Страница:
Куда она ехала и почему была одна — Арман не задавал себе этих вопросов. Ему хотелось бежать за ней, нагнать, увидеть ее снова… До остального ему не было никакого дела, он забыл весь мир.
Карета ехала быстро. Ее везли четыре сильных лошади нормандской породы, подгоняемые кнутом кучера. Арман успел нагнать ее только у заставы Трон, откуда она направилась по дороге в Страсбург. Но у заставы скопилось такое множество карет, что Роб-Рой снова испугался, и Арман не мог подъехать и заговорить с Дамой в черной перчатке. Но за Венсенским лесом, неподалеку от Ножана-на-Марне, молодой человек неожиданно перегнал карету и, сделав почтальонам знак остановиться, стал поперек дороги.
Почтальоны исполнили приказание, и Дама в черной перчатке выглянула из окна и узнала Армана.
— Опять вы! — произнесла она.
Арман подъехал ближе. Выражение лица его было растерянное, взгляд лихорадочно блестел.
— Да, это я! — ответил он.
— Что же вы хотите от меня? — насмешливо спросила Дама в черной перчатке.
— Я хочу следовать за вами.
— Это невозможно.
— Я последую за вами, — произнес он тоном, в котором слышалась решимость.
— Я уезжаю очень далеко.
И она смотрела на него с улыбкой, которая не раз леденила кровь в жилах капитана Лемблена.
— Я последую за вами хоть на край света, — проговорил он.
— А! Даже против моего желания?
— Арман опустил голову, и она видела, как юноша пошатнулся в седле.
— Хорошо, — вдруг произнесла она, — поезжайте рядом со мною до первой станции, а там, если у вас хватит духу идти на жизнь, которую я только и могу предложить вам…
Она сделалась грустна и серьезна, произнося это.
— В таком случае? — спросил он.
— Вы последуете за мною…
Арман радостно вскрикнул, сделал почтальонам знак рукой, и карета помчалась.
Он скакал около окна кареты. Что же касается Дамы в черной перчатке, то она откинулась в угол кареты, шепча:
«Каждый раз, когда я сталкиваюсь с любовью этого человека, она успокаивает мою ненависть, и я пытаюсь пощадить или устранить его, а неумолимый рок снова ставит его на моем пути. О, я вижу ясно, что должна погубить его. Он также должен умереть… »
И пока несчастный безумец, который, казалось, сам искал своей смерти, скакал по дороге в Виллемобль, молодая женщина развернула письмо, которое она со вниманием перечла несколько раз, тщательно обдумывая его.
Письмо, которое читала Дама в черной перчатке, было следующего содержания:
Баден-Баден, май, 184…
«Сударыня.
Вы можете ехать. Я нанял и отделал по вашему желанию дом, который вы мне указали на улице Лихтенталь.
Он примыкает к тому, который нанял шевалье д'Асти, получивший после смерти дяди графский титул.
Оба сада отделяются друг от друга решеткой. Деревья в саду господина д'Асти еще не вполне распустились, зато в вашем есть уже тень. Деревья в его саду молоды и низки, а ваши достигли полного расцвета.
Ваш дом закрывает широкая аллея, и из его дома в ваш ничего не видно.Напротив, вы до мельчайших подробностей можете рассмотреть его помещение. Я полагаю вы этого-то и желали. Граф — Он теперь действительно граф — прибыл в Баден восемь дней назад с маленькой дочкой лет пяти, гувернанткой и двумя лакеями. Графиня осталась пока в Париже.
Граф сильно изменился: волосы его поседели, он сгорбился и очень печален.
Несколько раз из своей комнаты на третьем этаже я мог в бинокль заметить крупные слезы, которые текли по его лицу.
По вечерам его можно встретить в казино, в «клубе», как говорят в Бадене. Он одиноко прогуливается по большим залам, так же, как каждое утро по своему саду. Изредка он подходит к зеленому столу, который поглотил столько состояний, чести и благородных жизней.
Он бросает на стол несколько луидоров, играет короткое время и затем удаляется, даже не подумав взять свои деньги в случае выигрыша.
Вчера вечером в клубе только и говорили, что о счастье, которое сопутствует ему в игре, о котором он сам и не подозревает: пригоршня луидоров, поставленная им, сорвала банк. «Его искали, но он исчез, и один из банкометов „trente-et-quarante“ велел отнести ему домой золото и банковые билеты.
Граф каждое утро отправляется в час прибытия почты в почтамт, показывает почтмейстеру паспорт и спрашивает, нет ли писем на его имя. Чиновник выразительно говорит свое немецкое «нет» и грубо запирает форточку. Таков обычай немецких чиновников.
Однако однажды утром, — как видите, граф не может сделать шагу без того, чтобы за ним не следили невидимые глаза, — в последнюю среду, письмо, вероятно, то, которое он с таким нетерпением ждал, было ему передано. Граф, увидев почерк, изменился в лице и некоторое время не решался распечатать его. Письмо, как это мог заметить человек, как бы нечаянно проходивший в это время позади него, состояло всего из трех строк. Граф, прочитав письмо, облокотился о колонну арки, в которой была проделана форточка почтового чиновника, и чуть не упал в обморок.
Это письмо найдено в ту же ночь на письменном столе графа д'Асти. В то время, как граф спал крепким сном, с письма была снята копия, которую я, в свою очередь, переписываю вам:
«М. Г.
Я буду в Бадене в конце этого месяца. Перестаньте писать мне любовные письма, столь странные для меня и ненавистные для вас самих. Вам прекрасно известно, какая бездна разделяет нас.
Ваша жена «в глазах света»
графиня д'Асти, рожденная де Пон».
Рядом с этим письмом лежало другое, тоже распечатанное, написанное рукою графа д'Асти. Оно было написано на четырех страницах. Вы понимаете, что списать его не хватило бы времени, но смысл его можно было запомнить.
Это письмо ясно доказывает, что граф д'Асти, человек, который топтал некогда самые святые привязанности и со злым цинизмом высмеивал любовь, в настоящее время обожает свою жену, которая ненавидит и презирает его, и вы понимаете, почему.
Здесь находится еще один из тех, которых мы отметили таинственным и роковым перстом: это виконт де Р… бесчестный и несчастливый игрок, менее виновный, однако, в ваших глазах. Он часто встречается в клубе с графом д'Асти, но они старательно избегают друг друга.
Недавно виконт отправился осматривать замок Эберштейн. Он ехал один в коляске, запряженной парой. В старом замке он встретился с графом д'Асти, который ходил туда пешком. Дождь лил как из ведра, и виконт предложил графу д'Асти место в своей коляске. Граф отказался и предпочел идти пешком под проливным дождем по ужасной дороге. Эти люди всячески избегают встречаться.
Виконт много играет, и ему «везет», как выражаются на этом ужасном жаргоне зеленых столов. Он поправляет то миллионное наследство, которое он получил в Шотландии и которое уже трещит по всем швам.
Таково, сударыня, положение дел. Наконец, я должен заметить, что так как сезон только еще начинается, то в Бадене почти совсем нет или очень мало французов, а есть кое-кто из русских и несколько англичан. Всюду встречаешь и слышишь одних немцев.
Жду ваших приказаний.
Герман».
Прочитав это длинное послание, Дама в черной перчатке украдкой взглянула на Армана, скакавшего рядом с дверцей кареты на своем Роб-Рое, который был весь покрыт пеной. Вдали уже виднелись белые домики Виллемобля, первой почтовой станции по дороге из Парижа.
— Вот человек, — прошептала молодая женщина, глядя на Армана, — о котором я не думала час назад и который сделается живым орудием моей мести, пока сам не станет жертвой. Он любит меня и потому будет рабски послушен мне.
Пока на станции отпрягали лошадей у кареты, пока из конюшни выводили свежих и одевались кучера, Дама в черной перчатке сделала знак своему выездному лакею, сидевшему на козлах. Лакей сошел и взял под уздцы лошадь Армана, который, заметив, что молодая женщина сделала ему знак, соскочил на землю и сел в карету.
— Послушайте, — сказала молодая женщина с оттенком грусти в голосе, который делал в глазах Армана эту женщину самой таинственной и несчастной в мире, — я тороплюсь и не могу пускаться с вами в длинные объяснения.
— Говорите, сударыня, я слушаю вас.
— Вы утверждаете, что любите меня.
— О, если вам нужна моя жизнь…
— И если бы мне понадобилось, чтобы вы последовали за мной хотя бы на край света…
— Я последую за вами.
— Не спрашивая, зачем?
— Без всяких рассуждений!
— А если бы я попросила вас дать мне клятву?
— Приказывайте.
— Поклянетесь ли вы мне в безусловном повиновении, без возражений, без малейших объяснений, хотя бы мое поведение казалось вам странным… отвратительным.
— Клянусь вам!
— Хорошо. В таком случае отправьте вашу лошадь обратно в Париж и следуйте за мною. Быть может, я полюблю вас когда-нибудь.
Арман был вне себя от счастья. Он уже забыл Париж, отца и Фульмен, которые ждали его в это время. Он забыл всех, всю вселенную. Она была рядом с ним, она позволяла ему следовать за ней… Он видел ее, он был близ нее…
Арман написал Фульмен, отдал лошадь почтальону, приказав отвести ее в Париж, и занял место рядом с Дамой в черной перчатке. Карета помчалась во весь опор.
XVII
XVIII
XIX
Карета ехала быстро. Ее везли четыре сильных лошади нормандской породы, подгоняемые кнутом кучера. Арман успел нагнать ее только у заставы Трон, откуда она направилась по дороге в Страсбург. Но у заставы скопилось такое множество карет, что Роб-Рой снова испугался, и Арман не мог подъехать и заговорить с Дамой в черной перчатке. Но за Венсенским лесом, неподалеку от Ножана-на-Марне, молодой человек неожиданно перегнал карету и, сделав почтальонам знак остановиться, стал поперек дороги.
Почтальоны исполнили приказание, и Дама в черной перчатке выглянула из окна и узнала Армана.
— Опять вы! — произнесла она.
Арман подъехал ближе. Выражение лица его было растерянное, взгляд лихорадочно блестел.
— Да, это я! — ответил он.
— Что же вы хотите от меня? — насмешливо спросила Дама в черной перчатке.
— Я хочу следовать за вами.
— Это невозможно.
— Я последую за вами, — произнес он тоном, в котором слышалась решимость.
— Я уезжаю очень далеко.
И она смотрела на него с улыбкой, которая не раз леденила кровь в жилах капитана Лемблена.
— Я последую за вами хоть на край света, — проговорил он.
— А! Даже против моего желания?
— Арман опустил голову, и она видела, как юноша пошатнулся в седле.
— Хорошо, — вдруг произнесла она, — поезжайте рядом со мною до первой станции, а там, если у вас хватит духу идти на жизнь, которую я только и могу предложить вам…
Она сделалась грустна и серьезна, произнося это.
— В таком случае? — спросил он.
— Вы последуете за мною…
Арман радостно вскрикнул, сделал почтальонам знак рукой, и карета помчалась.
Он скакал около окна кареты. Что же касается Дамы в черной перчатке, то она откинулась в угол кареты, шепча:
«Каждый раз, когда я сталкиваюсь с любовью этого человека, она успокаивает мою ненависть, и я пытаюсь пощадить или устранить его, а неумолимый рок снова ставит его на моем пути. О, я вижу ясно, что должна погубить его. Он также должен умереть… »
И пока несчастный безумец, который, казалось, сам искал своей смерти, скакал по дороге в Виллемобль, молодая женщина развернула письмо, которое она со вниманием перечла несколько раз, тщательно обдумывая его.
Письмо, которое читала Дама в черной перчатке, было следующего содержания:
Баден-Баден, май, 184…
«Сударыня.
Вы можете ехать. Я нанял и отделал по вашему желанию дом, который вы мне указали на улице Лихтенталь.
Он примыкает к тому, который нанял шевалье д'Асти, получивший после смерти дяди графский титул.
Оба сада отделяются друг от друга решеткой. Деревья в саду господина д'Асти еще не вполне распустились, зато в вашем есть уже тень. Деревья в его саду молоды и низки, а ваши достигли полного расцвета.
Ваш дом закрывает широкая аллея, и из его дома в ваш ничего не видно.Напротив, вы до мельчайших подробностей можете рассмотреть его помещение. Я полагаю вы этого-то и желали. Граф — Он теперь действительно граф — прибыл в Баден восемь дней назад с маленькой дочкой лет пяти, гувернанткой и двумя лакеями. Графиня осталась пока в Париже.
Граф сильно изменился: волосы его поседели, он сгорбился и очень печален.
Несколько раз из своей комнаты на третьем этаже я мог в бинокль заметить крупные слезы, которые текли по его лицу.
По вечерам его можно встретить в казино, в «клубе», как говорят в Бадене. Он одиноко прогуливается по большим залам, так же, как каждое утро по своему саду. Изредка он подходит к зеленому столу, который поглотил столько состояний, чести и благородных жизней.
Он бросает на стол несколько луидоров, играет короткое время и затем удаляется, даже не подумав взять свои деньги в случае выигрыша.
Вчера вечером в клубе только и говорили, что о счастье, которое сопутствует ему в игре, о котором он сам и не подозревает: пригоршня луидоров, поставленная им, сорвала банк. «Его искали, но он исчез, и один из банкометов „trente-et-quarante“ велел отнести ему домой золото и банковые билеты.
Граф каждое утро отправляется в час прибытия почты в почтамт, показывает почтмейстеру паспорт и спрашивает, нет ли писем на его имя. Чиновник выразительно говорит свое немецкое «нет» и грубо запирает форточку. Таков обычай немецких чиновников.
Однако однажды утром, — как видите, граф не может сделать шагу без того, чтобы за ним не следили невидимые глаза, — в последнюю среду, письмо, вероятно, то, которое он с таким нетерпением ждал, было ему передано. Граф, увидев почерк, изменился в лице и некоторое время не решался распечатать его. Письмо, как это мог заметить человек, как бы нечаянно проходивший в это время позади него, состояло всего из трех строк. Граф, прочитав письмо, облокотился о колонну арки, в которой была проделана форточка почтового чиновника, и чуть не упал в обморок.
Это письмо найдено в ту же ночь на письменном столе графа д'Асти. В то время, как граф спал крепким сном, с письма была снята копия, которую я, в свою очередь, переписываю вам:
«М. Г.
Я буду в Бадене в конце этого месяца. Перестаньте писать мне любовные письма, столь странные для меня и ненавистные для вас самих. Вам прекрасно известно, какая бездна разделяет нас.
Ваша жена «в глазах света»
графиня д'Асти, рожденная де Пон».
Рядом с этим письмом лежало другое, тоже распечатанное, написанное рукою графа д'Асти. Оно было написано на четырех страницах. Вы понимаете, что списать его не хватило бы времени, но смысл его можно было запомнить.
Это письмо ясно доказывает, что граф д'Асти, человек, который топтал некогда самые святые привязанности и со злым цинизмом высмеивал любовь, в настоящее время обожает свою жену, которая ненавидит и презирает его, и вы понимаете, почему.
Здесь находится еще один из тех, которых мы отметили таинственным и роковым перстом: это виконт де Р… бесчестный и несчастливый игрок, менее виновный, однако, в ваших глазах. Он часто встречается в клубе с графом д'Асти, но они старательно избегают друг друга.
Недавно виконт отправился осматривать замок Эберштейн. Он ехал один в коляске, запряженной парой. В старом замке он встретился с графом д'Асти, который ходил туда пешком. Дождь лил как из ведра, и виконт предложил графу д'Асти место в своей коляске. Граф отказался и предпочел идти пешком под проливным дождем по ужасной дороге. Эти люди всячески избегают встречаться.
Виконт много играет, и ему «везет», как выражаются на этом ужасном жаргоне зеленых столов. Он поправляет то миллионное наследство, которое он получил в Шотландии и которое уже трещит по всем швам.
Таково, сударыня, положение дел. Наконец, я должен заметить, что так как сезон только еще начинается, то в Бадене почти совсем нет или очень мало французов, а есть кое-кто из русских и несколько англичан. Всюду встречаешь и слышишь одних немцев.
Жду ваших приказаний.
Герман».
Прочитав это длинное послание, Дама в черной перчатке украдкой взглянула на Армана, скакавшего рядом с дверцей кареты на своем Роб-Рое, который был весь покрыт пеной. Вдали уже виднелись белые домики Виллемобля, первой почтовой станции по дороге из Парижа.
— Вот человек, — прошептала молодая женщина, глядя на Армана, — о котором я не думала час назад и который сделается живым орудием моей мести, пока сам не станет жертвой. Он любит меня и потому будет рабски послушен мне.
Пока на станции отпрягали лошадей у кареты, пока из конюшни выводили свежих и одевались кучера, Дама в черной перчатке сделала знак своему выездному лакею, сидевшему на козлах. Лакей сошел и взял под уздцы лошадь Армана, который, заметив, что молодая женщина сделала ему знак, соскочил на землю и сел в карету.
— Послушайте, — сказала молодая женщина с оттенком грусти в голосе, который делал в глазах Армана эту женщину самой таинственной и несчастной в мире, — я тороплюсь и не могу пускаться с вами в длинные объяснения.
— Говорите, сударыня, я слушаю вас.
— Вы утверждаете, что любите меня.
— О, если вам нужна моя жизнь…
— И если бы мне понадобилось, чтобы вы последовали за мной хотя бы на край света…
— Я последую за вами.
— Не спрашивая, зачем?
— Без всяких рассуждений!
— А если бы я попросила вас дать мне клятву?
— Приказывайте.
— Поклянетесь ли вы мне в безусловном повиновении, без возражений, без малейших объяснений, хотя бы мое поведение казалось вам странным… отвратительным.
— Клянусь вам!
— Хорошо. В таком случае отправьте вашу лошадь обратно в Париж и следуйте за мною. Быть может, я полюблю вас когда-нибудь.
Арман был вне себя от счастья. Он уже забыл Париж, отца и Фульмен, которые ждали его в это время. Он забыл всех, всю вселенную. Она была рядом с ним, она позволяла ему следовать за ней… Он видел ее, он был близ нее…
Арман написал Фульмен, отдал лошадь почтальону, приказав отвести ее в Париж, и занял место рядом с Дамой в черной перчатке. Карета помчалась во весь опор.
XVII
Неделю спустя после описанных нами событий человек лет сорока, ведя за руку хорошенькую маленькую девочку, прогуливался по дороге, которая шла к Бадену от немецкой деревушки д'Оос, находящейся на незначительном расстоянии от названного города. Одетый в элегантный утренний костюм, в серой шляпе на голове, этот человек, по-видимому, принадлежал к фешенебельному обществу. Ребенок, которого он держал за руку, болтал без умолку, ежеминутно спрашивая: «Разве мама не приедет?»
Отец — это был отец ребенка — едва отвечал и, казалось, сам испытывал сильное беспокойство. Всматриваясь в даль, где белела и извивалась дорога по веселой цветущей долине, которая тянется от последних отрогов Шварцвальда до берегов Рейна, этот человек, казалось, явился сюда, точно влюбленный на свидание. Он то смотрел на часы и находил, что страсбургский дилижанс — железных дорог в то время еще не существовало — опоздал; то думал, что ему неверно сказали час прибытия дилижанса, то заботливо оглядывал маленькие запыленные ножки ребенка и собирался направиться домой.
— Не устала ли ты, Роза? — спрашивал он девочку.
— Нет, — отвечала она, — пойдем дальше. Я хочу видеть маму…
Наконец вдали, на горизонте, показалось беловатое облачко. Очевидно, это была пыль, поднятая каретой или каким-нибудь другим экипажем. Беспокойство отца и ребенка перешло в волнение и смутное опасение. Отец побледнел как смерть: его сердце, сильно бившееся за минуту перед этим, казалось, совсем замерло. Вместо того чтобы идти дальше, он сел на краю дороги. Можно было подумать, что силы изменяют ему.
Между тем облако все увеличивалось, и вскоре можно было различить громоздкую карету, которую мчал пятерик лошадей мекленбургской породы… это был дилижанс. Мало-помалу можно было различить звон колокольчиков, затем хлопанье бича, и наконец карета была уже на расстоянии нескольких сот метров от наших путешественников.
— Да пойдем же, папа, — торопил ребенок, таща отца за полу его сюртука, — разве ты не хочешь видеть маму?
Ласковый и звонкий голосок девочки, по-видимому, несколько успокоил волнение отца. Он сделал над собою усилие и поднялся, но затем опять остановился посреди дороги, не имея сил идти и побледнев, как мраморные статуи, служащие украшением здания казино.
Дилижанс уже подъезжал. Мужчина поднял руку и сделал почтальонам знак остановиться. В ту же минуту женская ручка постучала в окно внутри кареты, вероятно, с тем же приказанием. Карета остановилась.
— Маргарита!
— Мама!
Эти два восклицания приветствовали молодую женщину, которая легко выскочила из кареты, сделав рукою знак почтальонам ехать дальше.
— Маргарита! — пробормотал мужчина, взяв за руку даму.
Но она подняла девочку, с нежностью прижимая ее к себе и, по-видимому, даже не чувствуя пожатия руки своего мужа. Он предложил ей свою руку.
— Благодарю вас, — ответила она, — это лишнее; я возьму за руку девочку.
Граф д'Асти — читатель догадался уже, без сомнения, что это был он, — провел рукой по лбу, на котором выступило несколько капель пота, и, задумавшись и опустив глаза в землю, направился за женою и ребенком. Граф переживал адские мучения. Графиня легкой поступью шла впереди, вслушиваясь в милый лепет девочки, задавая ей тысячу вопросов и осыпая ее ласками.
Таким образом, они дошли до города, перешли небольшой мост, который вел на бульвар, миновали Английский отель и казино и вышли на Лихтентальскую аллею.
Графиня и в прошлом году жила в том самом доме, который нанял ее муж на этот сезон. Дом их примыкал к другому, о котором граф Арлев упоминал в своем письме к Даме в черной перчатке. Граф д'Асти и раньше приезжал в Баден для поправления своего здоровья, и жена сопровождала его. На этот раз, однако, она приехала на две недели позже. Неотложные дела и несчастный случай, о котором мы уже рассказали, заставивший ее пролежать несколько дней у Фульмен, были причиной опоздания.
Граф д'Асти с лихорадочным нетерпением позвонил у ворот дома. Камердинер отворил дверь и низко поклонился графине.
— Жан, — приказала она, — пойдите принесите мой багаж из конторы дилижансов.
Графиня прошла в сад, все еще держа за руку девочку; она обошла весь сад, а затем направилась в дом, по-видимому, даже не замечая, что муж следует за нею. Ребенок остался играть в саду. Войдя в свою спальню, графиня очутилась лицом к лицу с мужем. Граф стоял перед ней, точно преступник перед своим судьей. Она же была спокойна и холодна и почти не смотрела на него.
— Сударыня… Маргарита… — шептал граф д'Асти, пытаясь взять ее за руку и склонив перед ней колено.
Но презрительная улыбка скользнула по губам графини.
— Извините меня, милостивый государь, — сказала она, — но раз вы сами этого во что бы то ни стало хотите, объяснимся в нескольких словах, чтобы выяснить, наконец, наши взаимные отношения.
Графиня откинулась на спинку кресла и пристально посмотрела на мужа.
— Вы знаете, милостивый государь, — продолжала она, — что когда вы предложили мне вашу руку, то воображали, что спасете меня от бесчестья. Следуя влечению сердца и чтобы избежать брака, который отдавал меня во власть старика, у меня хватило мужества бежать из родительского дома и последовать за человеком, которого я любила.
— Сударыня, во имя Неба!..
— Выслушайте меня до конца, — продолжала Маргарита де Пон. — Человеком, которого я любила, которому хотела всецело посвятить свою жизнь, был маркиз Гонтран де Ласи; вы убили его спустя два года, сначала обесчестив его в моих глазах; все события, которые произошли в замке Порт и в хижине каторжника, вы предвидели… скомбинировали…
— Сударыня, умоляю вас!..
— Милостивый государь, — продолжала Маргарита д'Асти, — в течение двух лет я смотрела на вас, как на своего избавителя; не будучи в состоянии любить вас, я старалась сделать вас счастливым. Но вот в один прекрасный день туман рассеялся, вы признались мне, что Гонтран не был женат, что женщина, которая выдавала себя за его жену, была подкуплена вашими стараниями… Затем письмо, потерянное вами и найденное мною, письмо, написанное каким-то полковником, искателем приключений, показало мне, что господин де Ласи имел несчастье находиться в вашей власти и рабски повиноваться вам. В этот день, милостивый государь, благодарность, которую я питала к вам, перешла в ненависть, уважение к вам — в презрение.
— Но я люблю вас… я раскаиваюсь!.. — воскликнул граф со слезами в голосе. — Разве вы не видите, как я страдаю? Мои волосы поседели за эти три года, с тех пор, как вы стали для меня чужой…
Маргарита де Пон пожала плечами:
— Де Ласи умер, — заметила она.
— О, — прошептал граф, — она все еще любит его!..
— Вечно! — холодно повторила Маргарита. — Вечно и неизменно. А вас… вас я презираю и ненавижу!
Отец — это был отец ребенка — едва отвечал и, казалось, сам испытывал сильное беспокойство. Всматриваясь в даль, где белела и извивалась дорога по веселой цветущей долине, которая тянется от последних отрогов Шварцвальда до берегов Рейна, этот человек, казалось, явился сюда, точно влюбленный на свидание. Он то смотрел на часы и находил, что страсбургский дилижанс — железных дорог в то время еще не существовало — опоздал; то думал, что ему неверно сказали час прибытия дилижанса, то заботливо оглядывал маленькие запыленные ножки ребенка и собирался направиться домой.
— Не устала ли ты, Роза? — спрашивал он девочку.
— Нет, — отвечала она, — пойдем дальше. Я хочу видеть маму…
Наконец вдали, на горизонте, показалось беловатое облачко. Очевидно, это была пыль, поднятая каретой или каким-нибудь другим экипажем. Беспокойство отца и ребенка перешло в волнение и смутное опасение. Отец побледнел как смерть: его сердце, сильно бившееся за минуту перед этим, казалось, совсем замерло. Вместо того чтобы идти дальше, он сел на краю дороги. Можно было подумать, что силы изменяют ему.
Между тем облако все увеличивалось, и вскоре можно было различить громоздкую карету, которую мчал пятерик лошадей мекленбургской породы… это был дилижанс. Мало-помалу можно было различить звон колокольчиков, затем хлопанье бича, и наконец карета была уже на расстоянии нескольких сот метров от наших путешественников.
— Да пойдем же, папа, — торопил ребенок, таща отца за полу его сюртука, — разве ты не хочешь видеть маму?
Ласковый и звонкий голосок девочки, по-видимому, несколько успокоил волнение отца. Он сделал над собою усилие и поднялся, но затем опять остановился посреди дороги, не имея сил идти и побледнев, как мраморные статуи, служащие украшением здания казино.
Дилижанс уже подъезжал. Мужчина поднял руку и сделал почтальонам знак остановиться. В ту же минуту женская ручка постучала в окно внутри кареты, вероятно, с тем же приказанием. Карета остановилась.
— Маргарита!
— Мама!
Эти два восклицания приветствовали молодую женщину, которая легко выскочила из кареты, сделав рукою знак почтальонам ехать дальше.
— Маргарита! — пробормотал мужчина, взяв за руку даму.
Но она подняла девочку, с нежностью прижимая ее к себе и, по-видимому, даже не чувствуя пожатия руки своего мужа. Он предложил ей свою руку.
— Благодарю вас, — ответила она, — это лишнее; я возьму за руку девочку.
Граф д'Асти — читатель догадался уже, без сомнения, что это был он, — провел рукой по лбу, на котором выступило несколько капель пота, и, задумавшись и опустив глаза в землю, направился за женою и ребенком. Граф переживал адские мучения. Графиня легкой поступью шла впереди, вслушиваясь в милый лепет девочки, задавая ей тысячу вопросов и осыпая ее ласками.
Таким образом, они дошли до города, перешли небольшой мост, который вел на бульвар, миновали Английский отель и казино и вышли на Лихтентальскую аллею.
Графиня и в прошлом году жила в том самом доме, который нанял ее муж на этот сезон. Дом их примыкал к другому, о котором граф Арлев упоминал в своем письме к Даме в черной перчатке. Граф д'Асти и раньше приезжал в Баден для поправления своего здоровья, и жена сопровождала его. На этот раз, однако, она приехала на две недели позже. Неотложные дела и несчастный случай, о котором мы уже рассказали, заставивший ее пролежать несколько дней у Фульмен, были причиной опоздания.
Граф д'Асти с лихорадочным нетерпением позвонил у ворот дома. Камердинер отворил дверь и низко поклонился графине.
— Жан, — приказала она, — пойдите принесите мой багаж из конторы дилижансов.
Графиня прошла в сад, все еще держа за руку девочку; она обошла весь сад, а затем направилась в дом, по-видимому, даже не замечая, что муж следует за нею. Ребенок остался играть в саду. Войдя в свою спальню, графиня очутилась лицом к лицу с мужем. Граф стоял перед ней, точно преступник перед своим судьей. Она же была спокойна и холодна и почти не смотрела на него.
— Сударыня… Маргарита… — шептал граф д'Асти, пытаясь взять ее за руку и склонив перед ней колено.
Но презрительная улыбка скользнула по губам графини.
— Извините меня, милостивый государь, — сказала она, — но раз вы сами этого во что бы то ни стало хотите, объяснимся в нескольких словах, чтобы выяснить, наконец, наши взаимные отношения.
Графиня откинулась на спинку кресла и пристально посмотрела на мужа.
— Вы знаете, милостивый государь, — продолжала она, — что когда вы предложили мне вашу руку, то воображали, что спасете меня от бесчестья. Следуя влечению сердца и чтобы избежать брака, который отдавал меня во власть старика, у меня хватило мужества бежать из родительского дома и последовать за человеком, которого я любила.
— Сударыня, во имя Неба!..
— Выслушайте меня до конца, — продолжала Маргарита де Пон. — Человеком, которого я любила, которому хотела всецело посвятить свою жизнь, был маркиз Гонтран де Ласи; вы убили его спустя два года, сначала обесчестив его в моих глазах; все события, которые произошли в замке Порт и в хижине каторжника, вы предвидели… скомбинировали…
— Сударыня, умоляю вас!..
— Милостивый государь, — продолжала Маргарита д'Асти, — в течение двух лет я смотрела на вас, как на своего избавителя; не будучи в состоянии любить вас, я старалась сделать вас счастливым. Но вот в один прекрасный день туман рассеялся, вы признались мне, что Гонтран не был женат, что женщина, которая выдавала себя за его жену, была подкуплена вашими стараниями… Затем письмо, потерянное вами и найденное мною, письмо, написанное каким-то полковником, искателем приключений, показало мне, что господин де Ласи имел несчастье находиться в вашей власти и рабски повиноваться вам. В этот день, милостивый государь, благодарность, которую я питала к вам, перешла в ненависть, уважение к вам — в презрение.
— Но я люблю вас… я раскаиваюсь!.. — воскликнул граф со слезами в голосе. — Разве вы не видите, как я страдаю? Мои волосы поседели за эти три года, с тех пор, как вы стали для меня чужой…
Маргарита де Пон пожала плечами:
— Де Ласи умер, — заметила она.
— О, — прошептал граф, — она все еще любит его!..
— Вечно! — холодно повторила Маргарита. — Вечно и неизменно. А вас… вас я презираю и ненавижу!
XVIII
Слова молодой женщины заставили графа д'Асти вскочить на ноги. Этот человек, минуту назад столь удрученный, уничтоженный презрением своей жены, выпрямился и внезапно стал по-прежнему вспыльчивым и непреклонным.
— А! — произнес он насмешливым тоном, в котором звучала обида. — Вы все еще любите Гонтрана?
— Да, — подтвердила графиня.
— И ненавидите меня?
— Мало того: я вас презираю.
И графиня, повернувшись спиной к мужу, невозмутимо принялась разбирать свой багаж. Одну минуту граф д'Асти хранил зловещее молчание, затем неожиданно приблизился к жене и холодно посмотрел на нее.
— Что вам надо? — спросила она, спокойно выдержав его взгляд.
— Сударыня, — ответил граф, — вы только что заявили, что ненавидите и презираете меня!
— Я это готова повторить еще раз.
— Желаете вы разойтись?
— Что вы подразумеваете под словом «разойтись»?
— Вы останетесь здесь, а я вернусь в Париж. Язвительная улыбка скользнула на губах Маргариты де Пон.
— Раз вы коснулись столь серьезного вопроса, как развод, — сказала она, — то позвольте мне высказать вам мой взгляд на этот предмет.
— Говорите.
Не переставая дрожать всем телом, граф снова сел в кресло. Графиня последовала его примеру. Но она опустилась на кушетку и очутилась, таким образом, на довольно большом расстоянии от мужа.
— Милостивый государь, — начала она, — между людьми, связанными, подобно нам, тяжелой, нерасторжимой цепью, может быть разрыв двух родов. Первый требует вмешательства суда.
— Фи! — прервал ее граф д'Асти брезгливо.
— Он влечет за собой гласность и выносит напоказ частную жизнь семьи. Адвокат, который выезжает на красноречии, громит жену; другой защищает ее, нападая на мужа; публика смакует скандальные подробности прений и в какую-нибудь неделю всей Франции известны причины развода. Тем не менее, милостивый государь, я ничего не имею против такого скандала, если он вам нравится.
Граф д'Асти сделал движение, выразившее чувство отвращения.
— Боже мой! — сказала графиня спокойно. — Я сообщу своему адвокату известную вам драму в замке Порт, о смерти де Монгори, мою любовь к де Ласи, о власти, которую вы имели над ним и о гнусной и лицемерной роли, которую вы сыграли.
— Сударыня…
— О, вы не посмеете отрицать этого, не правда ли? Затем я представлю письмо полковника, то самое письмо, которое я нашла и храню!
Д'Асти вздрогнул.
— Быть может, это даст правосудию возможность осветить некоторые события, которые небезынтересны для него…
— Сударыня, — прервал ее граф со скрытым раздражением, — я никогда не предполагал до такой степени бесчестить наше имя…
— Не говорите «наше», но «ваше», раз вы заговорили о бесчестии.
Граф пожал плечами.
— Я всегда была честной женщиной, — прибавила Маргарита де Пон.
— Надеюсь! — в бешенстве вырвалось у графа. Графиня оскорбилась; она взглянула на мужа так, как смотрят на лакея, заговорившего о любви.
— Вы, кажется, не поняли меня, милостивый государь? Есть люди, которые остаются честными из страха перед законом, но есть и такие, которые честны по природе. На мой взгляд, вы принадлежите к первым. Понимаете? Я могу преступить закон, но никогда не пойду против своей совести!
Граф молча кусал губы. Маргарита д'Асти продолжала:
— Есть, однако, еще способ разойтись: это разрыв по соглашению.
— Его-то я и имел в виду, — сказал граф.
— Но я его не хочу.
— Почему?
— Потому что я гораздо больше боюсь злословия и сплетен нашего света, нежели гласности и строгости суда. Я знаю, что, когда муж и жена расходятся без определенных причин, на долю мужа выпадает общая симпатия.
Злая усмешка появилась на губах у молодой женщины, которая пристально взглянула на своего мужа.
— Свет способен сказать, что вы порядочный человек, а я погибшая женщина.
Граф д'Асти опустил голову и молчал.
— Наконец, — прибавила Маргарита де Пон, — вы забываете, что у нас есть ребенок.
— Это правда.
— И что имя этого ребенка должно остаться чистым, незапятнанным и уважаемым.
Ее холодная и здравая логика победила графа и смирила его пылкую натуру.
— Я сделаю все, что вы пожелаете, — проговорил он.
— То, чего я хочу, — очень просто.
— Говорите.
— В глазах света мы останемся супругами.
— А в действительности?
— Мы будем чужими, относящимися очень предупредительно друг к другу.
— Вы жестоки!
— Я справедлива… До свиданья!
И она указала мужу на дверь. Граф д'Асти покорно направился к двери. Но на пороге он обернулся, взглянул на жену, и она увидела, что он бледен, а глаза у него полны слез.
— Вы, как я вижу, не верите моему раскаянию? — прошептал он.
— Да! — воскликнула она.
— Вот уже три года я каюсь в своих грехах и безумствах молодости.
— Скажите лучше: в преступлениях.
— Ах, — воскликнул он с отчаянием, — вы безжалостны…
Тон, которым он произнес последние слова, тронули Маргариту.
— Вы напрасно так думаете. Перестаньте преследовать меня своей любовью, и я не буду оскорблять вашу гордость.
— Увы! Я люблю вас!..
Граф зашел слишком далеко. На минуту он тронул своим голосом, в котором слышалось отчаяние, молодую женщину, но, намекнув ей о своей страсти, он снова ожесточил ее.
— Вы с ума сошли, — сухо произнесла она, — вы забываете, что кровь Гонтрана де Ласи между нами, когда вы говорите о вашей страсти.
Граф задрожал от бешенства и отчаяния.
— Вечно он… — пробормотал д'Асти.
— Милостивый государь, не надо упоминать о любви перед тою, чье сердце вы сами же разбили и кто хочет жить без любви, — грустно проговорила Маргарита. — Я ношу ваше имя, и как бы мне ни было тяжело, я хочу носить его честно. Но если вы будете продолжать ваши преследования.;.
Она остановилась и взглянула на мужа.
— Что тогда? — сердито спросил он ее.
— Я отвечу любовью первому встречному, который увлечется мной, — докончила графиня.
Эти слова поразили графа д'Асти как удар грома. С минуту он стоял безмолвный, пораженный, опустив голову на грудь. Затем, внезапно подняв голову, с загоревшимися глазами, бледный как полотно, он спросил:
— А читали ли вы «Уложение о наказаниях»?..
— Да, — спокойно ответила Маргарита.
— И вы не нашли в нем ничего, что имело бы связь с только что произнесенными вами словами?
— Вы ошибаетесь! Я знаю законы, и мне известно, что вы имеете право убить меня, если я покрою позором ваше имя.
— Ну, так берегитесь! — воскликнул граф запальчиво. Сначала графиня ничего не ответила и только сделала шаг назад. Затем, как оскорбленная королева, она указала мужу на дверь.
— Уходите, — сказала она, — уходите!
Граф д'Асти вышел с бешенством и отчаянием в сердце. Он поднялся в свою комнату, заперся в ней и зарыдал, как ребенок.
— А! — произнес он насмешливым тоном, в котором звучала обида. — Вы все еще любите Гонтрана?
— Да, — подтвердила графиня.
— И ненавидите меня?
— Мало того: я вас презираю.
И графиня, повернувшись спиной к мужу, невозмутимо принялась разбирать свой багаж. Одну минуту граф д'Асти хранил зловещее молчание, затем неожиданно приблизился к жене и холодно посмотрел на нее.
— Что вам надо? — спросила она, спокойно выдержав его взгляд.
— Сударыня, — ответил граф, — вы только что заявили, что ненавидите и презираете меня!
— Я это готова повторить еще раз.
— Желаете вы разойтись?
— Что вы подразумеваете под словом «разойтись»?
— Вы останетесь здесь, а я вернусь в Париж. Язвительная улыбка скользнула на губах Маргариты де Пон.
— Раз вы коснулись столь серьезного вопроса, как развод, — сказала она, — то позвольте мне высказать вам мой взгляд на этот предмет.
— Говорите.
Не переставая дрожать всем телом, граф снова сел в кресло. Графиня последовала его примеру. Но она опустилась на кушетку и очутилась, таким образом, на довольно большом расстоянии от мужа.
— Милостивый государь, — начала она, — между людьми, связанными, подобно нам, тяжелой, нерасторжимой цепью, может быть разрыв двух родов. Первый требует вмешательства суда.
— Фи! — прервал ее граф д'Асти брезгливо.
— Он влечет за собой гласность и выносит напоказ частную жизнь семьи. Адвокат, который выезжает на красноречии, громит жену; другой защищает ее, нападая на мужа; публика смакует скандальные подробности прений и в какую-нибудь неделю всей Франции известны причины развода. Тем не менее, милостивый государь, я ничего не имею против такого скандала, если он вам нравится.
Граф д'Асти сделал движение, выразившее чувство отвращения.
— Боже мой! — сказала графиня спокойно. — Я сообщу своему адвокату известную вам драму в замке Порт, о смерти де Монгори, мою любовь к де Ласи, о власти, которую вы имели над ним и о гнусной и лицемерной роли, которую вы сыграли.
— Сударыня…
— О, вы не посмеете отрицать этого, не правда ли? Затем я представлю письмо полковника, то самое письмо, которое я нашла и храню!
Д'Асти вздрогнул.
— Быть может, это даст правосудию возможность осветить некоторые события, которые небезынтересны для него…
— Сударыня, — прервал ее граф со скрытым раздражением, — я никогда не предполагал до такой степени бесчестить наше имя…
— Не говорите «наше», но «ваше», раз вы заговорили о бесчестии.
Граф пожал плечами.
— Я всегда была честной женщиной, — прибавила Маргарита де Пон.
— Надеюсь! — в бешенстве вырвалось у графа. Графиня оскорбилась; она взглянула на мужа так, как смотрят на лакея, заговорившего о любви.
— Вы, кажется, не поняли меня, милостивый государь? Есть люди, которые остаются честными из страха перед законом, но есть и такие, которые честны по природе. На мой взгляд, вы принадлежите к первым. Понимаете? Я могу преступить закон, но никогда не пойду против своей совести!
Граф молча кусал губы. Маргарита д'Асти продолжала:
— Есть, однако, еще способ разойтись: это разрыв по соглашению.
— Его-то я и имел в виду, — сказал граф.
— Но я его не хочу.
— Почему?
— Потому что я гораздо больше боюсь злословия и сплетен нашего света, нежели гласности и строгости суда. Я знаю, что, когда муж и жена расходятся без определенных причин, на долю мужа выпадает общая симпатия.
Злая усмешка появилась на губах у молодой женщины, которая пристально взглянула на своего мужа.
— Свет способен сказать, что вы порядочный человек, а я погибшая женщина.
Граф д'Асти опустил голову и молчал.
— Наконец, — прибавила Маргарита де Пон, — вы забываете, что у нас есть ребенок.
— Это правда.
— И что имя этого ребенка должно остаться чистым, незапятнанным и уважаемым.
Ее холодная и здравая логика победила графа и смирила его пылкую натуру.
— Я сделаю все, что вы пожелаете, — проговорил он.
— То, чего я хочу, — очень просто.
— Говорите.
— В глазах света мы останемся супругами.
— А в действительности?
— Мы будем чужими, относящимися очень предупредительно друг к другу.
— Вы жестоки!
— Я справедлива… До свиданья!
И она указала мужу на дверь. Граф д'Асти покорно направился к двери. Но на пороге он обернулся, взглянул на жену, и она увидела, что он бледен, а глаза у него полны слез.
— Вы, как я вижу, не верите моему раскаянию? — прошептал он.
— Да! — воскликнула она.
— Вот уже три года я каюсь в своих грехах и безумствах молодости.
— Скажите лучше: в преступлениях.
— Ах, — воскликнул он с отчаянием, — вы безжалостны…
Тон, которым он произнес последние слова, тронули Маргариту.
— Вы напрасно так думаете. Перестаньте преследовать меня своей любовью, и я не буду оскорблять вашу гордость.
— Увы! Я люблю вас!..
Граф зашел слишком далеко. На минуту он тронул своим голосом, в котором слышалось отчаяние, молодую женщину, но, намекнув ей о своей страсти, он снова ожесточил ее.
— Вы с ума сошли, — сухо произнесла она, — вы забываете, что кровь Гонтрана де Ласи между нами, когда вы говорите о вашей страсти.
Граф задрожал от бешенства и отчаяния.
— Вечно он… — пробормотал д'Асти.
— Милостивый государь, не надо упоминать о любви перед тою, чье сердце вы сами же разбили и кто хочет жить без любви, — грустно проговорила Маргарита. — Я ношу ваше имя, и как бы мне ни было тяжело, я хочу носить его честно. Но если вы будете продолжать ваши преследования.;.
Она остановилась и взглянула на мужа.
— Что тогда? — сердито спросил он ее.
— Я отвечу любовью первому встречному, который увлечется мной, — докончила графиня.
Эти слова поразили графа д'Асти как удар грома. С минуту он стоял безмолвный, пораженный, опустив голову на грудь. Затем, внезапно подняв голову, с загоревшимися глазами, бледный как полотно, он спросил:
— А читали ли вы «Уложение о наказаниях»?..
— Да, — спокойно ответила Маргарита.
— И вы не нашли в нем ничего, что имело бы связь с только что произнесенными вами словами?
— Вы ошибаетесь! Я знаю законы, и мне известно, что вы имеете право убить меня, если я покрою позором ваше имя.
— Ну, так берегитесь! — воскликнул граф запальчиво. Сначала графиня ничего не ответила и только сделала шаг назад. Затем, как оскорбленная королева, она указала мужу на дверь.
— Уходите, — сказала она, — уходите!
Граф д'Асти вышел с бешенством и отчаянием в сердце. Он поднялся в свою комнату, заперся в ней и зарыдал, как ребенок.
XIX
Вечером того дня, когда граф д'Асти прибыл в Баден, часов около одиннадцати, когда жизнь маленького городка начинала уже затихать и казино приготовилось закрыть свои гостеприимные двери, в то время как игроки возвращались домой, подсчитывая в уме выигрыш или проигрыш, почтовая карета остановилась у ворот дома, смежного с тем, который занимал граф д'Асти с супругой в Лихтентальской аллее. Улица была пуста, и в доме графа все огни уже были потушены.
На шум колес ворота дома отворились. Какой-то человек вышел навстречу приехавшим и поспешил распахнуть дверцы кареты. Это был не кто иной, как тот человек, которого Дама в черной перчатке называла Германом и которого мы знаем под именем графа Арлева. Из кареты вышли молодая женщина и молодой человек. Это были, как читатель, может быть, уже догадался, Дама в черной перчатке и Арман.
— Здравствуйте, Герман, — сказала молодая женщина, соскакивая с подножки экипажа.
Майор почтительно поклонился ей и предложил руку.
— Все ли готово в доме?
— Все, сударыня.
Она обернулась к Арману.
— Вот, — проговорила она, — позвольте представить вам майора, с которым вы уже знакомы отчасти… вы встречались с ним в Нормандии.
Майор и Арман обменялись поклонами. Дама в черной перчатке вошла в дом, предшествуемая майором и сопровождаемая Арманом, не преминув удостовериться, что улица пуста и никто не видел ее, когда она выходила из кареты.
Майор провел путешественницу в первый этаж и распахнул перед ней двери гостиной с темными обоями. Арман последовал за своей спутницей и невольно вздрогнул.
Темные обои и всю обстановку этой комнаты он уже видел раньше, когда однажды вечером проник через окно в комнату на площади Эстрапад. Вся меблировка была перевезена оттуда в Баден. Арман вспомнил, что там, на камине, он видел какой-то бюст, закутанный в черный креп. Этот самый бюст стоял и теперь на камине гостиной, и глаза Армана с недоумением остановились на нем. Дама в черной перчатке прошептала несколько слов на ухо майору. Майор вышел из комнаты. Тогда молодая женщина указала Арману на кресло подле себя.
На шум колес ворота дома отворились. Какой-то человек вышел навстречу приехавшим и поспешил распахнуть дверцы кареты. Это был не кто иной, как тот человек, которого Дама в черной перчатке называла Германом и которого мы знаем под именем графа Арлева. Из кареты вышли молодая женщина и молодой человек. Это были, как читатель, может быть, уже догадался, Дама в черной перчатке и Арман.
— Здравствуйте, Герман, — сказала молодая женщина, соскакивая с подножки экипажа.
Майор почтительно поклонился ей и предложил руку.
— Все ли готово в доме?
— Все, сударыня.
Она обернулась к Арману.
— Вот, — проговорила она, — позвольте представить вам майора, с которым вы уже знакомы отчасти… вы встречались с ним в Нормандии.
Майор и Арман обменялись поклонами. Дама в черной перчатке вошла в дом, предшествуемая майором и сопровождаемая Арманом, не преминув удостовериться, что улица пуста и никто не видел ее, когда она выходила из кареты.
Майор провел путешественницу в первый этаж и распахнул перед ней двери гостиной с темными обоями. Арман последовал за своей спутницей и невольно вздрогнул.
Темные обои и всю обстановку этой комнаты он уже видел раньше, когда однажды вечером проник через окно в комнату на площади Эстрапад. Вся меблировка была перевезена оттуда в Баден. Арман вспомнил, что там, на камине, он видел какой-то бюст, закутанный в черный креп. Этот самый бюст стоял и теперь на камине гостиной, и глаза Армана с недоумением остановились на нем. Дама в черной перчатке прошептала несколько слов на ухо майору. Майор вышел из комнаты. Тогда молодая женщина указала Арману на кресло подле себя.