Джо Аберкромби
Последний довод королей
Joe Abercrombie
Last Argument of Kings: The First Law – Book Three
Copyright © 2008 by Joe Abercrombie
First published by Victor Gollancz Ltd, London
© В. Дьякова, перевод на русский язык, 2013
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Last Argument of Kings: The First Law – Book Three
Copyright © 2008 by Joe Abercrombie
First published by Victor Gollancz Ltd, London
© В. Дьякова, перевод на русский язык, 2013
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Посвящается четырем читателям – вы знаете, кто вы.
Часть I
Жизнь как она есть – всего лишь мечта об отмщении.
Поль Гоген
Грязные торги
Наставник Глокта стоял в зале и ждал. Он вытянул свою искривленную шею сначала в одну сторону, потом в другую, прислушиваясь к знакомому потрескиванию связок. Привычная боль пронизывала мускулы между лопатками.
«Зачем я так делаю, если это причиняет мне боль? Почему нас всегда тянет проверить, болит или нет? Прикоснуться языком к язве, потрогать ожог, сковырнуть болячку?»
– Ну? – резко вопросил он.
Мраморный бюст у лестницы хранил презрительное молчание.
«Пожалуй, с меня хватит».
Глокта зашаркал по плитам. Он волочил изувеченную, совершенно бесполезную ногу, стук трости отдавался эхом под высокими сводами, украшенными лепниной. Когда лорд Ингелстад, владелец этого огромного зала, присоединился к благородным мужам на Открытом совете, сам он был маленьким человеком в прямом смысле. Глава семейства, чье состояние за прошедшие годы уменьшилось, а благополучие и влияние сошли на нет.
«Чем ничтожнее человек, тем более раздуты его амбиции. Неужели трудно понять? Мелкое кажется еще мельче на больших пространствах».
Где-то в полутьме пробили часы, как будто выплюнув несколько вялых ударов.
«Хорошо, но уже поздно. Чем ничтожнее человек, тем приятнее ему, когда его ждут. Но если нужно, я могу проявить терпение. Мне нет необходимости спешить на пышные банкеты, вокруг меня не теснятся возбужденные толпы народа, прекрасные женщины не поджидают, затаив дыхание, моего появления. Больше ничего этого нет. Гурки позаботились обо мне в темноте императорских подвалов».
Он прижал язык к беззубым деснам и охнул, подвинув ногу – точно иголки вонзились ему в спину, и веко задергалось от боли.
«Я умею быть терпеливым. Когда каждый шаг становится испытанием, быстро учишься двигаться с осторожностью».
Дверь рядом с ним резко распахнулась. Глокта повернулся, стараясь скрыть гримасу боли, когда его шея хрустнула. На пороге стоял лорд Ингелстад – полный, по-отечески добродушный мужчина с румяным лицом. Он одарил Глокту дружелюбной улыбкой, приглашая пройти в комнату.
«Словно это частный визит и я долгожданный гость».
– Должен извиниться за то, что заставил вас ждать, наставник. После приезда в Адую у меня столько посетителей! Голова кругом идет.
«Будем надеяться, твоя шея не свернется окончательно».
– Очень, очень много посетителей!
«И без сомнения, все с выгодными предложениями. За голос при голосовании. За помощь в выборах нашего нового короля. Но мое предложение, полагаю, тебе будет трудновато отклонить. И больно».
– Немного вина, наставник?
– Нет, милорд, благодарю. – Глокта, болезненно прихрамывая, перебрался через порог. – Я не задержусь у вас. У меня тоже много дел, требующих внимания.
«Выборы не происходят сами собой, разве не знаешь?»
– Конечно, конечно. Пожалуйста, присаживайтесь.
С завидной легкостью Ингелстад уселся и указал Глокте на соседнее кресло. Наставник осторожно опустился в него. Ему потребовалось время, чтобы найти положение, в котором спина не докучала постоянной болью.
– А что вы хотели обсудить со мной?
– Я пришел от имени архилектора Сульта. Надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу прямо: его преосвященство нуждается в вашем голосе.
Крупные черты лица вельможи скривились в гримасе притворного удивления.
«Уж слишком наигранно».
– Я не уверен, что понял вас. Нуждается в моем голосе – по какому вопросу?
Глокта вытер капельки влаги, выступившие под слезящимся глазом.
«К чему это недостойное виляние? Мы же не собираемся вальсировать. У тебя для такого дела неподходящее сложение, а у меня нет ног».
– По вопросу нового короля, лорд Ингелстад.
– Ах, вот что.
«Да, вот что. Идиот».
– Наставник Глокта, я смею думать, что не разочарую вас или его преосвященство, к которому я отношусь с глубочайшим уважением… – Он склонил голову, дабы продемонстрировать свое почтение. – Но совесть не позволяет мне допустить, чтобы на меня влияли с какой бы то ни было стороны. Полагаю, что я и все другие члены Открытого совета наделены священным доверием. И я обязан отдать свой голос за того, кто представляется мне наилучшим кандидатом из множества весьма достойных мужей.
Он усмехнулся, явно довольный собой.
«Душевная речь. Но даже деревенский болван вряд ли поверит в это. Сколько раз мне приходилось слышать подобное за последние недели? Как правило, после такого вступления наступает черед торгов. Обсуждение того, сколько в точности стоит «священное доверие». Сколько серебра перетянет эту самую совесть. Сколько золота потребуется, чтобы разорвать узы долга. Но у меня сегодня нет никакого желания торговаться».
Глокта высоко поднял брови.
– Я должен поздравить вас, лорд Ингелстад, это очень достойная позиция. Если бы все обладали таким же благородством, наш мир был бы гораздо лучше. Ваши убеждения… тем более, когда вы столько можете потерять. Когда вы можете потерять все. – Он сморщился, взял трость в одну руку и, преодолевая боль, придвинулся к краю кресла. – Однако я вижу, что вы непреклонны, и ухожу.
– Что вы имеете в виду, наставник?
Озабоченность явно читалась на пухлом лице вельможи.
– Ну, некоторые ваши делишки, связанные с коррупцией, лорд Ингелстад.
Розовые щеки лорда разом поблекли.
– Здесь, должно быть, какая-то ошибка.
– О нет. Уверяю вас. – Глокта вытащил листки с признательными показаниями из внутреннего кармана камзола. – Ваше имя довольно часто упоминается в признаниях торговцев шелком, особенно старших членов гильдии. Очень часто.
Наставник протянул руку с шелестящими листками бумаги, чтобы оба могли видеть их.
– Здесь вас называют – поверьте, не я выбрал такое слово – прямым соучастником. Главным бенефициарием, то есть получателем выгоды от самой отвратительной контрабандистской операции. А здесь, сами можете заметить, и мне даже неловко упоминать об этом, ваше имя и слово «предательство» стоят в самой непосредственной близости.
Ингелстад обмяк в кресле, откинувшись назад, и опрокинул бокал с вином, стоявший рядом на столе. Капли темно-красной жидкости пролились на отполированный пол.
«О, надо бы их вытереть. Не то останется отвратительное пятно, а от таких пятен невозможно избавиться».
– Его преосвященство, – продолжал Глокта, – считает вас своим другом. Он постарался, чтобы ваше имя не упоминалось в черновых документах. Он понимает, что вы лишь старались предотвратить разорение своей семьи, и сочувствует вам. Если же вы разочаруете его во время голосования, боюсь, его сочувствие и симпатия к вам иссякнут. Вы понимаете, что я имею в виду?
«По-моему, я выразился абсолютно ясно».
– Да, конечно, – прохрипел Ингелстад.
«А как же узы долга? Теперь они ослабли?»
Благородный муж занервничал и побледнел.
– Я бы ни на миг не задумался и посодействовал его преосвященству любым возможным образом, но… Дело в том…
«Что еще? Какое-то новое предложение? Это бесперспективная сделка? Или даже призыв к моей совести?»
– Вчера ко мне приходил представитель верховного судьи Маровии. Некто по имени Харлен Морроу. Он предъявил мне почти такие же претензии и… точно так же угрожал мне.
Глокта нахмурился.
«Неужели опять? Маровия и его мерзкий червяк. Всегда на шаг впереди или на шаг позади. Все время дышат в затылок».
– Так что мне прикажете делать? – В голосе Ингелстада послышались визгливые нотки. – Я не могу поддержать вас обоих. Я покину Адую, наставник, и никогда не вернусь сюда. Я вообще воздержусь от голосования.
– Ты не подложишь мне такую свинью! – прошипел Глокта. – Ты проголосуешь так, как я скажу, а Маровия пусть катится ко всем чертям.
«Еще одно усилие? Конечно, неприятно, но пусть будет так. Разве мои руки уже не замараны по локоть? Влезть в одну или в две сточные канавы – какая разница?»
– Вчера, – Глокта понизил голос и заговорил мягко и вкрадчиво, так урчит кошка, – я смотрел на ваших дочерей в парке.
Лицо Ингелстада помертвело.
– Три юных непорочных существа, три нежных бутона, которые вот-вот раскроются. Одеты по последней моде, одна прелестнее другой. Самой младшей… лет пятнадцать?
– Тринадцать, – прохрипел Ингелстад.
– Ах, вот как. – Глокта растянул губы в улыбке, показывая беззубые десны. – Она так рано расцвела. Ведь ваши дочери прежде не посещали Адую, если я не ошибаюсь?
– Не посещали, – еле слышно ответил лорд.
– Полагаю, так и есть. Когда они прогуливались по садам Агрионта, их возбуждение и восторг были просто очаровательны. Готов поклясться, на них уже обратил внимание не один завидный жених в столице. – Улыбка Глокты медленно погасла. – Мне будет больно, лорд Ингелстад, если этих нежных прелестных созданий схватят и они окажутся в одном из самых суровых исправительных заведений Инглии. Там, где красота и изысканные манеры привлекают к себе внимание совсем иного рода. – Медленно наклонившись вперед, Глокта перешел на шепот и постарался придать своему голосу оттенок ужаса. – Такой жизни я не пожелал бы и собаке. И все по глупой неосмотрительности их отца, вполне способного это предотвратить.
– Но мои дочери… Их никак не касается…
– Мы выбираем нового короля! Это касается всех!
«Слишком жестко, возможно. Но суровые времена требуют жестких действий».
Опираясь на трость, Глокта с трудом потянул ногу. Его рука дрожала от напряжения.
– Я сообщу его преосвященству, что он может рассчитывать на ваш голос.
Ингелстад был сломлен. Он сдался, неожиданно и окончательно.
«Обмяк, как бурдюк с вином, который проткнули ножом».
Плечи лорда поникли. Лицо осунулось, на нем застыло выражение ужаса и безнадежности.
– Но, верховный судья… – прошептал он. – У вас нет ни капли сострадания?
Глокта только пожал плечами.
– Мальчишкой я был глуп и довольно чувствителен. Клянусь, я мог бы зарыдать, увидев муху, запутавшуюся в сетях паука. – Он поморщился, поскольку острая боль сковала его ногу, когда он повернулся к двери. – Однако хроническая боль излечила меня от этого.
Это было маленькое собрание в очень узком кругу.
«Однако не скажешь, что в компании царит благодушие».
Наставник Гойл сидел за огромным круглым столом в огромном круглом зале и неотрывно смотрел на Глокту маленькими, как бусинки глазами.
«И в этих глазах нет никакого расположения».
Внимание его преосвященства архилектора, главы королевской инквизиции, было обращено вовсе не на подчиненных. Почти триста двадцать листков бумаги были прикреплены к изогнутой перегородке, занимавшей едва ли не половину комнаты.
«По одному на каждого великого деятеля из нашего благородного открытого совета».
Легкий ветерок, залетавший в высокое окно, ворошил листы, и они едва слышно шуршали.
«Дрожащие листики для дрожащих голосков».
На каждом листе было отмечено имя.
«Лорд такой-то, лорд этакий, лорд неизвестно чего. Великие мужи и незаметные, никчемные персонажи. Люди, чье мнение никого не интересовало, пока принц Рейнольт не вывалился из своей кровати прямо в могилу».
На большинстве листов в углу виднелись разноцветные восковые шарики. На некоторых по два, даже по три.
«Вассалы, лояльные сторонники. Как они будут голосовать? Те, кто отмечен синим цветом, – за лорда Брока, красным – за лорда Ишера, черные – за Маровию, белые – за Сульта, и так далее. Но все может перемениться, и очень быстро. Зависит от того, в какую сторону подует ветер».
Ниже были сделаны надписи – ровные линии маленьких, тесно прижавшихся друг к дружке букв. Слишком мелкие для того, чтобы Глокта мог прочитать их с того места, где сидел. Но он знал, что там написано.
«У одного жена когда-то была шлюхой. Другой имеет склонность к молодым людям. Третий слишком много пьет. Четвертый в приступе ярости убил слугу. Пятый азартен, залез в долги, не может расплатиться… Тайны. Слухи. Наветы. Орудия нашего благородного торга. Триста двадцать имен – и столько же омерзительных историй. Каждую надо раскопать, обработать и пустить в дело. Политика. Работа для блюстителей нравственности. И почему я занимаюсь этим? Ради чего?»
Архилектора заботили более насущные вопросы.
– Брок по-прежнему опережает всех, – пробормотал он уныло, глядя на трепещущие листы бумаги и сцепив за спиной руки в ослепительно-белых перчатках. – У него около пятидесяти голосов, это определенно.
«Насколько что-то может быть определенным в наши совсем не определенные времена».
– Ишер отстает не намного. За него сорок голосов или чуть больше. Скальд в последнее время заметно продвинулся вперед, насколько мы можем судить. Весьма жесткий тип, как оказалось. Он держит в руках делегацию Старикланда, что дает около тридцати голосов. То же самое, вероятно, касается и Барезина. Эти четверо – главные кандидаты, как видно из сложившейся ситуации.
«Но кто знает? Возможно, король проживет еще год, а когда дело дойдет до выборов, мы уже поубиваем друг друга».
Глокта подавил усмешку при этой мысли. Круг лордов был заполнен роскошно разодетыми тушами: представители всех знатных фамилий Союза входили туда, да еще все двенадцать членов Закрытого совета.
«И каждый старается воткнуть нож в спину соседа. Уродливая правда власти».
– Вы говорили с Хайгеном? – резко спросил Сульт.
Гойл вскинул лысеющую голову и, глядя на Глокту, усмехнулся с явным раздражением.
– Лорд Хайген по-прежнему считает, что может стать нашим следующим королем, хотя контролирует не более дюжины голосов. Ему было недосуг выслушивать наши предложения, он слишком занят набором сторонников. Возможно, через неделю или две у него появится причина изменить отношение к нашим словам. Тогда вполне вероятно будет склонить его на нашу сторону, но я бы не стал делать на него ставку. Скорее всего, он вступит в сделку с Ишером. Они всегда были близки, насколько мне известно.
– Что ж, пусть объединяются, – процедил Сульт. – А как насчет Ингелстада?
Глокта подвинулся в кресле.
– Я предъявил ему наши требования в категоричной форме, ваше преосвященство.
– И что? Мы можем рассчитывать на его голос?
«Как посмотреть».
– Не могу утверждать наверняка. Верховный судья Маровия давит на него теми же угрозами. Он действует через своего человека по имени Харлен Морроу.
– Морроу? Не тот ли лизоблюд Хоффа?
– Похоже, он добился повышения.
«Или понижения. В зависимости от того, как к этому относиться».
– С ним можно разобраться. – Лицо Гойла сложилось в весьма неприятную гримасу. – Без особого труда…
– Нет! – оборвал его Сульт. – Скажите, Гойл, почему так происходит: не успеет какая-то проблема появиться, а вы уже готовы разрубить ее, не сходя с места? На этот раз мы обязаны действовать осторожно. Надо показать себя респектабельными, надежными людьми, открытыми для переговоров.
Он подошел к окну. Яркий солнечный свет упал на крупный багровый камень в кольце архилектора и рассыпался на множество фиолетовых отблесков.
– Все это время об управлении страной никто и не задумывается. Налоги не собираются. Преступления остаются безнаказанными. Негодяй по кличке Дубильщик, демагог и предатель, беспрепятственно произносит речи на деревенских ярмарках, призывая к восстанию. Крестьяне то и дело бросают свои хозяйства и становятся разбойниками, совершают бессчетные грабежи и насилие, наносят убытки государству. Хаос расползается, и у нас нет никаких возможностей положить этому конец. В Адуе остались лишь два полка королевской гвардии, их едва хватает на то, чтобы поддерживать порядок в городе. А если кому-то из наших высокородных лордов надоест ждать и он решит поскорее захватить корону? Мы не сумеем этому воспрепятствовать!
– Может быть, армия скоро вернется с Севера? – предположил Гойл.
– Не похоже. Старый осел, маршал Берр, потратил три месяца, роя носом землю вокруг Дунбрека, и тем самым дал Бетоду время на перегруппировку сил за Белой рекой. Неизвестно, когда маршал справится с этим, да и справится ли вообще.
«Месяцы потрачены на разрушение нашей собственной крепости. Тут задумаешься, стоит ли усилий строительство».
– Двадцать пять голосов. – Архилектор бросил сердитый взгляд на шуршащие бумажки.
– Двадцать пять, а у Маровии восемнадцать? Мы очень медленно движемся вперед. Пока приобретаем одного сторонника, теряем другого – его уводят наши соперники.
Гойл наклонился вперед в своем кресле.
– Возможно, ваше преосвященство, снова пришло время обратиться к нашему другу в Университете…
Архилектор раздраженно фыркнул, и Гойл закрыл рот. Глокта глянул в большое окно, притворяясь, что не услышал ничего особенного. Шесть потрескавшихся шпилей Университета возвышались перед его взором.
«Что полезного можно там найти? Среди упадка, разрухи, пыли и старых идиотов адептов?»
Сульт не дал ему возможности долго размышлять по этому поводу.
– Я сам поговорю с Хайгеном, – сказал он и ткнул пальцем в одну из бумаг. – Гойл, напишите лорд-губернатору Миду и постарайтесь заручиться его поддержкой. Глокта, организуйте беседу с лордом Веттерлантом, пора бы ему определиться. Идите оба.
Сульт отвернулся от листов, исписанных чужими секретами, и пристально взглянул на Глокту холодными голубыми глазами.
– Отправляйтесь и добудьте мне голоса!
«Зачем я так делаю, если это причиняет мне боль? Почему нас всегда тянет проверить, болит или нет? Прикоснуться языком к язве, потрогать ожог, сковырнуть болячку?»
– Ну? – резко вопросил он.
Мраморный бюст у лестницы хранил презрительное молчание.
«Пожалуй, с меня хватит».
Глокта зашаркал по плитам. Он волочил изувеченную, совершенно бесполезную ногу, стук трости отдавался эхом под высокими сводами, украшенными лепниной. Когда лорд Ингелстад, владелец этого огромного зала, присоединился к благородным мужам на Открытом совете, сам он был маленьким человеком в прямом смысле. Глава семейства, чье состояние за прошедшие годы уменьшилось, а благополучие и влияние сошли на нет.
«Чем ничтожнее человек, тем более раздуты его амбиции. Неужели трудно понять? Мелкое кажется еще мельче на больших пространствах».
Где-то в полутьме пробили часы, как будто выплюнув несколько вялых ударов.
«Хорошо, но уже поздно. Чем ничтожнее человек, тем приятнее ему, когда его ждут. Но если нужно, я могу проявить терпение. Мне нет необходимости спешить на пышные банкеты, вокруг меня не теснятся возбужденные толпы народа, прекрасные женщины не поджидают, затаив дыхание, моего появления. Больше ничего этого нет. Гурки позаботились обо мне в темноте императорских подвалов».
Он прижал язык к беззубым деснам и охнул, подвинув ногу – точно иголки вонзились ему в спину, и веко задергалось от боли.
«Я умею быть терпеливым. Когда каждый шаг становится испытанием, быстро учишься двигаться с осторожностью».
Дверь рядом с ним резко распахнулась. Глокта повернулся, стараясь скрыть гримасу боли, когда его шея хрустнула. На пороге стоял лорд Ингелстад – полный, по-отечески добродушный мужчина с румяным лицом. Он одарил Глокту дружелюбной улыбкой, приглашая пройти в комнату.
«Словно это частный визит и я долгожданный гость».
– Должен извиниться за то, что заставил вас ждать, наставник. После приезда в Адую у меня столько посетителей! Голова кругом идет.
«Будем надеяться, твоя шея не свернется окончательно».
– Очень, очень много посетителей!
«И без сомнения, все с выгодными предложениями. За голос при голосовании. За помощь в выборах нашего нового короля. Но мое предложение, полагаю, тебе будет трудновато отклонить. И больно».
– Немного вина, наставник?
– Нет, милорд, благодарю. – Глокта, болезненно прихрамывая, перебрался через порог. – Я не задержусь у вас. У меня тоже много дел, требующих внимания.
«Выборы не происходят сами собой, разве не знаешь?»
– Конечно, конечно. Пожалуйста, присаживайтесь.
С завидной легкостью Ингелстад уселся и указал Глокте на соседнее кресло. Наставник осторожно опустился в него. Ему потребовалось время, чтобы найти положение, в котором спина не докучала постоянной болью.
– А что вы хотели обсудить со мной?
– Я пришел от имени архилектора Сульта. Надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу прямо: его преосвященство нуждается в вашем голосе.
Крупные черты лица вельможи скривились в гримасе притворного удивления.
«Уж слишком наигранно».
– Я не уверен, что понял вас. Нуждается в моем голосе – по какому вопросу?
Глокта вытер капельки влаги, выступившие под слезящимся глазом.
«К чему это недостойное виляние? Мы же не собираемся вальсировать. У тебя для такого дела неподходящее сложение, а у меня нет ног».
– По вопросу нового короля, лорд Ингелстад.
– Ах, вот что.
«Да, вот что. Идиот».
– Наставник Глокта, я смею думать, что не разочарую вас или его преосвященство, к которому я отношусь с глубочайшим уважением… – Он склонил голову, дабы продемонстрировать свое почтение. – Но совесть не позволяет мне допустить, чтобы на меня влияли с какой бы то ни было стороны. Полагаю, что я и все другие члены Открытого совета наделены священным доверием. И я обязан отдать свой голос за того, кто представляется мне наилучшим кандидатом из множества весьма достойных мужей.
Он усмехнулся, явно довольный собой.
«Душевная речь. Но даже деревенский болван вряд ли поверит в это. Сколько раз мне приходилось слышать подобное за последние недели? Как правило, после такого вступления наступает черед торгов. Обсуждение того, сколько в точности стоит «священное доверие». Сколько серебра перетянет эту самую совесть. Сколько золота потребуется, чтобы разорвать узы долга. Но у меня сегодня нет никакого желания торговаться».
Глокта высоко поднял брови.
– Я должен поздравить вас, лорд Ингелстад, это очень достойная позиция. Если бы все обладали таким же благородством, наш мир был бы гораздо лучше. Ваши убеждения… тем более, когда вы столько можете потерять. Когда вы можете потерять все. – Он сморщился, взял трость в одну руку и, преодолевая боль, придвинулся к краю кресла. – Однако я вижу, что вы непреклонны, и ухожу.
– Что вы имеете в виду, наставник?
Озабоченность явно читалась на пухлом лице вельможи.
– Ну, некоторые ваши делишки, связанные с коррупцией, лорд Ингелстад.
Розовые щеки лорда разом поблекли.
– Здесь, должно быть, какая-то ошибка.
– О нет. Уверяю вас. – Глокта вытащил листки с признательными показаниями из внутреннего кармана камзола. – Ваше имя довольно часто упоминается в признаниях торговцев шелком, особенно старших членов гильдии. Очень часто.
Наставник протянул руку с шелестящими листками бумаги, чтобы оба могли видеть их.
– Здесь вас называют – поверьте, не я выбрал такое слово – прямым соучастником. Главным бенефициарием, то есть получателем выгоды от самой отвратительной контрабандистской операции. А здесь, сами можете заметить, и мне даже неловко упоминать об этом, ваше имя и слово «предательство» стоят в самой непосредственной близости.
Ингелстад обмяк в кресле, откинувшись назад, и опрокинул бокал с вином, стоявший рядом на столе. Капли темно-красной жидкости пролились на отполированный пол.
«О, надо бы их вытереть. Не то останется отвратительное пятно, а от таких пятен невозможно избавиться».
– Его преосвященство, – продолжал Глокта, – считает вас своим другом. Он постарался, чтобы ваше имя не упоминалось в черновых документах. Он понимает, что вы лишь старались предотвратить разорение своей семьи, и сочувствует вам. Если же вы разочаруете его во время голосования, боюсь, его сочувствие и симпатия к вам иссякнут. Вы понимаете, что я имею в виду?
«По-моему, я выразился абсолютно ясно».
– Да, конечно, – прохрипел Ингелстад.
«А как же узы долга? Теперь они ослабли?»
Благородный муж занервничал и побледнел.
– Я бы ни на миг не задумался и посодействовал его преосвященству любым возможным образом, но… Дело в том…
«Что еще? Какое-то новое предложение? Это бесперспективная сделка? Или даже призыв к моей совести?»
– Вчера ко мне приходил представитель верховного судьи Маровии. Некто по имени Харлен Морроу. Он предъявил мне почти такие же претензии и… точно так же угрожал мне.
Глокта нахмурился.
«Неужели опять? Маровия и его мерзкий червяк. Всегда на шаг впереди или на шаг позади. Все время дышат в затылок».
– Так что мне прикажете делать? – В голосе Ингелстада послышались визгливые нотки. – Я не могу поддержать вас обоих. Я покину Адую, наставник, и никогда не вернусь сюда. Я вообще воздержусь от голосования.
– Ты не подложишь мне такую свинью! – прошипел Глокта. – Ты проголосуешь так, как я скажу, а Маровия пусть катится ко всем чертям.
«Еще одно усилие? Конечно, неприятно, но пусть будет так. Разве мои руки уже не замараны по локоть? Влезть в одну или в две сточные канавы – какая разница?»
– Вчера, – Глокта понизил голос и заговорил мягко и вкрадчиво, так урчит кошка, – я смотрел на ваших дочерей в парке.
Лицо Ингелстада помертвело.
– Три юных непорочных существа, три нежных бутона, которые вот-вот раскроются. Одеты по последней моде, одна прелестнее другой. Самой младшей… лет пятнадцать?
– Тринадцать, – прохрипел Ингелстад.
– Ах, вот как. – Глокта растянул губы в улыбке, показывая беззубые десны. – Она так рано расцвела. Ведь ваши дочери прежде не посещали Адую, если я не ошибаюсь?
– Не посещали, – еле слышно ответил лорд.
– Полагаю, так и есть. Когда они прогуливались по садам Агрионта, их возбуждение и восторг были просто очаровательны. Готов поклясться, на них уже обратил внимание не один завидный жених в столице. – Улыбка Глокты медленно погасла. – Мне будет больно, лорд Ингелстад, если этих нежных прелестных созданий схватят и они окажутся в одном из самых суровых исправительных заведений Инглии. Там, где красота и изысканные манеры привлекают к себе внимание совсем иного рода. – Медленно наклонившись вперед, Глокта перешел на шепот и постарался придать своему голосу оттенок ужаса. – Такой жизни я не пожелал бы и собаке. И все по глупой неосмотрительности их отца, вполне способного это предотвратить.
– Но мои дочери… Их никак не касается…
– Мы выбираем нового короля! Это касается всех!
«Слишком жестко, возможно. Но суровые времена требуют жестких действий».
Опираясь на трость, Глокта с трудом потянул ногу. Его рука дрожала от напряжения.
– Я сообщу его преосвященству, что он может рассчитывать на ваш голос.
Ингелстад был сломлен. Он сдался, неожиданно и окончательно.
«Обмяк, как бурдюк с вином, который проткнули ножом».
Плечи лорда поникли. Лицо осунулось, на нем застыло выражение ужаса и безнадежности.
– Но, верховный судья… – прошептал он. – У вас нет ни капли сострадания?
Глокта только пожал плечами.
– Мальчишкой я был глуп и довольно чувствителен. Клянусь, я мог бы зарыдать, увидев муху, запутавшуюся в сетях паука. – Он поморщился, поскольку острая боль сковала его ногу, когда он повернулся к двери. – Однако хроническая боль излечила меня от этого.
Это было маленькое собрание в очень узком кругу.
«Однако не скажешь, что в компании царит благодушие».
Наставник Гойл сидел за огромным круглым столом в огромном круглом зале и неотрывно смотрел на Глокту маленькими, как бусинки глазами.
«И в этих глазах нет никакого расположения».
Внимание его преосвященства архилектора, главы королевской инквизиции, было обращено вовсе не на подчиненных. Почти триста двадцать листков бумаги были прикреплены к изогнутой перегородке, занимавшей едва ли не половину комнаты.
«По одному на каждого великого деятеля из нашего благородного открытого совета».
Легкий ветерок, залетавший в высокое окно, ворошил листы, и они едва слышно шуршали.
«Дрожащие листики для дрожащих голосков».
На каждом листе было отмечено имя.
«Лорд такой-то, лорд этакий, лорд неизвестно чего. Великие мужи и незаметные, никчемные персонажи. Люди, чье мнение никого не интересовало, пока принц Рейнольт не вывалился из своей кровати прямо в могилу».
На большинстве листов в углу виднелись разноцветные восковые шарики. На некоторых по два, даже по три.
«Вассалы, лояльные сторонники. Как они будут голосовать? Те, кто отмечен синим цветом, – за лорда Брока, красным – за лорда Ишера, черные – за Маровию, белые – за Сульта, и так далее. Но все может перемениться, и очень быстро. Зависит от того, в какую сторону подует ветер».
Ниже были сделаны надписи – ровные линии маленьких, тесно прижавшихся друг к дружке букв. Слишком мелкие для того, чтобы Глокта мог прочитать их с того места, где сидел. Но он знал, что там написано.
«У одного жена когда-то была шлюхой. Другой имеет склонность к молодым людям. Третий слишком много пьет. Четвертый в приступе ярости убил слугу. Пятый азартен, залез в долги, не может расплатиться… Тайны. Слухи. Наветы. Орудия нашего благородного торга. Триста двадцать имен – и столько же омерзительных историй. Каждую надо раскопать, обработать и пустить в дело. Политика. Работа для блюстителей нравственности. И почему я занимаюсь этим? Ради чего?»
Архилектора заботили более насущные вопросы.
– Брок по-прежнему опережает всех, – пробормотал он уныло, глядя на трепещущие листы бумаги и сцепив за спиной руки в ослепительно-белых перчатках. – У него около пятидесяти голосов, это определенно.
«Насколько что-то может быть определенным в наши совсем не определенные времена».
– Ишер отстает не намного. За него сорок голосов или чуть больше. Скальд в последнее время заметно продвинулся вперед, насколько мы можем судить. Весьма жесткий тип, как оказалось. Он держит в руках делегацию Старикланда, что дает около тридцати голосов. То же самое, вероятно, касается и Барезина. Эти четверо – главные кандидаты, как видно из сложившейся ситуации.
«Но кто знает? Возможно, король проживет еще год, а когда дело дойдет до выборов, мы уже поубиваем друг друга».
Глокта подавил усмешку при этой мысли. Круг лордов был заполнен роскошно разодетыми тушами: представители всех знатных фамилий Союза входили туда, да еще все двенадцать членов Закрытого совета.
«И каждый старается воткнуть нож в спину соседа. Уродливая правда власти».
– Вы говорили с Хайгеном? – резко спросил Сульт.
Гойл вскинул лысеющую голову и, глядя на Глокту, усмехнулся с явным раздражением.
– Лорд Хайген по-прежнему считает, что может стать нашим следующим королем, хотя контролирует не более дюжины голосов. Ему было недосуг выслушивать наши предложения, он слишком занят набором сторонников. Возможно, через неделю или две у него появится причина изменить отношение к нашим словам. Тогда вполне вероятно будет склонить его на нашу сторону, но я бы не стал делать на него ставку. Скорее всего, он вступит в сделку с Ишером. Они всегда были близки, насколько мне известно.
– Что ж, пусть объединяются, – процедил Сульт. – А как насчет Ингелстада?
Глокта подвинулся в кресле.
– Я предъявил ему наши требования в категоричной форме, ваше преосвященство.
– И что? Мы можем рассчитывать на его голос?
«Как посмотреть».
– Не могу утверждать наверняка. Верховный судья Маровия давит на него теми же угрозами. Он действует через своего человека по имени Харлен Морроу.
– Морроу? Не тот ли лизоблюд Хоффа?
– Похоже, он добился повышения.
«Или понижения. В зависимости от того, как к этому относиться».
– С ним можно разобраться. – Лицо Гойла сложилось в весьма неприятную гримасу. – Без особого труда…
– Нет! – оборвал его Сульт. – Скажите, Гойл, почему так происходит: не успеет какая-то проблема появиться, а вы уже готовы разрубить ее, не сходя с места? На этот раз мы обязаны действовать осторожно. Надо показать себя респектабельными, надежными людьми, открытыми для переговоров.
Он подошел к окну. Яркий солнечный свет упал на крупный багровый камень в кольце архилектора и рассыпался на множество фиолетовых отблесков.
– Все это время об управлении страной никто и не задумывается. Налоги не собираются. Преступления остаются безнаказанными. Негодяй по кличке Дубильщик, демагог и предатель, беспрепятственно произносит речи на деревенских ярмарках, призывая к восстанию. Крестьяне то и дело бросают свои хозяйства и становятся разбойниками, совершают бессчетные грабежи и насилие, наносят убытки государству. Хаос расползается, и у нас нет никаких возможностей положить этому конец. В Адуе остались лишь два полка королевской гвардии, их едва хватает на то, чтобы поддерживать порядок в городе. А если кому-то из наших высокородных лордов надоест ждать и он решит поскорее захватить корону? Мы не сумеем этому воспрепятствовать!
– Может быть, армия скоро вернется с Севера? – предположил Гойл.
– Не похоже. Старый осел, маршал Берр, потратил три месяца, роя носом землю вокруг Дунбрека, и тем самым дал Бетоду время на перегруппировку сил за Белой рекой. Неизвестно, когда маршал справится с этим, да и справится ли вообще.
«Месяцы потрачены на разрушение нашей собственной крепости. Тут задумаешься, стоит ли усилий строительство».
– Двадцать пять голосов. – Архилектор бросил сердитый взгляд на шуршащие бумажки.
– Двадцать пять, а у Маровии восемнадцать? Мы очень медленно движемся вперед. Пока приобретаем одного сторонника, теряем другого – его уводят наши соперники.
Гойл наклонился вперед в своем кресле.
– Возможно, ваше преосвященство, снова пришло время обратиться к нашему другу в Университете…
Архилектор раздраженно фыркнул, и Гойл закрыл рот. Глокта глянул в большое окно, притворяясь, что не услышал ничего особенного. Шесть потрескавшихся шпилей Университета возвышались перед его взором.
«Что полезного можно там найти? Среди упадка, разрухи, пыли и старых идиотов адептов?»
Сульт не дал ему возможности долго размышлять по этому поводу.
– Я сам поговорю с Хайгеном, – сказал он и ткнул пальцем в одну из бумаг. – Гойл, напишите лорд-губернатору Миду и постарайтесь заручиться его поддержкой. Глокта, организуйте беседу с лордом Веттерлантом, пора бы ему определиться. Идите оба.
Сульт отвернулся от листов, исписанных чужими секретами, и пристально взглянул на Глокту холодными голубыми глазами.
– Отправляйтесь и добудьте мне голоса!
Быть вождем
– Холодная ночь! – прокричал Ищейка. – Даже не подумаешь, что лето.
Все трое обернулись к нему. Ближе всех находился седой старик, судя по всему, много повидавший в жизни. Рядом с ним стоял человек помоложе, с одной рукой – левая была обрублена выше локтя. Третий казался совсем мальчишкой. Он остановился на краю причала и хмуро смотрел на темное море. Подходя ближе, Ищейка притворился, будто хромает, – припадал на одну ногу и болезненно морщился. Он проковылял под фонарем, свисавшим с высокого столба рядом с сигнальным колоколом, и поднял флягу, чтобы они могли ее видеть.
Старик усмехнулся и прислонил копье к стене.
– У воды всегда продирает до костей! – Он подошел, потирая руки. – Похоже, ты нас согреешь?
– Точно. Удача вам улыбается.
Ищейка вытащил пробку, взял одну из кружек и наполнил ее жидкостью.
– Не тушуйся. Верно, парень?
– Я думаю, вы этим не страдаете.
Ищейка плеснул питье в следующую кружку. Однорукий наклонился взять ее и положил копье. Последним подошел мальчик и стал настороженно рассматривать Ищейку. Старик шутливо толкнул его в бок.
– Разве мать не учила тебя, что пить нельзя, парень?
– Какая мне разница? – огрызнулся тот, стараясь, чтобы его высокий голос звучал как можно более сурово.
Ищейка протянул ему кружку.
– Если ты достаточно вымахал, чтобы держать копье, значит, дорос и до того, чтобы поднять кубок. Я так считаю.
– Да, я уже взрослый, – отрезал тот и буквально выхватил кружку из руки Ищейки.
Однако сделал глоток и поперхнулся. Ищейка вспомнил, как сам в первый раз попробовал алкоголь. Тогда его здорово тошнило, и он удивлялся, почему всем так нравится выпивка. Он улыбнулся. Мальчик, скорее всего, подумал, что смеются над ним.
– А ты кто такой, между прочим?
Старик одернул его.
– Не обращай внимания. Он еще слишком юн и считает, что грубостью можно заслужить уважение.
– Что ж, хорошо, – произнес Ищейка.
Наполнив свою кружку, он поставил флягу на камни, тем самым выигрывая время. Он хотел обдумать, что сказать дальше, и удостовериться, что не ошибся.
– Меня зовут Крегг.
Когда-то он знал человека по имени Крегг. Там, на холмах, от него остались одни объедки. Ищейка не очень-то жаловал его и понятия не имел, почему сейчас это имя пришло ему на ум. Самое обычное, распространенное имя, подумал он. Он хлопнул себя по бедру.
– Вот, проткнули у Дунбрека, и все никак не заживает. Для похода больше не гожусь. Прошли денечки, когда я мог топать в строю. Мой командир прислал меня сюда, смотреть на воду в вашей компании. – Он взглянул на море, вздымавшееся и мерцавшее в бликах лунного света, как живое. – Не могу сказать, что очень сожалею об этом. По-честному, мне порядком досталось.
Последнее, по крайней мере, было правдой.
– Понимаю тебя, – сказал однорукий и помахал обрубком руки перед лицом Ищейки. – А как там вообще дела?
– Да вроде все путем. Союз по-прежнему отсиживается под стенами крепости, пытается проникнуть внутрь. А мы поджидаем их на другом берегу реки. И так из недели в неделю.
– Я слышал, какие-то парни переметнулись на сторону Союза. Вроде Тридуба был там, его убили в сражении.
– О, это был великий человек, Рудда Тридуба, – произнес старик, – великий.
– Ага, – кивнул Ищейка. – Это точно.
– Я слышал, будто Ищейка теперь за него, – продолжал однорукий.
– Правда?
– Говорят. Неприятный тип. Здоровый такой парень. Его Ищейкой прозвали, потому что он женщинам, бывало, соски отгрызал.
– Неужели? – Ищейка моргнул. – Я его никогда не видел.
– Еще говорят, что и Девятипалый там был, – прошептал мальчик. Его глаза широко раскрылись, будто он говорил о привидении.
Старик и однорукий усмехнулись.
– Девятипалый давно мертвец, парень, и хорошо, что чертов злодей сгинул, скатертью дорога.
Однорукий вздрогнул.
– Тьфу, дьявол! Ты несешь чушь!
– Только то, что сам слышал.
Старик жадно глотнул еще грога и причмокнул губами.
– Какая разница, кто где. Союз наверняка утихомирится, как только вернет себе крепость. Утихомирится и отправится домой, за море, и все снова станет, как было. Во всяком случае, сюда, в Уфрис, никто из них не явится.
– Ну да, – согласился однорукий радостно. – Сюда они не придут.
– А чего же мы тогда торчим здесь и ждем их? – несмело спросил мальчик.
Старик закатил глаза, словно слышал этот вопрос раз десять и устал отвечать одно и то же.
– Да потому что нам дали задание, парень.
– Ну, раз у вас есть задание, нужно выполнить его наилучшим образом.
Ищейка вспомнил, как Логен много раз говорил ему то же самое. И Тридуба тоже. Теперь оба они вернулись в грязь, но эти слова звучали так же справедливо, как и прежде.
– Даже если задание скучное, опасное или совершенно непонятное. Даже если это задание, с которым ты предпочел бы не связываться.
Проклятие, ему приспичило отлить. Как всегда в подобной ситуации.
– Точно, – произнес старик и улыбнулся, глядя в кружку. – Надо делать то, что положено.
– Так и есть. Только обидно. Но при тебе отличные ребята… – Ищейка протянул руку за спину, словно ему потребовалось почесать зад.
– Обидно? – Мальчик смотрел на него в явном замешательстве. – Что ты имеешь в виду…
В это мгновение за спиной мальчика возник Доу и перерезал ему горло.
Почти в тот же самый миг Молчун грязной рукой зажал рот однорукому и вытащил из прорехи на плаще покрытое кровью лезвие. Ищейка бросился вперед и трижды ударил старика по ребрам. Тот захрипел, покачнулся, глаза его расширились, кружка, которую он все еще держал в руке, накренилась, слюна вперемешку с грогом стекла по подбородку. Он упал.
Мальчик сделал несколько движений. Он прижимал одну руку к шее, стараясь удержать кровь, другой же тянулся к шесту, где висел сигнальный колокол. У него хватило мужества вспомнить о колоколе, когда ему перерезали горло, Ищейка признал это; но мальчик сделал лишь шаг, прежде чем Доу наступил ему на шею сзади и буквально вдавил в землю.
Услышав, как хрустнула шея мальчика, Ищейка вздрогнул. По справедливости, он не заслужил такой смерти. Но война есть война. Очень многие находят смерть, которую не заслужили. Работу надо было сделать, и они сделали ее, притом все трое были живы. Ищейка, конечно, не мог ожидать ничего хорошего от такой дрянной работы, но у него остался неприятный осадок. Их дело никогда не казалось ему легким, но теперь, когда он был за старшего, все стало еще тяжелей. Удивительно, насколько легче убивать, когда кто-то другой приказывает тебе сделать это. Трудненько это – убивать. Тяжелее, чем кажется.
Если, конечно, твое имя не Черный Доу. Для парня убить – как помочиться, и он чертовски преуспел в этом. Ищейка наблюдал, как Черный Доу наклонился, сорвал с однорукого плащ. Потом взвалил тело на плечи и небрежно сбросил в море, словно мусор.
Все трое обернулись к нему. Ближе всех находился седой старик, судя по всему, много повидавший в жизни. Рядом с ним стоял человек помоложе, с одной рукой – левая была обрублена выше локтя. Третий казался совсем мальчишкой. Он остановился на краю причала и хмуро смотрел на темное море. Подходя ближе, Ищейка притворился, будто хромает, – припадал на одну ногу и болезненно морщился. Он проковылял под фонарем, свисавшим с высокого столба рядом с сигнальным колоколом, и поднял флягу, чтобы они могли ее видеть.
Старик усмехнулся и прислонил копье к стене.
– У воды всегда продирает до костей! – Он подошел, потирая руки. – Похоже, ты нас согреешь?
– Точно. Удача вам улыбается.
Ищейка вытащил пробку, взял одну из кружек и наполнил ее жидкостью.
– Не тушуйся. Верно, парень?
– Я думаю, вы этим не страдаете.
Ищейка плеснул питье в следующую кружку. Однорукий наклонился взять ее и положил копье. Последним подошел мальчик и стал настороженно рассматривать Ищейку. Старик шутливо толкнул его в бок.
– Разве мать не учила тебя, что пить нельзя, парень?
– Какая мне разница? – огрызнулся тот, стараясь, чтобы его высокий голос звучал как можно более сурово.
Ищейка протянул ему кружку.
– Если ты достаточно вымахал, чтобы держать копье, значит, дорос и до того, чтобы поднять кубок. Я так считаю.
– Да, я уже взрослый, – отрезал тот и буквально выхватил кружку из руки Ищейки.
Однако сделал глоток и поперхнулся. Ищейка вспомнил, как сам в первый раз попробовал алкоголь. Тогда его здорово тошнило, и он удивлялся, почему всем так нравится выпивка. Он улыбнулся. Мальчик, скорее всего, подумал, что смеются над ним.
– А ты кто такой, между прочим?
Старик одернул его.
– Не обращай внимания. Он еще слишком юн и считает, что грубостью можно заслужить уважение.
– Что ж, хорошо, – произнес Ищейка.
Наполнив свою кружку, он поставил флягу на камни, тем самым выигрывая время. Он хотел обдумать, что сказать дальше, и удостовериться, что не ошибся.
– Меня зовут Крегг.
Когда-то он знал человека по имени Крегг. Там, на холмах, от него остались одни объедки. Ищейка не очень-то жаловал его и понятия не имел, почему сейчас это имя пришло ему на ум. Самое обычное, распространенное имя, подумал он. Он хлопнул себя по бедру.
– Вот, проткнули у Дунбрека, и все никак не заживает. Для похода больше не гожусь. Прошли денечки, когда я мог топать в строю. Мой командир прислал меня сюда, смотреть на воду в вашей компании. – Он взглянул на море, вздымавшееся и мерцавшее в бликах лунного света, как живое. – Не могу сказать, что очень сожалею об этом. По-честному, мне порядком досталось.
Последнее, по крайней мере, было правдой.
– Понимаю тебя, – сказал однорукий и помахал обрубком руки перед лицом Ищейки. – А как там вообще дела?
– Да вроде все путем. Союз по-прежнему отсиживается под стенами крепости, пытается проникнуть внутрь. А мы поджидаем их на другом берегу реки. И так из недели в неделю.
– Я слышал, какие-то парни переметнулись на сторону Союза. Вроде Тридуба был там, его убили в сражении.
– О, это был великий человек, Рудда Тридуба, – произнес старик, – великий.
– Ага, – кивнул Ищейка. – Это точно.
– Я слышал, будто Ищейка теперь за него, – продолжал однорукий.
– Правда?
– Говорят. Неприятный тип. Здоровый такой парень. Его Ищейкой прозвали, потому что он женщинам, бывало, соски отгрызал.
– Неужели? – Ищейка моргнул. – Я его никогда не видел.
– Еще говорят, что и Девятипалый там был, – прошептал мальчик. Его глаза широко раскрылись, будто он говорил о привидении.
Старик и однорукий усмехнулись.
– Девятипалый давно мертвец, парень, и хорошо, что чертов злодей сгинул, скатертью дорога.
Однорукий вздрогнул.
– Тьфу, дьявол! Ты несешь чушь!
– Только то, что сам слышал.
Старик жадно глотнул еще грога и причмокнул губами.
– Какая разница, кто где. Союз наверняка утихомирится, как только вернет себе крепость. Утихомирится и отправится домой, за море, и все снова станет, как было. Во всяком случае, сюда, в Уфрис, никто из них не явится.
– Ну да, – согласился однорукий радостно. – Сюда они не придут.
– А чего же мы тогда торчим здесь и ждем их? – несмело спросил мальчик.
Старик закатил глаза, словно слышал этот вопрос раз десять и устал отвечать одно и то же.
– Да потому что нам дали задание, парень.
– Ну, раз у вас есть задание, нужно выполнить его наилучшим образом.
Ищейка вспомнил, как Логен много раз говорил ему то же самое. И Тридуба тоже. Теперь оба они вернулись в грязь, но эти слова звучали так же справедливо, как и прежде.
– Даже если задание скучное, опасное или совершенно непонятное. Даже если это задание, с которым ты предпочел бы не связываться.
Проклятие, ему приспичило отлить. Как всегда в подобной ситуации.
– Точно, – произнес старик и улыбнулся, глядя в кружку. – Надо делать то, что положено.
– Так и есть. Только обидно. Но при тебе отличные ребята… – Ищейка протянул руку за спину, словно ему потребовалось почесать зад.
– Обидно? – Мальчик смотрел на него в явном замешательстве. – Что ты имеешь в виду…
В это мгновение за спиной мальчика возник Доу и перерезал ему горло.
Почти в тот же самый миг Молчун грязной рукой зажал рот однорукому и вытащил из прорехи на плаще покрытое кровью лезвие. Ищейка бросился вперед и трижды ударил старика по ребрам. Тот захрипел, покачнулся, глаза его расширились, кружка, которую он все еще держал в руке, накренилась, слюна вперемешку с грогом стекла по подбородку. Он упал.
Мальчик сделал несколько движений. Он прижимал одну руку к шее, стараясь удержать кровь, другой же тянулся к шесту, где висел сигнальный колокол. У него хватило мужества вспомнить о колоколе, когда ему перерезали горло, Ищейка признал это; но мальчик сделал лишь шаг, прежде чем Доу наступил ему на шею сзади и буквально вдавил в землю.
Услышав, как хрустнула шея мальчика, Ищейка вздрогнул. По справедливости, он не заслужил такой смерти. Но война есть война. Очень многие находят смерть, которую не заслужили. Работу надо было сделать, и они сделали ее, притом все трое были живы. Ищейка, конечно, не мог ожидать ничего хорошего от такой дрянной работы, но у него остался неприятный осадок. Их дело никогда не казалось ему легким, но теперь, когда он был за старшего, все стало еще тяжелей. Удивительно, насколько легче убивать, когда кто-то другой приказывает тебе сделать это. Трудненько это – убивать. Тяжелее, чем кажется.
Если, конечно, твое имя не Черный Доу. Для парня убить – как помочиться, и он чертовски преуспел в этом. Ищейка наблюдал, как Черный Доу наклонился, сорвал с однорукого плащ. Потом взвалил тело на плечи и небрежно сбросил в море, словно мусор.