Страница:
Генерал расхохотался и пожал ему руку.
Виконт д'Асмолль занимался все это время в другом углу и не слыхал разговора генерала С. со своим мнимым шурином. Окончив дела, он встал и, обратившись к Рокамболю, сказал:
— Пойдем теперь в полицию за паспортами.
Спустя несколько времени после этого, когда Рокамболь и Фабьен ехали по набережной Арфевр, их карета встретилась с другой каретой, из окошка которой выглянул мужчина и поклонился им.
Виконт поспешил остановить свою карету.
— Здравствуй, Фабьен! — проговорил выглядывавший из кареты.
— Друг Сервиль! Здравствуй, душа моя, — ответил виконт.
Господин де Сервиль был молодой чиновник, недавно определенный на должность судебного следователя и учившийся правоведению вместе с д'Асмоллем.
— Откуда ты? — спросил его д'Асмолль.
— От себя, из улицы св. Людовика в Маре.
— Куда ты едешь?
— В суд.
— Ну, брат, тебя вовсе не видно в свете с тех пор, как ты при новой должности.
— Ах, мой друг! — ответил судебный следователь, — ты, говоря по правде, усиливаешь мои страдания, говоря о моей должности.
— А, а… а почему это?
— Да потому, что первое дело, возложенное на меня, — настоящие потемки, в которых ничего не видно.
— Что же это за дело?
— Дело Сити-Шафаньер, в Клиньянкуре. Рокамболь сидел в глубине кареты так, что молодой чиновник не мог видеть его из-за спины Фабьена, высунувшегося из окна дверец, но когда он услышал эти слова, то вздрогнул.
— Какое же это темное дело? — спросил Фабьен.
— Темное, даже больше чем темное.
— Но какое же?
— Два месяца тому назад в Клиньянкуре нашли Погреб, наполненный водой. На поверхности воды плавали два трупа: один — старухи, а другой человека, признанного за бежавшего каторжника, — он был убит ножом, а старуха задушена.
— Боже, какой ужас!
— Кроме того, на краю погреба сидел живой человек… При этих словах Рокамболь привскочил на своем месте.
— Вероятно, — заметил Фабьен, — это и был убийца обоих утопленников.
— Нет, — ответил чиновник, — он был ранен в спину и весь в крови. Его мокрая одежда свидетельствовала, что он был брошен в воду, как и другие.
— Но, наконец, ведь ты, верно же, допрашивал его?
— Да, но он был помешан и остался таким до сих пор. Рокамболь вздохнул свободнее.
— Этот человек, — продолжал де Сервиль, — был отдан в руки искусного доктора.
— Кого это?
— Он мулат — Альбо, который и обещал вылечить его.
— Но, — сказал Фабьен, обратясь к Рокамболю, — это ведь, кажется, твой доктор — господин Альбо.
— Да, — ответил мнимый маркиз де Шамери, —. он действительно очень искусный доктор.
— Таким образом, ты до сих пор еще не пришел к открытию этой тайны? — продолжал виконт.
— До сих пор, — ответил судебный следователь, — самые искусные розыски оставались бесплодными, и, как ты видишь, у меня нет счастья для дебюта. Но, — прибавил он, протянув руку виконту, —мне надо ехать, меня ждут в суде. Прощай!
— До свидания, — проговорил Фабьен.
Судебный следователь поехал своей дорогой, а наши молодые люди вскоре после того вышли из кареты и отправились в полицию.
Час спустя маркиз возвратился домой, в улицу Вернэль, уже с паспортом в руках и говорил сам себе:
— Цампа не умер… портрет похитили… я погиб!..
Но у Рокамболя минуты отчаяния и надежды беспрестанно сменяли друг друга.
В эту минуту к бандиту возвратилась вся его смелость; он выпрямился, его глаза заблистали.
Теперь, когда он очутился опять лицом к лицу с опасностью, эта опасность придала ему энергии и силы.
— Ну, — сказал он себе. — Это моя последняя игра, и я поставлю теперь все на одну карту.
На следующий день после этого он встал довольно рано, и пока его лакей укладывал чемоданы, мнимый маркиз де Шамери вздумал отправиться в Сюренскую улицу, где его не видали уже около двух месяцев.
Придя на свою квартиру, Рокамболь уложил в дорожный чемодан несколько пар различных костюмов, париков и различных красок, необходимых ему для гримирования. Затем он нанял комиссионера и отправил с ним этот чемодан в улицу Вернэль, а сам между тем пошел в предместье Сент-Оноре на квартиру к доктору Самуилу Альбо.
Мнимый маркиз не счел даже нужным переодеваться, потому что он и не подозревал того, чтобы доктор Альбо мог быть сообщником графини Артовой.
Рокамболь, отправляясь к доктору, дал себе слово не уходить от него, прежде чем ему удастся узнать, в каком положении находится Цампа.
Но ложный маркиз немало удивился, когда швейцар отеля сказал:
— Доктор уехал из Парижа!
— Уехал из Парижа? Он, доктор? Да ведь это невозможно, — сказал Рокамболь.
— Это верно.
— А давно ли он уехал?
— Только на прошлой неделе.
— Но куда же он уехал?
— Право, не знаю, — ответил швейцар, — но вы, мне кажется, можете узнать это в улице Пепиньер.
— Что, — повторил Рокамболь, удивленный этими словами, — стало быть, он живет в улице Пепиньер?
— Нет, сударь, но он лечит там знатного русского барина… который помешался…
Рокамболь прислонился к двери, у него закружилась голова. Но наконец он превозмог себя.
— Так, — сказал он, — я догадываюсь… это… это, верно, у графа Артова.
— Точно так.
Рокамболь вышел довольно твердыми шагами, но на улице он зашатался и принужден был сесть в первую попавшуюся ему карету.
— Куда прикажете ехать? — спросил его кучер.
— В Сюренскую улицу, — ответил мнимый маркиз. Кучер повернул лошадей и погнал их крупною рысью.
Только тогда к Рокамболю возвратилось все его обычное хладнокровие и присутствие духа.
— Да, — прошептал он, — действительно, сэр Вильямс был прав, говоря, что как скоро его не будет со мною, то счастье изменит мне. Теперь графа Артова лечит тот же самый доктор, у которого я добыл лекарство для того, чтобы сделать его сумасшедшим. Следовательно, ясно, что он узнал причину его помешательства. И как знать!..
По всем членам мнимого маркиза пробежала дрожь.
— Кто знает, — продолжал размышлять он, — что Баккара и он не сговорились погубить меня… Эй, кучер, кучер!..
— Что вам угодно?
— Вези меня в улицу Пепиньер, отель Артова. Ученик сэра Вильямса озарился новою мыслью и почувствовал в себе отчаянную решимость.
— Я увижу Баккара, — пробормотал он, — и узнаю, что мне нужно предпринять в отношении ее. У меня есть теперь очень приличный предлог для того, чтобы быть у нее. Граф Артов был очень дружен с Фабьеном, от его-то имени я и явлюсь узнать о его здоровье.
Карета въехала во двор отеля. Рокамболю показалось с первого же взгляда, что хозяина нет дома. Окна первого и второго этажа были закрыты.
— Что вам угодно? — спросил его швейцар, увидев, что он выходит из кареты.
Рокамболь не обратил внимания на эти слова.
— Разве ваши господа уехали куда-нибудь? — спросил он.
— Да, сударь.
— Давно ли?
Швейцар замялся и, казалось, не решался отвечать, но ложный маркиз принял самый дворянский вид.
— Я двоюродный брат графа Артова, — сказал он, — и только что приехал из Петербурга.
— В таком случае, ответил швейцар, вам, вероятно, уже известно ужасное несчастье…
— Да, но ведь графа надеются вылечить; графиня писала мне, что она вверила его попечениям искусного врача Самуила Альбо.
— Точно так, господин барон.
— И они уехали.
— Точно так, граф находится теперь в своем имении в Фонтеней.
— А доктор Самуил Альбо с ним?
— Нет, они поехали десять дней тому назад вместе с графиней.
— Куда они уехали?
— Не знаю, да этого и никто не знает.
— Я узнаю это в Фонтеней, — сказал тогда мнимый барон, садясь в карету и приказав кучеру ехать.
Но, как вероятно, догадывается читатель, Рокамболь не поехал в Фонтеней, хотя и сказал это швейцару.
Слова швейцара: «Доктор уехал, вот уже десять дней, с графиней» вызвали его на размышления, которые скоро привели его к тому убеждению, что лица, приезжавшие в замок Оранжери и укравшие там портрет, были Баккара и Самуил Альбо.
Мнимый маркиз пришел уже пешком в улицу Вернэль.
Войдя в свой кабинет, он написал Концепчьоне следующее письмо:
«Моя милая! Я увидал, я прочел в вашем письме, что час нашего счастья уже наступает…»
Все это письмо было переполнено множеством любезностей, между которыми он успел поместить, что у него украли портрет и что похитительницей его оказалась одна из его прежних любовниц.
Это письмо должно было иметь двойную цель: во-первых, он хотел предупредить графиню Артову, если бы она стала действовать посредством этого портрета на Концепчьону, а во-вторых, ему нужно было чем-нибудь оправдать то, что он так долго не ехал в Кадикс.
Запечатав и отправив это письмо, Рокамболь задумался:
— Я уничтожил Шато-Мальи, дона Хозе, сэра Вильямса и всех, кто мешал мне, — рассуждал он, — но если я не избавлюсь теперь от кадикского каторжника, то дело мое все-таки еще не кончено, и я могу погибнуть…
Весь остаток этого дня мнимый маркиз занимался своими делами и не расставался с виконтом д'Асмоллем и его женой.
Бланш — этот олицетворенный ангел чистоты и благороднейший дворянин Фабьен посадили в карету убийцу Рокамболя, и женщина, предполагавшая, что целует своего брата, залилась слезами.
— Право, — подумал негодяй, освобождаясь от их объятий, — я решительно был рожден для семейной жизни… Это трогает меня… Неужели она действительно моя сестра?..
Почтовая карета быстро покатила по мостовой. Ученик сэра Вильямса улыбнулся.
— Теперь, — сказал он про себя, — надо победить или умереть, жить в шкурке испанского графа или окончить все галерами…
На другой день после бала, данного начальством города Кадикса ее католическому Величеству, часов в восемь вечера во двор гостиницы «Три мага» въехала дорожная карета. В ней приехал знатный польский вельможа граф Вячеслав Полацкий, имевший, по словам его четырех лакеев, громадные имения в Померании, он был вдовец и беспрестанно путешествовал, стараясь и надеясь забыть свою покойную жену.
Гостиница «Три мага», как мы уже знаем, находилась на площади близ самого порта, и из окон комнат, которые занял Полацкий, был великолепный вид на море.
Разобрав свои вещи, он не замедлил вынуть из своего портфеля рекомендательное письмо к капитану дону Педро С, данное ему в Париже генералом С, и немедленно послал его по адресу.
Затем он отправился погулять и, вернувшись вскоре после этого в гостиницу, встретился при входе в нее с мужчиной и женщиной, вид которых окончательно смутил его и даже заставил задуматься.
Он узнал их — это были Фернан и Эрмина Роше.
Вечером, оставшись один, Рокамболь вздохнул и пробормотал:
— Да, я буду очень простоват, если не извлеку никакой пользы из всех моих сегодняшних открытий и если встреча с Роше не наведет меня на истинную дорогу. Мне кажется, что Баккара узнала через Роше
О настоящем Шамери, и если только ее теперь нет в Кадиксе, то она все-таки имеет здесь хороших представителей.
Но в это время в дверь его комнаты постучались.
— Войдите! — сказал он по-французски. Дверь отворилась.
Вошел посланный капитана дона Педро С.
Полацкий сразу узнал его, он мгновенно выскочил в другую комнату и через три минуты вышел оттуда.
Цампа вдруг отступил назад — он узнал в поляке человека, у которого он был рабом в Париже.
У поляка был теперь в руке револьвер.
— Мой милый друг, — сказал тогда поляк на чистом французском наречии, — мне кажется, что мы с тобой старые знакомые.
— Действительно, — пробормотал португалец.
— И я хочу поговорить с тобой, потому что мы долго не видались.
— Может быть, ответил португалец, дрожа всеми своими членами.
— Ну, садись же, — продолжал Рокамболь, — и оправься немного от своего волнения, ты впечатлителен, как какая-нибудь молодая девушка.
Затем Рокамболь улыбнулся и, заперев дверь на ключ, возвратился к Цампе, сел и стал играть пистолетом.
Возвратимся теперь к Концепчьоне де Салландрера, которую мы оставили, если читатель помнит, при получении письма от ее жениха мнимого маркиза де Шамери.
Это письмо дошло к ней именно в тот день, когда он въехал в Кадикс под именем поляка Вячеслава Полацкого.
Прочитав письмо, Концепчьона побежала с ним к своей матери и подала его ей.
— Напрасно де Шамери до сих пор не едет сюда, заметила старая герцогиня, ведь он должен быть официально представлен королеве, а она хотя и здесь покуда, но может скоро уехать из Кадикса.
Молодая девушка молчала. Прошел целый день… Концепчьона помнила хорошо, что графиня Артова назначила ей свидание, и по мере того, как час этого свидания наступал, ее нетерпение увеличивалось все больше и больше. К непонятному страху присоединилось непобедимое любопытство. Это происходило от того, что в рукописи графини говорилось, что Концепчьона без ведома своего, замешана в длинную историю, которую она только что прочла ночью, хотя там не было помещено ее имени, да и никто из лиц, о которых там упоминалось, не был лично знаком с нею.
Она провела большую часть вечера с матерью и только тогда вышла на террасу, к берегу моря, когда герцогиня удалилась уже в свою спальню.
Почти в полночь подплыла к вилле лодка… из нее сперва выскочил мужчина и, привязав лодку к железному кольцу, помог выйти из лодки женщине.
Ее удивление усилилось еще больше, когда она увидела, что эта женщина одна вошла на террасу, а мужчина остался внизу, у лодки.
В руках у женщины был какой-то круглый сверток.
Концепчьона пошла навстречу к ней.
Они встретились и поклонились друг другу.
— Вы одна? — спросила тогда Баккара.
— Совершенно одна… моя мать уже спит… а этот человек… кто это?
— Это простой матрос из порта, — ответила графиня Артова.
— А! — произнесла Концепчьона печальным голосом.
— Я хотела взять с собой Цампу, — сказала Баккара, — и если не сделала этого, то только потому, что не могла дождаться его… это очень жалко, так как он мог бы рассказать вам гораздо лучше некоторые подробности, чем я.
Концепчьона вздохнула.
— Не хотите ли вы опять говорить о Шато-Мальи? — сказала она.
— Может быть для того только, чтобы открыть вам истину.
— В ваших словах так много искренности, что я не имею права не доверять вам, но вы, вероятно, были обмануты им так же, как и я.
— Вы ошибаетесь до сих пор, — заметила Баккара. Тогда она рассказала молодой девушке все, что мы уже знаем относительно сватовства герцога де Шато-Мальи.
— Но я никогда ему не писала, — проговорила Концепчьона.
— Однако у меня есть ваши письма.
— Я положительно опровергаю это.
— Я вам их покажу сейчас, — сказала Баккара, «пойдемте в вашу комнату.
— Знаете ли, графиня, — заметила Концепчьона, — я начинаю думать, что или вы или я сошли с ума. Идемте скорее!..
Концепчьона провела графиню через длинный коридор в свою комнату, заперла за собою дверь и зажгла свечу.
Тогда графиня вынула несколько писем, связанных голубой ленточкой, и подала их Концепчьоне.
— Вот ваша переписка с герцогом, — сказала она.
— Моя переписка!.. О, я никогда, кроме одного раза, не писала герцогу.
Но взглянув на почерк первого же письма, девушка вздрогнула.
— Да, это мой почерк, — прошептала она… —Мне кажется, что я начинаю сходить с ума или это сон!..
— Нет, это не сон, сеньорита, — проговорила Баккара.
— Но ведь это я писала! — воскликнула Концепчьона.
— Нет—это просто подделались под ваш почерк. — И герцог получал эти письма?
— Да.
— И думал, что от меня?
— Он умер с этой уверенностью.
— Но ведь это ужасно!
— Вы правы… но читайте все!..
Тогда Концепчьона прочла все письма, переданные герцогу от ее имени Цампой.
— Боже! — прошептала она, — теперь я все понимаю, герцог думал, что я люблю его…
— Конечно.
— И что мнимый враг противился нашему браку…
— Герцог умер с уверенностью, что герцогиня де Салландрера была единственным препятствием для его счастья.
— Кто же носил ему эти письма?
— Цампа.
— Говорите имя того, кто вынудил его сделать это!
— Это соперник герцога де Шато-Мальи.
И тогда Баккара рассказала Концепчьоне историю Рокамболя, но не назвала его именем де Шамери.
— Объяснитесь же… говорите… говорите!.. — требовала молодая девушка, находясь в каком-то неопределенном волнении и испуге.
Несколько минут графиня была в нерешимости, но наконец она медленно сказала:
— Молодой человек, который ходит в рубашке каторжников, — этот молодой человек, у которого похитили имя, состояние, семейство, —настоящий маркиз Альберт-Фридерик-Оноре де Шамери. Вы любите — Рокамболя!..
Девица де Салландрера, как подкошенная, грохнулась на пол.
При этом шуме отворилась дверь, и на пороге ее показалась старая герцогиня.
Она посмотрела на графиню и вскрикнула:
— Я все слышала… вы убили мое дитя!
Прошло несколько минут, прежде чем Концепчьона пришла в себя. Наконец молодая девушка встала.
— Милостивая государыня! — проговорила Концепчьона. — Я последняя в своем роду и чувствую, что во мне соединилась вся энергия моих предков. Вы сказали мне, что человек, которого я люблю, не маркиз де Шамери.
— Да.
— Ну так слушайте же мою клятву, если вы докажете ваши слова, то он, этот негодяй, дорого заплатит за то, что осмелился держать меня за руку. Но если вы солгали и обманули меня, то вы будете убиты мной же…
Тогда Баккара показала ей портрет. Одного взгляда на него было достаточно для Концепчьоны. Она все поняла.
Через час после этого графиня Артова вернулась в город, где ее встретил Роше.
— Ну, что? спросил он.
— Все кончено — она спасена.
Возвратимся теперь к графу Вячеславу Полацкому.
Итак, Цампа пришел в гостиницу совершенно случайно, как лакей, исполняющий приказание своих господ.
Можно себе представить его ужас, когда в лице польского вельможи он узнал убийцу, у которого так недавно был рабом и который спустил его в подвал тетки Фипар, наполненный водой.
Увидя, что лакей узнал его, Рокамболь спокойно проговорил:
— Цампа, черт спас тебя от смерти только потому, что ты мне еще нужен.
— И на этот раз черт поступил очень не глупо, — отвечал португалец, улыбнувшись.
— Я немного поторопился тогда, но иначе нельзя было сделать, потому что я услышал шум приближающихся шагов, и тогда, не добив тебя как следует, спустил в люк.
— Да, меня погубило то, что я узнал ваше настоящее имя.
— Как! — воскликнул Рокамболь, вздрогнув. — Ты знаешь мое настоящее имя?
— Конечно, тетка Фипар назвала вас Рокамболем. Кроме того, я знаю, еще одно ваше имя.
— Какое?
— Которым ваше сиятельство называетесь в свете. Рокамболь слегка побледнел.
— А, ты знаешь мое имя? — спросил мнимый маркиз с беспокойством, которое напрасно старался скрыть.
— Я даже знаю, что вы должны жениться на девице де Салландрера.
— Еще что? — вскрикнул Рокамболь и, схватив револьвер, прицелился в Цампу.
— Господин маркиз, — проговорил спокойно португалец, — вы можете убить меня, но если бы вы хоть на одну минуту подозревали то, что я знаю и что могу сделать для вас…
— Хорошо, ты не умрешь, — сказал Рокамболь, положив револьвер на стол.
На лице Цампы появилась насмешливая улыбка.
— Ваше сиятельство очень счастливы, что приехали сегодня вечером.
— Почему?
— Потому что, если бы вы приехали завтра, то девица Концепчьона знала бы, что вы Рокамболь и что настоящий маркиз де Шамери находится в галерах в Кадиксе.
— Ты знаешь и это? — воскликнул мнимый маркиз.
— Как видите, — спокойно отвечал Цампа. — А теперь сядем и поговорим, я уверен, что мы сойдемся, потому что такие люди, как мы, т. е. такие мошенники, как мы, скоро делаются неразрывными друзьями. Брось, пожалуйста, на время свое маркизство, потому что титулование тебя удлиняет наш разговор. Поговорим лучше по душам.
— Пожалуйста, говори, как хочешь, — сказал Рокамболь, прикусив от злости губу.
— Слушай же! Я знаю женщину, которая напала на твой след и которая хочет уличить тебя в самозванстве и во всех преступлениях, орудием для исполнения этого должен служить я.
— Имя этой женщины? — Графиня Артова.
— О, я знаю это, — прошептал Рокамболь.
— В твоем замке Оранжери украли портрет?
— Да.
— Это я.
— Что ты сделал с этим портретом?
— Я отдал его графине Артовой.
— Мерзавец!
— Гм…— сказал простодушно Цампа— она хорошо платила, притом знала кое-какие мои грешки. А ты — убил меня…
— Это правда.
— Графиня Артова в Кадиксе.
— Черт возьми! — воскликнул Рокамболь.
— Вместе с портретом она представит Концепчьоне и настоящего маркиза де Шамери.
— Я погиб, — прошептал мнимый маркиз де Шамери.
— Нет еще, если только я вмешаюсь в дело.
— Что же ты можешь сделать?
Мы свернем шею Баккара, утопим настоящего маркиза, и ты сделаешься мужем Концепчьоны.
От этих слов, высказанных с такой уверенностью, высокомерный Рокамболь вдруг смирился перед Цампой.
— Итак, — проговорил Рокамболь после короткого молчания. — На каких условиях ты хочешь предложить мне сделку?
— Они довольно значительны, — отвечал Цампа и при этом схватил револьвер, положенный Рокамболем на стол.
Рокамболь вздрогнул от испуга и хотел броситься на португальца, чтобы отнять оружие. Но Цампа направил на него дуло.
— Стойте же смирно или лучше сядьте, ибо в противном случае револьвер может выстрелить.
Рокамболь, пожав плечами, уселся в кресло.
— Итак, — проговорил Цампа, — мы заключим небольшое условие.
— Я слушаю.
— Во-первых, я хочу быть управителем в имениях Салландрера.
— Согласен.
— Благодарю. Теперь я должен вам сказать, что графине Артовой известно все, что известно мне.
— Мерзавец!
— То есть — от смерти дона Хозе до смерти де Шато-Мальи. Кроме того, я обещал все это рассказать девице Концепчьоне и передать ей письма, которые ты подписывал буквою К. и которые я передавал герцогу от ее имени.
— Как, они у тебя?
— Да, я взял их со стола покойного герцога. Рокамболь вздрогнул.
— Чтобы устранить все эти неприятности, — сказал Цампа, продолжая играть револьвером, — мы заключим с тобой письменное условие. Возьми чернила и перо и пиши, что я тебе продиктую.
Рокамболь повиновался. Цампа начал диктовать:
— Ты с ума сошел, — вскричал он, — если думаешь, что я напишу это.
— А если не напишете, — хладнокровно сказал португалец, — вы никогда не женитесь на Концепчьоне и пойдете на галеры.
Рокамболь побледнел, и у него сделалась нервная дрожь.
Затем он топнул ногой и, разгорячась, вскричал:
— Стало быть, тебе нужна моя голова, мерзавец!
— Фу, к чему она мне?
— Так зачем тебе этот смертный приговор?
— А вот, видите ли, в продолжение шести месяцев я верно служил вам, отчасти потому, что боялся вас, а отчасти и потому, что вы сулили мне большое вознаграждение, но вместо него вы отправили меня купаться в погреб.
— Это правда, — пробормотал Рокамболь.
— Итак, я требую этот лоскуток бумаги для того, чтобы это не повторилось.
— А что ты сделаешь с этой распиской?
— Я отнесу ее нотариусу и скажу ему, что это мое завещанье, что буду являться к нему каждый месяц. В случае, если я не явлюсь, он должен считать меня умершим и вскрыть конверт с завещанием. Вы понимаете?
— Да.
Несмотря на это объяснение, Рокамболь все еще не решался писать. Наконец он пристально посмотрел на Цампу.
— Если у тебя действительно только эта цель, то ты, в свою очередь, не откажешься дать мне тоже маленькую записочку следующего содержания:
Цампа написал вышеприведенную записку и подписал ее: Жуан Альканта. Рокамболь, в свою очередь, сделал то же самое, и они обменялись смертными друг на друга приговорами.
— Ах, да! — проговорил вдруг Цампа. — Прочти же письмо дона Педро С.
Рокамболь развернул письмо и прочитал:
«Господин граф! Друзья генерала С. всегда доставят мне честь позволить быть им полезным. Теперь уже поздно, и я сам не могу явиться к вам, исполню это завтра, чтобы предложить вам мои услуги.
Ваш покорнейший слуга Педро С».
— Сеньор Педро С, — сказал Цампа, — прекрасный человек, он пригласит тебя обедать, и ты увидишь у него маркиза де Шамери.
— Молчи, кроме меня, не существует маркиза де Шамери.
— Это пока еще не правда, но завтра может сделаться правдой. Прощай!
Выйдя на улицу, Цампа вдруг погрузился в глубокое раздумье. Отойдя далеко от гостиницы, он сел на тумбу и начал рассуждать:
— Без сомнения, было бы очень приятно отомстить Рокамболю, но, однако, если бы нашлось средство вывести его из затруднения и сделать герцогом Салландрера, мое положение было бы недурно, благодаря записочке, которая лежит у меня в кармане. Но как спасти моего убийцу?.. Если графиня все еще ждет меня, если мы будем одни в лодке и поедем на виллу… черт возьми… можно все-таки утопить ее,
Виконт д'Асмолль занимался все это время в другом углу и не слыхал разговора генерала С. со своим мнимым шурином. Окончив дела, он встал и, обратившись к Рокамболю, сказал:
— Пойдем теперь в полицию за паспортами.
Спустя несколько времени после этого, когда Рокамболь и Фабьен ехали по набережной Арфевр, их карета встретилась с другой каретой, из окошка которой выглянул мужчина и поклонился им.
Виконт поспешил остановить свою карету.
— Здравствуй, Фабьен! — проговорил выглядывавший из кареты.
— Друг Сервиль! Здравствуй, душа моя, — ответил виконт.
Господин де Сервиль был молодой чиновник, недавно определенный на должность судебного следователя и учившийся правоведению вместе с д'Асмоллем.
— Откуда ты? — спросил его д'Асмолль.
— От себя, из улицы св. Людовика в Маре.
— Куда ты едешь?
— В суд.
— Ну, брат, тебя вовсе не видно в свете с тех пор, как ты при новой должности.
— Ах, мой друг! — ответил судебный следователь, — ты, говоря по правде, усиливаешь мои страдания, говоря о моей должности.
— А, а… а почему это?
— Да потому, что первое дело, возложенное на меня, — настоящие потемки, в которых ничего не видно.
— Что же это за дело?
— Дело Сити-Шафаньер, в Клиньянкуре. Рокамболь сидел в глубине кареты так, что молодой чиновник не мог видеть его из-за спины Фабьена, высунувшегося из окна дверец, но когда он услышал эти слова, то вздрогнул.
— Какое же это темное дело? — спросил Фабьен.
— Темное, даже больше чем темное.
— Но какое же?
— Два месяца тому назад в Клиньянкуре нашли Погреб, наполненный водой. На поверхности воды плавали два трупа: один — старухи, а другой человека, признанного за бежавшего каторжника, — он был убит ножом, а старуха задушена.
— Боже, какой ужас!
— Кроме того, на краю погреба сидел живой человек… При этих словах Рокамболь привскочил на своем месте.
— Вероятно, — заметил Фабьен, — это и был убийца обоих утопленников.
— Нет, — ответил чиновник, — он был ранен в спину и весь в крови. Его мокрая одежда свидетельствовала, что он был брошен в воду, как и другие.
— Но, наконец, ведь ты, верно же, допрашивал его?
— Да, но он был помешан и остался таким до сих пор. Рокамболь вздохнул свободнее.
— Этот человек, — продолжал де Сервиль, — был отдан в руки искусного доктора.
— Кого это?
— Он мулат — Альбо, который и обещал вылечить его.
— Но, — сказал Фабьен, обратясь к Рокамболю, — это ведь, кажется, твой доктор — господин Альбо.
— Да, — ответил мнимый маркиз де Шамери, —. он действительно очень искусный доктор.
— Таким образом, ты до сих пор еще не пришел к открытию этой тайны? — продолжал виконт.
— До сих пор, — ответил судебный следователь, — самые искусные розыски оставались бесплодными, и, как ты видишь, у меня нет счастья для дебюта. Но, — прибавил он, протянув руку виконту, —мне надо ехать, меня ждут в суде. Прощай!
— До свидания, — проговорил Фабьен.
Судебный следователь поехал своей дорогой, а наши молодые люди вскоре после того вышли из кареты и отправились в полицию.
Час спустя маркиз возвратился домой, в улицу Вернэль, уже с паспортом в руках и говорил сам себе:
— Цампа не умер… портрет похитили… я погиб!..
Но у Рокамболя минуты отчаяния и надежды беспрестанно сменяли друг друга.
В эту минуту к бандиту возвратилась вся его смелость; он выпрямился, его глаза заблистали.
Теперь, когда он очутился опять лицом к лицу с опасностью, эта опасность придала ему энергии и силы.
— Ну, — сказал он себе. — Это моя последняя игра, и я поставлю теперь все на одну карту.
На следующий день после этого он встал довольно рано, и пока его лакей укладывал чемоданы, мнимый маркиз де Шамери вздумал отправиться в Сюренскую улицу, где его не видали уже около двух месяцев.
Придя на свою квартиру, Рокамболь уложил в дорожный чемодан несколько пар различных костюмов, париков и различных красок, необходимых ему для гримирования. Затем он нанял комиссионера и отправил с ним этот чемодан в улицу Вернэль, а сам между тем пошел в предместье Сент-Оноре на квартиру к доктору Самуилу Альбо.
Мнимый маркиз не счел даже нужным переодеваться, потому что он и не подозревал того, чтобы доктор Альбо мог быть сообщником графини Артовой.
Рокамболь, отправляясь к доктору, дал себе слово не уходить от него, прежде чем ему удастся узнать, в каком положении находится Цампа.
Но ложный маркиз немало удивился, когда швейцар отеля сказал:
— Доктор уехал из Парижа!
— Уехал из Парижа? Он, доктор? Да ведь это невозможно, — сказал Рокамболь.
— Это верно.
— А давно ли он уехал?
— Только на прошлой неделе.
— Но куда же он уехал?
— Право, не знаю, — ответил швейцар, — но вы, мне кажется, можете узнать это в улице Пепиньер.
— Что, — повторил Рокамболь, удивленный этими словами, — стало быть, он живет в улице Пепиньер?
— Нет, сударь, но он лечит там знатного русского барина… который помешался…
Рокамболь прислонился к двери, у него закружилась голова. Но наконец он превозмог себя.
— Так, — сказал он, — я догадываюсь… это… это, верно, у графа Артова.
— Точно так.
Рокамболь вышел довольно твердыми шагами, но на улице он зашатался и принужден был сесть в первую попавшуюся ему карету.
— Куда прикажете ехать? — спросил его кучер.
— В Сюренскую улицу, — ответил мнимый маркиз. Кучер повернул лошадей и погнал их крупною рысью.
Только тогда к Рокамболю возвратилось все его обычное хладнокровие и присутствие духа.
— Да, — прошептал он, — действительно, сэр Вильямс был прав, говоря, что как скоро его не будет со мною, то счастье изменит мне. Теперь графа Артова лечит тот же самый доктор, у которого я добыл лекарство для того, чтобы сделать его сумасшедшим. Следовательно, ясно, что он узнал причину его помешательства. И как знать!..
По всем членам мнимого маркиза пробежала дрожь.
— Кто знает, — продолжал размышлять он, — что Баккара и он не сговорились погубить меня… Эй, кучер, кучер!..
— Что вам угодно?
— Вези меня в улицу Пепиньер, отель Артова. Ученик сэра Вильямса озарился новою мыслью и почувствовал в себе отчаянную решимость.
— Я увижу Баккара, — пробормотал он, — и узнаю, что мне нужно предпринять в отношении ее. У меня есть теперь очень приличный предлог для того, чтобы быть у нее. Граф Артов был очень дружен с Фабьеном, от его-то имени я и явлюсь узнать о его здоровье.
Карета въехала во двор отеля. Рокамболю показалось с первого же взгляда, что хозяина нет дома. Окна первого и второго этажа были закрыты.
— Что вам угодно? — спросил его швейцар, увидев, что он выходит из кареты.
Рокамболь не обратил внимания на эти слова.
— Разве ваши господа уехали куда-нибудь? — спросил он.
— Да, сударь.
— Давно ли?
Швейцар замялся и, казалось, не решался отвечать, но ложный маркиз принял самый дворянский вид.
— Я двоюродный брат графа Артова, — сказал он, — и только что приехал из Петербурга.
— В таком случае, ответил швейцар, вам, вероятно, уже известно ужасное несчастье…
— Да, но ведь графа надеются вылечить; графиня писала мне, что она вверила его попечениям искусного врача Самуила Альбо.
— Точно так, господин барон.
— И они уехали.
— Точно так, граф находится теперь в своем имении в Фонтеней.
— А доктор Самуил Альбо с ним?
— Нет, они поехали десять дней тому назад вместе с графиней.
— Куда они уехали?
— Не знаю, да этого и никто не знает.
— Я узнаю это в Фонтеней, — сказал тогда мнимый барон, садясь в карету и приказав кучеру ехать.
Но, как вероятно, догадывается читатель, Рокамболь не поехал в Фонтеней, хотя и сказал это швейцару.
Слова швейцара: «Доктор уехал, вот уже десять дней, с графиней» вызвали его на размышления, которые скоро привели его к тому убеждению, что лица, приезжавшие в замок Оранжери и укравшие там портрет, были Баккара и Самуил Альбо.
Мнимый маркиз пришел уже пешком в улицу Вернэль.
Войдя в свой кабинет, он написал Концепчьоне следующее письмо:
«Моя милая! Я увидал, я прочел в вашем письме, что час нашего счастья уже наступает…»
Все это письмо было переполнено множеством любезностей, между которыми он успел поместить, что у него украли портрет и что похитительницей его оказалась одна из его прежних любовниц.
Это письмо должно было иметь двойную цель: во-первых, он хотел предупредить графиню Артову, если бы она стала действовать посредством этого портрета на Концепчьону, а во-вторых, ему нужно было чем-нибудь оправдать то, что он так долго не ехал в Кадикс.
Запечатав и отправив это письмо, Рокамболь задумался:
— Я уничтожил Шато-Мальи, дона Хозе, сэра Вильямса и всех, кто мешал мне, — рассуждал он, — но если я не избавлюсь теперь от кадикского каторжника, то дело мое все-таки еще не кончено, и я могу погибнуть…
Весь остаток этого дня мнимый маркиз занимался своими делами и не расставался с виконтом д'Асмоллем и его женой.
Бланш — этот олицетворенный ангел чистоты и благороднейший дворянин Фабьен посадили в карету убийцу Рокамболя, и женщина, предполагавшая, что целует своего брата, залилась слезами.
— Право, — подумал негодяй, освобождаясь от их объятий, — я решительно был рожден для семейной жизни… Это трогает меня… Неужели она действительно моя сестра?..
Почтовая карета быстро покатила по мостовой. Ученик сэра Вильямса улыбнулся.
— Теперь, — сказал он про себя, — надо победить или умереть, жить в шкурке испанского графа или окончить все галерами…
На другой день после бала, данного начальством города Кадикса ее католическому Величеству, часов в восемь вечера во двор гостиницы «Три мага» въехала дорожная карета. В ней приехал знатный польский вельможа граф Вячеслав Полацкий, имевший, по словам его четырех лакеев, громадные имения в Померании, он был вдовец и беспрестанно путешествовал, стараясь и надеясь забыть свою покойную жену.
Гостиница «Три мага», как мы уже знаем, находилась на площади близ самого порта, и из окон комнат, которые занял Полацкий, был великолепный вид на море.
Разобрав свои вещи, он не замедлил вынуть из своего портфеля рекомендательное письмо к капитану дону Педро С, данное ему в Париже генералом С, и немедленно послал его по адресу.
Затем он отправился погулять и, вернувшись вскоре после этого в гостиницу, встретился при входе в нее с мужчиной и женщиной, вид которых окончательно смутил его и даже заставил задуматься.
Он узнал их — это были Фернан и Эрмина Роше.
Вечером, оставшись один, Рокамболь вздохнул и пробормотал:
— Да, я буду очень простоват, если не извлеку никакой пользы из всех моих сегодняшних открытий и если встреча с Роше не наведет меня на истинную дорогу. Мне кажется, что Баккара узнала через Роше
О настоящем Шамери, и если только ее теперь нет в Кадиксе, то она все-таки имеет здесь хороших представителей.
Но в это время в дверь его комнаты постучались.
— Войдите! — сказал он по-французски. Дверь отворилась.
Вошел посланный капитана дона Педро С.
Полацкий сразу узнал его, он мгновенно выскочил в другую комнату и через три минуты вышел оттуда.
Цампа вдруг отступил назад — он узнал в поляке человека, у которого он был рабом в Париже.
У поляка был теперь в руке револьвер.
— Мой милый друг, — сказал тогда поляк на чистом французском наречии, — мне кажется, что мы с тобой старые знакомые.
— Действительно, — пробормотал португалец.
— И я хочу поговорить с тобой, потому что мы долго не видались.
— Может быть, ответил португалец, дрожа всеми своими членами.
— Ну, садись же, — продолжал Рокамболь, — и оправься немного от своего волнения, ты впечатлителен, как какая-нибудь молодая девушка.
Затем Рокамболь улыбнулся и, заперев дверь на ключ, возвратился к Цампе, сел и стал играть пистолетом.
Возвратимся теперь к Концепчьоне де Салландрера, которую мы оставили, если читатель помнит, при получении письма от ее жениха мнимого маркиза де Шамери.
Это письмо дошло к ней именно в тот день, когда он въехал в Кадикс под именем поляка Вячеслава Полацкого.
Прочитав письмо, Концепчьона побежала с ним к своей матери и подала его ей.
— Напрасно де Шамери до сих пор не едет сюда, заметила старая герцогиня, ведь он должен быть официально представлен королеве, а она хотя и здесь покуда, но может скоро уехать из Кадикса.
Молодая девушка молчала. Прошел целый день… Концепчьона помнила хорошо, что графиня Артова назначила ей свидание, и по мере того, как час этого свидания наступал, ее нетерпение увеличивалось все больше и больше. К непонятному страху присоединилось непобедимое любопытство. Это происходило от того, что в рукописи графини говорилось, что Концепчьона без ведома своего, замешана в длинную историю, которую она только что прочла ночью, хотя там не было помещено ее имени, да и никто из лиц, о которых там упоминалось, не был лично знаком с нею.
Она провела большую часть вечера с матерью и только тогда вышла на террасу, к берегу моря, когда герцогиня удалилась уже в свою спальню.
Почти в полночь подплыла к вилле лодка… из нее сперва выскочил мужчина и, привязав лодку к железному кольцу, помог выйти из лодки женщине.
Ее удивление усилилось еще больше, когда она увидела, что эта женщина одна вошла на террасу, а мужчина остался внизу, у лодки.
В руках у женщины был какой-то круглый сверток.
Концепчьона пошла навстречу к ней.
Они встретились и поклонились друг другу.
— Вы одна? — спросила тогда Баккара.
— Совершенно одна… моя мать уже спит… а этот человек… кто это?
— Это простой матрос из порта, — ответила графиня Артова.
— А! — произнесла Концепчьона печальным голосом.
— Я хотела взять с собой Цампу, — сказала Баккара, — и если не сделала этого, то только потому, что не могла дождаться его… это очень жалко, так как он мог бы рассказать вам гораздо лучше некоторые подробности, чем я.
Концепчьона вздохнула.
— Не хотите ли вы опять говорить о Шато-Мальи? — сказала она.
— Может быть для того только, чтобы открыть вам истину.
— В ваших словах так много искренности, что я не имею права не доверять вам, но вы, вероятно, были обмануты им так же, как и я.
— Вы ошибаетесь до сих пор, — заметила Баккара. Тогда она рассказала молодой девушке все, что мы уже знаем относительно сватовства герцога де Шато-Мальи.
— Но я никогда ему не писала, — проговорила Концепчьона.
— Однако у меня есть ваши письма.
— Я положительно опровергаю это.
— Я вам их покажу сейчас, — сказала Баккара, «пойдемте в вашу комнату.
— Знаете ли, графиня, — заметила Концепчьона, — я начинаю думать, что или вы или я сошли с ума. Идемте скорее!..
Концепчьона провела графиню через длинный коридор в свою комнату, заперла за собою дверь и зажгла свечу.
Тогда графиня вынула несколько писем, связанных голубой ленточкой, и подала их Концепчьоне.
— Вот ваша переписка с герцогом, — сказала она.
— Моя переписка!.. О, я никогда, кроме одного раза, не писала герцогу.
Но взглянув на почерк первого же письма, девушка вздрогнула.
— Да, это мой почерк, — прошептала она… —Мне кажется, что я начинаю сходить с ума или это сон!..
— Нет, это не сон, сеньорита, — проговорила Баккара.
— Но ведь это я писала! — воскликнула Концепчьона.
— Нет—это просто подделались под ваш почерк. — И герцог получал эти письма?
— Да.
— И думал, что от меня?
— Он умер с этой уверенностью.
— Но ведь это ужасно!
— Вы правы… но читайте все!..
Тогда Концепчьона прочла все письма, переданные герцогу от ее имени Цампой.
— Боже! — прошептала она, — теперь я все понимаю, герцог думал, что я люблю его…
— Конечно.
— И что мнимый враг противился нашему браку…
— Герцог умер с уверенностью, что герцогиня де Салландрера была единственным препятствием для его счастья.
— Кто же носил ему эти письма?
— Цампа.
— Говорите имя того, кто вынудил его сделать это!
— Это соперник герцога де Шато-Мальи.
И тогда Баккара рассказала Концепчьоне историю Рокамболя, но не назвала его именем де Шамери.
— Объяснитесь же… говорите… говорите!.. — требовала молодая девушка, находясь в каком-то неопределенном волнении и испуге.
Несколько минут графиня была в нерешимости, но наконец она медленно сказала:
— Молодой человек, который ходит в рубашке каторжников, — этот молодой человек, у которого похитили имя, состояние, семейство, —настоящий маркиз Альберт-Фридерик-Оноре де Шамери. Вы любите — Рокамболя!..
Девица де Салландрера, как подкошенная, грохнулась на пол.
При этом шуме отворилась дверь, и на пороге ее показалась старая герцогиня.
Она посмотрела на графиню и вскрикнула:
— Я все слышала… вы убили мое дитя!
Прошло несколько минут, прежде чем Концепчьона пришла в себя. Наконец молодая девушка встала.
— Милостивая государыня! — проговорила Концепчьона. — Я последняя в своем роду и чувствую, что во мне соединилась вся энергия моих предков. Вы сказали мне, что человек, которого я люблю, не маркиз де Шамери.
— Да.
— Ну так слушайте же мою клятву, если вы докажете ваши слова, то он, этот негодяй, дорого заплатит за то, что осмелился держать меня за руку. Но если вы солгали и обманули меня, то вы будете убиты мной же…
Тогда Баккара показала ей портрет. Одного взгляда на него было достаточно для Концепчьоны. Она все поняла.
Через час после этого графиня Артова вернулась в город, где ее встретил Роше.
— Ну, что? спросил он.
— Все кончено — она спасена.
Возвратимся теперь к графу Вячеславу Полацкому.
Итак, Цампа пришел в гостиницу совершенно случайно, как лакей, исполняющий приказание своих господ.
Можно себе представить его ужас, когда в лице польского вельможи он узнал убийцу, у которого так недавно был рабом и который спустил его в подвал тетки Фипар, наполненный водой.
Увидя, что лакей узнал его, Рокамболь спокойно проговорил:
— Цампа, черт спас тебя от смерти только потому, что ты мне еще нужен.
— И на этот раз черт поступил очень не глупо, — отвечал португалец, улыбнувшись.
— Я немного поторопился тогда, но иначе нельзя было сделать, потому что я услышал шум приближающихся шагов, и тогда, не добив тебя как следует, спустил в люк.
— Да, меня погубило то, что я узнал ваше настоящее имя.
— Как! — воскликнул Рокамболь, вздрогнув. — Ты знаешь мое настоящее имя?
— Конечно, тетка Фипар назвала вас Рокамболем. Кроме того, я знаю, еще одно ваше имя.
— Какое?
— Которым ваше сиятельство называетесь в свете. Рокамболь слегка побледнел.
— А, ты знаешь мое имя? — спросил мнимый маркиз с беспокойством, которое напрасно старался скрыть.
— Я даже знаю, что вы должны жениться на девице де Салландрера.
— Еще что? — вскрикнул Рокамболь и, схватив револьвер, прицелился в Цампу.
— Господин маркиз, — проговорил спокойно португалец, — вы можете убить меня, но если бы вы хоть на одну минуту подозревали то, что я знаю и что могу сделать для вас…
— Хорошо, ты не умрешь, — сказал Рокамболь, положив револьвер на стол.
На лице Цампы появилась насмешливая улыбка.
— Ваше сиятельство очень счастливы, что приехали сегодня вечером.
— Почему?
— Потому что, если бы вы приехали завтра, то девица Концепчьона знала бы, что вы Рокамболь и что настоящий маркиз де Шамери находится в галерах в Кадиксе.
— Ты знаешь и это? — воскликнул мнимый маркиз.
— Как видите, — спокойно отвечал Цампа. — А теперь сядем и поговорим, я уверен, что мы сойдемся, потому что такие люди, как мы, т. е. такие мошенники, как мы, скоро делаются неразрывными друзьями. Брось, пожалуйста, на время свое маркизство, потому что титулование тебя удлиняет наш разговор. Поговорим лучше по душам.
— Пожалуйста, говори, как хочешь, — сказал Рокамболь, прикусив от злости губу.
— Слушай же! Я знаю женщину, которая напала на твой след и которая хочет уличить тебя в самозванстве и во всех преступлениях, орудием для исполнения этого должен служить я.
— Имя этой женщины? — Графиня Артова.
— О, я знаю это, — прошептал Рокамболь.
— В твоем замке Оранжери украли портрет?
— Да.
— Это я.
— Что ты сделал с этим портретом?
— Я отдал его графине Артовой.
— Мерзавец!
— Гм…— сказал простодушно Цампа— она хорошо платила, притом знала кое-какие мои грешки. А ты — убил меня…
— Это правда.
— Графиня Артова в Кадиксе.
— Черт возьми! — воскликнул Рокамболь.
— Вместе с портретом она представит Концепчьоне и настоящего маркиза де Шамери.
— Я погиб, — прошептал мнимый маркиз де Шамери.
— Нет еще, если только я вмешаюсь в дело.
— Что же ты можешь сделать?
Мы свернем шею Баккара, утопим настоящего маркиза, и ты сделаешься мужем Концепчьоны.
От этих слов, высказанных с такой уверенностью, высокомерный Рокамболь вдруг смирился перед Цампой.
— Итак, — проговорил Рокамболь после короткого молчания. — На каких условиях ты хочешь предложить мне сделку?
— Они довольно значительны, — отвечал Цампа и при этом схватил револьвер, положенный Рокамболем на стол.
Рокамболь вздрогнул от испуга и хотел броситься на португальца, чтобы отнять оружие. Но Цампа направил на него дуло.
— Стойте же смирно или лучше сядьте, ибо в противном случае револьвер может выстрелить.
Рокамболь, пожав плечами, уселся в кресло.
— Итак, — проговорил Цампа, — мы заключим небольшое условие.
— Я слушаю.
— Во-первых, я хочу быть управителем в имениях Салландрера.
— Согласен.
— Благодарю. Теперь я должен вам сказать, что графине Артовой известно все, что известно мне.
— Мерзавец!
— То есть — от смерти дона Хозе до смерти де Шато-Мальи. Кроме того, я обещал все это рассказать девице Концепчьоне и передать ей письма, которые ты подписывал буквою К. и которые я передавал герцогу от ее имени.
— Как, они у тебя?
— Да, я взял их со стола покойного герцога. Рокамболь вздрогнул.
— Чтобы устранить все эти неприятности, — сказал Цампа, продолжая играть револьвером, — мы заключим с тобой письменное условие. Возьми чернила и перо и пиши, что я тебе продиктую.
Рокамболь повиновался. Цампа начал диктовать:
«Сего (поставьте число), находясь в Кадиксе, в гостинице „Три мага“, я объявил служителю сеньора Педро С. Цампе следующее:Мнимый маркиз де Шамери вскочил со стула, раздавив перо на бумаге.
«Я не маркиз Альберт-Фридерик-Оноре де Шамери. Я похитил бумаги настоящего маркиза. Настоящее мое имя Рокамболь».
— Ты с ума сошел, — вскричал он, — если думаешь, что я напишу это.
— А если не напишете, — хладнокровно сказал португалец, — вы никогда не женитесь на Концепчьоне и пойдете на галеры.
Рокамболь побледнел, и у него сделалась нервная дрожь.
Затем он топнул ногой и, разгорячась, вскричал:
— Стало быть, тебе нужна моя голова, мерзавец!
— Фу, к чему она мне?
— Так зачем тебе этот смертный приговор?
— А вот, видите ли, в продолжение шести месяцев я верно служил вам, отчасти потому, что боялся вас, а отчасти и потому, что вы сулили мне большое вознаграждение, но вместо него вы отправили меня купаться в погреб.
— Это правда, — пробормотал Рокамболь.
— Итак, я требую этот лоскуток бумаги для того, чтобы это не повторилось.
— А что ты сделаешь с этой распиской?
— Я отнесу ее нотариусу и скажу ему, что это мое завещанье, что буду являться к нему каждый месяц. В случае, если я не явлюсь, он должен считать меня умершим и вскрыть конверт с завещанием. Вы понимаете?
— Да.
Несмотря на это объяснение, Рокамболь все еще не решался писать. Наконец он пристально посмотрел на Цампу.
— Если у тебя действительно только эта цель, то ты, в свою очередь, не откажешься дать мне тоже маленькую записочку следующего содержания:
«Меня зовут не Цампой, а Жуаном Альканта. Я португалец родом и приговорен к смертной казни за убийство».— Ах, боже мой! — отвечал Цампа. — Если для вашего спокойствия нужно только это, — дайте перо, маркиз.
Цампа написал вышеприведенную записку и подписал ее: Жуан Альканта. Рокамболь, в свою очередь, сделал то же самое, и они обменялись смертными друг на друга приговорами.
— Ах, да! — проговорил вдруг Цампа. — Прочти же письмо дона Педро С.
Рокамболь развернул письмо и прочитал:
«Господин граф! Друзья генерала С. всегда доставят мне честь позволить быть им полезным. Теперь уже поздно, и я сам не могу явиться к вам, исполню это завтра, чтобы предложить вам мои услуги.
Ваш покорнейший слуга Педро С».
— Сеньор Педро С, — сказал Цампа, — прекрасный человек, он пригласит тебя обедать, и ты увидишь у него маркиза де Шамери.
— Молчи, кроме меня, не существует маркиза де Шамери.
— Это пока еще не правда, но завтра может сделаться правдой. Прощай!
Выйдя на улицу, Цампа вдруг погрузился в глубокое раздумье. Отойдя далеко от гостиницы, он сел на тумбу и начал рассуждать:
— Без сомнения, было бы очень приятно отомстить Рокамболю, но, однако, если бы нашлось средство вывести его из затруднения и сделать герцогом Салландрера, мое положение было бы недурно, благодаря записочке, которая лежит у меня в кармане. Но как спасти моего убийцу?.. Если графиня все еще ждет меня, если мы будем одни в лодке и поедем на виллу… черт возьми… можно все-таки утопить ее,