь нашего короля -- тебя повесят вместе с ним! Теперь я тебя убедил?
   -- Нет! -- твердо сказал Леонсо, повернулся и пошел обратно. Странные слова Гельде -- кто же он такой на самом деле? -- поразили его до глубины души. Он и на миг не сомневался, что краснолицый говорил правду. Присев за дверью кабака, Леонсо подпер голову рукой и принялся размышлять. Он перебирал в уме всех своих парней, но никак не мог указать на кого-то одного -- убийца. Нет! Все они временами бывают глупыми, смешными, злыми и даже подлыми, но... Вся натура Леонсо восставала против обвинения кого бы то ни было в злодейском убийстве. Он понимал, когда люди гибли на поле боя -- жизнь есть жизнь, и бой есть бой, -- но когда некто брал на себя право бога распоряжаться жизнью, да еще чужой жизнью -- этого он понять не мог.
   -- Леонсо... Где ты? Леонсо...
   Знакомый голос... Хозяин балагана поднял голову, силясь разглядеть в ночной мгле человека; тихие, осторожные шаги приблизились, затем снова отдалились...
   -- Леонсо... -- вдруг прошептал кто-то совсем рядом. -- Где ты?
   Он узнал наконец этот голос. Облегченно вздохнув, он кивнул невидимке и хрипло ответил:
   -- Я здесь. Иди сюда, помоги мне встать...
   Леонсо не ощутил удара. Он лишь почувствовал, как в груди поднимается горячая, обжигающая волна... Потом рот его наполнился соленой влагой, а в глазах вспыхнули яркие красные огоньки... Он удивленно прошептал имя убийцы пересохшими в одно мгновение губами и вдруг внутри его словно что-то разорвалось... Леонсо качнулся, закатив глаза, и повалился на грязный пол, прямо в собачью лужу... В тот же миг с неба упала яркая серебряная звезда -- он мелко задрожал, словно услышав в тишине звенящий ее полет -- и умер.
   * * *
   Этей едва дождался, когда сухопарый, с редкой козлиной бородкой блонд закончит задавать им свои ублюдочные вопросы. Он смотрел на лицедеев с нескрываемым презрением, и стрелку безумно хотелось направить лезвие своего верного клинка в его тощую шею. И он, может быть, не сумел бы сдержаться, да только кинжал его остался в груди Леонсо... Леонсо... Жаль, что пришлось отправить его на Серые Равнины... Немало дорог прошли они вместе... Но краснорожая скотина наверняка поведала ему нечто такое, отчего великолепный план мести мог сорваться, а сам стрелок оказался бы в руках палача. Этей сразу понял, что этот парень Гельде не только хозяин здешнего балагана, но и -- он готов был поклясться бровями Эрлика -- доноситель, то есть слуга грязного варвара, что уже заслуживало смерти!
   Он тихо засмеялся, припомнив, как забулькал и захрипел краснолицый, когда кинжал Этея быстро и плавно перерезал ему горло. Он мгновенно оказался по щиколотки в крови. А на руках стрелка, на одежде -ничего, ни одного пятнышка! Этому трюку он научился у Пантедра, зуагирского недоумка, который обожал смотреть на кровь, но не выносил ее на себе.
   Колени Этея вдруг ослабли; он криво ухмыльнулся дрожащими губами, вцепился пальцами в икры и начал с силой массировать их, надеясь, что судорога отступит. И на сей раз у него получилось. Видимо, два убийства подряд все-таки принесли ему силы, как то бывало и прежде. Откинувшись на грязный ворох соломы, лежащей на дне повозки, он тщательно облизал губы твердым языком, с удовлетворением отмечая, что и дрожь, подобно судороге, отходит, и глубоко вздохнул. Надо спать. На рассвете -- а до этого времени осталось совсем чуть -- всю братию вызвали в кабинет блонда, где сухопарая крыса снова задаст им свои ублюдочные вопросы, а угрюмые стражники будут вожделенно ждать подходящего момента, чтобы врезать сапогом по заду поганому шуту.
   Но и это можно стерпеть, если месть осуществится, если киммериец со стрелой в груди уйдет наконец на Серые Равнины... Этей даже вспотел, представив себе такую великолепную картину -- Митрадес, кругом толпа (вонючие свиньи, чтоб их всех к Нергалу в пасть), крики, смех, песни... И вот стрелки из балаганов поднимают к небу свои луки... разноцветные ленты, привязанные к стрелам, трепещут, щекочут лицо... Толпа в ожидании зрелища замирает и..."О, Митра! О, великий и светлый... ("и Эрлик тоже!" -- торопливо добавил Этей) Неужели не позволено будет мне испытать подобного восторга?" Он до боли закусил губу, чувствуя, как из глаз потекла влага и, не в силах сдержаться, всхлипнул.
   -- Не надо... Мягкая рука провела вдруг ласково по его мокрой от слез щеке. Велина! Смешная девчонка... Она решила, что он горюет о Леонсо!
   -- Не надо, слышишь? Его уже нельзя вернуть. Я думаю, так хотел Митра... Хотя... Я сама бы загрызла того, кто это сделал!
   -- Наверняка, какой-нибудь бродяга, -- отозвался Этей слабым голосом, безумно веселясь в душе. -- Их тут столько шатается... Хотят поживиться на Митрадесе...
   -- Как и мы...
   -- Как и мы, -- равнодушно согласился он.
   Велина вытянула из кучи длинную соломину и сунула ее в рот. Задумчиво уставясь в самое ухо стрелку, она помолчала немного, потом тихо и странно произнесла:
   -- А вдруг это кто-то из нас?
   -- Да ты что? -- возмутился Этей. -- Кому нужно? Леонсо был строгий, но справедливый хозяин. Его все любили... Нет, Велина. Мы псы и ублюдки, я знаю, но убийц среди нас нет!
   Стрелок сказал последние слова так твердо, так уверенно, что на миг сердце его защемило от гордости за себя и своих собратьев; но со следующим же вздохом он осознал комичность этого чувства и чуть было не расхохотался; крепко зажав рот ладонью, он искоса посмотрел на молодую женщину. Вертикальная полоска света -- от уличного фонаря -из прорехи в полотнище повозки тускло освещала ее простое, но милое лицо, на котором Этей прочитал отражение своего мимолетного ощущения: карие глаза ее блестели живой слезой, брови были чуть приподняты, а красивые губы сжаты. Сдерживая смех, он провел рукой по ее бедру, что по очереди ласкали все лицедеи их балагана -- ему опять захотелось поиграть, и хотя сие, несомненно, могло сказаться весьма пагубно для него, он все же не утерпел.
   -- Велина, ты не помнишь, кто выходил из кабака следом за Леонсо?
   -- Когда его позвал этот... Гельде?
   -- Ну да.
   -- Мы все вместе вышли, почти сразу...
   -- А кто первый?
   -- Не помню... Кажется... Кажется, ты. А почему ты спрашиваешь? Ты начал сомневаться в...
   -- Нет-нет, просто я подумал... Может, кто-нибудь из нас видел убийцу? Он должен был быть где-то рядом...
   -- Ты не видел?
   -- Если бы...
   Они снова замолчали, думая каждый о своем. Да, так оно и было на самом деле: только успел стрелок отойти на шаг от тела Леонсо, как на улицу вывалилась вся братия. Он едва не попался. Во всяком случае, Играт наверняка заметил странное выражение на его лице -- их взгляды на мгновение пересеклись, и Этей увидел себя в зрачках ленивого... Блуждающая полуулыбка, дикий блеск в глазах... Он слишком возбудился. Видимо, сказалась болезнь, ослабившая его нервы. Раньше такого с ним не могло случиться... Но Играт -- тупица, он явно ничего не понял. Спустя лишь вздох он споткнулся о ногу Леонсо, наклонился над ним и вдруг заверещал, да так пронзительно, что Этей едва не лишился чувств. Проклятый недоумок... Какого Нергала он прицепился к ним? Жил бы в своей дыре... Тьфу!
   Стрелок забылся и так смачно, с сердцем, сплюнул в солому, что Велина вздрогнула и удивленно посмотрела на него.
   -- Жаль, я не видел его, -- пояснил Этей. -- Глотку бы перегрыз!
   -- И я. Но я все-таки не понимаю, зачем кому-то понадобилось убивать Леонсо и Гельде? Денег у них не взяли и... И они же только познакомились!
   -- Откуда у тебя такая уверенность? Ты знаешь Леонсо года два. А что он делал до того? Где был? С кем? Нет, Велина, вся эта история окутана тайной. И поверь мне, когда все разъяснится, ты будешь очень удивлена...
   Он зря сказал эти слова. Велина широко раскрыла глаза и чуть отодвинулась.
   -- О чем ты? Я не понимаю...
   -- Вздор! -- спохватился стрелок. -- Ты знаешь, Велина, иногда я мелю, что попало. Не смотри на меня так, прошу... Лучше иди ко мне...
   Этей протянул руки и привлек ее к себе. Велина не сопротивлялась. Простая душа ее, на долю мига угнетенная сомнением, сразу приняла оправдание мужчины; она приникла головой к его плечу и так застыла.
   "Прости меня, Белит... Эта женщина тоже нуждается в ласке... как и я... Но когда она целует мои веки, я представляю, что это ты -прекрасная, словно сотворенная Митрой в блаженные мгновения вдохновенного труда -- склонила надо мной голову, и ты шепчешь мне те простые слова любви, что известны и ремесленнику и королю, и крестьянину и нобилю, и честному и бесчестному, и добряку и корыстолюбцу..."
   -- Мне хорошо с тобой, Велина, -- вслух произнес он, гладя ее плечи.
   -- И мне, -- прошептала она.
   И в тот короткий и вечный миг, когда их горячие, влажные тела слились в одно, странная гостья возникла за спиной Велины и перед глазами стрелка. Он осторожно убрал со своего лица пахнущие соломой волосы женщины и взглянул в белые пустые глазницы: там он увидел ночь. Ту самую ночь, о которой мечтал; сердце его радостно забилось и он прошептал: "только потом, после этого... прошу..." Она кивнула -- а может, это лишь показалось ему -- и исчезла. Этей ощутил еле заметные колебания воздуха, потом прошло и это. Тогда он приподнял над собой Велину, с улыбкой посмотрел в ее раскрасневшееся милое лицо и, поймав ответную улыбку, вновь призвал ее к любви...
   * * *
   -- Кто-нибудь из вас выходил из кабака следом за Леонсо и Гельде?
   -- Никто, господин... -- нестройным хором ответствовали лицедеи.
   Они чувствовали себя здесь, в кабинете блонда, весьма и весьма неуютно. У дверей стояли -- как и предполагал Этей -- угрюмые стражники, кои успели уже поддать под зад Михеру и Лакуку и ущипнуть за ту же часть тела Велину. Сам блонд выглядел еще основательнее вчерашнего: одежда его была богата, худые пальцы унизаны великолепными перстнями, а козлиная бородка вызывающе торчала параллельно длинному, острому носу.
   -- Я не буду тратить на вас драгоценное время, подонки! Раскройте свои грязные пасти и поведайте мне все по порядку, иначе я велю повесить всех!
   -- О чем поведать тебе, господин? -- выступил вперед побледневший и вроде даже немного усохший толстяк Улино, взявший пока на себя обязанности старшего. -- Мы готовы. Но, клянусь Митрой, никто из нас не способен на такое дело. Леонсо любили...
   -- Хватит! -- завизжал блонд. -- Говори ты, -- он ткнул пальцем в Сенизонну. -- Кто вышел первым?
   -- Я не помню, господин... -- дрожащим голосом сказал грустный красавец. -- Я не видел...
   -- Ты! -- палец блонда переехал чуть влево и теперь указывал на Енкина. -- Не видел, -- поднял мокрые глаза младший сын Леонсо. -- Ты! -- уничтожающе прошипел блонд, тыча в Мадо. Рыжий съежился. Украдкой он бросил затравленный взгляд на собратьев и, увидев на их лицах выражение тех же чувств, что обуревали и его, прошептал:
   -- Не могу ответить, господин...
   -- Что-о-о? -- взъярился блонд. -- Да я тебе покажу, дерьмо издохшей лошади! Отвечай, кто вышел первым?
   -- Леонсо...
   -- За Леонсо! -- блонд, по всей видимости, уже терял терпение.
   -- Гельде... Или нет, господин, сначала вышел Гельде...
   -- Сейчас я прикажу дать тебе сотню плетей, а потом бросить в клетку со львами... Как тебе это понравится?
   Мадо поперхнулся. Сморщив нос, он опять оглянулся на приятелей, что переминались с ноги на ногу за его спиной. "Скажи ему хоть что-то", -- умоляюще зашептал взмокший от страха Сенизонна. И Мадо сказал:
   -- Следом вышел я. Теперь уже пришла очередь блонда поперхнуться и в изумлении уставиться на рыжего.
   -- Ты?
   -- Я, -- подтвердил Мадо.
   -- Не слушай его, господин, -- взволнованно произнес Михер. -Он шел за мной, а я за толстяком. Только не помню, за каким именно...
   -- Верно, -- кивнул Агрей. -- Мадо шел за Михером, а тот за чьей-то тушей. Но перед тушей, господин, вышло еще двое.
   -- Кто? -- прошипел блонд.
   -- Если бы я знал их, господин, -- смиренно ответил Агрей. -Но я мог зрить только их спины, и скажу тебе точно: раньше я таких спин не видел.
   -- В них было что-то особенное? -- осведомился чуть успокоившийся блонд.
   -- Нет, -- пожал плечами парень. -- Спины как спины... Но не наши, клянусь Митрой.
   -- Кто еще поведает мне о сих спинах?
   -- Я, господин, -- пролепетала Велина.
   -- Ну?
   -- Одна спина была широкая-широкая, и находилась высоко от пола...
   -- Значит, он большого роста, -- глубокомысленно заключил блонд.
   -- Да, -- кивнула Велина и продолжала. -- А другая спина была узенькая-узенькая -- вот вроде нашего Мадо -- и находилась от пола низко.
   -- А этот маленького роста, -- заверил присутствующих блонд. -- Дальше, женщина.
   -- Все, -- потупилась она. -- Больше я ничего не видела.
   -- Тьфу!
   Блонд откинулся на спинку кресла, положив одну руку себе на штаны, а другой поглаживая свою бородку. Он и раньше понимал, что от этих ублюдков толку никакого, кроме вони в кабинете. Они, конечно, не убивали ни Гельде -- жаль его, отличный был доноситель, -- ни второго, как там его... Бродяг понаехало на Митрадес уйма, теперь покою не будет ни днем ни ночью... Была б его воля, запер бы ворота и не пускал никого. А своим бы давал два раза в луну плетей, чтоб знали свое место, отродье Нергала, бычьи хвосты, дерьмо собаки... Блонд вздохнул тяжело, в глубине души страшно гордясь особой своей миссией, благодушно посмотрел на лицедеев, понуро стоявших перед ним, и по-отечески сказал:
   -- Ну, что стоите, дурни? Пошли вон.
   Глава 8.
   Ночное небо быстро светлело. Бледнели и исчезали звезды, нежный розовый свет на горизонте обещал скорое появление ока благого Митры, а с ним и пробуждение всего сущего, начало жизни -- ибо день есть жизнь, что умирает ночью.
   Покинув дом Мгарс, Конан вдохнул прохладный, но уже начинавший теплеть воздух; на улице не было никого, только вдоль зданий черной тенью крался ободранный одноухий кот, настороженно кося по сторонам круглым зеленым глазом. Человек шикнул и кот, замерев на мгновение, потом стремглав бросился прочь, скрылся в узком переулке, откуда вскоре раздалось утробное "мр-рау!" И это тоже была жизнь.
   Запахнувшись в широкую куртку, король двинулся дальше. Пустой город, за вчерашний день пропитавшийся страхом, ненавистью и отчаянием до самых подвалов, лежал перед ним. Конан словно чувствовал беззвучно исторгающиеся из окон и щелей, сочащиеся из стен вопли осиротевших, стоны раненых, но более всего -- страшные проклятья, посылаемые обманутыми, порабощенными людьми тем, кто ступил на их землю так пьяно-весело и кто так бездумно, безжалостно уничтожал все им родное, все близкое... И хотя король отлично знал, что не так уж долго будет продолжаться сей ужас, порожденный царством Нергала, его сердце наполнялось сходными чувствами и те же проклятья бормотал он сквозь зубы теперь, проходя по пустым улицам Хаурана.
   Шемиты появились неожиданно. Конан отскочил в тень, падающую от высокой стены, и подождал, когда они подойдут ближе. Их оказалось пятеро. Порядком нагрузившиеся в одном из многочисленных хауранских кабаков, они подскакивали подобно козлам, но звеня при этом доспехами, заплетающимися языками горланили песню на древнем своем языке и всячески поносили город и его жителей. Все они были высокими, крепкими деревенскими парнями, коих глупость, так часто свойственная молодости, занесла в наемную армию, где работой являлся бой, а ценой каждому -- мелкая медная монета, ибо до золотой доживали далеко не все...
   Конан убрал ладонь с рукояти меча: есть ли сейчас у него -- не капитана гвардии королевы Тарамис, а короля великой Аквилонии -причина и право отнимать жизнь у этих парней? Он усмехнулся сам своим праведным мыслям, пожал плечами, и в этот момент что-то почти забытое шевельнулось в душе, отчего тело покрылось мурашками и взмокло. Он вспомнил... Не нападать первым, не убивать без причины, не поднимать руку на того, кто просит пощады... Да, он помнил. Дар Митры, потерянный так давно и безвозвратно... Жалел ли он о том? Нет. Но с тех пор слова наставника то и дело вторгались в его мысли, заставляя суровую натуру варвара испытывать священный, хотя и весьма кратковременный трепет. Вот и теперь дыхание его на миг перехватило, но затем он снова усмехнулся, отгоняя прочь все бесполезное и только отвлекающее его от реальности, и, дождавшись, когда шемиты скроются за поворотом, пошел дальше, чувствуя себя лишним в этом городе, что был его приютом десять лет назад.
   У храма Митры Конан остановился. Ни души -- хотя край солнца уже показался вдали, за домами. Но ныне жизнь Хаурана была иная, не та, что вчера, а потому и привычное течение ее изменилось; люди боялись покинуть свои жилища, а шемиты, утомленные резней и бурной ночью, храпели в казармах, не ощущая никакого смысла в раннем пробуждении -город принадлежал им.
   Внезапно какой-то шорох почудился королю за стеной храма. Он пригнулся, снова положил руку на эфес, нырнул за высокое крыльцо и там замер.
   -- Наконец-то я нашел тебя... -- ворчливо пробурчал меир Кемидо, выруливая к крыльцу. Длинный светлый балахон его волочился по земле и совсем запылился, крокодилья физиономия еще больше вытянулась, а маленькие глазки посветлели и шныряли по сторонам, такие скользкие, словно крошечные рыбки, и так же не способные стоять на месте. В конце концов старик все же сфокусировал взгляд на Конане и, недвусмысленно скривившись, добавил:
   -- Мой господин...
   -- Где ты был, репейник из хвоста Нергала? -- грозно вопросил король, в глубине души радуясь появлению меира -- ведь это означало его скорое возвращение домой.
   -- Скажи лучше, куда занесло тебя... -- непочтительно огрызнулся старик. -- Ты, именно ты заварил всю кашу. Ну, сдали бы оружие хауранцы... Тебе-то что за дело? И потом, ты покинул меня одного на площади, среди озверевшей толпы! Меня чуть было не растоптали! Пришлось срочно возвращаться в настоящее, а потом снова за тобой. Задал ты мне хлопот, владыка, ох и задал...
   -- Хватит дребезжать, -- оборвал его король. -- Я поступал так, как хотел. А твое дело сопроводить меня теперь обратно. Понял, старая коряга?
   -- Понял, -- смиренно согласился меир Кемидо и со вздохом пригласил Конана к своей руке.
   -- Нет, погоди... -- киммериец оглянулся назад -- туда, где в лучах восходящего солнца блестела крыша дома Мгарс. -- Здесь я еще остался должен кое-кому...
   -- О-о-о, -- простонал старик, -- только не это, прошу тебя. Пойми, долго задерживаться в прошлом нельзя. Это тебе не лес, где ты можешь бродить, сколь угодно твоей неуемной натуре, и не твой дворец, в котором ты живешь. Это прошлое!
   -- А что будет, если я задержусь? -- с интересом осведомился Конан.
   -- Останешься здесь навсегда! И не молодым, а таким, как сейчас. И весь свой прежний путь повторишь заново, не имея ни малейшей возможности изменить даже вздох! Хочешь ты этого? А твои раны? Они зажили, как я вижу. Так вот, скоро они откроются снова, и ты займешь свое место на кресте близ города. Хочешь ты этого?
   Меир Кемидо разволновался; его глазки опять забегали, гневно поблескивая, а тонкие губы явно едва сдерживали ругательства в адрес бестолкового клиента. Конан в досаде треснул кулаком о ладонь. Он понимал, конечно, что старик прав и надо незамедлительно возвращаться. Иначе придется остаться в Хауране и начать жизнь сначала. Нет. Это слишком скучно. Но если он вернется в Тарантию... Как же тогда он узнает, кто убил Мгарс!