Молинка счастливо засмеялась и опять обняла сестру. Сейчас ей действительно было ничего не страшно.
– Ну, хорошо, – сказал рядом Лютомер. Он слышал всю эту беседу, а сейчас обращался к князю Святко. – Если моя сестра младшая хочет быть женой княжича Ярогнева, я воле Лады и Макоши противиться не стану. Но не годится моей сестре, как девке из лесного двора, уводом к жениху уходить. И ваш род, и наш род такое дело опозорит. Хочет княжич Ярогнев ее в жены взать – пусть по осени ваши сродники приезжают сватать, как положено, с нашим родом ряд заключают, приданое берут, а с ним и невесту. А до тех пор она в отцовском дому дожидаться должна, а не в вашем, как полонянка.
Молинка в тревоге вскинула на него глаза – она поняла, что старший брат все-таки намерен увезти ее отсюда. Но слова возражения замерли на губах – она тоже понимала, что ей мало чести войти в дом мужа без благословения собственных родичей, без прощания с чурами, без приданого. При таких условиях она будет считаться не женой, а наложницей, и ее дети будут зваться «холопкиными детьми»![18] Такой судьбы себе и своему потомству она не хотела и беспомощно оглянулась на Ярко, надеясь, что он что-то придумает.
– Нет, мы ее из дома не отпустим. – Сам князь Святко покачал головой. – Наша она, с благословения Купалы в наш род вошла, и вы на нее уже прав не имеете. А приданое – везите, мы не откажемся.
Лютомер нахмурился. Лютава оглянулась на него, в свою очередь надеясь, что брат найдет выход из такого сложного положения. Все-таки они были заперты в чужом лесу и располагали силой неизмеримо меньшей. Мало того, что они хотели вырваться из оковской земли, – еще было бы очень неплохо вывести всех своих людей невредимыми.
– Не знаешь ли ты, князь Святомер, где мой брат Хвалислав? – обратился вдруг Лютомер к оковскому князю. – Он со своими людьми, со старейшинами угрянскими, тоже в лесу был, а теперь угряне есть, его нет. Не берегини ли увели? Не знаешь?
– Знаю. – Святко кивнул. Что делать с Хвалисом, он уже успел подумать. – Твой брат Хвалислав Вершинович со старейшинами угрянскими у меня. Сговоримся с тобой добром – получишь их в целости. Не сговоримся – пеняй на себя.
Хвалислав, стоявший с Вышенем и Глядовцем поодаль, опустил глаза. Угряне понимали, что стоят на краю пропасти. Князь Святко повел себя не так, как они рассчитывали. Вместо того чтобы сразу послать дружину на стан Лютомера, расположение которого им указали, Святко пустился в какие-то переговоры, а теперь его руки связаны пленением Семиславы. Может быть, оковский князь хитрит, ловчит и тянет время, надеясь получить свою жену, а потом истребить оборотня со всеми его людьми. Но если князь Святко действительно намеревается отпустить Лютомера восвояси, то для Хвалиса и его людей это верная смерть. Оборотень не дурак и наверняка уже задал себе вопрос: кто его выдал? А кроме Хвалиса некому. Кто исчез из лесного стана еще почти засветло? Кто обнаружился рядом с вятичами? При таких условиях вернуться в Ратиславль сможет только один из сыновей Вершины. А надежды справиться с бойниками в открытом бою у Хвалиса было очень мало. Тем более что угрянские вои двадцать раз подумают, прежде чем поднять оружие на бойников. Свои как-никак, у иных ополченцев среди бойников – сыновья и младшие братья, а дело темное, и не вдруг разберешься, кто прав!
На счастье Хвалиса и его советчиков, князь Святко хотел сохранить на Угре хотя бы таких союзников.
– Твоего брата Хвалислава и людей его моя дружина в плен взяла, – продолжал оковский князь. – Вон они, погляди. Договоримся – получишь их назад и домой уведешь. Не сговоримся – останутся у меня.
– Послушай, князь Святко. – Лютомер будто в раздумье почесал подбородок. В его голове уже сложился некий замысел – безумный, но обещавший надежду на успех. – Ты вроде как говорил что-то такое… чтобы свою дочь мне в жены отдать?
– Говорил. – Святко оживился. – Несколько дочерей у меня незамужних, любую выбирай.
– Я согласен. Беру твою дочь в жены, но с условием, что она сейчас же со мной уедет.
– А Молинка? – в нетерпении выкрикнул Ярко.
– А Молинка останется. – Лютомер непроницаемым взглядом посмотрел на новоявленного зятя. – Но тогда вы нам брата и прочих угрян возвращаете в целости и отъезду моему со всеми моими людьми не препятствуете.
– Согласен. – Немного подумав, князь Святко не нашел подвоха и кивнул. Вроде бы Лютомер выразил согласие на то самое, что он ему и предлагал.
– Значит, завтра поутру снарядите нам ладьи и приведите сюда. Договоримся так: завтра при отъезде ты мне мою невесту выдашь, а жена твоя нас до Оки проводит. Брат мой Хвалислав с его людьми, что у тебя, останутся, пока княгиня к тебе не вернется. Тогда ты ее отпустишь.
– Нет, жену мою сейчас отдай! – возразил князь Святко.
– Не отдам сейчас! – Лютомер жестко качнул головой. – Я не дурак, князь Святко, и знаю, как в твоем роду иные меня любят. Я должен точно знать, что хотя бы до Оки вы за мной погоню не снарядите. Потому жена твоя со мной поедет, а я обещаю никакого зла ей не чинить и назад отпустить, как уговорено. Ты же обещай брата моего и его людей отослать восвояси невредимыми, когда жена твоя вернется. Идет уговор?
Он глянул на Святко, и оковского князя пробрала дрожь под взглядом этих узких волчьих глаз. Сам этот взгляд резал, как нож из острой серой стали, подавляя волю к сопротивлению и подчиняя себе.
– Идет, – через силу вымолвил Святко. – Ну, смотри, Лютомер. Если жена моя…
– Так ведь у тебя мой брат остается. Ну, прощай до завтра, князь Святко. Да подарки родне нашей не забудьте!
Приветственно помахав рукой, Лютомер отступил назад и скрылся в чаще.
Едва лишь стена деревьев отгородила их от опушки, Лютава вцепилась в рубаху на его груди, словно он убегал, и затрясла.
– Ты что, с ума сошел! – напустилась она на Лютомера. – Молинке Ярила голову снес, да и ты не лучше! Ты согласен ее оставить? Хочешь девку здешнюю себе взять? Да нам домой с такой добычей лучше не показываться! На хазар идти хочешь? Удаль в заднице заиграла?
Она раскраснелась, глаза сверкали гневом и недоумением, но Лютомер только засмеялся, сжал ее лицо в ладонях и несколько раз звонко поцеловал.
– Ты чего так радуешься? Будто клад нашел! Пусти! – Лютава отбивалась, думая, что он просто уходит от ответа.
– Не волнуйся, душа моя! – Лютомер крепко обнял сестру и прижал ее лицо к своей груди, усмиряя. – Все наше с нами будет. Поможет мне Велес – вернемся так, что ни отец и никто другой нас не упрекнет. Вот только что с Хвалисом делать – ума не приложу.
– Правда, что ли, эту дуру вытащишь? – глухо спросила Лютава.
– Вытащу. Сам клятву нарушу – но уж тут авось простят меня боги, оборотня лесного, бессовестного. Не для себя же стараюсь, а для чести рода, для блага племени. Как ты думаешь – можно ради чести рода своей пожертвовать?
– Можно, – без колебаний ответила Лютава. – Ради чести рода зубами можно грызть.
– Стало быть, будем грызть.
Глава 8
В полночь, когда над окрестностями Воротынца повисла тьма, из леса выскользнули две фигуры. Заметь их кто-нибудь сейчас – пустился бы бежать со всех ног, уверенный, что это берегини бродят, выискивая неосторожных. Вернее, берегиня на пару с лешим.
Небо затянули тучи, не пуская к земле свет луны и звезд, и только черная громада леса слегка выделялась на фоне неба. Дороги под ногами Лютава совершенно не видела и крепко держалась за руку Лютомера. Хорошо, что он сам знал, куда идти, – святилище Марены он приметил еще вчера.
В святилище все давно спали. На счастье ночных гостей, обычая запирать ворота на ночь тут не имели – впрочем, Лютомера и засов не остановил бы, но пришлось бы терять на это время. Сейчас же две тени почти бесшумно просочились во двор.
– Она вон там, – шепнула Лютава, потянула брата за руку и кивнула в сторону одной из землянок, где жили жрицы. – Только и княгиня Чернава тоже там, вот ее бы нам не разбудить.
– Если спит, то не разбудим, – шепнул Лютомер. – Погоди пока.
Неслышно приблизившись к землянке, где две его сестры прожили несколько дней, он принюхался.
– По-моему, ее тут нет, – шепнул он, обернувшись к Лютаве. – След старый. С прошлой ночи она здесь не была.
– Значит, в городе. – Лютава вздохнула. Впрочем, они приготовились к тому, что после всего произошедшего князь Святко не оставит больше Молинку в святилище, за пределами городских стен, и заберет в Воротынец, под охрану. – А Семьюшка?
– Я ее запаха не знаю. Если там девок несколько, придется тебе смотреть. Обожди, я погляжу, что там.
Лютомер осторожно потянул дверь полуземлянки. Та открылась с легким скрипом, и Лютомер мгновенно проскользнул внутрь. Прикрыв за собой дверь, он немного постоял неподвижно, прислушиваясь. Никто не проснулся, в полуземлянке раздавалось дыхание трех… четырех спящих женщин. Даже в полной темноте, принюхавшись, он определил, что на широкой лавке за печью спит княгиня Чернава, на полатях справа и слева две незнакомые женщины средних лет. Видимо, жрица Жарина и волхва Родима, о них рассказывала Лютава.
А вот на другой лавке, под окошком, определенно находилась молодая девушка. Должна быть Семьюшка – больше некому. Обостренное чутье оборотня помогало Лютомеру разбираться даже тогда, когда обычное зрение и слух не могли помочь. Вот и хорошо. Если бы девушек тут оказалось две или больше, пришлось бы зажигать лучину, предварительно усыпив обитательниц полуземлянки покрепче, и приглашать Лютаву смотреть, которая из девушек обещанная ему невеста. А светить лучиной в их положении вдвойне опасно – княгиня Чернава может и проснуться. Старшая волхва слишком сильна, чтобы даже он, оборотень, мог достаточно надежно ее усыпить.
Жаль все-таки, что Молинку отсюда забрали. Если бы она была здесь же, где они с Лютавой проводили прежние ночи, он завершил бы свою ворожбу прямо сейчас и завтра только пожинал плоды. Но раз Семьюшка и Молинка находятся в разных местах, дело усложняется.
Подойдя к лежанке, он еще раз принюхался. Слабые-слабые следы именно этого запаха он улавливал на рубашке и волосах Лютавы – ведь она несколько дней прожила бок о бок с Семьюшкой.
Значит, это она. Лютомер поднял руки над лежащей девушкой, стараясь слиться с ее духом, чтобы получить возможность им управлять. Затем вызвал в памяти образ Молинки и начал работу. Он сам едва ли смог бы объяснить, как он это делает. Но чары сплетались, ткали новый образ, а кончик ниточки оставался в руках Лютомера – чтобы потянуть за него, когда придет время, и затянуть петлю ворожбы.
Лютава вся извелась от нетерпения, когда Лютомер наконец показался из землянки.
– Все хорошо, – шепнул он. – Дева там только одна.
– Все-таки лучше бы ты позвал меня, – возбужденно шептала Лютава. Ее колотила дрожь от волнения – уж слишком сложным ей показался замысел брата, но он, надо признать, единственный давал надежду расстаться с землей вятичей без потерь. – А то мало ли какая там дева? Вдруг Святко Семьюшку тоже в город забрал?
– Куда он ее от матери заберет, когда ей завтра замуж ехать? А княгиня здесь, я ее днем видел.
Днем Лютомер уже посещал святилище – в облике сокола, и видел княгиню Чернаву – старшую жрицу было несложно узнать по одежде и всему облику, который ему описывала сестра.
Так же бесшумно две тени выскользнули из святилища и закрыли воротную створку. Хорошо, что на эту ночь князь Святко уже не ставил здесь дозорный десяток – кого теперь охранять-то? Может быть, Семислава могла бы угадать замысел оборотня, но Семислава спала сейчас на поляне, в шалаше из елового лапника, под охраной бойников. Пользуясь тем, что вчерашние ночные приключения оставили ее без сил, Лютомер зачаровал молодую княгиню и погрузил в глубокий сон.
– Возвращайся, – шепнул он Лютаве. – Дорогу найдешь?
– На ощупь разве что.
– Ну, хочешь, посиди на опушке, обожди меня.
– Я здесь посижу. На опушке ты меня не найдешь.
– Найду. – Лютомер усмехнулся. – Но ты правда лучше тут жди, а то еще споткнешься во тьме о корягу какую-нибудь, придется мне тебя на руках уносить. На вот, посторожи заодно.
С этими словами он расстегнул пояс, сбросил его на землю и стал развязывать оборы.
– Что – не понесешь меня на руках? – с намеком на ревность уточнила Лютава, глядя, как он раздевается. – Только лебедь эту теперь носить будешь?
– Да ну тебя! – весело ответил Лютомер. Сняв рубаху, он повесил ее на плечо Лютавы, быстро притянул сестру к себе и поцеловал.
А про себя отметил, что ее не проведешь и она видит все, что с ним происходит, так же хорошо, как и он сам. Если не лучше. Близость Семиславы не давала ему покоя, и возвращать ее мужу он не имел ни малейшего желания. Но сначала дело, остальное потом.
Оставив на земле всю свою одежду, Лютомер распустил волосы, чтобы ничто не мешало и не сковывало, – ему предстояли нешуточные испытания всех сил тела и духа. Лютава уселась на бревнышко, которое притащили для себя кмети Колосохи, а Лютомер склонился к земле, собрался – и в воздух взмыл сокол. Лютава невольно закрыла лицо руками, защищаясь от впышки неземной силы, сопровождавшей превращение. Когда она открыла глаза, никого уже не было видно. Где-то над головой сокол набирал высоту, осваиваясь с новым обликом.
Промчавшись над луговиной, сокол пролетел над рвом, валом и частоколом твердинских укреплений, мельком заметив на забороле железные шлемы дозорных. Угрян ли опасался князь Святко или кого другого, но город охраняли на совесть.
Внизу в глаза бросилось огненное пятно – на площадке позади ворот горел костер для дозорных. Освещал он только ближайший пятачок, но колдовской птице глухая тьма не мешала. Сделав круг над городом, сокол осмотрел в беспорядке разбросанные избенки и полуземлянки и выбрал взглядом воеводский двор – несколько более крупных строений, стоявших поодаль от прочих. Со слов Лютавы он знал, где искать.
Неслышно снизившись, сокол над самой землей крутанулся в воздухе и пал на землю на четыре волчьих лапы. На его счастье, в городке не оказалось собак, в летнее время обитавших вместе с пастухами на пастбищах. А люди, кроме дозорных на стене, спали, и некому было увидеть зверя, бесшумно скользившего между построек.
Припадая к земле, волк принюхивался, выискивая среди десятков человеческих запахов те два, которые ему нужны. Запах Молинки, отлично знакомый, он нашел и выделил легко. Она находилась вот здесь, в жилище воеводы Дедоги. О том, что для оборотня и городские стены не преграда, князь Святко не подумал.
Припав к земле, волк тут же выпрямился человеком. Прежде чем идти дальше, Лютомер некоторое время постоял, отдыхая, – в эту ночь ему пришлось слишком часто менять обличье, и он устал, несмотря на то что сейчас, пока вокруг еще кипели силы высшей точки года, любая ворожба давалась легче. В другое время он не вынес бы – из человека в сокола, из сокола в волка, из волка в человека… И это еще не конец, потому что покинуть город в человеческом обличии вряд ли удастся.
Стирая пот со лба, он проверил, на месте ли волосок Семьюшки. Все в порядке – длинный тонкий волос, светлый и золотистый, был по-прежнему обмотан вокруг пальца. Можно идти.
Лютомер легонько толкнул дверь, и та раскрылась с легким скрипом. От кого воеводе запираться-то, за городскими стенами? А и случись что – тут войско и княжеская дружина кругом, только закричи. На появление оборотня, способного проскользнуть, как тень, между вздохами и мгновениями, воротынский воевода не рассчитывал.
Многочисленным домочадцам воеводы пришлось потесниться, чтобы найти место для гостьи. Сам хозяин с женой спал на лежанке за занавеской, полати заняли сыновья и еще какие-то парни, старуха похрапывала прямо на земле, но даже не шелохнулась, когда легкая босая нога оборотня неслышно опустилась на земляной пол возле ее головы. Целью его была широкая лавка под окошком, где лежали, прижавшись друг другу из-за тесноты, три молодых девушки. Вернее, две девушки, одна девочка-подросток, лет двенадцати, едва созревшая. Но здесь Лютомеру не требовался ни свет, ни чужая помощь, чтобы просто по запаху отличить одну из своих сестер от чужой девушки. Молинка – в самой середине. Просватанной невесте положено спать между сестрами, чтобы не добрался до нее Змей Летучий, охотник до тоскующих дев… Но князь Святко, устроивший Молинку сюда, хотел уберечь ее совсем от другой опасности. Не вышло.
Пробравшись вплотную к лежанке, Лютомер положил руку на голову спящей Молинки и быстро погрузил ее в более глубокий сон, точно втолкнул в темную воду. Потом размотал с пальца волосок Семьюшки и вплел его в косу сестры. Волосок самой Молинки, к счастью, Лютава нашла на рукаве своей рубахи, тем самым избавив брата от необходимости ходить туда-сюда.
Уже вскоре он так же неслышно выскользнул из воеводского жилья и прикрыл за собой дверь. Теперь только вернуться в лес и выспаться до утра, чтобы набраться сил перед завтрашним днем.
Присев, Лютомер сжался в комок, обняв колени, собрал остатки сил… и прямо с земли в воздух взмыл сокол. Только бы стену перелететь – а там уже в лесу, считай, что дома.
Добравшись до ворот святилища, где его в тревоге и нетерпении ждала Лютава, Лютомер почти рухнул, не в силах приземлиться как следует, и прокатился по траве. Сестра кинулась к нему, а он, лежа неподвижно, пытался осознать себя и понять, не оставил ли себе «на память» левое крыло вместо руки или когтистые лапы вместо ног.
Нет, вроде обошлось. Слава Велесу. Лютава помогла ему встать, но всю дорогу через луговину и лес Лютомер шел, пошатываясь, и опирался на нее. К счастью, из-за облаков вышла яркая луна, и обратную дорогу Лютава нашла без особого труда.
Несколько бойников, несших дозор, не спали и сразу вышли им навстречу. Лютомер рухнул у костра на расстеленный плащ, не в силах даже одеться; Лютава накрыла его другим плащом, гневно отмахнулась от комаров, жаждущих хмельной оборотневой крови, и села рядом.
– Ну, что? – Дедила вопросительно двинул бровями.
– Все путем. Она как? – Лютава показала глазами на шалаш, где спала Семислава.
– Тоже ничего. Я заглядывал недавно, как Хортимку сменил, – спит ваша лебедь. А что, – Дедила нерешительно глянул на Лютомер, который, похоже, уже спал, – правда, что мы ее с собой возьмем? Ребята говорят…
– Неправда, – решительно ответила Лютава. Брать княгиню-лебедь с собой на Угру она не хотела по многим причинам. – Она нас проводит несколько дней, а с Оки назад отправим. А что? Нравится?
– Дева красивая, – с уважением и завистью протянул Дедила. – У нас таких и нету… Ну, ты разве что.
Лютомер проснулся на рассвете, чувствуя себя если не полным сил, то вполне готовым к дальнейшим подвигам. Лютава спала рядом, привалившись к его боку и съежившись. Бережан отчаянно зевал, сидя у затухшего костра с копьем на коленях. Перед шалашом Семиславы спал Милята, вытянувшись и загораживая вход.
Накрыв сестру своим плащом, Лютомер заглянул в шалаш – Семислава лежала, завернувшись в чью-то овчину, и все еще спала. И хорошо – ей вообще лучше в ближайшие три дня не просыпаться.
Сходив к реке окунуться, Лютомер оделся и стал искать гребень. Не найдя свой, он стал отвязывать гребень от пояса Лютавы, и она проснулась.
– Прихорашиваешься? – спросила она, подавляя зевок и глядя, как брат запускает гребень в свои густые, изрядно перепутанные волосы. – Дай я тебя причешу, а то зря зубья поломаешь.
– Причеши. – Лютомер подал ей гребень, сел рядом и наклонил голову. – Я ведь сегодня жених как-никак.
– Жених… – проворчала Лютава, ловко разбирая пальцами спутанные пряди. – Обманщик ты бессовестный.
– Сама говорила – ради чести рода можно зубами грызть. Чего цепляешься? Вместе же придумывали.
– Это я не выспалась просто. И есть хочу. У нас осталось что-нибудь?
– А вот сейчас Худота сети выберет – может, и будет.
Худота и Бережан вернулись с реки с уловом, Негожа из Дедилиного десятка тащил за ними котел, полный воды, Чуженя разводил огонь. Старшие бойники, свободные от мелких хозяйственных дел, потягивались, оправляли рубахи, ерошили волосы.
– Умываться давай, что, Зубашка, глаза трешь? – покрикивал Чащоба.
– Я онучи перемотал – считай, умылся, – ухмылялся Зубак, рослый, некрасивый, но весьма бойкий парень.
– Я тебе перемотаю! Эта шутка старше Перунова дуба, мне уже не смешно. А ну давай, а не то поленом в воду загоню!
Все было как всегда – что в походе, что дома в Варге. Но бойники нет-нет да поглядывали на шалаш, где спала пленница, и все помнили, что сегодня у них очень сложный день. Если не повезет, то для многих, если не для всех, он станет последним на белом свете. Но переживать за свою жизнь и бояться смерти среди бойников вообще не принято – каждый из «волков» приходит в лес, чтобы научиться всегдашней готовности погибнуть, унося с собой врагов. И каждый из этих зевающих и зубоскалящих парней был настоящим бойцом, и даже пятнадцатилетний Чуженя смог бы одолеть в бою троих более взрослых, но хуже подготовленных противников. А еще они верили в силу и удачу своего вожака. Без этого вообще никак.
Сам Лютомер был уже готов, – в самой лучшей из прихваченных с собой рубах, с серебром на поясе, с оборами из цветной тесьмы, с тесьмой на расчесанных волосах, он и впрямь выглядел женихом.
Из своего шалаша выползла Семислава. Ее рубашка так и лежала где-то в лесу грудой мятых лоскутов, и княгине пришлось надеть запасную рубаху Лютомера, тоже вывернув ее наизнанку. Таким образом, она стала как бы своей противоположностью, то есть из мужской превратилась в женскую. Есть много таких хитростей, позволяющих обойти разные установления, которые нельзя нарушать, но очень надо. Благодаря высокому росту Лютомера его рубаха была Семиславе ниже колен, и все-таки бойники против воли косились на ее стройные белые ноги. Лютава могла бы одолжить ей одну из своих, привезенных Лютомером из дома, но на свою рубашку ему было легче накладывать чары.
Волосы Семислава кое-как заплела и повязала голову простым полотенцем – светить волосами при посторонних замужней женщине еще более неприлично, чем голыми ногами. Этот обычай шел еще из тех времен, когда любая женщина, взятая в жены со стороны, из чужого рода, считалась опасной. А в волосах заключена ее чародейная сила, способная испортить род, принявший ее. Оттого женщина обязана закрывать волосы – как воин в дружественном доме обязан держать оружие в ножнах. Из тех же времен шел запрет жене называть мужа по имени – вроде как она его не знает и потому не может через имя сглазить человека. Муж и все его домочадцы должны называть женщину также не по имени, а как-то иначе – по мужу или хотя бы по отцу. Отчасти запрет смягчался для жриц, родовые священные имена которых служили оберегами сами по себе.
– Здравствуй, матушка! – весело приветствовла ее Лютава. – Сходи-ка умойся, да завтракать будем.
Семислава растерянно оглядела поляну, суетящихся бойников, дымящийся черный котел над огнем, рослую фигуру Лютомера, наблюдавшего за ней. После всех приключений и наведенного сна она еще плохо соображала, что происходит. И это пришлось очень кстати. Необходимость следить за княгиней-лебедью и не дать ей нарушить все замыслы, и без того сложные, заметно прибавляла трудностей детям волхвы Семилады. Вместе со своей рубахой Лютомер надел на пленницу сложное плетение чар, не дающее ее силам развернуться, и Семислава не могла избавиться от одежды без его разрешения. То есть это он ей запретил, но не мог быть уверен, что она не сумеет нарушить запрет. Ведь как она прежде не знала его, так и он не знал ее и не мог судить, где предел ее сил и способностей.
На реку умываться ее проводила Лютава, но Семислава не собиралась никуда бежать. Все ее движения были неуверенными, взгляд рассеянным. Зайдя в воду по колено, она долго терла щеки, намочила подол, но ничего не заметила.
– Как я князю на глаза покажусь – в таком виде, – бормотала она, пытаясь в тихой маленькой заводи рассмотреть свое лицо.
Любоваться и впрямь было пока нечем – бледная, с кругами под глазами, с царапиной на брови и ссадиной на щеке, с висящими из-под полотенца спутанными прядями, она мало напоминала ту красавицу, которой восхищался весь Воротынец. Даже рубашка Лютомера, слишком короткая и притом широкая, придавала стройной княгине довольно нелепый вид.
– А рубашка моя куда делась? – спосила она, хмурясь и пытаясь что-то вспомнить.
– Порвалась на лоскутки. – Лютава усмехнулась. – Хочешь, покажу?
– Что про меня князь подумает? – Судьба рубахи Семиславу волновала мало. – Ушла в лес к чужому мужику да без рубахи вернулась… И главное, не помню ничего…
– Это жаль! – смеясь, протянула Лютава. – А ведь было что вспомнить!
– А ты никак знаешь? – с намеком отозвалась Семислава, которую, видно, чары не совсем лишили прежней остроты. – Ведь меня ищут, наверное?
– Уже нет.
– Как – нет? – Семислава недоверчиво посмотрела на нее. – Или вы им сказали, что я… умерла?
– Зачем такие страсти? – Лютава усмехнулась. – Сказали, что ты мужа старого разлюбила и хочешь теперь быть женой брата моего.
– И мой муж поверил? И он смирился, что я…
Семислава смотрела на нее в таком изумлении, что Лютаве даже стало немного стыдно своих шуток.
– Ты с нами до Оки поедешь, – наконец пояснила она.
Душа Семиславы была связана и пленена, поэтому Лютава ее жалела. Она не питала к молодой оковской княгине никаких злобных чувств, а бледная, слабая и растерянная Семислава внушала ей сочувствие. Но Лютаву наполняло радостью и торжеством сознание, что ее брат сумел-таки поймать эту белую лебедь, перехитрил самую хитрую, перемудрил самую мудрую! Как в старинных песнях, где состязаются в силе и умениях два чародея – мужчина и женщина. И хотя мать объясняла ей еще в отрочестве, что песни эти, оканчивающиеся победой, разумеется мужчины, сложили волхвы еще в те времена, когда отнимали у древних жриц и чародеек их права и полномочия, утверждая власть мужчины как на земле, так и на небе, Лютаве всегда было обидно это слушать. Но сейчас она радовалась торжеству своего брата и чувствовала даже себя саму причастной к его успеху.