— Вот и отлично, — быстро сказал Доусон. — А теперь скажите, что бы вы хотели выпить? Босс разрешил вам только один коктейль, но не сказал какой. Выбирайте…
— Только томатный сок, — улыбнулась Жанна. — Я не пью.
Доусон удивленно поглядел на нее и пожал плечами.
— Как вам будет угодно. Подождите, пожалуйста, секундочку, я сейчас.
Он действительно вернулся очень быстро и торжественно вручил ей высокий, словно инеем покрытый бокал с кроваво-красным, но совершенно безвредным напитком. Для себя он принес двойное виски с содовой. Сделав из бокала небольшой, деликатный глоток, Доусон поглядел в противоположный угол гостиной, где Сэнтин продолжал о чем-то беседовать с Уотерменом и Сандерсом.
— Похоже, сегодня босс решил нажать на все рычаги, — лениво заметил он. — Готов поспорить на что угодно: к концу вечера он настолько приручит Уотермена, что тот будет есть у него из рук.
— Зачем? — не поняла Жанна, которая медленно потягивала свои томатный сок. — Я думала, мистер Сэнтин способен навязать свои условия любым партнерам, с которыми ему приходится иметь дело.
— Да, это он может, — спокойно согласился Доусон. — Но насильственное присоединение любой компании сопряжено со значительными издержками, а «Сильверлайн компьютерс» очень нужна Сэнтину. Если он сумеет убедить Уотермена и Сандерса с их значительными пакетами акций проголосовать в его пользу, слияние произойдет практически безболезненно. В бизнесе это называется «малой кровью».
— А если он не сумеет их убедить? — полюбопытствовала Жанна, не отрывая взгляда от лица Сэнтина, который внимательно прислушивался к чему-то, что говорил ему Сандерс.
— В любом случае «Сильверлайн компьютерс» будет его, — небрежно отозвался Доусон. — Просто насильственным путем выйдет дольше и дороже. — Губы его изогнулись в сардонической улыбке. — А если кто-то будет чинить Сэнтину препятствия, то многим, очень многим не сносить головы. Впрочем, го-ловы-то у них, может быть, и останутся, но все остальное они потеряют, это как пить дать.
Жанна хотела спросить что-то еще, но в этот момент из высокой дверной арки показался Стокли в белых перчатках и в черном фраке с белоснежной манишкой. Своим звучным и сильным баритоном он объявил, что ужин накрыт, и Доусон с преувеличенной галантностью предложил Жанне согнутую в локте руку.
— Прошу вас, миледи, — с улыбкой сказал он. — Поскольку мистер Сэнтин не спешит получить вас назад, я воспользуюсь этим обстоятельством, чтобы и дальше сопровождать вас. Надеюсь, вы окажете мне эту честь.
Жанна улыбнулась в ответ и взяла его под руку. Гости медленно потянулись к дверям, и Доусон тоже повел Жанну в банкетный зал. Проходя сквозь арку, возле которой неподвижно застыл Стокли, она поддалась минутному импульсу и заговорщически подмигнула величественному дворецкому.
— Я не опоздала, Стокли! — шепнула она.
— Я вижу, мисс Кеннон, — также негромко ответил Стокли, едва двигая губами. — Позволено ли мне будет заметить, что вы выглядите очаровательно?
— Позволено. — Жанна величественно кивнула. — Тем более что платье выбирали мне вы, — добавила она и, уже удаляясь, услышала, как Стокли довольно хмыкнул.
На лице Доусона появилось недоуменное выражение.
— Что все это значит? — требовательно спросил он, когда они входили в банкетную залу в дальнем конце прихожей.
— Так, пустяки, — беспечно откликнулась Жанна и улыбнулась самой невинной улыбкой. — Это наш со Стокли маленький секрет.
Остаток вечера пролетел быстро, главным образом — благодаря остроумным замечаниям Доусона и тому вниманию, которое он ей оказывал. Его едкие комментарии, касающиеся как манер приглашенных, так и их обстоятельств, о которых секретарь Сэнтина был прекрасно осведомлен, не раз заставляли Жанну весело улыбаться и во время ужина, и после него, когда они вновь перешли в гостиную, чтобы выпить кофе. Она даже удивилась, когда увидела, что Сэнтин прощается с несколькими гостями.
Доусон, почувствовав, что ему пора вернуться к своим непосредственным обязанностям секретаря, с видимой неохотой поднялся с кресла и протянул Жанне руку, помогая ей встать.
— Идемте. Нужно исполнить долг вежливости, — сказал он, скорчив потешную гримасу. — Уотермен и Сандерс собираются уходить, и, поскольку именно я занимался всей подготовительной работой по слиянию, мое присутствие при прощании обязательно. Босс считает, что с теми, кого он собирается проглотить со всеми потрохами, нужно обращаться вежливо и сердечно. Впрочем, я уже заработал хорошенький нагоняй от Сэнтина за то, что развлекал вас, а не двух этих надутых индюков с их старухами. Вы видели, какие взгляды он бросал на нас? Нет, босс явно жаждет моей крови…
Жанна недоуменно нахмурилась.
— Вы уверены, Пэт? — спросила она. — Мне кажется, я довольно внимательно наблюдала за ним весь вечер, но не заметила ничего такого.
— Совершенно уверен, — отозвался Доусон, криво улыбаясь. — За те несколько лет, что я работаю у мистера Сэнтина, я прекрасно изучил его характер и знаю, когда он мною недоволен.
Они подошли к группе гостей у двери, и Пэт изобразил на лице приветливую и сердечную улыбку, которая была очень похожа на настоящую. Стокли и две горничных подавали гостям накидки и летние пальто, и, прежде чем Доусон несильно подтолкнул ее к Сэнтину, Жанна успела обменяться с дворецким улыбками.
Сэнтин, казалось, был целиком поглощен разговором с Уотерменом и Сандерсом, но, когда Жанна приблизилась к нему, он поднял голову, и она поняла, что Пэт нисколько не преувеличил. Сэнтин был в ярости.
— Жанна, дорогая, — промурлыкал он и, протянув руку, жестом собственника обнял ее за талию и привлек к себе, разъединив таким образом ее и Доусона. — Ты совсем нас забыла. Я знаю, что Доусон хороший работник, но сегодня он явно перестарался, развлекая тебя. — Сэнтин сжал ее с такой силой, что Жанне стало больно. — Попрощайся с нашими гостями…
С нашими гостями? Жанна метнула на Сэнтина недоуменный взгляд. Он вел себя так, как будто она была полноправной хозяйкой замка, непростительно пренебрегшей своими обязанностями, хотя не далее как сегодня утром он уверял, что ей даже не придется разговаривать с его драгоценными гостями, если она сама этого не захочет. Определенно, этот человек менял правила игры буквально на ходу.
Повернувшись к Гарри Уотермену, который стоял к ней ближе всех, Жанна протянула ему руку.
— Я была очень рада с вами познакомиться, мистер Уотермен, — проговорила она, стараясь держаться как можно непринужденнее. — Надеюсь, мы еще встретимся с вами.
Маленький, коренастый мистер Уотермен покраснел от удовольствия и так энергично потряс ее руку, что его отвислые щеки со склеротическими прожилками заколыхались, как брыли у собаки.
— Я просто уверен в этом, уважаемая мисс Кеннон, — проблеял он. — Раф сказал мне, что вы погостите у него еще некоторое время, чтобы помочь утрясти какие-то мелкие проблемы с его благотворительным проектом. У нас с ним тоже кое-какие дела, так что в ближайшие несколько недель мы будем встречаться довольно часто.
Жанна подумала, что и здесь Пэт не ошибся. Должно быть, Сэнтину удалось убедить Уотермена принять свою сторону.
Высвободив руку из пухлой ладони Уотермена, Жанна повернулась, чтобы попрощаться с Сандерсом, когда Доусон рядом с ней негромко присвистнул.
— Боже мой, Сильвия, какой роскошный мех! — воскликнул он. — Потрясающая накидка. А как она идет к вашим темным волосам!
Жанна машинально посмотрела на Сильвию Уотермен, да так и застыла. Длинная, почти до самого пола, накидка из оранжево-желтого с черными полосами меха действительно очень шла к темным, тщательно завитым и уложенным волосам миссис Уотермен, но дело было не в этом. Даже при искусственном освещении этот мех как будто горел огнем, а полосы на нем напоминали непроглядную тропическую ночь.
— Вы действительно так считаете, Пэт? — спросила Сильвия Уотермен, продевая руки в рукава накидки, которую с почтительным поклоном подал ей Стокли. Всеобщее внимание явно ей польстило, и щеки миссис Уотермен слегка порозовели. — Я очень давно хотела шубу из тигра, но хорошие шкуры оказалось очень трудно достать.
С этими словами она глубоко запустила пальцы в мягкий и длинный мех на груди, и Жанна увидела, как резко выделяются на песочно-желтом фоне подшерстка ее ярко накрашенные ногти. Кроваво-красные ногти…
— Это очень редкий мех, — добавила она. — Он встречается гораздо реже, чем норка или соболь, и стоит намного дороже. Гарри купил мне эту шубу в прошлом году в Индии, когда мы вместе совершали кругосветное путешествие. Похоже, в наши дни только там можно достать приличные тигриные шкуры, да и то Гарри понадобилось почти две недели, чтобы найти человека, у которого было достаточно шкур, чтобы из них можно было сшить накидку такой длины… — Сильвия захлопала ресницами и с признательностью пожала предплечье мужа. — Но когда Гарри чего-то хочет, он этого добивается, — добавила она с гордостью.
Уотермен самодовольно кивнул.
— Ничего особенного, — сказал он. — Нужно просто иметь деньги и знать нужных людей.
Жанна почувствовала, что ее вот-вот вырвет. Руки и ноги ее похолодели и стали влажными от пота. Как она ни старалась, она не могла отвести взгляда от длинных пальцев с кроваво-красными ногтями, которые ласково перебирали густой мех. Ну почему, почему такая красивая рука должна принадлежать такому эгоистичному, жадному, самодовольному ничтожеству?
— Где, вы говорите, вы купили эти шкуры? — неожиданно для себя самой спросила она странным высоким голосом. — Где?!..
Сильвия Уотермен поглядела на нее, и ее блеклые светло-голубые глаза удивленно расширились.
— Я же уже сказала вам, милочка, — терпеливо ответила она. — Гарри купил эти шкуры в Индии. Впрочем… Как, ты говорил, называется место, куда ездил тот маленький смешной индус? — спросила она, поворачиваясь к мужу.
— Непал, — вмешался Гарри Уотермен, рассеянно похлопывая Сильвию по руке свободной ладонью. — И он не сам ездил туда, а посылал своего человека. Я же говорил тебе, что это сопряжено с определенными трудностями.
— Непал… — повторила Жанна, чувствуя, как слабеют ее ноги. — Ну конечно, Непал…
— Что с тобой, Жанна? — обеспокоено спросил Сэнтин, впиваясь взглядом в ее внезапно побледневшее лицо. — Ты стала белой, как простыня.
Жанна видела, что все гости смотрят на нее, и на всех лицах написано вежливое недоумение или беспокойство, но ей было все равно. Она и гости Сэнтина как будто находились на противоположных концах длинного черного тоннеля, от стенок которого эхом отдавалось «Непал, Непал…».
— Прошу меня извинить… — пробормотала она непослушными губами. — Я действительно что-то не очень хорошо себя чувствую.
В следующее мгновение ноги сами понесли ее к двери. Жанна не видела ничего вокруг, и только благодаря какому-то внутреннему инстинкту она сумела не упасть и не налететь ни на кого из столпившихся в вестибюле гостей.
— Жанна!
Повелительный оклик Сэнтина настиг ее у самого выхода, но не сумел пробиться сквозь ледяной туман, который обволакивал ее со всех сторон. Жанна толкнула дверь и оказалась на парадном крыльце. Резкий ночной ветер холодом ожег ее пылающие щеки, но она не почувствовала этого, как не почувствовала колючек и ветвей, которые цеплялись за платье и хлестали ее по лицу, когда она бежала через сад, сама не зная куда. Жанна почти ничего не видела в темноте и не имела перед собой никакой цели, но она не слишком удивилась, когда кусты неожиданно кончились, и она увидела перед собой обрыв. Небосклон был усыпан крупными августовскими звездами, и темнеющая на его фоне беседка показалась Жанне надежным убежищем от всех неприятностей и невзгод. Не раздумывая, она взбежала по ступеням и, откинув в сторону тяжелый полог, пробралась внутрь словно искалеченный зверек, вернувшийся в родную нору зализывать полученные им жестокие раны.
4
— Только томатный сок, — улыбнулась Жанна. — Я не пью.
Доусон удивленно поглядел на нее и пожал плечами.
— Как вам будет угодно. Подождите, пожалуйста, секундочку, я сейчас.
Он действительно вернулся очень быстро и торжественно вручил ей высокий, словно инеем покрытый бокал с кроваво-красным, но совершенно безвредным напитком. Для себя он принес двойное виски с содовой. Сделав из бокала небольшой, деликатный глоток, Доусон поглядел в противоположный угол гостиной, где Сэнтин продолжал о чем-то беседовать с Уотерменом и Сандерсом.
— Похоже, сегодня босс решил нажать на все рычаги, — лениво заметил он. — Готов поспорить на что угодно: к концу вечера он настолько приручит Уотермена, что тот будет есть у него из рук.
— Зачем? — не поняла Жанна, которая медленно потягивала свои томатный сок. — Я думала, мистер Сэнтин способен навязать свои условия любым партнерам, с которыми ему приходится иметь дело.
— Да, это он может, — спокойно согласился Доусон. — Но насильственное присоединение любой компании сопряжено со значительными издержками, а «Сильверлайн компьютерс» очень нужна Сэнтину. Если он сумеет убедить Уотермена и Сандерса с их значительными пакетами акций проголосовать в его пользу, слияние произойдет практически безболезненно. В бизнесе это называется «малой кровью».
— А если он не сумеет их убедить? — полюбопытствовала Жанна, не отрывая взгляда от лица Сэнтина, который внимательно прислушивался к чему-то, что говорил ему Сандерс.
— В любом случае «Сильверлайн компьютерс» будет его, — небрежно отозвался Доусон. — Просто насильственным путем выйдет дольше и дороже. — Губы его изогнулись в сардонической улыбке. — А если кто-то будет чинить Сэнтину препятствия, то многим, очень многим не сносить головы. Впрочем, го-ловы-то у них, может быть, и останутся, но все остальное они потеряют, это как пить дать.
Жанна хотела спросить что-то еще, но в этот момент из высокой дверной арки показался Стокли в белых перчатках и в черном фраке с белоснежной манишкой. Своим звучным и сильным баритоном он объявил, что ужин накрыт, и Доусон с преувеличенной галантностью предложил Жанне согнутую в локте руку.
— Прошу вас, миледи, — с улыбкой сказал он. — Поскольку мистер Сэнтин не спешит получить вас назад, я воспользуюсь этим обстоятельством, чтобы и дальше сопровождать вас. Надеюсь, вы окажете мне эту честь.
Жанна улыбнулась в ответ и взяла его под руку. Гости медленно потянулись к дверям, и Доусон тоже повел Жанну в банкетный зал. Проходя сквозь арку, возле которой неподвижно застыл Стокли, она поддалась минутному импульсу и заговорщически подмигнула величественному дворецкому.
— Я не опоздала, Стокли! — шепнула она.
— Я вижу, мисс Кеннон, — также негромко ответил Стокли, едва двигая губами. — Позволено ли мне будет заметить, что вы выглядите очаровательно?
— Позволено. — Жанна величественно кивнула. — Тем более что платье выбирали мне вы, — добавила она и, уже удаляясь, услышала, как Стокли довольно хмыкнул.
На лице Доусона появилось недоуменное выражение.
— Что все это значит? — требовательно спросил он, когда они входили в банкетную залу в дальнем конце прихожей.
— Так, пустяки, — беспечно откликнулась Жанна и улыбнулась самой невинной улыбкой. — Это наш со Стокли маленький секрет.
Остаток вечера пролетел быстро, главным образом — благодаря остроумным замечаниям Доусона и тому вниманию, которое он ей оказывал. Его едкие комментарии, касающиеся как манер приглашенных, так и их обстоятельств, о которых секретарь Сэнтина был прекрасно осведомлен, не раз заставляли Жанну весело улыбаться и во время ужина, и после него, когда они вновь перешли в гостиную, чтобы выпить кофе. Она даже удивилась, когда увидела, что Сэнтин прощается с несколькими гостями.
Доусон, почувствовав, что ему пора вернуться к своим непосредственным обязанностям секретаря, с видимой неохотой поднялся с кресла и протянул Жанне руку, помогая ей встать.
— Идемте. Нужно исполнить долг вежливости, — сказал он, скорчив потешную гримасу. — Уотермен и Сандерс собираются уходить, и, поскольку именно я занимался всей подготовительной работой по слиянию, мое присутствие при прощании обязательно. Босс считает, что с теми, кого он собирается проглотить со всеми потрохами, нужно обращаться вежливо и сердечно. Впрочем, я уже заработал хорошенький нагоняй от Сэнтина за то, что развлекал вас, а не двух этих надутых индюков с их старухами. Вы видели, какие взгляды он бросал на нас? Нет, босс явно жаждет моей крови…
Жанна недоуменно нахмурилась.
— Вы уверены, Пэт? — спросила она. — Мне кажется, я довольно внимательно наблюдала за ним весь вечер, но не заметила ничего такого.
— Совершенно уверен, — отозвался Доусон, криво улыбаясь. — За те несколько лет, что я работаю у мистера Сэнтина, я прекрасно изучил его характер и знаю, когда он мною недоволен.
Они подошли к группе гостей у двери, и Пэт изобразил на лице приветливую и сердечную улыбку, которая была очень похожа на настоящую. Стокли и две горничных подавали гостям накидки и летние пальто, и, прежде чем Доусон несильно подтолкнул ее к Сэнтину, Жанна успела обменяться с дворецким улыбками.
Сэнтин, казалось, был целиком поглощен разговором с Уотерменом и Сандерсом, но, когда Жанна приблизилась к нему, он поднял голову, и она поняла, что Пэт нисколько не преувеличил. Сэнтин был в ярости.
— Жанна, дорогая, — промурлыкал он и, протянув руку, жестом собственника обнял ее за талию и привлек к себе, разъединив таким образом ее и Доусона. — Ты совсем нас забыла. Я знаю, что Доусон хороший работник, но сегодня он явно перестарался, развлекая тебя. — Сэнтин сжал ее с такой силой, что Жанне стало больно. — Попрощайся с нашими гостями…
С нашими гостями? Жанна метнула на Сэнтина недоуменный взгляд. Он вел себя так, как будто она была полноправной хозяйкой замка, непростительно пренебрегшей своими обязанностями, хотя не далее как сегодня утром он уверял, что ей даже не придется разговаривать с его драгоценными гостями, если она сама этого не захочет. Определенно, этот человек менял правила игры буквально на ходу.
Повернувшись к Гарри Уотермену, который стоял к ней ближе всех, Жанна протянула ему руку.
— Я была очень рада с вами познакомиться, мистер Уотермен, — проговорила она, стараясь держаться как можно непринужденнее. — Надеюсь, мы еще встретимся с вами.
Маленький, коренастый мистер Уотермен покраснел от удовольствия и так энергично потряс ее руку, что его отвислые щеки со склеротическими прожилками заколыхались, как брыли у собаки.
— Я просто уверен в этом, уважаемая мисс Кеннон, — проблеял он. — Раф сказал мне, что вы погостите у него еще некоторое время, чтобы помочь утрясти какие-то мелкие проблемы с его благотворительным проектом. У нас с ним тоже кое-какие дела, так что в ближайшие несколько недель мы будем встречаться довольно часто.
Жанна подумала, что и здесь Пэт не ошибся. Должно быть, Сэнтину удалось убедить Уотермена принять свою сторону.
Высвободив руку из пухлой ладони Уотермена, Жанна повернулась, чтобы попрощаться с Сандерсом, когда Доусон рядом с ней негромко присвистнул.
— Боже мой, Сильвия, какой роскошный мех! — воскликнул он. — Потрясающая накидка. А как она идет к вашим темным волосам!
Жанна машинально посмотрела на Сильвию Уотермен, да так и застыла. Длинная, почти до самого пола, накидка из оранжево-желтого с черными полосами меха действительно очень шла к темным, тщательно завитым и уложенным волосам миссис Уотермен, но дело было не в этом. Даже при искусственном освещении этот мех как будто горел огнем, а полосы на нем напоминали непроглядную тропическую ночь.
— Вы действительно так считаете, Пэт? — спросила Сильвия Уотермен, продевая руки в рукава накидки, которую с почтительным поклоном подал ей Стокли. Всеобщее внимание явно ей польстило, и щеки миссис Уотермен слегка порозовели. — Я очень давно хотела шубу из тигра, но хорошие шкуры оказалось очень трудно достать.
С этими словами она глубоко запустила пальцы в мягкий и длинный мех на груди, и Жанна увидела, как резко выделяются на песочно-желтом фоне подшерстка ее ярко накрашенные ногти. Кроваво-красные ногти…
— Это очень редкий мех, — добавила она. — Он встречается гораздо реже, чем норка или соболь, и стоит намного дороже. Гарри купил мне эту шубу в прошлом году в Индии, когда мы вместе совершали кругосветное путешествие. Похоже, в наши дни только там можно достать приличные тигриные шкуры, да и то Гарри понадобилось почти две недели, чтобы найти человека, у которого было достаточно шкур, чтобы из них можно было сшить накидку такой длины… — Сильвия захлопала ресницами и с признательностью пожала предплечье мужа. — Но когда Гарри чего-то хочет, он этого добивается, — добавила она с гордостью.
Уотермен самодовольно кивнул.
— Ничего особенного, — сказал он. — Нужно просто иметь деньги и знать нужных людей.
Жанна почувствовала, что ее вот-вот вырвет. Руки и ноги ее похолодели и стали влажными от пота. Как она ни старалась, она не могла отвести взгляда от длинных пальцев с кроваво-красными ногтями, которые ласково перебирали густой мех. Ну почему, почему такая красивая рука должна принадлежать такому эгоистичному, жадному, самодовольному ничтожеству?
— Где, вы говорите, вы купили эти шкуры? — неожиданно для себя самой спросила она странным высоким голосом. — Где?!..
Сильвия Уотермен поглядела на нее, и ее блеклые светло-голубые глаза удивленно расширились.
— Я же уже сказала вам, милочка, — терпеливо ответила она. — Гарри купил эти шкуры в Индии. Впрочем… Как, ты говорил, называется место, куда ездил тот маленький смешной индус? — спросила она, поворачиваясь к мужу.
— Непал, — вмешался Гарри Уотермен, рассеянно похлопывая Сильвию по руке свободной ладонью. — И он не сам ездил туда, а посылал своего человека. Я же говорил тебе, что это сопряжено с определенными трудностями.
— Непал… — повторила Жанна, чувствуя, как слабеют ее ноги. — Ну конечно, Непал…
— Что с тобой, Жанна? — обеспокоено спросил Сэнтин, впиваясь взглядом в ее внезапно побледневшее лицо. — Ты стала белой, как простыня.
Жанна видела, что все гости смотрят на нее, и на всех лицах написано вежливое недоумение или беспокойство, но ей было все равно. Она и гости Сэнтина как будто находились на противоположных концах длинного черного тоннеля, от стенок которого эхом отдавалось «Непал, Непал…».
— Прошу меня извинить… — пробормотала она непослушными губами. — Я действительно что-то не очень хорошо себя чувствую.
В следующее мгновение ноги сами понесли ее к двери. Жанна не видела ничего вокруг, и только благодаря какому-то внутреннему инстинкту она сумела не упасть и не налететь ни на кого из столпившихся в вестибюле гостей.
— Жанна!
Повелительный оклик Сэнтина настиг ее у самого выхода, но не сумел пробиться сквозь ледяной туман, который обволакивал ее со всех сторон. Жанна толкнула дверь и оказалась на парадном крыльце. Резкий ночной ветер холодом ожег ее пылающие щеки, но она не почувствовала этого, как не почувствовала колючек и ветвей, которые цеплялись за платье и хлестали ее по лицу, когда она бежала через сад, сама не зная куда. Жанна почти ничего не видела в темноте и не имела перед собой никакой цели, но она не слишком удивилась, когда кусты неожиданно кончились, и она увидела перед собой обрыв. Небосклон был усыпан крупными августовскими звездами, и темнеющая на его фоне беседка показалась Жанне надежным убежищем от всех неприятностей и невзгод. Не раздумывая, она взбежала по ступеням и, откинув в сторону тяжелый полог, пробралась внутрь словно искалеченный зверек, вернувшийся в родную нору зализывать полученные им жестокие раны.
4
Подобрав под себя ноги, Жанна свернулась клубочком на мягком сиденье скамьи и, отперевшись на отполированные перила беседки, смотрела в звездную темноту ночи. На небе появилась полная луна, и лед, сковавший ее, начал понемногу таять, как Жанна и боялась. Боль в груди становилась все сильнее; она была почти физической, и от этого лунный диск начинал двоиться и расплываться у нее перед глазами. Возможно, впрочем, виноваты в этом были горькие слезы, которые текли по ее лицу, и Жанна была бессильна их остановить. Она и не хотела. Кто-то должен был плакать в этом жестоком мире. Кто-то, кому не безразлично, что тигры почти истреблены, что гордые фламинго остались только в заповедниках, что в реках дохнет отравленная рыба, а в океанах нефти стало едва ли не больше, чем воды.
— Я так и знал, что найду тебя здесь, — мрачно произнес Сэнтин, появляясь в беседке. Смокинг по-прежнему сидел на нем безупречно, но волосы были взъерошены, а грудь тяжело вздымалась, словно он только что совершил пробежку. — Не будешь ли ты так добра объяснить мне, что это, черт возьми, на тебя нашло?
Жанна не ответила, и он осторожно приблизился и сел рядом с ней. В полутьме беседки Жанна видела, что он внимательно смотрит на нее, но впервые за все время их знакомства его близость не пробуждала в ней ощущения настороженности. Можно было подумать, что рядом с ней сидит не человек, не мужчина, а бесплотный призрак.
— Ты видел, какие у нее красные ногти? — Как кровь — всхлипнула она не в силах выкинуть из головы эту потрясшую ее картину.
— У кого? У Сильвии? — с ноткой нетерпения уточнил Сэнтин, и на лбу его появилась легкая морщинка. — Прости, но я не понимаю, при чем тут ее ногти. Конечно, на мой взгляд, они немного ярковаты, но тут уж ничего не поделаешь. Дамы в ее возрасте тяготеют к ярким краскам.
— «Что же осталось от мощи твоей?
Сила ушла, брат, из острых когтей…» — процитировала Жанна[2], и слезы потекли по ее лицу, а горло перехватило новой судорогой. — Они так красивы, но их осталось так мало! Джунгли без тигров уже не джунгли…
— И поэтому ты так расстроилась? — нахмурясь, спросил Сэнтин. — Потому что Сильвия Уотермен настолько дурно воспитана, чтобы щеголять в палантине из шкуры тигра?
— А ты представляешь, сколько тигров нужно убить, чтобы сшить такую накидку? — взволнованно спросила Жанна. — Чтобы так точно подогнать эти черные полосы и оранжево-красный мех? — Голос ее надломился. — Ты хоть знаешь, сколько вообще тигров осталось в мире?
— Боже мой, да ты, кажется, плачешь! — удивленно воскликнул Сэнтин и, протянув руку, бережно взял Жанну за подбородок и заставил приподнять голову, так что серебристый лунный свет заблестел в ее полных слез глазах и на мокрых щеках. — О, дьявол!
Он привлек ее к себе, и Жанна безвольно уткнулась лицом в его накрахмаленную сорочку. Теперь она слышала, как часто и хрипло он дышит, и как мерно стучит его сердце.
— О, дьявол! — повторил Сэнтин, и Жанне почудились, что в его голосе она слышит неподдельное отчаяние и странную беспомощность.
Сама не отдавая себе отчета в своих действиях, она обняла его обеими руками и покрепче прижалась лицом к его накрахмаленной манишке. От Сэнтина веяло такой несокрушимой надежностью и силой, что Жанна начала понемногу успокаиваться.
— Значит, эти шкуры привезли из Непала, — снова всхлипнула она, но уже без прежней горечи. — Неудивительно, что это заняло столько времени. В Непале находится самый большой тигровый заповедник в мире, и браконьерам приходится действовать очень осторожно, чтобы не попасться. Но у Гарри Уотермена было много денег… — Она потерлась щекой о грудь Сэнтина, не замечая, что его рубашка стала влажной от ее слез. — Он заплатил им столько, что они отважились на риск. Интересно, сколько он заплатил бы за большую бескрылую гагарку?
— Ты не могла бы перестать плакать? — глухо спросил Сэнтин и неловко погладил ее по спине своей большой рукой. — Черт, я этого не выдержу!
Его пальцы поднялись к затылку Жанны и стали осторожно разминать сведенные судорогой мышцы шеи.
— Кстати, сколько может стоить эта бескрылая гагарка?
— Нисколько, — ответила Жанна слабым надломленным голосом. — Это были крупные, медлительные птицы, немного похожие на пингвинов. В начале восемнадцатого века их убивали тысячами — ради их жира и ради яиц, которые считались деликатесом. Когда большая бескрылая гагарка стала редкостью и добывать ее в промышленных масштабах стало невозможно, в дело вмешались европейские коллекционеры. Музеи и любители платили бешеные деньги за тушки этих птиц, из которых можно было сделать чучело. Каждая шкурка, снятая по всем правилам, стоила сто крон, — огромные деньги по тем временам, но заработать эту сумму стало нелегко. Всюду, где отряды охотников когда-то убивали гагарок без счета, просто молотя дубинками по головам доверчивых птиц, от них остались одни лишь воспоминания. Только на маленьком островке Элди-Рок к северу от Исландии еще жили несколько пар бескрылых гагарок.
Но люди никак не оставляли их в покое. Агент, представлявший неизвестного европейского покупателя, предложил одному исландскому рыбаку по пятидесяти крон за каждую шкурку, и тот немедленно отправился в плавание, торопясь составить себе состояние… — Жанна с горечью улыбнулась. — Он и его спутники обшарили весь остров, но нашли только двух гагарок и придушили их. Шкуры они отвезли в Рейкьявик, чтобы получить причитающуюся награду, и никому не было никакого дела до того, что это были последние гагарки на Земле.
Жанна судорожно, со всхлипом вздохнула и ненадолго умолкла. Потом она сказала:
— Сотням видов живых существ угрожает сейчас поголовное истребление, и никому до этого по-прежнему нет дела. Похоже, людям совершенно все равно, а ведь удивительная красота дикой природы может навсегда исчезнуть.
— Тебе не все равно, — сказал Сэнтин и прижался губами к ее голове. — Я вижу, что тебе не все равно, — повторил он, сжимая в руке ее упругую шелковистую косу. — Черт побери, я этого не вынесу… Послушай, Жанна, неужели твоя бабушка не говорила тебе, что индейцы не плачут?
—Я ведь не рассказывала тебе, что только в этом году у нас в заповеднике окотилась самка гепарда? — спросила Жанна почти спокойно, хотя слезы продолжали катиться по ее лицу. — Она принесла двух очаровательных, пушистеньких, здоровеньких малышей. Ты не поверишь, но мы все были на седьмом небе от счастья. Обычно ведь гепарды не размножаются в неволе.
— Я этого не знал, — ответил Сэнтин с ноткой беспомощности и отчаяния в голосе. — Зато я знаю, что я не в силах больше видеть твоих слез. Скажи, что я могу для тебя сделать, чтобы ты перестала рыдать?
— Для меня? — слабо удивившись, переспросила Жанна и подняла голову, чтобы посмотреть на него. Ее широко расставленные карие глаза с припухшими веками казались глядевшему на нее Сэнтину беззащитными и доверчивыми, а мокрое от слез лицо способно было пробудить жалость даже в каменном сердце.
— Что ты имеешь в виду? Я не понимаю…
Сэнтин пробормотал невнятное, нетерпеливое проклятье и снова прижал ее голову к своей груди.
— Ради Бога, Жанна, не надо на меня так смотреть! Все должно быть по-другому… Проклятье, я никогда не испытывал ничего подобного. Ну, скажи, чего ты от меня хочешь?! — выкрикнул он с яростью и болью в голосе. — Хочешь, я разорю, уничтожу этого ублюдка Уотермена, чтобы навсегда отбить у него охоту делать своей дуре-жене такие идиотские подарки? Да я их обоих по миру пущу, если тебе станет от этого легче.
— Что? — Жанна выпрямилась и даже слегка оттолкнула Сэнтина, который все крепче прижимал ее к своей груди. — Ты этого не сделаешь, ведь правда?
Сэнтин улыбнулся такой мрачной улыбкой, что Жанна снова похолодела.
— Еще как сделаю, — сказал он решительно и опустил ей на плечи свои сильные руки. Он сжимал ее очень бережно, словно боялся сломать, а во взгляде его было нечто такое, отчего Жанна затрепетала.
— Мне плевать, что будет с Уотерменом. Если ты этого хочешь, я уничтожу его без малейшего колебания. Ну, что скажешь? Сделать мне это?
— Нет, конечно, нет! — воскликнула Жанна, потрясенно глядя на него. — Если я скажу «да», — пояснила она, когда на лице Сэнтина отразилось непонимание, — то я буду ничем не лучше их. Я буду виновата в чьем-то несчастье, а я этого не хочу…
Она прикусила губу.
— А почему ты хочешь сделать это для меня?
— Будь я проклят, если я знаю, — отозвался Сэнтин, слегка встряхивая ее плечи в такт своим словам. — Должно быть, я просто потерял голову, когда увидел тебя вчера. Почему мне не все равно, когда ты плачешь при виде шубы из меха какого-то паршивого тигра? Почему я чувствую твою боль как свою? Не знаю… Я, во всяком случае, не могу подобрать этому никакого объяснения. Я не хочу чувствовать ничего подобного. Я не хочу сострадать никому, пусть это даже будет заплаканная идеалистка с лучистыми карими глазами, которая не очерствела душой и которая плачет при виде чужой боли.
Жанна со страхом взглянула на его угрюмое и мрачное лицо и инстинктивно отодвинулась. Вернее, попыталась отодвинуться, потому что его руки тут же властно стиснули ее плечи.
— Нет, не двигайся, — сказал Сэнтин неожиданно низким, глухим голосом. — Я не причиню тебе вреда, маленькая голубка. Просто я никогда ни к кому не испытывал такой нежности. Для меня это совершенно новое и незнакомое ощущение. Иди-ка сюда…
Он привлек ее к себе, и Жанна подчинилась, чувствуя странную обреченность. Руки Сэнтина осторожно скользили вверх и вниз по ее узкой спине, и в этих монотонных движениях было что-то гипнотическое, успокаивающее, и вся ее первоначальная неловкость куда-то испарилась.
— Ты выглядишь такой хрупкой, такой слабой, — шепнул Сэнтин ей на ухо. — И в то же время я чувствую, как от тебя исходит какая-то непонятная сила. И тепло. Я чувствую его своими ладонями…
Его руки поднялись к затылку Жанны, скользнули по мягким бугоркам позвонков и стали осторожно разминать ее ноющие сухожилия и затекшие мышцы, и Жанна почувствовала, как по всему ее телу разливается странный жар, который постепенно становится все сильнее и сильнее. Сильные пальцы Сэнтина все крепче овладевали ее кожей, но Жанна только плотнее приникла к нему, упиваясь этим незнакомым и вместе с тем чувственным ощущением.
— Моя… — чуть слышно прошептал Сэнтин и крепче прижал ее к себе. — Почему мне кажется, что ты принадлежишь мне? Я хотел только утешить тебя, но стоило мне прикоснуться к тебе, как мне тут же захотелось сорвать с тебя одежду и насладиться твоим гибким, податливым телом…
Рука Сэнтина отпустила ее шею и, скользнув к плечу, прикрытому желтым джерси платья, обнажила его решительным и быстрым движением.
Этот жест заставил Жанну мгновенно очнуться от пленительного наваждения, в которое она понемногу погружалась. Встрепенувшись, она попыталась вырваться из его объятий.
— Нет, не надо… — в смятении прошептала Жанна, несильно упираясь обеими руками в его грудь. — Я не принадлежу тебе. Я вообще никому не принадлежу. Отпусти меня, пожалуйста!
— Ш-ш-ш!.. — ласково сказал Сэнтин, легко касаясь губами тонкой и чувствительной кожи чуть ниже ее правой ключицы, и Жанна вздрогнула, почувствовав, как напряглась плоть и как запылала кожа от одного только дразнящего прикосновения его горячего быстрого языка. — Разве ты не видишь, что я не в состоянии отпустить тебя? Я и сам не в восторге от того, что со мной творится, но беспокоиться об этом сейчас уже поздно. Боюсь, для меня все было кончено, когда я впервые увидел, как ты идешь здесь через двор.
— Вчера вечером ты даже не мог сказать с уверенностью, нравлюсь я тебе или нет, — слабо защищалась Жанна, с замиранием сердца прислушиваясь к тому, как губы Сэнтина подбираются к ямочке на ее шее. Сердце Жанны колотилось так сильно, что он наверняка ощущал под кожей тонкую ниточку ее неровного пульса.
— Ты мне понравилась, еще как! — ответил Сэнтин напряженным шепотом, и его губы мучительно медленно поползли вверх по ее напрягшейся, как струна, шее. Жанна ощутила на щеке его горячее дыхание, а в следующую секунду он несильно сжал зубами мочку ее уха.
— Я смотрел, как ты сидишь передо мной на этой маленькой скамеечке и глядишь на меня большими и серьезными глазами, и думал только о том, как мне хочется увидеть тебя обнаженной в моей постели, и чтобы ты протягивала ко мне руки и умоляла меня о любви. За всю свою жизнь я никого не хотел так сильно, как тебя.
Жанна поперхнулась воздухом и некоторое время не могла отдышаться. Низ живота разламывался от странной тупой боли. Каждое слово, произнесенное его бархатистым, чуточку хриплым баритоном, превращало ее кровь в жаркий огонь, который разливался по жилам и стекал вниз, туда, где пульсировала раскаленная лава.
— Но ты же не… взял меня, — прошептала Жанна, стараясь справиться с головокружением.
— Ты напугала меня, — признался Сэнтин, губы которого оказались уже в какой-нибудь паре дюймов от ее рта. — Я боялся, что не смогу контролировать себя, если дам волю своим чувствам. Я оттолкнул тебя только для того, чтобы доказать себе, что я могу это сделать. — Его язык медленно продвигался по ее нижней губе. — Приоткрой свой ротик, Жанна. Я хочу знать, какая ты на вкус.
— Я так и знал, что найду тебя здесь, — мрачно произнес Сэнтин, появляясь в беседке. Смокинг по-прежнему сидел на нем безупречно, но волосы были взъерошены, а грудь тяжело вздымалась, словно он только что совершил пробежку. — Не будешь ли ты так добра объяснить мне, что это, черт возьми, на тебя нашло?
Жанна не ответила, и он осторожно приблизился и сел рядом с ней. В полутьме беседки Жанна видела, что он внимательно смотрит на нее, но впервые за все время их знакомства его близость не пробуждала в ней ощущения настороженности. Можно было подумать, что рядом с ней сидит не человек, не мужчина, а бесплотный призрак.
— Ты видел, какие у нее красные ногти? — Как кровь — всхлипнула она не в силах выкинуть из головы эту потрясшую ее картину.
— У кого? У Сильвии? — с ноткой нетерпения уточнил Сэнтин, и на лбу его появилась легкая морщинка. — Прости, но я не понимаю, при чем тут ее ногти. Конечно, на мой взгляд, они немного ярковаты, но тут уж ничего не поделаешь. Дамы в ее возрасте тяготеют к ярким краскам.
— «Что же осталось от мощи твоей?
Сила ушла, брат, из острых когтей…» — процитировала Жанна[2], и слезы потекли по ее лицу, а горло перехватило новой судорогой. — Они так красивы, но их осталось так мало! Джунгли без тигров уже не джунгли…
— И поэтому ты так расстроилась? — нахмурясь, спросил Сэнтин. — Потому что Сильвия Уотермен настолько дурно воспитана, чтобы щеголять в палантине из шкуры тигра?
— А ты представляешь, сколько тигров нужно убить, чтобы сшить такую накидку? — взволнованно спросила Жанна. — Чтобы так точно подогнать эти черные полосы и оранжево-красный мех? — Голос ее надломился. — Ты хоть знаешь, сколько вообще тигров осталось в мире?
— Боже мой, да ты, кажется, плачешь! — удивленно воскликнул Сэнтин и, протянув руку, бережно взял Жанну за подбородок и заставил приподнять голову, так что серебристый лунный свет заблестел в ее полных слез глазах и на мокрых щеках. — О, дьявол!
Он привлек ее к себе, и Жанна безвольно уткнулась лицом в его накрахмаленную сорочку. Теперь она слышала, как часто и хрипло он дышит, и как мерно стучит его сердце.
— О, дьявол! — повторил Сэнтин, и Жанне почудились, что в его голосе она слышит неподдельное отчаяние и странную беспомощность.
Сама не отдавая себе отчета в своих действиях, она обняла его обеими руками и покрепче прижалась лицом к его накрахмаленной манишке. От Сэнтина веяло такой несокрушимой надежностью и силой, что Жанна начала понемногу успокаиваться.
— Значит, эти шкуры привезли из Непала, — снова всхлипнула она, но уже без прежней горечи. — Неудивительно, что это заняло столько времени. В Непале находится самый большой тигровый заповедник в мире, и браконьерам приходится действовать очень осторожно, чтобы не попасться. Но у Гарри Уотермена было много денег… — Она потерлась щекой о грудь Сэнтина, не замечая, что его рубашка стала влажной от ее слез. — Он заплатил им столько, что они отважились на риск. Интересно, сколько он заплатил бы за большую бескрылую гагарку?
— Ты не могла бы перестать плакать? — глухо спросил Сэнтин и неловко погладил ее по спине своей большой рукой. — Черт, я этого не выдержу!
Его пальцы поднялись к затылку Жанны и стали осторожно разминать сведенные судорогой мышцы шеи.
— Кстати, сколько может стоить эта бескрылая гагарка?
— Нисколько, — ответила Жанна слабым надломленным голосом. — Это были крупные, медлительные птицы, немного похожие на пингвинов. В начале восемнадцатого века их убивали тысячами — ради их жира и ради яиц, которые считались деликатесом. Когда большая бескрылая гагарка стала редкостью и добывать ее в промышленных масштабах стало невозможно, в дело вмешались европейские коллекционеры. Музеи и любители платили бешеные деньги за тушки этих птиц, из которых можно было сделать чучело. Каждая шкурка, снятая по всем правилам, стоила сто крон, — огромные деньги по тем временам, но заработать эту сумму стало нелегко. Всюду, где отряды охотников когда-то убивали гагарок без счета, просто молотя дубинками по головам доверчивых птиц, от них остались одни лишь воспоминания. Только на маленьком островке Элди-Рок к северу от Исландии еще жили несколько пар бескрылых гагарок.
Но люди никак не оставляли их в покое. Агент, представлявший неизвестного европейского покупателя, предложил одному исландскому рыбаку по пятидесяти крон за каждую шкурку, и тот немедленно отправился в плавание, торопясь составить себе состояние… — Жанна с горечью улыбнулась. — Он и его спутники обшарили весь остров, но нашли только двух гагарок и придушили их. Шкуры они отвезли в Рейкьявик, чтобы получить причитающуюся награду, и никому не было никакого дела до того, что это были последние гагарки на Земле.
Жанна судорожно, со всхлипом вздохнула и ненадолго умолкла. Потом она сказала:
— Сотням видов живых существ угрожает сейчас поголовное истребление, и никому до этого по-прежнему нет дела. Похоже, людям совершенно все равно, а ведь удивительная красота дикой природы может навсегда исчезнуть.
— Тебе не все равно, — сказал Сэнтин и прижался губами к ее голове. — Я вижу, что тебе не все равно, — повторил он, сжимая в руке ее упругую шелковистую косу. — Черт побери, я этого не вынесу… Послушай, Жанна, неужели твоя бабушка не говорила тебе, что индейцы не плачут?
—Я ведь не рассказывала тебе, что только в этом году у нас в заповеднике окотилась самка гепарда? — спросила Жанна почти спокойно, хотя слезы продолжали катиться по ее лицу. — Она принесла двух очаровательных, пушистеньких, здоровеньких малышей. Ты не поверишь, но мы все были на седьмом небе от счастья. Обычно ведь гепарды не размножаются в неволе.
— Я этого не знал, — ответил Сэнтин с ноткой беспомощности и отчаяния в голосе. — Зато я знаю, что я не в силах больше видеть твоих слез. Скажи, что я могу для тебя сделать, чтобы ты перестала рыдать?
— Для меня? — слабо удивившись, переспросила Жанна и подняла голову, чтобы посмотреть на него. Ее широко расставленные карие глаза с припухшими веками казались глядевшему на нее Сэнтину беззащитными и доверчивыми, а мокрое от слез лицо способно было пробудить жалость даже в каменном сердце.
— Что ты имеешь в виду? Я не понимаю…
Сэнтин пробормотал невнятное, нетерпеливое проклятье и снова прижал ее голову к своей груди.
— Ради Бога, Жанна, не надо на меня так смотреть! Все должно быть по-другому… Проклятье, я никогда не испытывал ничего подобного. Ну, скажи, чего ты от меня хочешь?! — выкрикнул он с яростью и болью в голосе. — Хочешь, я разорю, уничтожу этого ублюдка Уотермена, чтобы навсегда отбить у него охоту делать своей дуре-жене такие идиотские подарки? Да я их обоих по миру пущу, если тебе станет от этого легче.
— Что? — Жанна выпрямилась и даже слегка оттолкнула Сэнтина, который все крепче прижимал ее к своей груди. — Ты этого не сделаешь, ведь правда?
Сэнтин улыбнулся такой мрачной улыбкой, что Жанна снова похолодела.
— Еще как сделаю, — сказал он решительно и опустил ей на плечи свои сильные руки. Он сжимал ее очень бережно, словно боялся сломать, а во взгляде его было нечто такое, отчего Жанна затрепетала.
— Мне плевать, что будет с Уотерменом. Если ты этого хочешь, я уничтожу его без малейшего колебания. Ну, что скажешь? Сделать мне это?
— Нет, конечно, нет! — воскликнула Жанна, потрясенно глядя на него. — Если я скажу «да», — пояснила она, когда на лице Сэнтина отразилось непонимание, — то я буду ничем не лучше их. Я буду виновата в чьем-то несчастье, а я этого не хочу…
Она прикусила губу.
— А почему ты хочешь сделать это для меня?
— Будь я проклят, если я знаю, — отозвался Сэнтин, слегка встряхивая ее плечи в такт своим словам. — Должно быть, я просто потерял голову, когда увидел тебя вчера. Почему мне не все равно, когда ты плачешь при виде шубы из меха какого-то паршивого тигра? Почему я чувствую твою боль как свою? Не знаю… Я, во всяком случае, не могу подобрать этому никакого объяснения. Я не хочу чувствовать ничего подобного. Я не хочу сострадать никому, пусть это даже будет заплаканная идеалистка с лучистыми карими глазами, которая не очерствела душой и которая плачет при виде чужой боли.
Жанна со страхом взглянула на его угрюмое и мрачное лицо и инстинктивно отодвинулась. Вернее, попыталась отодвинуться, потому что его руки тут же властно стиснули ее плечи.
— Нет, не двигайся, — сказал Сэнтин неожиданно низким, глухим голосом. — Я не причиню тебе вреда, маленькая голубка. Просто я никогда ни к кому не испытывал такой нежности. Для меня это совершенно новое и незнакомое ощущение. Иди-ка сюда…
Он привлек ее к себе, и Жанна подчинилась, чувствуя странную обреченность. Руки Сэнтина осторожно скользили вверх и вниз по ее узкой спине, и в этих монотонных движениях было что-то гипнотическое, успокаивающее, и вся ее первоначальная неловкость куда-то испарилась.
— Ты выглядишь такой хрупкой, такой слабой, — шепнул Сэнтин ей на ухо. — И в то же время я чувствую, как от тебя исходит какая-то непонятная сила. И тепло. Я чувствую его своими ладонями…
Его руки поднялись к затылку Жанны, скользнули по мягким бугоркам позвонков и стали осторожно разминать ее ноющие сухожилия и затекшие мышцы, и Жанна почувствовала, как по всему ее телу разливается странный жар, который постепенно становится все сильнее и сильнее. Сильные пальцы Сэнтина все крепче овладевали ее кожей, но Жанна только плотнее приникла к нему, упиваясь этим незнакомым и вместе с тем чувственным ощущением.
— Моя… — чуть слышно прошептал Сэнтин и крепче прижал ее к себе. — Почему мне кажется, что ты принадлежишь мне? Я хотел только утешить тебя, но стоило мне прикоснуться к тебе, как мне тут же захотелось сорвать с тебя одежду и насладиться твоим гибким, податливым телом…
Рука Сэнтина отпустила ее шею и, скользнув к плечу, прикрытому желтым джерси платья, обнажила его решительным и быстрым движением.
Этот жест заставил Жанну мгновенно очнуться от пленительного наваждения, в которое она понемногу погружалась. Встрепенувшись, она попыталась вырваться из его объятий.
— Нет, не надо… — в смятении прошептала Жанна, несильно упираясь обеими руками в его грудь. — Я не принадлежу тебе. Я вообще никому не принадлежу. Отпусти меня, пожалуйста!
— Ш-ш-ш!.. — ласково сказал Сэнтин, легко касаясь губами тонкой и чувствительной кожи чуть ниже ее правой ключицы, и Жанна вздрогнула, почувствовав, как напряглась плоть и как запылала кожа от одного только дразнящего прикосновения его горячего быстрого языка. — Разве ты не видишь, что я не в состоянии отпустить тебя? Я и сам не в восторге от того, что со мной творится, но беспокоиться об этом сейчас уже поздно. Боюсь, для меня все было кончено, когда я впервые увидел, как ты идешь здесь через двор.
— Вчера вечером ты даже не мог сказать с уверенностью, нравлюсь я тебе или нет, — слабо защищалась Жанна, с замиранием сердца прислушиваясь к тому, как губы Сэнтина подбираются к ямочке на ее шее. Сердце Жанны колотилось так сильно, что он наверняка ощущал под кожей тонкую ниточку ее неровного пульса.
— Ты мне понравилась, еще как! — ответил Сэнтин напряженным шепотом, и его губы мучительно медленно поползли вверх по ее напрягшейся, как струна, шее. Жанна ощутила на щеке его горячее дыхание, а в следующую секунду он несильно сжал зубами мочку ее уха.
— Я смотрел, как ты сидишь передо мной на этой маленькой скамеечке и глядишь на меня большими и серьезными глазами, и думал только о том, как мне хочется увидеть тебя обнаженной в моей постели, и чтобы ты протягивала ко мне руки и умоляла меня о любви. За всю свою жизнь я никого не хотел так сильно, как тебя.
Жанна поперхнулась воздухом и некоторое время не могла отдышаться. Низ живота разламывался от странной тупой боли. Каждое слово, произнесенное его бархатистым, чуточку хриплым баритоном, превращало ее кровь в жаркий огонь, который разливался по жилам и стекал вниз, туда, где пульсировала раскаленная лава.
— Но ты же не… взял меня, — прошептала Жанна, стараясь справиться с головокружением.
— Ты напугала меня, — признался Сэнтин, губы которого оказались уже в какой-нибудь паре дюймов от ее рта. — Я боялся, что не смогу контролировать себя, если дам волю своим чувствам. Я оттолкнул тебя только для того, чтобы доказать себе, что я могу это сделать. — Его язык медленно продвигался по ее нижней губе. — Приоткрой свой ротик, Жанна. Я хочу знать, какая ты на вкус.