Страница:
Волки выли то поодиночке, то хором. Удрученное их тоскливой песней, серое пасмурное небо заплакало, пошел снег. Ветра не было, и крупные пушистые хлопья медленно падали, норовя устроиться на носу у дозорного. Кмети бранились: зимней ночью по-всякому тяжело нести дозор, а тут еще снег, когда в трех шагах ничего толком не видно!
– Делать нечего, глядите глазами! – наставлял Моргавка. – Забыли, как Оклада на нас под метелью накинулся? Тут и еще поди такие умные есть.
– Да кто тут умный? – ворчали кмети.
– А вот когда узнаешь, тогда сам окажешься дурак! Давай, Хотьша, топай во двор, не бойся, сменить не забуду!
Обойдя дозоры, Зимобор разгреб себе местечко на мягком мешке, лег и укрылся полушубком. Теперь и ему можно было немного поспать. Он и задремал было, но, несмотря на темноту, тепло и усталость, ему не спалось. Все время вспоминалась то княгиня-персиянка, то девушка в лисьем полушубке, которая приходила к ним в Селибор и ушла, как будто никто не в силах ее задержать… И ведь правда, никто не заметил, как она исчезла, хотя за такой красавицей следили сотни глаз. «Их мать была знатная чародейка и зналась с Велесом… Говорят, все ее дети рождены от Велеса…»
Да, а что значит их мать? Что значит все ее дети? Сколько их там? И если все ее дочери – такие красавицы, может, имеет смысл сторговать у князя Вершины хотя бы парочку?
Ландышевый венок за пазухой изливал одуряющий запах. Вдруг заметив это, Зимобор удивился. С чего бы? Ведь он не звал Младину. Он вынул венок – тот был сухим, и запах от него шел как от сухих цветов – но необычайно сильный.
Зимобора вдруг разобрало любопытство. Так сколько детей было у княгини-чародейки и что это за дети? И тут ведь под рукой есть у кого спросить! Судя по словам княгини Замилы, дети чародейки – соперники ее сына, а значит, Сечеслав знает их очень хорошо.
Приподнявшись, Зимобор хотел кликнуть отрока из сеней и послать за пленником, но передумал и решил сходить сам. Неохота было вставать с мягкого мешка, вылезать из теплой истобки, но очень неплохо было бы еще раз проверить дозоры. Ночь, метель – мало ли что?
Натянув полушубок, опоясавшись на всякий случай мечом, Зимобор вышел на двор. Костры горели, дозорные прохаживались и перекрикивались.
– Кто здесь? – Перед Зимобором вдруг оказался Горбатый, держа щит наизготовку и выглядывая из-за него с топором. – А, княже! Что бродишь, как мара полуночная? Не спим мы, не спим!
– Хочу к князю Сечеславу заглянуть. Как он там?
– А как ему быть? Его Судимир стережет.
Зимобор пошел мимо нескольких заснеженных избушек к овину. Из окошка тянулся дым – там тоже жили кмети и тоже топили. Среди прочих там обитали и вятичские пленники, с которых день и ночь не спускал глаз кто-то из дозорного десятка.
И вдруг в полосу, освещенную кострами, вбежало разом с десяток фигур – в поднятых руках блестело оружие, мечи и топоры. Несколько кметей, одновременно их увидевшие, одновременно заорали. Часть вскинула щиты и бросилась навстречу, по одному человеку от десятка кинулось в избы будить спящих.
В свою избу Зимобор помчался сам – у него с собой был только меч, но не было щита и шлема.
– А ну вставай! – заорал он, распахнув дверь сеней по всю ширь. – Опять лезут на нас! Живо, Достоян, поднимай, бегом!
Он пробежал между поднимающимися кметями, схватил шлем, в который предусмотрительно был вложен подшлемник, нахлобучил его на голову, подхватил в сенях первый попавшийся щит, выскочил наружу – и тут, видя, что на избу пока никто не нападает, поставил щит к ноге и стал застегивать ремешки шлема.
Когда он был готов, из избы уже выбегали со щитами в обнимку остальные.
– Туда! – Зимобор махнул мечом и первым побежал в сторону овина. Оттуда доносились знакомые звуки – треск разрубаемых щитов и звон мечей.
Нападающих уже стало около трех десятков. Сражение шло в полосе света от сторожевых костров – правда, половина из них же была разметана и затоптана. Кое-как одетые, в криво подпоясанных полушубках, дозорные и кмети из дружины Любиши отражали нападение. Любишина дружина жила в овине, его людям бежать было ближе всех, и к тому времени, как подоспели остальные, они уже уверенно вытесняли уступавшего числом противника к берегу ручья. Несколько человек уже сражалось внизу на льду.
– Ах, гады! – орал, кажется, сам Любиша. – Княгиня! Приезжала! Мир у нас! Выкуп у нас! Княже! Гады они все! Обмануть хотят!
Зимобор и сам сообразил, с чем связано ночное нападение. Вятичи не приближались к другим избам, а старались пробиться к овину – где содержался пленный князь Сечеслав и где его посещала мать-княгиня. Видимо, ей стало жаль серебра, и вятичи решили освободить князя бесплатно.
Но их было слишком мало для этой цели, и почти всех уже оттеснили прочь.
– Где он? Где князь Сечеслав? – кричал кто-то, не поймешь, свой или чужой.
Ввязываться в битву было не нужно, и Зимобор подошел к двери овина. Ему было досадно: вятичская княгиня-персиянка произвела на него хорошее впечатление, и он посчитал ее честной женщиной. Напрасно! И разве она не понимает, что если вятичи будут близки к победе, то у смолян обязательно найдется хотя бы одна свободная рука, способная вовремя полоснуть ножом по горлу пленника?
Он подошел к двери овина. Она была не закрыта, только притворена, и Зимобора вдруг толкнуло очень нехорошее предчувствие.
Изнутри вдруг послышался шум, шорох, а потом истошный крик.
Кричал мужчина.
– Помогите! – взывал незнакомый голос, и с таким отчаянным ужасом, словно видел свою неминуемую смерть.
Зимобор, держа меч наготове, рванул дверь и вбежал в овин. Дверь он оставил открытой, чтобы внутрь проникал свет от ближайшего костра, но сначала ничего не мог разглядеть.
– Помогите! Смоляне! На помощь! Князь Зимобор! – так же отчаянно кричал голос.
Зимобор едва успел удивиться – на помощь-то зовут его! – как в темноте опять послышался странный шум, шорох, крик, как будто кто-то отбивается всеми средствами, руками и ногами.
– Княже! Ты где! Ты куда один! – Вслед за ним в двери овина бросился Жилята и по пути догадался выхватить из костра горящую ветку.
Зимобор вырвал у него ветку и протянул вперед. В темноте блеснули два зеленых огонька, и от неожиданности он отпрянул.
– Помогите! – опять закричал кто-то из дальнего угла. – Это оборотень! Она пришла меня убить! Убейте ее!
Зимобор шагнул вперед, плохо понимая, что происходит. Огненные отблески осветили волка – вернее, волчицу, крупную и поджарую, припавшую к земляному полу в нескольких шагах от него. Вид лесного зверя не в лесу и даже не в хлеву, а в овине, где не пахнет скотиной и где хищнику не будет никакой поживы, был так неожиданен и страшен, что у Зимобора упало сердце.
Волчица прыгнула на него – Зимобор выронил горящую ветку, вскинул меч и бросился вперед, чтобы выйти из-под ее броска. Волчица пролетела над его головой, он рубанул снизу, норовя ударить в брюхо, но не успел и задел только заднюю лапу. Волчица дико взвизгнула, на лицо Зимобору брызнуло что-то жидкое и горячее, он зажмурился, боясь, что кровь оборотня выжжет ему глаза. И тут же что-то тяжелое обрушилось ему на голову, сбило с ног и покатилось вместе с ним по земле.
Кричал пленник в углу, орал что-то Жилята, созывая людей и требуя огня, кричал сам Зимобор – и тот, кто катился по земле вместе с ним, тоже кричал. Зимобор попытался встать, поднял голову – и увидел прямо перед собой вытянутое тело. Не зверя. Волчья шкура исчезла, перед ним лицом вниз лежал человек.
Совершенно обалдевший, стремясь хоть что-нибудь понять, Зимобор выпустил меч, схватил лежащего за плечи и перевернул. Тот вскрикнул и заслонил лицо руками. Но в глаза бросилась длинная темно-русая коса, и Зимобор, не веря своим глазам, узнал женщину – притом знакомую женщину – Лютаву, ту вятичанку, которая приходила в Селибор!
Она рвалась из его рук, крича что-то, но Зимобор держал крепко – он боялся, что если выпустит ее на миг, то она исчезнет или опять во что-то превратится.
Сверху падали крупные мягкие хлопья снега. Снега? В овине? Прямо над головой в соломенной крыше виднелась довольно большая дыра. Видимо, через эту дыру девушка-волчица и пробралась сюда.
В сенях послышался звук быстрых шагов. Зимобор обернулся, ожидая увидеть кого-то из своих, уже открыл рот, чтобы потребовать огня, – но увидел совсем незнакомого человека. Девушка в его руках рванулась, ее лицо изменилось, и Зимобор понял – это помощь к ней, а не к нему.
Вошедший держал наготове меч и щит, на голове его поблескивал железный шлем. Это был высокий худощавый мужчина, судя по движениям, быстрым и порывистым, еще довольно молодой. Руки и ноги у него были длинными, плечи широкими, а из-под шлема на Зимобора остро и враждебно глянули близко посаженные глаза – точь-в-точь такие же, как у Лютавы.
Но это был очень странный человек. Вместе с ним в овин вошла могучая невидимая сила. Зимобор вдруг почувствовал, что не дышит и не может шевельнуться. Жилята застыл у двери с раскрытым ртом, и заметно было, что он тоже не дышит – как вдохнул, так и замер. Замер пленник, вжавшись в угол и открыв рот для крика, но крик замер в горле. Застыл пламенный отблеск, замер язычок огня на горящей ветке. Остановился сам воздух, остановилось время.
Двигался только тот, худощавый, с мечом в руке. Среди застывшего мира он казался чем-то постронним, как тень среди живых, настоящих людей и предметов. Но это была очень деятельная и опасная тень.
«Колдун! – мелькнуло в мыслях. – Младина!»
Зимобор ни о чем не успел попросить, только вызвал в памяти образ Вещей Вилы – и той огромной силы, которую всегда ощущал в ее присутствии.
В ноздри ударил аромат ландыша. Грудь вдохнула, в мышцах проснулась сила, и Зимобор, как подброшенный, кинулся наперерез вошедшему.
Тот, не ожидая никакого сопротивления, бежал с мечом наготове к пленнику, бессильно вжавшемуся в угол. Заметив рядом с собой движение, колдун быстро повернулся и успел отбить удар. Зимобор увидел на лице противника безграничное изумление, и это придало ему сил. Тот, как видно, полагался на чары и не был готов к равной борьбе.
Среди застывшей тишины звон двух мечей раздавался особенно ясно и отчетливо. Зимобору удалось переместиться, чтобы закрыть собой пленника и не пускать к нему чародея. Когда первое изумление прошло, тот оказался опасным противником – сильным, быстрым и опытным. Они дрались вдвоем посреди овина, и Зимобор отчетливо осознавал, что на помощь никто не придет, – время для всех застыло, остановленное чарами. Сейчас в мире всего два живых существа – он и его противник.
Шаг за шагом Зимобор теснил колдуна к двери овина. Им пришлось переступить через лежащую девушку – она тоже не шевелилась, на ее лице с широко раскрытыми глазами застыло то выражение, которое было в миг появления колдуна, – боль, страх и радость.
Щит в руке вятича треснул, несколько верхних досок отлетело под сильным ударом, во все стороны посыпалась мелкая щепа. В тот же миг он вдруг бросил свой почти бесполезный щит в Зимобора, закрыл ему обзор и, пока Зимобор ничего не видел, сильно ударил мечом в грудь.
Зимобор ощутил мощный толчок, будто его толкнули концом бревна со всего размаху, и от этого удара он отлетел в другой конец овина. Но боли и крови не было, как будто его ударили не мечом, а простой палкой.
Посередине темного пространства – ветка уже догорела и погасла – вдруг вспыхнул жемчужно-белый свет. Столб света шел от самой земли, и Зимобор сразу увидел ландышевый венок, лежащий на земляном полу. Как, когда уронил? Или тот сам выскочил?
А в столбе света появилась стройная женская фигура. Как ни был Зимобор измучен и удивлен, даже сейчас по коже пробежала дрожь восторга и наслаждения от этого зрелища: от стройного стана вилы, от водопада ее волос, в которых сверкали алмазными искрами росинки, от чарующей красоты ее лица.
Вещая Вила плавно подняла руки, как лебедь поднимает крылья, готовый взлететь. Потом она протянула руки-крылья вперед.
Чародей так и застыл у стены овина, недалеко от раскрытой двери. Он тоже видел вилу, и на лице его отражались ужас и восторг. При этом зрелище он забыл все – и пленника, и битву, и противника.
Вила протянула к нему руки, сделала легкое движение, будто что-то выворачивала наизнанку…
Меч упал наземь, рядом брякнул шлем. К земляному полу припал волк – крупный самец с густым пушистым загривком, снежно-белый, только с черным волосом вдоль хребта. Жемчужный свет Вещей Вилы бросал в его глаза два ярких изумрудно-зеленых отблеска.
Вила сделала еще один легкий знак. Белый волк вскочил, метнулся к двери и исчез, только хвост мелькнул кусочком метели.
И все вокруг ожило. Воздух оттаял, потянуло ветром, со двора стали доноситься крики и звуки отдаленной битвы.
– Ты видел? Видел, да? Видел сам! А я что говорю! Они оборотни, оборотни! Твари проклятые! – кричал кто-то рядом с ним, и Зимобор не сразу сообразил, что это кричит пленный князь Сечеслав.
– Княже! Где ты? – надрывался Жилята, ничего не видя в темноте. – Огня дайте, лешие, князя не вижу! Ты живой? Отзовись!
В овине появился народ, принесли несколько факелов.
– Вот она! Вот! Держите ее! Голову ей рубите, рубите! Скорее! – истошно кричал князь Сечеслав, показывая на распростертую на полу девушку.
Кмети, держа мечи и топоры наготове, тревожно и недоуменно глядели то на вятича, то на Зимобора. Откуда тут взялась женщина, кто ее ранил? А Зимобор, немного опомнившись, подошел к девушке, наклонился и отнял ее руки от лица.
Да, это была Лютава. Такую, как она, не забудешь, если увидишь хоть один раз. Только теперь на ней не было десятка серебряных височных колец, не было венчика и ожерелий. Коса растрепалась, темно-русые пряди падали на лицо, а одета она была в простую серую рубаху и серый волчий полушубок мехом наружу. Увидев этот мех, Зимобор даже подумал, что волчица ему померещилась и он принял женщину, одетую в волчий полушубок, за зверя.
Лютава смотрела на него с таким неподдельным ужасом, как будто оборотнем был он сам и собирался съесть ее живьем. И сквозь этот ужас на ее выразительном лице проступало нечто настолько дикое, настолько лесное, что Зимобор ясно вспомнил волчью пасть с белыми зубами и понял: волчица ему не померещилась.
– Вставай! – Он попытался поднять ее, но девушка застонала и снова упала.
Зимобор глянул вниз и увидел на подоле ее рубахи большое пятно крови. Кровь капала на земляной пол и блестела там черной маслянистой лужицей. Зимобор приподнял край ее подола – толстый вязаный чулок был разрублен, кровь текла из резаной раны. Значит, он действительно задел мечом лапу волчицы и это ее кровь сохнет у него на лбу.
Девушка постанывала и цеплялась за него, потому что не могла стоять. Понимая, что здесь все слишком сложно и опасно, Зимобор все же не мог не видеть, как женщина страдает от боли. Прежде всего он видел в ней человеческое существо и совсем ее не боялся.
– Перевязку готовьте! – бросил он кметям. – Ведогу зовите!
Опустив на пол меч, он взял Лютаву на руки и вынес из овина. Перевязать ее можно было и здесь, но почему-то он этого не сообразил и понес в ту избу, где ночевал сам.
Во дворе уже никто ни с кем не дрался, дозорные торопливо разводили угасшие костры. Зимобор принес девушку в свою избу, громко крича, чтобы дали дорогу. Кмети, обернувшись и увидев их, расступались с изумленными лицами. Здесь тоже были раненые, но для девушки сразу освободили место, и Зимобор посадил ее на скамью. Судя по лицам кметей, каждый думал, что ему это снится. Девушка, да еще вроде та самая, что была в Селиборе? Откуда она здесь? Как сюда попала? Что это значит?
– Осторожно! Близко не подходи! Оборотень она! – торопливо пояснял бдительный Жилята, который всю дорогу провожал их с мечом наготове. – Посторонись, Хвощ!
В другой руке он нес меч Зимобора, а позади отрок тащил добычу – меч и шлем сбежавшего оборотня. Обе вещи, кстати, были очень дорогие, хорошей работы, шлем – восточной, а меч – франкской[16].
Посадив Лютаву, Зимобор сам стянул с ее ноги меховой короткий сапожок и шерстяной чулок. Рана была довольно длинной, но клинок задел только мягкие части, а сухожилия и кости, похоже, не были повреждены.
– Да что ты с ней возишься! – восклицал Жилята, пока Зимобор под общий удивленный гул обмывал ее рану и накладывал повязку. – Заживет, как на собаке! Она же оборотень! Завтра будет бегать, будто и не было ничего. Если не прирежут…
Закусив губу, Лютава бросила на Жиляту злобный взгляд, но молчала, не опровергая того, что она оборотень.
Наконец Зимобор закончил перевязывать, и она торопливо одернула подол. Потом провела руками по волосам и огляделась выжидающе, словно хотела спросить: и что теперь со мной будет?
– Да, подруга! – протянул Зимобор. Разогнувшись, он встал перед ней, положив руки на пояс. – Что? Ты нам приснилась?
– Вроде того, – буркнула Лютава. – Сны страшные видишь? Вот, это я.
– Ты – оборотень?
– Не совсем. Это мой брат.
– Какой брат?
– Лютомир.
Зимобор вспомнил чародея, с которым дрался в овине. Действительно, похож на Лютаву, как родной брат.
– А! – На память ему пришли слова княгини Замилы. – Ваша мать, говорят, была чародейка и зналась с Велесом? И Велес, значит, твой отец?
– Мой отец – князь Вершина. А Лютомира – Велес.
По тому, как она это сказала, Зимобор вдруг подумал: а ведь ей очень обидно, что она родилась всего-навсего от какого-то князя Вершины, а не от бога.
И это, наверное, правда. Тот, кто остановил время, чтобы беспрепятственно пройти между чужим вдохом-выдохом, действительно должен быть сыном бога. И если бы не венок Младины, все это могло бы кончиться для Зимобора очень плохо.
Всего этого было слишком много для одного раза. Зимобор чувствовал возбуждение и при этом был так утомлен и обессилен, что его не держали ноги. Ему даже не хотелось задавать вопросов – хотелось только спать.
– Тебя связывать? – спросил он у Лютавы.
– Что?
– Ну, связывать, чтобы до утра не сбежала? Ноги, чтобы не ушла, руки, чтобы не колдовала? Глаза завязать, чтобы не сглазила, рот заткнуть, чтобы не заклинала?
– Вот-вот, правильно, княже! – торопливо одобрил Жилята. – Это все вместе!
– Да куда я убегу! – с досадой ответила девушка и кивнула на перевязанную ногу. Ясно было, что она непременно убежала бы, если бы не рана.
– Ну, смотри. Значит, так! – Зимобор поднял глаза и нашел лица Судимира и Моргавки. – Чья теперь стража?
– Достояна. Только что пошел.
– Значит, перевязывать кого осталось, костры жечь, дозорным смотреть, остальным спать. Да, Сечеслав там как? Не сбежал?
– Любиша там с ним.
– Ну и ладно. Теперь у меня не один, а два заложника получается. Эх! – Зимобор хмыкнул и покрутил головой. – Что же вы все лезете ко мне, вяз червленый в ухо! – Он опять посмотрел на девушку. – Сколько, говоришь, всего детей у князя Вершины?
– Одиннадцать, – ответила Лютава, которая раньше ничего такого не говорила.
– Одиннадцать? – Зимобор поднял брови. – Двое уже у меня, а еще одного видел – еще восемь. Стало быть, гости ожидаются? И все с мечами да с топорами! Ладно, по двадцать гривен за каждого, – Судимир, подсчитай, это сколько же будет?
– Двести двадцать, – невозмутимо ответил десятник, никогда в жизни не видевший сразу столько серебра.
– Да ну! – Зимобор совсем развеселился. – А у арабов дирхемы не кончатся? Дурной вы народ! – вразумлял он Лютаву, которая в недоумении смотрела на него. – Я же непобедимый, меня одолеть невозможно, даже если все одиннадцать не по очереди, а сразу навалятся! И еще батюшку прыткого до кучи прихватят! Непобедимый я, потому что сила неземная за мной стоит!
– Я видела! – вырвалось у Лютавы. – Она…
– Молчи! – Зимобор сообразил, что кмети, напряженно слушающие их разговор, о Младине ничего не знают и знать им не надо. – Язык прикуси! Понимаешь теперь, что нечего на меня бросаться?
Лютава закивала.
– Мы не знали, – сказала она. – Лютомир не знал. Мы бы тогда не стали…
– Поумнеете теперь. Ну, ладно. Я сказал, всем спать. Иди сюда, что ли?
Зимобор снова взял Лютаву на руки и уложил на мешок, где раньше спал сам. Кмети подвинулись, Зимобор лег рядом с ней, укрылся своим полушубком, повернулся к вятичанке спиной и тут же заснул. Не одолеваемый ни тревогой, ни какими-либо иными чувствами.
Но кмети не могли так же спокойно спать в одной избе с оборотнем, и до утра кто-то из них нес дозор, не сводя глаз с неподвижно лежащей девушки-волчицы.
Рано обрадовался. Дверь из сеней заскрипела, вошел Ждан, осторожно несущий на руках Лютаву. Хвощ придерживал за ним дверь и бормотал что-то вроде «ты там поосторожнее». Как оказалось, девушке понадобилось выйти, но идти своими ногами она из-за вчерашней раны не могла, и ее пришлось нести. Помня, как сбежала Игрелька, кмети до отхожего места провожали новую пленницу вдвоем: один сторожил под дверью, а другой – под задней стенкой. Она не могла ходить, но кметей это ничуть не побуждало ослабить бдительность. В дружине бродили упорные слухи, что она – оборотень. Жилята не собирался скрывать то, что вчера видел, наоборот, рассказывал всем и призывал быть осторожнее. Правда, верили ему не все. Но и не верящие были в недоумении: каким образом девушка, да еще, по слухам, из рода вятичских князей, попала ночью в село?
– А! – Зимобор сел и обеими руками поворошил волосы. Вспомнился дядька Миловид, говоривший: «Обмотки перемотал – все равно что умылся». – Нашлась пропажа!
Он и сам не знал, радует его то, что Лютава ему не приснилась, или огорчает.
– Куды? – спросил Ждан, держа ее на весу.
– Складывай. – Зимобор поднялся и освободил место. – Что, правда ходить не можешь?
– С добрым утром, княже! – с такой выразительной вежливостью ответила Лютава, да еще опустила при этом глазки, как подобает скромной девице, что Зимобор фыркнул от смеха.
– Ну, с добрым утром! Не загрызла за ночь никого? Ребята, никто у нас в дружине за ночь не пропал?
– Из наших никто, а у Предвара я не спрашивал пока, – невозмутимо отозвался с полатей Судимир, отдыхавший после ночной стражи. – Там этот, князь Сечеслав. Волнуется очень, с тобой хочет говорить.
– Не слушай его, он дурак! – так поспешно и тревожно закричала Лютава, что кмети вокруг засмеялись.
А Зимобору вспомнилось далекое детство, их ссоры и споры с Избраной, когда дядька Миловид или нянька растаскивали их за шивороты, а они наперебой начинали оправдываться и валить вину за ссору друг на друга… Где-то она теперь, Избрана? Он думал о ней с беспокойством, но не потому, что боялся ее соперничества, а потому, что не знал, куда она могла деться и где найти приют. Как бы не случилось с ней чего-нибудь худого, все-таки молодая, красивая женщина, почти беззащитная…
– Ну, если хочет говорить, веди. – Выкинув из головы несвоевременные мысли, он повернулся к Судимиру. Тот шевельнулся. – Нет, ты лежи, отдыхай, а вон Хорша сбегает. Слетаешь, сокол?
– Одно крыло здесь, другое там! – бодро рявкнул отрок, вскочив и бегом устремляясь к двери. На пороге он запнулся и чуть не упал, все опять засмеялись.
Даже Лютава смеялась, но, отсмеявшись, закусила губу. На лице ее явно проступило беспокойство. Она даже огляделась, точно искала, куда бы спрятаться. Встречаться с Сечеславом она не хотела.
Но деваться было некуда, и она принялась торопливо переплетать косу. Зимобор пока велел отрокам «сообразить» чего-нибудь поесть. На столе появилась большая миска с кашей, миска блинов, которые напекли с утра пораньше Моргавкины кмети в соседней избе – там нашлось несколько свежих яиц, молоко и мука в погребе. Прямо пир по походным временам…
Лютаву тоже подняли и посадили к столу. Девушка так жадно накинулась на еду, словно ее не кормили неделю, и даже кмети, сами не дураки поесть, косились на нее с удивлением. Только Зимобор не удивлялся: он где-то слышал, что оборотничество отнимает очень много сил.
Когда в сенях заскрипела дверь и застучали шаги, Лютава мигом перестала есть и села прямо. Лицо у нее стало замкнутым и надменным.
Сначала вошел Братила с копьем, потом Сечеслав, уже без кольчуги, просто в полушубке, причем чужом, даже, видимо, снятом с кого-то из убитых. За ним шли еще несколько кметей.
– Здоров будь, князь Сечеслав! – не вставая, приветствовал его Зимобор. – Садись к столу, поешь с нами. Не кормили тебя еще сегодня?
– С тобой, князь Зимобор, я бы сел за стол, – ответил Сечеслав. Он встал посреди истобки, не подходя ближе, скрестил руки на груди и упер в сидящую девушку напряженный и враждебный взгляд. – А вот с этой тварью я ни за столом сидеть, ни говорить не буду!
– Делать нечего, глядите глазами! – наставлял Моргавка. – Забыли, как Оклада на нас под метелью накинулся? Тут и еще поди такие умные есть.
– Да кто тут умный? – ворчали кмети.
– А вот когда узнаешь, тогда сам окажешься дурак! Давай, Хотьша, топай во двор, не бойся, сменить не забуду!
Обойдя дозоры, Зимобор разгреб себе местечко на мягком мешке, лег и укрылся полушубком. Теперь и ему можно было немного поспать. Он и задремал было, но, несмотря на темноту, тепло и усталость, ему не спалось. Все время вспоминалась то княгиня-персиянка, то девушка в лисьем полушубке, которая приходила к ним в Селибор и ушла, как будто никто не в силах ее задержать… И ведь правда, никто не заметил, как она исчезла, хотя за такой красавицей следили сотни глаз. «Их мать была знатная чародейка и зналась с Велесом… Говорят, все ее дети рождены от Велеса…»
Да, а что значит их мать? Что значит все ее дети? Сколько их там? И если все ее дочери – такие красавицы, может, имеет смысл сторговать у князя Вершины хотя бы парочку?
Ландышевый венок за пазухой изливал одуряющий запах. Вдруг заметив это, Зимобор удивился. С чего бы? Ведь он не звал Младину. Он вынул венок – тот был сухим, и запах от него шел как от сухих цветов – но необычайно сильный.
Зимобора вдруг разобрало любопытство. Так сколько детей было у княгини-чародейки и что это за дети? И тут ведь под рукой есть у кого спросить! Судя по словам княгини Замилы, дети чародейки – соперники ее сына, а значит, Сечеслав знает их очень хорошо.
Приподнявшись, Зимобор хотел кликнуть отрока из сеней и послать за пленником, но передумал и решил сходить сам. Неохота было вставать с мягкого мешка, вылезать из теплой истобки, но очень неплохо было бы еще раз проверить дозоры. Ночь, метель – мало ли что?
Натянув полушубок, опоясавшись на всякий случай мечом, Зимобор вышел на двор. Костры горели, дозорные прохаживались и перекрикивались.
– Кто здесь? – Перед Зимобором вдруг оказался Горбатый, держа щит наизготовку и выглядывая из-за него с топором. – А, княже! Что бродишь, как мара полуночная? Не спим мы, не спим!
– Хочу к князю Сечеславу заглянуть. Как он там?
– А как ему быть? Его Судимир стережет.
Зимобор пошел мимо нескольких заснеженных избушек к овину. Из окошка тянулся дым – там тоже жили кмети и тоже топили. Среди прочих там обитали и вятичские пленники, с которых день и ночь не спускал глаз кто-то из дозорного десятка.
И вдруг в полосу, освещенную кострами, вбежало разом с десяток фигур – в поднятых руках блестело оружие, мечи и топоры. Несколько кметей, одновременно их увидевшие, одновременно заорали. Часть вскинула щиты и бросилась навстречу, по одному человеку от десятка кинулось в избы будить спящих.
В свою избу Зимобор помчался сам – у него с собой был только меч, но не было щита и шлема.
– А ну вставай! – заорал он, распахнув дверь сеней по всю ширь. – Опять лезут на нас! Живо, Достоян, поднимай, бегом!
Он пробежал между поднимающимися кметями, схватил шлем, в который предусмотрительно был вложен подшлемник, нахлобучил его на голову, подхватил в сенях первый попавшийся щит, выскочил наружу – и тут, видя, что на избу пока никто не нападает, поставил щит к ноге и стал застегивать ремешки шлема.
Когда он был готов, из избы уже выбегали со щитами в обнимку остальные.
– Туда! – Зимобор махнул мечом и первым побежал в сторону овина. Оттуда доносились знакомые звуки – треск разрубаемых щитов и звон мечей.
Нападающих уже стало около трех десятков. Сражение шло в полосе света от сторожевых костров – правда, половина из них же была разметана и затоптана. Кое-как одетые, в криво подпоясанных полушубках, дозорные и кмети из дружины Любиши отражали нападение. Любишина дружина жила в овине, его людям бежать было ближе всех, и к тому времени, как подоспели остальные, они уже уверенно вытесняли уступавшего числом противника к берегу ручья. Несколько человек уже сражалось внизу на льду.
– Ах, гады! – орал, кажется, сам Любиша. – Княгиня! Приезжала! Мир у нас! Выкуп у нас! Княже! Гады они все! Обмануть хотят!
Зимобор и сам сообразил, с чем связано ночное нападение. Вятичи не приближались к другим избам, а старались пробиться к овину – где содержался пленный князь Сечеслав и где его посещала мать-княгиня. Видимо, ей стало жаль серебра, и вятичи решили освободить князя бесплатно.
Но их было слишком мало для этой цели, и почти всех уже оттеснили прочь.
– Где он? Где князь Сечеслав? – кричал кто-то, не поймешь, свой или чужой.
Ввязываться в битву было не нужно, и Зимобор подошел к двери овина. Ему было досадно: вятичская княгиня-персиянка произвела на него хорошее впечатление, и он посчитал ее честной женщиной. Напрасно! И разве она не понимает, что если вятичи будут близки к победе, то у смолян обязательно найдется хотя бы одна свободная рука, способная вовремя полоснуть ножом по горлу пленника?
Он подошел к двери овина. Она была не закрыта, только притворена, и Зимобора вдруг толкнуло очень нехорошее предчувствие.
Изнутри вдруг послышался шум, шорох, а потом истошный крик.
Кричал мужчина.
– Помогите! – взывал незнакомый голос, и с таким отчаянным ужасом, словно видел свою неминуемую смерть.
Зимобор, держа меч наготове, рванул дверь и вбежал в овин. Дверь он оставил открытой, чтобы внутрь проникал свет от ближайшего костра, но сначала ничего не мог разглядеть.
– Помогите! Смоляне! На помощь! Князь Зимобор! – так же отчаянно кричал голос.
Зимобор едва успел удивиться – на помощь-то зовут его! – как в темноте опять послышался странный шум, шорох, крик, как будто кто-то отбивается всеми средствами, руками и ногами.
– Княже! Ты где! Ты куда один! – Вслед за ним в двери овина бросился Жилята и по пути догадался выхватить из костра горящую ветку.
Зимобор вырвал у него ветку и протянул вперед. В темноте блеснули два зеленых огонька, и от неожиданности он отпрянул.
– Помогите! – опять закричал кто-то из дальнего угла. – Это оборотень! Она пришла меня убить! Убейте ее!
Зимобор шагнул вперед, плохо понимая, что происходит. Огненные отблески осветили волка – вернее, волчицу, крупную и поджарую, припавшую к земляному полу в нескольких шагах от него. Вид лесного зверя не в лесу и даже не в хлеву, а в овине, где не пахнет скотиной и где хищнику не будет никакой поживы, был так неожиданен и страшен, что у Зимобора упало сердце.
Волчица прыгнула на него – Зимобор выронил горящую ветку, вскинул меч и бросился вперед, чтобы выйти из-под ее броска. Волчица пролетела над его головой, он рубанул снизу, норовя ударить в брюхо, но не успел и задел только заднюю лапу. Волчица дико взвизгнула, на лицо Зимобору брызнуло что-то жидкое и горячее, он зажмурился, боясь, что кровь оборотня выжжет ему глаза. И тут же что-то тяжелое обрушилось ему на голову, сбило с ног и покатилось вместе с ним по земле.
Кричал пленник в углу, орал что-то Жилята, созывая людей и требуя огня, кричал сам Зимобор – и тот, кто катился по земле вместе с ним, тоже кричал. Зимобор попытался встать, поднял голову – и увидел прямо перед собой вытянутое тело. Не зверя. Волчья шкура исчезла, перед ним лицом вниз лежал человек.
Совершенно обалдевший, стремясь хоть что-нибудь понять, Зимобор выпустил меч, схватил лежащего за плечи и перевернул. Тот вскрикнул и заслонил лицо руками. Но в глаза бросилась длинная темно-русая коса, и Зимобор, не веря своим глазам, узнал женщину – притом знакомую женщину – Лютаву, ту вятичанку, которая приходила в Селибор!
Она рвалась из его рук, крича что-то, но Зимобор держал крепко – он боялся, что если выпустит ее на миг, то она исчезнет или опять во что-то превратится.
Сверху падали крупные мягкие хлопья снега. Снега? В овине? Прямо над головой в соломенной крыше виднелась довольно большая дыра. Видимо, через эту дыру девушка-волчица и пробралась сюда.
В сенях послышался звук быстрых шагов. Зимобор обернулся, ожидая увидеть кого-то из своих, уже открыл рот, чтобы потребовать огня, – но увидел совсем незнакомого человека. Девушка в его руках рванулась, ее лицо изменилось, и Зимобор понял – это помощь к ней, а не к нему.
Вошедший держал наготове меч и щит, на голове его поблескивал железный шлем. Это был высокий худощавый мужчина, судя по движениям, быстрым и порывистым, еще довольно молодой. Руки и ноги у него были длинными, плечи широкими, а из-под шлема на Зимобора остро и враждебно глянули близко посаженные глаза – точь-в-точь такие же, как у Лютавы.
Но это был очень странный человек. Вместе с ним в овин вошла могучая невидимая сила. Зимобор вдруг почувствовал, что не дышит и не может шевельнуться. Жилята застыл у двери с раскрытым ртом, и заметно было, что он тоже не дышит – как вдохнул, так и замер. Замер пленник, вжавшись в угол и открыв рот для крика, но крик замер в горле. Застыл пламенный отблеск, замер язычок огня на горящей ветке. Остановился сам воздух, остановилось время.
Двигался только тот, худощавый, с мечом в руке. Среди застывшего мира он казался чем-то постронним, как тень среди живых, настоящих людей и предметов. Но это была очень деятельная и опасная тень.
«Колдун! – мелькнуло в мыслях. – Младина!»
Зимобор ни о чем не успел попросить, только вызвал в памяти образ Вещей Вилы – и той огромной силы, которую всегда ощущал в ее присутствии.
В ноздри ударил аромат ландыша. Грудь вдохнула, в мышцах проснулась сила, и Зимобор, как подброшенный, кинулся наперерез вошедшему.
Тот, не ожидая никакого сопротивления, бежал с мечом наготове к пленнику, бессильно вжавшемуся в угол. Заметив рядом с собой движение, колдун быстро повернулся и успел отбить удар. Зимобор увидел на лице противника безграничное изумление, и это придало ему сил. Тот, как видно, полагался на чары и не был готов к равной борьбе.
Среди застывшей тишины звон двух мечей раздавался особенно ясно и отчетливо. Зимобору удалось переместиться, чтобы закрыть собой пленника и не пускать к нему чародея. Когда первое изумление прошло, тот оказался опасным противником – сильным, быстрым и опытным. Они дрались вдвоем посреди овина, и Зимобор отчетливо осознавал, что на помощь никто не придет, – время для всех застыло, остановленное чарами. Сейчас в мире всего два живых существа – он и его противник.
Шаг за шагом Зимобор теснил колдуна к двери овина. Им пришлось переступить через лежащую девушку – она тоже не шевелилась, на ее лице с широко раскрытыми глазами застыло то выражение, которое было в миг появления колдуна, – боль, страх и радость.
Щит в руке вятича треснул, несколько верхних досок отлетело под сильным ударом, во все стороны посыпалась мелкая щепа. В тот же миг он вдруг бросил свой почти бесполезный щит в Зимобора, закрыл ему обзор и, пока Зимобор ничего не видел, сильно ударил мечом в грудь.
Зимобор ощутил мощный толчок, будто его толкнули концом бревна со всего размаху, и от этого удара он отлетел в другой конец овина. Но боли и крови не было, как будто его ударили не мечом, а простой палкой.
Посередине темного пространства – ветка уже догорела и погасла – вдруг вспыхнул жемчужно-белый свет. Столб света шел от самой земли, и Зимобор сразу увидел ландышевый венок, лежащий на земляном полу. Как, когда уронил? Или тот сам выскочил?
А в столбе света появилась стройная женская фигура. Как ни был Зимобор измучен и удивлен, даже сейчас по коже пробежала дрожь восторга и наслаждения от этого зрелища: от стройного стана вилы, от водопада ее волос, в которых сверкали алмазными искрами росинки, от чарующей красоты ее лица.
Вещая Вила плавно подняла руки, как лебедь поднимает крылья, готовый взлететь. Потом она протянула руки-крылья вперед.
Чародей так и застыл у стены овина, недалеко от раскрытой двери. Он тоже видел вилу, и на лице его отражались ужас и восторг. При этом зрелище он забыл все – и пленника, и битву, и противника.
Вила протянула к нему руки, сделала легкое движение, будто что-то выворачивала наизнанку…
Меч упал наземь, рядом брякнул шлем. К земляному полу припал волк – крупный самец с густым пушистым загривком, снежно-белый, только с черным волосом вдоль хребта. Жемчужный свет Вещей Вилы бросал в его глаза два ярких изумрудно-зеленых отблеска.
Вила сделала еще один легкий знак. Белый волк вскочил, метнулся к двери и исчез, только хвост мелькнул кусочком метели.
И все вокруг ожило. Воздух оттаял, потянуло ветром, со двора стали доноситься крики и звуки отдаленной битвы.
– Ты видел? Видел, да? Видел сам! А я что говорю! Они оборотни, оборотни! Твари проклятые! – кричал кто-то рядом с ним, и Зимобор не сразу сообразил, что это кричит пленный князь Сечеслав.
– Княже! Где ты? – надрывался Жилята, ничего не видя в темноте. – Огня дайте, лешие, князя не вижу! Ты живой? Отзовись!
В овине появился народ, принесли несколько факелов.
– Вот она! Вот! Держите ее! Голову ей рубите, рубите! Скорее! – истошно кричал князь Сечеслав, показывая на распростертую на полу девушку.
Кмети, держа мечи и топоры наготове, тревожно и недоуменно глядели то на вятича, то на Зимобора. Откуда тут взялась женщина, кто ее ранил? А Зимобор, немного опомнившись, подошел к девушке, наклонился и отнял ее руки от лица.
Да, это была Лютава. Такую, как она, не забудешь, если увидишь хоть один раз. Только теперь на ней не было десятка серебряных височных колец, не было венчика и ожерелий. Коса растрепалась, темно-русые пряди падали на лицо, а одета она была в простую серую рубаху и серый волчий полушубок мехом наружу. Увидев этот мех, Зимобор даже подумал, что волчица ему померещилась и он принял женщину, одетую в волчий полушубок, за зверя.
Лютава смотрела на него с таким неподдельным ужасом, как будто оборотнем был он сам и собирался съесть ее живьем. И сквозь этот ужас на ее выразительном лице проступало нечто настолько дикое, настолько лесное, что Зимобор ясно вспомнил волчью пасть с белыми зубами и понял: волчица ему не померещилась.
– Вставай! – Он попытался поднять ее, но девушка застонала и снова упала.
Зимобор глянул вниз и увидел на подоле ее рубахи большое пятно крови. Кровь капала на земляной пол и блестела там черной маслянистой лужицей. Зимобор приподнял край ее подола – толстый вязаный чулок был разрублен, кровь текла из резаной раны. Значит, он действительно задел мечом лапу волчицы и это ее кровь сохнет у него на лбу.
Девушка постанывала и цеплялась за него, потому что не могла стоять. Понимая, что здесь все слишком сложно и опасно, Зимобор все же не мог не видеть, как женщина страдает от боли. Прежде всего он видел в ней человеческое существо и совсем ее не боялся.
– Перевязку готовьте! – бросил он кметям. – Ведогу зовите!
Опустив на пол меч, он взял Лютаву на руки и вынес из овина. Перевязать ее можно было и здесь, но почему-то он этого не сообразил и понес в ту избу, где ночевал сам.
Во дворе уже никто ни с кем не дрался, дозорные торопливо разводили угасшие костры. Зимобор принес девушку в свою избу, громко крича, чтобы дали дорогу. Кмети, обернувшись и увидев их, расступались с изумленными лицами. Здесь тоже были раненые, но для девушки сразу освободили место, и Зимобор посадил ее на скамью. Судя по лицам кметей, каждый думал, что ему это снится. Девушка, да еще вроде та самая, что была в Селиборе? Откуда она здесь? Как сюда попала? Что это значит?
– Осторожно! Близко не подходи! Оборотень она! – торопливо пояснял бдительный Жилята, который всю дорогу провожал их с мечом наготове. – Посторонись, Хвощ!
В другой руке он нес меч Зимобора, а позади отрок тащил добычу – меч и шлем сбежавшего оборотня. Обе вещи, кстати, были очень дорогие, хорошей работы, шлем – восточной, а меч – франкской[16].
Посадив Лютаву, Зимобор сам стянул с ее ноги меховой короткий сапожок и шерстяной чулок. Рана была довольно длинной, но клинок задел только мягкие части, а сухожилия и кости, похоже, не были повреждены.
– Да что ты с ней возишься! – восклицал Жилята, пока Зимобор под общий удивленный гул обмывал ее рану и накладывал повязку. – Заживет, как на собаке! Она же оборотень! Завтра будет бегать, будто и не было ничего. Если не прирежут…
Закусив губу, Лютава бросила на Жиляту злобный взгляд, но молчала, не опровергая того, что она оборотень.
Наконец Зимобор закончил перевязывать, и она торопливо одернула подол. Потом провела руками по волосам и огляделась выжидающе, словно хотела спросить: и что теперь со мной будет?
– Да, подруга! – протянул Зимобор. Разогнувшись, он встал перед ней, положив руки на пояс. – Что? Ты нам приснилась?
– Вроде того, – буркнула Лютава. – Сны страшные видишь? Вот, это я.
– Ты – оборотень?
– Не совсем. Это мой брат.
– Какой брат?
– Лютомир.
Зимобор вспомнил чародея, с которым дрался в овине. Действительно, похож на Лютаву, как родной брат.
– А! – На память ему пришли слова княгини Замилы. – Ваша мать, говорят, была чародейка и зналась с Велесом? И Велес, значит, твой отец?
– Мой отец – князь Вершина. А Лютомира – Велес.
По тому, как она это сказала, Зимобор вдруг подумал: а ведь ей очень обидно, что она родилась всего-навсего от какого-то князя Вершины, а не от бога.
И это, наверное, правда. Тот, кто остановил время, чтобы беспрепятственно пройти между чужим вдохом-выдохом, действительно должен быть сыном бога. И если бы не венок Младины, все это могло бы кончиться для Зимобора очень плохо.
Всего этого было слишком много для одного раза. Зимобор чувствовал возбуждение и при этом был так утомлен и обессилен, что его не держали ноги. Ему даже не хотелось задавать вопросов – хотелось только спать.
– Тебя связывать? – спросил он у Лютавы.
– Что?
– Ну, связывать, чтобы до утра не сбежала? Ноги, чтобы не ушла, руки, чтобы не колдовала? Глаза завязать, чтобы не сглазила, рот заткнуть, чтобы не заклинала?
– Вот-вот, правильно, княже! – торопливо одобрил Жилята. – Это все вместе!
– Да куда я убегу! – с досадой ответила девушка и кивнула на перевязанную ногу. Ясно было, что она непременно убежала бы, если бы не рана.
– Ну, смотри. Значит, так! – Зимобор поднял глаза и нашел лица Судимира и Моргавки. – Чья теперь стража?
– Достояна. Только что пошел.
– Значит, перевязывать кого осталось, костры жечь, дозорным смотреть, остальным спать. Да, Сечеслав там как? Не сбежал?
– Любиша там с ним.
– Ну и ладно. Теперь у меня не один, а два заложника получается. Эх! – Зимобор хмыкнул и покрутил головой. – Что же вы все лезете ко мне, вяз червленый в ухо! – Он опять посмотрел на девушку. – Сколько, говоришь, всего детей у князя Вершины?
– Одиннадцать, – ответила Лютава, которая раньше ничего такого не говорила.
– Одиннадцать? – Зимобор поднял брови. – Двое уже у меня, а еще одного видел – еще восемь. Стало быть, гости ожидаются? И все с мечами да с топорами! Ладно, по двадцать гривен за каждого, – Судимир, подсчитай, это сколько же будет?
– Двести двадцать, – невозмутимо ответил десятник, никогда в жизни не видевший сразу столько серебра.
– Да ну! – Зимобор совсем развеселился. – А у арабов дирхемы не кончатся? Дурной вы народ! – вразумлял он Лютаву, которая в недоумении смотрела на него. – Я же непобедимый, меня одолеть невозможно, даже если все одиннадцать не по очереди, а сразу навалятся! И еще батюшку прыткого до кучи прихватят! Непобедимый я, потому что сила неземная за мной стоит!
– Я видела! – вырвалось у Лютавы. – Она…
– Молчи! – Зимобор сообразил, что кмети, напряженно слушающие их разговор, о Младине ничего не знают и знать им не надо. – Язык прикуси! Понимаешь теперь, что нечего на меня бросаться?
Лютава закивала.
– Мы не знали, – сказала она. – Лютомир не знал. Мы бы тогда не стали…
– Поумнеете теперь. Ну, ладно. Я сказал, всем спать. Иди сюда, что ли?
Зимобор снова взял Лютаву на руки и уложил на мешок, где раньше спал сам. Кмети подвинулись, Зимобор лег рядом с ней, укрылся своим полушубком, повернулся к вятичанке спиной и тут же заснул. Не одолеваемый ни тревогой, ни какими-либо иными чувствами.
Но кмети не могли так же спокойно спать в одной избе с оборотнем, и до утра кто-то из них нес дозор, не сводя глаз с неподвижно лежащей девушки-волчицы.
* * *
Проснувшись утром, Зимобор ни девушки, ни волчицы рядом с собой не обнаружил. Ее исчезновение его не удивило и не встревожило: приснится же такое! Сказать по правде, все эти передряги уже стали ему надоедать, хотелось скорее домой, в Смоленск.Рано обрадовался. Дверь из сеней заскрипела, вошел Ждан, осторожно несущий на руках Лютаву. Хвощ придерживал за ним дверь и бормотал что-то вроде «ты там поосторожнее». Как оказалось, девушке понадобилось выйти, но идти своими ногами она из-за вчерашней раны не могла, и ее пришлось нести. Помня, как сбежала Игрелька, кмети до отхожего места провожали новую пленницу вдвоем: один сторожил под дверью, а другой – под задней стенкой. Она не могла ходить, но кметей это ничуть не побуждало ослабить бдительность. В дружине бродили упорные слухи, что она – оборотень. Жилята не собирался скрывать то, что вчера видел, наоборот, рассказывал всем и призывал быть осторожнее. Правда, верили ему не все. Но и не верящие были в недоумении: каким образом девушка, да еще, по слухам, из рода вятичских князей, попала ночью в село?
– А! – Зимобор сел и обеими руками поворошил волосы. Вспомнился дядька Миловид, говоривший: «Обмотки перемотал – все равно что умылся». – Нашлась пропажа!
Он и сам не знал, радует его то, что Лютава ему не приснилась, или огорчает.
– Куды? – спросил Ждан, держа ее на весу.
– Складывай. – Зимобор поднялся и освободил место. – Что, правда ходить не можешь?
– С добрым утром, княже! – с такой выразительной вежливостью ответила Лютава, да еще опустила при этом глазки, как подобает скромной девице, что Зимобор фыркнул от смеха.
– Ну, с добрым утром! Не загрызла за ночь никого? Ребята, никто у нас в дружине за ночь не пропал?
– Из наших никто, а у Предвара я не спрашивал пока, – невозмутимо отозвался с полатей Судимир, отдыхавший после ночной стражи. – Там этот, князь Сечеслав. Волнуется очень, с тобой хочет говорить.
– Не слушай его, он дурак! – так поспешно и тревожно закричала Лютава, что кмети вокруг засмеялись.
А Зимобору вспомнилось далекое детство, их ссоры и споры с Избраной, когда дядька Миловид или нянька растаскивали их за шивороты, а они наперебой начинали оправдываться и валить вину за ссору друг на друга… Где-то она теперь, Избрана? Он думал о ней с беспокойством, но не потому, что боялся ее соперничества, а потому, что не знал, куда она могла деться и где найти приют. Как бы не случилось с ней чего-нибудь худого, все-таки молодая, красивая женщина, почти беззащитная…
– Ну, если хочет говорить, веди. – Выкинув из головы несвоевременные мысли, он повернулся к Судимиру. Тот шевельнулся. – Нет, ты лежи, отдыхай, а вон Хорша сбегает. Слетаешь, сокол?
– Одно крыло здесь, другое там! – бодро рявкнул отрок, вскочив и бегом устремляясь к двери. На пороге он запнулся и чуть не упал, все опять засмеялись.
Даже Лютава смеялась, но, отсмеявшись, закусила губу. На лице ее явно проступило беспокойство. Она даже огляделась, точно искала, куда бы спрятаться. Встречаться с Сечеславом она не хотела.
Но деваться было некуда, и она принялась торопливо переплетать косу. Зимобор пока велел отрокам «сообразить» чего-нибудь поесть. На столе появилась большая миска с кашей, миска блинов, которые напекли с утра пораньше Моргавкины кмети в соседней избе – там нашлось несколько свежих яиц, молоко и мука в погребе. Прямо пир по походным временам…
Лютаву тоже подняли и посадили к столу. Девушка так жадно накинулась на еду, словно ее не кормили неделю, и даже кмети, сами не дураки поесть, косились на нее с удивлением. Только Зимобор не удивлялся: он где-то слышал, что оборотничество отнимает очень много сил.
Когда в сенях заскрипела дверь и застучали шаги, Лютава мигом перестала есть и села прямо. Лицо у нее стало замкнутым и надменным.
Сначала вошел Братила с копьем, потом Сечеслав, уже без кольчуги, просто в полушубке, причем чужом, даже, видимо, снятом с кого-то из убитых. За ним шли еще несколько кметей.
– Здоров будь, князь Сечеслав! – не вставая, приветствовал его Зимобор. – Садись к столу, поешь с нами. Не кормили тебя еще сегодня?
– С тобой, князь Зимобор, я бы сел за стол, – ответил Сечеслав. Он встал посреди истобки, не подходя ближе, скрестил руки на груди и упер в сидящую девушку напряженный и враждебный взгляд. – А вот с этой тварью я ни за столом сидеть, ни говорить не буду!