Нет, почему не узнал? Чем больше Эрнольв старался вспомнить Вигмара и себя при этих встречах, тем больше казалось, что он узнал, но… не понял. Не догадался, что узнал. Не зря его тянуло к желтоглазому квитту, не зря хотелось разговаривать с ним. Верным оказалось смутное впечатление, что именно этот квитт поможет его беде! «Тот человек – большой спорщик»,– как-то сказала мать и оказалась права. Вигмар умел сочинять стихи о любви к женщине, и сам Эрнольв сумел высказать Свангерде свои чувства… И это головокружение в тот день, когда он безуспешно пытался догнать Стюрмира конунга. Ведь Вигмар тоже стремился туда, но сумел перетянуть на свою сторону больше силы, заложенной в две половинки золотого месяца. И еще, и еще…
– Где он?– тихо спросил Эрнольв, глядя в пол.
Он чувствовал себя опустошенным, но в голове билась мысль: нужно собираться с силами и искать. Теперь он точно знает кого. Наконец-то нашлись свидетели понадежнее хитрого старого бергбура.
– Мы не знаем,– ответил Хальм, и Эрнольв чувствовал, что он говорит правду.– Мы видели его в последний раз там, в святилище. Ты сам понимаешь, клен меча, если бы мы встретили убийцу брата, то постарались бы отомстить.
Эрнольв кивнул. Это он понимал.
– Ведь Бальдвиг говорил, что Вигмар ушел к Модвиду… как-то его, Мачта, что ли?– подсказал Хрольв.
– Модвид Весло!– с готовностью поправил приободренный Книв.– Он живет в усадьбе Ореховый Куст. Это неблизко отсюда, целый день ехать. Я покажу!
Книв смотрел на Эрнольва чистыми и преданными глазами. Таков уж был его нрав: при любой перемене в нем просыпалась беззаветная преданность тому, кто сильнее.
Хальм кивнул:
– Я слышал, что дружина Модвида тоже потеряла кое-кого в этой битве в Кротовом Поле. Чуть ли не самого Модвида. Но если кто-то выжил, то искать их надо в Ореховом Кусте. А Вигмар, наверное, выжил. Он живучий. Он поклоняется Грюле, и у нас поговаривают, что у него в запасе пятнадцать жизней.
– Это правда!– серьезно и с оттенком зависти подтвердил Книв.– Его там на берегу убил один ваш ярл… Хродар или Хродмар, я не помню. Прямо по горлу полоснул. А он потом живой пришел, и горло целое.
Имя старинного знакомого заставило Эрнольва опомниться. Не Хродмар, а он сам тогда ночью заметил на песчаной косе отблески огня и очертания корабля. Он своим единственным глазом увидел то, чего не увидел никто другой! Это позвал его рунный полумесяц на груди Вигмара. Сила амулета проснулась сразу же, как только тот перешел от мертвого к живому. Эрнольв находился тогда в нескольких десятках шагов и от амулета, и от тела Халльмунда. И ушел, не узнав об этом.
– Да.– Словно проснувшись, Эрнольв вскочил с места.– Мы поедем сейчас же. Ты покажешь нам дорогу. А вы все свободны.– Он посмотрел на Хальма и людей возле него.– Вы можете оставаться здесь или идти куда хотите.
Хальм благодарно кивнул и спросил:
– Мы можем сначала похоронить наших погибших и перевязать раненых?
Глава 5
С самого начала Вигмару и Рагне-Гейде повезло: вдоль опушки леса бродило немало лошадей, напуганных пожаром, и они нашли даже двух оседланных. Должно быть, Модвидовы хирдманы так спешили напасть на усадьбу, что даже не потрудились как следует их привязать.
– Пригодится,– коротко сказал Вигмар, протягивая Рагне-Гейде уздечку.– Только Один знает, куда нам теперь придется ехать.
Рагна-Гейда молча кивнула. Они оба туманно представляли свои дальнейшие пути, но одно было несомненно: следовало уйти как можно дальше отсюда. И желательно никому не попадаясь на глаза.
Ведя на поводу лошадей, беглецы углубились в темный ночной лес. Ночь выдалась ясная, и света звезд вполне хватало, чтобы найти дорогу. Рагна-Гейда шла позади, кутаясь в чей-то плащ, подобранный в горящем доме, одну за другой переставляла деревянные ноги и ни о чем не думала. Девушке все еще казалось, что она спит: пожар усадьбы, смерть Модвида – все это было каким-то ненастоящим, как сон. Вон он, тот таинственный тихий лес, который она видела во сне, и эта незаметная тропинка, и Вигмар, молча идущий впереди. Так долго жданный и так неожиданно появившийся. Вот-вот покажется та избушка под моховой крышей. И уж теперь она не позволит Вигмару уйти туда, покинув ее в лесу! Рагна-Гейда мучительно боялась проснуться и снова остаться одной.
Но никакой избушки не появлялось, а был только бесконечный холодный лес, прозрачные капли воды, висящие на черных ветках, груды палых листьев на земле, мягко проседающие под ногами. Начало светать, тьма редела, чувства усталости и холода понемногу убедили Рагну-Гейду, что все происходящее не сон. Сон остался позади, отделенный от них долгой и страшной ночью.
– Вигмар!– негромко и жалобно позвала девушка.– Я больше не могу.
Вигмар замедлил шаг, повернулся, и лицо у него оказалось незнакомое: утомленное до полного равнодушия.
– Устала?– негромко спросил он, подойдя, и в его желтых глазах отражалось что-то совсем новое: мягкая, отстраненная жалость. Так смотрят на замерзающего щенка или птенца, выпавшего из гнезда. Но не на женщину, которую когда-то любили и ради которой совершали подвиги. Он, казалось, забыл, кто она и что их связывает.– Я тоже устал. Тут устанешь…
Вигмар имел в виду не только этот ночной поход через лес, но и все события последних месяцев, которые так тяжело дались им всем. Он осторожно погладил Рагну-Гейду по щеке тыльной стороной ладони, и ее щека показалась ему прохладной и гладкой, как кленовый лист.
– Скоро посидим,– пообещал он.– Найдем хорошее место…
Подходящим местом ему показался широкий лесной овраг, на дне которого можно было разжечь костер. Из оврага не будет видно огня, а дым потеряется в сером небе. В седельных сумках чужой лошади Вигмар нашел большой кусок хлеба и молча сунул его в руки Рагны-Гейды. Присев возле костра, он зашарил по поясу в поисках огнива.
И вдруг из кучи влажного хвороста проклюнулся огонек. Он возник сам собой, как росток из-под земли, но Рагна-Гейда не удивилась. Для удивления тоже требуются силы. Через несколько мгновений костер пылал, а Вигмар так и замер возле него, с кремнем в одной руке и огнивом в другой.
В языках пламени мелькнуло что-то живое, потом показались очертания лисьей мордочки. Рагна-Гейда уже поняла, что это такое, но не испугалась. Чего ей теперь было бояться?
А лисица вдруг обернулась девочкой ростом не больше локтя. Она удобно расположилась на куче горящего хвороста, словно на мягкой копенке сена, и ее пышные рыжие волосы, подол красного платья трепетали в лад с пляской огненных языков.
– Наконец-то ты вернулся!– звонко сказала она, шаловливо улыбаясь Вигмару.– Ну, что я тебе говорила? Ты помнишь?
– Что?– Вигмар нахмурился. Он помнил, что ему следует быть благодарным Грюле за спасение из горящей усадьбы и радоваться встрече с ней, но в душе его было пусто, как на пожарище.– Что ты говорила?
– Я говорила, что ты полюбил женщину и совершишь ради нее такие подвиги, которые Сигурду и не снились!– с торжеством воскликнула Грюла. Теперь она походила на веселого подростка, получившего долгожданный подарок. Полными чашами она пила изумление, ужас и горе, приготовленные на огне Кротового Поля, кровавый хмель пенился и бурлил в ее жилах. Великанша не платила за свое веселье страхом, горем, болью, какие судьба требует в оплату с человека.– Разве я не права? Подвиги совершены, и твоя девушка сидит рядом с тобой! Что же ты не весел? Чего тебе еще надо?
– А я должен быть веселым?– Вигмар криво усмехнулся, и его усмешка показалась Рагне-Гейде какой-то дикой.– Прости, но вот на этот подвиг я сейчас не способен…
– Фу, какой ты скучный!– Грюла звонко расхохоталась, болтая в воздухе ножками.– А я так повеселилась! И ты должен радоваться: ведь теперь ты так прославишься! А чтобы слава придавала сил, ее нужно принять! Не приду, пока не станешь таким, как раньше!
И она исчезла. Языки пламени взметнулись и опали; костер остался гореть как горел, но в овраге стало темнее. Вигмар бессмысленно смотрел в огонь, где только что улыбалось веселое личико, и звонкий, беспечальный голос Грюлы стоял в его ушах. Как видно, она не придет больше никогда. Потому что Вигмару никогда не стать таким, как прежде. Только духи живут вечно или почти вечно, не зная перемен. А люди меняются, потому что за свой короткий срок им приходится проживать много разных жизней.
– Я все это почти знала заранее,– сказала наконец Рагна-Гейда. Она не столько обращалась к Вигмару, сколько думала вслух, стараясь уяснить произошедшее самой себе.– Я гадала. Мать подарила мне руны… – Она прикоснулась к мешочку, привешенному к цепочке между застежками платья.– И выпали три руны: «Хагль», «Уруз» и «Науд». «Хагль» – это то, что случилось со свадьбой. «Уруз» – это ты. А «Науд» – это то, что нам теперь нужно. Сила и терпение.
– Да уж,– не девушке, а Грюле ответил Вигмар, бессмысленно глядя в костер и тоже думая вслух о своем.– Я своими руками убил своего вождя. Я принял у него меч и обещал верно служить ему. И убил. Ради женщины из рода моих кровных врагов. Куда там Сигурду!
Убийство Модвида потрясло его гораздо больше, чем убийство Эггбранда, потому что не укладывалось в его собственные представления о чести. Как странно сбылись слова Бальдвига, который предостерегал его от волчьей тропы! Его путь действительно стал путем предательства, но волком оказался не Модвид, а сам Вигмар! Он старался осознать произошедшее и не мог: случившееся было слишком ужасно и не укладывалось в мыслях. Он совершил один из поступков, которые покрывают человека несмываемым бесчестьем, стал конченым человеком в своих собственных глазах. Это действительно конец.
– Ты жалеешь об этом?– спросила Рагна-Гейда.
Вигмар подумал. Тот, кто хочет быть благородным на общий лад, сказал бы «да». Тот, кто хочет угодить женщине, толкнувшей на преступление, сказал бы «нет». Но Вигмар не хотел вообще ничего и потому просто покачал головой:
– Мне непонятно. Я не так уж любил Модвида, чтобы сейчас жалеть. Я пошел с ним, потому что вы сожгли моего отца. А так… Конечно, я не должен был этого делать… Но и не сделать не мог… Что зола, что пепел…
– Мы сожгли!– повторила Рагна-Гейда.– А ты на нашем месте поступил бы иначе? Если бы «мы» убили твоего брата!
Вигмар опять помолчал. Он не хотел считаться. Да и она не хотела, просто молчать, держа все произошедшее на сердце, казалось невыносимо.
– Я там у раудов встречал одного фьялля,– сказал Вигмар чуть погодя.– Он говорил: «Я не могу осуждать тебя за то, что сам сделал бы на твоем месте». Так что… Давай сейчас не будем. Что сделано, то сделано. С женщинами о мести не говорят.
Рагна-Гейда не ответила. Было время, когда они с Вигмаром говорили только о любви и верили, что так будет всегда. Но сейчас его лицо выглядело усталым и равнодушным, и не верилось, что это он не так давно глянул на нее с дикой ненавистью и пламя с крыши и стен бросало такие страшные отблески в его глаза.
Лицо Вигмара, озаренное красными отблесками огня, вдруг вызвало в памяти Рагны-Гейды еще одно видение, четкое, но совершенно непонятное. С ними уже случалось что-то похожее, но совсем другое. Настолько другое, что не верилось…
– Вигмар!– вполголоса окликнула Рагна-Гейда. Он поднял глаза.– Вигмар, ты помнишь… – продолжала она, с трудом подбирая названия всему тому, во что сейчас не верилось.– Прошлой зимой, когда Альвгаут Короед выдавал замуж Альвдис… Мы с тобой… Это было или не было?
Вигмар не сразу сумел взять в толк, о чем она говорит, но потом тоже вспомнил. Прошлой зимой, когда один из соседей женился, на пиру во время свадебного танца с факелами Вигмар в мужском ряду и Рагна-Гейда в женском оказались напротив друг друга. А есть такая примета: неженатому мужчине следует присмотреться к девушке, оказавшейся напротив него в свадебном танце – может быть, она его судьба? И оба они тогда вспомнили эту примету; оба улыбались друг другу через темное пространство, озаренное двумя десятками факелов, а потом, когда два ряда сошлись, Рагна-Гейда с такой готовностью протянула руку, как будто хотела подтвердить верность приметы. И они кружились, описывая двумя факелами сплошной огненный круг, и смеялись, словно предчувствуя свое счастье…
Сейчас во все это не верилось. Вигмар смотрел в лицо Рагне-Гейде и не мог ответить на ее вопрос: он сам не знал, была ли та давняя свадьба в доме Альвгаута Короеда, был ли пожар Кротового Поля. Существовали только этот холодный овраг и бледное, застывшее лицо Рагны-Гейды, в котором подрагивали невольные судороги от нестерпимого напряжения души и тела. Она так не походила на ту, прежнюю Рагну-Гейду, бросавшую при каждой встрече лукаво-задорные взгляды! Вигмар вглядывался изо всех сил, но не мог разглядеть ее лица: оно расплывалось, то расходилось на два, похожих, но совсем разных, то опять сливалось в одно. Вигмар не мог понять, кто сидит сейчас перед ним: та девушка, которую он любил, о которой мечтал уже целых три года, к которой стремился душой и телом, как к единственной на свете, или просто какая-то женщина из рода его кровных врагов, толкнувшая его на самое страшное преступление – убийство собственного вождя? Ни память, ни разум не давали ответа. Не было ничего: ни прошлого, ни будущего. Только холодный овраг, полупогасший костер и измученная, растерянная девушка в ярком наряде невесты.
Они помолчали, потом Рагна-Гейда тихо спросила:
– Куда мы пойдем?
На самом деле ей никуда не хотелось трогаться из этого оврага. Здесь было сыро и холодно, но здесь никто не требовал ответов, которых все равно нет.
Вигмар пожал плечами:
– На побережье говорят: поплывем между морем и небом. То есть куда глаза глядят… А куда ты хочешь попасть? Да, домой, наверное. Если люди Модвида туда еще не успели…
– Ты думаешь?– тревожно ахнула Рагна-Гейда. Ей вспомнился Гейр, ждавший дома, представилась мать, царапающая лицо в отчаянии, и оцепенение стало понемногу таять. У девушки еще оставались люди, которых она любила, поэтому ей было куда стремиться.
– Я теперь ничего не думаю,– устало ответил Вигмар, и это была чистая правда.– Мы пойдем к Боргтруд. Я заберу Эльдис и оставлю тебя. Пусть Грим проводит тебя домой. Тогда я буду с вами в расчете. Эггбранд за моего отца, ты за Эльдис. Но все же я не так глуп, чтобы показываться на глаза твоим родичам. Твой отец убит, а у братьев хватит ума обвинить в этом меня. Но это не я.
«Я не успел»,– хотел добавить Вигмар, но Рагна-Гейда судорожно всхлипнула и залилась слезами. Напряжение прошедших суток наконец прорвалось при этом последнем известии, и она зарыдала. Вигмар сперва удивился, а потом сообразил: она же ничего не знала. Не видела тела своего отца, не думала, во что ей обошлось избавление от Атли.
Вигмар молча смотрел в угасающий костер, слушая всхлипывания Рагны-Гейды. Он не стремился ее утешать: так и было нужно. Казалось, девушка оплакивает весь мир, весь Квиттингский Север, который уже никогда не будет таким, как прежде.
Небо постепенно светлело, но в лесу еще стояла тьма, как неподвижная серая вода. Влажное дыхание осеннего леса, полное горьковатого запаха гниющих листьев, гладило лица, глубоко в чаще кто-то вздыхал, жалея девушку, потерявшую разом почти всю семью. Вигмару казалось, что они остались вдвоем на всем свете, и от этого делалось легче. Все нити были порваны, они остались свободными от всего прежнего. Свободны, как две щепки в бурном море.
Наконец Рагна-Гейда наплакалась и успокоилась. Вигмар расстегнул пояс, стянул с плеч меховую накидку, снял со спутницы пропахший дымом чужой плащ и бросил свою накидку ей на колени.
– Одевай,– коротко велел он.– Замерзнешь, нам еще далеко идти.
Вытирая лицо платком, Рагна-Гейда послушно просунула голову в разрез накидки. На груди ее звенели золотые цепочки из кургана: Стролинги постарались побогаче убрать свою единственную в этом поколении невесту. И если она окажется последней, то им не придется краснеть за нее перед богами и предками.
С дуба на вершине Оленьей горы вся долина просматривалась хорошо. Гейр видел, как большой отряд, не меньше двух сотен человек, окружил усадьбу. Отчаяние разрывало парня изнутри: враги окружают родной дом, а он ничего не может сделать! Откуда Модвид взял столько народу?..
Но Модвид ли? Гейр рассмотрел, что у нападавших волосы разделены на две части и заплетены в косы над ушами. Это фьялли.
Постепенно Гейр сообразил, что произошло. Это война. Та самая война с фьяллями, о которой все давно знали, которую ждали и к которой готовились. Всего несколько дней назад у Стролингов был Ингстейн хевдинг, жалел, что не может поехать с ними на свадьбу, потому что должен посмотреть, как дальние усадьбы готовят людей в войско. И где же оно теперь, это войско? Может быть, Ингстейн хевдинг и успеет кого-то собрать и разбить хотя бы этот передовой отряд, но Стролинги из Оленьей Рощи уже не помогут ему ни единым человеком.
Впрочем, один, может быть, и будет. Слезая с дуба, Гейр точно знал, что им теперь делать.
– В нашей усадьбе фьялли,– сказал он женщинам, ждавшим в ложбине на заднем склоне горы.– Двести человек, не меньше. Уже внутри. Нам надо уходить.
– Не хнычьте!– прикрикнула фру Арнхильд на женщин, снова начавших причитать вполголоса.– От судьбы не уйдешь! Забудьте все, что вы потеряли, и думайте о том, что осталось!
Это был мудрый совет, и его приняли хотя бы потому, что ничего другого не оставалось. Гейр первым оценил правоту матери. Шагая впереди своей «дружины», он старался думать только о том, как довести всех невредимыми до усадьбы Боргмунда Верзилы, а потом до Ингстейна хевдинга. Прошлое как бы исчезло. Пропавшего не вернешь. Утешали только мечты о том, как он отдаст мать и прочих под защиту хевдинга, а сам наконец-то пойдет в битвы. И отец из Валхаллы увидит, что вырастил всех сыновей достойными людьми!
Переночевав в лесу, возле слабо тлеющих костерков, домочадцы Оленьей Рощи за следующий день прошли весь лес и к ночи надеялись добраться до Боргмунда Верзилы. Вокруг тянулись еще знакомые места. Вон за той долиной живет Грим Опушка, и уже в следующей будет последний лесок, по которому можно дойти прямо до усадьбы Перелесок… Гейру вспомнилось: в последний раз он проезжал здесь глухой осенней ночью, когда вез Эльдис к Боргтруд.
Гейр старался прогнать воспоминание, от которого чувство вины перед родом мучило еще сильнее, но каждый шаг давался все труднее. Наконец он не выдержал и махнул рукой:
– Идите прямо по солнцу, тут не заблудитесь. Я скоро вас догоню.
– Что ты задумал?– удивленно спросила фру Арнхильд.
– Я скоро вас догоню,– повторил Гейр, отводя глаза, и вскочил на коня.
Может быть, он сам во многом виноват. Но Эльдис никому ничего плохого не сделала.
Отдохнувший за время медленного лесного перехода конь быстро донес его до Гримова двора. Боргтруд возилась с корытом возле дверей свинарника и вопросительно обернулась, услышав стук копыт.
– Пришли фьялли!– вместо приветствия выдохнул Гейр.– Они уже захватили нашу усадьбу, и мы уходим к хевдингу. Идете с нами? Наши женщины уже почти возле усадьбы Боргмунда Верзилы, но вы еще догоните. Эту ночь мы проведем там.
– Зайди в дом, раз уж еще есть целая ночь,– ответила Боргтруд и вытерла руки пучком соломы. Она не удивилась и не испугалась.
Гейр оставил коня возле ворот и вошел в дом. Эльдис и Гюда, сидевшие с шитьем возле очага, разом вскочили на ноги. Гюда поклонилась, а Эльдис посмотрела на Гейра с тревогой. Он заметил, как сильно переменилась девушка: похудела, стала казаться выше ростом и вообще взрослее. Теперь она не щебетала, не кидалась навстречу, не дергала за рукав и не приставала с расспросами, а молча смотрела серьезными светло-карими глазами. Они не виделись с той ночи похорон, и Гейр казался Эльдис вестником ее судьбы. Наверное, так оно и было.
– Собирайся,– сказал он ей.– На днях здесь будут фьялли. Мы едем к хевдингу.
– Как – фьялли?– ахнула Гюда.
Немногочисленные домочадцы Грима столпились вокруг Гейра. Слишком углубляться в воспоминания не хотелось, и события последних дней он пересказал в нескольких словах. Его слушали в молчании.
– Я уверен, что Ингстейн хевдинг соберет войско и мы разобьем фьяллей,– закончил Гейр.– Если едете с нами, то собирайтесь быстрее. Ждать некогда.
– А ты сильно повзрослел,– сказала вдруг Боргтруд, внимательно смотревшая на рассказчика.
Эльдис закивала: лицо Гейра, непривычно суровое, с маленькими жесткими складками в уголках рта и между бровями, и ей показалось каким-то новым.
– Я теперь – старший брат,– угрюмо ответил тот.– И единственный… Так вы едете?
– Мы не поедем,– подавляя вдох, Грим покачал головой.– Спасибо тебе, Гейр хельд, но… Мы не слишком богаты, чтобы выжить в чужих местах. Мне некого дать в войско. У меня есть два молодых работника, но их убьют раньше, чем они поймут, в какой руке держать меч. Если фьяллям понадобится мой дом, ну, что же…
– Лучше нам умереть здесь, чем скитаться,– сказала Боргтруд.– А ее ты возьми.
Боргтруд кивнула на Эльдис, тревожно теребившую в руках какую-то тряпку и переводившую взгляд с одного говорившего на другого. Ей совсем не хотелось оставаться в доме, куда вот-вот придут фьялли. Разве для этого Вигмар когда-то не дал Хроару выбросить ее в лес? Разве для этого Гейр увез ее с кургана? Она хотела жить.
Гейр вопросительно посмотрел на девушку. Пожелай и она умереть в родных местах, он не стал бы отговаривать. От всех потрясений и потерь чувство детской жалости притупилось, и самым справедливым он полагал дать каждому возможность решать за себя самому.
Эльдис с лихорадочной поспешностью кивнула несколько раз, словно боялась, что Гейр откажется от нее.
– Я поеду, да,– торопливо сказала она.– Мне и собираться недолго. Чего мне собирать? Я сейчас! Сейчас!
Она засуетилась по дому, хватая то одну вещь, то другую, не зная, в какой мешок сунуть гребень и две-три рубашки, подаренные ей Боргтруд. Гюда пришла на помощь, и очень скоро Грим уже выводил из хлева небольшого, но крепкого пегого конька.
– Ой, что ты, оставь себе!– в ужасе ахнула Эльдис. Она понимала, какую ценность сейчас представляет любая здоровая лошадь.
– Возьми,– ответил Грим, седлая конька.– Иначе его возьмут фьялли. Для пахоты у нас еще есть Пятнашка… Если весной нам еще доведется пахать.
– Поехали,– хмуро сказал Гейр, опасаясь долгого прощания с разливанным морем слез.– А то не догоним.
Эльдис взобралась на своего Пегашку. На лице девушки отражались удивление и растерянность. Она тоже понимала, что уезжает навсегда.
– Послушай, а твои родичи… – неуверенно начала она, выехав вслед за Гейром за ворота двора.– Они не подумают, что я привидение? Или не захотят меня… обратно туда?
Гейр хмуро мотнул головой:
– Что о том тужить, чего нельзя воротить? Моя мать тебя не тронет… Как-никак, я теперь старший мужчина в семье… Вообще старший.
Но встреча, которую им устроили на усадьбе Боргмунда, превзошла все ожидания Гейра. Увидев Эльдис, фру Арнхильд изменилась в лице и изумленно вскрикнула, но быстро взяла себя в руки.
– Она живая?– деловито спросила она у сына.
Гейр кивнул. Короткий взгляд матери убедил: хозяйка поняла все.
– Это хорошо,– неожиданно сказала фру Арнхильд.– Ты зря не веришь своим предчувствиям. Ты должен им верить! Они тебя не обманывают, и твои величайшие глупости оборачиваются величайшими удачами!
– А где тут удача?– озадаченно спросил Гейр. Он ожидал долгой брани, всевозможных попреков и собирался отвечать лишь угрюмым молчанием. К похвалам он не приготовился!
– Только Один и Фригг знают, куда нам придется зайти и где мы найдем приют!– ответила Арнхильд и посмотрела на Эльдис.– А ведь отец этой козочки – знатный и могущественный человек!
– Что?– Гейр не понял. При упоминании отца Эльдис ему вспомнилось пожарище Серого Кабана. Какое уж тут могущество!
– Она ведь не дочь Хроара Безногого!– напомнила Арнхильд с таким торжеством, словно события пятнадцатилетней давности были делом ее рук.– Ее отец – совсем другой человек. Даже она сама не знает кто! А я знаю! Может быть, он отчасти сумеет заменить тех, кого мы потеряли!
– А нам можно туда идти?– спросила Рагна-Гейда, когда между деревьями опушки впереди показались знакомые ворота Гримова двора.
– Туда, я думаю, можно,– ответил Вигмар.– Грим не из тех, кто будет рад снять с меня голову и продать ее твоим родичам.
– Тогда пойдем,– подавляя вздох, сказала Рагна-Гейда.– Мне кажется, я целый год прожила в лесу.
– Хорошо бы, если бы прошел уже год!– Кажется, ответ Вигмара был не понятен даже ему самому.
Они шагом проехали через опушку и постучались в ворота. Каждому следовало думать сейчас о своих родичах, о тех, на встречу с кем еще оставалась надежда. Но против воли оба они думали о другом: в последний раз они навещали Грима и Боргтруд в тот самый день, когда заклинали Поющее Жало…
Ворота им открыла Боргтруд.
– Ну, вот!– удовлетворенно сказала она.– А эта глупая курица: фьялли, фьялли! Заходите.
– Какие фьялли?– от удивления Вигмар забыл даже поздороваться. И больше всего его поразило именно то, что Боргтруд не удивилась их появлению.