Страница:
— Этот псевдохрабрец заставляет нас каждый день ломать себе руки и ноги, а сам еще ни разу не попробовал ружейной пули!
Луи XIV притворился, что не слышал.
Главным, пожалуй, пороком Луи XIV можно назвать гордость. Однако надо сказать, что этот порок развился в черту характера под воздействием лести. Как только Мазарини умер, Луи XIV принял вид некоего полубога, а вскоре стал божеством. Его эмблемой было солнце, а девизом — Nee pluribus impar и Vires acquiriteundo. Но Луи XIV хотел сам представлять собой солнце. Бенсераду было приказано сочинить балет, в котором королю говорилось:
Я думаю, что в этом у нас не усомнятся.
Что с Дафной Фаэтон перед тобой смирятся -
Он слишком горд, она жестокою родилась,
Но можно ли себе теперь вообразить,
Чтобы мужчина мог тобой руководить
Иль чтобы женщина тебе не покорилась!
Очень скоро двор увидел эту слабость короля к славе, и министры, генералы, любовницы, придворные наперебой начали его расхваливать, а потом перешли к лести, и лесть сделалась необходимым элементом жизни короля. Теперь только лестью можно было стать близким к королю, причем не стоило бояться пересолить — легкая или преувеличенная лесть одинаково нравились королю. Не имея вовсе голоса и плохо зная музыку, Луи XIV часто напевал избранные мотивы из опер, в словах которых выражалась похвала ему. В конце концов все вокруг превратились в ничтожество, и любимым выражением короля стало: «Я устал ждать».
Эта неспособность видеть рядом с собой личность побудила Луи XIV сокрушить Фуке, ненавидеть Кольбера и радоваться смерти Лувуа. Ему нужны были такие министры как Шамильяр, Помпонн, Вуазен, то есть просто секретари, такие генералы как Вильруа, Тальяр или Марсен, которым он посылал из Версаля готовые планы сражений, словно бы для того, чтобы иметь притязания на славу в случае победы, в то время как в случае неуспеха вся тяжесть ложилась на них. Конде и Тюренн были люди не для Луи XIV, и поэтому первый умер собственно в немилости, а второй в милости никогда и не бывал. Герцог Орлеанский был в глазах брата виновен в победе над принцем Оранским и взятии Касселя и поэтому не предводительствовал армией с того дня, как доказал, что достоин этого.
Ум Луи XIV устремлялся на мелочные подробности, и он считал себя великим администратором, поскольку сам занимался вооружением, обмундированием и обучением своих войск. Величайшим для короля удовольствием было то, что он обучал этому старых генералов, и те из них, кто со смирением сознавались, что король учит их тому, чего они не знают, могли быть уверены, что угодят его величеству.
Примерно то же было и с поэзией. Луи XIV хвастался тем, что сообщил Мольеру главные сцены «Тартюфа», забывая, правда, что лет пять не позволял эту пьесу ставить. Король был уверен, что много помог Расину в его пьесах, давая полезные советы, но никогда не любил Корнеля, в котором просвечивал фрондер. Это можно отнести и к другим художествам: Луи XIV задавал сюжеты Лебрену, чертил планы Мансару и Ленотру, и часто видели, как он с туазом в руках отдавал приказания каменщикам и землекопам, между тем как архитектор и садовник стояли, сложив руки.
Как Луи XIV поступал с людьми, то есть унижал великих и возвышал ничтожных, так поступал он и со своими замками и резиденциями. Лувр, знаменитая колыбель королей Франции, был им оставлен; Сен-Жермен, где он родился и где умер его отец, уступил свое место Версалю. И только потому, что Версаль был любимцем без достоинств, он возвысил Версаль как возвысил Шамильяра и Вильруа, сделав одного министром, а другого полководцем. Он силой воли создал прекрасный дворец, а Сен-Жермен со своим древним замком, построенным Карлом V, с новым, построенным Анри IV, Сен-Жермен с преданиями двенадцати царствований не должен был иметь блеска в царствовании Луи XIV — ему нужен был дворец, который, будучи им же построен, без него опустел бы, в котором все воспоминания начались бы с него и им бы и закончились.
И, однако, эта смесь порока и добродетели, величия и слабости составила век, который занял достойное место в ряду прославленных исторических эпох. Луи XIV обладал удивительным инстинктом присваивать себе достоинства других, сосредоточивать на себе лучи, около него расходящиеся, и в отличие от солнца, которое он взял себе эмблемой, освещал не он, но его. Люди со слабым зрением обманывались и потупляли глаза перед этим отраженные светом, подобно тому, как потупляли бы их перед настоящим.
Луи XIV был отнюдь не великаном, но, придумав себе высокие каблуки и высокий парик, он казался выше других. То же можно сказать о нем и в духовном отношении — Тюренн, Конде, Люксембург, Кольбер, Летелье, Лувуа, Корнель, Мольер, Расин, Лебрен, Перро и Пюже возвысили его до высоты своего гения, и Луи XIV назвали «великим королем».
Что особенно замечательно в этом продолжительном царствовании, так это единственная мысль, в нем господствовавшая — единство правления. Была ли она следствием гения короля или темперамента человека? Будучи неограниченным государем, преследовал ли он ее по расчету или покорялся инстинкту? Этого не может сказать никто, этого, без сомнения, не знал и сам великий король.
Мы видели, чем был Париж в начале царствования Луи XIV — почти без полиции, почти без фонарей, с ворами и убийцами на улицах, с поединками на площадях и в скверах. Мы знаем, чем стал Париж, когда он его оставил. Париж в начале царствования Луи XIV — это еще город Средних веков, Париж в конце царствования Луи XIV — город Нового времени.
То, что питомец Мазарини или, быть может, Фронды, сделал для Парижа, то он сделал для всей Франции и собирался сделать для Европы. Междоусобная война, крики которой столько раз пробуждали его в колыбели, парламент, издающий указы, бунтующая аристократия, граждане, разыгрывающие вельмож, вельможи, изображающие королей. Моле, Бланменили, Бруссели, ведущие переговоры с королевской властью на равных, Конде, Тюренны, Конти, д'Эльбефы, Буйоны, Лонгвили, воюющие с королевской властью, — все это возбуждало в сердце отрока ненависть ко всякому сопротивлению, и всякое сопротивление этот отрок сокрушил, став королем.
Однако более всего Луи XIV хотелось лишить не только успеха, но и всякой надежды, будущих Ришелье или Мазарини. В этом отношении Луи XIV пригодился Фуке. Он силен, богат, честолюбив, пользуется народной любовью, могуществен — тем лучше! Чем с большей высоты он упадет, тем больше наделает шума и тем дальше в будущее распространится эхо этого падения.
Мы уже сказали, что падение Фуке было более чем падением министра — это стало падением министериализма. С этого момента цель Луи XIV была близка — мы говорим о монархическом единстве, о неограниченном могуществе королевской власти.
Власть древних французских королей была провинциальной, власть Луи XIV стала административной. Если прежде власть шла из провинций и сосредоточивалась в центре, то теперь власть исходит из одного центра, и вместо того, чтобы получать силу, Луи XIV сам становится источником силы. Версаль обращается в храм, король отдает приказания, и из Версаля расходится во все стороны удивительная система покровительства художествам, поощрения торговли, развития ремесел, которая распространяется подобно кругам от камня, брошенного в середину пруда.
Утвердив единство политическое, Луи XIV понял, что ему не достает единства религиозного. Вне католической церкви существовали два религиозных умозрения, ставшие партиями, которые при каждом критическом положении становились действующей силой. То были кальвинизм и янсенизм. Севеннцы и поррояльцы преследовались с одинаковой жестокостью. Получившему верховную власть над телом свойственно требовать верховной власти и над мыслью.
Влияние Франции распространяется на Европу, и, как Карл Великий, Луи XIV мечтает о всемирной монархии, о которой сто лет спустя будет в свою очередь мечтать Наполеон. Европа при этом содрогается, волнуется, восстает и подобно морскому приливу переступает границы Франции. Скорее случай останавливает Европу у Денена, и Утрехтский мир оставляет за Францией Лотарингию, Эльзас и Франш-Конте, для приобретения которых она потратила 30 лет, и которые едва не потеряла в одном росчерке пера.
В царствовании Луи XIV были достигнуты три великих результата: монархическое единство, административная централизация и территориальное увеличение. Наполеон не был так счастлив и не смог дать империи те пределы, которые получил от республики. Наполеон говорил о Луи XIV: «Это был государь, который лучше всех знал свое дело».
Как человек Наполеон был выше Луи XIV, но Луи XIV как король был выше Наполеона. В самом деле, в продолжение 72 лет царствования Луи XIV действительно царствовал, а в продолжение 10 лет державший скипетр Наполеон оставался только деспотом.
Луи XIV притворился, что не слышал.
Главным, пожалуй, пороком Луи XIV можно назвать гордость. Однако надо сказать, что этот порок развился в черту характера под воздействием лести. Как только Мазарини умер, Луи XIV принял вид некоего полубога, а вскоре стал божеством. Его эмблемой было солнце, а девизом — Nee pluribus impar и Vires acquiriteundo. Но Луи XIV хотел сам представлять собой солнце. Бенсераду было приказано сочинить балет, в котором королю говорилось:
Я думаю, что в этом у нас не усомнятся.
Что с Дафной Фаэтон перед тобой смирятся -
Он слишком горд, она жестокою родилась,
Но можно ли себе теперь вообразить,
Чтобы мужчина мог тобой руководить
Иль чтобы женщина тебе не покорилась!
Очень скоро двор увидел эту слабость короля к славе, и министры, генералы, любовницы, придворные наперебой начали его расхваливать, а потом перешли к лести, и лесть сделалась необходимым элементом жизни короля. Теперь только лестью можно было стать близким к королю, причем не стоило бояться пересолить — легкая или преувеличенная лесть одинаково нравились королю. Не имея вовсе голоса и плохо зная музыку, Луи XIV часто напевал избранные мотивы из опер, в словах которых выражалась похвала ему. В конце концов все вокруг превратились в ничтожество, и любимым выражением короля стало: «Я устал ждать».
Эта неспособность видеть рядом с собой личность побудила Луи XIV сокрушить Фуке, ненавидеть Кольбера и радоваться смерти Лувуа. Ему нужны были такие министры как Шамильяр, Помпонн, Вуазен, то есть просто секретари, такие генералы как Вильруа, Тальяр или Марсен, которым он посылал из Версаля готовые планы сражений, словно бы для того, чтобы иметь притязания на славу в случае победы, в то время как в случае неуспеха вся тяжесть ложилась на них. Конде и Тюренн были люди не для Луи XIV, и поэтому первый умер собственно в немилости, а второй в милости никогда и не бывал. Герцог Орлеанский был в глазах брата виновен в победе над принцем Оранским и взятии Касселя и поэтому не предводительствовал армией с того дня, как доказал, что достоин этого.
Ум Луи XIV устремлялся на мелочные подробности, и он считал себя великим администратором, поскольку сам занимался вооружением, обмундированием и обучением своих войск. Величайшим для короля удовольствием было то, что он обучал этому старых генералов, и те из них, кто со смирением сознавались, что король учит их тому, чего они не знают, могли быть уверены, что угодят его величеству.
Примерно то же было и с поэзией. Луи XIV хвастался тем, что сообщил Мольеру главные сцены «Тартюфа», забывая, правда, что лет пять не позволял эту пьесу ставить. Король был уверен, что много помог Расину в его пьесах, давая полезные советы, но никогда не любил Корнеля, в котором просвечивал фрондер. Это можно отнести и к другим художествам: Луи XIV задавал сюжеты Лебрену, чертил планы Мансару и Ленотру, и часто видели, как он с туазом в руках отдавал приказания каменщикам и землекопам, между тем как архитектор и садовник стояли, сложив руки.
Как Луи XIV поступал с людьми, то есть унижал великих и возвышал ничтожных, так поступал он и со своими замками и резиденциями. Лувр, знаменитая колыбель королей Франции, был им оставлен; Сен-Жермен, где он родился и где умер его отец, уступил свое место Версалю. И только потому, что Версаль был любимцем без достоинств, он возвысил Версаль как возвысил Шамильяра и Вильруа, сделав одного министром, а другого полководцем. Он силой воли создал прекрасный дворец, а Сен-Жермен со своим древним замком, построенным Карлом V, с новым, построенным Анри IV, Сен-Жермен с преданиями двенадцати царствований не должен был иметь блеска в царствовании Луи XIV — ему нужен был дворец, который, будучи им же построен, без него опустел бы, в котором все воспоминания начались бы с него и им бы и закончились.
И, однако, эта смесь порока и добродетели, величия и слабости составила век, который занял достойное место в ряду прославленных исторических эпох. Луи XIV обладал удивительным инстинктом присваивать себе достоинства других, сосредоточивать на себе лучи, около него расходящиеся, и в отличие от солнца, которое он взял себе эмблемой, освещал не он, но его. Люди со слабым зрением обманывались и потупляли глаза перед этим отраженные светом, подобно тому, как потупляли бы их перед настоящим.
Луи XIV был отнюдь не великаном, но, придумав себе высокие каблуки и высокий парик, он казался выше других. То же можно сказать о нем и в духовном отношении — Тюренн, Конде, Люксембург, Кольбер, Летелье, Лувуа, Корнель, Мольер, Расин, Лебрен, Перро и Пюже возвысили его до высоты своего гения, и Луи XIV назвали «великим королем».
Что особенно замечательно в этом продолжительном царствовании, так это единственная мысль, в нем господствовавшая — единство правления. Была ли она следствием гения короля или темперамента человека? Будучи неограниченным государем, преследовал ли он ее по расчету или покорялся инстинкту? Этого не может сказать никто, этого, без сомнения, не знал и сам великий король.
Мы видели, чем был Париж в начале царствования Луи XIV — почти без полиции, почти без фонарей, с ворами и убийцами на улицах, с поединками на площадях и в скверах. Мы знаем, чем стал Париж, когда он его оставил. Париж в начале царствования Луи XIV — это еще город Средних веков, Париж в конце царствования Луи XIV — город Нового времени.
То, что питомец Мазарини или, быть может, Фронды, сделал для Парижа, то он сделал для всей Франции и собирался сделать для Европы. Междоусобная война, крики которой столько раз пробуждали его в колыбели, парламент, издающий указы, бунтующая аристократия, граждане, разыгрывающие вельмож, вельможи, изображающие королей. Моле, Бланменили, Бруссели, ведущие переговоры с королевской властью на равных, Конде, Тюренны, Конти, д'Эльбефы, Буйоны, Лонгвили, воюющие с королевской властью, — все это возбуждало в сердце отрока ненависть ко всякому сопротивлению, и всякое сопротивление этот отрок сокрушил, став королем.
Однако более всего Луи XIV хотелось лишить не только успеха, но и всякой надежды, будущих Ришелье или Мазарини. В этом отношении Луи XIV пригодился Фуке. Он силен, богат, честолюбив, пользуется народной любовью, могуществен — тем лучше! Чем с большей высоты он упадет, тем больше наделает шума и тем дальше в будущее распространится эхо этого падения.
Мы уже сказали, что падение Фуке было более чем падением министра — это стало падением министериализма. С этого момента цель Луи XIV была близка — мы говорим о монархическом единстве, о неограниченном могуществе королевской власти.
Власть древних французских королей была провинциальной, власть Луи XIV стала административной. Если прежде власть шла из провинций и сосредоточивалась в центре, то теперь власть исходит из одного центра, и вместо того, чтобы получать силу, Луи XIV сам становится источником силы. Версаль обращается в храм, король отдает приказания, и из Версаля расходится во все стороны удивительная система покровительства художествам, поощрения торговли, развития ремесел, которая распространяется подобно кругам от камня, брошенного в середину пруда.
Утвердив единство политическое, Луи XIV понял, что ему не достает единства религиозного. Вне католической церкви существовали два религиозных умозрения, ставшие партиями, которые при каждом критическом положении становились действующей силой. То были кальвинизм и янсенизм. Севеннцы и поррояльцы преследовались с одинаковой жестокостью. Получившему верховную власть над телом свойственно требовать верховной власти и над мыслью.
Влияние Франции распространяется на Европу, и, как Карл Великий, Луи XIV мечтает о всемирной монархии, о которой сто лет спустя будет в свою очередь мечтать Наполеон. Европа при этом содрогается, волнуется, восстает и подобно морскому приливу переступает границы Франции. Скорее случай останавливает Европу у Денена, и Утрехтский мир оставляет за Францией Лотарингию, Эльзас и Франш-Конте, для приобретения которых она потратила 30 лет, и которые едва не потеряла в одном росчерке пера.
В царствовании Луи XIV были достигнуты три великих результата: монархическое единство, административная централизация и территориальное увеличение. Наполеон не был так счастлив и не смог дать империи те пределы, которые получил от республики. Наполеон говорил о Луи XIV: «Это был государь, который лучше всех знал свое дело».
Как человек Наполеон был выше Луи XIV, но Луи XIV как король был выше Наполеона. В самом деле, в продолжение 72 лет царствования Луи XIV действительно царствовал, а в продолжение 10 лет державший скипетр Наполеон оставался только деспотом.