Страница:
«Мы скоро взлетим?» — спросил Нип, который вместе с Уэстом внимательно слушал нас.
Кокки получил разрешение Вудхолла и Бартона, и вскоре мы снова направлялись к французскому берегу. На этот раз мы шли на высоте всего нескольких футов. Когда впереди появились маленькие белые барашки прибоя, Кокки повернул на север, и мы полетели параллельно берегу к мысу Гри-Не. Вскоре вражеские артиллеристы заметили нас, и снаряды тяжелых береговых батарей взяли 4 «Спитфайра» в вилку. Но Кокки их игнорировал и продолжал лететь прежним курсом.
Рядом со скалами Гри-Не мы увидели маленький конвой из 5 или 6 танкеров в сопровождении торпедных катеров. Немецкие корабли развернулись нам навстречу. Мы берем курс на Кале. Снова огонь зениток, и море под нами кипит от падающих снарядов. Резкий разворот, и мы возвращаемся к Ле-Туке, по-прежнему внимательно следя за морем. Внезапно Нип отворачивает и пикирует на какую-то цель.
«Что случилось, Нип?» — требовательно спрашивает Кокки.
«Мне показалось, что там маленькая подводная лодка. Я решил дать очередь»
«Возвращайся. Сейчас нам не до подводных лодок».
Джефф Уэст замечает резиновую лодку, болтающуюся на воде, однако она пуста. Наверное, это символ нашего полета. Мы видим большую немецкую спасательную шлюпку, но и она пуста. Мы снова поворачиваем на север. Кокки продолжает поиск до тех пор, пока у нас остается хотя бы капля бензина. Мы с трудом добираемся до Хокинджа на пониженных оборотах.
Там нас встретил симпатичный офицер разведки, который сообщил, что никаких известий о пилотах нет. Его очень заинтересовало сообщение Нипа о маленькой подводной лодке, но мы не слышали их беседы, так как следили, как механики заправляют наши «Спитфайры». После окончания заправки мы снова поднялись в воздух, и Кокки наметил новый район поисков.
Но сразу после того, как мы взлетели, Вудхолл вызвал нас по радио из Тангмера и приказал вернуться. Нам следовало вернуться в Вестхэмпнетт, а на поиски будут отправлены другие эскадрильи.
Вудхолл уже сообщил неприятную новость Тельме, а Кокки поехал в Бей-Хаус, чтобы рассказать, что происходило во время последнего вылета. Так как Кокки был командиром звена А, он попросил меня остаться на стоянке и подготовить «Спитфайры» к завтрашнему вылету. Мы написали наши отчеты. Нип, Уэст и я все вместе сбили 4 «Мессершмитта». Гиббс занялся бумажной работой. Через 10 минут мы вместе с измученным старшим сержантом Дэйлом залезли в маленький грузовичок и поехали в офицерское общежитие.
Это был один из тех августовских вечеров, которые означают конец лета. Хотя было всего лишь 9 часов, солнце уже скрылось за Даунсом, и мы видели лишь очертания утесов на фоне заката. Вечер выдался спокойным. Все «Спитфайры» уже вернулись, а «Бофайтеры» еще не взлетели на ночное патрулирование.
Наши механики остались ночевать рядом с самолетами. Они проверяли и устраняли мелкие неполадки, чтобы к рассвету все было в порядке. Все, кроме людей, обслуживавших пропавшие машины, разбились на маленькие группы. Мы напряженно вглядывались в горизонт на востоке, надеясь увидеть 2 «Спитфайра», заходящие на посадку.
Когда мы вернулись в общежитие, то тоже молчали. Даже если командир крыла и остался жив, у него почти нет шансов избежать плена. Раньше мы как-то не думали о его протезах, только когда вместе плавали. Бадер хорошо держался на воде, так как его руки были исключительно сильными. В Тангмере мы видели в нем только командира и летчика-истребителя. В небе нас поддерживал его уверенный, веселый голос, хотя часто реплики были довольно язвительными. Иногда Бадер нас хвалил, иногда ругал, но всегда старался держать вместе во время боя. Он был самым хорошим тактиком среди нас. Сегодняшний день стал концом эпохи, быстро превратившейся в легенду.
Трудно описать словами качества истинного лидера, если сам человек их не имеет. Бадер обладал этим талантом в полной мере и во время каждого вылета демонстрировал, как им следует пользоваться. Он учил нас, демонстрируя подлинную отвагу, решительность, стойкость. Теперь он пропал, и мы должны были следовать по указанному им пути.
Глава 8.
Кокки получил разрешение Вудхолла и Бартона, и вскоре мы снова направлялись к французскому берегу. На этот раз мы шли на высоте всего нескольких футов. Когда впереди появились маленькие белые барашки прибоя, Кокки повернул на север, и мы полетели параллельно берегу к мысу Гри-Не. Вскоре вражеские артиллеристы заметили нас, и снаряды тяжелых береговых батарей взяли 4 «Спитфайра» в вилку. Но Кокки их игнорировал и продолжал лететь прежним курсом.
Рядом со скалами Гри-Не мы увидели маленький конвой из 5 или 6 танкеров в сопровождении торпедных катеров. Немецкие корабли развернулись нам навстречу. Мы берем курс на Кале. Снова огонь зениток, и море под нами кипит от падающих снарядов. Резкий разворот, и мы возвращаемся к Ле-Туке, по-прежнему внимательно следя за морем. Внезапно Нип отворачивает и пикирует на какую-то цель.
«Что случилось, Нип?» — требовательно спрашивает Кокки.
«Мне показалось, что там маленькая подводная лодка. Я решил дать очередь»
«Возвращайся. Сейчас нам не до подводных лодок».
Джефф Уэст замечает резиновую лодку, болтающуюся на воде, однако она пуста. Наверное, это символ нашего полета. Мы видим большую немецкую спасательную шлюпку, но и она пуста. Мы снова поворачиваем на север. Кокки продолжает поиск до тех пор, пока у нас остается хотя бы капля бензина. Мы с трудом добираемся до Хокинджа на пониженных оборотах.
Там нас встретил симпатичный офицер разведки, который сообщил, что никаких известий о пилотах нет. Его очень заинтересовало сообщение Нипа о маленькой подводной лодке, но мы не слышали их беседы, так как следили, как механики заправляют наши «Спитфайры». После окончания заправки мы снова поднялись в воздух, и Кокки наметил новый район поисков.
Но сразу после того, как мы взлетели, Вудхолл вызвал нас по радио из Тангмера и приказал вернуться. Нам следовало вернуться в Вестхэмпнетт, а на поиски будут отправлены другие эскадрильи.
Вудхолл уже сообщил неприятную новость Тельме, а Кокки поехал в Бей-Хаус, чтобы рассказать, что происходило во время последнего вылета. Так как Кокки был командиром звена А, он попросил меня остаться на стоянке и подготовить «Спитфайры» к завтрашнему вылету. Мы написали наши отчеты. Нип, Уэст и я все вместе сбили 4 «Мессершмитта». Гиббс занялся бумажной работой. Через 10 минут мы вместе с измученным старшим сержантом Дэйлом залезли в маленький грузовичок и поехали в офицерское общежитие.
Это был один из тех августовских вечеров, которые означают конец лета. Хотя было всего лишь 9 часов, солнце уже скрылось за Даунсом, и мы видели лишь очертания утесов на фоне заката. Вечер выдался спокойным. Все «Спитфайры» уже вернулись, а «Бофайтеры» еще не взлетели на ночное патрулирование.
Наши механики остались ночевать рядом с самолетами. Они проверяли и устраняли мелкие неполадки, чтобы к рассвету все было в порядке. Все, кроме людей, обслуживавших пропавшие машины, разбились на маленькие группы. Мы напряженно вглядывались в горизонт на востоке, надеясь увидеть 2 «Спитфайра», заходящие на посадку.
Когда мы вернулись в общежитие, то тоже молчали. Даже если командир крыла и остался жив, у него почти нет шансов избежать плена. Раньше мы как-то не думали о его протезах, только когда вместе плавали. Бадер хорошо держался на воде, так как его руки были исключительно сильными. В Тангмере мы видели в нем только командира и летчика-истребителя. В небе нас поддерживал его уверенный, веселый голос, хотя часто реплики были довольно язвительными. Иногда Бадер нас хвалил, иногда ругал, но всегда старался держать вместе во время боя. Он был самым хорошим тактиком среди нас. Сегодняшний день стал концом эпохи, быстро превратившейся в легенду.
Трудно описать словами качества истинного лидера, если сам человек их не имеет. Бадер обладал этим талантом в полной мере и во время каждого вылета демонстрировал, как им следует пользоваться. Он учил нас, демонстрируя подлинную отвагу, решительность, стойкость. Теперь он пропал, и мы должны были следовать по указанному им пути.
Глава 8.
«Нет розы без шипов» [5]
«Вниманию всего личного состава. Говорит комендант авиабазы. Вы все будете рады узнать, что подполковник Бадер жив и здоров. Он находится по другую сторону Ла-Манша в плену».
Через день или два после печальных событий Вудхолл сообщил по громкой связи эту радостную новость. Через несколько минут он пришел в наш домик на стоянке. Впервые наш великолепный комендант выказал признаки внутреннего напряжения.
«Мы узнали от Международного Красного Креста, что Дуглас находится в госпитале в Сент-Омере. Он серьезно повредил один из протезов, когда прыгал с парашютом. Немцы обещают свободный пролет во Францию для легкого самолета с протезами. — Вудхолл сделал паузу и посмотрел в окно на маленький „Мажистер“. — Мы можем выкрасить „Мэгги“ в белый цвет и положить протезы на заднее сиденье. В этом случае я сам поведу самолет. Может быть, мне разрешат приземлиться в Сент-Омере. — Он улыбнулся. — Может быть, я даже увижу Дугласа».
Мы сразу предложили:
«Мы будем сопровождать вас, сэр. Если появятся „мессеры“, будет интересно».
«Ни в коем случае, — возмутился полковник. — Лететь должен только один самолет, иначе все сорвется. Я свяжусь со штабом группы».
Однако мы решили, что не можем принять спортивное и даже местами рыцарское предложение Люфтваффе. Наши разбомбленные города и отступление в Западной пустыне как-то не настраивали на рыцарский лад. В Тангмере мы почти сразу решили, что протезы будут сброшены во время обычного налета бомбардировщиков. Головной «Бленхейм» сбросит ящик на парашюте над Сент-Омером до того, как бомбардировщики атакуют цель. В то время решение командования показалось нам справедливым и правильным. К тому же оно полностью отвечало нашим настроениям. Мы обеспечивали непосредственное прикрытие «Бленхеймов». Плотная стена разрывов окружила бомбардировщики, когда была сброшена посылка. Новый командир крыла передал по радио на волне, которую могли слушать немцы:
«Мы сбросили запасные протезы для подполковника Бадера. Повторяю, мы сбросили запасные протезы для подполковника Бадера в 10 милях юго-западнее Сент-Омера».
А еще через 2 дня у нас был жестокий бой, когда мы снова прикрывали «Бленхеймы». Это был один из туманных осенних дней, когда вы еще можете видеть землю внизу, но видимость по горизонту ограничена. Еще больше ухудшал ситуацию плотный слой облаков на высоте 19000 футов. Поэтому 4 истребительным крыльям сопровождения пришлось втискиваться в узкий промежуток между облаками и бомбардировщиками.
Зато вражеские пилоты сразу использовали преимущества, которые им предоставили погодные условия. Действуя парами и четверками, они наносили удары по «Спитфайрам» на всем пути к цели в район Шока. Я видел, как за одним из «Спитфайров» появился хвост гликоля, и он пошел вниз, чтобы совершить аварийную посадку. Потом выяснилось, что это был Крау, который дрался вместе с Кеном и Тони Гейзом, но был подбит[6].
Вскоре после этого боя нас покинула 610-я эскадрилья, которая в последнем бою потеряла Краули-Миллинга и еще 3 летчиков. Летчики двух эскадрилий Вспомогательной авиации (610-й и нашей) добились полного взаимопонимания в воздухе, и теперь мы потеряли Кена Холдена, на которого всегда можно было положиться, как на каменную стену. После того, как они убыли, мы вдруг обнаружили, что 616-я эскадрилья все лето выполняла самые легкие задачи, выпадавшие авиакрылу Тангмера. Мы всегда летали под руководством командира крыла, сверху нас прикрывали 2 эскадрильи. Поэтому, завязывая бой с «Мессершмиттами», мы всегда знали, что 24 «Спитфайра» охраняют нас от внезапного удара сверху. Теперь, когда мы оказались самой опытной эскадрильей, на нас рухнули обязанности высотного прикрытия. Командир крыла вел совсем другую эскадрилью в миле ниже. Вскоре мы поняли, что легко лететь во главе строя за командиром под охраной двух эскадрилий. И гораздо сложнее патрулировать в высоте, имея на хвосте только солнце, и при этом вести внимательнейшее наблюдение.
Примерно месяц назад я получил среднюю нашивку старшего лейтенанта и некоторое время был заместителем командира звена у Кокки. Как-то в середине сентября, когда я вылезал из кабины, меня встретил командир эскадрильи.
«Поздравляю, Джонни. Ты получил вторую нашивку и принимаешь звено В».
На следующий день последовали новые поздравления, когда стало известно, что Нип и я награждены Крестом за летные заслуги, а Джефф Уэст получил Медаль за летные заслуги. С этого момента я всегда возглавлял собственную четверку «Спитфайров», а на земле отвечал за 9 или 10 пилотов вместе с полусотней человек наземного персонала. В отсутствии Бартона я получал возможность вести эскадрилью. Серебряно-малиновая ленточка на мундире тоже означала многое. Фактически она отличала ветеранов и командиров от новичков.
Вскоре после этого нас покинул Кокки. Он был страшно измотан в ходе боев, получив при этом два страшных психологических удара. Его сбили во время Битвы за Англию, а в начале 1941 года ему пришлось совершить аварийную посадку в Хокиндже на поврежденном «Спитфайре». Он был последним из довоенного состава эскадрильи, но был вынужден покинуть ее, хотя был искренне к ней привязан. Ему несомненно требовался отдых, хотя в то время слово «отдых» вызывало дурные ассоциации. Обычно он сводился к 6 месяцам в учебной эскадрилье, где вам приходилось летать очень много, пытаясь научить зеленых новичков основам своего искусства. Обстановка в учебных подразделениях резко отличалась от подлинного братства фронтовых эскадрилий. Ваш отдых превращался в серию попыток сбежать оттуда. Наконец ваши усилия приносили плоды, и вы возвращались в эскадрилью первой линии, гораздо более уставший, чем 6 месяцев назад, когда ее покидали.
Люфтваффе подходили к этой проблеме совсем по-иному. Сам Галланд рассказывает, что после напряженных боев эскадрильи по одной отводились в тыл, и пилоты получали отпуск, катаясь на лыжах в Альпах или загорая на средиземноморских курортах. После такого полноценного отдыха, который позволял на время вообще забыть о полетах, пилоты возвращались в свои эскадрильи бодрые, готовые к новым боям. Хмурой зимой 1944 — 45 года, когда мы сидели на земле в Голландии и Бельгии, наш дальновидный командир группы начал действовать по такой же схеме. Мы улетали во Французские Альпы, где 2 недели катались на лыжах под ярким горным солнцем. Но в 1941 году такой отдых был просто немыслим.
Поэтому однажды воскресным сентябрьским утром мы попрощались с Кокки Дандасом. Он был направлен в учебное подразделение на севере Англии, и улетал туда на крошечном двухместном «Мэгги». Вместе с ним отправлялся канадец Хэк Мюррей, который должен был вернуть «Мажистер» обратно. Несколько минут мы толпились вокруг самолета, желая Кокки удачи. Он был одет совсем неподобающим образом. Позади остались сотни вылетов во Францию на поиск и для сопровождения бомбардировщиков. Все это не улучшало состояния мундира. Одна из двух знаменитых «А» вообще пропала, а желтый шелковый шарф превращал Дандаса в какого-то спортсмена-забулдыгу. Помятая фуражка уже была заброшена в кабину «Мэгги».
Мы все вместе засунули его в переднюю, открытую кабину «Мажистера», которая никак не была рассчитана на таких высоких людей. Его голова в шлеме и очках торчала над лобовым стеклом. Я стоял на крыле, застегивая Кокки привязные ремни, и прокричал ему в ухо сквозь шум мотора:
«Всего наилучшего, Кокки. Держись молодцом и не позволяй учебным делам засосать себя. Жаль, что в этой лоханке нет кислорода. Ты выглядишь как настоящий астматик!»
Он кисло усмехнулся и твердо ответил:
«Не беспокойся, Джонни. Я вернусь в строй еще до Рождества. Я оттуда сбегу».
«Мэгги», качаясь, пополз по полю, и Кокки развернулся против ветра. Перед тем как самолет начал разбег, мы проводили Дандаса дружным громким криком. Через час канадец вернулся и не скрывал своей радости. Мы насели на него.
«Ну что, Хэк? Как там дела?»
«Хорошо. Мы приземлились около полудня и отправились в бар выпить». — Он сделал паузу, чтобы собраться с мыслями.
«Продолжай, Хэк», — потребовали мы.
«Ладно. Мы вошли в бар и заказали пару пива. Там проходила какая-то инспекция, и вся база была полна золотых галунов. Мне кажется, там был вице-маршал».
«И что произошло?» — не отставали мы.
«Да ничего, если вы понимаете, что я хочу сказать. Они просто посмотрели на нас. Никто не сказал ни слова. Но мне просто кусок не полез в горло, и я поспешил улететь оттуда».
После этого он подошел к креслу и тяжело рухнул в него.
Кокки установил рекорд по краткости отпуска. Слишком большие люди желали, чтобы он вернулся в строй, и всего через 4 недели он снова оказался вместе с Кеном в 610-й эскадрилье на посту командира звена. На Рождество Кокки получил прекрасный подарок — ему присвоили звание майора. Дандас был назначен командиром первой эскадрильи истребителей «Тайфун». Столь быстрое возвращение во фронтовую эскадрилью показало, что это вполне возможно, если только вы сами этого действительно желаете и прилагаете для этого усилия. Впрочем, наши пути разошлись. Кокки завершил войну в Италии, получив множество вполне заслуженных наград. Он был одним из самых молодых и способных полковников Королевских ВВС.
Полковник Виктор Бимиш, который играл в регби за «Арлекинов», служил в штабе 11-й авиагруппы и часто прилетал в Тангмер, чтобы обсудить ход боев и тактику действий. Он был идеальным типом штабного офицера, так как не только планировал операции, но и сам часто летал вместе с нами. Он был умным, опытным и общительным, всегда говорил на том же языке, что и обычные летчики-истребители. Бимиш имел привычку ходить в синем комбинезоне механика поверх мундира, без всяких знаков различия. Это однажды привело к забавному инциденту, когда он впервые прилетел к нам и пристроил свой «Спитфайр» возле домика на стоянке, на том самом месте, где обычно находился самолет командира эскадрильи.
Взбешенный оружейник посмотрел на комбинезон без всяких значков и принял Бимиша за одного из многочисленных сержантов. Когда тот выключил мотор, оружейник начал длинно и красиво выражаться. Бимиш ничего не ответил и выпрыгнул из кабины, расстегнул комбинезон и продемонстрировал 4 нашивки полковника, а также целый набор орденских ленточек. Оружейник чуть не проглотил язык.
Но Бимиш не обратил на него внимания. Он вызвал Билли Бартона и меня для небольшой беседы, в ходе который мы прогуливались вокруг аэродрома.
«Мы уводим вас с фронта, Билли. Вы хорошо потрудились, и на следующей неделе отправитесь в Киртон. Вас заменит 65-я эскадрилья».
«Но я думал, что мы повоюем еще немного, — запротестовал наш командир эскадрильи. — Вы же знаете, что мы самая опытная эскадрилья, остальные еще просто новички».
Бимиш ответил:
«Я знаю. Но погода ухудшается, и до весны вы будете в основном бездельничать. Гораздо лучше отвести вас прямо сейчас, чтобы вы отдохнули и хорошо подготовились к следующему сезону. И кроме того, у меня есть пара слов лично для вас, Билли».
Вскоре Бимиш отбыл, а я подошел к командиру, который стоял, понурившись и засунув руки в карманы.
«В чем дело, сэр?» — спросил я.
«Они достали меня, Джонни. Меня тоже забирают с фронта, завтра я передаю эскадрилью Колину Грею. Ты его знаешь. Он новозеландец, имеет 16 или 17 сбитых фрицев».
«А что будет с вами, сэр?»
«Меня переводят на канцелярскую работу в штаб 11-й группы. Это просто восхитительно», — огрызнулся он.
Я попытался утешить его.
«Вы действительно сделали все, что могли, сэр. Год назад вы приняли кучку деморализованных пилотов. Вы подготовили их. Закалили в боях. Это был чудесный год, и 616-я эскадрилья снова стала боевым подразделением».
Командир промолчал, а я продолжил:
«Я согласен с Виктором Бимишем. Гораздо лучше для нас отправиться в тыл прямо сейчас и вернуться весной. А вы, вероятно, получите свое собственное авиакрыло, проведя несколько месяцев в штабе группы».
«Может, ты и прав, Джонни. Не сообщишь обо всем парням? В следующий вторник майор Грей поведет вас в Киртон. Полагаю, ночью будет немного шумно?»
«Разумеется, сэр», — согласился я и побежал организовывать прощальную вечеринку.
Каждая эскадрилья Вспомогательной авиации имеет собственного почетного коммодора. Нашим был маркиз Тичфилд[7], который приехал из своего поместья в Ноттингемшире, чтобы встретить нас. После обеда разговор зашел об охоте. Тичфилд спросил, не интересует ли нас это? Разумеется, никто не возразил. В Уэлбеке всегда были хорошие фазаны, а кроме того, там можно было пострелять куропаток. Все сразу загорелись энтузиазмом. Я думаю, нас можно было принять за заядлых охотников, хотя на самом деле только на моей совести имелась случайно подстреленная птичка. А Уэлбек славился как одно из лучших охотничьих угодий в стране. Когда я изложил свои опасения Колину Грею, тот быстро ответил:
«Не беспокойся, я уверен, что все будет в порядке. А кроме того, с сегодняшнего дня ты назначаешься ответственным за охоту».
Через два дня последовал телефонный звонок из Уэлбека. Лорд Тичфилд будет рад пригласить в следующий вторник четверых летчиков. Следует захватить побольше патронов и какую-нибудь закуску. Охотиться будем с автомобилей, таскаться пешком не придется. У меня была ровно неделя, чтобы сформировать команду и преподать летчикам основы охотничьей этики.
Наш новый командир был прирожденным охотником и потому возглавил экспедицию в Уэлбек. Нип мог подстрелить фазана и не представлял опасности для окружающих с заряженным ружьем в руках. В качестве четвертого охотника я выбрал Джеффа Уэста, только что ставшего офицером. Ему было полезно познакомиться с сельской жизнью. Он никогда раньше не охотился, но умел сбивать «Мессершмитты». Принципы стрельбы по фазанам не слишком отличаются от принципов стрельбы по вражеским истребителям.
Большинство наших летчиков-истребителей летало достаточно хорошо. Они были неплохо подготовлены и умели держаться вместе в воздушном бою, но в решающем испытании средний пилот пасовал. Точно определить дистанцию и угол упреждения при стрельбе по вражескому самолету он не мог. Это было следствием того, что мы мало внимания уделяли стрелковой подготовке. Хотя, наверное, так можно говорить только о тех, кто прошел летные школы в годы войны. Но факт остается фактом. Средний пилот мог сбить «мессер», лишь находясь точно у него на хвосте на минимальной дистанции. При этом 2 пушек и 4 пулеметов хватало еле-еле. Если же требовалось дать упреждение хотя бы в пару градусов, средний пилот начинал безнадежно мазать. Лично я обнаружил, что мой опыт охоты принес мне огромную пользу. Если летчик-истребитель способен подстрелить беспорядочно кувыркающегося фазана или ныряющую куропатку, или сбивает голубя в темнеющем вечернем небе, у него не возникает проблем с «мессерами». Выдающиеся асы всегда прекрасные охотники.
Все признают, что самым метким стрелком среди нас был новозеландец Уэллс, прозванный «Ястребиным Глазом ». Перед войной он выиграл несколько чемпионатов Новой Зеландии в стрельбе по голубям и считался лучшим снайпером своей страны. Ястребиный Глаз полностью раскрылся во время Битвы за Англию. Используя врожденные и натренированные качества, он сбил множество вражеских самолетов издалека, совершенно не рискуя сам. И сегодня мало кто может сравниться с ним в охоте на куропаток.
Ястребиному Глазу уступал только канадец «Сумасброд» Берлинг. Он прославился на Мальте, где его меткость стала просто легендарной. За 2 недели он сбил не меньше 27 немецких и итальянских самолетов. Очень часто его рапорты ограничивались информацией о том, сколько снарядов попали в цель. Однажды Берлинг заявил о «вероятной» победе, указав, что всадил 5 снарядов в кабину вражеского самолета. Вскоре после этого пришло сообщение, что найден разбившийся итальянский самолет с 5 снарядными пробоинами в кабине. Берлинг тоже был снайпером от бога. Позднее, когда он летал в составе моего крыла, то часто одалживал у меня ружье и собаку.
Мы были уверены, что и Джефф справится, так как мы преподали ему несколько основных уроков. Когда мы тренировались в стрельбе по тарелочкам, он показал себя далеко не рядовым стрелком. Потом мы объяснили ему, как ведут себя птицы в полете, и растолковали основные правила безопасности. Я применил испытанный временем способ: поставил его между двумя вертикальными жердями, чтобы, поворачиваясь, он автоматически поднимал ружье вверх и не опускал его до тех пор, пока не начнет целиться в птицу.
Мы прибыли в Уэлбек. Стоял прекрасный зимний день, который обещал неплохую охоту. Нас распределили по номерам, и Джефф оказался между нашей группой и знаменитым игроком в гольф. Я стоял следующим. Затрубили охотничьи рога, и куропатки начали выскакивать из заиндевелых кустов, стремительно ныряя на лету. Несколько первых выводков полетели прямо на Джеффа и он начал стрельбу. Остальные пока молчали, так как Джефф видел только врага и вертел ружьем направо и налево на высоте плеча. Его лордство со свитой — егерем, псарем и камердинером — благоразумно постарался укрыться, точно так же, как и гольфист.
После первого раунда я сказал Джеффу несколько крепких словечек и предложил перевести его в тыл, чтобы он никому не угрожал. Но лорд Тичфилд, не моргнув глазом, сказал, что он уверен, мистер Уэст вскоре освоится, а потому лучше взять его с собой. Мое настроение еще больше ухудшилось, когда один из наших предприимчивых механиков, взятых в качестве запасного егеря, решил тоже поучаствовать в деле и, скуки ради, подстрелил дикую утку!
Мы продолжали охотиться в Уэлбеке до конца сезона. Для нас эти дни стали самыми счастливыми за время войны. Мы всегда стреляли дотемна. Загонщиками работали только пожилые люди, так как вся молодежь была призвана в армию. Как-то, холодным дождливым днем, мы закончили охоту, и кто-то из нас обратился к загонщикам, которые собрались вместе:
«А не будете вы против, если я приглашу вас поработать еще раз?»
Пожилой крестьянин ответил совершенно неожиданно:
«Ради 616-й мы готовы работать хоть до полночи, милорд».
Канадцы попали в серьезную переделку. Рой Марплс, который летел рядом с нашим неопытным командиром крыла, холодно сообщил, что видит выше дюжину «Мессершмиттов». Они пикировали, чтобы атаковать нас. Рой приказал отрываться. Нип и я возглавляли фланговые четверки «Спитфайров». Мы круто развернулись, чтобы встретить неприятеля. Однако Рой пришел в ужас, когда увидел, что командир крыла продолжает лететь прямо, совершенно не подозревая об опасности. Рой снова закричал, и когда рядом уже засвистели вражеские снаряды, все, кроме командира крыла, разлетелись в разные стороны.
Мы были озадачены незнакомыми силуэтами некоторых вражеских истребителей, которые имели почти прямоугольные консоли крыльев и более толстые фюзеляжи, чем «Мессершмитты», с которыми мы привыкли встречаться. Позднее Нип разглядел, что один из немецких самолетов, гнавшихся за ним, имеет мотор с радиальным расположением цилиндров. Другой пилот заявил, что видел смешанное вооружение в крыльях — пушки и пулеметы.
Но, кто бы то ни был, незнакомые истребители крепко нам задали. Они набирали высоту быстрее «мессера», держались более устойчиво в вертикальном пикировании, лучше разворачивались. Сандерсон, один из наших канадских сержантов, который входил в головную четверку, попался на зуб 3 или 4 немцам. Они гнались за ним через весь Ла-Манш, и он едва сумел посадить свой «Спитфайр» на брюхо возле Саутэнда. Мы никогда больше не видели командира крыла и позднее узнали, что он был сбит и погиб.
Через день или два после печальных событий Вудхолл сообщил по громкой связи эту радостную новость. Через несколько минут он пришел в наш домик на стоянке. Впервые наш великолепный комендант выказал признаки внутреннего напряжения.
«Мы узнали от Международного Красного Креста, что Дуглас находится в госпитале в Сент-Омере. Он серьезно повредил один из протезов, когда прыгал с парашютом. Немцы обещают свободный пролет во Францию для легкого самолета с протезами. — Вудхолл сделал паузу и посмотрел в окно на маленький „Мажистер“. — Мы можем выкрасить „Мэгги“ в белый цвет и положить протезы на заднее сиденье. В этом случае я сам поведу самолет. Может быть, мне разрешат приземлиться в Сент-Омере. — Он улыбнулся. — Может быть, я даже увижу Дугласа».
Мы сразу предложили:
«Мы будем сопровождать вас, сэр. Если появятся „мессеры“, будет интересно».
«Ни в коем случае, — возмутился полковник. — Лететь должен только один самолет, иначе все сорвется. Я свяжусь со штабом группы».
Однако мы решили, что не можем принять спортивное и даже местами рыцарское предложение Люфтваффе. Наши разбомбленные города и отступление в Западной пустыне как-то не настраивали на рыцарский лад. В Тангмере мы почти сразу решили, что протезы будут сброшены во время обычного налета бомбардировщиков. Головной «Бленхейм» сбросит ящик на парашюте над Сент-Омером до того, как бомбардировщики атакуют цель. В то время решение командования показалось нам справедливым и правильным. К тому же оно полностью отвечало нашим настроениям. Мы обеспечивали непосредственное прикрытие «Бленхеймов». Плотная стена разрывов окружила бомбардировщики, когда была сброшена посылка. Новый командир крыла передал по радио на волне, которую могли слушать немцы:
«Мы сбросили запасные протезы для подполковника Бадера. Повторяю, мы сбросили запасные протезы для подполковника Бадера в 10 милях юго-западнее Сент-Омера».
А еще через 2 дня у нас был жестокий бой, когда мы снова прикрывали «Бленхеймы». Это был один из туманных осенних дней, когда вы еще можете видеть землю внизу, но видимость по горизонту ограничена. Еще больше ухудшал ситуацию плотный слой облаков на высоте 19000 футов. Поэтому 4 истребительным крыльям сопровождения пришлось втискиваться в узкий промежуток между облаками и бомбардировщиками.
Зато вражеские пилоты сразу использовали преимущества, которые им предоставили погодные условия. Действуя парами и четверками, они наносили удары по «Спитфайрам» на всем пути к цели в район Шока. Я видел, как за одним из «Спитфайров» появился хвост гликоля, и он пошел вниз, чтобы совершить аварийную посадку. Потом выяснилось, что это был Крау, который дрался вместе с Кеном и Тони Гейзом, но был подбит[6].
Вскоре после этого боя нас покинула 610-я эскадрилья, которая в последнем бою потеряла Краули-Миллинга и еще 3 летчиков. Летчики двух эскадрилий Вспомогательной авиации (610-й и нашей) добились полного взаимопонимания в воздухе, и теперь мы потеряли Кена Холдена, на которого всегда можно было положиться, как на каменную стену. После того, как они убыли, мы вдруг обнаружили, что 616-я эскадрилья все лето выполняла самые легкие задачи, выпадавшие авиакрылу Тангмера. Мы всегда летали под руководством командира крыла, сверху нас прикрывали 2 эскадрильи. Поэтому, завязывая бой с «Мессершмиттами», мы всегда знали, что 24 «Спитфайра» охраняют нас от внезапного удара сверху. Теперь, когда мы оказались самой опытной эскадрильей, на нас рухнули обязанности высотного прикрытия. Командир крыла вел совсем другую эскадрилью в миле ниже. Вскоре мы поняли, что легко лететь во главе строя за командиром под охраной двух эскадрилий. И гораздо сложнее патрулировать в высоте, имея на хвосте только солнце, и при этом вести внимательнейшее наблюдение.
Примерно месяц назад я получил среднюю нашивку старшего лейтенанта и некоторое время был заместителем командира звена у Кокки. Как-то в середине сентября, когда я вылезал из кабины, меня встретил командир эскадрильи.
«Поздравляю, Джонни. Ты получил вторую нашивку и принимаешь звено В».
На следующий день последовали новые поздравления, когда стало известно, что Нип и я награждены Крестом за летные заслуги, а Джефф Уэст получил Медаль за летные заслуги. С этого момента я всегда возглавлял собственную четверку «Спитфайров», а на земле отвечал за 9 или 10 пилотов вместе с полусотней человек наземного персонала. В отсутствии Бартона я получал возможность вести эскадрилью. Серебряно-малиновая ленточка на мундире тоже означала многое. Фактически она отличала ветеранов и командиров от новичков.
Вскоре после этого нас покинул Кокки. Он был страшно измотан в ходе боев, получив при этом два страшных психологических удара. Его сбили во время Битвы за Англию, а в начале 1941 года ему пришлось совершить аварийную посадку в Хокиндже на поврежденном «Спитфайре». Он был последним из довоенного состава эскадрильи, но был вынужден покинуть ее, хотя был искренне к ней привязан. Ему несомненно требовался отдых, хотя в то время слово «отдых» вызывало дурные ассоциации. Обычно он сводился к 6 месяцам в учебной эскадрилье, где вам приходилось летать очень много, пытаясь научить зеленых новичков основам своего искусства. Обстановка в учебных подразделениях резко отличалась от подлинного братства фронтовых эскадрилий. Ваш отдых превращался в серию попыток сбежать оттуда. Наконец ваши усилия приносили плоды, и вы возвращались в эскадрилью первой линии, гораздо более уставший, чем 6 месяцев назад, когда ее покидали.
Люфтваффе подходили к этой проблеме совсем по-иному. Сам Галланд рассказывает, что после напряженных боев эскадрильи по одной отводились в тыл, и пилоты получали отпуск, катаясь на лыжах в Альпах или загорая на средиземноморских курортах. После такого полноценного отдыха, который позволял на время вообще забыть о полетах, пилоты возвращались в свои эскадрильи бодрые, готовые к новым боям. Хмурой зимой 1944 — 45 года, когда мы сидели на земле в Голландии и Бельгии, наш дальновидный командир группы начал действовать по такой же схеме. Мы улетали во Французские Альпы, где 2 недели катались на лыжах под ярким горным солнцем. Но в 1941 году такой отдых был просто немыслим.
Поэтому однажды воскресным сентябрьским утром мы попрощались с Кокки Дандасом. Он был направлен в учебное подразделение на севере Англии, и улетал туда на крошечном двухместном «Мэгги». Вместе с ним отправлялся канадец Хэк Мюррей, который должен был вернуть «Мажистер» обратно. Несколько минут мы толпились вокруг самолета, желая Кокки удачи. Он был одет совсем неподобающим образом. Позади остались сотни вылетов во Францию на поиск и для сопровождения бомбардировщиков. Все это не улучшало состояния мундира. Одна из двух знаменитых «А» вообще пропала, а желтый шелковый шарф превращал Дандаса в какого-то спортсмена-забулдыгу. Помятая фуражка уже была заброшена в кабину «Мэгги».
Мы все вместе засунули его в переднюю, открытую кабину «Мажистера», которая никак не была рассчитана на таких высоких людей. Его голова в шлеме и очках торчала над лобовым стеклом. Я стоял на крыле, застегивая Кокки привязные ремни, и прокричал ему в ухо сквозь шум мотора:
«Всего наилучшего, Кокки. Держись молодцом и не позволяй учебным делам засосать себя. Жаль, что в этой лоханке нет кислорода. Ты выглядишь как настоящий астматик!»
Он кисло усмехнулся и твердо ответил:
«Не беспокойся, Джонни. Я вернусь в строй еще до Рождества. Я оттуда сбегу».
«Мэгги», качаясь, пополз по полю, и Кокки развернулся против ветра. Перед тем как самолет начал разбег, мы проводили Дандаса дружным громким криком. Через час канадец вернулся и не скрывал своей радости. Мы насели на него.
«Ну что, Хэк? Как там дела?»
«Хорошо. Мы приземлились около полудня и отправились в бар выпить». — Он сделал паузу, чтобы собраться с мыслями.
«Продолжай, Хэк», — потребовали мы.
«Ладно. Мы вошли в бар и заказали пару пива. Там проходила какая-то инспекция, и вся база была полна золотых галунов. Мне кажется, там был вице-маршал».
«И что произошло?» — не отставали мы.
«Да ничего, если вы понимаете, что я хочу сказать. Они просто посмотрели на нас. Никто не сказал ни слова. Но мне просто кусок не полез в горло, и я поспешил улететь оттуда».
После этого он подошел к креслу и тяжело рухнул в него.
Кокки установил рекорд по краткости отпуска. Слишком большие люди желали, чтобы он вернулся в строй, и всего через 4 недели он снова оказался вместе с Кеном в 610-й эскадрилье на посту командира звена. На Рождество Кокки получил прекрасный подарок — ему присвоили звание майора. Дандас был назначен командиром первой эскадрильи истребителей «Тайфун». Столь быстрое возвращение во фронтовую эскадрилью показало, что это вполне возможно, если только вы сами этого действительно желаете и прилагаете для этого усилия. Впрочем, наши пути разошлись. Кокки завершил войну в Италии, получив множество вполне заслуженных наград. Он был одним из самых молодых и способных полковников Королевских ВВС.
Полковник Виктор Бимиш, который играл в регби за «Арлекинов», служил в штабе 11-й авиагруппы и часто прилетал в Тангмер, чтобы обсудить ход боев и тактику действий. Он был идеальным типом штабного офицера, так как не только планировал операции, но и сам часто летал вместе с нами. Он был умным, опытным и общительным, всегда говорил на том же языке, что и обычные летчики-истребители. Бимиш имел привычку ходить в синем комбинезоне механика поверх мундира, без всяких знаков различия. Это однажды привело к забавному инциденту, когда он впервые прилетел к нам и пристроил свой «Спитфайр» возле домика на стоянке, на том самом месте, где обычно находился самолет командира эскадрильи.
Взбешенный оружейник посмотрел на комбинезон без всяких значков и принял Бимиша за одного из многочисленных сержантов. Когда тот выключил мотор, оружейник начал длинно и красиво выражаться. Бимиш ничего не ответил и выпрыгнул из кабины, расстегнул комбинезон и продемонстрировал 4 нашивки полковника, а также целый набор орденских ленточек. Оружейник чуть не проглотил язык.
Но Бимиш не обратил на него внимания. Он вызвал Билли Бартона и меня для небольшой беседы, в ходе который мы прогуливались вокруг аэродрома.
«Мы уводим вас с фронта, Билли. Вы хорошо потрудились, и на следующей неделе отправитесь в Киртон. Вас заменит 65-я эскадрилья».
«Но я думал, что мы повоюем еще немного, — запротестовал наш командир эскадрильи. — Вы же знаете, что мы самая опытная эскадрилья, остальные еще просто новички».
Бимиш ответил:
«Я знаю. Но погода ухудшается, и до весны вы будете в основном бездельничать. Гораздо лучше отвести вас прямо сейчас, чтобы вы отдохнули и хорошо подготовились к следующему сезону. И кроме того, у меня есть пара слов лично для вас, Билли».
Вскоре Бимиш отбыл, а я подошел к командиру, который стоял, понурившись и засунув руки в карманы.
«В чем дело, сэр?» — спросил я.
«Они достали меня, Джонни. Меня тоже забирают с фронта, завтра я передаю эскадрилью Колину Грею. Ты его знаешь. Он новозеландец, имеет 16 или 17 сбитых фрицев».
«А что будет с вами, сэр?»
«Меня переводят на канцелярскую работу в штаб 11-й группы. Это просто восхитительно», — огрызнулся он.
Я попытался утешить его.
«Вы действительно сделали все, что могли, сэр. Год назад вы приняли кучку деморализованных пилотов. Вы подготовили их. Закалили в боях. Это был чудесный год, и 616-я эскадрилья снова стала боевым подразделением».
Командир промолчал, а я продолжил:
«Я согласен с Виктором Бимишем. Гораздо лучше для нас отправиться в тыл прямо сейчас и вернуться весной. А вы, вероятно, получите свое собственное авиакрыло, проведя несколько месяцев в штабе группы».
«Может, ты и прав, Джонни. Не сообщишь обо всем парням? В следующий вторник майор Грей поведет вас в Киртон. Полагаю, ночью будет немного шумно?»
«Разумеется, сэр», — согласился я и побежал организовывать прощальную вечеринку.
* * *
Постоянный состав базы Киртон-Линдсей приветствовал наше возвращение с неподдельной теплотой. Лето в Линкольншире прошло довольно спокойно, и они внимательно следили за нашими действиями, так как считали 616-ю собственной эскадрильей. Наши домики отдыха на стоянках были заново покрашены, комнаты застелены новыми половиками. Там было множество новых кресел, свежих журналов, интересных книг, радио, граммофон. Хотя наше пребывание в Киртоне было сопряжено с рутинным патрулированием над Северным морем, учебными полетами и стрельбами, можно сказать, что всю зиму мы провалялись в постели. Лишь изредка мы отправлялись на юг, чтобы помочь 11-й группе.Каждая эскадрилья Вспомогательной авиации имеет собственного почетного коммодора. Нашим был маркиз Тичфилд[7], который приехал из своего поместья в Ноттингемшире, чтобы встретить нас. После обеда разговор зашел об охоте. Тичфилд спросил, не интересует ли нас это? Разумеется, никто не возразил. В Уэлбеке всегда были хорошие фазаны, а кроме того, там можно было пострелять куропаток. Все сразу загорелись энтузиазмом. Я думаю, нас можно было принять за заядлых охотников, хотя на самом деле только на моей совести имелась случайно подстреленная птичка. А Уэлбек славился как одно из лучших охотничьих угодий в стране. Когда я изложил свои опасения Колину Грею, тот быстро ответил:
«Не беспокойся, я уверен, что все будет в порядке. А кроме того, с сегодняшнего дня ты назначаешься ответственным за охоту».
Через два дня последовал телефонный звонок из Уэлбека. Лорд Тичфилд будет рад пригласить в следующий вторник четверых летчиков. Следует захватить побольше патронов и какую-нибудь закуску. Охотиться будем с автомобилей, таскаться пешком не придется. У меня была ровно неделя, чтобы сформировать команду и преподать летчикам основы охотничьей этики.
Наш новый командир был прирожденным охотником и потому возглавил экспедицию в Уэлбек. Нип мог подстрелить фазана и не представлял опасности для окружающих с заряженным ружьем в руках. В качестве четвертого охотника я выбрал Джеффа Уэста, только что ставшего офицером. Ему было полезно познакомиться с сельской жизнью. Он никогда раньше не охотился, но умел сбивать «Мессершмитты». Принципы стрельбы по фазанам не слишком отличаются от принципов стрельбы по вражеским истребителям.
Большинство наших летчиков-истребителей летало достаточно хорошо. Они были неплохо подготовлены и умели держаться вместе в воздушном бою, но в решающем испытании средний пилот пасовал. Точно определить дистанцию и угол упреждения при стрельбе по вражескому самолету он не мог. Это было следствием того, что мы мало внимания уделяли стрелковой подготовке. Хотя, наверное, так можно говорить только о тех, кто прошел летные школы в годы войны. Но факт остается фактом. Средний пилот мог сбить «мессер», лишь находясь точно у него на хвосте на минимальной дистанции. При этом 2 пушек и 4 пулеметов хватало еле-еле. Если же требовалось дать упреждение хотя бы в пару градусов, средний пилот начинал безнадежно мазать. Лично я обнаружил, что мой опыт охоты принес мне огромную пользу. Если летчик-истребитель способен подстрелить беспорядочно кувыркающегося фазана или ныряющую куропатку, или сбивает голубя в темнеющем вечернем небе, у него не возникает проблем с «мессерами». Выдающиеся асы всегда прекрасные охотники.
Все признают, что самым метким стрелком среди нас был новозеландец Уэллс, прозванный «Ястребиным Глазом ». Перед войной он выиграл несколько чемпионатов Новой Зеландии в стрельбе по голубям и считался лучшим снайпером своей страны. Ястребиный Глаз полностью раскрылся во время Битвы за Англию. Используя врожденные и натренированные качества, он сбил множество вражеских самолетов издалека, совершенно не рискуя сам. И сегодня мало кто может сравниться с ним в охоте на куропаток.
Ястребиному Глазу уступал только канадец «Сумасброд» Берлинг. Он прославился на Мальте, где его меткость стала просто легендарной. За 2 недели он сбил не меньше 27 немецких и итальянских самолетов. Очень часто его рапорты ограничивались информацией о том, сколько снарядов попали в цель. Однажды Берлинг заявил о «вероятной» победе, указав, что всадил 5 снарядов в кабину вражеского самолета. Вскоре после этого пришло сообщение, что найден разбившийся итальянский самолет с 5 снарядными пробоинами в кабине. Берлинг тоже был снайпером от бога. Позднее, когда он летал в составе моего крыла, то часто одалживал у меня ружье и собаку.
Мы были уверены, что и Джефф справится, так как мы преподали ему несколько основных уроков. Когда мы тренировались в стрельбе по тарелочкам, он показал себя далеко не рядовым стрелком. Потом мы объяснили ему, как ведут себя птицы в полете, и растолковали основные правила безопасности. Я применил испытанный временем способ: поставил его между двумя вертикальными жердями, чтобы, поворачиваясь, он автоматически поднимал ружье вверх и не опускал его до тех пор, пока не начнет целиться в птицу.
Мы прибыли в Уэлбек. Стоял прекрасный зимний день, который обещал неплохую охоту. Нас распределили по номерам, и Джефф оказался между нашей группой и знаменитым игроком в гольф. Я стоял следующим. Затрубили охотничьи рога, и куропатки начали выскакивать из заиндевелых кустов, стремительно ныряя на лету. Несколько первых выводков полетели прямо на Джеффа и он начал стрельбу. Остальные пока молчали, так как Джефф видел только врага и вертел ружьем направо и налево на высоте плеча. Его лордство со свитой — егерем, псарем и камердинером — благоразумно постарался укрыться, точно так же, как и гольфист.
После первого раунда я сказал Джеффу несколько крепких словечек и предложил перевести его в тыл, чтобы он никому не угрожал. Но лорд Тичфилд, не моргнув глазом, сказал, что он уверен, мистер Уэст вскоре освоится, а потому лучше взять его с собой. Мое настроение еще больше ухудшилось, когда один из наших предприимчивых механиков, взятых в качестве запасного егеря, решил тоже поучаствовать в деле и, скуки ради, подстрелил дикую утку!
Мы продолжали охотиться в Уэлбеке до конца сезона. Для нас эти дни стали самыми счастливыми за время войны. Мы всегда стреляли дотемна. Загонщиками работали только пожилые люди, так как вся молодежь была призвана в армию. Как-то, холодным дождливым днем, мы закончили охоту, и кто-то из нас обратился к загонщикам, которые собрались вместе:
«А не будете вы против, если я приглашу вас поработать еще раз?»
Пожилой крестьянин ответил совершенно неожиданно:
«Ради 616-й мы готовы работать хоть до полночи, милорд».
* * *
12-я группа всегда держала в готовности крыло «Спитфайров», чтобы в случае необходимости немедленно отправить его на юг. В начале ноября мы заправились в Уэст-Маллинге и вместе с 2 канадскими эскадрильями отправились патрулировать над Дюнкерком. Мы должны были прикрыть отход «пчелиного роя» из района Лилля.Канадцы попали в серьезную переделку. Рой Марплс, который летел рядом с нашим неопытным командиром крыла, холодно сообщил, что видит выше дюжину «Мессершмиттов». Они пикировали, чтобы атаковать нас. Рой приказал отрываться. Нип и я возглавляли фланговые четверки «Спитфайров». Мы круто развернулись, чтобы встретить неприятеля. Однако Рой пришел в ужас, когда увидел, что командир крыла продолжает лететь прямо, совершенно не подозревая об опасности. Рой снова закричал, и когда рядом уже засвистели вражеские снаряды, все, кроме командира крыла, разлетелись в разные стороны.
Мы были озадачены незнакомыми силуэтами некоторых вражеских истребителей, которые имели почти прямоугольные консоли крыльев и более толстые фюзеляжи, чем «Мессершмитты», с которыми мы привыкли встречаться. Позднее Нип разглядел, что один из немецких самолетов, гнавшихся за ним, имеет мотор с радиальным расположением цилиндров. Другой пилот заявил, что видел смешанное вооружение в крыльях — пушки и пулеметы.
Но, кто бы то ни был, незнакомые истребители крепко нам задали. Они набирали высоту быстрее «мессера», держались более устойчиво в вертикальном пикировании, лучше разворачивались. Сандерсон, один из наших канадских сержантов, который входил в головную четверку, попался на зуб 3 или 4 немцам. Они гнались за ним через весь Ла-Манш, и он едва сумел посадить свой «Спитфайр» на брюхо возле Саутэнда. Мы никогда больше не видели командира крыла и позднее узнали, что он был сбит и погиб.