– Конечно, садись. В Божьем доме всем места хватит.
Знал бы он, что Бог тут вовсе ни при чем!
Сэмюэль взял Бернис под руку, открыл дверцу машины, заглянул в салон:
– Уиллади, Бернис хочет поехать с нами.
Уиллади понимающе улыбнулась и подвинулась, освобождая место. Бернис села в машину, как садятся кинозвезды: грациозно опустилась на сиденье, показав ножки. Томно взглянула на Сэмюэля, проверяя, подействовало ли, но Сэмюэль был занят – следил, чтобы никто из детей не прищемил дверью пальцы.
Дорогу в церковь Бернис представляла иначе. Воображала, будто сидит впереди с Сэмюэлем, а между ними – Уиллади, сама не своя от злости. Сэмюэль бросал бы на нее полные желания взгляды поверх головы Уиллади, а Бернис изредка отзывалась бы загадочной улыбкой. Если бы
Уиллади заметила, то наверняка бы надулась, а это очень кстати, ведь ничто так не толкает мужчину к другой женщине, как сознание, что нынешняя подруга боится его потерять.
Что до детей, они всегда были для Бернис лишь фоном, декорацией к Сэмюэлю. К детям его она никак не относилась – ни хорошо, ни плохо. И никогда еще не сидела в машине сразу со всеми тремя.
Очень скоро Бернис поняла, что страстных взглядов от Сэмюэля ждать нечего. Рука его лежала на коленях Уиллади, сжимая ее ладонь, и у него был вид мужчины, чьи желания недавно были удовлетворены.
Дети первые полмили сидели смирно, потом Нобл стал тянуться вперед и принюхиваться.
– Нобл, чем ты там занят? – не выдержал наконец Сэмюэль.
– Сижу. – И правда, сидит.
– Нюхает духи тети Бернис, – объяснил Бэнвилл. Если читаешь много книжек, учишься подмечать такие мелочи.
Нобл покраснел и глянул на брата сурово: мол, я с тобой разберусь. А Бэнвиллу хоть бы что. С ним не раз уже разбирались – и ничего.
– Тетя Бернис, зачем женщинам духи? – спросил он.
– Чтобы привлекать мужчин, – невозмутимо ответила Уиллади.
– Просто нам нравится вкусно пахнуть, – поправила Бернис.
– От вас очень вкусно пахнет, тетя Бернис.
– Спасибо, Бэнвилл.
– И много вы привлекаете мужчин?
Уиллади долго сдерживалась, но вскоре уже давилась от смеха. Бернис сидела раскрыв рот, лихорадочно подыскивая подходящий ответ. «Всех без разбору» не скажешь – правда иногда может повредить. «Только мужа» – тоже плохой ответ, скучный. И тем более не скажешь: «Я как раз пытаюсь привлечь мужчину».
Наконец Бернис ответила:
– Никогда не думала, мне не до пустяков.
Сэмюэлю удалось сохранить серьезный вид – священники очень рано учатся сдерживать смех, когда смеяться нельзя. А кроме того, очень рано узнают, что лучший способ объединить паству – песня. Вот он и спросил Сван, нет ли у нее в запасе чего-нибудь новенького.
– Обязательно гимн?
– Все равно что, лишь бы все подпевали.
Дави научила ее песенке «Моя девчонка —
просто блеск», как раз подойдет. В другое время Сэмюэль забраковал бы ее, но только не сегодня.
– Ну что ж, послушаем, – сказал он.
Сван упрашивать не пришлось. Голос у этой девчушки был сильный, и она не стеснялась дать ему волю. Она запела, а братья подхватили. Нобл изображал разные звуки. Все трое хлопали в ладоши, притопывали – словом, разошлись не на шутку, а Сэмюэль и Уиллади даже не пытались их утихомирить. Так, с песней, и въехали во двор Вефильской баптистской церкви. (Все Мозесы – баптисты; точнее, те из них, кто ходит в церковь. Когда Уиллади вышла за Сэмюэля, то стала первой из Мозесов методисткой.) Едва Нобл проревел последнюю ноту, машина остановилась.
Тогда-то Бернис и решила бесповоротно: в тот счастливый день, когда ей наконец достанется Сэмюэль, дети достанутся Уиллади.
Бернис распахнула дверцу, выбралась из машины и, представьте себе, споткнулась. У изящной туфельки сломался каблучок, и треск докатился до самого Эльдорадо.
– Ты как, ничего? – спросила Уиллади, заметив, что Бернис несладко. Испортить пару туфель, в которых твои ножки – просто прелесть, такого не пожелаешь ни одной женщине.
Взяв себя в руки, Бернис захромала к церковным дверям, на ходу напоминая себе: у нее большая цель, не стоит отвлекаться по мелочам. Она пришла сюда за спасением, никто и ничто на свете не может ей помешать.
Когда они вошли в церковь, прихожане уже пели первый гимн. Очищают душу песней, подумал Сэмюэль, и на него нахлынули чувства. Желание иметь свой приход. На его месте почти каждый спросил бы, чем прогневил Бога, но Сэмюэль был далек от подобных мыслей. Он верил в щедрого, милосердного Господа и не сомневался, что временная неудача обернется благом – может быть, величайшим в его жизни. И все равно боль не отпускала.
Бернис проковыляла вдоль прохода, скользнула на первую незанятую скамью и подвинулась, освобождая место остальным. Следом гуськом прошли дети, за ними Уиллади и, наконец, Сэмюэль. Сван еще на ходу запела во весь голос. На нее оборачивались – как всегда, стоило ей раскрыть рот: ну и голосище у этой девчушки! Сван ничего не замечала. Когда она пела, то уносилась в свой мир. Изливала душу в песне, а песня изливалась из нее потоком, и ей бывало хорошо как никогда в жизни.
Сэмюэль и Уиллади, подтолкнув друг друга локтем, улыбнулись. Нобл и Бэнвилл кривились от громкого пения сестры. Бернис застыла, глядя перед собой. Сэмюэль бросил невольный взгляд в ту же сторону, узнать, на что же она смотрит. Наверняка не на тощего краснолицего регента – тот весь в движении: расхаживает взад-вперед, машет руками в такт музыке. Нет, Бернис смотрит на что-то неподвижное. Но, зная ее, можно предположить, что она и вовсе ничего не видит перед собой. Бернис непостижимым образом умудряется жить в придуманном мире. Никогда не угадаешь, что творится у нее в голове.
Лишь в одном можно не сомневаться: нынче утром Бернис что-то задумала – наверняка решила заполучить его назад. Казалось бы, после стольких лет она должна махнуть на все рукой, но сдайся она, что у нее останется? Постылый брак с хорошим человеком, чья безграничная любовь вызывает у нее только презрение.
Не то чтобы Бернис в открытую преследовала Сэмюэля. Просто когда он был рядом, всякий раз старалась попасться ему на глаза, говорила сладким голоском и напускала на себя чрезмерную веселость. Будто бы между ними течет мощный электрический ток и ей забавно наблюдать со стороны, как Сэмюэль противится притяжению.
Сэмюэль же обходился с ней, как со всяким человеком. Был вежлив, любезен. Никогда не избегал ее взгляда. Никогда первым не отводил глаз. И никогда не позволял ей затронуть своих чувств.
В глубине души Сэмюэлю жаль было Бернис. Более одинокого человека он не встречал – так стремится покорять чужие сердца, а свое собственное держит закрытым для радостей. Он остыл к ней ровно в тот день, как встретил Уиллади. (Вот вам и радости, вот вам и покорение сердец.) И все-таки с Бернис надо быть осторожным. Электрический провод, даже не под напряжением, все равно опасен. Проводом можно связать. Или задушить.
Глава 10
Знал бы он, что Бог тут вовсе ни при чем!
Сэмюэль взял Бернис под руку, открыл дверцу машины, заглянул в салон:
– Уиллади, Бернис хочет поехать с нами.
Уиллади понимающе улыбнулась и подвинулась, освобождая место. Бернис села в машину, как садятся кинозвезды: грациозно опустилась на сиденье, показав ножки. Томно взглянула на Сэмюэля, проверяя, подействовало ли, но Сэмюэль был занят – следил, чтобы никто из детей не прищемил дверью пальцы.
Дорогу в церковь Бернис представляла иначе. Воображала, будто сидит впереди с Сэмюэлем, а между ними – Уиллади, сама не своя от злости. Сэмюэль бросал бы на нее полные желания взгляды поверх головы Уиллади, а Бернис изредка отзывалась бы загадочной улыбкой. Если бы
Уиллади заметила, то наверняка бы надулась, а это очень кстати, ведь ничто так не толкает мужчину к другой женщине, как сознание, что нынешняя подруга боится его потерять.
Что до детей, они всегда были для Бернис лишь фоном, декорацией к Сэмюэлю. К детям его она никак не относилась – ни хорошо, ни плохо. И никогда еще не сидела в машине сразу со всеми тремя.
Очень скоро Бернис поняла, что страстных взглядов от Сэмюэля ждать нечего. Рука его лежала на коленях Уиллади, сжимая ее ладонь, и у него был вид мужчины, чьи желания недавно были удовлетворены.
Дети первые полмили сидели смирно, потом Нобл стал тянуться вперед и принюхиваться.
– Нобл, чем ты там занят? – не выдержал наконец Сэмюэль.
– Сижу. – И правда, сидит.
– Нюхает духи тети Бернис, – объяснил Бэнвилл. Если читаешь много книжек, учишься подмечать такие мелочи.
Нобл покраснел и глянул на брата сурово: мол, я с тобой разберусь. А Бэнвиллу хоть бы что. С ним не раз уже разбирались – и ничего.
– Тетя Бернис, зачем женщинам духи? – спросил он.
– Чтобы привлекать мужчин, – невозмутимо ответила Уиллади.
– Просто нам нравится вкусно пахнуть, – поправила Бернис.
– От вас очень вкусно пахнет, тетя Бернис.
– Спасибо, Бэнвилл.
– И много вы привлекаете мужчин?
Уиллади долго сдерживалась, но вскоре уже давилась от смеха. Бернис сидела раскрыв рот, лихорадочно подыскивая подходящий ответ. «Всех без разбору» не скажешь – правда иногда может повредить. «Только мужа» – тоже плохой ответ, скучный. И тем более не скажешь: «Я как раз пытаюсь привлечь мужчину».
Наконец Бернис ответила:
– Никогда не думала, мне не до пустяков.
Сэмюэлю удалось сохранить серьезный вид – священники очень рано учатся сдерживать смех, когда смеяться нельзя. А кроме того, очень рано узнают, что лучший способ объединить паству – песня. Вот он и спросил Сван, нет ли у нее в запасе чего-нибудь новенького.
– Обязательно гимн?
– Все равно что, лишь бы все подпевали.
Дави научила ее песенке «Моя девчонка —
просто блеск», как раз подойдет. В другое время Сэмюэль забраковал бы ее, но только не сегодня.
– Ну что ж, послушаем, – сказал он.
Сван упрашивать не пришлось. Голос у этой девчушки был сильный, и она не стеснялась дать ему волю. Она запела, а братья подхватили. Нобл изображал разные звуки. Все трое хлопали в ладоши, притопывали – словом, разошлись не на шутку, а Сэмюэль и Уиллади даже не пытались их утихомирить. Так, с песней, и въехали во двор Вефильской баптистской церкви. (Все Мозесы – баптисты; точнее, те из них, кто ходит в церковь. Когда Уиллади вышла за Сэмюэля, то стала первой из Мозесов методисткой.) Едва Нобл проревел последнюю ноту, машина остановилась.
Тогда-то Бернис и решила бесповоротно: в тот счастливый день, когда ей наконец достанется Сэмюэль, дети достанутся Уиллади.
Бернис распахнула дверцу, выбралась из машины и, представьте себе, споткнулась. У изящной туфельки сломался каблучок, и треск докатился до самого Эльдорадо.
– Ты как, ничего? – спросила Уиллади, заметив, что Бернис несладко. Испортить пару туфель, в которых твои ножки – просто прелесть, такого не пожелаешь ни одной женщине.
Взяв себя в руки, Бернис захромала к церковным дверям, на ходу напоминая себе: у нее большая цель, не стоит отвлекаться по мелочам. Она пришла сюда за спасением, никто и ничто на свете не может ей помешать.
Когда они вошли в церковь, прихожане уже пели первый гимн. Очищают душу песней, подумал Сэмюэль, и на него нахлынули чувства. Желание иметь свой приход. На его месте почти каждый спросил бы, чем прогневил Бога, но Сэмюэль был далек от подобных мыслей. Он верил в щедрого, милосердного Господа и не сомневался, что временная неудача обернется благом – может быть, величайшим в его жизни. И все равно боль не отпускала.
Бернис проковыляла вдоль прохода, скользнула на первую незанятую скамью и подвинулась, освобождая место остальным. Следом гуськом прошли дети, за ними Уиллади и, наконец, Сэмюэль. Сван еще на ходу запела во весь голос. На нее оборачивались – как всегда, стоило ей раскрыть рот: ну и голосище у этой девчушки! Сван ничего не замечала. Когда она пела, то уносилась в свой мир. Изливала душу в песне, а песня изливалась из нее потоком, и ей бывало хорошо как никогда в жизни.
Сэмюэль и Уиллади, подтолкнув друг друга локтем, улыбнулись. Нобл и Бэнвилл кривились от громкого пения сестры. Бернис застыла, глядя перед собой. Сэмюэль бросил невольный взгляд в ту же сторону, узнать, на что же она смотрит. Наверняка не на тощего краснолицего регента – тот весь в движении: расхаживает взад-вперед, машет руками в такт музыке. Нет, Бернис смотрит на что-то неподвижное. Но, зная ее, можно предположить, что она и вовсе ничего не видит перед собой. Бернис непостижимым образом умудряется жить в придуманном мире. Никогда не угадаешь, что творится у нее в голове.
Лишь в одном можно не сомневаться: нынче утром Бернис что-то задумала – наверняка решила заполучить его назад. Казалось бы, после стольких лет она должна махнуть на все рукой, но сдайся она, что у нее останется? Постылый брак с хорошим человеком, чья безграничная любовь вызывает у нее только презрение.
Не то чтобы Бернис в открытую преследовала Сэмюэля. Просто когда он был рядом, всякий раз старалась попасться ему на глаза, говорила сладким голоском и напускала на себя чрезмерную веселость. Будто бы между ними течет мощный электрический ток и ей забавно наблюдать со стороны, как Сэмюэль противится притяжению.
Сэмюэль же обходился с ней, как со всяким человеком. Был вежлив, любезен. Никогда не избегал ее взгляда. Никогда первым не отводил глаз. И никогда не позволял ей затронуть своих чувств.
В глубине души Сэмюэлю жаль было Бернис. Более одинокого человека он не встречал – так стремится покорять чужие сердца, а свое собственное держит закрытым для радостей. Он остыл к ней ровно в тот день, как встретил Уиллади. (Вот вам и радости, вот вам и покорение сердец.) И все-таки с Бернис надо быть осторожным. Электрический провод, даже не под напряжением, все равно опасен. Проводом можно связать. Или задушить.
Глава 10
Объезжая лошадь, даешь ей понять, что жизнь – штука опасная, а наказание неизбежно. Так объезжал лошадей Рас Белинджер. Если бы люди, поручавшие ему своих любимцев, знали о его подходе, большинство наверняка нашли бы другого объездчика.
Впрочем, кое-кто все равно не отказался бы от его услуг. Те, кому важен лишь результат. А результатов Рас умел добиваться. Он мог заставить лошадь делать все что угодно. Желаете, чтобы она шла высоким шагом? Пожалуйста. Желаете, чтобы она гарцевала, изящно выгнув шею? Он так ее вышколит, что она будет весь день гарцевать и ни разу не задерет головы. Нужна смирная лошадка для детей? Он сделает так, что на ней сможет ездить и трехлетний ребенок.
Было лишь одно «но»: лошади у Раса становились так покладисты и безотказны, потому что испытывали ужас перед людьми, а дух их был сломлен. Возвращались они от Раса блестящими, холеными, но с безжизненным взглядом, и вздрагивали, когда их ласкали. Хозяева принимались расспрашивать Раса, и у того находилась масса объяснений. Погода меняется, лошади становятся нервными. Или лошадь отвыкла от хозяина – два месяца не видела, но не беда, скоро привыкнет. Или чувствовала, что ее увозят, а лошади не любят переездов. И так далее и тому подобное.
Рас всегда уклонялся от подобных разговоров. Люди шли к нему за результатом, и он спешил показать, на что способны их питомцы после того, как он с ними столь упорно работал.
Он садился на лошадь и скакал по кругу, трогался, останавливался, ехал задом и боком. Пускал лошадь быстрым шагом, и рысью, и галопом. Если лошадь пастушья, он впускал в загон телят и демонстрировал, как она работает со стадом, чем неизменно радовал хозяев. Мало что на свете так прекрасно и зрелищно, как замысловатый танец лошади, отделяющей теленка от стада.
Впрочем, кое-кто все равно не отказался бы от его услуг. Те, кому важен лишь результат. А результатов Рас умел добиваться. Он мог заставить лошадь делать все что угодно. Желаете, чтобы она шла высоким шагом? Пожалуйста. Желаете, чтобы она гарцевала, изящно выгнув шею? Он так ее вышколит, что она будет весь день гарцевать и ни разу не задерет головы. Нужна смирная лошадка для детей? Он сделает так, что на ней сможет ездить и трехлетний ребенок.
Было лишь одно «но»: лошади у Раса становились так покладисты и безотказны, потому что испытывали ужас перед людьми, а дух их был сломлен. Возвращались они от Раса блестящими, холеными, но с безжизненным взглядом, и вздрагивали, когда их ласкали. Хозяева принимались расспрашивать Раса, и у того находилась масса объяснений. Погода меняется, лошади становятся нервными. Или лошадь отвыкла от хозяина – два месяца не видела, но не беда, скоро привыкнет. Или чувствовала, что ее увозят, а лошади не любят переездов. И так далее и тому подобное.
Рас всегда уклонялся от подобных разговоров. Люди шли к нему за результатом, и он спешил показать, на что способны их питомцы после того, как он с ними столь упорно работал.
Он садился на лошадь и скакал по кругу, трогался, останавливался, ехал задом и боком. Пускал лошадь быстрым шагом, и рысью, и галопом. Если лошадь пастушья, он впускал в загон телят и демонстрировал, как она работает со стадом, чем неизменно радовал хозяев. Мало что на свете так прекрасно и зрелищно, как замысловатый танец лошади, отделяющей теленка от стада.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента