Дымовская Алла. Мирянин

   Я зашел в номер к Олеське как раз точно перед ужином, и расчет оказался верным. Не впустить меня было неудобно, – все же старый приятель зашел с утешением, – а полураздетое состояние заставило Олесю подхватить свои одежки и скрыться за неплотно притворенной дверью ванной комнаты. Времени было в обрез, правда, искать долго мне тоже не пришлось. Ведь никто ничего нарочно и не прятал. Письмо лежало тут же, небрежно брошенное на столик с грудой косметики вперемешку, лицевой стороной вниз, так что ни адреса, ни фамилии видно не было. Обычный желтый пакет, совсем небольшой и плоский, а на нем деревянная, не очень чистая щетка для волос и еще множество всякой дряни, вроде зажигалки и жевательной резинки. Я аккуратно его и спер, оставшись с совестью в ладу. Вряд ли Олеська заметит, а даже если, то подумает на горничную. Выбросила и все. И до того ли ей сейчас?
   Я быстро ретировался к себе, извинившись через дверь: мол, совсем забыл, должна звонить мама. И пусть Олеся меня не ждет, я приду сразу в ресторан. Мы уже третий вечер, как питались в гостинице, выходить в город ни у кого не обнаруживалось желания.
   Спустившись в свой номер на первый этаж, я запер дверь от случайных визитов и вскрыл конверт. Ого! Это сюрприз, и презанятный! Хорош подарочек для Юрасика. Ах ты, мой голубчик! Я даже пожалел беднягу. Перечитал еще раз и спрятал на всякий случай хитрое письмо в сейф. Конверт, разорвав на полсотни кусков, спустил в унитаз. Авось, не засорится.

Глава 3
Прогулки при неполной луне

   На самом деле, скажу вам по секрету, последним человеком, который видел живого Нику в ночь его насильственной кончины, вероятнее всего был именно я. Но секрет здесь таился относительный, только между мной и Фиделем. Ему-то я рассказал все еще в первое наше официальное свидание. И пользы из секрета инспектор извлек мало весьма. Потому что ничего особенного я не видел. Вышло как-то... Как в плохо смонтированной кинокартине. Где есть начало и конец, но явно не хватает главного. Середины.
   Выпили мы в тот вечер немало. Не по причине, а совершенно без повода. Это именно случается, когда отдых перевалил за половину и близится уже к естественному завершению. Все лучшие рестораны и увеселительные места посещены, экскурсии предприняты, скудные островные достопримечательности осмотрены. И вот в один прекрасный вечер оказывается – всем лень. Куда-то идти, что-то делать. Тут, кстати, если отель соответствует, вдруг обнаруживается непаханное поле, полное надменных иностранцев, которых есть чем изумлять. Тем более, что в большинстве своем эти иностранцы каждый день попадаются вам на пляже, и за завтраком, и вообще в местах общего дневного пользования. Тогда однажды вечером женщины надевают самые красивые и неудобные вечерние платья, потому что идти не далеко, ну и мужчины не отстают – кто добровольно, а кто и принудительно. И все отправляются себя показать. Надо сказать, наш «Савой» очень даже подходящее для этого место. Хоть контингент тут в основном, мягко сказать, что пожилой, зато весь в золоте, бриллиантах и прочих атрибутах богатой пенсионерской жизни. А вот это-то и есть особенный жупел для нашего русского брата, когда за столом уже сижено долго и норма уже выпита. Как раз в такой момент и начинает хотеться большего, появляется бравада и желание поразить и изумить, пусть чем-то неразумным и пустяковым. Обычно тем, как здорово мы все умеем пить и при этом веселиться. Непонятно только, зачем поражать этим англичан, которые пьют, пожалуй что, похлеще нашего и тоже крепкие напитки. Но вот хочется. И мы в тот вечер принялись поражать. Хорошей водки после шампанского и вин в отеле не нашлось, видимо, спрос не тот. Зато имелось превосходное виски многолетней выдержки.
   Разошлись мы, естественным образом, поздно. Юрася даже не разошелся, а был отведен под руки в номер. Олеську тоже почти что несли, графопостроители довели ее до бесчувственного состояния. И может, поэтому, из-за пьяной подруги, Ника вышел к пляжу подышать свежим воздухом.
   Как я и говорил вам ранее, отель наш имеет только одну, лицевую сторону. А сзади – монолитная скала, на которую и опирается все его изящно гнущееся вдоль горы здание. И потому, из какого номера ни поглядишь в окна или с балкона, все равно увидишь только океан, бассейн и пляж, ну еще декоративную, под маяк, будку спасателей на пирсе. Правда, после полуночи никто обычно никуда не глядел, старички-иностранцы, как и их старушки, укладывались в кроватки значительно раньше. Зато глядел я. Хотя и не включал свет. Может, поэтому и увидел при неполной луне Нику Пряничникова достаточно ясно и хорошо. С первого этажа это проще, чем если бы вид был сверху.
   Вообще-то вышел я на балкон совсем по другой надобности. Чтоб не кружилась от выпивки голова в положении лежа и чтоб проверить одно впечатление. Как я уже упоминал однажды, некоторая особенная деталь нашего приморского пейзажа приводила меня в смущенное душевное состояние. А именно мрачно-черные скалы и их зазубренные обломки, собственно представлявшие собой береговую полосу и делавшие ее непригодной для купания непосредственно с пляжа. При ярком солнце и специфичности небесной облачности на Мадейре выглядели они мало сказать, что жутко. Просто какой-то природный сюрреализм, словно бы нарочно придуманный для скептиков. Небо, будто рассеченное на две части идеальной чертой (иногда она проходила точно посередине, иногда смещалась вправо или влево): с одной стороны чистое и голубое, с другой – мрачное и серое, и все это одновременно. Как рай и чистилище. А внизу обугленные чертовы обломки зубов ада. Неприятно до дрожи. И вот, чтобы снять негатив от впечатления, именно в тот вечер, сам не зная почему, я решил посмотреть на потусторонние камни, ограждающие от нас океан, при лунном освещении, пусть и скромном.
   Никаких скал я, естественно, не разглядел, так слились они в единое целое с ночной темной водой, зато на пирсе явственно различил прогуливающийся неспешно человеческий силуэт. Из чистого любопытства только и задержался на нем взглядом. А через короткое время понял, что это Ника. И ничего удивительного. Мы так привыкли друг к другу за много лет, что его или Ливадина, и уж конечно Наташу, я узнал бы только по очертаниям фигуры и свойственным им лично индивидуальным движениям. Ника, чуть сутулый, но широкоплечий и немного коротконогий, двигался всегда так, словно с усилием рассекал воздух вокруг себя. И прикуривал сигарету, даже на ветру, никогда не прикрывая огня рукой. Хоть сто раз прикуривал, а все равно не желал допускать этого естественного человеческого жеста. Вот и тогда не пожелал. Чиркала зажигалка, раз, другой, десятый, до меня даже донеслось явное и знакомое «вот, горгулья!», любимое Никино выражение. А потом фигура уселась на каменный монолит возле пирса и так и осталась в неподвижности. Здесь кадр обрывался. Потому что рассказчик, то есть я, пошел спать.
   А наутро, очень рано, Нику нашли. Он лежал на этих самых адовых, мертвых скалах, голых в океанском отливе, тоже мертвый уже давно, как был в вечернем костюме в тонкую полоску, будто манекен из дорогого бутика, забытый или выброшенный при переезде. И это был следующий момент фильма ужасов.
   Мои воспоминания дали инспектору только одно. Около часа ночи Никита Пряничников был еще жив. Впрочем, и без моих показаний это выяснилось бы тоже, только несколько позднее. Судмедэкспертиза. Она и подтвердила. Итак, Фиделю оставалось самое малое. Определить, кто из нашей компании бодрствовал после часа ночи. Как оказалось, совершенно никто. Чего и следовало ожидать. Все были пьяны и все, разумеется, спали, словно невинные младенцы. Вот только поутру проснулось на одного меньше. Как логичный вывод из этого обстоятельства – алиби не имелось ни у кого решительно. И тогда Фидель выбрал меня доверенным лицом, чтобы рассмотреть ситуацию изнутри. Правда, и я, со своей стороны, ему немного навязался. Так что сотрудничество наше в действительности можно было обозначить, как добровольное.
   И сейчас, на третий день после гибели бедного Ники, я шел на ужин, памятуя, что в моем сейфе лежит бомба не бомба, но нечто близкое к ней. Не хватало лишь запала. А так, динамит уже имелся. И передо мной стоял вопрос, даже два. Искать запал одному или совместно с Фиделем? А после рвануть или не рвануть? Потому что неизвестно было, куда и во что совьется веревочка.
   Убить могла даже женщина. Фидель сам так сказал. Теперь представим себе недостающий кадр. Вика убила Нику. Звучит, как каламбур или детская считалочка. Но все же, если представить себе. Какое будет тогда кино? «Богатенький Буратино» Юрасик выступит вместо «Оскара». Но только, чтобы получить приз, Вике совсем не требовалось никого убивать. То, ради чего она приехала на остров, сделать можно было уже тысячу раз. В худшем случае при разоблачении, Викторию Юрьевну Чумаченко ждал бы небольшой скандальчик и пинок с острова под зад. Но за хороший гонорар можно и стерпеть. Если только в письме правда. А если нет, и цель у Вики иная? И ее глупость – великолепно разыгранное притворство. Тогда ждите второго трупа, господин инспектор.
   И я решил действовать. Пока что самостоятельно – все равно до утра не видел иного выхода. Ну не вызывать же в ресторан Фиделя, в конце концов? Для начала нужно было узнать любые подробности о семейной жизни Юрасика. Тут я представлял более-менее ясно только два осуществимых варианта. Либо от самого Талдыкина, либо от Олеси. Именно она ближе всех общалась все это время с Викой, и значит, та могла ей проговориться. А если письмо все-таки неудачно разыгранная дезинформация, то проговорилась обязательно. Для подобной миссии много ума не нужно, и тогда Вика есть то, что я о ней и думал до сих пор.
   Начал я по наитию, не строя никакого плана. Как сказал бы Ливадин, меня «прикуражило». Тоже любимое выражение – второго моего близкого друга. Уже принесли горячее, когда я, не щадя чувств окружающих, сокрушенно покачав головой, сказал:
   –?Вот так живешь и не знаешь, когда... – и замолчал на миг. На меня посмотрели, пока еще не понимая, а я тем временем продолжал: – Лесю жалко. Хоть бы какое распоряжение на ее счет. Я бы оставил завещание, правда, завещать мне нечего, кроме пары монографий.
   –?Может, завещание есть, – тихо сказала Олеся и собралась заплакать. Но и с вызовом посмотрела на Юрасика: мол, выкуси!
   –?Х... тебе от него! – громко, но без особенного зла, ответил Талдыкин. – С тобой мне, что ли, дело вести? Ты поршень-то от гильзы отличишь? А то – карусельный станок от револьверного? Никитка все бабло свое втюхал, даже квартира в банковском залоге. Я знаю. Дело-то наше ого-го, не хрен собачий... Было...
   Похоже, Юрасик изрек кристальной чистоты истину, потому что тут Олеся и заплакала. И все стали ее, конечно, утешать, чтобы не испортить себе ужин окончательно. Даже и Юрасик, из гастрономических соображений или вправду пожалел. Талдыкин хоть и был хамом, но не вовсе бесчеловечным, а по прихоти мог и свалять бескорыстного дурака.
   –?Уж не реви, будто белуга. Что-нибудь придумаем. А хочешь, иди ко мне работать, в окладе не обижу, – предложил он, и видно было, что от чистого сердца. И то много.
   –?Работать и у меня можно, – возразил тут же Ливадин. – Дело в наследстве. Родители у Ники давно покойные. Одна Леся ему близкий человек и осталась. И как же он не подумал-то?
   Разговор шел пока в нужном русле, но я решил его все же направить повернее:
   –?Сам ты много думаешь, – попрекнул я Антона. – С тобой случись чего, с чем Наташка останется? Концов не разберешь, да и обманут ее почем зря. На меня не надейся, я в финансовых делах не помощник.
   –?С Наташей все в порядке будет, не переживай, – заверил меня Ливадин, и без ехидства заверил. Серьезно, словно отчитывался за это доверие. – Меры приняты, и давно. Это у Талдыкина пять ртов по миру пойдут, если лень бумажку в загсе выправить.
   Вот отсюда я слушал уже очень внимательно, что же скажет Юрася.
   –?Много ты понимаешь! Тут все дело в принципе. Сказано и баста, что помру холостым, как Медный Всадник. – (Странное сравнение, но смысл его был ясен.) – Я, между прочим, как порядочный, – (интересно, почему «как»? или Юрасик себя порядочным не считал?), – давно уж написал и у нотариуса заверил. Все – детишкам и их мамаше, безраздельно, в случае моей смерти – поровну на пятерых. И Светка моя тоже написала.
   –?Она-то зачем? – удивился Ливадин.
   –?Как зачем? На нее дом записан, две машины, мало ли что! – заявил в ответ Талдыкин.
   Ай да Юрасик! Вот тебе и жлоб. Однако детишки – дело святое. Только бы чему путному их выучил. Но слова его о завещании мне не понравились совсем. Не сходилось что-то в известии, присланном из Москвы, и в самом главном не сходилось. Теперь даже хранить письмо показалось мне затеей, полной неподдельного риска, но и не хранить было нельзя. Впрочем, я не боялся.
   Дальше уже стало неинтересно. Посидели еще и вскоре решили расходиться. Но, как вышли из ресторана, Антон остановил меня, придержав за локоть.
   –?Прогуляемся немного? – попросил он и как-то жалко попросил. – Ты, Натуся, иди. Я скоро буду.
   И Ливадин даже не повел, а потащил меня за собой все к тому же окаянному пирсу. Лучше бы в бар, слишком нехорошее там было место. Но перечить я не стал. У воды остановились, я закурил сигарету.
   –?Лешик, как ты думаешь, – Ливадин всегда звал меня так, вместо обычного «Леха», если хотел поговорить о чем-то, что сильно его тревожило, – Леся правду сказала?
   –?Про завещание? Не знаю. Мне ничего не известно, – сознался я, хотя с Никой был дружен, пожалуй, ближе всех. Но и вправду не знал.
   –?Да я не об этом, – отмахнулся Ливадин, как от сущей ерунды, хотя еще полчаса назад по-рыцарски отстаивал Олеськины права на наследство. – Как ты думаешь, они оба хотели отнять Наташку? И сговорились между собой?
   Я чуть не выругался в сердцах. Ливадин чах над своей женой, как царь Кащей над златом. Ну не до такой же степени! Неужто только это его и волнует? Когда бедный Никита еще не похоронен даже. И я подумал про себя: сказать или не сказать? Но все же умолчал и про Вику, и про документ в моем сейфе. Ничего, пусть помучается, дурак такой, это пойдет на пользу. Каждое слово всегда непременно должно быть произнесено к месту. И к месту я же выразил сомнение:
   –?Вряд ли, конечно. Со стороны Ники уж точно. А про Талдыкина не скажу, мало ли какие у него в голове тараканы? Он бабник, это и за версту видно.
   Постояли мы еще, переминаясь с ноги на ногу, теперь молча. Ливадин вроде успокоился немного. И то, Наташа ему законная жена, а что может предложить ей этот Юрасик, кроме мимолетного романа? Да и в денежном отношении Антошка не в пример богаче его выйдет, если считаться. Собственный бетонный завод с единственным полукомпаньоном из верхов, при нынешнем дефиците стройматериалов – это же золотое дно. Да и во всякие времена. Нефть там, или газ, или альтернативные источники энергии, а жить людям всегда где-то надо. И замены ливадинскому бетону пока нет и не предвидится.
   Только как же это я? Выходит, можно подумать черт знает что про Наташу? Да она в сторону Юрасика и не глядела ни разу, то есть глядеть-то глядела, нарочно не отворачивалась. Тем же самым равнодушным взором, каким она смотрит на барменов, на горничных и коридорных уборщиков, на бродячих собак и на витрины магазинов «Сделай сам». Но уж Антошке раз попала шлея под хвост, будет пережевывать, как корова жвачку, и главное, в себе. Мучиться, следить, сомневаться, дрожать на пустом месте: вдруг отнимут его сокровище? Такой он человек.
   А Ливадин внезапно заговорил, без предисловий, будто долго решался и только сейчас посмел:
   –?А я ведь не спал в ту ночь, – и немедленно замолчал, отстраненно глядя в никуда.
   От неожиданности я похолодел. Так, что на мгновение утратил всякий дар речи. Но следствие есть следствие, и потому надо было спрашивать.
   –?И где ты был? То есть, что ты видел, Тоша? – осторожно, чтоб не вспугнуть, произнес я.
   –?Не что, а кого, – поправил меня Ливадин. – Талдыкинскую девку я видел, Вику эту. Она бежала по коридору, и на ней лица не было. Ты скажи своему инспектору, если нужно. Или на твое усмотрение. Ты, Леха, у него вроде как в помощниках, я знаю. И правильно. Если найдете, так сначала мы сами разберемся. За Никиту.
   –?Не хватало нам только самосуд затевать в чужой стране, – пробурчал я, лишь бы не молчать. Перевел дух. – Тоша, когда ты ее видел? Куда ты шел? Зачем? Ты толком говори.
   –?Никуда я не шел. А вышел. Не спалось мне. Может, давление подскочило. Выпили-то сколько. Промаялся я у телевизора, тихо, чтоб Натусю не разбудить. А лучше не стало, куда там. Терпел, терпел, да и взял одну таблетку «адельфана» на одну «коринфара». Смотрю, минералки в баре нет. Закончилась. Запить только разве из-под крана, а что там за вода, бог ее знает. – Ливадин передернул плечами. (Уж с его-то брезгливостью из-под крана не станет ни за что.) – Дай, думаю, схожу к Никитке в другое крыло, за водой. Только вышел в лифтовый холл, как двери лифта раз – и настежь, и Вика эта, как смерть бледная, вон из него пулей, я еле-еле за угол спрятаться успел. Еще пристанет с разговорами. Постоял немного, пока она дверью в номер не хлопнула, да и пошел к себе. Отпустило меня, как будто.
   –?Значит, до Ники ты не дошел и его не видел? – на всякий случай переспросил я.
   –?Нет, не дошел, говорю же, отпустило меня. Так зачем было идти? – спокойно, будто ребенку, повторил мне Ливадин.
   –?Тоша, вспомни, дорогой! Это сверхважно. В котором часу ты встретил Вику? – умоляюще вопросил я.
   –?И вспоминать нечего. Пока пережидал, на противоположной стене часы висели, такая керамическая тарелка, я все рисунок разглядывал. Рыбки разноцветные в водорослях синих прячутся, а одна как бы из воды выпрыгивает. Так время на тех часах было пятнадцать минут второго. Ночи, конечно.
   –?А в чем она была, Вика? В смысле, одета? – спросил я. И не от делать нечего спросил. Мужу такой женщины, как Наташа, поневоле приходилось разбираться в дамских тряпках. – В том же платье, что и за столом?
   –?В каком еще платье? В шортах она была и в майке-боксерке. Знаешь, как на аэробику ходят. Платье переодела, наверное, давно. И на ногах тапки такие резиновые, бесшумные, вроде теннисных.
   –?Стало быть, ходила на улицу. Иначе, к чему ей резиновые тапки? – вслух подумал я, и Ливадин услышал.
   –?Не может быть! Да и зачем? С Никитой едва знакомы! – вскричал Тоша.
   –?Тихо, тихо, – успокоил я его, – незачем, конечно. Но вдруг она видела? Убийцу – не убийцу, но что-то видела определенно. Оттого испугалась... Ты пока никому не говори. Я подумать должен. Главное, что и когда сказать Фиделю, то есть, – оговорился я, – инспектору Дуэро. Здесь с осторожностью надо, как бы невинным людям худого не вышло.
   Сюрпризы теперь ожидали меня на каждом шагу, и я действительно призадумался, как и пообещал Антону. С одной стороны, если осторожничать без меры или самоустраниться, так дело о гибели Ники не сдвинется с места или сдвинется, но очень медленно. Как говорится, улита едет, когда-то будет. Не век же нам на Мадейре куковать? А с другой-то стороны, очевидная опасность, как туман, опускалась и на мою голову тоже. Но все же я решил рискнуть. Впрочем, и выбора у меня не было. Письмо теперь становилось главным козырем, и с него-то и следовало начинать. Я отправился назначать свидание. Вике. И уж, конечно, не темной ночью. Я же не дурак. Просто позвонил в номер Юрасика, и она взяла трубку, сам Талдыкин всегда ленился поднимать свой зад к аппарату.
   Договорился, что с утра составим друг дружке компанию и поплаваем в бассейне перед завтраком. Вика отозвалась охотно и даже с угодливостью. Я всегда сторонился ее общества и не очень скрывал, что для меня она – человек совсем случайный. И хотя никакого материального или матримониального интереса для Вики я не представлял ни сейчас, ни в будущем времени, она старалась всегда угодничать и передо мной. У некоторых людей это в крови – своего рода снобизм особи, вышедшей из низов. Близкий друг богатого человека, пусть и бедный сам, тоже притягателен, потому что вхож туда, где тебя самого едва терпят. А если еще и с образованием, и будущий профессор университета, то благоговение возрастает вдвойне. Наташи это, само собой, не касается. Чихала она на приоритеты и университеты, как английская королева.
   Ночью я спал из рук вон плохо. Отвратительно спал. Какие-то тревожные обрывки мелькали, и все время казалось, что звонит противный квартирный звонок. Вскакиваешь открывать, а звонка никакого и нету. Потом проваливаешься в очередное беспокойное сновидение, и опять – дрынь-дрынь. А когда рассвело, я уж больше ложиться не стал. Вышел на балкон, сидел, курил. И думал.
   Когда настало семь часов утра, пасмурного, оттого что солнце пока пребывало на затуманенной половине неба, я спрыгнул с балкона на дорожку. Не подумайте, что исполнил некий акробатический трюк. Высота там метра полтора от силы, и сразу оказываешься на прелестной отельной лужайке, а дальше бассейн, открытое кафе и море-океан. Сюда же выходят зал с тренажерами и веранда с галереей, откуда можно пройти на завтрак. Полминуты ходу. А иначе пришлось бы тащиться через холл, спускаться в лобби, все по темным коридорам. Уж лучше я вспомню мальчишеское, дачное озорство, а ранние иностранцы пусть себе думают, что хотят.
   Вика уже ждала у бассейна. Ежилась от утреннего холодка в своем сильно открытом купальнике, но в воду, для пущего комфорта подогретую, лезть не спешила. Наверное, от надуманной учтивости. Мне же совсем не нужно было, чтобы девушка из-за меня мерзла полуголой на свежем ветерке.
   Мы нырнули. Один раз проплыли туда-обратно, бассейн у нас хороший, длинный, изгибается под искусственными мостиками, мимо островков с трамплинчиками, и заканчивается возле огромной сидячей купели с джакузи. На мелком месте остановились передохнуть. И я сказал:
   –?Бедный Ника, так и умер, не узнав. Что ты у нас, оказывается, детективный агент, – и, не дожидаясь ответа, резко поплыл прочь.
   Теперь оставалось ждать – или удара по затылку, или готовности противной стороны в лице Вики пойти на переговоры. Я немного все же рисковал – вокруг, как назло, не было ни одной живой души. А что, если Вика и в самом деле наемный убийца, хитрый и осторожный? Сейчас и узнаем. Я не оглядывался по сторонам и не смотрел назад, плыл себе потихоньку, стараясь выглядеть непринужденно, словно кот, намеревающийся красть хозяйскую сметану. А спине, однако, было неприятно и холодно. Как если стоять у пропасти, отвернувшись, и знать, что за тобой ничегошеньки нет, кроме смертельной пустоты. Но напрягался я напрасно, Вика скоро догнала меня. Да я и не спешил.
   –?Ты знаешь, что я работаю на агентство? – робко, заплыв сбоку, спросила Вика.
   –?Теперь знаю. «Элит-конфиденс», столичная контора. Письмо пришло Нике, а получил я. – Больше не сказал ничего, поплыл аккуратным брассом дальше.
   –?И что будешь делать дальше? Расскажешь все Талдыкину? – жалко усмехаясь, поинтересовалась Вика.
   Она явно была глупа, какой из нее киллер. Меня отпустило, хотя теперь все стало еще непонятнее.
   –?Талдыкину – вряд ли, – честно признался я. – А вот инспектору Дуэро наверняка. Тебя предупреждаю, чтобы после не попрекала: почему не предупредил. Сама понимаешь, таить подобную информацию от следствия нехорошо. Тем более, Ника был моим другом... – Я многозначительно замолчал, будто бы продолжая фразу в уме: «А ты, Вика, мне никто».
   –?Лешенька, то есть, Алексей Львович, замолвите за меня словечко! – Вика обогнала меня и теперь заглядывала в лицо. (Уж я стал и Алексей Львович.) – Я вам все, как на исповеди, расскажу.
   Блеснула и слеза, наверное, напугалась девушка не на шутку. И я сжалился.
   –?Вика, вы неправильно меня поняли. Я вовсе не намеревался выставлять вас в таком свете, будто вы убийца и черт знает кто. Но и вы должны мне все рассказать. Никому больше можете не говорить, но мне – должны, – строго сказал я, как на экзамене нерадивой студентке. – Кто вас нанял и послал сюда. А главное – зачем?
   –?Это все мадам Талдыкина, – боязливо, но и не слишком уважительно, отозвалась Вика. – Она меня сама отобрала из всех кандидаток. В нашем агентстве, знаете ли, случаются иногда задания, что не очень приятно выполнять. Но служба такая.
   Вика сказала о службе, чтобы я, упаси бог, не приравнял ее к обычным, пусть и недешевым проституткам, а увидел бы в ней чуть ли не подругу Джеймса Бонда. Что ж, если это польстит ее тщеславию, мне не жалко. Хотя большой разницы между ней и просто девицей по вызову я не разглядел.
   –?И что же поручила вам мадам Талдыкина? – в тон Вике спросил я, как бы согласившись с благородным статусом ее работы. Прозвучало по-деловому, точно в офисе договариваются два партнера о лучших условиях продажи кафельной плитки.
   –?То же, что и все. Познакомиться. Соблазнить. Добыть компромат. С Юрием Петровичем было несложно. У меня уже два цифровых картриджа лежат в чемодане. Половину – хоть на порносайт... Вообще-то он дядька не злой, – с откровенным сожалением призналась Вика. Она и сама бы не отказалась от такого, как Юрасик.
   –?А вам не показалось странным, милая барышня, что этот, скажем... гм-э-э... заказ вы получили именно от мадам Талдыкиной?