дю Террайль Понсон Пьер Алексис. Варфоломеевская ночь (Варфоломеевская ночь, Молодость короля Генриха - VI)

   -Совершенно верно,- согласился Маликан.
   -Это отчаянный поступок, но... конец венчает дело!
   -В этот момент всякая опасность уже миновала,наваррского короля и его добычи не догнать никому. Да и некому догонять, потому что еще никто не знает и не подозревает истины.
   -Ошибаетесь, герцог Гиз уже прозрел планы наваррского короля и преследует его по пятам! - и Пибрак рассказал Маликану все, что только что узнал от монаха.
   -Это неприятно, но нашему королю не помешает,- возразил Маликан, отлично знавший план Генриха.- У него все рассчитано и принято во внимание. Однако что это такое?
   Они оба насторожились и в ночной тишине ясно расслышали стук копыт лошади, мчавшейся бешеным галопом. Стук становился все яснее и, видимо, близился к кабачку. У Маликана и Пибрака сердце сжалось неясным, но жутким предчувствием. Но вот стук копыт замер у дверей кабачка, и знакомый голос крикнул по-беарнски:
   -Отворите!.. Скорее!..
   -Господи Иисусе Христе! - простонал Маликан.- Это он! Что же случилось? - и встревоженный кабатчик поспешил отпереть дверь.- Боже мой, это вы, государь? - сказал он, увидав Генриха Наваррского.
   -Да, это я. Спаси меня! Мы погибли! - крикнул Генрих и вбежал в зал кабачка. Несмотря на царившую там тьму, он различил какую-то человеческую фигуру, стоявшую посредине, и крикнул, хватаясь за шпагу: - Кто здесь?
   -Друг,- ответил голос.
   -Это Пибрак? Вы... все слышали?
   -Я все знаю, но не я же предам своего государя! - сказал капитан королевской гвардии.
   -Нет, вы не все знаете, Пибрак, потому что вы не знаете, что мы погибли! - ответил Генрих, в изнеможении бросаясь на скамью.- Не знаю, что сыграло с нами злую шутку - предательство или несчастная случайность, но, проехав Блуа, мы не нашли заказанных свежих лошадей. А в это время нас настиг отряд из пятнадцати человек, которым командовал...
   -Герцог Гиз. '
   -Вы это тоже знаете? Каким образом? Пибрак рассказал Генриху о монахе. Выслушав его, наваррский король продолжал:
   -Произошла жаркая схватка. Мои молодцы бились как львы, но враги задавили нас численностью. Лагир и Ноэ попались в руки герцога Гиза, а мне с Гектором удалось убежать. Около Парижа моя лошадь пала, и тогда Гектор отдал мне свою. Что у него за лошадь! И вот я примчался сюда. Маликан, зажги лампу и дай мне поесть, я умираю с голода.
   -Но почему же вы не ехали к себе в Гасконь, государь? спросил Пибрак.
   -Как, вы хотели бы, чтобы я покинул своих друзей на произвол судьбы? Ведь их ждет эшафот, от которого я должен спасти их!
   Маликан принес еду и питье, и Генрих с жадностью стал утолять голод и жажду. В это время Пибрак сосредоточенно думал о чем-то. Когда Генрих утолил первый голод, капитан спросил его:
   -Я вижу, что вы были замаскированы, государь. Ваша маска не развязалась в сражении?
   -О, нет.
   -Значит, вашего лица никто не видел?
   -Никто, как никто не слыхал моего голоса.
   -В таком случае никто не может доказать, что вы были в числе похитителей. Вам следует сейчас же вернуться в Лувр, государь, а завтра утром повидаться с королем.
   -Сначала надо посоветоваться с королевой Маргаритой.
   -Ее величества нет в Лувре.
   -Как?
   Пибрак достал письмо Маргариты и, подавая его, сказал:
   -Королева-мать исчезла, ваше величество - тоже, королева Маргарита - тоже. Я не знал, что случилось, и потому взял на себя смелость вскрыть адресованное вам письмо.
   Генрих прочел поданное ему письмо и упавшим голосом сказал:
   -А ведь я так любил ее!
   -Полно, ваше величество! - сказал Пибрак.- Теперь не время думать о любви. У меня в голове составился полный план спасения, и я расскажу вам его в Лувре. Идем!
   Генрих, пошатываясь от усталости, встал и оперся на руку Пибрака, который сказал Маликану:
   -Побывай завтра у меня; ты, может быть, понадобишься мне.
   Затем они направились к Лувру. Генрих так плотно закутался в плащ, что часовой не узнал его и лишь почтительно отдал честь капитану.
   Последний, по прибытии в комнату наваррского короля, сказал:
   -Должно быть, вашему величеству очень хочется спать?
   -Я умираю от усталости!
   -Тем не менее вам придется пересилить ее, государь, и просмотреть вместе со мной вот эти бумаги,- с этими словами Пибрак выложил перед Генрихом бумаги, взятые у Патюро, и прибавил: - На сто пистолей здесь достаточно, по крайней мере для того, чтобы снести голову герцогу Гизу.
   IX
   Просмотрев бумаги, Генрих Наваррский убедился, что некоторые из них были шифрованными - очевидно, самые важные; кроме того, судя по цвету чернил, они принадлежали к самому недавнему времени; следовательно, в них-то и крылась наиболее опасная для Гизов тайна. В нее необходимо было проникнуть... но как?
   Хотя Генриху и очень хотелось спать, но он понимал, что время не ждет и надо до утра привести себя в такое состояние, чтобы быть во всеоружии. Единственно, кто мог открыть тайну шифра был Лашеней; поэтому, преодолевая страшную усталость, Генрих решил последовать предложению Пибрака и отправиъся в камеру к Лашенею, чтобы постараться заставить агента герцога Гиза открыть всю истину.
   Они застали Лашенея сидящим в углу своей камеры. При свете факелов узник вышел из охватившей его моральной оцепенелости и вскочил на ноги. Узнав в спутнике Пибрака наваррского кор"ля, он удивленно и испуганно посмотрел на него, решив, что раз злейший враг герцога Гиза явился в тюрьму, где заключен вернейший слуга герцога, то нечего ждать пощады.
   Пибрак уловил этот испуганный взгляд и сказал:
   -Не бойтесь ничего, милейший Лашеней! Стоит только вам быть благоразумным, и вам ничего не грозит. Мы пришли, чтобы покончить утренний разговор.
   -Но ведь я все сказал! - упрямо ответил Лашеней.
   -О, нет, милый мой Лашеней, вы сказали далеко не все! возразил Пибрак.- Вы не сказали, например, что у вас в доме имеется потайной ящик, в котором хранятся очень интересные документы.
   -Вот этот, например! - прибавил Генрих Наваррский, расстегивая камзол и доставая шифрованную бумагу.
   -Какие странные значки! - сказал Лашеней, выдерживая принятую на себя роль.
   -Да, милый мой, они очень странны, и вы должны удовлетворить наше любопытство, объяснив, что здесь написано! сказал Пибрак.
   -Но откуда же мне знать это?
   -Полно притворяться!
   -Я не знаю, что здесь написано, и поэтому не могу ничего объяснить вам! - упрямо повторил верный клеврет лотарингских принцев.
   -В таком случае придется пустить в ход решительные средства! - сказал Генрих Наваррский.- Ну-ка, милейший Пибрак, воткните свой факел в землю и помогите мне приподнять этого молодца.
   -Что вы хотите сделать со мной? - тревожно спросил Лашевей.
   -Мы хотим дать вам поближе полюбоваться той самой ублиеттой, о которой я говорил вам сегодня утром! - ответил Пибрак и, подхватив вместе с Генрихом под мышки старика, посадил его у самого края каменной дыры, в глубине которой слышался мрачный рокот Сены.- Ну-с,- сказал он затем,- у вас только пять минут срока, милый мой господин Лашеней.
   -На что?
   -На то, чтобы прочесть поскорее этот документ.
   -Я не знаю этого шифра.
   -Да полно вам!
   -Или - вернее - я не хочу открывать вам его тайну!
   -Ну, так вам придется расстаться с жизнью.
   -Значит, вы убийцы?
   -Нет, мы просто очень любопытные люди! - насмешливо ответил Генрих Наваррский.
   Глаза Лашенея налились кровью, на губах показалась пена. Кинув злобный взгляд на Генриха, он сказал:
   -Ну, так убейте меня, я же ничего не скажу вам!
   -Это ваше последнее слово? - крикнул Пибрак, теряя терпение.
   -Нет, мое последнее слово будет вот что: "Да здравствует герцог Гиз. Смерть наваррскому королю!" - и, выкрикнув с дикой энергией эти слова, Лашеней сам бросился в ублиетту.
   Генрих и Пибрак вскрикнули и с изумлением переглянулись.
   -Вот таковы-то они все, слуги герцога Гиза! - сказал Генрих, когда прошла минута первого изумленья.- Что же нам теперь делать и как объяснить королю исчезновение Лашенея?
   -Ну, это-то совсем простое дело,- сказал Пибрак.- Мои швейцарцы преданы мне и скорее сложат головы на плахе, чем выдадут то, что я прикажу им скрыть в тайне. Часовые по моему приказанию промолчат о нашем посещении темницы Лашенея, и дело получит такой вид, что он с отчаяния сам бросился в ублиетту. Гораздо важнее решить сейчас же, что делать, если король потребует нас к себе завтра утром.
   -Ну вот еще! Это меня тоже нисколько не затрудняет. Я скажу ему, что, увидав письмо королевы Маргариты, бросился в погоню за нею и вернулся в Лувр, ничего не достигнув, умирающим от усталости, голода и жажды.
   -Ну а бумаги?
   -С ними надо подождать, Пибрак. В данный момент королевы-матери еще нет в Лувре, и гнев короля Карла направится в пустое пространство. Вы ведь знаете, что король легко вспыхивает и легко остывает. Мы должны приберечь эти бумаги до более благоприятного времени. Ну, а теперь до свидания, милейший Пибрак, я умираю от усталости.
   Генрих ушел к себе, а Пибрак тщательно запер опустевшую камеру, отдал необходимые распоряжения часовому и тоже ушел в свои комнаты. Но, в то время как Генрих Наваррский спал крепчайшим сном, забыв о всех своих горестях, Пибрак нетерпеливо ворочался с боку на бок, одолеваемый тревожными мыслями. Он успокоился только под самое утро. Однако едва он стал засыпать, как в дверь постучались, и вошедший паж позвал его к королю.
   -Здравствуйте, Пибрак,- сумрачно встретил его Карл, когда капитан гвардии вошел в королевскую спальню,- знаешь ли, ведь я глаз не сомкнул всю ночь! Я думал, что моя бедная мать, быть может, томится теперь узницей лотарингских принцев, а мы-то пользуемся здесь всеми удобствами. Поэтому я решил, что если королеву Екатерину похитил действительно герцог Гиз с целью получить крепость Дьелуар, то бог с нею, с этой крепостью!
   "О, изменчивый монарх!" - подумал Пибрак.
   Между тем король продолжал:
   -Вообще, какое это бесчестье для моего царствования, что у меня во дворце незаметно похищают родную мать, а я... Король не договорил и мрачно задумался.
   -Но ведь это бесчестье легко смыть, ваше величество,ответил Пибрак,- стоит только объявить войну лотарингским принцам...
   -Это невозможно! - ответил король.- Ведь у меня нет других союзников, кроме них. Я окружен гугенотами, еретиками, а лотарднгские принцы - твердая опора католицизма. Неужели мне собственноручно разрушить эту опору? Кстати, что ты сделал с этим... как его... ну, словом, агентом герцога Гиза, которого ты вчера приводил ко мне?
   -С Лашенеем? Согласно приказанию вашего величества я запер его в При-Дье.
   -Ну, так его надо отпустить... Распорядись сейчас же, и, кстати, пошли ко мне наваррского короля. Пибрак отправился к Генриху и, разбудив его, сказал:
   -Государь, все-таки напрасно вы не скрылись в Наварру. Король только что объяснил мне, что лотарингские принцы - его вернейшие союзники и опора католицизма. Теперь король зовет вас к себе и, судя по всему, хочет говорить с вами о своей ненависти к еретикам-гугенотам!
   Генрих поспешно оделся и отправился в королевские апартаменты. В тот момент, когда он входил в переднюю, другая дверь тоже открылась, и через нее в прихожую вошел человек, которого Генрих никак не ожидал встретить здесь. Это был Рене Флорентинец, покрытый пылью и кровью.
   Х
   Мы уже знаем, каким присутствием духа, находчивостью и способностью к притворству обладал Генрих Наваррский, а потому не будем удивляться, если увидев Рене, наваррский король с удивлением воскликнул:
   -Боже мой, господин Рене, в каком вы виде!
   Если Генрих не ожидал встретить здесь Рене, то и Рене не ожидал встретить Генриха; более того, присутствие наваррского короля в прихожей короля Карла казалось ему совершенно необъяснимым, странным, невозможным после всего того, что только произошло. Поэтому он с трудом смог выговорить:
   -Как?.. Вы здесь, ваше величество?
   -Где же мне быть, как не здесь? - флегматично ответил Генрих.
   -Но... я не знаю...- пролепетал Флорентинец, теряясь все больше в догадках.
   -Да и вообще с вами что-то неладное! - продолжал Генрих.Вы говорите несуразные вещи, а про вид и говорить нечего.
   -Мне пришлось выдержать ожесточенный бой.
   -Вот как? Верно, вы хотели по привычке ткнуть когонибудь сзади, а это было замечено и вас отделали как следует? Эх, милейший господин Рене, пора бы вам оставить свою манеру! и с этими словами Генрих, отдернув портьеру, спокойно вошел к королю.
   Здесь он с первых же слов стал жаловаться королю, что Маргарита жестоко поступила с ним, покинув его из-за пустой шалости. Король, бывший в отвратительном настроении духа, стал иронизировать над супружеским несчастьем зятя и уверять, что на Маргариту вообще никогда нельзя было положиться, потому что еще до брака...
   Не успел король кинуть эти ядовитые слова, заставившие Генриха вспыхнуть, как в комнату вошел Пибрак. Бросив украдкой многозначительный взгляд на Генриха, он доложил:
   -Ваше величество, Рене Флорентинец просит быть допущенным к вашему величеству. Он в ужасном виде, но уверяет, что явился с поручением от королевы-матери.
   -Впустить его! - крикнул король, радуясь, что наконец- то он может узнать что-либо об исчезновении матери.
   Рене, войдя, поклонился чуть ли не до земли. Король сказал ему:
   -У тебя письмо? Дай его!
   -Ее величество дала мне словесное поручение к вашему величеству,- ответил Рене.
   -Это почему? Что она писать разучилась, что ли?
   -Ее величество опасно ранена... . - Ранена? Кем?
   -Наглыми похитителями, государь!
   Карл вскрикнул и вскочил со стула. Генрих и Пибрак тоже вскрикнули, и на этот раз совершенно искренне: они ничего не знали о покушении Гектора, который почему-то не сказал о нем никому ни слова.
   -Ранена? - с рычанием в голосе повторил король Карл. Негодяи! Они осмелились!.. Да я прикажу сжечь дотла все Нанси вместе с герцогом Гизом!
   -Простите, ваше величество, но герцог Гиз совершенно не при чем в этом деле.
   -Так кто же осмелился?
   -Четыре неизвестных замаскированных всадника похитили королеву-мать; двое из них бежали после сражения, когда я напал на них с рейтарами, причем один из бежавших нанес королеве опасную рану. Двое других взяты нами в плен и связаны.
   -Кто это такие?
   -Два гасконца: одного зовут Лагир, другого - граф Амориде Ноэ.
   Последнее имя опять вызвало крик у короля, Генриха и Пибрака.
   Последние двое негодующе запротестовали:
   -Это неправда! Этого не может быть!
   -Но ведь граф де Ноэ - ваш друг! - с угрозой сказал король Карл, обращаясь к Генриху.
   -Ваше величество,- ответил тот,- разве можно верить таком; человеку, как Рене? Я не допускаю мысли, чтобы мой друг Ноэ решился на подобную дерзость. Да и к чему ему это? Поэтому мне кажется существенно необходимым сначала узнать все подробно из уст ее величества, а потом уже составлять себе окончательное мнение.
   -Вы правы! - сухо сказал король Карл.- Где ее величество? - опросил он у Рене.
   -Ее величество, изнемогая от полученной раны, была принуждена остановиться вблизи Парижа, в маленьком домике, расположенном в Медонском лесу... Ее величество заклинает его величество сейчас же отправиться к ней.
   -И я поеду, клянусь небом! - крикнул король, а затем, обращаясь к Пибраку, сказал: - Оседлать мою лошадь и собрать гвардию! Скорее, Пибрак, я хочу выехать сейчас же. А вы,обратился он к Генриху Наваррскому,- вы последуете за мною, и там, на месте, мы разберемся, где правда, где ложь... Но берегитесь! Виновным нечего ждать пощады от меня!
   -Мое искреннейшее желание, чтобы виновные в этом преступлении понесли должное возмездие! - ответил Генрих.
   -Там увидим! - мрачно сказал король Карл, нетерпеливо расхаживая по комнате.
   В скором времени он уже мчался по дороге в Медон, не подозревая даже, что едет к герцогу Гизу, так как медонский домик, о котором говорил Рене, был известным уже читателю местопребыванием герцогини Монпансье.
   XI
   Когда Генрих Наваррский и Гектор бросились бежать с поля сражения, герцог Гиз яростно кинулся вдогонку за ними. Но Генрих хорошо знал эти края и, быстро свернув на малозаметную лепную тропинку, вместе с Гектором скрылся по ней. Между тем геэцог со своими людьми направился по ложному следу, и потоку погоня не имела никакого успеха.
   В то время как Гиз преследовал беглецов, Рене кинулся к экипажу и отдернул завесу. В этот момент луна выплыла из-за тучи, кинула в экипаж один из своих лучей, и перед глазами Рене предстала окровавленная, недвижимая королева Екатерина. Рене отчаянно зарычал и крикнул рейтаров, оставленных для охраны пленных. С их помощью он вынес королеву и, положив на траву, принялся осматривать рану. Хотя кровь лилась ручьем, рана была неопасна, и Рене понял, что беспамятство королевы следует отнести лишь за счет пережитых ею волнений.
   Действительно, вскоре Екатерина Медичи застонала и открыла глаза. Увидав Рене, она с облегчением перевела дух и сказала:
   -Это ты, милый Рене? Где же они?
   -Кто "они", государыня?
   -Похитители...
   -Двое спаслись бегством, а двое захвачены живыми.
   -Кто это такие?
   -Одного из них зовут граф Амори де Ноэ!
   Глаза королевы зажглись огнем мрачного торжества.
   -Теперь я все понимаю,- сказала она,- теперь я знаю, кто дерзнул поднять на меня руку! Ну берегись же, Генрих!.. теперь мы сведем с тобою счеты!
   Тем временем Лагир и Ноэ лежали связанными на траве и разговаривали между собой по-беарнски.
   -Да, милый Ноэ, мы с тобой пропали,- сказал Лагир,- но зато король спасся.
   -Спасся ли? - печально ответил Ноэ.- Я очень боюсь, что его погубит благородство и что ради попытки спасти нас, он вернется в Лувр, а не скроется на родину.
   -Во всяком случае, если ему удастся скрыться от преследователей, то ведь никто не может доказать, что одним из скрывшихся был именно он.
   -По крайней мере я и под пыткой буду утверждать, что его среди нас не было.
   -Я тоже... Лишь бы он сам не признался! Пленные помолчали; затем Ноэ сказал:
   -Нас, конечно, будут допрашивать, так ты предоставь говорить мне, а я уж сочиню какую-нибудь сказочку.
   -Ладно! - согласился Лагир.
   Вскоре их взвалили на лошадей, и кортеж двинулся обратно к Парижу. Через сутки они уже въезжали в Медонский лес.
   В домике они не застали никого, кроме пажа Амори, так как сама герцогиня Монпансье была в Париже. Герцог Гиз проводил королеву-мать в комнату своей сестры, и тут Рене принялся перевязывать раненую. Между тем сам герцог отправился к своим людям, чтобы приказать запереть пленных в какое-нибудь верное место. Это было поручено Гастону де Люкс и Льву д'Арнембургу, причем последний с особенным рвением взялся за исполнение этой приятной для него обязанности: ведь у него были еще не погашенные счеты с Лагиром.
   -Господа! - насмешливо сказал он, вводя пленников в тесный погреб.- Здесь, быть может, и не очень уютно - в Лувре у вас были комнаты получше, но что же делать? У нас нет лучшего помещения для таких почетных гостей, как вы.
   Ноэ хотел оборвать люксембуржца, но Лагир остановил его,сказав:
   -Оставь, милый мой! Ведь этот субъект просто ревнует. Он знает, что я имел здесь когда-то более удобное помещение.
   Арнембург вышел, с силой захлопнув дверь, после чего приставил к выходу из погреба двух рейтаров.
   -Теперь мы можем поговорить,- сказал товарищу Лагир.Знаешь ли ты, где мы находимся? Неужели нет? Да ведь мы в медонском домике герцогини Монпансье!
   -А, так это здесь она удостоила тебя...
   -Вот-вот!
   -Ну, так она, наверное, сделает что-нибудь для тебя!
   -Я тоже так думаю. Например, она пришлет нам отравленную еду, чтобы я не проговорился о своем знакомстве с нею.
   -Не думаю, чтобы она сделала это. Да наконец, если даже и так, то не все ли равно, как умирать? Лишь бы не от голода. А ведь мы уже давно не ели, друг Лагир.
   -Ты прав, и я сам голоден как волк!
   Сказав это, Лагир кое-как подобрался к двери и принялся стучать в нее.
   На этот стук к двери подошел один из рейтаров, и заключенные передали ему о своем желании.
   Прошло около получаса. Наконец заскрипел ключ, дверь открылась, и на пороге показался паж Амори, сопровождаемый рейтаром.
   -Ба, да ведь это вы, мой юный друг! - сказал Лагир.
   -Я самый,- весело ответил паж.- Что вы наделали, господин Лагир?
   -Я замешался в политику, милый мой!
   -О, это очень плохо для вас! Ведь это хуже, чем убивать и грабить...
   -Вы просто пугаете меня, господин Амори! - ответил Лагир улыбаясь.
   -Я принес вам еду, которую посылает вам герцог с собственного стола, ну, а так как я узнал, что одним из заключенных являетесь вы, господин Лагир, то я прихватил и парочку бутылок старого вина.
   -Вы - воплощенная любезность, господин Амори. Но как же нам есть, если у нас связаны руки?
   -А вот мы их сейчас развяжем! - и с этими словами паж, достав кинжал, разрезал путы, связывавшие руки Лагиру и Ноэ.
   -Вы - истинное Провидение!
   -Я просто по христианскому учению воздаю добром за зло. Еще недавно вы сыграли со мной злую шутку, но я не злопамятен.
   -Докажите это и поужинайте с нами!
   -Охотно!
   Амори принялся распаковывать принесенную корзину и достал оттуда кусок дичи, паштеты и много другой снеди, равно как две бутылки старого вина. Увидев всю эту благодать, Ноэ сказал:
   -Право, я готов выпить за здоровье герцога!
   -Ну, и за здоровье хозяйки этого дома тоже! - сказал паж, бросая лукавый взор на Лагира.- Герцогини в данное время нет дома; но, как только она приедет, я не премину сообщить ей о постигшей вас злой судьбе.
   Паж и оба узника сытно поужинали, а затем Амори ушел, забыв, к слову сказать, свой кинжал. Однако пленники не обратили на это внимания; стоило ли делать какие-нибудь попытки к бегству, когда было видно по всему, что всякие попытки окажутся бесполезными? Да и чем помог бы один кинжал? К тому же усталость давала себя знать, и вскоре наши узники мирно храпели на своем неудобном ложе.
   Прошла значительная часть ночи. Вдруг шум в замке разбудил Лагира. Пленник вскочил, и сейчас же его ослепил свет, хлынувший из открытой двери. Перед ним была герцогиня Монпансье в сопровождении Льва д'Арнембурга.
   Герцогиня только что вернулась из Парижа, где от Гертруды, прибежавшей к ней, узнала, что Лашеней арестован. Герцогиня была очень взволнована этим известием, а когда, примчавшись в медонский домик, узнала от Амори, что Лагир привезен связанным, почувствовала такой укол в сердце, перед которым совершенно отступили все политические тревоги. Она поняла, что, несмотря ни на что, страстно любит Лагира и не может дать ему погибнуть. Но как спасти его? Ведь Амори сказал ей, что Лев сам сторожит пленников и поклялся не снимать вооружения до тех пор, пока они не сложат голов на плахе!
   Герцогиня в отчаянии ломала руки, но видела, что помимо Арнембурга освободить Лагира невозможно. Конечно, будь этим узником кто-нибудь другой, Лев охотно исполнил бы требование герцогини и выпустил бы пленного; но здесь помимо всяких других соображений фигурировали еще ревность, ненависть, несведенные счеты... Хватит ли обаяния и власти ее герцогини - на то, чтобы заставить влюбленного люксембуржца пойти наперекор чувству долга и личной склонности?
   Однако медлить было нельзя, и, раз под рукой не было другого средства, следовало попытаться использовать то, которое имелось. Анна Лотарингская велела позвать к себе Льва д'Арнембурга и неожиданно спросила:
   -Лев, кому вы служите?
   -Но... его высочеству герцогу Гизу,- ответил юноша, удивленный странным вопросом.
   -У вас плохая память, сир д'Арнембург! - холодно ответила Анна.- Вы служите только мне одной; другие же лица, в том числе и брат Генрих, распоряжаются вами лишь тогда, когда я хочу этого. Однако по существу вы служите только мне, запомните это.
   -Разве между вашими высочествами произошел разрыв? испуганно спросил Лев.
   -Не говорите глупостей. Лев, и не задавайте ненужных вопросов! Никакого разрыва между нами не произошло, а просто o хочу напомнить вам о том, что вы клялись мне бе:условным повиновением. Я хочу подвергнуть испытанию вашу преданность.
   -О, герцогиня! Приказывайте только, и я...
   -Без громких слов!.. Мне нужны дела, а не слова. Итак, помните ли вы, что вы клялись мне беспрекословно повиноваться?
   -Помню и готов повторить свою клятву.
   -Отлично! В таком случае мне нужно вот что: один из узников должен быть освобожден, и вы поможете мне в этом.
   Лев смертельно побледнел и в первую минуту не мог выговорить ни слова. Наконец у него хрипло вырвалось:
   -Никогда! Лучше умереть самому...
   -Так вот каковы ваши клятвы преданности, вот каковы ваши уверения в любви! О, я вижу, что ошиблась в вас!
   -Герцогиня! - стоном вырвалось у пылкого люксембуржца.Но подумайте сами, чего вы требуете от меня!
   -Я требую от вас только того, в чем вы добровольно клялись мне, а именно - повиновения. Если же вам и трудно сделат1 то, что я хочу, то ведь я и искала таких преданных друзей, которые готовы все сделать для меня. Но на что мне друг, способный только на легкое, а не на трудное? Нет, вы не любите и никогда не любили меня!
   Бледное лицо д'Арнембурга посерело, затем налилось кровью, а после того вновь побледнело. Наконец молодой человек глухо сказал:
   -Хорошо, я готов даже и на это... Приказывайте, герцогиня!
   -Но помните, я требую, чтобы вы исполнили все, что я захочу. Если же вы и впредь намерены капризничать, словно упрямый ребенок, то лучше не будем начинать.
   -Приказывайте, герцогиня! - повторил юноша.- Раз все мое сердце принадлежит вам, не все ли равно, истечет ли оно кровью по вашему желанию или нет?
   -В таком случае, милый Лев, отпустите часовых, возьмите факел и посветите мне! - сказала герцогиня.