Кто-то из туалов бросил копье под ноги Стуре-Одду, и тот упал. А Сэла вдруг метнулась вперед – словно что-то толкнуло ее в спину – и громко крикнула:
– Не убивайте его, он кузнец!
Она сама не знала, каким образом к ней пришли эти слова, но туалы, уже занесшие клинки над Стуре-Оддом, замерли и обернулись. Похоже, их больше поразило то, что кто-то обратился к ним, чем само содержание этих слов. А Сэла торопливо говорила, подходя ближе:
– Оставьте ему жизнь, он лучший кузнец во Фьялленланде! Он великий мастер и чародей, не хуже самого Вёлунда. Невелика заслуга убить такого человека, зато великая честь сохранить ему жизнь!
Клинки опустились; Сэла не была уверена, что туалы поняли ее, но все они смотрели на нее своими одинаковыми водянисто-голубыми глазами, как будто перед ними было чудо вроде говорящего животного.
Один из туалов сделал какой-то знак товарищам, и те принялись вязать руки кузнецу. Туал подошел у Сэле: это был тот самый, в чьи объятия она так поспешно бросилась. Еще молодой, лет двадцати, высокий, с длинными светлыми кудрями, видными из-под шлема, он отличался от прочих широким золотым ожерельем на шее, и Сэла заподозрила, что свалилась на голову самого вожака этой шайки.
Подойдя, он положил руку на плечо Сэле: то ли хотел придержать ее, чтобы не убежала, то ли опереться – после схватки с кузнецом он тяжело дышал. Наклонившись, он заглянул ей в лицо, и его светлые, голубые глаза, оказавшиеся прямо напротив ее глаз, поразили ее неожиданной чистотой и почти простодушием. Но все же он, при его высоком росте и непривычной внешности, казался ей человеком совсем другой породы. Первое, что он сказал ей, Сэла не поняла, но потом, когда он повернул ее лицом к пещере и повторил, разобрала вопрос:
– Там есть еще люди?
– Там бергбуры, – ответила она, отчасти объясняя причину, по которой они выбежали из пещеры и сами отдались в руки врагам.
Да, с этим все было ясно. Все мужчины – Стуре-Одд, Аринлейв, Коль, Слагви, Кетиль и Гудмунд, работники Глед и Бёр, даже Эйке, рослая и сильная женщина, лежали и сидели на земле, а туалы оканчивали связывать им руки. На плече у Слагви растекалось темное кровавое пятно, у Гудмунда лицо было залито кровью, и нельзя было даже рассмотреть, какую рану он получил. Мать и Борглинда стояли обнявшись, словно ища спасения в объятиях друг друга, и даже зажмурились. Женщин не связывали, но никто не пытался бежать: пережитый двойной ужас отнял у всех последние силы.
– Бергбуры? Жители гор? – допрашивал Сэлу туал. – Много вас там?
– Мы – фьялли, – язвительно ответила она, надеясь, что он запутается. – А там – бергбуры [11].
– Еще много?
– Пойдите сами посмотрите. Я думаю, вам хватит.
Туал крикнул что-то и взмахом руки послал своих людей к пещере. Сэла с глубоким удовлетворением наблюдала, как они карабкаются вверх, ожидая, что сейчас туалы посыплются обратно так же быстро, как перед этим они сами. Но увы: несколько туалов скрылись в пещере и через некоторое время спокойно вернулись.
– Никого нет! – крикнул шедший первым. – Там пусто. Только лошадь со сломанной шеей. И пара мешков.
Значит, бергбуры, не любящие, как известно, железа, при звуках битвы предпочли вернуться в глубину горы и не показываться больше. Вот подлецы! Сэла сильно сердилась на них: уж если им так загорелось выйти, то могли бы отогнать заодно и туалов!
Вслед за тем из пещеры вынесли несколько мешков, в суматохе брошенных беглецами. Мешки тут же распотрошили, но добыча разочаровала победителей: там нашлось лишь несколько одеял, ячмень да сушеная рыба. Последним появился железный котелок, который, помнится, несла фру Альдис; жалобно звеня по камням, он скатился к самым ногам вожака и Сэлы.
– Небогато! – Вожак слегка пнул его носком башмака.
– Много ты понимаешь! – обиделась Сэла. – Отличный котелок, из лучшего квиттингского железа.
Она, похоже, еще не уяснила, что попала в плен и ее, если никакого чуда не случится, ждет участь рабыни. Все происходящее казалось ей какой-то дурацкой игрой, в которую она втянута против воли и которая почему-то никак не кончается, хотя ничего забавного в ней уже не осталось.
Ночевать туалы и их пленники устроились под открытым небом, прямо посреди пустой каменистой долины, окруженной Черными горами. К этому времени все отряды соединились и двухсотенная дружина собралась вместе. При этом выяснилось, что не одному только Брану сыну Ниамора повезло с добычей: еще несколько отрядов захватило беглецов из Аскефьорда или жителей предгорий прямо в их домах, и общее число пленников перевалило за полусотню. Они несли мешки, содержимое которых принадлежало уже не им, гнали захваченный скот – около сотни голов овец, коров, коз, лошадей. Возле костров на ночлеге Сэла разглядела домочадцев усадьбы Гленне, видела знакомые лица бондов и рыбаков, Бьёрнольва хёльда из Нижнего Водопада со всеми его пятью детьми. Был тут и Хроллауг Муравей со своими родичами, но лицо его жены опухло от слез, а возле нее сидели только три дочери, единственные из всех захваченных женщин, у кого были связаны руки. Семнадцатилетняя Гунн, вторая по счету, исчезла, и Сэла, как ни искала, не могла найти ее среди толпы сидевших и лежавших пленников.
Впрочем, вскоре прояснилось. Беглецов из Сенной Тропы настигли, когда они, по примеру домочадцев Стуре-Одда, прятались в пещере, но только в эту пещеру туалы догадались заглянуть сами. И очень удивились, когда навстречу им с оружием в руках и с боевыми кличами на устах выскочили один мужчина и четыре женщины. Поначалу опешив от такого зрелища, туалы нашли в них настоящих противников, и один из них погиб прежде, чем они это осознали. Но и Гунн была убита, а ее крепко связанных сестер туалы показывали с гордостью и хвалились своим подвигом.
Как Сэла поняла из разговоров, кроме тех двоих, убитых Стуре-Оддом и девушками из Сенной Тропы, туалы потеряли еще трех или четырех человек, не считая раненых. Значит, их дневная неуязвимость все же не была полной. «Королевы», то есть кюны Хёрдис, они пока не нашли. Эрнольва ярла и Асвальда Сутулого среди пленных не оказалось, и их голов среди десятка голов поверженных врагов, которыми туалы хвастались друг перед другом, тоже не нашлось. Сэла, пересиливая ужас и отвращение, заставила себя смотреть в искаженные мертвые лица, чтобы хотя бы знать, кого она уже никогда не увидит. Ни двух старых ярлов, ни сыновей Хродмара Удачливого, ни кого-либо из усадьбы Ясеневый Двор тут не было. А значит, сохранялась надежда на помощь.
Устроившись на ночлег, туалы принялись жарить мясо захваченных коров. Самый большой бык достался, похоже, самым знатным, тем, у кого вепри на шлемах были позолочены, а на шеях блестели золотые цепи и ожерелья в два и в три ряда. Делил мясо здоровяк лет пятидесяти, с неряшливо торчащими рыжеватыми волосами и красной рожей. Прежде чем получить кусок, каждый воин рассказывал, какие подвиги он сегодня совершил и какую добычу захватил. Если всем им верить, то они взяли в плен весь Фьялленланд и завладели всеми сокровищами заморского Микильборга.
Пленников тоже накормили их же собственными припасами, потом всех крепко связали на ночь, а туалы устроились вокруг костров и принялись петь. Содержали их песни в основном восхваление прошлой, нынешней и будущей доблести, в том числе и сегодняшних подвигов.
О Финкул сын Блатахта, славный герой!
Как орел высоко в небесном просторе,
Ты стремился на поединок с радостью в сердце!
Тяжек удар был твоей мощной длани!
Услышал ты грозный клич боевой,
И, гневом пылая, бросился в битву!
Ужасна, огромна была воительница,
Что вышла навстречу с мечом великаньим!
Железные ноги несли ее тело,
И руки из меди грозили смертью,
Кровавые очи огнем горели,
Но встретил без страха ее отважный!
Имелась в виду схватка Гунн дочери Хроллауга с тем туалом, которого она убила, но это Сэла поняла не сразу. А поняв, чуть не заплакала от гордости и горя разом: она была почти счастлива знать, что ее подруга, с которой они так часто бегали вместе на лыжах, удостоилась чести стать «железной великаншей» в песне, которую друзья и потомки Финкула сына Блатахта будут распевать еще долго. Но ее больше нет, она погибла, она убита, и тело ее завалено черными камнями где-то в одной из этих пустых долин. Нет, не зря Хроллауг Муравей учил своих дочерей владеть оружием. Гунн заслужила своей доблестью настоящую хвалебную песнь, и если не матери, то отцу ее это могло послужить утешением.
Постепенно песни и голоса затихли. Стемнело, и в освещенный круг костров вышла женщина, которую Сэла заметила только сейчас. Женщина была уже немолода, лет сорока, но ее непокрытые волосы свободной волной спускались на плечи, на соболью накидку, под которой виднелось платье из зеленой шерсти. Подняв лицо к небу, она запела. Сэла, вслушиваясь в слова заклинания, поняла, почему дружина Эрнольва ярла не могла отыскать туалов по ночам.
Призываю я тьму, затмевающую зрение,
Призываю я мглу, затемняющую взор.
Сплетаю я облако, колдовское, волшебное,
Что спрячет воинов от вражеских глаз…
Ничего словно бы не изменилось, вокруг была все та же ночь. Только воздух стал как будто плотнее. Приглядевшись, Сэла заметила еще одну странность: пламя костров теперь отражалось от воздуха, как будто перед ними стояла сплошная стена из прозрачнейшего льда. А значит, дело сделано: все они, захватчики и пленники, находятся внутри «колдовского облака». Их не видно, и даже свет костров не выходит за пределы круга. Если Эрнольв ярл опять отправится их искать, то не найдет. Если бы можно было подать какой-то знак… Сэла с ненавистью смотрела на эту женщину, из-за которой туалов не могло настигнуть заслуженное ими наказание. Это, в конце концов, нечестно – принимать бой только в тех условиях, когда ты непобедим!
А туалы тем временем засыпали. Возле каждого костра остались дозорные, но и они больше клевали носами, чем сторожили. Сэла ждала сама не зная чего, потихоньку ворочалась, стараясь принять более удобное положение, что при связанных руках и ногах не так-то легко. Потом она заснула: даже возбуждение и тревога не смогли противостоять страшной усталости последних дней.
Она спала и не заметила, как лежавший неподалеку от нее Аринлейв потихоньку стронулся с места и пополз прочь от костра. Обнаружив под собой острый выступ кремня, он незаметно перетер об него веревку у себя на руках и, освободив руки, мог уже перемещаться. Вокруг него спали туалы, и он двигался со всей возможной осторожностью, замирал от волнения, но все же полз и полз, мало-помалу приближаясь к границе светового круга. То, что ночью пришельцы почти беспомощны и едва ли смогут его задержать, сейчас не пришло ему в голову: уж очень врезалась в память его собственная беспомощность перед ними во время схватки у пещеры. Выбраться незаметно и, если получится, привести сюда Эрнольва ярла с дружиной – ничего большего он не хотел.
К счастью, граница «колдовского облака» мешала только взгляду, а никакого иного препятствия не представляла, и вскоре Аринлейв оказался снаружи. На ощупь распутав веревку у себя на ногах, он слегка размял затекшие мускулы и, сперва медленно, а потом быстрее, двинулся прочь. Оглянувшись, костров он не увидел: находясь за пределами «колдовского облака», он был так же слеп, как и те, кто внутри этого облака не бывал.
Вокруг властвовала полная тьма, только изредка луна проглядывала сквозь облака и освещала вершины гор. Аринлейв призадумался: ночью Черные горы так и кишат бергбурами, встречаться с которыми еще раз ему совсем не хотелось. Было жутко, и не имелось никакого представления, куда идти и где искать Эрнольва ярла. Кого он может найти в полной темноте, среди незнакомых гор, которые все кажутся одинаковыми? И если он сейчас сойдет с этого места возле «колдовского облака», то найти его еще раз он будет так же бессилен, как сам Эрнольв ярл.
Так что же делать? Радоваться, что сам на свободе, думать о собственном спасении, оставив родичей и всех прочих в плену? На это Аринлейв был не способен и свою свободу собирался употребить только ради общей пользы. Но как? Если он не сможет второй раз найти туальские костры, то и Эрнольв ярл здесь бесполезен.
А Торвард конунг? Где он сейчас? И догадался ли хоть кто-нибудь послать ему весть о том, что враги захватили Аскефьорд, угрожают его дому, его собственной матери? Кто же скажет ему об этом?
Где искать конунга, Аринлейв знал: путь ежегодной поездки, в которой он и сам два раза участвовал, был ему известен. Сейчас Торвард конунг должен быть далеко, возле южных рубежей Фьялленланда. Но далекая цель лучше, чем растерянная бездеятельность.
Оглядевшись, Аринлейв сообразил, где какая сторона света, оправил пояс и плащ, пригладил волосы и пошел. Спотыкаясь в темноте, он все шел и шел, зная, что ему надо на юг. До утра ему ничего не грозит, а потом он найдет какой-нибудь случай раздобыть лошадь, припасов и какое-нибудь оружие. Добраться до конунга и предупредить его – лучшее, что он сейчас может сделать.
Глава 6
Утром Сэла заметила отсутствие брата и поначалу встревожилась. Но Бран сын Ниамора тоже был удивлен и встревожен, а значит, к этому исчезновению туалы не причастны. Выходит, Аринлейв сбежал!
Туалы тоже это поняли и начало утра провели в спорах. Бран опять принялся доказывать, что неразумно продолжать поход, имея на руках добычу, скот и пленников, которым «колдовское облако» вовсе не служит препятствием к бегству. Но Ниамор не соглашался вернуться к морю: при всей его славе и доблести, на этот раз ему не везло и вся его добыча исчерпывалась тем, что захватили в усадьбе Перевал. Да разве этого достаточно для Медведя Широкого Леса! Пристало ли ему отставать даже от собственного сына! Где-то в этих черных горах еще скрывалась королева фьяллей со всем ее золотом, челядью и скотом, и Ниамор собирался непременно ее найти.
– Если уж ты так заботишься о сохранности добычи, то ты и вези ее назад! – сказал он наконец Брану. – Забирай все эти мешки, и коров забирай. А мы поищем себе скотину пожирнее.
– Тогда я заберу всех пленных. Или вы и их хотите таскать с собой?
– Глупо мы будем выглядеть, если отдадим добычу в чужие руки! – заметил Дойд. – Мало того, что мы оставили скот в тех усадьбах у двух озер и теперь не знаем, что с ним. А теперь отдать еще и пленных! Нет, Бран сын Ниамора, забирай свое, а о своем мы сами позаботимся!
Ниамор был рад спровадить сына назад к побережью, где он едва ли еще что-нибудь раздобудет. Сам Бран остался очень недоволен, но спорить с вождем не мог. Ему дали десяток воинов, пять волокуш, на которые сложили отнятое у пленников добро, и он тронулся в обратный путь. Недовольные воины древками копий подгоняли коров и овец, но больше поручить это было некому, потому что из пленных с ними ехала одна только Сэла, которую Бран сразу объявил своей собственной добычей. Ниамор, правда, намекал, что он может оставить ее со всеми прочими, чтобы не слишком обременять себя в пути, но Бран промолчал в ответ: оставлять такое сокровище в загребущих руках своего прославленного отца он не собирался. Слава Богине, он достаточно взрослый, чтобы иметь собственную долю в добыче!
Бран уехал, а вся прочая дружина с полусотней пленников, частью верхом, частью пешком, тронулась дальше, по пути обшаривая все складки местности. Сначала им не везло, но после полудня на склоне одной из гор обнаружилось какое-то движение. Издалека казалось, что крупные черные камни передвигаются по склону сами собой.
Оставив пленных пока позади, около сотни туалов двинулось к горе, и вскоре оттуда послышались радостные крики. То, что издалека казалось камнями, оказалось коровами: отличными, упитанными, крупными черными коровами с белыми рогами. У быка в носу блестело огромное золотое кольцо. И коров этих на склоне было не меньше сотни.
– Вот это добыча! – От радости туалы подбрасывали в воздух свои копья и ловко подхватывали их. – Поистине велика наша удача! Слава Богине!
– Это я, Ниамор сын Брана, привел вас к этой славной добыче! – радостно ревел вождь, звучно ударяя себя по золоченому ожерелью на груди. – Наконец-то мы нашли достойное нас! Это стадо самой их королевы! Кому еще владеть таким богатством! Она бросила его здесь, значит, она и сама недалеко! Теперь мы возьмем ее!
– Вот дураки! – изумленно шептала Хильделинд. – Ведь это коровы бергбуров! Да они их на части разорвут!
– Молчи! – Борглинда дернула ее за рукав. – И правда разорвут! А если они узнают, то не возьмут стадо, и все пропадет!
Но напрасно она боялась: не зная, что такое бергбуры, туалы и не подумали бы отказаться от добычи, даже если бы им разъяснили, что «королева фьяллей» тут ни при чем. Но все пленники молчали, и только бледность на их осунувшихся лицах выдавала, что они-то все прекрасно поняли. Еще бы не понять! Даже дети знали, что бергбуры владеют стадами черных коров, которым не нужна трава, потому что они питаются и жиреют, облизывая черные камни. Никакой другой скот не выжил бы в Черных горах, где нет никакого растительного корма. Потому-то здесь и не живет никто, кроме бергбуров. Бытовало множество рассказов, более или менее достоверных, о том, как иной смельчак отваживался увести корову из стада бергбуров, но всегда это для него плохо кончалось. Но если же какой-нибудь хитрец умудрялся добром договориться с бергбуром и получить черную корову в подарок или в обмен на что-нибудь, то его счастью можно было только позавидовать: ведь горная корова давала целые бочки отличного молока, а еды ей никакой не требовалось, кроме камней, которые и в Аскефьорде имелись в изобилии! Пленники могли бы рассказать немало таких случаев, но их не спрашивали, и они молчали. В их неясных мыслях мешались страх и надежда: угон бергбуровых стад непременно вызовет скорую расправу с похитителями, но что при этом ожидает пленников, гибель или спасение, никто не смел предположить. А туалы не замечали их переживаний: пленникам и не положено иметь цветущий и радостный вид.
Окружив стадо, туалы погнали его за дружиной, которая теперь шла еще медленнее. Повеселев, славные воины прямо на ходу распевали боевые и хвалебные песни. Этим же вечером они зарезали несколько из захваченных коров, и вечерний пир был обильнее и дольше обычного. Иные отмечали, что мясо жестковато, и только. Кое-кому из пленников предлагали кости и куски похуже, но фьялли в ужасе отказывались от угощения.
О том, что случилось дальше, во всем Фьялленланде потом рассказывали еще очень долго, да и на Туале тоже. Эти рассказы, правда, заметно отличались один от другого, но фьялленландский был заметно ближе к истине.
С началом сумерек в большую пещеру, где укрылась на ночь кюна Хёрдис со всем населением своей усадьбы, влетел Сигмунд сын Гуннара, один из хирдманов Эрнольва ярла, бывший с ним в дозорном отряде.
– Что творится! – закричал он, и все в пещере вскочили на ноги, убежденные, что надо немедленно бежать. Однако вид у парня был скорее изумленный, чем встревоженный. – Слушайте все! – возбужденно кричал Сигмунд, давясь от смеха, и теперь видно было, что суровому воину всего-то восемнадцать лет. – Что случилось!
– Что случилось? – воскликнула кюна Хёрдис, сделав шаг к нему. – Что ты вопишь, как ошпаренная кошка! Ну, что там такое? Туалы близко? Тебя прислал Эрнольв ярл?
Сигмунд кивнул и продолжал, вытаращенными глазами оглядывая лица вокруг себя:
– Туалы набрели на бергбурское стадо и захватили его! Они гонят его с собой! Они уже устраиваются ночевать, там, через три долины! Эрнольв ярл сторожит их там! Когда стемнеет, мы нападем!
– Он опять их не найдет! – желчно вставил Асвальд Сутулый и откашлялся. – Мы слышим эту песню уже в четвертый раз! Он и в те ночи своими глазами видел, где туалы устраиваются спать, а ночью своими же глазами – то есть своим глазом! – не может их найти, словно у него и одного-то глаза нет!
В последние годы у Асвальда ярла болела спина, так что он почти не ходил в походы. Но его язвительный нрав остался при нем, и сейчас он всем своим видом выражал убеждение, что сам-то наверняка нашел бы врага, несмотря на все колдовские облака на свете. Асвальд ярл заметно постарел: его лицо к пятидесяти трем годам высохло, пожелтело и покрылось тонкими морщинами, черты заострились, а плечи согнулись еще больше. Сэла говорила, что он похож на Локи, отбывающего наказание за очередную пакость. С язвительным взглядом зеленоватых глаз, с острым носом и редкой светлой бородкой, он уже ни в ком не вызвал бы мысли, что именно его-то, Асвальда сына Кольбейна, двадцать пять лет назад любила Сольвейг Старшая, так любила, что однажды, перед битвой в Пёстрой долине, упросила норну не резать нить его жизни. Но она ушла, единственная, кто умел смягчать его жесткое сердце, и с тех пор Асвальд ярл совсем замкнулся в своем насмешливом презрении к миру. В тот же год, как Сольвейг не стало, он женился на знатной и красивой девушке, которую впервые увидел только в день свадьбы, имел от нее трех дочерей и сына, и, казалось, никогда не вспоминал о своей первой любви. В дни бегства он был еще более желчен и зол, чем обычно, но никто не видел в этом ничего странного – имелись весомые причины, способные испортить настроение и более добродушным людям. И никто не знал, что душу Асвальда ярла перевернуло не столько наглое появление врагов в самом Аскефьорде, сколько бесплотный и все же пронзительно-знакомый голос из ночи, предупредивший о нем…
– Теперь мы их найдем! – уверял Сигмунд. – Мы точно заметили место. Эрнольв ярл прямо напротив, прямо за перевалом, там наши парни за камнями лежат. Там негде заблудиться. Только стемнеет, мы спустимся с перевала и нападем на них. И всех освободим! Кюна, Асвальд ярл! Эрнольв ярл велел еще подождать, а потом, когда те лягут спать, он пришлет еще человека, и тогда все, кто у вас тут, тоже пусть идут к нему туда, чтобы было побольше людей!
– Посмотрим! – недоверчиво обронила кюна Хёрдис. – Посмотрим, как он их найдет!
Ее недоверие вполне оправдалось. В полночь Эрнольв ярл подал знак спускаться с перевала, и почти полторы сотни человек, поднявшись из-за камней, зашагали вниз по склону. Каждый был хорошо вооружен, острия копий и лезвия секир тускло поблескивали в лунном свете. Внизу в долине было темно, но Эрнольв ярл точно знал, что стан туалов там, на дне. Там в сумерках горели костры, возле которых он, своим по-прежнему зорким единственным глазом, видел и туалов в блестящих бронзой доспехах, и знакомых из Аскефьорда, даже своего ближайшего соседа Хроллауга Муравья с семейством. Сам Эрнольв ярл, с секирой в правой руке и с круглым щитом на левой, шел первым, и вид у него был пугающе грозный. Казалось, сам Один, одноглазый мстительный бог, идет покарать заморских пришельцев.
Эрнольв ярл все шел и шел, слыша позади и вокруг себя шаги своих людей; по расчетам, они должны были дойти до туальских костров, но впереди находилась только темнота, только камни да изредка дрожащие кусты.
И вдруг долина снова пошла вверх. Из-за облаков вышла луна, вершины гор облились белым светом. Эрнольв ярл оглянулся: темная долина лежала позади. И он не узнавал местности: из-за какой горы они пришли, с какого конца вступили в эту долину? Где туалы, где пещера, в которой остались свои? В мгновенном приступе ярости Эрнольв ярл стиснул зубы: «колдовское облако» снова дало о себе знать. Оно не только спрятало врагов, оно заморочило, сбило с пути, заставило заблудиться! Он знал, что они не могли уйти далеко, но в мыслях была пугающая неуверенность, растерянность. Но он же знает, что туалы должны быть там, в этой долине!
Но тут Эрнольв с ужасом осознал, что не помнит, впереди или позади осталась пройденная долина. Он стоял на перевале, и все горы казались одинаковыми. Закрыв глаза и с усилием сосредоточившись, Эрнольв вспоминал: нет, он не поворачивался, пройденный путь лежит позади.
– Назад! – Оглянувшись к своим людям, Эрнольв ярл сделал знак секирой. – Идем снова! Они должны быть там, и мы их найдем!
Сидя у входа в свою пещеру, кюна Хёрдис ждала вестей. Она приказала покрыть ковром валун и теперь устроилась не хуже, чем в гриднице Аскегорда. Глядя в темное небо, где луна из-за облаков бросала полосы белого света на дно долины и на склоны гор, кюна чутко прислушивалась к тишине, но мысли ее были не с Эрнольвом ярлом и не с туалами, а в далеком, далеком прошлом. Для всех обитателей Аскефьорда, кроме разве пастухов, ночлеги в пещерах казались дикостью, но в ее душе эти ночи бегства затрагивали какие-то глубинные, забытые струны. Ей вспоминались другие ночи, давно осевшие на самое дно памяти, когда она, еще не кюна, а Хёрдис Колдунья, двадцатилетняя девушка, жила в пещере великана Свальнира, там, в Великаньей долине, на далеком полуострове Квиттинг, где была ее родина. Целых два года, которые показались ей вечностью и выделились в какую-то совсем отдельную жизнь, она проводила дни и ночи вот так же, сидя на камне у порога пещеры, только безо всякого ковра, и видела перед собой почти то же: темное небо с плывущими светло-серыми тучами, белый круг луны, горные вершины, залитые призрачным светом…