Джеймс Элоиза. Поглупевший от любви

   Она весело хихикнула, представив коляску, отделанную золотыми кружевами и бахромой.
   Через четверть часа она совсем замерзла и измучилась. Большие снежинки лениво спускались с маслянисто-серого неба. Сейчас начнется снегопад, а Джем все еще ждет ее на краю деревни. Он, должно быть, сердится за то, что приходится держать лошадей на холоде.
   Генриетта закусила губу и подождала еще пять минут. Снег становился все гуще, и хотя до дома было не больше полумили, ждать просто нет смысла. Эгмонт и Паслен — не тягловые лошади чтобы выстаивать по колено в снегу. Их нужно срочно загнать в конюшню и дать теплой мешанки и много сена.
   Наконец она медленно пошла прочь, все еще надеясь, что Дарби ее догонит. Какая глупость! Разве можно представить Дарби бегущим по улице?!
   Ощущения, обуревавшие ее при одной мысли о Дарби, не сразу позволили понять речи мачехи.
   — О чем это ты, Миллисент?
   Мачеха, обычно спокойная и невозмутимая, ломала руки, и на щеках ее виднелись следы слез.
   — Я о том… — начала она и запнулась. — О том, что ты не… не можешь выйти замуж.
   — Но Дарби не хочет детей, Миллисент, — терпеливо повторила Генриетта. — Ему совершенно безразлична моя неспособность их иметь. Он сам говорил, что считает детей ненужной помехой и тяжким бременем.
   — Господи! Это я во всем виновата! — вскричала Миллисент. — Мне давно следовало обсудить это с тобой. Все мои глупые колебания и боязнь откровенности!
   Генриетта застыла. На душе стало как-то пусто. Стиснув руки, она глухо выговорила:
   — Значит, есть еще причина, почему я не могу выйти замуж?
   — Да. То есть да и нет, — жалко пробормотала Миллисент. Похоже, она никак не могла найти достаточно подходящих слов для выражения обуревавших ее эмоций. Новая ужасающая мысль пришла в голову Генриетте.
   — Дарби сказал, что не желает жениться на мне? Что находит во мне какие-то недостатки?
   Миллисент покачала головой.
   У Генриетты ноги подкосились от облегчения.
   — Тогда ты обязана объяснить, почему я вообще не должна выходить замуж, если он не хочет детей.
   — Не могу!
   — Можешь!
   — Это из-за… совокупления. Ты понимаешь, о чем я?
   Генриетта зловеще прищурилась.
   — Ты имеешь в виду супружескую близость? Миллисент кивнула.
   — О, это я понимаю, — к необычайной радости Миллисент, заявила она. Ну конечно, Генриетта с ее любознательной натурой должна знать подобные вещи! Только безголовые особы вроде Миллисент впервые ложатся в брачную постель абсолютными невеждами и, как следствие, совершенно неожиданно сталкиваются с неописуемыми кошмарами.
   Но тут Генриетта призадумалась.
   — По крайней мере мне так кажется. А что, есть какие-то причины, по которым я не способна исполнять эти обязанности, как всякая женщина? Правда, бедро иногда болит, но имеет почти такую же форму, как твое.
   — Ты права. Но именно супружеская близость ведет к появлению детей. Честно говоря, именно потому женщина и соглашается на эту… процедуру, что я давным-давно должна была тебе объяснить.
   Генриетта пожала плечами и медленно произнесла:
   — Разумеется, все, что ты говоришь, вполне приемлемо с точки зрения здравого смысла, учитывая все, что я знаю о случках животных.
   Миллисент вспыхнула и уставилась на свои руки. Она была настолько смущена, что даже шея выглядела так, словно на нее вылили котел с кипящей водой.
   — Я бы все объяснила в случае твоего замужества. И обязательно расскажу Имоджин в канун ее свадьбы…
   — То есть… то есть ты хочешь сказать, что Дарби отказывается жениться, если между нами не будет именно этой близости? — глухо, без всякого выражения спросила Генриетта, и мачеха сжалась, услышав этот унылый голос. — Даже притом, что он не желает иметь детей?
   Миллисент кивнула, не в силах выговорить ни слова. Горло перехватило слезами. Что сделала ее прекрасная, добрая падчерица, чтобы выслушивать столь ужасную правду?
   — Мужчины — свиньи. Свиньи! — вскричала Генриетта. — Молли… Молли Маплторп тоже описывала все происходящее как весьма неприятное и болезненное.
   — Но необходимое для того, чтобы иметь детей.
   — Дарби взял назад предложение, потому что я не способна вступить с ним в интимные отношения и даже в самых благоприятных обстоятельствах нашла бы эти отношения ненужными и болезненными?
   — Мужчины чувствуют иначе, чем женщины. И находят в этом удовольствие, — вздохнула Миллисент.
   — Свиньи, — коротко бросила Генриетта. Миллисент снова принялась ломать руки.
   — Боюсь, я не слишком хорошо объяснила. Большинство женщин считают это весьма неприятной процедурой, необходимой, чтобы иметь детей. Больно бывает только в первый раз, в крайнем случае во второй, не больше. После этого остальное — просто надоедливая докука. Но дети… дети стоят всех мучений, Генриетта! После рождения Имоджин я поняла это…
   Она осеклась, поняв, что вряд ли тактично заводить разговор на эту тему.
   Генриетта снова пожала плечами.
   — Я, разумеется, знаю, что мужчины наслаждаются этой стороной жизни. Если быть откровенными, разве не именно по этой причине они содержат любовниц?
   — Ген-ри-етта!
   Но падчерица, по-видимому, ничуть не раскаивалась в сказанном.
   — Почти у всех есть любовницы, Миллисент, и ты это знаешь.
   — Об этом не говорят вслух.
   Но Генриетта никогда не могла вовремя смолчать, если в голову приходило что-то, по ее мнению, важное.
   — Почему Дарби не может сделать то же самое? Завести любовницу исключительно для постели? Почему?
   — Мужчинам нравится близость с женами, — едва не заплакала Миллисент. — Твой отец… ах, все это слишком сложно.
   Но взгляд Генриетты был достаточно свирепым.
   — У твоего отца была содержанка. Если припоминаешь, он редко бывал дома по вторникам, а иногда и другими ночами. Но это не влияло на наши отношения. Он женился на мне… потому что восхищался моей внешностью.
   — Помню. Как-то он пришел в детскую и сказал, что встретил самую красивую девушку во всех пяти графствах и собирается привести ее домой и сделать моей мамой. Увидев тебя, я подумала, что ты похожа на принцессу из сказки, честное слово!
   — Спасибо, дорогая, — всхлипнула Миллисент. — Во всяком случае, когда мужчина берет жену, он хочет… хочет… ах, это просто часть сделки, Генриетта. Яснее я выразиться не могу, никак не могу!
   В комнате воцарилось молчание, прерываемое только тихим воем ветра, швырявшего на стены дома хлопья снега.
   — Я, кажется, поняла. Мужчина женится, потому что находит женщину привлекательной.
   В ушах звучал голос Дарби, низкий и хрипловатый, повторявший, что у нее изумительные волосы.
   — И поэтому ожидает супружеской близости, независимо от того, готова на это женщина или нет. По-моему, это чистый идиотизм!
   — Что тут идиотского?
   — Почему пары не могут быть друзьями и избежать встреч в постели?
   — Мужчины одержимые. Остальное мне трудно объяснить. Генриетта злобно прищурилась.
   — И что сказал Дарби после того, как ты сообщила ему, что я… я не способна удовлетворить его в этом отношении?
   — Он выглядел очень опечаленным, дорогая. Думаю, он искренне тебя уважает. Какая жалость!
   — Но что он сказал?
   — Сказал, что забыл о важном деле, и попросил извиниться за то, что не сможет проводить тебя домой.
   — Так легко? Он сдался так легко? — ошеломленно охнула Генриетта.
   Но в глазах мачехи не светилось утешения.
   — Очень жаль, если я позволила тебе думать, что мужчина может… может смириться с твоим состоянием.
   — Как глупо с моей стороны не понять, что две эти вещи прямо связаны между собой. Я думала, что достаточно найти мужчину, который не хочет детей, — прошептала Генриетта с такой тоской, что у Миллисент едва не разорвалось сердце.
   — О, не плачь, дорогая, не плачь, — умоляла она, садясь рядом с Генриеттой и обнимая ее плечи.
   — Я не плачу.
   Она действительно не плакала, хотя лицо побелело и осунулось на глазах.
   — Дарби глупец, если отказался от тебя по такой причине, — бросила Миллисент. — Ты права, мужчины все глупцы.
   — Не глупец, — выдохнула Генриетта. — Скорее распутник. Потому что именно это и есть распутство, не так ли?
   Она повернулась к Миллисент и нашла ответ в ее глазах.
   — Мужчине недостаточно осквернять любовницу. Он еще должен иметь и жену.
   Последовал момент молчания, прерываемого только нарастающим шумом ветра.
   — О, насколько все было бы проще, знай я это хотя бы несколько лет назад.
   Слова, казалось, вырвались из самого сердца Генриетты. Миллисент поискала платок, но вместо того, чтобы протянуть Генриетте, вытерла свои глаза.
   — Понимаю, что Дарби — совсем не плохая партия, — заметила вдова несколько минут спустя. — Что ни говори, а он действительно не хочет детей, и его сестры остались без матери.
   — Ничего, — пробормотала Генриетта, не глядя на Миллисент. — Я неплохо обойдусь и без мужа. И кроме того, почти не знаю Дарби. Недаром мисс Петтигрю не раз твердила мне, какой помехой может стать муж в жизни женщины.
   — Кроме того, насколько мы знаем, мистер Дарби — преступник. Не хотела бы ты потолковать на этот счет с мистером Фетчемом?
   — С мистером Фетчемом? К чему мне толковать с викарием о женитьбе, если я не выхожу замуж?!
   — Он сумеет помочь тебе примириться со своим несчастьем.
   — Никакие разговоры о Божьей воле не примирят меня с будущим, которое мне предназначено, — резко ответила девушка. — Как ни глупо это звучит, а я все же надеялась выйти замуж.
   — Я не знала, — прошептала мачеха.
   — Думала найти вдовца или мужчину, который не хочет детей или уже имеет своих собственных. Надеялась, что такой мужчина влюбится в меня… брак по любви.
   Она едва не рассмеялась над собой. Уж очень глупо это звучало!
   — Не надейся, что найдешь истинно благородного человека, менее подверженного воздействию своих низших инстинктов.
   — Я это учту, — коротко ответила Генриетта.
   — Я рада, что Дарби сразу объявил о своих намерениях, — вздохнула Миллисент. — Таким образом, у тебя было слишком мало времени, чтобы свыкнуться с этой мыслью.
   — Да, разумеется, — буркнула Генриетта. Мачеха понятия не имела, что она уже считала брак с Дарби делом решенным. Что ни говори, а она почти ничего не знала о нем, если не считать пристрастия к кружевам. А если ей станет противно жить с человеком, дом которого скорее всего битком набит бахромой и золотыми кружевами? Кроме того, он — охотник за приданым — весьма сомнительное основание для брака, даже при более нормальных обстоятельствах.
   — Так будет лучше для тебя, — утешала мачеха. — Ты в два счета разгадала его истинную натуру.
   —Да.
   — Вот увидишь, — продолжала Миллисент, отчаянно желая доказать свою правоту и любым способом стереть это выражение с лица Генриетты, — Дарби может оказаться весьма похотливым типом, дорогая моя. Вспомни, как он целовал тебя, причем в общественном месте!
   — Совершенно верно, — глухо пробормотала Генриетта.
   — Из него выйдет крайне неудачный муж, — ораторствовала Миллисент, почувствовав, что наконец находится на твердой почве. — Он… он даже может потребовать твоего общества чаще одного раза в неделю, дорогая моя, и бесцеремонно приходить к тебе в постель, когда захочет. И это окажется воистину утомительно, особенно с годами. Ты просто должна поверить мне на слово!
   Генриетта поднялась и поцеловала мачеху в щеку.
   — Пожалуй, приму-ка я долгую горячую ванну. Обещаю, больше ни слова о мистере Дарби.
   Миллисент вдруг обнаружила, что, если смотреть на Генриетту сквозь слезы, ее волосы кажутся чистым золотом.
   — Мне так жаль сообщать тебе плохие новости. Сердце разрывается при мысли, что ты не сможешь выйти замуж и иметь детей. — Слезы снова переполнили глаза, угрожая хлынуть водопадом. — Ты так красива, и у тебя могли быть изумительные дети. И…
   Генриетта наклонилась и вытерла щеки мачехи.
   — Все к лучшему, Милли, — прошептала она, назвав ее, как когда-то в детстве. — Мистер Дарби просто ненадолго увлекся. Но вряд ли я подхожу ему в жены. Он слишком элегантен, а я чересчур прямолинейна. Довольно скоро я ему надоем и буду только вызывать раздражение. Тогда начнутся ссоры и скандалы, и во что превратится наш брак?!
   — Надеюсь, тебе не будет неприятно видеть его снова. Генриетта нашла в себе силы улыбнуться, только губы чуть дрогнули.
   — Разумеется, нет. В конце концов мы едва знали друг друга, — бросила она и вышла из гостиной, высоко держа голову. Поднялась к себе, решив, что сейчас самое время поплакать. Но здравый смысл помешал ей броситься на постель и зарыдать. Она сказала правду: этот человек едва ей знаком. Зачем же плакать по тому, чего не было?
   Немного поразмыслив, Генриетта поняла, что в основном испытывает стыд из-за собственного невежества. Ведь она действительно не знала, что не годится для супружеской жизни. До чего унизительно вспоминать о том, как она прижималась к Дарби! Неудивительно, что он посчитал ее готовой на все, если придерживаться верной терминологии.
   Впрочем, сегодня она также впервые задумалась о брачном опыте Миллисент. Много ли мачеха понимает в интимных отношениях? Ей казалось, что близость с Дарби не была бы ей противна. Именно он, а никто другой может сделать их приятными.
   Но он не смог бы найти с ней это наслаждение.
   Она уселась перед туалетным столиком. Какая жалость, что она унаследовала волосы и лицо матери! Будь она некрасивой, даже уродливой, мистер Дарби вообще бы ее не заметил.
   И это обстоятельство лишний раз доказывало, как он мелок и тщеславен, если, по собственным словам, его влекут только ее медовые волосы! Ну… и определенные части ее тела: недаром его руки ни на секунду не оставались в покое.
   Но нужно быть честной с собой: хуже всего — не потеря мистера Дарби. Истина, превращавшая ее сердце в слиток железа, заключалась в том, что ни один мужчина, даже вдовец, не захочет жениться на ней. Не влюбится в нее. Даже единственное любовное письмо было написано ею же самой. Все мечты о том, чтобы найти мужчину, который не захочет детей, разом превратились в прах.
   Она сглотнула горький ком в горле, стараясь не заплакать. Письмо, которое она написала себе, так и лежало на туалетном столике. Генриетта коснулась его кончиком пальца. Теперь она узнала Дарби куда лучше, чем в тот вечер, когда писала письмо. Строки, написанные им самим, были бы куда более земными, и остроумными, и одновременно более нежными и неистовыми.
   Она потянулась было к перу, но отдернула руку. Еще одно письмо только ненадолго продлит несбыточные фантазии. Никакие послания не заставят мужчину жениться на ней. Пора отказаться от детских грез о рыцаре в сверкающих доспехах, который примчится на белом коне, чтобы спасти ее. Этого никогда не будет.
   Одинокая слеза скатилась по щеке Генриетты. Она смахнула ее и позвонила горничной.
   В ванной она повторила старый ритуал: считала благословения Божьи, которые до сих пор никто у нее не отнимал. Она была абсолютно счастлива до того, как Дарби появился в деревне, и с его отъездом все пойдет по-прежнему. У нее много друзей, она им нужна и чувствует…
   Она почувствовала, как еще одна слеза упала с кончика носа. За ней последовала другая.

Глава 18
Эсме Роулингс обнаруживает, что некоторые истины очень сложно скрыть

   — Этот ребенок не твой, — объявила Эсме, с трудом поднимаясь на ноги. — Он от Майлза.
   Себастьян даже не потрудился встать, что было явным свидетельством сильного шока.
   — О Господи, — прошептал он, — ты носишь ребенка.
   — Ребенка Майлза, — повторила она, пытаясь вложить в свой голос как можно больше уверенности.
   Он продолжал молчать, поэтому Эсме расстегнула ротонду.
   — Смотри, — велела она, обтягивая живот тканью платья. Он послушно поднял глаза.
   Она ждала, пока он придет к очевидному заключению. Но, не услышав ответа, пояснила:
   — Будь ребенок вашим, я была бы только на шестом месяце и вряд ли выглядела бы таким образом, лорд Боннингтон.
   Он оторвал взгляд от ее живота и посмотрел ей в глаза.
   — Мы друг с другом на ты, Эсме.
   И в этих глазах блеснуло нечто такое, что она" побоялась возразить даже на столь банальное замечание.
   — Себастьян, — нерешительно пробормотала она, — пойми, у меня гораздо больший срок.
   — Когда должен родиться малыш? — спросил он. Она попыталась принять небрежный вид.
   — Возможно, в следующем месяце.
   Он вдруг сообразил, что она стоит, и, поспешно вскочив, оглядел ее с головы до ног. Эсме терпеливо перенесла осмотр. Пусть увидит, как ее разнесло! Это наверняка убедит его, что ребенок от Майлза. И это очень важно, потому что… потому что… она сама не была уверена почему. И тогда больше не будет умирающего от любви Себастьяна, который поймет, что теперь она уже не первая красавица света, а пухлая, кругленькая особа с несчастной тенденцией плакать по каждому поводу и без капли здравого смысла в голове.
   Однако не похоже, чтобы он морщился от брезгливости.
   По-прежнему не говоря ни слова, он сжал ее плечи и принялся осторожно массировать, и это было так приятно, что она едва не обмякла у него на груди.
   — Что же, — пробормотала она наконец, — мне лучше вернуться в дом. У меня много дел. Завтра у меня собирается дамский кружок шитья.
   Себастьян смешливо фыркнул.
   — Ты? Ты ведешь дамский кружок шитья? Ты, Бесстыдница Эсме?
   — Не называй меня так, — прошипела она. — Я вдова и стала респектабельной особой. Неужели незаметно?
   — И научилась шить? Она не потрудилась бы ответить, но он и не думал язвить, а казалось, искренне любопытствовал.
   — Мы всего лишь подрубаем простыни для бедных.
   — Звучит на редкость уныло, — заметил Себастьян.
   — Мистер Фетчем — славный человек. И довольно красив, — усмехнулась она с некоторым самодовольством.
   Его руки застыли на ее спине, но взгляд по-прежнему оставался спокойным.
   — Викарий никогда не мог держать тебя в узде, милая.
   — Мне это и не требовалось, — негодующе вскинулась Эсме. — Во всяком случае, Себастьян Боннингтон, хочу, чтобы ты знал: я занята и счастлива! И буду крайне благодарна, если уберешься назад, в Италию. Пойми же, на следующей неделе у меня званый ужин! Прибудет множество людей, которые хорошо тебя знают!
   Она осеклась, решив, что не слишком вежливо рассказывать о вечере, на который он не приглашен.
   — И ты должен оставить глупую идею о работе в саду, — добавила она, оглядывая розарий. К счастью, старые ветки и лозы так густо обвивали подпорки, что вряд ли кто-то посторонний увидит их здесь! И никому в голову не придет, что она способна на тайное свидание с садовником среди роз, тем более зимой.
   — Если ты уедешь, никто ничего не узнает. Я немедленно напишу в батское агентство по найму, прося прислать другого садовника.
   — Я с места не сдвинусь, — бросил он почти небрежно, словно потерял интерес к теме.
   — Сдвинешься, — раздраженно прошипела Эсме. — Пойми же, у меня званый ужин. Приедут Кэрол и ее муж Таппи: ты ведь знаешь Кэрол. И Элен тоже будет.
   — Ты можешь отменить ужин.
   Его рука скользнула вниз по ее спине и гладила поясницу. От удовольствия Эсме чуть пошатнулась.
   — Ни в коем случае! С чего это я должна отменять ужин только потому, что тебе пришло в голову покинуть Италию и жить в доме, где тебе не рады?
   Его руки сжали ее талию, вернее, то место, где раньше была талия, и теперь он медленно тянул ее к себе.
   — Это неприлично, — сказала Эсме, но не отступила и не сбросила его рук.
   — О Боже, Эсме, — прошептал он, — Ты стала в сто раз красивее. И тело у тебя совершенно другое.
   — Верно, — мрачно кивнула она, вспоминая свою стройную фигуру.
   — Материнство тебе к лицу, — продолжал он. — Это тебе к лицу.
   Она на миг опустила глаза и увидела бронзовые от загара руки, ласкавшие ее живот. Ее обдало предательской волной жара, поэтому она поспешно отодвинулась и застегнула ротонду.
   — Я бы предпочла, чтобы ты нашел другую должность, — резко бросила она. — Нет. Лучше бы тебе немедленно вернуться в Италию! Пойми, меня смущает твое присутствие! Моя репутация будет уничтожена, если кто-то узнает, что ты живешь на моей земле.
   Он опустил руки и улыбнулся.
   — Я не могу уехать, Эсме. Особенно сейчас…
   — Говорю же тебе, ребенок от Майлза.
   — Ничуть в этом не сомневаюсь, — кивнул он. — Я мало что знаю о подобных делах, но у моей кузины был именно такой живот перед самыми родами.
   — Вот видишь, ты должен уехать, — обрадовалась она, умоляюще глядя на него. — Я больше не желаю быть Бесстыдницей Эсме, Себастьян. Хочу быть обыкновенной леди Роулингс, вдовой с ребенком. Так что, пожалуйста… уезжай! Себастьян спокойно покачал головой:
   — Тебе не обязательно спускаться в сад и видеть меня, но я буду здесь.
   — Говорю же, ты погубишь мою репутацию! — пронзительно вскрикнула Эсме. — Кто-то из гостей обязательно тебя узнает!
   — Вряд ли. Я сделаю так, что никто ко мне не приблизится. В моем поместье садовник никогда не попадался мне на глаза.
   Ей пришлось признать справедливость этого заявления.
   — Доброго вам дня, леди Роулингс.
   Он даже почтительно коснулся рукой шапки, как настоящий садовник, после чего вернулся к своей книге и розовым кустам.
   Слоуп распахнул дверь, заметив, что хозяйка стала подниматься по склону газона. Как только у нее хватает храбрости бродить по всему поместью, когда ребенок, по всей видимости, может в любую минуту попроситься на свет!
   Дворецкий вежливо отвел глаза, когда стало ясно, что у хозяйки опять дурное настроение.
   Просто беда с ней в последнее время. И эти постоянные слезы… странно все это. За десять лет супружеской жизни лорда Роулингса его жена приезжала в поместье не более двух-трех раз. Зато Роулингс являлся сюда со своей модной штучкой, хотя к ней приходилось тоже обращаться «миледи». Миледи Чайлд. Тоже мне благородная особа!
   Учитывая все обстоятельства, он не ожидал, что хозяйка прольет столько слез по усопшему мужу. Миссис Слоуп вряд ли будет скорбеть так же сильно.
   Слоуп мрачно усмехнулся. Да его женушка, возможно, устроит веселый праздник на радостях, что избавилась от него!
   Миссис Слоуп этим утром вызвала недовольство мужа, объявив, что вступила в Женское общество совершенствования, основанное мисс Петтигрю, директрисой школы. Всякий нормальный мужчина в деревне и окрестностях знал, что это самое общество — не больше чем законный способ мутить воду и устраивать неприятности.
   Слоуп взял ротонду у хозяйки и вежливо вручил ей отглаженный носовой платок.
   — Спасибо, Слоуп, — всхлипнула она.
   — Будете пить чай в гостиной, мадам?
   — Пожалуй, я сначала навещу детей.
   — Возможно, вы найдете в детской леди Генриетту, — холодно отчеканил Слоуп.
   По его мнению, взрослые люди не должны часами торчать в детской. Дети должны обитать в детской, а взрослые — в гостиной. Взять хотя бы мистера Дарби. Впервые появившись в доме, он служил образцом хороших манер, но позже возымел неприятную тенденцию заглядывать в детскую в самые неподходящие моменты.
   — Сказать, что дети будут пить с вами чай в гостиной, мадам? — не унимался он, так как считал последнее более приемлемым.
   — Я сама их попрошу, Слоуп.
   Дворецкий покачал головой, глядя вслед поднимавшейся по лестнице леди Роулингс. Нет, эти нововведения ему не по душе, особенно непрерывные посещения детской. Настоящее безобразие и непорядок!
   Не говоря уже об идее совершенствования миссис Слоуп.

Глава 19
Мой брат Саймон

   — Я пришла извиниться перед тобой, Джози.
   Джози, потеряв дар речи, подняла глаза. Никто и никогда не извинялся перед ней. Обычно все бывало наоборот.
   Однако перед ней стояла леди Генриетта, сложив на груди руки, с виноватым и встревоженным видом. Будь Джози способна подмечать подобные детали, сразу сообразила бы, что выражение лица леди Генриетты весьма напоминало то самое, которое окружающие часто подмечали за ней самой.
   — Я ни в коем случае не должна была обливать тебя водой. Просто вспылила.
   Джози хорошо знала, каково это бывает, когда вспылишь. Именно это часто происходило с прежней няней Пивз, и тогда она журила Джози за излишнюю вспыльчивость. Более того, няня Пивз любила повторять, что у Джози характер настоящего дьяволенка и такой же нрав.
   Поэтому Джози осторожно отступила на случай, если леди Генриетте вздумается дать ей оплеуху за дерзость. А заодно и промолчала, потому что не знала, что полагается говорить в таких случаях.
   Леди Генриетта нагнулась.
   — Я знаю, что ужасно оскорбила тебя, Джози. Ты меня простишь?
   Джози немного подумала.
   — Я тоже вспыльчивая, — призналась она, неуверенно добавив: — …миледи.
   Улыбка леди Генриетты согрела заледеневшую душу маленькой девочки.
   — Как великодушно с твоей стороны! Можешь звать меня Генриетта. Думаю, что ужасно вспыльчивые люди должны звать друг друга по именам!
   Она оглядела комнату, на стенах которой красовались ярко-желтые утята. Очевидно, Эсме велела отремонтировать и заново обставить детскую в ожидании, когда родится ее дитя.
   — Какая славная комната, верно? Тебе тут нравится? Джози энергично закивала.
   Для мисс Джозефины Дарби жизнь значительно улучшилась с тех пор, как брат привез их к своей тете Эсме.