Мисаго шел со своим другом целую неделю. Их подхватил военный грузовик.
Солдаты спросили их: «Где ваши родители?»
«Убиты».
Он говорит очень тихо. Он слышал о лагере по радио. Отец Мисаго был убит в июне 2000 года, его мать была убита шестью месяцами позже. Они жили все вместе в военном лагере, на который напали. Мисаго пересек границу и приехал сюда. Теперь он беженец.
Он прошел консультацию на регистрации в этом лагере, хотя завтра его переведут другой лагерь.
Я очень рада, что здесь ему помогут. Все его любят, в этом офисе он может быть личностью, а не просто статистической единицей. Здесь он может получить ту помощь. В которой нуждается.
Накопительные лагеря создаются правительством чтобы объединять людей в группы. Ты должен оставаться внутри лагеря, чтобы тебя по ошибке не приняли мятежника. Кажется, что они все заперты в клетке, застряли прямо в центре этой войны. Мисаго пытается найти своего брата.
Сотрудники УВКБ ООН начали обсуждать его ситуацию. В результате было принято решение, что его вместе с друзьями переведут в другой лагерь, где они смогут начать строить свой собственный дом.
Мальчики недавно покушали, так как один из сотрудников УВКБ ООН по имени Винс дал им денег на продукты из своего собственного кошелька. Пока они не могут получать пайки, так как еще не зарегистрированы. По этой же причине мальчики спали на полу в офисе.
Вошел другой мальчик. Ему было около четырнадцати или шестнадцати лет. Он путешествовал один, но, пересекая границу, встретил еще одного мальчика.
Он внимательно смотрел на меня, возможно, потому, что я была новая тут, а возможно, потому, что я изо всех сил пыталась не заплакать. Мои глаза были мокрыми. Я не знаю, сколько историй я могу еще услышать.
«Отец?»
«Умер».
Он жил со своей бабушкой. Она была слишком стара, чтобы бежать, когда на них напали.
Оба этих мальчика были одеты в лохмотья. Их грязная одежда была в дырах, настолько больших, что спадала.
Он выглядел так, будто мог заплакать в любую минуту. Его спросили: «Что ты хочешь от УВКБ ООН?»
Он ответил: «Помогите мне найти мою бабушку».
Я ожидала от него, что он попросит еду или убежище, Что-то необходимое для него, но он хотел только ее безопасности. Он хотел увидеть свою бабушку.
Когда последний мальчик вышел, зашел еще один. Он держал руки по швам, смотрел в пол. На вид ему было около четырнадцати.
Служащие УВКБ ООН решили поговорить с главой офиса защиты, чтобы оставить всех ребят в этом лагере.
Трое мальчиков думают, что знают, в каких других лагерях беженцев смогут найти своих родных. Они должны оставаться здесь, чтобы не упустить этот шанс. Не исключено, что их родных не переместили.
Эти восемь ребят еще дети, и они должны быть помещены во временный приют. Им не надо ехать в новый лагерь, где им придется снова регистрироваться.
Служащие решили больше не беседовать с остальными ребятами. Третьему мальчику, который только что зашел, сказали, что необходимости в собеседовании нет.
Что- то было в том, как он медленно вышел из комнаты и опустил голову. Это меня очень сильно расстроило. Это было больше, чем вежливость. Он был такой покорный.
У меня было чувство, что недавно с ним жестоко обращались — мальчик был настолько подавлен, его лицо было такое грустное.
Я молюсь за то, чтобы с этими мальчиками все было в порядке. Это страшно осознавать, что их всего лишь восемь из двадцати миллионов. Какие у них шансы?
Сегодня в основном решались вопросы регистрации, в том числе мониторинг ранее принятых решений.
Хорошо осознавать то, что есть этот офис, куда люди могут пойти и где их могут услышать.
Здесь так много беженцев! Вы можете себе представить, как много вещей остаются без внимания?
УВКБ ООН работает здесь для того, чтобы защищать человеческие права беженцев — их основные человеческие права.
Восстановление
Ланч в «Гостинице Шератон»
Пятница, 9 марта
Миссия в Камбоджу
Понедельник, 16 июля
Женева, вторник, 17 июля
Штаб-квартира HALO
Солдаты спросили их: «Где ваши родители?»
«Убиты».
Он говорит очень тихо. Он слышал о лагере по радио. Отец Мисаго был убит в июне 2000 года, его мать была убита шестью месяцами позже. Они жили все вместе в военном лагере, на который напали. Мисаго пересек границу и приехал сюда. Теперь он беженец.
Он прошел консультацию на регистрации в этом лагере, хотя завтра его переведут другой лагерь.
Я очень рада, что здесь ему помогут. Все его любят, в этом офисе он может быть личностью, а не просто статистической единицей. Здесь он может получить ту помощь. В которой нуждается.
Накопительные лагеря создаются правительством чтобы объединять людей в группы. Ты должен оставаться внутри лагеря, чтобы тебя по ошибке не приняли мятежника. Кажется, что они все заперты в клетке, застряли прямо в центре этой войны. Мисаго пытается найти своего брата.
Сотрудники УВКБ ООН начали обсуждать его ситуацию. В результате было принято решение, что его вместе с друзьями переведут в другой лагерь, где они смогут начать строить свой собственный дом.
Мальчики недавно покушали, так как один из сотрудников УВКБ ООН по имени Винс дал им денег на продукты из своего собственного кошелька. Пока они не могут получать пайки, так как еще не зарегистрированы. По этой же причине мальчики спали на полу в офисе.
Вошел другой мальчик. Ему было около четырнадцати или шестнадцати лет. Он путешествовал один, но, пересекая границу, встретил еще одного мальчика.
Он внимательно смотрел на меня, возможно, потому, что я была новая тут, а возможно, потому, что я изо всех сил пыталась не заплакать. Мои глаза были мокрыми. Я не знаю, сколько историй я могу еще услышать.
«Отец?»
«Умер».
Он жил со своей бабушкой. Она была слишком стара, чтобы бежать, когда на них напали.
Оба этих мальчика были одеты в лохмотья. Их грязная одежда была в дырах, настолько больших, что спадала.
Он выглядел так, будто мог заплакать в любую минуту. Его спросили: «Что ты хочешь от УВКБ ООН?»
Он ответил: «Помогите мне найти мою бабушку».
Я ожидала от него, что он попросит еду или убежище, Что-то необходимое для него, но он хотел только ее безопасности. Он хотел увидеть свою бабушку.
Когда последний мальчик вышел, зашел еще один. Он держал руки по швам, смотрел в пол. На вид ему было около четырнадцати.
Служащие УВКБ ООН решили поговорить с главой офиса защиты, чтобы оставить всех ребят в этом лагере.
Трое мальчиков думают, что знают, в каких других лагерях беженцев смогут найти своих родных. Они должны оставаться здесь, чтобы не упустить этот шанс. Не исключено, что их родных не переместили.
Эти восемь ребят еще дети, и они должны быть помещены во временный приют. Им не надо ехать в новый лагерь, где им придется снова регистрироваться.
Служащие решили больше не беседовать с остальными ребятами. Третьему мальчику, который только что зашел, сказали, что необходимости в собеседовании нет.
Что- то было в том, как он медленно вышел из комнаты и опустил голову. Это меня очень сильно расстроило. Это было больше, чем вежливость. Он был такой покорный.
У меня было чувство, что недавно с ним жестоко обращались — мальчик был настолько подавлен, его лицо было такое грустное.
Я молюсь за то, чтобы с этими мальчиками все было в порядке. Это страшно осознавать, что их всего лишь восемь из двадцати миллионов. Какие у них шансы?
Сегодня в основном решались вопросы регистрации, в том числе мониторинг ранее принятых решений.
Хорошо осознавать то, что есть этот офис, куда люди могут пойти и где их могут услышать.
Здесь так много беженцев! Вы можете себе представить, как много вещей остаются без внимания?
УВКБ ООН работает здесь для того, чтобы защищать человеческие права беженцев — их основные человеческие права.
Восстановление
Беженцы проходят собеседование, чтобы подать запрос на получение гражданства в другой стране. Им нужны безопасные условия жизни, чтобы начать жизнь заново. Большинство будут жить в лагерях, в надежде, что когда-нибудь настанет мир, и они смогут вернуться на свою родину.
Сейчас они чувствуют себя в ловушке, где им не позволяют быть гражданами той страны, в которой они живут.
В комнату вошла девятнадцатилетняя девушка. Ее рассказ был слишком сложным, чтобы пересказать. Во время своего рассказа она постоянно вытирала слезы. Она хочет найти свою семью. Сначала они жили вместе в лагере беженцев, но в процессе перемещений она потеряла контакт. Она думает, что ее семья переселилась в Канаду.
Вошел человек, который хотел найти свою жену и детей. Он был отделен от них в одном из лагерей, а затем их отправили в Канаду. Он знает, где они находятся сейчас, но его статус не позволяет ему присоединиться к ним.
Он достал потрепанные фотографии своей жены, которые та послала ему. Они выглядели счастливыми в своем новом доме. Он умолял, чтобы ему помогли воссоединиться с ними, и пояснял:
«Моя жена». «Мой сын».
«Моя дочь».
«Мой малыш».
Я понимаю, что если вся бюрократическая бумажная работа и обработка данных не будет выполнена верно, то этот человек не сможет вернуться к своей семье.
Пока мы ехали до нашей следующей остановки, я увидела молодых ребят, сидевших в придорожной пыли. Они сидели тихо, неподвижно. Просто смотрели на дорогу.
Я не знаю, что делать. Как-то я должна что-то сделать, чтобы помочь этим людям. Если бы вы могли встретить их, вы бы тоже захотели им помочь.
Сейчас они чувствуют себя в ловушке, где им не позволяют быть гражданами той страны, в которой они живут.
В комнату вошла девятнадцатилетняя девушка. Ее рассказ был слишком сложным, чтобы пересказать. Во время своего рассказа она постоянно вытирала слезы. Она хочет найти свою семью. Сначала они жили вместе в лагере беженцев, но в процессе перемещений она потеряла контакт. Она думает, что ее семья переселилась в Канаду.
Вошел человек, который хотел найти свою жену и детей. Он был отделен от них в одном из лагерей, а затем их отправили в Канаду. Он знает, где они находятся сейчас, но его статус не позволяет ему присоединиться к ним.
Он достал потрепанные фотографии своей жены, которые та послала ему. Они выглядели счастливыми в своем новом доме. Он умолял, чтобы ему помогли воссоединиться с ними, и пояснял:
«Моя жена». «Мой сын».
«Моя дочь».
«Мой малыш».
Я понимаю, что если вся бюрократическая бумажная работа и обработка данных не будет выполнена верно, то этот человек не сможет вернуться к своей семье.
Пока мы ехали до нашей следующей остановки, я увидела молодых ребят, сидевших в придорожной пыли. Они сидели тихо, неподвижно. Просто смотрели на дорогу.
Я не знаю, что делать. Как-то я должна что-то сделать, чтобы помочь этим людям. Если бы вы могли встретить их, вы бы тоже захотели им помочь.
Ланч в «Гостинице Шератон»
Мы завтракали с Александрой и с несколькими другими полевыми сотрудниками. Мне кажется, что это их шутка «Гостиница Касулу Шератон». Это маленькая хижина с грязными полами. Мы ели рис и бобы… опять.
Мне нравятся эти сотрудники. Они говорят о сумасшедших ситуациях, но при этом то и дело смеются. Я думаю, что если бы они не смеялись, то попросту сошли бы с ума.
Правда в том, что многие ситуации, в которых они оказываются, по-настоящему опасны.
Это отнюдь не простая и комфортная жизнь. Но они приняли решение беспокоиться о беженцах и не хотят его менять.
В разговоре они упомянули «церковь» И «мост», но тут же добавили: «Лучше не говорить об этом». Они сказали, что все эти картины все еще стоят перед их глазами. «Иногда ты просто начинаешь плакать».
Сидя здесь с этими людьми и Александрой, я подумала о том, как я счастлива, что познакомилась с ними, просто узнала об их существовании. Я хотела найти хороших людей, работающих в хорошей организации, чтобы я могла там, начать учиться помогать. Лучшей группы я бы не нашла.
Позже я выяснила, что это за воспоминания о «церкви». Я не расспрашивала за обедом, потому что я видела, что они не хотят об этом вспоминать. Теперь я понимаю. Я спросила Александру, когда мы приехали домой.
Она обхватила руками голову, а затем посмотрела на меня. Ее не было здесь в то время, когда случился геноцид в церкви, но история не давала ей покоя.
Во время кризиса тысячи людей (столько, сколько могло поместиться внутри) прятались от мятежников в церкви, думая, что это будет единственно безопасное место — храм Божий.
Мятежники бросили внутрь гранаты. Затем они прошли по мертвым телам, протыкая их штыками, чтобы удостовериться, что все мертвы.
Член УВКБ ООН, которого я встретила сегодня днем, был одним из первых, кто их обнаружил. Одну женщину нашли живой. Мертвые тела упали на нее, защитив ее от смерти.
Когда сотрудники вошли туда, они нашли ее в шоке, ползающей среди тел в поисках кого-то. Она искала своего мужа и шестерых детей. Но больше никто не выжил. Если я была на ее месте, я бы хотела умереть. Как можно пережить такое?
Мы встретились с группой бурундийских барабанщиков. Трое мужчин и пятеро детей. Мужчины начинают обучать следующее поколение. Они не хотят потерять свою культуру.
Звук стал громче, когда мы приблизились к ним, самый восхитительный звук — быстрый, сильный, страстный.
Мужчины и мальчики менялись местами, ударяя в барабаны и танцуя. Мне сказали, о чем они говорили. Они желали мне счастья!
Эти беженцы проходят через столько испытаний, но желают мне счастья! Они улыбаются, танцуют и желают мне счастливой жизни.
Моя жизнь настолько легче, чем их. Очень странное ощущение получать это благословение, но я принимаю его и я глубоко благодарна небесам.
Сегодня я выяснила, что будет самолет и что завтра я лечу домой.
Мне нравятся эти сотрудники. Они говорят о сумасшедших ситуациях, но при этом то и дело смеются. Я думаю, что если бы они не смеялись, то попросту сошли бы с ума.
Правда в том, что многие ситуации, в которых они оказываются, по-настоящему опасны.
Это отнюдь не простая и комфортная жизнь. Но они приняли решение беспокоиться о беженцах и не хотят его менять.
В разговоре они упомянули «церковь» И «мост», но тут же добавили: «Лучше не говорить об этом». Они сказали, что все эти картины все еще стоят перед их глазами. «Иногда ты просто начинаешь плакать».
Сидя здесь с этими людьми и Александрой, я подумала о том, как я счастлива, что познакомилась с ними, просто узнала об их существовании. Я хотела найти хороших людей, работающих в хорошей организации, чтобы я могла там, начать учиться помогать. Лучшей группы я бы не нашла.
Позже я выяснила, что это за воспоминания о «церкви». Я не расспрашивала за обедом, потому что я видела, что они не хотят об этом вспоминать. Теперь я понимаю. Я спросила Александру, когда мы приехали домой.
Она обхватила руками голову, а затем посмотрела на меня. Ее не было здесь в то время, когда случился геноцид в церкви, но история не давала ей покоя.
Во время кризиса тысячи людей (столько, сколько могло поместиться внутри) прятались от мятежников в церкви, думая, что это будет единственно безопасное место — храм Божий.
Мятежники бросили внутрь гранаты. Затем они прошли по мертвым телам, протыкая их штыками, чтобы удостовериться, что все мертвы.
Член УВКБ ООН, которого я встретила сегодня днем, был одним из первых, кто их обнаружил. Одну женщину нашли живой. Мертвые тела упали на нее, защитив ее от смерти.
Когда сотрудники вошли туда, они нашли ее в шоке, ползающей среди тел в поисках кого-то. Она искала своего мужа и шестерых детей. Но больше никто не выжил. Если я была на ее месте, я бы хотела умереть. Как можно пережить такое?
Мы встретились с группой бурундийских барабанщиков. Трое мужчин и пятеро детей. Мужчины начинают обучать следующее поколение. Они не хотят потерять свою культуру.
Звук стал громче, когда мы приблизились к ним, самый восхитительный звук — быстрый, сильный, страстный.
Мужчины и мальчики менялись местами, ударяя в барабаны и танцуя. Мне сказали, о чем они говорили. Они желали мне счастья!
Эти беженцы проходят через столько испытаний, но желают мне счастья! Они улыбаются, танцуют и желают мне счастливой жизни.
Моя жизнь настолько легче, чем их. Очень странное ощущение получать это благословение, но я принимаю его и я глубоко благодарна небесам.
Сегодня я выяснила, что будет самолет и что завтра я лечу домой.
Пятница, 9 марта
Я в машине. Мы практически готовы уехать и сесть в самолет до Дар-эс-Салама. Мне очень повезло.
Я встала в 6.20 утра. Электричества не было. Собираю вещи с фонариком. Я научилась быстро передвигаться, в темноте. Сегодня я уезжаю.
Утром очень холодно, и я думаю о том, каково сейчас беженцам в их маленьких глиняных домах, которые он сами построили.
В них нет электричества. Их обитатели не знают, сколько еды получат. Ночи могут быть такими холодными. Они должны топить дома каждый день.
Вся одежда на детях рваная. Некоторые носят всего лишь лоскутки красной ткани. Когда финансирование сократили и убрали из числа предметов первой необходимости гигиенические прокладки, женщинам раздавали куски красной ткани, чтобы они могли использовать ее во время менструального цикла. Но мне объяснили, что женщины не использовали ткань в этих целях. Они предпочли, чтобы их детям было хоть немного теплее.
Холодно и туманно. Маленький самолет, на который мы должны были сесть, три раза заходил на посадку. Мы сидим в траве на наших чемоданах и наблюдаем за тем, как, наконец, самолет приземлился в грязь.
Я очень голодна. Я перехватила остатки хлеба, когда мы выбегали из дома. Ни кофе сегодня утром, ни электричества.
Мы взлетели и прибыли как раз вовремя, чтобы успеть пересесть на второй самолет.
Я очень устала и сильно проголодалась, но, по крайней мере, теперь я знаю, когда я буду есть. Очень скоро я приму горячий душ и поем.
Я надеюсь, что никогда не забуду то, что узнала. Надеюсь, что я всегда буду ценить все, что мне даровано.
У меня и понятия не было о том, через что проходят люди в разных частях мира. Это намного хуже, чем я себе представляла, и я знаю, что только начала видеть что-то, я только начала что-то понимать.
Я провела в Дар-эс-Саламе несколько часов в ожидании рейса в Лос-Анджелес с пересадкой в Лондоне.
В голове не было никаких мыслей или чувств, кроме «продолжай двигаться».
Сейчас я лечу в Лондон на самолете Бритиш Эйруэйз. Кажется, я самый грязный человек в самолете. «Хотите газету? У нас есть журналы. Предпочитаете Vogue или Vanity Fair?»
«Нет, спасибо».
Я говорю «да», когда мне предлагают какую-либо еду — кешью, соленые крендельки, колу с лимоном. Обычно я так не ем. Я чувствую себя как ребенок.
Только что мне дали спальные носки, с ободком вокруг, повязку на глаза, дорожный набор и костюм для сна.
Внезапно мысль о том, что надо снять свою грязную куртку, огорчила меня. Она так долго была моим одеялом. Я даже не хочу чистить ее.
Эти три недели были для меня новым миром, особенным временем. Я изменилась. Мне нравится то, кем я начинаю становиться.
Почему-то, снимая эту куртку, я почувствовала, что отдаляю себя от этих людей, мест…
Мальчик на грязном полу передвигает свои ноги руками. Восьмилетняя девочка со своим младшим братом на руках.
Человек в лагере для ампутированных, который посмотрел мне в глаза и рассказал свою историю.
Изображения, как показ слайдов, вспышки их лиц, их босых ног. Я не знаю, что чувствую. Я никогда не чувствовала так много всего. Сейчас я должна спать.
Одновременно легко и тяжело чувствовать себя виноватой, уезжая.
С этого момента, где бы я ни была, я всегда буду помнить, где находятся они.
Я встала в 6.20 утра. Электричества не было. Собираю вещи с фонариком. Я научилась быстро передвигаться, в темноте. Сегодня я уезжаю.
Утром очень холодно, и я думаю о том, каково сейчас беженцам в их маленьких глиняных домах, которые он сами построили.
В них нет электричества. Их обитатели не знают, сколько еды получат. Ночи могут быть такими холодными. Они должны топить дома каждый день.
Вся одежда на детях рваная. Некоторые носят всего лишь лоскутки красной ткани. Когда финансирование сократили и убрали из числа предметов первой необходимости гигиенические прокладки, женщинам раздавали куски красной ткани, чтобы они могли использовать ее во время менструального цикла. Но мне объяснили, что женщины не использовали ткань в этих целях. Они предпочли, чтобы их детям было хоть немного теплее.
Холодно и туманно. Маленький самолет, на который мы должны были сесть, три раза заходил на посадку. Мы сидим в траве на наших чемоданах и наблюдаем за тем, как, наконец, самолет приземлился в грязь.
Я очень голодна. Я перехватила остатки хлеба, когда мы выбегали из дома. Ни кофе сегодня утром, ни электричества.
Мы взлетели и прибыли как раз вовремя, чтобы успеть пересесть на второй самолет.
Я очень устала и сильно проголодалась, но, по крайней мере, теперь я знаю, когда я буду есть. Очень скоро я приму горячий душ и поем.
Я надеюсь, что никогда не забуду то, что узнала. Надеюсь, что я всегда буду ценить все, что мне даровано.
У меня и понятия не было о том, через что проходят люди в разных частях мира. Это намного хуже, чем я себе представляла, и я знаю, что только начала видеть что-то, я только начала что-то понимать.
Я провела в Дар-эс-Саламе несколько часов в ожидании рейса в Лос-Анджелес с пересадкой в Лондоне.
В голове не было никаких мыслей или чувств, кроме «продолжай двигаться».
Сейчас я лечу в Лондон на самолете Бритиш Эйруэйз. Кажется, я самый грязный человек в самолете. «Хотите газету? У нас есть журналы. Предпочитаете Vogue или Vanity Fair?»
«Нет, спасибо».
Я говорю «да», когда мне предлагают какую-либо еду — кешью, соленые крендельки, колу с лимоном. Обычно я так не ем. Я чувствую себя как ребенок.
Только что мне дали спальные носки, с ободком вокруг, повязку на глаза, дорожный набор и костюм для сна.
Внезапно мысль о том, что надо снять свою грязную куртку, огорчила меня. Она так долго была моим одеялом. Я даже не хочу чистить ее.
Эти три недели были для меня новым миром, особенным временем. Я изменилась. Мне нравится то, кем я начинаю становиться.
Почему-то, снимая эту куртку, я почувствовала, что отдаляю себя от этих людей, мест…
Мальчик на грязном полу передвигает свои ноги руками. Восьмилетняя девочка со своим младшим братом на руках.
Человек в лагере для ампутированных, который посмотрел мне в глаза и рассказал свою историю.
Изображения, как показ слайдов, вспышки их лиц, их босых ног. Я не знаю, что чувствую. Я никогда не чувствовала так много всего. Сейчас я должна спать.
Одновременно легко и тяжело чувствовать себя виноватой, уезжая.
С этого момента, где бы я ни была, я всегда буду помнить, где находятся они.
Миссия в Камбоджу
С 16 по 27 июля 2001 года я от лица УВКБ ООН совершила поездку в Камбоджу.
Понедельник, 16 июля
И вот я снова на пути в Камбоджу, лечу через Женеву. Около часа назад я выехала из дома.
Внезапно до меня дошло, сколь безопасно я чувствовала себя дома. Теперь я знаю, что мне предстоит увидеть очень много нового, такого, о чем я и не подозреваю.
Стыдно признать, с какой готовностью и легкостью я вернулась к своей прежней жизни после поездки в Африку. Я продолжала общаться с людьми, с которыми познакомилась, пыталась помочь им на расстоянии. Но звонить, писать письма и посылать средства легко и удобно, сидя в тепле и уюте своего дома.
Может быть, думала я, мне необходимо осознать всю степень своей вины за то, что могу приезжать и уезжать когда захочу, в любое место планеты, в том числе те, где люди не имеют такой возможности. Не знаю. Одно я знаю точно. Я ценю каждую вещь, каждое мгновение своей Жизни теперь больше. Я благодарна небесам за мою жизнь.
Я признательна всем людям, с которыми меня свела судьба. Я хотела помочь им, но с каждым днем я все больше и больше понимаю, что это они помогли мне.
Я пишу при свете утреннего, только еще поднимающегося солнца. Мое окно единственное, на котором открыта занавеска, да и то только чуть-чуть. В самолете все спят.
А мне не спится. До Цюриха осталось лететь еще более 5 часов, потом еще несколько часов до Женевы.
Там я встречусь с верховным комиссаром ООН по делам беженцев. Это большая честь для меня — увидеться с человеком, который посвятил всю свою жизнь делу помощи другим. Это тот, кто помогает миллионам людей во всем, мире, кто является родителем для ребенка, заботливым учителем своего класса или просто хорошим другом — все, это одинаково важно в этой жизни. Когда говорят: «Каждый человек может изменить жизнь к лучшему», — я верю, что это так.
У меня есть много вопросов, которые я хочу задать верховному комиссару.
Как так получается, что в сегодняшнем мире со всей нашей осведомленностью, со всеми нашими возможностями и ресурсами, более 800 миллионов людей каждую ночь ложатся спать голодными?
Как долго люди из Руанды были беженцами? Сотни тысяч людей были выгнаны из своих домов и не получили должной заботы и приюта.
Я не буду просить у него ответов. Я знаю, что УВКБ ООН имеет ограниченные ресурсы. Я знаю, что все это его огорчает, но, возможно, он поможет мне понять, как мятежники из Сьерра-Леоне могут так жестоко убивать, отрезать конечности тысячам людей и выгонять десятки тысяч из своих домов?
Почему нельзя отстранить их от власти? Кажется, какие-то шаги предпринимаются, но весь процесс выглядит так, что он затянется на многие годы, оставляя массы беженцев в их сегодняшнем положении.
Многие беженцы — жертвы войн, политического, религиозного и других форм насилия. В хаосе бегства и поиска убежища в других странах многие беженцы потеряли практически все права и материальные ценности, что является краеугольным камнем любого цивилизованного общества: дома, личные вещи, образование и медицинскую помощь, членов семьи и друзей, а порою и собственную индивидуальность.
Лагеря есть лагеря. Они предоставляют минимум, необходимый для выживания тех, кто в противном случае был бы обречен.
Стены лагерей, которые защищают беженцев, одновременно держат их взаперти. Взятая взаймы земля, на которой они находятся, окружена местными жителями, которые зачастую относятся к ним как к обузе, незваным гостям. В некоторых случаях с ними опять поступают жестоко, и они вынуждены снова переезжать. Иногда они вынуждены возвращаться в свои собственные страны прежде времени и под принуждением.
Внезапно до меня дошло, сколь безопасно я чувствовала себя дома. Теперь я знаю, что мне предстоит увидеть очень много нового, такого, о чем я и не подозреваю.
Стыдно признать, с какой готовностью и легкостью я вернулась к своей прежней жизни после поездки в Африку. Я продолжала общаться с людьми, с которыми познакомилась, пыталась помочь им на расстоянии. Но звонить, писать письма и посылать средства легко и удобно, сидя в тепле и уюте своего дома.
Может быть, думала я, мне необходимо осознать всю степень своей вины за то, что могу приезжать и уезжать когда захочу, в любое место планеты, в том числе те, где люди не имеют такой возможности. Не знаю. Одно я знаю точно. Я ценю каждую вещь, каждое мгновение своей Жизни теперь больше. Я благодарна небесам за мою жизнь.
Я признательна всем людям, с которыми меня свела судьба. Я хотела помочь им, но с каждым днем я все больше и больше понимаю, что это они помогли мне.
Я пишу при свете утреннего, только еще поднимающегося солнца. Мое окно единственное, на котором открыта занавеска, да и то только чуть-чуть. В самолете все спят.
А мне не спится. До Цюриха осталось лететь еще более 5 часов, потом еще несколько часов до Женевы.
Там я встречусь с верховным комиссаром ООН по делам беженцев. Это большая честь для меня — увидеться с человеком, который посвятил всю свою жизнь делу помощи другим. Это тот, кто помогает миллионам людей во всем, мире, кто является родителем для ребенка, заботливым учителем своего класса или просто хорошим другом — все, это одинаково важно в этой жизни. Когда говорят: «Каждый человек может изменить жизнь к лучшему», — я верю, что это так.
У меня есть много вопросов, которые я хочу задать верховному комиссару.
Как так получается, что в сегодняшнем мире со всей нашей осведомленностью, со всеми нашими возможностями и ресурсами, более 800 миллионов людей каждую ночь ложатся спать голодными?
Как долго люди из Руанды были беженцами? Сотни тысяч людей были выгнаны из своих домов и не получили должной заботы и приюта.
Я не буду просить у него ответов. Я знаю, что УВКБ ООН имеет ограниченные ресурсы. Я знаю, что все это его огорчает, но, возможно, он поможет мне понять, как мятежники из Сьерра-Леоне могут так жестоко убивать, отрезать конечности тысячам людей и выгонять десятки тысяч из своих домов?
Почему нельзя отстранить их от власти? Кажется, какие-то шаги предпринимаются, но весь процесс выглядит так, что он затянется на многие годы, оставляя массы беженцев в их сегодняшнем положении.
Многие беженцы — жертвы войн, политического, религиозного и других форм насилия. В хаосе бегства и поиска убежища в других странах многие беженцы потеряли практически все права и материальные ценности, что является краеугольным камнем любого цивилизованного общества: дома, личные вещи, образование и медицинскую помощь, членов семьи и друзей, а порою и собственную индивидуальность.
Лагеря есть лагеря. Они предоставляют минимум, необходимый для выживания тех, кто в противном случае был бы обречен.
Стены лагерей, которые защищают беженцев, одновременно держат их взаперти. Взятая взаймы земля, на которой они находятся, окружена местными жителями, которые зачастую относятся к ним как к обузе, незваным гостям. В некоторых случаях с ними опять поступают жестоко, и они вынуждены снова переезжать. Иногда они вынуждены возвращаться в свои собственные страны прежде времени и под принуждением.
Женева, вторник, 17 июля
За моим окном чистое, голубое небо. Как только я вошла в отель, я получила факс. Он от Луонг Юнг. После того как я высказала свои симпатии относительно Камбоджи, а также опасения о минных полях, я получила письмо от Луонг, а также ее книгу «Сначала они убили моего отца». Прочитав ее, я разнервничалась. Она стала моим героем. Я связалась с Американским фондом ветеранов Вьетнама, где она является представителем Программы по борьбе с использованием противопехотных мин. Факс был о возможности посетить реабилитационную клинику Хьена Хлинга. Завтра она будет лететь на том же самолете, что и я, из Бангкока в Пномпень, столицу Камбоджи.
Она пишет: «Это так волнующе — встретиться первый раз около ворот в Таиланд».
Она рассказала мне о Баттамбанге. Это родная провинция ее бабушки и матери, так же как и место, где родились многие ее дяди, тети и кузены. Последний раз она была там, когда ей было три года.
Она также пишет о своем желании присоединиться ко мне во время моего визита в Организацию по жизнеобеспечению в зонах бедствий [7].
Трест HALO не политический, не религиозный, он не управляется и не спонсируется правительством, это просто организация, которая устраняет последствия войны.
За последние восемь лет сорок три сотрудника HALO были убиты или искалечены, но организация спасла тысячи жизней. Они занимаются только обезвреживанием мин, а не политической кампанией против их производства и использования.
Только что перевалило за 7 вечера. Последние пару часов я провела в центрах УВКБ ООН.
Я продолжаю поражаться преданности этих людей своей работе.
Меня провели в подвальное помещение. Это место, где все собираются во время чрезвычайных ситуаций, когда необходим мозговой штурм для разработки оперативного решения неожиданной проблемы. Часто у них есть всего несколько часов для того, чтобы предотвратить беду.
Я помню, как она говорила мне об одном Рождестве, когда внезапно, в течение семидесяти двух часов, она должна была передислоцироваться в Африку, чтобы принять участие в составлении плана структуры и программы помощи по выходу из чрезвычайной ситуации, грозившей гуманитарным бедствием.
Сейчас она в Женеве, готовится к своей следующей поездке. Я думаю, что пока будут существовать чрезвычайные ситуации и она будет чувствовать, что может помочь, она не сможет надолго оставаться дома.
Приятно осознавать, что так можно сказать обо всех присутствующих.
Они добровольно едут в любую часть мира, чтобы помочь попавшим в беду. Они подвергают себя риску быть избитыми, похищенными или убитыми. Это произошло со многими.
Они проявляют такую же доброту ко мне, как и друг к другу, — терпимую и сострадательную. Все они были свидетелями тяжелых страданий в этом мире. Они знают тяжесть утрат и смерти, они также знают ценность дружбы и надежды. Они полагаются друг на друга в часы самых трудных испытаний.
Я встретила Кофи Аннана и с удивлением узнала, что он начинал в УВКБ ООН. Он был очень добр ко мне.
Сегодня он произносил речь в офисе. Жаль, что я пропустила ее. Все говорили о том, какое сильное впечатление она произвела на них. Все говорили о его искренности и о том, как четко и ясно он отвечал на их вопросы.
Кто- то попросил его рассказать о трудностях, которые организация испытывает сейчас. Он ответил, что сейчас финансирование сокращено на 20 процентов, хотя и до этого они получали всего лишь 2 процента от общего объема расходов ООН. А в последние годы они были вынуждены распространить программы помощи не только на беженцев, но также и внутри перемещенных лиц (Internally displaced persons (IDP) — лица, принудительно перемещаемые в пределах одного государства. От редактора перемещения внутри страны, которые затрагивают сейчас приблизительно 25 млн. человек во всем мире, все шире признаются как одно из наиболее трагических явлений современности. Такие перемещения, являющиеся зачастую следствием тяжелых переживаний, связанных с конфликтами, сопровождающимися актами насилия, грубыми нарушениями прав человека и дискриминацией, практически всегда обрекают затрагиваемые группы населения на серьезные лишения и страдания. Они разрушают семьи, разрывают социальные и культурные связи, прерывают стабильные трудовые отношения, закрывают доступ к образованию и таким жизненно необходимым средствам, как продовольствие, жилье и медицинское обслуживание, а также подвергают ни в чем не повинных людей насилию. Независимо от того, проживают ли они в переполненных лагерях, скрываются в сельской местности от возможных преследований и насилия или вливаются в столь же бедные обездоленные общины, перемещенные внутри страны лица относятся к наиболее уязвимым категориям населения, которым крайне необходима защита и помощь.).
Он не обещал им, что ситуация улучшится. Он был признателен за их борьбу и сказал: «УВКБ ООН испытывало трудности раньше и, скорее всего, столкнется с ними опять, но, несмотря на это, мы всегда хорошо справлялись».
Я ужинала с верховным комиссаром Руудом Любберсом, его исполнительным ассистентом Шоко Шимозавой, его chef de cabinet Якубом Али Эль-Хилло, и с главой отдела частного бизнеса и взаимоотношений с общественностью Пьер-Бернардом ле Басом.
Вначале все это казалось странным, потому что я ожидала встретить кого-то, кто будет казаться очень серьезным. К моему приятному удивлению верховный комиссар был очень веселым и человечным. Он рассказывал нам истории о политической деятельности и личные истории из жизни своей семьи.
Меня поразило больше всего, с каким искренним и живым интересом он относился к каждому сидящему за столом. Он никогда не осуждал и искренне ценил все наши различия и мнения.
Я поняла много вещей — слишком много, чтобы описать все сразу, Самым интересным было то, какие разные люди были приглашены на ужин. Он сказал мне, что сделал это специально.
Я американка. Иногда я горжусь этим, иногда я стыжусь этого. Наверное, каждый думающий думает так о своей стране. Никто за столом не претендовал на знание истины. Никто не притворялся, что знает ответы. Некоторые из нас были более оптимистичны, чем остальные, но все с уважением и интересом выслушивали собеседников, и каждый учился. Это является сущностью ООН, это являлось ответом на многие вопросы.
Сегодня мы говорили об усилении эгоизма в людских сердцах. Кажется, что народы и правительства становятся более замкнутыми. Мы должны рассуждать на международном уровне. Глобально.
Я не совсем уверена, какой сегодня день.
Сегодня утром я вылетела из Женевы в Цюрих. Из Цюриха я летела около девяти часов, и скоро мы приземлимся в Бангкоке, где сейчас 6:05 утра. Там я встречусь с сотрудниками ООН и, надеюсь, с Луонг. Два часа в Бангкоке, затем в Пномпень, а оттуда в Сьем Рип.
Как только я сошла с самолета, я встретила двух полевых сотрудников УВКБ ООН, Джаханшаха и Мари-Ноэль. Они сказали, что сегодня четверг, 19 июля, и даты первых записей в этом журнале могут сбить с толку. Но я делала заметки по времени Лос-Анджелеса. В Камбодже разница во времени с Лос-Анджелесом составляет четырнадцать часов.
Я также встретила Равута, который раньше был камбоджийским беженцем, а сейчас работает с УВКБ ООН.
Мы проговорили два часа, а затем вошел незнакомый человек и дал мне записку. Луонг Юнг здесь.
Я вышла из комнаты в главный холл. Всего через мгновение наши глаза встретились. Мы улыбались, когда шли навстречу друг другу, и мы обнялись так, будто давно были знакомы.
Все в Камбодже хотят мира. Они прошли через многие страдания. Люди этой страны — удивительный пример того, к чему необходимо стремиться. Все говорят о потрясающем мужестве беженцев. Все сотрудники УВКБ ООН глубоко уважают их и очень гордятся тем, что работают с ними.
Джаханшах, Мари-Ноэль и я завтракали в комнате Кэти. Она также работает с УВКБ ООН и разговаривает на кхмерском языке. Это красивый язык. Только услышав его, я уже хочу его выучить.
Позже сегодня мы снова встретились с Луонг, чтобы лететь в офис HALO уже на другом самолете. Она сказала, что она такая «счастливая». Я не могла поверить, что слышу эти слова от женщины, у которой была чрезвычайно трудная, если не ужасающая, жизнь.
Мы приехали в отделение HALO в Сьем Рип и теперь едем к месту назначения уже в течение трех с половиной часов. У меня такое чувство, что я еду уже неделю.
Я вытащила рюкзак с кассетами, который друзья упаковали для меня. Кэти взяла Битлз 1967—1970. Равут сказал, что ему нравится Сантана. Мы улыбнулись друг другу. У нас много общего.
В фургоне они начали разговаривать об удивительных музыкантах, которые у них когда-то были в Камбодже. Об одном они сказали: «Он был, как ваш Элвис, но Пол Пот убил его».
Мы проезжаем мимо маленьких хижин, откуда выбегали цыплята. Прекрасным днем, таким, как сегодня, ты улыбаешься, когда видишь, как играют маленькие дети.
Мы проехали мимо людей, несших воду. Они несут на плечах длинные деревянные коромысла, на обоих концах которого висят наполненные ведра.
Это место выглядит в точности, как рай, который задумал Бог — Бог, Аллах, Будда, Святой Дух.
Потом тебе открывается вся правда о том, как они живут в этих маленьких хижинах. Это все, что у них есть, и правда в том, что эти красивые джунгли, которые нас окружают, напичканы минами.
Дорога, по которой мы ехали, вела в Анг Лонг Венг. Два года назад здесь жил и умер Пол Пот, здесь его могила. Только в мае 1998 года люди вернулись сюда, в свои дома.
Она пишет: «Это так волнующе — встретиться первый раз около ворот в Таиланд».
Она рассказала мне о Баттамбанге. Это родная провинция ее бабушки и матери, так же как и место, где родились многие ее дяди, тети и кузены. Последний раз она была там, когда ей было три года.
Она также пишет о своем желании присоединиться ко мне во время моего визита в Организацию по жизнеобеспечению в зонах бедствий [7].
Трест HALO не политический, не религиозный, он не управляется и не спонсируется правительством, это просто организация, которая устраняет последствия войны.
За последние восемь лет сорок три сотрудника HALO были убиты или искалечены, но организация спасла тысячи жизней. Они занимаются только обезвреживанием мин, а не политической кампанией против их производства и использования.
Только что перевалило за 7 вечера. Последние пару часов я провела в центрах УВКБ ООН.
Я продолжаю поражаться преданности этих людей своей работе.
Меня провели в подвальное помещение. Это место, где все собираются во время чрезвычайных ситуаций, когда необходим мозговой штурм для разработки оперативного решения неожиданной проблемы. Часто у них есть всего несколько часов для того, чтобы предотвратить беду.
***
А вот и Ельба! Первый раз мы встретились с ней пять месяцев назад в Сьерра-Леоне. Тогда она показывала мне фотографии своей семьи и говорила о том, как ей хотелось бы проводить с ними больше времени.Я помню, как она говорила мне об одном Рождестве, когда внезапно, в течение семидесяти двух часов, она должна была передислоцироваться в Африку, чтобы принять участие в составлении плана структуры и программы помощи по выходу из чрезвычайной ситуации, грозившей гуманитарным бедствием.
Сейчас она в Женеве, готовится к своей следующей поездке. Я думаю, что пока будут существовать чрезвычайные ситуации и она будет чувствовать, что может помочь, она не сможет надолго оставаться дома.
Приятно осознавать, что так можно сказать обо всех присутствующих.
Они добровольно едут в любую часть мира, чтобы помочь попавшим в беду. Они подвергают себя риску быть избитыми, похищенными или убитыми. Это произошло со многими.
Они проявляют такую же доброту ко мне, как и друг к другу, — терпимую и сострадательную. Все они были свидетелями тяжелых страданий в этом мире. Они знают тяжесть утрат и смерти, они также знают ценность дружбы и надежды. Они полагаются друг на друга в часы самых трудных испытаний.
Я встретила Кофи Аннана и с удивлением узнала, что он начинал в УВКБ ООН. Он был очень добр ко мне.
Сегодня он произносил речь в офисе. Жаль, что я пропустила ее. Все говорили о том, какое сильное впечатление она произвела на них. Все говорили о его искренности и о том, как четко и ясно он отвечал на их вопросы.
Кто- то попросил его рассказать о трудностях, которые организация испытывает сейчас. Он ответил, что сейчас финансирование сокращено на 20 процентов, хотя и до этого они получали всего лишь 2 процента от общего объема расходов ООН. А в последние годы они были вынуждены распространить программы помощи не только на беженцев, но также и внутри перемещенных лиц (Internally displaced persons (IDP) — лица, принудительно перемещаемые в пределах одного государства. От редактора перемещения внутри страны, которые затрагивают сейчас приблизительно 25 млн. человек во всем мире, все шире признаются как одно из наиболее трагических явлений современности. Такие перемещения, являющиеся зачастую следствием тяжелых переживаний, связанных с конфликтами, сопровождающимися актами насилия, грубыми нарушениями прав человека и дискриминацией, практически всегда обрекают затрагиваемые группы населения на серьезные лишения и страдания. Они разрушают семьи, разрывают социальные и культурные связи, прерывают стабильные трудовые отношения, закрывают доступ к образованию и таким жизненно необходимым средствам, как продовольствие, жилье и медицинское обслуживание, а также подвергают ни в чем не повинных людей насилию. Независимо от того, проживают ли они в переполненных лагерях, скрываются в сельской местности от возможных преследований и насилия или вливаются в столь же бедные обездоленные общины, перемещенные внутри страны лица относятся к наиболее уязвимым категориям населения, которым крайне необходима защита и помощь.).
Он не обещал им, что ситуация улучшится. Он был признателен за их борьбу и сказал: «УВКБ ООН испытывало трудности раньше и, скорее всего, столкнется с ними опять, но, несмотря на это, мы всегда хорошо справлялись».
Я ужинала с верховным комиссаром Руудом Любберсом, его исполнительным ассистентом Шоко Шимозавой, его chef de cabinet Якубом Али Эль-Хилло, и с главой отдела частного бизнеса и взаимоотношений с общественностью Пьер-Бернардом ле Басом.
Вначале все это казалось странным, потому что я ожидала встретить кого-то, кто будет казаться очень серьезным. К моему приятному удивлению верховный комиссар был очень веселым и человечным. Он рассказывал нам истории о политической деятельности и личные истории из жизни своей семьи.
Меня поразило больше всего, с каким искренним и живым интересом он относился к каждому сидящему за столом. Он никогда не осуждал и искренне ценил все наши различия и мнения.
Я поняла много вещей — слишком много, чтобы описать все сразу, Самым интересным было то, какие разные люди были приглашены на ужин. Он сказал мне, что сделал это специально.
Я американка. Иногда я горжусь этим, иногда я стыжусь этого. Наверное, каждый думающий думает так о своей стране. Никто за столом не претендовал на знание истины. Никто не притворялся, что знает ответы. Некоторые из нас были более оптимистичны, чем остальные, но все с уважением и интересом выслушивали собеседников, и каждый учился. Это является сущностью ООН, это являлось ответом на многие вопросы.
Сегодня мы говорили об усилении эгоизма в людских сердцах. Кажется, что народы и правительства становятся более замкнутыми. Мы должны рассуждать на международном уровне. Глобально.
Я не совсем уверена, какой сегодня день.
Сегодня утром я вылетела из Женевы в Цюрих. Из Цюриха я летела около девяти часов, и скоро мы приземлимся в Бангкоке, где сейчас 6:05 утра. Там я встречусь с сотрудниками ООН и, надеюсь, с Луонг. Два часа в Бангкоке, затем в Пномпень, а оттуда в Сьем Рип.
Как только я сошла с самолета, я встретила двух полевых сотрудников УВКБ ООН, Джаханшаха и Мари-Ноэль. Они сказали, что сегодня четверг, 19 июля, и даты первых записей в этом журнале могут сбить с толку. Но я делала заметки по времени Лос-Анджелеса. В Камбодже разница во времени с Лос-Анджелесом составляет четырнадцать часов.
Я также встретила Равута, который раньше был камбоджийским беженцем, а сейчас работает с УВКБ ООН.
Мы проговорили два часа, а затем вошел незнакомый человек и дал мне записку. Луонг Юнг здесь.
Я вышла из комнаты в главный холл. Всего через мгновение наши глаза встретились. Мы улыбались, когда шли навстречу друг другу, и мы обнялись так, будто давно были знакомы.
Все в Камбодже хотят мира. Они прошли через многие страдания. Люди этой страны — удивительный пример того, к чему необходимо стремиться. Все говорят о потрясающем мужестве беженцев. Все сотрудники УВКБ ООН глубоко уважают их и очень гордятся тем, что работают с ними.
Джаханшах, Мари-Ноэль и я завтракали в комнате Кэти. Она также работает с УВКБ ООН и разговаривает на кхмерском языке. Это красивый язык. Только услышав его, я уже хочу его выучить.
Позже сегодня мы снова встретились с Луонг, чтобы лететь в офис HALO уже на другом самолете. Она сказала, что она такая «счастливая». Я не могла поверить, что слышу эти слова от женщины, у которой была чрезвычайно трудная, если не ужасающая, жизнь.
Мы приехали в отделение HALO в Сьем Рип и теперь едем к месту назначения уже в течение трех с половиной часов. У меня такое чувство, что я еду уже неделю.
Я вытащила рюкзак с кассетами, который друзья упаковали для меня. Кэти взяла Битлз 1967—1970. Равут сказал, что ему нравится Сантана. Мы улыбнулись друг другу. У нас много общего.
В фургоне они начали разговаривать об удивительных музыкантах, которые у них когда-то были в Камбодже. Об одном они сказали: «Он был, как ваш Элвис, но Пол Пот убил его».
Мы проезжаем мимо маленьких хижин, откуда выбегали цыплята. Прекрасным днем, таким, как сегодня, ты улыбаешься, когда видишь, как играют маленькие дети.
Мы проехали мимо людей, несших воду. Они несут на плечах длинные деревянные коромысла, на обоих концах которого висят наполненные ведра.
Это место выглядит в точности, как рай, который задумал Бог — Бог, Аллах, Будда, Святой Дух.
Потом тебе открывается вся правда о том, как они живут в этих маленьких хижинах. Это все, что у них есть, и правда в том, что эти красивые джунгли, которые нас окружают, напичканы минами.
Дорога, по которой мы ехали, вела в Анг Лонг Венг. Два года назад здесь жил и умер Пол Пот, здесь его могила. Только в мае 1998 года люди вернулись сюда, в свои дома.
Штаб-квартира HALO
Выглядит, как армейские казармы.