– Челнок перевернется! – Ростислав вздохнул. – Ну, пойдем, беда с тобой! Только ты учти, с того конца райские врата тоже не ждут.
– Все лучше, чем на виселицу вверх ногами! – Доброшка оживился и сразу повеселел. Вскочив на ноги, он отряхнул подол и засуетился, пропуская девушек в кладовку, стараясь устранить с их пути все препятствия, норовя одновременно закрыть дверь и поклониться игумену: – Благослови, отец Ливерий, сделай милость! Увидимся или нет, а я твой раб до гроба!
– Бог благословит, чадо! – Отец Ливерий перекрестил всех по очереди, а потом стал прилаживать назад замок на дверь, закрывшуюся за Доброшкой.
Вскоре все четверо уже были в пещерке над берегом. Девушки шепотом стонали, пытаясь отряхнуть с лица, рук и платья прилипшую холодную глину и мокрый песок.
– Аж на зубах скрипит! – возмущалась Забела, старясь вытереть щеку, но только перенося на нее новый песок с руки.
– Ничего, пока целоваться не будем! – в досаде подгонял ее Звонята. – Давай быстрее, уже светает скоро! Ой, а это что за черта вы с собой тащите?
– Да уж не хуже тебя черт! – шипела в ответ Забела. – Водоросли-то сними с ушей, чисто водяной!
– Ой, рубахи на вас белые, увидят с того берега! – Ростислав снял с себя темный плащ и завернул в него Прямиславу.
– А теперь тебя увидят! – шепнула она. – Лучше уж нас – если что, за русалок примут. Еще бы волосы распустить, да мешать будут.
– Пусть лучше девок, это верно! – согласился сзади Доброшка. – Я бы увидел, точно бы подумал: русалки! Кому же в голову придет, что тут сама княжна!
– Спят небось! – Звонята, прищурившись, посмотрел в сторону темного стана, где уже погасли костры и высоко над луговиной появилась первая светлеющая полоска неба. – Самое сонное время перед рассветом: бывало, будят тебя на стражу, а глаза не продерешь, хоть убейте! Был бы конный полк хороший, вот сейчас бы на них из ворот и ударить! Так бы побежали, милые, что только за Галичем опомнились бы!
Звонята первым спустился в лодку, потом Ростислав помог девушкам перебраться вниз, где Звонята ловил их и пересаживал в челнок. Доброшка в темноте ухитрился-таки попасть мимо челнока и искупался, но у него хватило самообладания промолчать, даже погрузившись внезапно в воду с головой. Его втянули в челнок и кое-как устроили.
Места было мало, и приходилось сидеть почти не шевелясь. Прямислава и Забела крепко держались друг за друга, Звонята на корме осторожно правил веслом. Челнок двинулся вверх по реке.
На другом берегу по-прежнему было тихо, легкий шум, даже если его и можно было расслышать, не привлек внимания спящего стана.
Наутро ворота Белза распахнулись, и городские бояре впереди народа вышли навстречу князю Владимирку.
– Исполняем твою волю, князь Владимирко Володаревич! – сказал ему тысяцкий Немир Самсонович и поклонился. – Владей нами, как отец твой владел, только не разоряй город, не губи невинных.
– Убийцы брата моего где? – не сходя с коня, спросил князь Владимирко.
Князь Юрий рядом с ним молчал, но нетерпеливо оглядывал головы толпы в воротах, словно надеялся увидеть там и свою «добычу».
– Все, что в Белзе есть, – в твоих руках, княже! – Немир Самсонович снова поклонился. – Возьми кого хочешь и суди, как Бог тебе велит.
Князь Владимирко вошел в город и занял посадский двор. Его брата Ростислава Володаревича там не было, не было и его невесты, туровской княжны, и многочисленные свидетели могли указать только на то, что всех тех, кого князь Владимирко жаждал заполучить, увел отец Ливерий.
В Панкратьево-Солокийском монастыре игумен сам вышел навстречу Владимирковым кметям.
– Кого ищете, чада? – приветливо спросил он.
– Заваду, Будилу, Доброшку… – начал Переяр Гостилич и запнулся.
– Нет больше в городе Завады и Будилы, умерли они! – спокойно ответил игумен.
– Как – умерли? – Воевода не поверил. – Как же так сразу? А ну-ка, покажи-ка! Где они?
– Умерли для мира! – подтвердил отец Ливерий, и монахи, черным полукругом стоявшие за его спиной, степенно закивали. – Нет больше Завады и Будилы, а есть смиренные иноки Серафим и Захарий. А прочих в монастыре моем нет, тому Бог свидетель. Хотите – ищите, чада мои.
Неизвестно, успел ли князь Юрий Ярославич схватить кого-нибудь в объятия на этот раз, прежде чем убедился, что его единственная надежда оставить законных наследников снова ускользнула. Известно только, что уже после полудня несколько конных отрядов были разосланы князем Владимирком во все стороны от Белза, чтобы найти тех, которые не умерли для мира, но не менее таинственным образом исчезли из обложенного со всех сторон города.
Глава 11
Осиновый челнок резво скользил вверх по реке, и равномерное покачивание убаюкивало. Прямислава, совершенно не доверяя вертлявой долбленке, для благополучного перемещения в которой требовался известный навык, старалась сидеть прямо, не теряя равновесия, но возбуждение близкой опасности уже прошло, сказывалась бессонная ночь. Темные берега, на которых уже обозначились под сереющим небом контуры зарослей, равномерно проплывали мимо, отупляя и усыпляя, и она не раз принималась невольно дремать, а потом вдруг просыпалась, как от толчка, с ощущением, будто падает в пропасть, и в испуге цеплялась за Забелу. Звонята все греб на корме, подгоняя челнок, и мог, казалось, грести так хоть трое суток подряд.
Ростислав сидел впереди, оглядывая берега.
– А что там дальше? – шепотом спросила Прямислава. Белз и войско князя Владимирка давно остались позади, но вид предутреннего леса наводил на нее робость, и она не решалась говорить вслух.
– До верховий дойдем, там опять через лес придется, пешком только. Помнишь, как сюда ехали?
– Мы обратно в Червен?
– Нет, скорее, в Любачев, а там по воде и в Перемышль. Выбор у нас небогатый: или к себе, или во Владимир. Во Владимир тебя отвезти хорошо бы, там дядя Андрей Владимирович тебя в обиду не даст. А может, и отец твой как раз подойдет. А мне бы в Перемышль скорее.
– Если Белз поверил, что ты убийца, то и Перемышль поверит! – яростно бросил Звонята. – Пока мой батя им шалить не даст, а если Владимирко доказательства представит?
– Какие, к лешему, доказательства?
– Не ори ты так, челнок опрокинешь! Я-то откуда знаю какие! А ведь что-то у него есть, раз столько народу убедил!
– В Перемышль мне надо! – твердил Ростислав, опасаясь, как бы и собственный город в такое смутное время не выскользнул из рук. – Будет у меня войско, и Володьша не посмеет меня убийцей назвать!
– Ну, мы в ту сторону и гребем. Может, уже в Любачеве со своим войском встретимся.
Прямислава молчала, мысли ее были грустными. Пропало все ее приданое, с такой любовью и старанием приготовленное для жизни с Ростиславом. Пропали надежды на достойный брак с любимым человеком: пока над Ростиславом висит обвинение в убийстве брата, Вячеслав Владимирович не захочет с ним родниться.
Но, даже понимая все это, Прямислава чувствовала, что ее любовь не убавилась ни на каплю, а, наоборот, кипит и переполняет сердце. Они словно бы остались вдвоем на всем белом свете, но именно это сделало их единственными и желанными друг для друга, как два прародителя человечества, Адам и Ева в райском саду. И чем яснее понимала Прямислава, что у них нет больше никакой надежды на счастье, тем прочнее становилась ее уверенность, что она и Ростислав – единое целое и она не существует отдельно от него. С ним, а не с Юрием Ярославичем, с которым ее когда-то так торжественно венчали и благословляли быть «единым духом и единой плотью», она действительно составляла неразрывное единство. И если нигде, кроме этого убогого челнока, они не могут быть вместе, так пусть он никогда никуда не приплывет и вечно скользит по темным волнам ночной реки!
Но у всего бывает конец, и эта длинная, наполненная событиями ночь тоже кончалась. Рассвет подступал незаметно, и внезапно Прямислава обнаружила, что уже совсем светло, заросли по берегам из черных и серых стали зелеными. Забела рядом зевала, одной рукой протирая глаза, а другой придерживаясь для надежности за ее плечо. Хотелось есть, но почему-то Прямиславе казалось неловко намекнуть об этом. Она и вообразить не могла, где они достанут пищу среди пустынных лесов: никогда в жизни ей не приходилось задумываться о таких вещах. До сих пор ей случалось испытывать чувство голода разве что в пост, но тогда она точно знала, когда это окончится. Теперь же, на реке посреди леса, Прямиславу наполняло недоумение: что же дальше?
– Ну у нас тут и ватажка собралась! – насмешливо рассуждал Звонята. – Два убийцы, один ворюга!
– Убийцы-то поддельные, зато ворюга самый настоящий! – подначивал его Ростислав, намекая на увод челнока и рубахи. – У нас не челнок, а «Правда Русская» на веслах!
– Нет выше добродетели, кто положит душу за други своя! – щегольнул образованностью Звонята и слегка вздохнул.
– Ну, ты, идолище! – Забела обернулась к Звоняте и осторожно, чтобы не качать челнок, погрозила ему кулаком. – Гребет себе и гребет, как медведь, и дела ему нет, что мы тут с голоду умираем! Так и будем, что ли, до Греческого моря плыть? Ты бы, княже, приказал ему к берегу править! – посоветовала она Ростиславу. – Княжне передохнуть надо, да и поесть что-нибудь было бы не грех раздобыть.
– Тоже мне, игуменья нашлась, о грехах рассуждать! – проворчал такой же голодный и потому злой Звонята. – Кстати, по Солокии в Греческое море не попадешь, простота ты запечная! – мстительно добавил он. – По Бугу и Висле в Варяжское море, говорят, попасть можно, но тогда в другую сторону грести было надо.
Вскоре река сузилась, обмелела, близки были истоки, и плыть дальше стало нельзя. Вытащив челнок, беглецы прошли подальше в лес и устроились на укромной травянистой полянке. Ростислав взял лук, захваченный из Белза, и ушел с Доброшкой в лес, оставив девушек под охраной Звоняты. Тот нарубил веток, покрыл их своим плащом, чтобы княжна могла прилечь, а сам вытащил из кошеля два рыболовных крючка с лесой, срезал два длинных прута и послал Забелу «наковырять» червей.
– Вот еще, сам червяк! – возмутилась она, но, исчезнув и почти мгновенно вернувшись, принялась совать Звоняте за шиворот что-то маленькое, приговаривая: – Вот тебе червяков! Самые лучшие! Сам бы ел, да рыбам надо!
Звонята вытащил подарок у себя из-за ворота, швырнул в Забелу, она швырнула в него, и к концу драки бедный червяк пришел в такой вид, что решительно никуда не годился, потому что не соблазнил бы своим видом даже самого завалящего карася. Прямислава так смеялась, что после бессонной ночи у нее заболела голова. Задремав, она не видела, чем дело кончилось, но, когда около полудня проснулась, Забела и Звонята сидели рядышком около маленького кострища и дружно ели печеную рыбу, которую выковыривали пальцами из расколотой глины. Заметив, что Прямислава подняла голову, Забела вскочила и поднесла ей угощение, на которое Прямислава смотрела с удивлением, не зная, как такое едят.
– Вкусно! – подбодрила ее Забела и положила рядом тряпочку, в которой было немножко серой соли. – Вот и соль есть, только мало, не просыпь.
– Ростислав Володаревич не приходил? – Прямислава огляделась, поправляя волосы.
Она не знала, много ли времени прошло, но отсутствие Ростислава ее тревожило. Без него ей было неуютно, как будто от нее ушла собственная рука или нога, но почему-то именно теперь ее жизнь сделалась такой яркой и полной, какой не была никогда прежде.
Ростислав вернулся, неся на плече двух обезглавленных глухарей, связанных друг с другом лапками, а за ним Доброшка нес зайца и тетерку. Не бог весть какое сокровище, но Прямислава, увидев наконец среди деревьев знакомую плечистую фигуру, ощутила такие блаженство, будто ничего больше ей и не было нужно.
Весь остаток дня провели на том же месте. Разобравшись с добычей, мужчины легли спать на охапках веток и травы, и Прямислава и Забела несли дозор, зевая и изредка перешептываясь.
Немного отдохнув, двинулись дальше, теперь уже пешком, по узким лесным тропам. Ростислав и Звонята не слишком хорошо знали эти места, но примерно представляли направление, в котором надо двигаться, чтобы дойти до другой речки, на которой стоял Любачев. Расстояние было не так уж велико, и Забела могла пройти его без труда, но возможности Прямиславы, которая выросла в келье и не привыкла далеко ходить, внушали сильное сомнение.
Боясь за нее, Ростислав вскоре объявил привал. Пока девушки сидели, Звонята ушел осмотреть окрестности и довольно быстро вернулся, делая всем знаки молчать.
– Что там? – шепнула Забела.
– Там уже река и луговина, а на ней целый стан. Большой обоз, телеги, шатер стоит. Человек с тридцать будет.
– На наших не похоже? – спросил Ростислав, имея в виду людей князя Владимирка.
– Нет. На торговых гостей скорее. Сидите тут, я пойду разведаю поближе.
Он снова исчез в зарослях. Не было его довольно долго, и Ростислав уже полез было на большую березу, надеясь разглядеть луговину, когда Звонята наконец появился..
– Вроде порядок! – бодро сказал он. – Княже, где ты там? Слезай, не бойся.
– Чего это ты такой веселый? – с подозрением ответил сверху Ростислав. – Пива тебе там, что ли, поднесли?
– А что, и поднесут, народ вроде не жадный. Торговые гости это, владимирские, везут всякое добро. А главное, слышь, княже, – направляются в Перемышль!
Обе девушки разом ахнули.
– Вот именно! – подтвердил довольный Звонята. – Нам бы к ним пристать, и без хлопот на месте будем. Я поговорил – согласны.
– А чего ты им наврал? – спросил Ростислав, все еще сидя верхом на толстой ветке.
– Наврал, что мы с тобой сами перемышльские, что ходили с полоцким князем Давидом воевать Смоленскую землю, а теперь домой направляемся.
– А девки?
– А девки… – Звонята кинул на Забелу хитрый взгляд и осклабился. – А девки, княже, наша с тобой добыча. Я про них молчал покуда, а скажем, что у князя Давида дела-то плохи, денег нет с дружиной расплачиваться, вот нам и выдал нашу долю полонянками. Посмеются и поверят. Ну что, идем?
– Идем! – Ростислав спрыгнул с дерева. – Там знакомых никого нет?
– Нет. Мы с тобой во Владимире были-то последний раз пять лет назад, не признают. Только я тебя Ростилой буду звать. И ты, Доброшка, не проговорись смотри.
– Ни в жисть! – Доброшка перекрестился. – Что я, глупый, что ли?
Все пятеро направились к луговине, где купцы сидели вокруг котлов с кашей. Завидев пришельцев, навстречу им вышел старший из купцов, по имени Толча. Это был рослый мужчина лет пятидесяти, с темной бородой и маленькими глазками, но, несмотря на низкий лоб, вид у него был неглупый. На левой руке у него не хватало двух пальцев, но выглядел Толча как человек разумный и невздорный, и вид его несколько успокоил встревоженную и смущенную Прямиславу.
– Ну, пожаловали? Милости просим! – приветствовал всю ватагу Толча, уже отчасти знакомый со Звонятой. – Да вас вон сколько! А говорил, трое!
– Мужиков трое! – подтвердил Звонята. – Это Ростила, это Доброшка.
– А девки откуда? Умыкнули, ясны соколы? – спросил Толча и нахмурился: погоня и разбирательство ему были ни к чему.
– Добыча наша! – небрежно пояснил Звонята и, не скрываясь, подмигнул Забеле. – Князь Давид денег-то сам не имеет, вот и расплачивается с кем скотиной, с кем полоном, с кем рухлядью всякой. Еще хорошо, дал нам по девке, а могли бы порты чьи-нибудь ношеные достаться! Вот эта моя, а вон та Ростилина! – И он ткнул пальцем сперва в Забелу, потом в Прямиславу, смущенно опустившую глаза.
– Красивые девки, повезло вам! – Купец со знанием дела оглядел обеих девушек.
– Еще бы! – с гордостью подтвердил Звонята. – Не такие мы, чтобы всякую дрянь брать. Моя-то еще простая, а Ростилина – боярская дочь!
Прямислава покраснела и опустила голову еще ниже. А между тем Звонята опять был прав: ее белые руки, нижняя рубашка из тонкого сукна, все ее повадки, совсем не похожие на простонародные, любому сразу бросались в глаза и требовали объяснения. А при княжеских распрях в плен может попасть кто угодно, от смерда до боярина, так что объяснение Звоняты могло вызвать зависть, но не удивление.
Толча Владимирец стоял, засунув руки за широкий пояс, и оглядывал гостей, слегка покачиваясь. Купцы, везущие деньги и товар, всегда с большим вниманием относились к спутникам в дороге, но в этих людях ничто не вызывало особого подозрения. Двое русских, третий половец или наполовину половец – вполне обычная ватажка, поскольку князья набирают в дружины всех, кто хорошо сражается, не глядя на цвет кожи и разрез глаз. В дружинах есть и русские, и варяги, и степняки, и чехи, и ляхи, и бодричи[66]… У посадника в Кучельмине даже грек один служит, по имени Феодул. Песиглавцев[67] только, кажется, нет. Ни на разбойников, ни на беглых холопов эти трое не были похожи. И хотя больше говорил Звонята, опытный глаз Толчи сразу определил, что главный здесь – молчаливый половец Ростила. Меч и пояс у него были богаче, и более ценная добыча досталась именно ему тоже не случайно… Заполучить в дорожных превратностях еще трех спутников, которые умеют держать в руках оружие, было немалой удачей.
– Ну, ребята, пойдете ко мне в дружину до Перемышля? – спросил наконец Толча. – Еда на всех и в придачу три куны[68] на брата.
– Четыре! – тут же возразил Звонята и приосанился, расправил плечи и выпятил могучую грудь, намекая, что такие богатыри за три куны никому служить не будут.
Половец Ростила спокойно кивнул, и в одном этом движении было столько уверенного достоинства, что Толча вздохнул и согласился.
Дальше их путешествие пошло веселее. «Полонянок» Толча разрешил посадить на телегу с мешками, согласившись, что весу особо не прибавится, и после вертлявого, ненадежного челнока эта езда поначалу казалась Прямиславе почти развлечением. Из ненавязчивых разговоров с владимирцами в первый же день выяснилось, что о событиях вокруг Белза в тех краях пока разговоров нет. Самой последней новостью во Владимире был развод Юрия Ярославича с женой и изгнание его из Берестья. Но гораздо больше волновали купцов отношения между перемышльским князем и ляшским королем, так как от этого зависела безопасность Краковской дороги.
– Пока королевич Владислав в руках у перемышльского князя, ляхи будут смирные. Так что этим летом, даст Бог, без войны обойдемся! – утешил их половец и перекрестился, думая при этом, что только ляхов ему теперь не хватало!
Сидя в тряской телеге и прикрывая голову березовой веткой от солнца, Прямислава могла только дивиться причудливым изгибам своей судьбы. Почему иные весь век живут теми, кем родились, и только она все время становится кем-то, кем вовсе не является? Сначала она называлась берестейской княгиней, не будучи ею на деле, потом внезапно стала послушницей Крестей, потом холопкой, потом опять туровской княжной, а теперь вот сделалась как бы полонянкой! Причем это «как бы» зависело только от совести Ростислава, во власти которого она полностью находилась. Когда наступил вечер и обоз устроился на ночлег, Ростислав и Звонята уложили девушек между собой, оберегая свою «добычу». Владимирцы посмеивались, подмигивали, бросали им какие-то шуточки, которых Прямислава предпочитала не слышать. Звонята бойко отшучивался, а Ростислав молчал, но Прямислава, прижимаясь к нему, знала, что он не спит и его томит ее близость.
На другой день это путешествие начало по-настоящему нравиться Прямиславе: погода была хорошая, солнечная, Толча Владимирец обращался с ними дружелюбно, а с самой Прямиславой – даже почтительно, поскольку не сомневался в ее высоком происхождении. Иногда он ехал рядом с телегой, где сидели девушки, и перебрасывался с ними несколькими словами. Прямислава не уклонялась от общения и только следила, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего. Толча качал головой, сожалея о судьбе знатной полонянки.
– Ну, слава Богу, не в Дикое Поле попала! – сказал он как-то. – Родичи-то живы у тебя хоть кто-нибудь?
– У меня отец есть, – ответила Прямислава, не сразу поняв, что он имеет в виду.
– Ну, может, еще выкупит! – заметил Толча. – Если с деньгами после ратей туго, пусть ко мне присылает, я помогу. Одолжу, чего уж, Бог зачтет.
Сообразив, о чем он, Прямислава покраснела и поблагодарила. А про себя подумала, что непременно попросит князя Вячеслава освободить Толчу Владимирца от всех торговых туровских пошлин на все времена.
Ростислав промолчал, но по взгляду, которым он обменялся со своей «пленницей», Толча понял: если неведомый смоленский боярин найдет свою дочь и окажется со средствами, то здесь понадобится не выкуп, а приданое.
В полдень снова остановились на отдых. До Любачева оставалось совсем немного, и Прямислава уже не ждала ничего плохого, как вдруг к кострам спешно примчался один из сторожей, которые несли дозор со всех сторон на любом привале.
– Там люди едут к нам, человек пять! – еще издалека кричал Янко по прозвищу Вихор. – Не знаю, кто такие, а передний разодет, чисто твой воевода!
Ростислав и Звонята разом поднялись, Прямислава невольно огляделась, словно искала, где бы спрятаться. На ум ей сразу пришел князь Юрий.
Но Ростислав прятаться не желал и вместе со Звонятой пошел навстречу приехавшим.
С первого же взгляда стало ясно, что к Перемышлю или даже Берестью они не имеют никакого отношения. Это были смуглые люди, с длинными темными усами и наголо выбритыми головами, по которым сразу можно было узнать венгров.
– Благословит вас Бог, добрые люди! – Подъезжая, воевода приветственно приподнял руку. Говорил он по-русски чисто и легко, но в голосе его слышался легкий иноземный призвук. – Вы – торговые гости?
– Торговые гости из Владимира! – подтвердил Толча, выходя вперед и по привычке держа руки за поясом. – А вы кто будете?
– Мой князь с княгиней едут к тестю, да вот беда, княгиня гребень потеряла! – Воевода улыбнулся и сошел с коня. – Нет ли у вас гребней?
– Есть и гребни! – Толча кивнул, не сводя с незнакомца настороженных глаз. – Вам каких надо?
– Самых лучших! – уверенно и весело ответил гость. – Наша княгиня лучше всех, и гребень ей нужно самый лучший!
– Ну, идем, покажу! – согласился Толча и повел гостя к телеге, где у него хранился в сундуке запас гребней и ножей с рукоятями резной кости.
Ростислав и Звонята вернулись к девушкам, чтобы их успокоить. Издалека было видно, как приехавший дружески беседует с Толчеи, держа в руках купленный гребень. Потом гость, оживленно кивая, вскочил на коня и уехал, а Толча засуетился, отпирая сундуки, где у него лежала лучшая посуда.
– Сейчас князь с княгиней в гости к нам прибудут, о новостях поговорить! – обрадованно бросил он Ростиславу. – Иди, молодец, расскажешь, как вы там Смоленск воевали.
– Что это за княгиня? – спросила Прямислава.
– Дочь венгерского короля или его родича, не понял я! Недавно свадьбу играли, теперь к отцу едут. И с нами по пути!
– Кто же это может быть? – Прямислава в недоумении посмотрела на Ростислава, который сам был на четверть венгром и именно из-за этого сомневался, стоит ли показываться гостям на глаза.
Вскоре из-за леса показалась целая дружина: впереди ехали верхом двое – мужчина и женщина – в ярких нарядах, и красные плащи так красиво развевались на ветру, что Прямислава ахнула от восторга. Их сопровождали еще человек двадцать кметей и слуг. Толча с другими купцами вышел навстречу, отроки держали коней, помогая мужчине сойти с седла, а женщину тот снял сам, обняв ее при этом и не сразу опустив на землю. Оба они были молоды, хороши собой и держались так весело и уверенно, что у Прямиславы защемило сердце. Мужчина был одет, как все венгры, но по лицу и по русым волосам было видно, что он-то как раз русский. Он часто улыбался, сверкая ослепительно белыми зубами, а кончики его усов были щеголевато закручены вверх. Блестели золотом перстни на его пальцах, сверкало позолотой и самоцветами оружие на поясе, и если бы Прямиславе сказали, что это сам венгерский король, – она бы сразу поверила.
Княгиня-венгерка была почти ровесница ей и удивительно красива: немного смуглая, с черными бровями и большими темными глазами, с тонкими чертами лица. Она держалась оживленно и дружелюбно. Непривычный, чужеземный, роскошный наряд делал ее похожей на райскую птицу, и Прямислава вдруг застыдилась своей холопской рубахи, которую была вынуждена носить, хотя по происхождению и по богатству отца ничем не уступала венгерке!
Толча усадил знатных гостей у костра на бревна, по такому случаю покрытые коврами и шкурами, велел подавать мясо на вынутых из сундука серебряных и медных, с чеканкой, блюдах.
– Ты для нас и товара своего не пожалел! Ай да хозяин! – смеялся князь, муж красавицы.
– Теперь еще дороже продам! – так же весело отвечал Толча, помахивая блюдом. – Такие белые ручки его держали, да ему теперь цены нет!
Княгиня смеялась, хотя не понимала его слов: она знала только венгерский язык и иногда обращалась к мужу или к кому-то из спутников. Те отвечали ей также по-венгерски, но почти все это были русские люди, кроме одного старика и служанки, которая приехала вместе с госпожой. Гости привезли с собой бочонок вина, что вполне возмещало хозяевам хлопоты и расходы, и разговор завязался самый дружеский и бойкий. Ростислав и Прямислава сидели поодаль от приехавших, но обрывки разговора часто долетали до них.