— Источник Принца находится далеко отсюда?
— О, нет. Это в ста шагах отсюда, мсье, — ответила девушка.
— В ста шагах отсюда?
Девушка показала на дуб, который рос около двери трактира.
— С этого холма, — где растет дуб, вы его увидите.
— Покажи мне его, дитя мое!
Девушка поднялась на холм, где рос огромный дуб, современник Франциска I, переживший уже двенадцать поколений деревьев, окружающих его.
— Видите вон там, в свете луны, блестит полоска воды, словно покрытая серебром? Это и есть источник Принца!
— Спасибо, дитя мое! — сказал молодой человек.
— Не за что, мсье!
— Нет, и вот тебе награда за труды! — с этими словами Луи Шолле, которого счастье делало щедрым, достал из своего кошелька, набитого деньгами, золотую монетку.
Но в этот момент кошелек выскользнул у него из рук и упал на землю, и часть монет, которые в нем были, рассыпались в разные стороны.
— Ну вот, — сказал Шолле, — кажется, я уронил кошелек!
— Подождите, — сказала Бабет, — нужно посветить, вовсе не нужно сажать здесь золотое дерево, мсье Шолле, оно не даст плодов!
— О! — прошептал Бернар, который услышал звук падающего кошелька из своего укрытия. — Это правда!
В этот момент Бабет вернулась со свечой и, опустив ее на землю, осветила кучу монет, рассыпавшуюся по песку, и полураскрытый кошелек, где, судя по всему, было в два раза больше денег, чем на земле.
Шолле опустился на одно колено и принялся собирать рассыпавшиеся деньги. Если бы он не был так занят этим делом, то мог бы заметить, как Матье вытянул голову и посмотрел на золото горящими от зависти глазами.
— О, золото! — прошептал он. — Как подумаешь, что есть люди, у которых столько золота, в то время как у других…
Шолле шевельнулся, и Матье спрятал голову в шалаш, подобно тому, как черепаха прячет голову в свой панцирь.
Закончив собирать свой золотой урожай, Луи отделил от него монету в двадцать франков и протянул ее Бабет.
— Спасибо, дитя мое, это тебе за труды!
— Двадцать франков?! — радостно вскричала девушка. — Но вы ошиблись, это очень много для меня!
— Это для твоего приданого!
В это время послышался бой часов на деревенской площади.
— Сколько сейчас времени? — спросил Парижанин.
— Девять часов, — ответила девушка.
— Прекрасно, а то я боялся опоздать!
И, прижав руку к груди, чтобы убедиться, что кошелек надежно спрятан в нагрудном кармане пиджака, он расправил образовавшуюся на груди складку. Затем, прислонившись на минуту к дубу, он пристальным взглядом оглядел местность и, спустившись в маленькую долину, где протекал источник, исчез в темноте.
— В добрый час! — прошептала девушка, рассматривая золотую монету в свете свечи. — Дай Бог счастья тому, кто богат и щедр!
И она вернулась в трактир.
Так как было уже поздно и новых посетителей не предвиделось, она закрыла ставни на окнах и заперла входную дверь на двойной засов.
Все стихло.
Бернар остался один в темноте, вернее, он думал, что он один, потому что больше не думал о Матье. Он оперся плечом о бук, за которым прятался. Брови у него были нахмурены, одной рукой он схватился за сердце, другая лежала на прикладе ружья. Матье наблюдал за ним из отверстия, которое проделал среди веток шалаша.
Бернар стоят безмолвно и неподвижно, словно превратился в статую.
Наконец, он, казалось, вернулся к жизни и, оглядевшись вокруг, тихонько позвал:
— Матье! Матье!
Бродяга воздержался от того, чтобы ответить ему. Волнение, звучащее в голосе Бёрнара, ясно показывало ему, какая ему угрожает опасность, и он усилил свое наблюдение.
— А, — сказал Бернар, — он уехал, испугавшись того, что здесь может произойти. Что же, если Катрин придет на это свидание, то он окажется прав!
И, выйдя из своего укрытия, он сделал несколько шагов в том направлении, куда пошел его соперник, но тут же остановился.
— Может быть, конечно, этот молодой человек влюблен вовсе не в Катрин. Кто может поручиться, что Матье не ошибся, что он не назначил свидание другой девушке из Вилльер-Эллона, Корси или Лонгпона? Посмотрим… я здесь для того, чтобы это увидеть! — Ноги у него подкашивались, и он прошептал: — Мужайся, Бернар! Лучше узнать, в чем дело, чем мучиться в сомнениях. О, Катрин! — продолжав он, в свою очередь подходя к дубу, — если ты мне солгала, если я обманут, я больше ничему, ничему на свете не поверю! Боже мой, я ее любил так глубоко, так пламенно и искренне, я бы отдал за нее жизнь, если бы она меня об этом попросила! — Он посмотрел вокруг себя и со скрытой угрозой в голосе добавил: — К счастью, все ушли, и огни погашены. И если здесь что-нибудь произойдет, то это будут знать лишь ночь, они и я!
Говоря это, он, крадучись, как волк, пробирающийся к овчарне, подходил к дубу, прячась в тени его ветвей. Добравшись туда, он вздохнул.
Парижанин был один и ждал, опираясь на ружье, как охотник в засаде. Бернар затаил дыхание, пристально следя за каждым движением своего соперника.
— Прекрасно, — сказал он, обводя глазами все вокруг. — Та, которую он ждет, должна прийти, как мне кажется, со стороны дороги, ведущей в Суассон? А если я выйду ей навстречу, чтобы ей стало стыдно? Нет, не нужно, ведь она будет лгать!
Вдруг, услышав какой-то шум, он повернул голову в противоположную сторону.
— Там какой-то шум… да нет, это лошадь в нетерпении бьет копытами… Если это так, — равнодушно прибавил он, — то какое мне дело до того, что это за шум? Нет, я должен смотреть и слушать совсем другой шум и совсем в противоположной стороне! Боже мой! Я вижу какую-то тень за деревьями… но нет! — И Бернар напряженно уставился в темноту. — Да, — сказал он таким глухим голосом, что, казалось, будто он исходит из самой глубины его сердца, — это женщина! Она останавливается… нет, она продолжает идти… она проходит через поляну… Теперь я могу увидеть!
И он издал звук, похожий на рычание:
— О! Это Катрин! Он ее увидел! Он встает! Нет, он к ней не подойдет! — с этими словами Бернар опустился на одно колено и, медленно подняв ружье, прошептал: — Катрин! Катрин! Пусть кровь, которую я пролью, будет на твоей совести!
Трижды молодой человек приставлял приклад ружья к своему плечу, трижды его рука тянулась к спусковому крючку, но каждый раз он останавливался.
Наконец, весь в поту, задыхаясь, он отбросил ружье и прошептал:
— Нет! Я не убийца! Я — Бернар Ватрен, а это значит, что я — честный человек! Боже милосердный, помоги мне! — И сломя голову, он бросился в лес, даже не зная, куда он бежит.
Снова воцарилась тишина.
Демон, толкающий Матье к осуществлению его замысла, мог видеть, как тот выбрался из шалаша и, затаив дыхание, пополз к подножию дуба, в свою очередь посмотрев в сторону источника Принца. Протянув руку к ружью, которое оставил Бернар, он прошептал:
— Ну, тем хуже для него! Зачем у него столько золота? Вор берет то, что плохо лежит!
И он в свою очередь прицелился в Парижанина. Вспышка молнии пронзила ночь. Раздался выстрел, и Луи Шолле упал, издав громкий крик.
В ответ послышался другой крик. Это была Катрин, которая в изумлении остановилась, увидев Парижанина вместо своего возлюбленного, а сейчас в ужасе убегала, увидев, как соперник Бернара упал замертво.
Глава VII. У дядюшки Ватрена
Глава VIII. Взгляд честного человека
— О, нет. Это в ста шагах отсюда, мсье, — ответила девушка.
— В ста шагах отсюда?
Девушка показала на дуб, который рос около двери трактира.
— С этого холма, — где растет дуб, вы его увидите.
— Покажи мне его, дитя мое!
Девушка поднялась на холм, где рос огромный дуб, современник Франциска I, переживший уже двенадцать поколений деревьев, окружающих его.
— Видите вон там, в свете луны, блестит полоска воды, словно покрытая серебром? Это и есть источник Принца!
— Спасибо, дитя мое! — сказал молодой человек.
— Не за что, мсье!
— Нет, и вот тебе награда за труды! — с этими словами Луи Шолле, которого счастье делало щедрым, достал из своего кошелька, набитого деньгами, золотую монетку.
Но в этот момент кошелек выскользнул у него из рук и упал на землю, и часть монет, которые в нем были, рассыпались в разные стороны.
— Ну вот, — сказал Шолле, — кажется, я уронил кошелек!
— Подождите, — сказала Бабет, — нужно посветить, вовсе не нужно сажать здесь золотое дерево, мсье Шолле, оно не даст плодов!
— О! — прошептал Бернар, который услышал звук падающего кошелька из своего укрытия. — Это правда!
В этот момент Бабет вернулась со свечой и, опустив ее на землю, осветила кучу монет, рассыпавшуюся по песку, и полураскрытый кошелек, где, судя по всему, было в два раза больше денег, чем на земле.
Шолле опустился на одно колено и принялся собирать рассыпавшиеся деньги. Если бы он не был так занят этим делом, то мог бы заметить, как Матье вытянул голову и посмотрел на золото горящими от зависти глазами.
— О, золото! — прошептал он. — Как подумаешь, что есть люди, у которых столько золота, в то время как у других…
Шолле шевельнулся, и Матье спрятал голову в шалаш, подобно тому, как черепаха прячет голову в свой панцирь.
Закончив собирать свой золотой урожай, Луи отделил от него монету в двадцать франков и протянул ее Бабет.
— Спасибо, дитя мое, это тебе за труды!
— Двадцать франков?! — радостно вскричала девушка. — Но вы ошиблись, это очень много для меня!
— Это для твоего приданого!
В это время послышался бой часов на деревенской площади.
— Сколько сейчас времени? — спросил Парижанин.
— Девять часов, — ответила девушка.
— Прекрасно, а то я боялся опоздать!
И, прижав руку к груди, чтобы убедиться, что кошелек надежно спрятан в нагрудном кармане пиджака, он расправил образовавшуюся на груди складку. Затем, прислонившись на минуту к дубу, он пристальным взглядом оглядел местность и, спустившись в маленькую долину, где протекал источник, исчез в темноте.
— В добрый час! — прошептала девушка, рассматривая золотую монету в свете свечи. — Дай Бог счастья тому, кто богат и щедр!
И она вернулась в трактир.
Так как было уже поздно и новых посетителей не предвиделось, она закрыла ставни на окнах и заперла входную дверь на двойной засов.
Все стихло.
Бернар остался один в темноте, вернее, он думал, что он один, потому что больше не думал о Матье. Он оперся плечом о бук, за которым прятался. Брови у него были нахмурены, одной рукой он схватился за сердце, другая лежала на прикладе ружья. Матье наблюдал за ним из отверстия, которое проделал среди веток шалаша.
Бернар стоят безмолвно и неподвижно, словно превратился в статую.
Наконец, он, казалось, вернулся к жизни и, оглядевшись вокруг, тихонько позвал:
— Матье! Матье!
Бродяга воздержался от того, чтобы ответить ему. Волнение, звучащее в голосе Бёрнара, ясно показывало ему, какая ему угрожает опасность, и он усилил свое наблюдение.
— А, — сказал Бернар, — он уехал, испугавшись того, что здесь может произойти. Что же, если Катрин придет на это свидание, то он окажется прав!
И, выйдя из своего укрытия, он сделал несколько шагов в том направлении, куда пошел его соперник, но тут же остановился.
— Может быть, конечно, этот молодой человек влюблен вовсе не в Катрин. Кто может поручиться, что Матье не ошибся, что он не назначил свидание другой девушке из Вилльер-Эллона, Корси или Лонгпона? Посмотрим… я здесь для того, чтобы это увидеть! — Ноги у него подкашивались, и он прошептал: — Мужайся, Бернар! Лучше узнать, в чем дело, чем мучиться в сомнениях. О, Катрин! — продолжав он, в свою очередь подходя к дубу, — если ты мне солгала, если я обманут, я больше ничему, ничему на свете не поверю! Боже мой, я ее любил так глубоко, так пламенно и искренне, я бы отдал за нее жизнь, если бы она меня об этом попросила! — Он посмотрел вокруг себя и со скрытой угрозой в голосе добавил: — К счастью, все ушли, и огни погашены. И если здесь что-нибудь произойдет, то это будут знать лишь ночь, они и я!
Говоря это, он, крадучись, как волк, пробирающийся к овчарне, подходил к дубу, прячась в тени его ветвей. Добравшись туда, он вздохнул.
Парижанин был один и ждал, опираясь на ружье, как охотник в засаде. Бернар затаил дыхание, пристально следя за каждым движением своего соперника.
— Прекрасно, — сказал он, обводя глазами все вокруг. — Та, которую он ждет, должна прийти, как мне кажется, со стороны дороги, ведущей в Суассон? А если я выйду ей навстречу, чтобы ей стало стыдно? Нет, не нужно, ведь она будет лгать!
Вдруг, услышав какой-то шум, он повернул голову в противоположную сторону.
— Там какой-то шум… да нет, это лошадь в нетерпении бьет копытами… Если это так, — равнодушно прибавил он, — то какое мне дело до того, что это за шум? Нет, я должен смотреть и слушать совсем другой шум и совсем в противоположной стороне! Боже мой! Я вижу какую-то тень за деревьями… но нет! — И Бернар напряженно уставился в темноту. — Да, — сказал он таким глухим голосом, что, казалось, будто он исходит из самой глубины его сердца, — это женщина! Она останавливается… нет, она продолжает идти… она проходит через поляну… Теперь я могу увидеть!
И он издал звук, похожий на рычание:
— О! Это Катрин! Он ее увидел! Он встает! Нет, он к ней не подойдет! — с этими словами Бернар опустился на одно колено и, медленно подняв ружье, прошептал: — Катрин! Катрин! Пусть кровь, которую я пролью, будет на твоей совести!
Трижды молодой человек приставлял приклад ружья к своему плечу, трижды его рука тянулась к спусковому крючку, но каждый раз он останавливался.
Наконец, весь в поту, задыхаясь, он отбросил ружье и прошептал:
— Нет! Я не убийца! Я — Бернар Ватрен, а это значит, что я — честный человек! Боже милосердный, помоги мне! — И сломя голову, он бросился в лес, даже не зная, куда он бежит.
Снова воцарилась тишина.
Демон, толкающий Матье к осуществлению его замысла, мог видеть, как тот выбрался из шалаша и, затаив дыхание, пополз к подножию дуба, в свою очередь посмотрев в сторону источника Принца. Протянув руку к ружью, которое оставил Бернар, он прошептал:
— Ну, тем хуже для него! Зачем у него столько золота? Вор берет то, что плохо лежит!
И он в свою очередь прицелился в Парижанина. Вспышка молнии пронзила ночь. Раздался выстрел, и Луи Шолле упал, издав громкий крик.
В ответ послышался другой крик. Это была Катрин, которая в изумлении остановилась, увидев Парижанина вместо своего возлюбленного, а сейчас в ужасе убегала, увидев, как соперник Бернара упал замертво.
Глава VII. У дядюшки Ватрена
В то время как около источника Принца разыгрывалась ночная драма, ужин, который должен был открыть мэру кулинарные способности матушки Ватрен, подходил к концу, омраченный отсутствием Бернара.
Стенные часы пробили половину девятого. Аббат Грегуар уже два или три раза поднимался из-за стола, собираясь уходить, но не таков был дядюшка Ватрен, чтобы так просто отпускать своих гостей.
— О, нет, нет, господин аббат, — говорил он, — не раньше, чем вы произнесете последний тост!
— Но, — сказала мать, волнуясь и не теряя из виду, что место Бернара оставалось пустым, — Катрин и Франсуа должны были быть здесь!
Она не осмеливалась сказать о Бернаре, хотя все время думала только о нем.
— Но где же они могут быть? — спросил Ватрен. — Они только что здесь были!
— Да, но они вышли один за другим, а чокаться в конце ужина в отсутствие тех, кто был в начале, приносит несчастье!
— Но Катрин не могла уйти далеко, она где-то здесь. Позови ее, жена!
Матушка Ватрен покачала головой.
— Я уже звала ее, — произнесла она, — но она не ответила!
— Она ушла десять минут назад, — сказал аббат.
— А ты смотрела в ее комнате? — спросил Ватрен.
— Да, но ее там нет.
— А Франсуа?
— О, что касается Франсуа, — сказал мэр, — то мы знаем, где его найти, потому что он пошел запрягать лошадей!
— Мсье Гийом, — сказал аббат, мы будем надеяться, что Бог простит нас за то, что мы произнесем тост в отсутствие тех, кто покинул наш стол; ведь уже поздно и я должен возвращаться домой!
— Жена, — сказал Ватрен, — налей еще вина мсье мэру, и давайте послушаем нашего дорогого аббата!
Аббат поднял стакан, наполненный на одну треть и своим нежным и тихим голосом, которым он разговаривал с Богом и бедняками, сказал:
— За мир в этом доме! — сказал он. — За союз отца и матери, мужа и жены, без которого невозможно счастье детей!
— Браво, аббат! — воскликнул мэр.
— Спасибо, мсье! — сказал дядюшка Гийом. — И дай Бог, что бы сердце, которое вы хотите тронуть, не осталось равнодушным к вашим словам!
И он бросил взгляд на Марианну, чтобы дать ей понять, что это было сказано в ее адрес.
— А теперь, мой дорогой Гийом, — сказал аббат, — я надеюсь, что вы позволите мне сходить взять мое пальто, шляпу и трость, и я попрошу господина мэра проводить меня в город, скоро пробьет девять часов!
— О, идите, дорогой аббат, — сказал мэр, — а я тем временем должен кое-что сказать дядюшке Ватрену, прежде чем уехать!
— Пойдемте, господин аббат, — сказала Марианна, погруженная в глубокие размышления тостом достойного священника. — Мне кажется, что ваши вещи в соседней комнате!
— Я следую за вами, мадам Ватрен, — ответил аббат и вышел вслед за ней.
В этот момент пробило девять часов.
Гийом и мэр остались вдвоем. Несколько минут они молчали. Каждый предоставлял другому возможность заговорить первым. Наконец, Гийом решился.
— Ну, мсье мэр, — сказал он, — поведайте мне ваш рецепт, как стать миллионером!
— Прежде всего, дорогой мсье Гийом, вашу руку в знак дружбы!
— О, с удовольствием!
И, стоя по разные стороны стола, мужчины протянули друг другу руки над остатками того знаменитого торта, о котором так волновалась матушка Ватрен.
— Ну, а теперь, — сказал Гийом, — я слушаю ваше предложение.
Мэр откашлялся.
— Вы получаете 750 ливров в год, не так ли?
— И еще пособие в 150 ливров, всего — 900 ливров.
— Вам, вероятно, потребуется девять лет, чтобы заработать девять тысяч франков?
— Вы считаете, как Архимед, мсье Рэзэн!
— Со своей стороны, дядюшка Гийом, — продолжал мэр, — я предлагаю вам заработать эту сумму за триста шестьдесят пять дней!
— Ну, давайте посмотрим, в чем дело! — сказал дядюшка Гийом, ставя локти на стол и подпирая голову руками.
Мэр хитро улыбнулся.
— Речь идет о том, дядюшка Гийом, чтобы, проходя мимо некоторых деревьев в лесу, вы иногда закрывали глаза на то, что они не всегда принадлежат моей партии. Это совершенно не трудно сделать, поверьте мне! — И чтобы показать, что это действительно очень легко, честный торговец последовательно закрыл оба глаза.
— Понятно! — сказал Гийом, пристально посмотрев на него. — Так вот какое средство вы мне предлагаете!
— Мне кажется, оно стоит всех других! — возразил мэр.
— И за это вы мне дадите девять тысяч франков?
— Четыре тысячи пятьсот франков за правый глаз и четыре тысячи пятьсот франков за левый, всего девять тысяч франков!
— А в это время вы… — И Гийом сделал жест, как будто он рубит дерево. — А в это время я… — отозвался мэр, делая такой же жест.
— А в это время вы обворовываете герцога Орлеанского!
— О, обворовывать — это слишком сильно сказано! В лесу столько деревьев, что никто уже и не пытается их сосчитать!
— Да, — сказал Гийом с почти угрожающей торжественностью, — но тот, кто знает количество деревьев и количество листьев и кто видит и слышит все вокруг, знает, хотя мы здесь и одни, что вы предлагаете мне совершить подлость!
— Мсье Гийом! — воскликнул мэр, повышая голос и сверкнув глазами.
Но Гийом не слушал его. Он встал, одной рукой опираясь на стол, а другой указывая своему собеседнику на окно.
— Вы видите это окно? — спросил он.
— Да, и что же? — спросил мэр, бледнея одновременно от страха и от гнева.
— Если бы этот дом не был моим, — продолжал Гийом, — если бы мы только что не ужинали за этим столом, то вы бы уже давно вылетели в это окно!
— Мсье Гийом!
— Подождите! — остановил его старый лесничий, стараясь сохранить спокойствие.
— Что еще?
— Вы видите порог этой двери?
— Да.
— Чем скорее вы окажетесь с той стороны этой двери, тем будет лучше для вас!
— Мсье Гийом!
— Но прежде чем переступить этот порог в последний раз, попрощайтесь со всеми!
— Мсье!
— Тсс! Сюда идут, и совершенно не нужно, чтобы знали, что я принимал в своем доме негодяя!
И, повернувшись спиной к мэру, Гийом принялся насвистывать свой любимый охотничий мотив, уже известный нашим читателям, который он обычно хранил для особых случаев.
В этот момент вошли те, кому Гийом не хотел говорить, что торговец лесом оказался мерзавцем. Это были аббат Грегуар и матушка Ватрен.
— Вот и я, господин мэр, — сказал аббат, поискав мэра своими близорукими глазами.
— Вы готовы? — Он уже настолько готов, — сказал Гийом, — что ждет вас с той стороны двери! — и с этими словами указал на мэра, который, следуя его совету, уже вышел на крыльцо.
Аббат ничего не заметил и не понял из того, что произошло; он не слышал, что разговор был напряженным.
— До свидания, мсье аббат. К вашим услугам, мсье мэр! — повторяла Марианна, провожая гостей и кланяясь.
Гийом проводил их глазами и, пожав плечами, повернулся спиной к двери. Достав из кармана трубку, которую предварительно набил, он вставил ее между зубов и принялся высекать огонь.
— Ну что же, — прошептал он сквозь плотно сжатые зубы так, чтобы никто не мог его услышать, — вот и еще одним врагом стало больше, но неважно: либо ты честный человек, либо нет.
А если так, то что сделано, то сделано… Вот и старуха воз вращается. Ни слова, Гийом! — И, раскурив свою трубку, он начал выпускать колечки дыма, что было у него признаком затаенного гнева, омрачавшего его душу и отражавшегося у него на лице.
Матушке Ватрен достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что с ее мужем произошло что-то необычное.
Она прошла несколько раз мимо него, но не добилась ничего, кроме все более и более увеличивающихся клубов дыма.
Наконец, она решилась первой нарушить молчание.
— Ну, так что? — спросила она. — Что? — переспросил Гийом с поистине пифагорейской лаконичностью.
На какое-то мгновение Марианна заколебалась.
— Что с тобой? — спросила она. — Ничего!
— Тогда почему ты молчишь?
— Потому что мне нечего сказать.
Матушка Ватрен несколько раз уходила, но снова возвращалась. Если ее мужу было нечего сказать, то это вовсе не значило, что она тоже собиралась молчать.
— Гм! — сказала она.
Ватрен не обратил никакого внимания на это «гм!».
— Старик! — сказала она.
— Что тебе? — спросил Гийом.
— Когда свадьба? — спросила матушка Ватрен.
— Какая свадьба?
— Свадьба Катрин и Бернара, конечно!
Ватрен почувствовал, что с сердца у него свалился тяжелый камень, но он даже не подал виду.
— Ага! — сказал он, подбоченившись. — Наконец-то ты образумилась!
— Ну, говори же, — продолжала Марианна, ничего не ответив на его реплику, — мне кажется, что чем раньше, тем лучше!
— Да, конечно!
— Если мы назначим на следующую неделю, как тебе кажется?
— А как же объявление о венчании?
— Можно поехать в Суассон и попросить разрешения обойтись без объявлений!
— Ну, теперь ты еще больше торопишься, чем я!
— Видишь ли, старик… — начала Марианна, — дело в том… что…
— В чем?
— Дело в том, что у меня еще никогда не было такого дня!
— Ба!
— Расстаться и умереть каждый сам по себе! И это после двадцати шести лет совместной жизни! — И она разразилась рыданиями.
— Твою руку, мать! — сказал Гийом.
— О, вот она! — от всего сердца воскликнула Марианна.
Гийом прижал добрую женщину к своей груди.
— А теперь, — сказал он, — обними меня! Ты самая лучшая женщина в мире, конечно… — он запнулся и добавил: — Конечно, когда ты этого хочешь!
Мы надеемся, что читатель не сочтет эти слова слишком суровыми. — О! — ответила она. — Я обещаю тебе, Гийом, что, начиная с сегодняшнего дня, я всегда буду хотеть того, чего ты хочешь!
— Аминь! — сказал Гийом.
В этот момент вернулся Франсуа. Взглянув на него, дядюшка Ватрен заметил, что молодой человек чем-то сильно обеспокоен, а это необычно для него.
— Эй! — сказал он, чтобы Гийом заметил его присутствие.
Услышав его голос, Гийом обернулся.
— Ну что? — спросил он. — Ты их проводил?
— А вы разве не слышали? — За окнами раздался шум отъезжающего экипажа. — Они уезжают!
Пока Гийом слушал, как замирал в отдалении топот лошадиных копыт, Франсуа пошел взять ружье, стоявшее у камина. Гийом заметил это движение.
— Куда ты идешь? — спросил он.
— Я иду… послушайте, я могу сказать, но только вам одному!
Гийом повернулся к своей жене.
— Мать, — сказал он, — хорошо бы тебе убрать со стола, — завтра будет столько дел!
— А я что делаю? — возразила она, направляясь на кухню с горой тарелок и пустой бутылкой в руках.
Дверь за ней захлопнулась.
Проводив ее взглядом и, убедившись, что она ушла, Гийом спросил:
— Что случилось?
Франсуа подошел к нему.
— Дело в том, — тихо сказал он, — что, когда я запрягал лошадь мсье мэра, я услышал выстрел!
— В каком направлении?
— Со стороны Корси, недалеко от источника Принца. — И ты думаешь, что это был какой-нибудь браконьер? — спросил дядюшка Гийом.
Франсуа покачал головой:
— Нет! — сказал он.
— Тогда, что же это могло быть?
— Дядюшка, — едва слышно прошептал Франсуа, — я узнал ружье Бернара!
— Ты в этом уверен? — с беспокойством спросил Ватрен, который никак не мог себе представить, зачем Бернару потребовалось стрелять в такой час.
— Я узнаю его из сотни других, — ответил Франсуа, — вы же знаете, что у него картонные пыжи, и звук совсем другой, чем у бумажных!
— Ружье Бернара… — медленно проговорил Гийом, все более и более волнуясь, — что бы это значило?
— Вот именно, я и сам себя об этом спрашиваю.
— Послушай! — вздрогнув, сказал Гийом. — Я слышу какой-то шум!
Франсуа прислушался.
— Похоже, что это шаги женщины, — прошептал он. — Может быть, это Катрин?
— Нет, это шаги старой женщины, — возразил Франсуа, покачав головой. — У мадемуазель Катрин более легкая походка.
Этой женщине должно быть больше сорока лет!
В этот момент шум шагов стих, и кто-то дважды постучал в дверь.
Стенные часы пробили половину девятого. Аббат Грегуар уже два или три раза поднимался из-за стола, собираясь уходить, но не таков был дядюшка Ватрен, чтобы так просто отпускать своих гостей.
— О, нет, нет, господин аббат, — говорил он, — не раньше, чем вы произнесете последний тост!
— Но, — сказала мать, волнуясь и не теряя из виду, что место Бернара оставалось пустым, — Катрин и Франсуа должны были быть здесь!
Она не осмеливалась сказать о Бернаре, хотя все время думала только о нем.
— Но где же они могут быть? — спросил Ватрен. — Они только что здесь были!
— Да, но они вышли один за другим, а чокаться в конце ужина в отсутствие тех, кто был в начале, приносит несчастье!
— Но Катрин не могла уйти далеко, она где-то здесь. Позови ее, жена!
Матушка Ватрен покачала головой.
— Я уже звала ее, — произнесла она, — но она не ответила!
— Она ушла десять минут назад, — сказал аббат.
— А ты смотрела в ее комнате? — спросил Ватрен.
— Да, но ее там нет.
— А Франсуа?
— О, что касается Франсуа, — сказал мэр, — то мы знаем, где его найти, потому что он пошел запрягать лошадей!
— Мсье Гийом, — сказал аббат, мы будем надеяться, что Бог простит нас за то, что мы произнесем тост в отсутствие тех, кто покинул наш стол; ведь уже поздно и я должен возвращаться домой!
— Жена, — сказал Ватрен, — налей еще вина мсье мэру, и давайте послушаем нашего дорогого аббата!
Аббат поднял стакан, наполненный на одну треть и своим нежным и тихим голосом, которым он разговаривал с Богом и бедняками, сказал:
— За мир в этом доме! — сказал он. — За союз отца и матери, мужа и жены, без которого невозможно счастье детей!
— Браво, аббат! — воскликнул мэр.
— Спасибо, мсье! — сказал дядюшка Гийом. — И дай Бог, что бы сердце, которое вы хотите тронуть, не осталось равнодушным к вашим словам!
И он бросил взгляд на Марианну, чтобы дать ей понять, что это было сказано в ее адрес.
— А теперь, мой дорогой Гийом, — сказал аббат, — я надеюсь, что вы позволите мне сходить взять мое пальто, шляпу и трость, и я попрошу господина мэра проводить меня в город, скоро пробьет девять часов!
— О, идите, дорогой аббат, — сказал мэр, — а я тем временем должен кое-что сказать дядюшке Ватрену, прежде чем уехать!
— Пойдемте, господин аббат, — сказала Марианна, погруженная в глубокие размышления тостом достойного священника. — Мне кажется, что ваши вещи в соседней комнате!
— Я следую за вами, мадам Ватрен, — ответил аббат и вышел вслед за ней.
В этот момент пробило девять часов.
Гийом и мэр остались вдвоем. Несколько минут они молчали. Каждый предоставлял другому возможность заговорить первым. Наконец, Гийом решился.
— Ну, мсье мэр, — сказал он, — поведайте мне ваш рецепт, как стать миллионером!
— Прежде всего, дорогой мсье Гийом, вашу руку в знак дружбы!
— О, с удовольствием!
И, стоя по разные стороны стола, мужчины протянули друг другу руки над остатками того знаменитого торта, о котором так волновалась матушка Ватрен.
— Ну, а теперь, — сказал Гийом, — я слушаю ваше предложение.
Мэр откашлялся.
— Вы получаете 750 ливров в год, не так ли?
— И еще пособие в 150 ливров, всего — 900 ливров.
— Вам, вероятно, потребуется девять лет, чтобы заработать девять тысяч франков?
— Вы считаете, как Архимед, мсье Рэзэн!
— Со своей стороны, дядюшка Гийом, — продолжал мэр, — я предлагаю вам заработать эту сумму за триста шестьдесят пять дней!
— Ну, давайте посмотрим, в чем дело! — сказал дядюшка Гийом, ставя локти на стол и подпирая голову руками.
Мэр хитро улыбнулся.
— Речь идет о том, дядюшка Гийом, чтобы, проходя мимо некоторых деревьев в лесу, вы иногда закрывали глаза на то, что они не всегда принадлежат моей партии. Это совершенно не трудно сделать, поверьте мне! — И чтобы показать, что это действительно очень легко, честный торговец последовательно закрыл оба глаза.
— Понятно! — сказал Гийом, пристально посмотрев на него. — Так вот какое средство вы мне предлагаете!
— Мне кажется, оно стоит всех других! — возразил мэр.
— И за это вы мне дадите девять тысяч франков?
— Четыре тысячи пятьсот франков за правый глаз и четыре тысячи пятьсот франков за левый, всего девять тысяч франков!
— А в это время вы… — И Гийом сделал жест, как будто он рубит дерево. — А в это время я… — отозвался мэр, делая такой же жест.
— А в это время вы обворовываете герцога Орлеанского!
— О, обворовывать — это слишком сильно сказано! В лесу столько деревьев, что никто уже и не пытается их сосчитать!
— Да, — сказал Гийом с почти угрожающей торжественностью, — но тот, кто знает количество деревьев и количество листьев и кто видит и слышит все вокруг, знает, хотя мы здесь и одни, что вы предлагаете мне совершить подлость!
— Мсье Гийом! — воскликнул мэр, повышая голос и сверкнув глазами.
Но Гийом не слушал его. Он встал, одной рукой опираясь на стол, а другой указывая своему собеседнику на окно.
— Вы видите это окно? — спросил он.
— Да, и что же? — спросил мэр, бледнея одновременно от страха и от гнева.
— Если бы этот дом не был моим, — продолжал Гийом, — если бы мы только что не ужинали за этим столом, то вы бы уже давно вылетели в это окно!
— Мсье Гийом!
— Подождите! — остановил его старый лесничий, стараясь сохранить спокойствие.
— Что еще?
— Вы видите порог этой двери?
— Да.
— Чем скорее вы окажетесь с той стороны этой двери, тем будет лучше для вас!
— Мсье Гийом!
— Но прежде чем переступить этот порог в последний раз, попрощайтесь со всеми!
— Мсье!
— Тсс! Сюда идут, и совершенно не нужно, чтобы знали, что я принимал в своем доме негодяя!
И, повернувшись спиной к мэру, Гийом принялся насвистывать свой любимый охотничий мотив, уже известный нашим читателям, который он обычно хранил для особых случаев.
В этот момент вошли те, кому Гийом не хотел говорить, что торговец лесом оказался мерзавцем. Это были аббат Грегуар и матушка Ватрен.
— Вот и я, господин мэр, — сказал аббат, поискав мэра своими близорукими глазами.
— Вы готовы? — Он уже настолько готов, — сказал Гийом, — что ждет вас с той стороны двери! — и с этими словами указал на мэра, который, следуя его совету, уже вышел на крыльцо.
Аббат ничего не заметил и не понял из того, что произошло; он не слышал, что разговор был напряженным.
— До свидания, мсье аббат. К вашим услугам, мсье мэр! — повторяла Марианна, провожая гостей и кланяясь.
Гийом проводил их глазами и, пожав плечами, повернулся спиной к двери. Достав из кармана трубку, которую предварительно набил, он вставил ее между зубов и принялся высекать огонь.
— Ну что же, — прошептал он сквозь плотно сжатые зубы так, чтобы никто не мог его услышать, — вот и еще одним врагом стало больше, но неважно: либо ты честный человек, либо нет.
А если так, то что сделано, то сделано… Вот и старуха воз вращается. Ни слова, Гийом! — И, раскурив свою трубку, он начал выпускать колечки дыма, что было у него признаком затаенного гнева, омрачавшего его душу и отражавшегося у него на лице.
Матушке Ватрен достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что с ее мужем произошло что-то необычное.
Она прошла несколько раз мимо него, но не добилась ничего, кроме все более и более увеличивающихся клубов дыма.
Наконец, она решилась первой нарушить молчание.
— Ну, так что? — спросила она. — Что? — переспросил Гийом с поистине пифагорейской лаконичностью.
На какое-то мгновение Марианна заколебалась.
— Что с тобой? — спросила она. — Ничего!
— Тогда почему ты молчишь?
— Потому что мне нечего сказать.
Матушка Ватрен несколько раз уходила, но снова возвращалась. Если ее мужу было нечего сказать, то это вовсе не значило, что она тоже собиралась молчать.
— Гм! — сказала она.
Ватрен не обратил никакого внимания на это «гм!».
— Старик! — сказала она.
— Что тебе? — спросил Гийом.
— Когда свадьба? — спросила матушка Ватрен.
— Какая свадьба?
— Свадьба Катрин и Бернара, конечно!
Ватрен почувствовал, что с сердца у него свалился тяжелый камень, но он даже не подал виду.
— Ага! — сказал он, подбоченившись. — Наконец-то ты образумилась!
— Ну, говори же, — продолжала Марианна, ничего не ответив на его реплику, — мне кажется, что чем раньше, тем лучше!
— Да, конечно!
— Если мы назначим на следующую неделю, как тебе кажется?
— А как же объявление о венчании?
— Можно поехать в Суассон и попросить разрешения обойтись без объявлений!
— Ну, теперь ты еще больше торопишься, чем я!
— Видишь ли, старик… — начала Марианна, — дело в том… что…
— В чем?
— Дело в том, что у меня еще никогда не было такого дня!
— Ба!
— Расстаться и умереть каждый сам по себе! И это после двадцати шести лет совместной жизни! — И она разразилась рыданиями.
— Твою руку, мать! — сказал Гийом.
— О, вот она! — от всего сердца воскликнула Марианна.
Гийом прижал добрую женщину к своей груди.
— А теперь, — сказал он, — обними меня! Ты самая лучшая женщина в мире, конечно… — он запнулся и добавил: — Конечно, когда ты этого хочешь!
Мы надеемся, что читатель не сочтет эти слова слишком суровыми. — О! — ответила она. — Я обещаю тебе, Гийом, что, начиная с сегодняшнего дня, я всегда буду хотеть того, чего ты хочешь!
— Аминь! — сказал Гийом.
В этот момент вернулся Франсуа. Взглянув на него, дядюшка Ватрен заметил, что молодой человек чем-то сильно обеспокоен, а это необычно для него.
— Эй! — сказал он, чтобы Гийом заметил его присутствие.
Услышав его голос, Гийом обернулся.
— Ну что? — спросил он. — Ты их проводил?
— А вы разве не слышали? — За окнами раздался шум отъезжающего экипажа. — Они уезжают!
Пока Гийом слушал, как замирал в отдалении топот лошадиных копыт, Франсуа пошел взять ружье, стоявшее у камина. Гийом заметил это движение.
— Куда ты идешь? — спросил он.
— Я иду… послушайте, я могу сказать, но только вам одному!
Гийом повернулся к своей жене.
— Мать, — сказал он, — хорошо бы тебе убрать со стола, — завтра будет столько дел!
— А я что делаю? — возразила она, направляясь на кухню с горой тарелок и пустой бутылкой в руках.
Дверь за ней захлопнулась.
Проводив ее взглядом и, убедившись, что она ушла, Гийом спросил:
— Что случилось?
Франсуа подошел к нему.
— Дело в том, — тихо сказал он, — что, когда я запрягал лошадь мсье мэра, я услышал выстрел!
— В каком направлении?
— Со стороны Корси, недалеко от источника Принца. — И ты думаешь, что это был какой-нибудь браконьер? — спросил дядюшка Гийом.
Франсуа покачал головой:
— Нет! — сказал он.
— Тогда, что же это могло быть?
— Дядюшка, — едва слышно прошептал Франсуа, — я узнал ружье Бернара!
— Ты в этом уверен? — с беспокойством спросил Ватрен, который никак не мог себе представить, зачем Бернару потребовалось стрелять в такой час.
— Я узнаю его из сотни других, — ответил Франсуа, — вы же знаете, что у него картонные пыжи, и звук совсем другой, чем у бумажных!
— Ружье Бернара… — медленно проговорил Гийом, все более и более волнуясь, — что бы это значило?
— Вот именно, я и сам себя об этом спрашиваю.
— Послушай! — вздрогнув, сказал Гийом. — Я слышу какой-то шум!
Франсуа прислушался.
— Похоже, что это шаги женщины, — прошептал он. — Может быть, это Катрин?
— Нет, это шаги старой женщины, — возразил Франсуа, покачав головой. — У мадемуазель Катрин более легкая походка.
Этой женщине должно быть больше сорока лет!
В этот момент шум шагов стих, и кто-то дважды постучал в дверь.
Глава VIII. Взгляд честного человека
Мужчины взволнованно посмотрели друг на друга, словно в предчувствии какого-то несчастья. Пока они молчали, чей-то голос дважды произнес имя мсье Ватрена. В этот момент вернулась старушка.
— По-моему, кто-то зовет тебя, старик! — сказала она.
— Это голос матушки Теллье, — ответил Гийом, — открой, жена!
Марианна быстро направилась к двери, и открыла ее. На пороге появилась матушка Теллье.
— Добрый вечер, дядюшка Ватрен и вся ваша компания, — задыхаясь, проговорила она. — Ради Бога, дайте мне стул, — я бегу от самого источника Принца!
При упоминании об источнике Принца мужчины снова переглянулись.
— Чему мы обязаны удовольствием видеть вас в такой час, матушка Теллье? — взволнованно спросил Гийом.
Вместо ответа матушка Теллье показала на свое горло:
— Ради Бога, дайте мне воды! — сказала она. — Я задыхаюсь! Матушка Ватрен поспешила принести доброй женщине стакан воды.
Она жадно выпила его.
— Матушка, — сказала она, — теперь я расскажу вам, что привело меня сюда!
— Говорите, говорите, матушка! — хором вскричали Гийом и Марианна, в то время как Франсуа, грустно покачав головой, отошел в сторону.
— Я пришла сюда, — прошептала матушка Теллье, — от имени вашего сына!
— От имени Бернара!
— От имени нашего сына?!!! — одновременно спросили Гийом и Марианна.
— Что с ним могло случиться, с бедным молодым человеком? — продолжала посланница. — Он час назад пришел ко мне бледный, как смерть!
— Жена! — сказал Гийом, посмотрев на Марианну.
— Замолчи, замолчи! — прошептала она, понимая, что в его голосе скрывался упрек.
— Он выпил подряд три стакана вина, вернее, он выпил не три стакана, а целую бутылку, причем залпом! Это было настолько непривычно для Бернара, что Гийом испугался. Это говорило о том, что молодой человек был чем-то сильно потрясен.
— Бернар выпил целую бутылку залпом! — повторил Гийом. — Это невозможно!
— И он выпил молча, ничего не сказав? — спросила Марианна.
— Нет, напротив, он мне сказал: «Матушка Теллье, сделайте мне одолжение, сходите ко мне домой и скажите Катрин, что я скоро напишу ей».
— Как? Он это сказал? — воскликнула матушка Ватрен.
— Напишет Катрин? Но почему нужно писать Катрин? — спросил Гийом, все более и более волнуясь.
— О, выстрел! Выстрел! — прошептал Франсуа.
— И он сказал только это и больше ничего? — спросила Марианна.
— Вовсе нет, подождите! — сказала матушка Теллье.
Ни у одного повествователя не было более внимательной аудитории.
Матушка Теллье продолжала:
— Тогда я его спросила: «А отцу и матери ничего не нужно передать?»
— И вы правильно сделали! — сказали муж и жена, облегченно вздыхая, словно они увидели во всем этом какой-то просвет.
— Тогда он ответил: «Скажите отцу и матери, что я заходил к вам и что я хочу попрощаться с ними».
— Попрощаться? — спросили все трое, в один голос, хотя и с разными выражениями.
Потом Гийом спросил:
— Он поручил передать вам, что он прощается с нами? Жена! Жена! — с упреком воскликнул Гийом, закрывая лицо руками.
— Но это еще не все, — продолжала посланница.
Гийом, Марианна и Франсуа одновременно бросились к ней.
— Что он еще сказал? — спросил Гийом.
— Он добавил: «Скажите им еще, чтобы они заботились о Катрин, что я буду им бесконечно благодарен за все то, что они для нее сделают и если я умру, как ваш бедный Антуан…»
— Умрет! — воскликнули старики, бледнея.
— «Скажите им, чтобы они сделали Катрин своей наследницей», — продолжала матушка Теллье.
— Жена, жена, жена! — закричал Гийом, ломая руки.
— О, проклятый выстрел! — прошептал Франсуа.
Марианна упала на стул и разразилась рыданиями, так как понимала, что она была причиной случившегося, и чем больше волновался ее муж, тем больше она чувствовала угрызения совести.
В этот момент снаружи раздался испуганный крик.
— На помощь! На помощь! — звал издалека чей-то голос.
Несмотря на то, что голос звал издалека, Гийом, Марианна,
Франсуа и матушка Теллье хором вскричали:
— Катрин!
Гийом первым бросился к двери и открыл ее. На пороге стояла Катрин — бледная, растрепанная, с почти безумным блуждающим взглядом:
— Убийство! — кричала она. — Убийство!
— Убийство! — воскликнули все в ужасе.
— Он убит! Он убит! — повторяла Катрин и, задыхаясь, бросилась в объятия дядюшки Гийома.
— Убит? Но кто убит?
— Мсье Луи Шолле!
— Парижанин! — воскликнул Франсуа, побледнев почти так же сильно, как Катрин.
— Но как это произошло? Ну, говори же скорее! — повторял Гийом.
— Убийство! Но где, говорите, дорогая мадемуазель Катрин, умоляю вас! — попросил Франсуа.
— У источника Принца, — прошептала она.
У Гийома больше не хватило сил поддерживать ее.
— Кто это сделал? — одновременно спросили матушка Теллье и матушка Ватрен, которые, в отличие от предвидевших ужасное несчастье Гийома и Франсуа, еще сохранили способность задавать вопросы. — Кто убил его?
— Я не знаю, — ответила Катрин.
Мужчины облегченно вздохнули.
— Но расскажи все-таки, что произошло? — сказал Гийом. -
Как ты там оказалась?
— Я думала, что там я встречусь с Бернаром! — Встретишься с Бернаром?
— Да, Матье назначил мне там свидание от его имени!
— О, если в дело вмешался Матье, — прошептал Франсуа, — то мы не скоро в нем разберемся!
— И ты пошла к источнику Принца? — спросил Гийом.
— Я думала, что там меня ждет Бернар, что он хочет со мной попрощаться. Но это была неправда; это был не он!
— Это был не он! — воскликнул Гийом, у которого блеснул луч надежды.
— Нет, это был другой человек!
— Парижанин! — вскричал Франсуа.
— Да, когда он меня увидел, то направился ко мне и хотя он был на другом краю поляны, луна светила так ярко, что он вполне мог меня увидеть на расстоянии пятидесяти шагов. Когда мы были в десяти шагах друг от друга, я его узнала и поняла, что попала в ловушку. Я собралась закричать, позвать на помощь, но вдруг над большим дубом сверкнула молния, освещая трактир мадам Теллье, и раздался выстрел. Мсье Шолле вскрикнул, схватился рукой за грудь и упал. Вы понимаете, что я бежала оттуда, как сумасшедшая, и бежала до самого дома. Если бы дом находился хотя бы на двадцать шагов дальше, то я бы не выдержала, я бы просто умерла по дороге.
— По-моему, кто-то зовет тебя, старик! — сказала она.
— Это голос матушки Теллье, — ответил Гийом, — открой, жена!
Марианна быстро направилась к двери, и открыла ее. На пороге появилась матушка Теллье.
— Добрый вечер, дядюшка Ватрен и вся ваша компания, — задыхаясь, проговорила она. — Ради Бога, дайте мне стул, — я бегу от самого источника Принца!
При упоминании об источнике Принца мужчины снова переглянулись.
— Чему мы обязаны удовольствием видеть вас в такой час, матушка Теллье? — взволнованно спросил Гийом.
Вместо ответа матушка Теллье показала на свое горло:
— Ради Бога, дайте мне воды! — сказала она. — Я задыхаюсь! Матушка Ватрен поспешила принести доброй женщине стакан воды.
Она жадно выпила его.
— Матушка, — сказала она, — теперь я расскажу вам, что привело меня сюда!
— Говорите, говорите, матушка! — хором вскричали Гийом и Марианна, в то время как Франсуа, грустно покачав головой, отошел в сторону.
— Я пришла сюда, — прошептала матушка Теллье, — от имени вашего сына!
— От имени Бернара!
— От имени нашего сына?!!! — одновременно спросили Гийом и Марианна.
— Что с ним могло случиться, с бедным молодым человеком? — продолжала посланница. — Он час назад пришел ко мне бледный, как смерть!
— Жена! — сказал Гийом, посмотрев на Марианну.
— Замолчи, замолчи! — прошептала она, понимая, что в его голосе скрывался упрек.
— Он выпил подряд три стакана вина, вернее, он выпил не три стакана, а целую бутылку, причем залпом! Это было настолько непривычно для Бернара, что Гийом испугался. Это говорило о том, что молодой человек был чем-то сильно потрясен.
— Бернар выпил целую бутылку залпом! — повторил Гийом. — Это невозможно!
— И он выпил молча, ничего не сказав? — спросила Марианна.
— Нет, напротив, он мне сказал: «Матушка Теллье, сделайте мне одолжение, сходите ко мне домой и скажите Катрин, что я скоро напишу ей».
— Как? Он это сказал? — воскликнула матушка Ватрен.
— Напишет Катрин? Но почему нужно писать Катрин? — спросил Гийом, все более и более волнуясь.
— О, выстрел! Выстрел! — прошептал Франсуа.
— И он сказал только это и больше ничего? — спросила Марианна.
— Вовсе нет, подождите! — сказала матушка Теллье.
Ни у одного повествователя не было более внимательной аудитории.
Матушка Теллье продолжала:
— Тогда я его спросила: «А отцу и матери ничего не нужно передать?»
— И вы правильно сделали! — сказали муж и жена, облегченно вздыхая, словно они увидели во всем этом какой-то просвет.
— Тогда он ответил: «Скажите отцу и матери, что я заходил к вам и что я хочу попрощаться с ними».
— Попрощаться? — спросили все трое, в один голос, хотя и с разными выражениями.
Потом Гийом спросил:
— Он поручил передать вам, что он прощается с нами? Жена! Жена! — с упреком воскликнул Гийом, закрывая лицо руками.
— Но это еще не все, — продолжала посланница.
Гийом, Марианна и Франсуа одновременно бросились к ней.
— Что он еще сказал? — спросил Гийом.
— Он добавил: «Скажите им еще, чтобы они заботились о Катрин, что я буду им бесконечно благодарен за все то, что они для нее сделают и если я умру, как ваш бедный Антуан…»
— Умрет! — воскликнули старики, бледнея.
— «Скажите им, чтобы они сделали Катрин своей наследницей», — продолжала матушка Теллье.
— Жена, жена, жена! — закричал Гийом, ломая руки.
— О, проклятый выстрел! — прошептал Франсуа.
Марианна упала на стул и разразилась рыданиями, так как понимала, что она была причиной случившегося, и чем больше волновался ее муж, тем больше она чувствовала угрызения совести.
В этот момент снаружи раздался испуганный крик.
— На помощь! На помощь! — звал издалека чей-то голос.
Несмотря на то, что голос звал издалека, Гийом, Марианна,
Франсуа и матушка Теллье хором вскричали:
— Катрин!
Гийом первым бросился к двери и открыл ее. На пороге стояла Катрин — бледная, растрепанная, с почти безумным блуждающим взглядом:
— Убийство! — кричала она. — Убийство!
— Убийство! — воскликнули все в ужасе.
— Он убит! Он убит! — повторяла Катрин и, задыхаясь, бросилась в объятия дядюшки Гийома.
— Убит? Но кто убит?
— Мсье Луи Шолле!
— Парижанин! — воскликнул Франсуа, побледнев почти так же сильно, как Катрин.
— Но как это произошло? Ну, говори же скорее! — повторял Гийом.
— Убийство! Но где, говорите, дорогая мадемуазель Катрин, умоляю вас! — попросил Франсуа.
— У источника Принца, — прошептала она.
У Гийома больше не хватило сил поддерживать ее.
— Кто это сделал? — одновременно спросили матушка Теллье и матушка Ватрен, которые, в отличие от предвидевших ужасное несчастье Гийома и Франсуа, еще сохранили способность задавать вопросы. — Кто убил его?
— Я не знаю, — ответила Катрин.
Мужчины облегченно вздохнули.
— Но расскажи все-таки, что произошло? — сказал Гийом. -
Как ты там оказалась?
— Я думала, что там я встречусь с Бернаром! — Встретишься с Бернаром?
— Да, Матье назначил мне там свидание от его имени!
— О, если в дело вмешался Матье, — прошептал Франсуа, — то мы не скоро в нем разберемся!
— И ты пошла к источнику Принца? — спросил Гийом.
— Я думала, что там меня ждет Бернар, что он хочет со мной попрощаться. Но это была неправда; это был не он!
— Это был не он! — воскликнул Гийом, у которого блеснул луч надежды.
— Нет, это был другой человек!
— Парижанин! — вскричал Франсуа.
— Да, когда он меня увидел, то направился ко мне и хотя он был на другом краю поляны, луна светила так ярко, что он вполне мог меня увидеть на расстоянии пятидесяти шагов. Когда мы были в десяти шагах друг от друга, я его узнала и поняла, что попала в ловушку. Я собралась закричать, позвать на помощь, но вдруг над большим дубом сверкнула молния, освещая трактир мадам Теллье, и раздался выстрел. Мсье Шолле вскрикнул, схватился рукой за грудь и упал. Вы понимаете, что я бежала оттуда, как сумасшедшая, и бежала до самого дома. Если бы дом находился хотя бы на двадцать шагов дальше, то я бы не выдержала, я бы просто умерла по дороге.