Страница:
— И все-таки ты хороший мальчик. Знаешь, да? Ты просто замечательный! — Она быстро поскребла его по спине, и пес перекатился на бок, игриво хватая ее лапами. Она сделала легкий обманный выпад, осторожно прикоснувшись к обеим передним лапам: они оба хорошо знали эту игру. Он отдергивал лапы, когда она дотягивалась до них, и шутливо щелкал челюстями. Игра закончилась, когда Элизабет, наконец, сумела схватить Дамиана за горло и сделала вид, что душит его. Перевернувшись на живот, пес угрожающе зарычал, пытаясь укусить ее за руку. Наконец она притворилась, что ее хватка ослабла, и он быстро поймал руку мощными челюстями. Осторожно сжал ее ладонь, лизнул, со вздохом положил голову на пол и с обожанием уставился ей в лицо.
Севилл стоял снаружи и размышлял. Время идет очень быстро. Если он собирается показать собаку в Нидерландах (как это было бы славно!), следует очень быстро подготовить краткий отчет. Пес должен работать с ним, и должен работать на «отлично». Прежде чем двигаться дальше, он должен избавиться от девчонки. Севилл сидел, курил и наблюдал за ними.
глава 10
Джозеф Севилл сидел, курил и думал почти до полуночи. Он размышлял о том, как составить расписание, чтобы проводить больше времени с собакой, не привлекая внимания Департамента и своего персонала. Никому, кроме Тома, он ничего не сказал. Севилл думал, как может измениться его жизнь после триумфального выступления, и с невольной улыбкой представлял себе, какое лицо будет у Котча. Без сомнений, ему предстоит организовать и выполнить колоссальный объем работы, но это будет интересная, увлекательная работа. Он мимолетно пожелал разделить ее со своим давним другом Виктором Хоффманом, но никому ничего не мог сказать, до тех пор пока пес не начнет его слушаться. Какая горькая ирония — он получил в свое распоряжение величайшее открытие в истории психологии, но не может им воспользоваться. Эта мысль не давала ему уснуть. Севилл решил исправить ситуацию как можно скорее.
Чтобы добиться отклика от собаки, заставить исполнять его команды, а затем закрепить это поведение, казалось, нужно было совершить подвиг. А всего-то требовалось — согласовать вербальное поведение собаки с соответствующими сигналами. Задание для студента-первокурсника. Но пес реагировал слишком необычно. Почти невозможно использовать стандартные методы, поскольку животное уклонялось от взаимодействия и препятствовало любой работе.
Проще говоря, пес его не любил.
Это инстинктивная реакция, она вне компетенции науки. Интуиция подсказывала Севиллу, что уговоры займут несколько месяцев, а у него этих месяцев в запасе не было. Можно кормить собаку во время работы, чтобы закрепить реакцию позитивным стимулом, но это опять потребует времени. Он понимал, что не успеет вовремя по двум причинам — во-первых, нужно готовить доклад, а во-вторых, эта сумасбродная девица может опять наделать глупостей.
Элизабет Флетчер была проблемой. Пока что у него не находилось поводов прекращать ее визиты. Во-первых, его совершенно ошеломляли реакции собаки, которые могла вызвать эта девушка. Во-вторых, Севилл был достаточно проницателен, чтобы понять: если он запретит ей общаться с псом, Элизабет способна обратиться в газеты или устроить скандал как-нибудь иначе. Севилл снова вернулся к мыслям о том, как контролировать поведение животного. Если он не сможет заставить пса выполнять задания, то потерпит невообразимое фиаско. Севиллу не терпелось избавиться от девчонки, но нужно обеспечить ее молчание, поэтому он решил позволить ей навещать Дамиана, но запретить с ним разговаривать. Такой вот компромисс. Можно объяснить ей, что работа теперь проходит в строго определенных условиях и незапланированные занятия приведут собаку в замешательство.
Севилл сидел в темноте, смотрел на медленно гаснущий огонек сигареты, вспоминал отца и холодные осенние дни, проведенные в золотистых полях, окаймленных ельником, когда он помогал отцу натаскивать английских пойнтеров. Джозеф-старший был бизнесменом, у него оставалось очень мало времени на хобби, но он настойчиво продолжал тренировать собак, иногда устраивая им маленькие испытания. Пойнтеры — холеные, крепкие псы хороших кровей — большую часть года жили на юге у тренера, так что хозяин мог получать удовольствие от охоты, не тратя часы на обучение. Собак присылали домой только в сезон охоты, но они своего владельца не знали и плохо исполняли его команды, а потому Джо-старший каждый год увольнял тренера и с помощью сына сам пытался корректировать поведение собак. Схема всегда была одна и та же; собаки, очевидно, хорошо натренированные и вначале явно рвущиеся в дело, через несколько недель переставали слушаться вообще. Безжалостное использование электрических ошейников превращало собак в подобострастных тварей, более не способных к корректному поведению на охоте. Тогда Джо-старший отказывался от них, называл никудышными и отправлял следующее поколение к новому многообещающему тренеру.
Подростком Севилл обожал оружие, стрельбу и то чувство, что возникало у него, когда он мог контролировать отцовских собак одним нажатием кнопки. Охотничьи испытания казались ему скучными — он довольствовался стрельбой по фазанам, взлетающим над собачьими головами. Но во всем, что касалось техники, которую отец и другие тренеры использовали, чтобы заставить пойнтеров продемонстрировать быстроту и точность при травле, его воспоминания были весьма отчетливы.
Пойнтеры — особенная порода. Инстинкт застывать на месте от запаха птицы в них так силен, что даже крошечные щенки принимают охотничью позу, если бросить им крыло пернатой дичи. У этих собак превосходный нюх и совершенное тело, они идеально приспособлены для охоты на птиц.
Чего пойнтеры не хотят делать категорически — так это иметь дело с мертвой дичью. Они презирают теплые, неподвижные тела мертвых жертв, и очень часто следует прибегать к самым жестким мерам, чтобы собаки приносили птицу в руки хозяину.
И у Севилла сложился некий план — исследователь готовился заставить Дамиана так же быстро отвечать на вопросы, как собаки его отца находили и приносили дичь. Это не займет много времени — некоторым пойнтерам хватало одного дня. Размышляя о том, как успешно завершится обучение Дамиана, Севилл криво усмехнулся. Мягко говоря, он был на пороге того, чтобы потрясти мир бихевиористов.
— Ладно, партнер, — сказал Севилл, — давай начнем.
Это было следующим утром — доктор стоял перед собакой, предварительно привязав ее к крюку в стене, чтобы гарантировать себе безопасность. Кусок стального троса длиной в двенадцать и толщиной в полдюйма удерживал пса на месте. Попытки подкупить собаку едой ни к чему не привели, и доктор теперь делал ставку на электрический ошейник, при помощи которого собирался вызывать негативные стимулы, которые животное могло бы контролировать, отвечая на вопросы. Правильный ответ останавливает негативную стимуляцию. Медленный, неправильный ответ или отсутствие ответа вызывают негативную стимуляцию — непрерывную или даже возрастающую. Это называлось «непосредственное негативное закрепление реакции» — только это Севиллу и оставалось. Если пес не хочет работать с ним за похвалу, еду, если он не чувствует к доктору ни уважения, ни благодарности, ему придется работать, чтобы прекратить боль.
Мужчина взял пульт от электрического ошейника — черный цилиндр длиной около фута с шестидюймовой антенной, покрытой пластиком. Со стола он поднял черную карточку.
— Дамиан. — Севилл говорил громко, отчетливо. — Какой цвет?
Питбуль смотрел на него с искренним непониманием. Он знал звук, которым обозначался этот цвет, но ему никогда не приходило в голову сказать его этому человеку. Он никогда ни с кем не разговаривал, кроме Элизабет. Пес был растерян и смущен. Он осторожно попятился, проверяя, насколько кабель ограничивает его свободу. Сердце забилось быстрее от страшного предчувствия, а внутренности словно прижались к ребрам.
Севилл нажал на кнопку пульта. Ошейник распространил слабый, но непрерывный электрический сигнал вокруг шеи собаки. Пораженный, Дамиан резко дернулся и хрюкнул от неожиданности. В отличие от мгновенного шока, которому его подвергали в лаборатории Севилла, этот не прекращался. На таком уровне интенсивности боль казалась не очень сильной — он ощущал постоянные острые покалывания, и это было страшно и неприятно. Дамиан начал вырываться, изо всех сил пытаясь избавиться от боли. Но деться было некуда, он не мог даже развернуться. Разряд не исчезал, и пес сражался и защищался, пытаясь зубами ухватить ошейник. Он хотел укусить, сорвать его, но широкая и короткая шея не позволяла дотянуться до ошейника зубами. Поскольку острые покалывания продолжались без остановки, он уселся в полнейшей растерянности и коротко, визгливо заворчал.
— Какой цвет?
Дамиан слышал Севилла, но не мог сосредоточиться на нем и на его словах. Страх поглотил его. Его захватили врасплох, и он инстинктивно оборонялся, не в состоянии понять, почему его бьют током, не зная даже, наказание это или просто стечение обстоятельств. За то, чтобы эта боль ушла, он был бы готов сделать что угодно — если бы только мог понять, что от него требуется. Боль прекратилась на мгновение, затем вернулась, чуть сильнее. Теперь Дамиан запаниковал. Он не был упрямым — он искренне не понимал, чего от него хотят.
Стоя перед ним, Севилл был убежден: пес хорошо понимает, что нужно делать и почему его бьют током. Как может он не понять, когда прекрасно отвечал на ту же команду, работая с девушкой? Севилл не пытался ничему его учить — Дамиан знал правильный ответ и просто отказывался его давать, поэтому доктор не чувствовал жалости к этой собаке. Он был убежден, что короткие острые удары ошейника заставят Дамиана исполнять его приказы. Пес должен понять, кто теперь его господин. Это ничем не отличалось от тех неприятных уроков, которые он проводил со своевольными пойнтерами, не желавшими приносить дичь в руки.
Инстинктивно Дамиан отчаянно пытался вести себя хорошо. Он лег на пол, но щиплющие, кусающие электрические разряды не прекращались. Он съежился в полном замешательстве. Боль не исчезала, он больше не мог лежать неподвижно. Он сел и бросил умоляющий взгляд на мужчину, стоявшего перед ним.
— Какой цвет? — снова спокойно спросил Севилл. Пес неотрывно смотрел на него, совершенно потрясенный. Этому человеку был нужен ответ, который заставит боль уйти. Но что он хочет? Какую команду он дал? Мужчина сказал «цвет». Что «цвет»? Он должен говорить? Этого хочет мужчина? Надо сделать что-нибудь, все, что угодно, чтобы остановить ошейник. Пусть даже такое невообразимое, как заговорить с Белой Болью.
— Кровь, — прохрипел он первое, что пришло в его истерзанный мозг. Питание выключилось, стимуляция прекратилась. Дамиан стоял с дико выпученными глазами, у него тряслись лапы, он ошарашенно шатался.
— Хорошо. — Севилл похвалил собаку за почти правильное поведение. Это большой шаг — первое слово, которое Дамиан сказал ему. Получив хоть какой-то ответ от животного, он мог теперь заставить его отвечать правильно без особого труда. — Ладно. — Севилл снова показал черную карточку: — Какой цвет? — и включил питание. Пес дернулся и подпрыгнул, его мозг переключился на резкие удары, он был не в состоянии думать.
— Кровь.
Хорошо, — снова сказал Севилл, убирая палец с кнопки. Теперь ответ пришел гораздо быстрее. Пес делал замечательные успехи. Севилл сбросил уровень стимуляции ниже на одно деление.
— Это черный, — подсказал ему Севилл, снова показывая карточку. — Какой цвет?
Боль вернулась. Дамиан мигнул, когда ошейник ударил его, но не отвел взгляда от мужчины.
— Чернь, — ответил он.
— Хм, очень хорошо.
Питание выключилось. Севилл взял следующую карточку. Еще не задав вопроса, он нажал на кнопку и включил ошейник. Севилл знал, что боль создаст мотивацию отвечать быстро, — такова стандартная процедура при тренировках с электрическим ошейником.
— Какой цвет?
Глаза собаки метнулись на карточку и обратно на мужчину.
— Синь.
— Да, хорошо. — Пес ответил и быстро, и правильно.
Когда Севилл потянулся за следующей карточкой, Дамиан вдруг обезумел, начал вертеться, насколько позволял короткий кабель. В ожидании боли он запаниковал — он знал, что сейчас его снова будут бить. В отличие от бессмысленных разрядов, которыми его пытали, изучая стереотипное поведение, эту боль он мог контролировать сам. Он был в состоянии понять, что абсолютная покорность прихотям господина может остановить боль, но пока этот процесс не завершен. Пока еще он боролся, не желая и не будучи в состоянии доверять человеку, причиняющему эту боль. Севилл игнорировал его борьбу, зная: это нормальная стадия, предсказуемое развитие событий при использовании электроошейника. Дамиан должен работать, несмотря на панику и страх, и должен принять электрическую стимуляцию как часть своей повседневной жизни. Это путь к простому, нерассуждающему повиновению. Для собаки покорность и общение были теперь единственными действиями, которые могли ослабить боль. Это, и ничто другое.
Севилл включил ошейник на слабом уровне сигнала и поднял следующую карточку, зеленую.
— Како…
— Синь, — поспешил сказать Дамиан, от страха — неправильно. Севилл проигнорировал ответ.
— Какой цвет?
— Синь, синь. — Дамиан дико извивался. Теперь он знал, чего хочет человек, но сейчас что-то глубоко внутри него сопротивлялось. Он не хотел подчиняться, вся его душа восставала против этого. Дамиан мог работать для Единственной, чтобы радовать ее, но теперь ему хотелось только убежать подальше от этого человека. В нем рос не свойственный питбулю протест. Ему не нравился этот человек, и он ничего не хотел для него делать. Тело и разум столкнулись в конфликте. Он снова стал бороться с принуждением.
Его воля была сильна, но человек знал, как сломать эту волю, — у него были для этого инструменты и сильнейшее желание перекроить собачью душу под свои нужды. Дамиан не мог бороться с ужасающим, непрекращающимся действием ошейника.
— Лист.
— Да. — Ошейник отключился. — Очень хорошо. Пес тяжело дышал, обессиленный и вспотевший. Он стоял, апатично глядя на Севилла, и бока его вздымались. Ученый уже отвернулся, закончив работу. Севилл был доволен, но не удивлен тем, что метод сработал быстро и эффективно: ошейник — общепринятый инструмент для определенного типа тренировок, когда дрессировщик не способен достичь согласия со своими подопечными иным путем.
После строгого приказа Севилла не разговаривать с собакой Элизабет забеспокоилась. Она хотела быть ближе к Дамиану, обнимать его, защищать, гладить его полосатую шею. Девушка предчувствовала беду: казалось, скоро все изменится — и очень сильно. Она всерьез полагала, что дни ее общения с собакой сочтены, поэтому, когда Том впустил ее, она обрадовалась и тому, что можно просто сидеть рядом с псом, гладить его, смотреть, как он спит. Ей казалось или он действительно выглядел совершенно изможденным? Элизабет потрогала черную коробку на ошейнике, недоумевая, для чего она. Дамиан, не почувствовав прикосновения, слегка ткнул ее носом, чтобы она положила руку ему на шею.
Как случилось, что их взаимная дружба из деликатной терпимости превратилась в такую сильную привязанность, что могла причинять боль? Для отца и дедушки Элизабет собаки были всего лишь базовыми моделями, расходным материалом, который можно заказать, использовать и списать. Она знала, что лишь благодаря Дамиану она сама перестала так думать.
Наступил вечер. Двое друзей в крошечной комнате сидели, прижавшись друг к другу, и Элизабет не переставала изумляться отношению Дамиана к людям. Большинство собак — на самом деле, все представители семейства собачьих — трусили, если встречали уверенного в себе человека. А как насчет Дамиана? Как насчет собаки, которая может гулять среди людей, вести себя вежливо, даже с юмором, и все же способна броситься на любого, если нужно, чтобы только защитить своего друга-человека? Элизабет не покидало странное ощущение: Дамиан равен людям, знает это и все же не злоупотребляет своей силой. Тем более замечательно, если учесть, как жестоко его использовали. Наоборот, он демонстрировал смирение и покорность тем, кого уважал, и, казалось, был способен причинять вред людям, только защищая других людей.
Почему Дамиан никогда не пытался напасть на человека, если чувствовал угрозу для себя? Было видно, что он рвется атаковать, защищая ее, и все же готов скорее отвернуться, чем укусить Севилла. Элизабет удивлялась странному и суровому моральному кодексу этого питбуля, появившегося в ее жизни. Пес открыл глаза и посмотрел на нее.
«Все в порядке?» — спрашивал этот взгляд. Увидев по ее лицу, что ничего плохого не случилось, он вздохнул и снова закрыл глаза. Не говоря ни слова, он сказал ей все. Она улыбнулась. Ничего не изменится, Севилл, даже если ты запретишь нам пользоваться словами. Они нам никогда и не были нужны.
Мысли Элизабет блуждали. Она много раз слышала, как деятели религии и науки в один голос превозносили уникальность и неповторимость человека. Каким бы ужасным ни был человек, он ценился гораздо выше животного благодаря одной лишь принадлежности к своему виду. Элизабет думала о Дамиане и о том, что он мог бы сделать для нее, если потребуется. Мог бы отдать за нее жизнь — в этом она не сомневалась. Много ли на свете людей, которые отдали бы за нее жизнь? Элизабет представила себе Севилла и пса, стоящих над бушующей рекой. Если оба упадут, кого она спасет? Кого она должна спасти? И по чьим стандартам нужно выбирать? Что подсказало бы ей сердце? Разве жизнь Севилла важнее, чем жизнь Дамиана, просто из-за того, что первый — Homo sapiens? Или преданность и дружба значат больше? Затем она представила другой сценарий: а если Севилла заменить ребенком? Тогда что? Станет ли Дамиан, иронично размышляла она, прыгать в реку, чтобы спасти этого странного щенка, позволив утонуть ей самой? Ее мозг, привыкший к абсолютной ценности человеческой жизни, отпрянул от такой мысли.
Элизабет разглядывала ячейки звуконепроницаемого материала на потолке, в который раз спрашивая себя, как они с Дамианом оказались в такой ситуации и куда их это все заведет. Она перестала фантазировать — пришло время вернуться к фактам. В этом доме нет места для ее любви к собаке, Дамиана скоро поглотит высокотехнологичный мир науки. Только очень большие начальники будут иметь прямой доступ к животному, и Севилл станет купаться в лучах славы, которая так важна для него, ни секунды не заботясь о том, что пес, быть может, голоден, устал, напуган или одинок. И Дамиан, возможно, будет работать на Севилла лишь потому, что это свойственно его натуре. Когда она уйдет, пес будет работать — скрепя сердце, за слово похвалы от этого человека, неважно, как сильно Севилл будет его мучить. Со стороны кому-нибудь, может, даже покажется, что пес счастлив, что он любит Севилла. Все это сводило ее с ума.
Известные ученые, которые придут посмотреть на знаменитую говорящую собаку доктора Севилла, увидят лишь тень настоящего Дамиана — ее Дамиана. Будут строить предположения о его интеллекте, мыслительных способностях, о его душе, и все это будет основано на том, что они увидят в лаборатории Севилла. Они никогда не узнают и даже не смогут предположить, — что настоящий Дамиан любил тыкаться носом в землю замерзшего луга, оставляя позади вихрь мелких ледяных кристалликов в розовом предрассветном воздухе. Никогда не оценят по достоинству настоящего Дамиана, который спал, положив голову ей на колени, поднимал на нее глаза в молчаливом единении, что гораздо могущественнее любых слов, которые он мог бы выучить. И она была уверена: никогда не увидят они, как Дамиан смеется. А она это видела, когда они играли в свои шутливые игры; она знала, что он любит играть в «ку-ку» и может носиться безумными зигзагами, раскрыв пасть в широченной ухмылке, потому что любит, когда за ним гоняются.
Ее размышления внезапно прервал Том — он открыл внутреннюю дверь и просунул голову внутрь.
— Доктор хочет, чтобы вы ушли. Пожалуйста. Элизабет кивнула.
— Хорошо, Том, а что это за штука? — Она показала на черную коробку ошейника.
Том колебался, не зная, что ответить. Элизабет подобралась и села прямо.
— Что это, Том? Для чего это нужно?
— Это… тренировочное устройство. Доктор использует его, когда занимается с собакой.
— Это ничего мне не говорит. Как он занимается? Что оно делает? Это какой-то магнитофон?
— Нет, мэм. Вам лучше спросить…
— Севилла? Он запретил мне спрашивать о чем-либо, — сказала она, забыв на мгновение, что Севилл мог снаружи слышать каждое слово. — Ты это знаешь. Я спрашиваю тебя. Что это такое?
— Прошу прощения, вы должны выйти немедленно. Внезапно за спиной у Тома возник Севилл. Он рывком распахнул дверь и вошел в маленькую комнату с мрачным выражением на лице. Элизабет молчала — он ее услышал.
— Это называется электрический ошейник, Элизабет. Он производит электрическую стимуляцию, когда я нажимаю вот на эти кнопки. — Он показал ей пульт. — Это признанный и гуманный метод тренировки собак, призванный научить их контролировать свои реакции. Я ответил на твой вопрос?
Элизабет уставилась на безобразный черный цилиндр в его руке.
— Электрическая стимуляция? — Она помолчала. — Вы бьете его током? С какой целью? Чтобы научить его чему-нибудь?
За всю свою жизнь Элизабет Флетчер ни разу не приходила в такое бешенство. Это было по ту сторону ярости. Внезапный, неистовый, переворачивающий все вверх дном порыв гнева, в котором воскрес, должно быть, буйный нрав ее кельтских предков. Этот человек применяет электрошокер к существу, с которым она не просто дружит, — оно из-за своей беспомощности и невинности пробудило в ней материнский инстинкт.
Ее глаза, полные холодной ненависти, медленно переместились с Севилла на его помощника и вниз, на ошейник. Тому, похоже, стало очень неуютно. Он пытался встретиться с нею взглядом, и лицо его при этом выражало что-то такое, чего она не могла прочесть. Но она не обращала на него внимания.
— Нет. — Она медленно покачала головой. — Нет, вы не будете этого делать. Не будете.
— Делаю и буду, — отвечал Севилл в тон ее голосу. Его серые холодные глаза не отрываясь смотрели на нее. Пес поднялся, напрягшись и глядя на мужчин.
Она нагнулась, вцепилась в ошейник и повернула его, отыскивая пряжку, чтобы расстегнуть.
— Том, выведи ее, — резко сказал Севилл. Помощник шагнул вперед, пытаясь взять ее за руку.
Но Элизабет, сильная и разъяренная, оттолкнула его, нащупала пряжку и стала вынимать из нее ремешок. Том быстро подошел и крепко схватил ее сзади. Она ругалась и со злостью пыталась вырваться. Глаза пса расширились, затем превратились в щелочки. Природа запрещала ему кусать этих богов. Увидев, однако, что девушка в беде и двое мужчин нападают на нее, он двинулся вперед — молча, как это делали его предки.
— Выведи ее, Том.
Легче сказать, чем сделать. Элизабет ничуть не жалела, что срывает свое раздражение на помощнике Севилла.
— Дверь! — выдохнул Том Севиллу. Он был слишком занят и не мог одновременно удерживать девушку и следить за приближающимся псом. — Дверь!
Нужен ключ. Том закружил по комнате, держа Элизабет между собой и псом.
— Отстань от меня! — Она почти вырвалась, у Тома пошла из носа кровь. Севилл, в ужасе от того, какой оборот приняли события, проклял собственный характер. Но все же решил спасти положение и встал так, чтобы Элизабет, сражаясь с Томом, могла его видеть.
— Элизабет, ты хочешь причинить вред собаке? — Он говорил тихо, но его слова долетели до нее. В руках он держал пульт от ошейника.
— Ублюдок! — рявкнула она и перевела взгляд ниже. — Нет! Дамиан, нет!
Пес отыскал брешь в обороне и впился зубами в ногу помощника, яростно тряся головой. Том взвыл от боли, но захват не отпустил. Элизабет кричала на пса, но Дамиан слышал только Голос, а потому продолжал терзать ногу Тома. Тогда Севилл поставил мощность заряда на максимум и нажал на кнопку — потом еще и еще, пока пес со сдавленным визгом не повалился на пол. Том застонал, когда зубы пса, получившего удар током, сильнее впились ему в ногу. Он нагнулся, и в этот момент Элизабет вывернулась.
— Дамиан, стой! — Она подбежала к псу, схватила его. — Уходи, Том, быстро! — закричала она.
Том вопросительно посмотрел на Севилла. Тот с перекошенным лицом отпер дверь и выпустил его. Дамиан рванулся за удаляющейся фигурой Тома, но Элизабет удержала его. Глаза пса сверкали от ярости.
— Дамиан, нет. Стой. Успокойся. — Она резко встряхнула пса, пытаясь привлечь его внимание. Потом взглянула на Севилла — тот держал в руке пульт и, очевидно, собирался нажать на кнопку снова. — Пожалуйста, прошу вас, не бейте его. Оставьте его, он просто пытался защитить меня. Это моя вина, что он так поступил.
— Да, твоя. — Ярость Севилла уже выплеснулась и утихла. На ее место пришел холодный расчет. — Это очень серьезно, Элизабет. Я думаю, мы с тобой должны встретиться позже, чтобы обсудить твое будущее в проекте. Он под угрозой, уверяю тебя, но я не буду принимать никаких мер, пока мой помощник истекает кровью в моем доме.
Севилл стоял снаружи и размышлял. Время идет очень быстро. Если он собирается показать собаку в Нидерландах (как это было бы славно!), следует очень быстро подготовить краткий отчет. Пес должен работать с ним, и должен работать на «отлично». Прежде чем двигаться дальше, он должен избавиться от девчонки. Севилл сидел, курил и наблюдал за ними.
глава 10
Вера в науку — суеверие нашего времени.
М. Вандт
Джозеф Севилл сидел, курил и думал почти до полуночи. Он размышлял о том, как составить расписание, чтобы проводить больше времени с собакой, не привлекая внимания Департамента и своего персонала. Никому, кроме Тома, он ничего не сказал. Севилл думал, как может измениться его жизнь после триумфального выступления, и с невольной улыбкой представлял себе, какое лицо будет у Котча. Без сомнений, ему предстоит организовать и выполнить колоссальный объем работы, но это будет интересная, увлекательная работа. Он мимолетно пожелал разделить ее со своим давним другом Виктором Хоффманом, но никому ничего не мог сказать, до тех пор пока пес не начнет его слушаться. Какая горькая ирония — он получил в свое распоряжение величайшее открытие в истории психологии, но не может им воспользоваться. Эта мысль не давала ему уснуть. Севилл решил исправить ситуацию как можно скорее.
Чтобы добиться отклика от собаки, заставить исполнять его команды, а затем закрепить это поведение, казалось, нужно было совершить подвиг. А всего-то требовалось — согласовать вербальное поведение собаки с соответствующими сигналами. Задание для студента-первокурсника. Но пес реагировал слишком необычно. Почти невозможно использовать стандартные методы, поскольку животное уклонялось от взаимодействия и препятствовало любой работе.
Проще говоря, пес его не любил.
Это инстинктивная реакция, она вне компетенции науки. Интуиция подсказывала Севиллу, что уговоры займут несколько месяцев, а у него этих месяцев в запасе не было. Можно кормить собаку во время работы, чтобы закрепить реакцию позитивным стимулом, но это опять потребует времени. Он понимал, что не успеет вовремя по двум причинам — во-первых, нужно готовить доклад, а во-вторых, эта сумасбродная девица может опять наделать глупостей.
Элизабет Флетчер была проблемой. Пока что у него не находилось поводов прекращать ее визиты. Во-первых, его совершенно ошеломляли реакции собаки, которые могла вызвать эта девушка. Во-вторых, Севилл был достаточно проницателен, чтобы понять: если он запретит ей общаться с псом, Элизабет способна обратиться в газеты или устроить скандал как-нибудь иначе. Севилл снова вернулся к мыслям о том, как контролировать поведение животного. Если он не сможет заставить пса выполнять задания, то потерпит невообразимое фиаско. Севиллу не терпелось избавиться от девчонки, но нужно обеспечить ее молчание, поэтому он решил позволить ей навещать Дамиана, но запретить с ним разговаривать. Такой вот компромисс. Можно объяснить ей, что работа теперь проходит в строго определенных условиях и незапланированные занятия приведут собаку в замешательство.
Севилл сидел в темноте, смотрел на медленно гаснущий огонек сигареты, вспоминал отца и холодные осенние дни, проведенные в золотистых полях, окаймленных ельником, когда он помогал отцу натаскивать английских пойнтеров. Джозеф-старший был бизнесменом, у него оставалось очень мало времени на хобби, но он настойчиво продолжал тренировать собак, иногда устраивая им маленькие испытания. Пойнтеры — холеные, крепкие псы хороших кровей — большую часть года жили на юге у тренера, так что хозяин мог получать удовольствие от охоты, не тратя часы на обучение. Собак присылали домой только в сезон охоты, но они своего владельца не знали и плохо исполняли его команды, а потому Джо-старший каждый год увольнял тренера и с помощью сына сам пытался корректировать поведение собак. Схема всегда была одна и та же; собаки, очевидно, хорошо натренированные и вначале явно рвущиеся в дело, через несколько недель переставали слушаться вообще. Безжалостное использование электрических ошейников превращало собак в подобострастных тварей, более не способных к корректному поведению на охоте. Тогда Джо-старший отказывался от них, называл никудышными и отправлял следующее поколение к новому многообещающему тренеру.
Подростком Севилл обожал оружие, стрельбу и то чувство, что возникало у него, когда он мог контролировать отцовских собак одним нажатием кнопки. Охотничьи испытания казались ему скучными — он довольствовался стрельбой по фазанам, взлетающим над собачьими головами. Но во всем, что касалось техники, которую отец и другие тренеры использовали, чтобы заставить пойнтеров продемонстрировать быстроту и точность при травле, его воспоминания были весьма отчетливы.
Пойнтеры — особенная порода. Инстинкт застывать на месте от запаха птицы в них так силен, что даже крошечные щенки принимают охотничью позу, если бросить им крыло пернатой дичи. У этих собак превосходный нюх и совершенное тело, они идеально приспособлены для охоты на птиц.
Чего пойнтеры не хотят делать категорически — так это иметь дело с мертвой дичью. Они презирают теплые, неподвижные тела мертвых жертв, и очень часто следует прибегать к самым жестким мерам, чтобы собаки приносили птицу в руки хозяину.
И у Севилла сложился некий план — исследователь готовился заставить Дамиана так же быстро отвечать на вопросы, как собаки его отца находили и приносили дичь. Это не займет много времени — некоторым пойнтерам хватало одного дня. Размышляя о том, как успешно завершится обучение Дамиана, Севилл криво усмехнулся. Мягко говоря, он был на пороге того, чтобы потрясти мир бихевиористов.
— Ладно, партнер, — сказал Севилл, — давай начнем.
Это было следующим утром — доктор стоял перед собакой, предварительно привязав ее к крюку в стене, чтобы гарантировать себе безопасность. Кусок стального троса длиной в двенадцать и толщиной в полдюйма удерживал пса на месте. Попытки подкупить собаку едой ни к чему не привели, и доктор теперь делал ставку на электрический ошейник, при помощи которого собирался вызывать негативные стимулы, которые животное могло бы контролировать, отвечая на вопросы. Правильный ответ останавливает негативную стимуляцию. Медленный, неправильный ответ или отсутствие ответа вызывают негативную стимуляцию — непрерывную или даже возрастающую. Это называлось «непосредственное негативное закрепление реакции» — только это Севиллу и оставалось. Если пес не хочет работать с ним за похвалу, еду, если он не чувствует к доктору ни уважения, ни благодарности, ему придется работать, чтобы прекратить боль.
Мужчина взял пульт от электрического ошейника — черный цилиндр длиной около фута с шестидюймовой антенной, покрытой пластиком. Со стола он поднял черную карточку.
— Дамиан. — Севилл говорил громко, отчетливо. — Какой цвет?
Питбуль смотрел на него с искренним непониманием. Он знал звук, которым обозначался этот цвет, но ему никогда не приходило в голову сказать его этому человеку. Он никогда ни с кем не разговаривал, кроме Элизабет. Пес был растерян и смущен. Он осторожно попятился, проверяя, насколько кабель ограничивает его свободу. Сердце забилось быстрее от страшного предчувствия, а внутренности словно прижались к ребрам.
Севилл нажал на кнопку пульта. Ошейник распространил слабый, но непрерывный электрический сигнал вокруг шеи собаки. Пораженный, Дамиан резко дернулся и хрюкнул от неожиданности. В отличие от мгновенного шока, которому его подвергали в лаборатории Севилла, этот не прекращался. На таком уровне интенсивности боль казалась не очень сильной — он ощущал постоянные острые покалывания, и это было страшно и неприятно. Дамиан начал вырываться, изо всех сил пытаясь избавиться от боли. Но деться было некуда, он не мог даже развернуться. Разряд не исчезал, и пес сражался и защищался, пытаясь зубами ухватить ошейник. Он хотел укусить, сорвать его, но широкая и короткая шея не позволяла дотянуться до ошейника зубами. Поскольку острые покалывания продолжались без остановки, он уселся в полнейшей растерянности и коротко, визгливо заворчал.
— Какой цвет?
Дамиан слышал Севилла, но не мог сосредоточиться на нем и на его словах. Страх поглотил его. Его захватили врасплох, и он инстинктивно оборонялся, не в состоянии понять, почему его бьют током, не зная даже, наказание это или просто стечение обстоятельств. За то, чтобы эта боль ушла, он был бы готов сделать что угодно — если бы только мог понять, что от него требуется. Боль прекратилась на мгновение, затем вернулась, чуть сильнее. Теперь Дамиан запаниковал. Он не был упрямым — он искренне не понимал, чего от него хотят.
Стоя перед ним, Севилл был убежден: пес хорошо понимает, что нужно делать и почему его бьют током. Как может он не понять, когда прекрасно отвечал на ту же команду, работая с девушкой? Севилл не пытался ничему его учить — Дамиан знал правильный ответ и просто отказывался его давать, поэтому доктор не чувствовал жалости к этой собаке. Он был убежден, что короткие острые удары ошейника заставят Дамиана исполнять его приказы. Пес должен понять, кто теперь его господин. Это ничем не отличалось от тех неприятных уроков, которые он проводил со своевольными пойнтерами, не желавшими приносить дичь в руки.
Инстинктивно Дамиан отчаянно пытался вести себя хорошо. Он лег на пол, но щиплющие, кусающие электрические разряды не прекращались. Он съежился в полном замешательстве. Боль не исчезала, он больше не мог лежать неподвижно. Он сел и бросил умоляющий взгляд на мужчину, стоявшего перед ним.
— Какой цвет? — снова спокойно спросил Севилл. Пес неотрывно смотрел на него, совершенно потрясенный. Этому человеку был нужен ответ, который заставит боль уйти. Но что он хочет? Какую команду он дал? Мужчина сказал «цвет». Что «цвет»? Он должен говорить? Этого хочет мужчина? Надо сделать что-нибудь, все, что угодно, чтобы остановить ошейник. Пусть даже такое невообразимое, как заговорить с Белой Болью.
— Кровь, — прохрипел он первое, что пришло в его истерзанный мозг. Питание выключилось, стимуляция прекратилась. Дамиан стоял с дико выпученными глазами, у него тряслись лапы, он ошарашенно шатался.
— Хорошо. — Севилл похвалил собаку за почти правильное поведение. Это большой шаг — первое слово, которое Дамиан сказал ему. Получив хоть какой-то ответ от животного, он мог теперь заставить его отвечать правильно без особого труда. — Ладно. — Севилл снова показал черную карточку: — Какой цвет? — и включил питание. Пес дернулся и подпрыгнул, его мозг переключился на резкие удары, он был не в состоянии думать.
— Кровь.
Хорошо, — снова сказал Севилл, убирая палец с кнопки. Теперь ответ пришел гораздо быстрее. Пес делал замечательные успехи. Севилл сбросил уровень стимуляции ниже на одно деление.
— Это черный, — подсказал ему Севилл, снова показывая карточку. — Какой цвет?
Боль вернулась. Дамиан мигнул, когда ошейник ударил его, но не отвел взгляда от мужчины.
— Чернь, — ответил он.
— Хм, очень хорошо.
Питание выключилось. Севилл взял следующую карточку. Еще не задав вопроса, он нажал на кнопку и включил ошейник. Севилл знал, что боль создаст мотивацию отвечать быстро, — такова стандартная процедура при тренировках с электрическим ошейником.
— Какой цвет?
Глаза собаки метнулись на карточку и обратно на мужчину.
— Синь.
— Да, хорошо. — Пес ответил и быстро, и правильно.
Когда Севилл потянулся за следующей карточкой, Дамиан вдруг обезумел, начал вертеться, насколько позволял короткий кабель. В ожидании боли он запаниковал — он знал, что сейчас его снова будут бить. В отличие от бессмысленных разрядов, которыми его пытали, изучая стереотипное поведение, эту боль он мог контролировать сам. Он был в состоянии понять, что абсолютная покорность прихотям господина может остановить боль, но пока этот процесс не завершен. Пока еще он боролся, не желая и не будучи в состоянии доверять человеку, причиняющему эту боль. Севилл игнорировал его борьбу, зная: это нормальная стадия, предсказуемое развитие событий при использовании электроошейника. Дамиан должен работать, несмотря на панику и страх, и должен принять электрическую стимуляцию как часть своей повседневной жизни. Это путь к простому, нерассуждающему повиновению. Для собаки покорность и общение были теперь единственными действиями, которые могли ослабить боль. Это, и ничто другое.
Севилл включил ошейник на слабом уровне сигнала и поднял следующую карточку, зеленую.
— Како…
— Синь, — поспешил сказать Дамиан, от страха — неправильно. Севилл проигнорировал ответ.
— Какой цвет?
— Синь, синь. — Дамиан дико извивался. Теперь он знал, чего хочет человек, но сейчас что-то глубоко внутри него сопротивлялось. Он не хотел подчиняться, вся его душа восставала против этого. Дамиан мог работать для Единственной, чтобы радовать ее, но теперь ему хотелось только убежать подальше от этого человека. В нем рос не свойственный питбулю протест. Ему не нравился этот человек, и он ничего не хотел для него делать. Тело и разум столкнулись в конфликте. Он снова стал бороться с принуждением.
Его воля была сильна, но человек знал, как сломать эту волю, — у него были для этого инструменты и сильнейшее желание перекроить собачью душу под свои нужды. Дамиан не мог бороться с ужасающим, непрекращающимся действием ошейника.
— Лист.
— Да. — Ошейник отключился. — Очень хорошо. Пес тяжело дышал, обессиленный и вспотевший. Он стоял, апатично глядя на Севилла, и бока его вздымались. Ученый уже отвернулся, закончив работу. Севилл был доволен, но не удивлен тем, что метод сработал быстро и эффективно: ошейник — общепринятый инструмент для определенного типа тренировок, когда дрессировщик не способен достичь согласия со своими подопечными иным путем.
После строгого приказа Севилла не разговаривать с собакой Элизабет забеспокоилась. Она хотела быть ближе к Дамиану, обнимать его, защищать, гладить его полосатую шею. Девушка предчувствовала беду: казалось, скоро все изменится — и очень сильно. Она всерьез полагала, что дни ее общения с собакой сочтены, поэтому, когда Том впустил ее, она обрадовалась и тому, что можно просто сидеть рядом с псом, гладить его, смотреть, как он спит. Ей казалось или он действительно выглядел совершенно изможденным? Элизабет потрогала черную коробку на ошейнике, недоумевая, для чего она. Дамиан, не почувствовав прикосновения, слегка ткнул ее носом, чтобы она положила руку ему на шею.
Как случилось, что их взаимная дружба из деликатной терпимости превратилась в такую сильную привязанность, что могла причинять боль? Для отца и дедушки Элизабет собаки были всего лишь базовыми моделями, расходным материалом, который можно заказать, использовать и списать. Она знала, что лишь благодаря Дамиану она сама перестала так думать.
Наступил вечер. Двое друзей в крошечной комнате сидели, прижавшись друг к другу, и Элизабет не переставала изумляться отношению Дамиана к людям. Большинство собак — на самом деле, все представители семейства собачьих — трусили, если встречали уверенного в себе человека. А как насчет Дамиана? Как насчет собаки, которая может гулять среди людей, вести себя вежливо, даже с юмором, и все же способна броситься на любого, если нужно, чтобы только защитить своего друга-человека? Элизабет не покидало странное ощущение: Дамиан равен людям, знает это и все же не злоупотребляет своей силой. Тем более замечательно, если учесть, как жестоко его использовали. Наоборот, он демонстрировал смирение и покорность тем, кого уважал, и, казалось, был способен причинять вред людям, только защищая других людей.
Почему Дамиан никогда не пытался напасть на человека, если чувствовал угрозу для себя? Было видно, что он рвется атаковать, защищая ее, и все же готов скорее отвернуться, чем укусить Севилла. Элизабет удивлялась странному и суровому моральному кодексу этого питбуля, появившегося в ее жизни. Пес открыл глаза и посмотрел на нее.
«Все в порядке?» — спрашивал этот взгляд. Увидев по ее лицу, что ничего плохого не случилось, он вздохнул и снова закрыл глаза. Не говоря ни слова, он сказал ей все. Она улыбнулась. Ничего не изменится, Севилл, даже если ты запретишь нам пользоваться словами. Они нам никогда и не были нужны.
Мысли Элизабет блуждали. Она много раз слышала, как деятели религии и науки в один голос превозносили уникальность и неповторимость человека. Каким бы ужасным ни был человек, он ценился гораздо выше животного благодаря одной лишь принадлежности к своему виду. Элизабет думала о Дамиане и о том, что он мог бы сделать для нее, если потребуется. Мог бы отдать за нее жизнь — в этом она не сомневалась. Много ли на свете людей, которые отдали бы за нее жизнь? Элизабет представила себе Севилла и пса, стоящих над бушующей рекой. Если оба упадут, кого она спасет? Кого она должна спасти? И по чьим стандартам нужно выбирать? Что подсказало бы ей сердце? Разве жизнь Севилла важнее, чем жизнь Дамиана, просто из-за того, что первый — Homo sapiens? Или преданность и дружба значат больше? Затем она представила другой сценарий: а если Севилла заменить ребенком? Тогда что? Станет ли Дамиан, иронично размышляла она, прыгать в реку, чтобы спасти этого странного щенка, позволив утонуть ей самой? Ее мозг, привыкший к абсолютной ценности человеческой жизни, отпрянул от такой мысли.
Элизабет разглядывала ячейки звуконепроницаемого материала на потолке, в который раз спрашивая себя, как они с Дамианом оказались в такой ситуации и куда их это все заведет. Она перестала фантазировать — пришло время вернуться к фактам. В этом доме нет места для ее любви к собаке, Дамиана скоро поглотит высокотехнологичный мир науки. Только очень большие начальники будут иметь прямой доступ к животному, и Севилл станет купаться в лучах славы, которая так важна для него, ни секунды не заботясь о том, что пес, быть может, голоден, устал, напуган или одинок. И Дамиан, возможно, будет работать на Севилла лишь потому, что это свойственно его натуре. Когда она уйдет, пес будет работать — скрепя сердце, за слово похвалы от этого человека, неважно, как сильно Севилл будет его мучить. Со стороны кому-нибудь, может, даже покажется, что пес счастлив, что он любит Севилла. Все это сводило ее с ума.
Известные ученые, которые придут посмотреть на знаменитую говорящую собаку доктора Севилла, увидят лишь тень настоящего Дамиана — ее Дамиана. Будут строить предположения о его интеллекте, мыслительных способностях, о его душе, и все это будет основано на том, что они увидят в лаборатории Севилла. Они никогда не узнают и даже не смогут предположить, — что настоящий Дамиан любил тыкаться носом в землю замерзшего луга, оставляя позади вихрь мелких ледяных кристалликов в розовом предрассветном воздухе. Никогда не оценят по достоинству настоящего Дамиана, который спал, положив голову ей на колени, поднимал на нее глаза в молчаливом единении, что гораздо могущественнее любых слов, которые он мог бы выучить. И она была уверена: никогда не увидят они, как Дамиан смеется. А она это видела, когда они играли в свои шутливые игры; она знала, что он любит играть в «ку-ку» и может носиться безумными зигзагами, раскрыв пасть в широченной ухмылке, потому что любит, когда за ним гоняются.
Ее размышления внезапно прервал Том — он открыл внутреннюю дверь и просунул голову внутрь.
— Доктор хочет, чтобы вы ушли. Пожалуйста. Элизабет кивнула.
— Хорошо, Том, а что это за штука? — Она показала на черную коробку ошейника.
Том колебался, не зная, что ответить. Элизабет подобралась и села прямо.
— Что это, Том? Для чего это нужно?
— Это… тренировочное устройство. Доктор использует его, когда занимается с собакой.
— Это ничего мне не говорит. Как он занимается? Что оно делает? Это какой-то магнитофон?
— Нет, мэм. Вам лучше спросить…
— Севилла? Он запретил мне спрашивать о чем-либо, — сказала она, забыв на мгновение, что Севилл мог снаружи слышать каждое слово. — Ты это знаешь. Я спрашиваю тебя. Что это такое?
— Прошу прощения, вы должны выйти немедленно. Внезапно за спиной у Тома возник Севилл. Он рывком распахнул дверь и вошел в маленькую комнату с мрачным выражением на лице. Элизабет молчала — он ее услышал.
— Это называется электрический ошейник, Элизабет. Он производит электрическую стимуляцию, когда я нажимаю вот на эти кнопки. — Он показал ей пульт. — Это признанный и гуманный метод тренировки собак, призванный научить их контролировать свои реакции. Я ответил на твой вопрос?
Элизабет уставилась на безобразный черный цилиндр в его руке.
— Электрическая стимуляция? — Она помолчала. — Вы бьете его током? С какой целью? Чтобы научить его чему-нибудь?
За всю свою жизнь Элизабет Флетчер ни разу не приходила в такое бешенство. Это было по ту сторону ярости. Внезапный, неистовый, переворачивающий все вверх дном порыв гнева, в котором воскрес, должно быть, буйный нрав ее кельтских предков. Этот человек применяет электрошокер к существу, с которым она не просто дружит, — оно из-за своей беспомощности и невинности пробудило в ней материнский инстинкт.
Ее глаза, полные холодной ненависти, медленно переместились с Севилла на его помощника и вниз, на ошейник. Тому, похоже, стало очень неуютно. Он пытался встретиться с нею взглядом, и лицо его при этом выражало что-то такое, чего она не могла прочесть. Но она не обращала на него внимания.
— Нет. — Она медленно покачала головой. — Нет, вы не будете этого делать. Не будете.
— Делаю и буду, — отвечал Севилл в тон ее голосу. Его серые холодные глаза не отрываясь смотрели на нее. Пес поднялся, напрягшись и глядя на мужчин.
Она нагнулась, вцепилась в ошейник и повернула его, отыскивая пряжку, чтобы расстегнуть.
— Том, выведи ее, — резко сказал Севилл. Помощник шагнул вперед, пытаясь взять ее за руку.
Но Элизабет, сильная и разъяренная, оттолкнула его, нащупала пряжку и стала вынимать из нее ремешок. Том быстро подошел и крепко схватил ее сзади. Она ругалась и со злостью пыталась вырваться. Глаза пса расширились, затем превратились в щелочки. Природа запрещала ему кусать этих богов. Увидев, однако, что девушка в беде и двое мужчин нападают на нее, он двинулся вперед — молча, как это делали его предки.
— Выведи ее, Том.
Легче сказать, чем сделать. Элизабет ничуть не жалела, что срывает свое раздражение на помощнике Севилла.
— Дверь! — выдохнул Том Севиллу. Он был слишком занят и не мог одновременно удерживать девушку и следить за приближающимся псом. — Дверь!
Нужен ключ. Том закружил по комнате, держа Элизабет между собой и псом.
— Отстань от меня! — Она почти вырвалась, у Тома пошла из носа кровь. Севилл, в ужасе от того, какой оборот приняли события, проклял собственный характер. Но все же решил спасти положение и встал так, чтобы Элизабет, сражаясь с Томом, могла его видеть.
— Элизабет, ты хочешь причинить вред собаке? — Он говорил тихо, но его слова долетели до нее. В руках он держал пульт от ошейника.
— Ублюдок! — рявкнула она и перевела взгляд ниже. — Нет! Дамиан, нет!
Пес отыскал брешь в обороне и впился зубами в ногу помощника, яростно тряся головой. Том взвыл от боли, но захват не отпустил. Элизабет кричала на пса, но Дамиан слышал только Голос, а потому продолжал терзать ногу Тома. Тогда Севилл поставил мощность заряда на максимум и нажал на кнопку — потом еще и еще, пока пес со сдавленным визгом не повалился на пол. Том застонал, когда зубы пса, получившего удар током, сильнее впились ему в ногу. Он нагнулся, и в этот момент Элизабет вывернулась.
— Дамиан, стой! — Она подбежала к псу, схватила его. — Уходи, Том, быстро! — закричала она.
Том вопросительно посмотрел на Севилла. Тот с перекошенным лицом отпер дверь и выпустил его. Дамиан рванулся за удаляющейся фигурой Тома, но Элизабет удержала его. Глаза пса сверкали от ярости.
— Дамиан, нет. Стой. Успокойся. — Она резко встряхнула пса, пытаясь привлечь его внимание. Потом взглянула на Севилла — тот держал в руке пульт и, очевидно, собирался нажать на кнопку снова. — Пожалуйста, прошу вас, не бейте его. Оставьте его, он просто пытался защитить меня. Это моя вина, что он так поступил.
— Да, твоя. — Ярость Севилла уже выплеснулась и утихла. На ее место пришел холодный расчет. — Это очень серьезно, Элизабет. Я думаю, мы с тобой должны встретиться позже, чтобы обсудить твое будущее в проекте. Он под угрозой, уверяю тебя, но я не буду принимать никаких мер, пока мой помощник истекает кровью в моем доме.