В одиннадцать часов ребята снова появились у дверей.
- Знаете, г-жа Мак-Брайд, мы не сможем закончить с одуванчиками до полудня.
Может быть, вы дадите нам что-нибудь поесть. Мы отдадим вам обе монеты.
- За угощение я не беру никакой платы. Но если вы зайдёте и намелете мне кукурузы, то я сделаю вам маисовые оладьи. Я ведь не делаю ничего про запас.
Молоть кукурузу на кофейной мельнице не так-то просто. Но ребята проделали это с упорством, и вскоре бабушка сказала, что в бункере достаточно крупы.
- Мы намелем ещё, чтобы вы могли испечь оладьи и завтра.
- Нет, завтра будет день и будет пища. Идите поваляйтесь в гамаке под дубом. Я не люблю, когда рядом толкутся мужчины во время готовки.
Жареная свинина и маисовые лепёшки с горячей подливкой. Пирог. Компот из абрикосов. Кофе с жирными сливками и вдоволь сахару. Ребята ели неистово, как для поддержания плоти, так и для роста. Но рано или поздно даже самый эластичный желудок завопит: "Хватит! Достаточно!"
- Дома мне не дают кофе, - сказал один из пареньков таким низким голосом, что даже сам того не ожидал.
- Когда у подростка появляется мужской голос, он уже имеет право на кофе, - сказала бабушка. Парнишка сразу же почувствовал себя выше ростом.
- Послушайте, г-жа Мак Брайд, - сказал другой. - Вода в реке сейчас поднялась, и зубатка заходит даже в приток Миннекота. Большая. Если мы поймаем, вы нам её приготовите?
- Да тебе приготовит мама.
- Нет. Она не умеет готовить зубатку. Она у нас с востока и считает, что кроме трески съедобной рыбы не бывает. Отец говорит, что она не любит зубатку потому, что не умеет её готовить. Так вот, - говорит он, - если бы она попробовала зубатку, приготовленную г-жой Мак-Брайд, то сказала бы, что это лучшая рыба на свете.
- Ну ладно, ловите вашу рыбу. Я приготовлю её, если твоя мать с отцом придут её есть.
- Мать не придёт.
Но она всё-таки пришла.
Бабушка была счастлива. Жизнь снова вернулась к ней. Дети и кулинария в этом была вся её жизнь с тех самых пор, как ей пришлось стать мамой своим младшим сестрам после смерти их матери.
Д-р Блэйк, приходской священник, как-то зашёл к ней.
- Г-жа Мак-Брайд, двадцать второго у нас будет церковный праздник. Дамский комитет попросил меня уговорить вас возглавить подготовку обеда.
- Я бы рада помочь, - сказала бабушка. - Но ведь кухарки не командуют. Надо, чтобы командовал кто-то другой.
- Священник заулыбался. - Благодарю вас, г-жа Мак-Брайд.
Ваше согласие очень обрадует дамский комитет. Несмотря на все отговорки бабушке пришлось возглавить все приготовления. Дамы из комитета ей очень помогли, но она их безжалостно эксплуатировала. Она откапывала доселе неизвестные рецепты из традиционного запаса Мак-Брайдов и из своего собственного воображения. Каждой помощнице она говорила конкретно, что надо делать, а когда дело было сложным, следовала такому правилу: "Расскажи, покажи, а затем сделай сама".
На праздник пришли все, и верующие и язычники. Все троесыновей вместе с жёнами приехали тоже. Невестки сначала нехотели было ехать. Никто из них так и не побывал у бабушки вновом доме, и от этого они чувствовали себя неловко. Они хотели остаться дома и присматривать за детишками.
- Вам надо ехать, - сказал Том. - Ведь это по сути дела мамин праздник. Как это будет выглядеть, если там не будет её детей? А наших детей можно будет оставить у Хайтцманов. У них четыре больших дочки, и они будут рады присмотреть и за нашими.
Том сильно изменился со времени отъезда матери. Он стал главой хозяйства, и не только своего, но всех трёх. Как сказал Эд: "Когда Том становится на дыбы, все уступают". Невестки вели себя очень робко в толпе гостей, расхваливавших бабушку. Но когда бабушка увидела их, она пробралась к ним сквозь толпу и так тепло поздоровалась с ними, что они стали оттаивать.
Угощение было на славу. Каким волшебством сумела бабушка превратить обычный салат из цыплёнка в такое царское блюдо? Как сумела она собрать такое разнообразие лакомых кусочков, которое местный редактор назвал "выкусками"?
Бутерброды так и просились в рот, пироги и пирожные были невероятны. В основе напитков, несомненно, был лимонад, но что это за такие обворожительные ароматы?
Когда трапеза подходила к концу, поднялся священник.
- Г-жа Мак-Брайд, обед, который вы нам приготовили, - это не пища, это поэзия. - Затем встал судья Брюер. - Друзья, из всех современных наций лучше всего понимают искусство французы. Они относят кулинарию к семи изящным искусствам.
Г-жа Мак-Брайд, вы убедили меня, что французы правы. Кулинария - это действительно изящное искусство, даже самое изящное из них.
Бабушка зарумянилась. Румянец при седине бывает прекрасен, как утренний луч солнца из-под облака. Гости стали расходиться. Три жены Мак-Брайд подошли к бабушке попрощаться. Она тепло пожала им руки. Вдруг Мэри-Джейн обняла бабушку.
- Мама, мы, невестки, всё-таки сделали вам лучше, когда выжили вас.
- Да. Всё-таки так, как я жила, было неестественно. Старой женщине нужен свой собственный дом. А теперь я вот что вам скажу по секрету можете сказать об этом и мальчикам. Я думала потерпеть до Рождества, но некоторые вещи лучше всё-таки брать горячими, чем холодными. Я оформила фермы на мальчиков. Продала их за один доллар наличными. Стив представлял интересы мальчиков и дал мне три доллара, чтобы всё было по закону. Но я отдала ему деньги обратно. Ну что ты, доченька моя дорогая, Мэри-Джейн, тут не о чем плакать. Всё ведь у нас хорошо.
Всё хорошо - но надолго ли? Надолго, и очень. Бабушка была из рода Мак-Брайдов по материнской линии, а женщины в их роду либо умирали рано, как мать бабушки, либо жили очень долго. Они довольно быстро старились, но потом уже больше не становились старше.
ЧЕРЕП АДЕЛЬБРАНДА
Недалеко от датской деревни, где жила семья моей матери, был замок, известный у крестьян и селян как Башня Адельбранда, хотя он вовсе не был похож на средневековую крепость под таким же названием. В разные времена владельцы замка пытались установить ему более подходящее и менее грозное название, но всё было бесполезно.
Сам замок был очарователен. Он был построен во времена Кристиана IV Строителя в спокойном элегантном французском стиле семнадцатого века, популяризировавшимся этим королём. Он стоял на земле, на которой раньше был мрачный феодальный замок, построенный Адельбрандом в средние века. У него были необычайно толстые каменные стены с бойницами для лучников. Высокая каменная стена с парапетом высотой по грудь окружала замок, внутри которого было достаточно места для конюшен и помещений для слуг. Вокруг стены был ров, широкий и глубокий, с дубовым подъёмным мостом. До появления артиллерии замок был непроницаем.
Подкрепляя инженерные сооружения замка, там водились темные невидимые силы дохристианского мира, таившиеся в пруду в пределах крепостных стен. Пруд представлял собой почти круглый бассейн тридцати футов в диаметре, яму, вырытую ледниками как будто гигантским буром. Все считали, что пруд бездонный, но в действительности он был чуть больше двухсот футов глубиной. Независимо от погоды, сухой или сырой, вода стояла в нём в десяти футах от края.
По всей ледниковой Европе такие каровые озёра в первобытных религиях играли почти такую же важную роль, как и скалы, выветренные в форме купола, как утёс Кашел в Типперери. Но купола были священны во имя солнца и Сил Света. Каровые озёра были священны во имя ночи и Тёмных сил. Господин семнадцатого века мог разрушить необитаемый замок, но он не смел коснуться такого озера.
Адельбранд, строитель башни, был исключительно типичной фигурой того времени.
Время было не очень удалено от времён короля Горма Старого, которого римский легат не сумел обратить в христианство. Новая религиозная догма, особенно понятие о небесах, нравилась старому язычнику. Но он спросил: "А где же мои великие предки?" Легату пришлось ответить: "В аду". Тогда Горм заявил: "Я пойду по стопам моих великих предков".
На том переговоры и закончились. Но позднее, другой король, не так уж чтивший предков, посчитал, что раз уж большая часть Европы перешла в христианство, для Дании было бы аполитично оставаться языческой. И он издал декрет, повелевающий всем датчанам перейти в христианство. А датчанам не очень-то хотелось, чтобы Тор, Один и Фрейя воевали за них с Отцом, Сыном и Святым Духом. Они приняли новую религию в типично в датском духе: "А может и обойдётся".
Итак, датчане стали христианами, но христианству ещё предстояло проделать долгий путь, чтобы дойти до сердца датчанина. Дольше всего этот путь к сердцу был у благородных людей, которые при слабой королевской власти действовали как, как хотели, и нередко их удовольствия были жестокими. Среди всех остальных наиболее жестоким сердцем отличался Адельбранд.
Он был пиратом, которого боялись и ненавидели, у него был быстрый корабль, на котором он мог перехватывать купеческие корабли на Северном море и в проливе Ла-Манш. Ему даже удалось ограбить кого-то в виду города Дублин; а что касается своих вод, Балтики, то капитаны не осмеливались даже выходить из порта, если твердо знали, что Адельбранд находится в Северном море.
У Адельбранда был неизменный обычай. После того, как он забирал на захваченном корабле всё ценное, он связывал капитана и команду и поджигал корабль. Мертвые ничего не рассказывают.
Он грабил также и на дорогах, но лишь ради развлечения. Разъезжая со своими головорезами по стране, он встречал группы купцов, направлявшихся на главный рынок. У них обычно бывало немного серебра, да товары, не представлявшие для него большой ценности. Но ему было интересно разоружить охра ну, забрать у них товары, которые затем выбрасывались. Он раздевал их наголо и отпускал восвояси, украсив напоследок тремя рубцами кнута.
Больше всего его ненавидели за склонность к насилию. Но изнасиловать крестьянскую девушку или жену селянина, - на это ему даже не хотелось тратить силы. Они не смели противиться грозному Адельбранду. Монашка же вот это было удовольствие!
Адельбранда отлучили от церкви, но что для него это значило? Епископ обрёк его на муки ада, но он не верил в ад.
В скромной усадьбе неподалёку от деревни жила Лонтилия, дочь одного мелкого дворянина. Лицо и фигура у неё были неописуемой красоты, но подлинную славу она заслужила широким водопадом золотых волос, которые касались земли, когда она шла к мессе, единственному её выходу из дома.
Адельбранд, как-то проезжая мимо, заметил барышню Лонтилию. Вот это желанная добыча! Но второй взгляд на неё обескуражил его. Подобной красоты не было ни на суше, ни на море. Адельбранд медленно проехал дальше и затем скрылся в одном из темных залов в своём замке. Лонтилия! Она должна стать его невестой. Отец её не сможет отказать величественному и грозному Адельбранду.
Он послал за судейским писарем, чтобы написать письмо. Аристократы в ту пору брезговали такой ручной работой, как составление писем и изложение слов на пергаменте. Адельбранд продиктовал ужасное письмо отцу Лонтилии, который, дрожа от страха, изложил дочери его содержание.
- Отец, никогда не говори мне больше об этом злодее. Если ты это сделаешь, я уйду в монастырь и попрошусь в послушницы.
Отец не решился лично сообщить об отказе Лонтилии. Он написал письмо, в котором объяснил, что его дочь бесповоротно решила уйти в монахини. И добавил, что вокруг много девушек, гораздо более знатных, которые с гордостью примут руку знаменитого Адельбранда.
Первым порывом Адельбранда было отправиться к старику и забить того до смерти, спалить ему дом. Но в таком случае он несомненно потеряет Лонтилию.
Она пренебрегла им. Он был отлучён от церкви, она же набожна. Если уж церковь в состоянии отлучать, значит она может также отпускать грехи. Она сможет смыть ему грехи, хотя их было много, и они были ужасные.
Грозный дух, который он всегда держал на поводу, вырвался на волю и стал мучить его - совесть. Последний потопленный им корабль с моряками, молившими о пощаде, женщина, которую он убил, потому что она слишком сильно визжала - перечень был долог и ужасен. Он исправит, что сможет, совершит покаяние. Он преклонится перед епископом и принесёт золото. Церковь ведь нуждалась в золоте и редко интересовалась, откуда оно.
Епископ затрясся, когда викарий сообщил ему, что лорд Адельбранд просит аудиенции. Но это уже был не тот дикий Адельбранд, которого знавал епископ. Этот Адельбранд пришёл с поникшей головой, слёзы обильно текли у него по щекам. Он принёс тяжёлый кожаный мешок.
Его угнетали грехи, сказал он слабым голосом. Он готов признаться в них, и что возможно, исправить, он готов понести такое наказание, какое наложит церковь.
Он принёс золото. Поднял кожаный мешок и предложил епископу попробовать его на вес, но епископ так и не притронулся к нему.
- У меня есть ещё золото, - умоляющим тоном сказал Адельбранд. Достаточно, чтобы построить храм в честь церкви и вашу честь.
Выражение лица у епископа смягчилось. Он знал, что золото получено пиратством и разбоем на большой дороге. Но неправедно добытое золото лучше использовать во славу Господа, чем оставить в руках злодея для свершения нового зла.
А в качестве искупления Адельбранд обещал отправиться в крестовый поход, который в то время организовывали в Италии и Франции. Он будет сражаться за гроб Господень, сражаться насмерть во имя вечной жизни.
- Только отмените отлучение от церкви.
- Это не в моей власти, - ответил епископ. - Только Рим может сделать это. Я могу отправиться в Рим и представить дело его Святейшеству папе. Думаю, что моя мольба не останется всуе.
- Вы поедете в Рим ради меня! Да благословит вас Господь!
Возьмите столько золота, сколько надо на поездку. Я принесу ещё. Но, господин епископ... - Он упал на колени. - Лонтилия должна стать моей женой. Она набожна, она любит Вас, и Ваше слово для неё закон. Скажите ей, что я изменился, что я каюсь в своих прежних грехах и грешить больше не буду, а буду вести жизнь скромного богопослушного человека. Скажите ей, что выйдя за меня замуж, она окажет большую услугу церкви и общине, которую я терроризировал в дни своего злодейства. Скажите, что отлучение от церкви уже снимается, уже снято, и ожидается лишь утверждение в Риме при Вашем посредничестве. Она должна стать мне женой, иначе я умру.
Устроение браков вовсе не входило в функции епископа. И всё же, вот душа, которую можно спасти, а спасение души злодея вызовет гораздо больше ликования на небесах, чем спасение души, которая и так почти чиста. А ещё храм. В своём воображенииепископужевиделновый готический храм, сверкающий в лучах утреннего солнца, с двойными башнями, как в Шартре, который епископ считал верхом совершенства во всей архитектуре.
- Сын мой, я поговорю с Лонтилией. Она очень решительная особа, и разговор будет трудный. Однако, при воле господней нет ничего невозможного.
Но Лонтилия была непреклонна.
- Да я скорее буду лежать на дне карового озера Адельбранда, чем в его объятиях.
Епископ перекрестился. - Дочь моя, Господь запрещает нам лишать себя жизни.
- Господь скорее простит мне на дне озера, чем в постели Адельбранда.
Епископу пришлось сообщить о неудаче Адельбранду. При этом он говорил много слов в утешение и хвалил других женщин, которых можно было завоевать. Лицо у Адельбранда было бледным и мрачным. не проронив ни слова он резко вышел из комнаты, пошёл в конюшню и оседлал коня. Галопом проскакал по подъёмному мосту, нещадно нахлёстывая коня. Всю ночь онбесцельно проездил по городам и весям.
Возвращаясь поутру, то ли по воле судьбы, то ли по неосознанному влечению он проехал мимо дома Лонтилии. Впереди по тропке она медленно шла к мессе, золотые волосы её почти касались земли. Адельбранд поскакал за ней, схватил её за волосы и поволок за собой, пока она не скончалась.
Адельбранд вернулся к себе в замок в бешенстве, но действия его были логичны. Он составит завещание. Послал слугу за писарем судьи и сразу же продиктовал завещание.
В первой части его он завещал свой титул и поместье ближайшему родственнику, двоюродному племяннику. Всё его достояние завещалось этому наследнику, за исключением значительной суммы золотом священнику, который пытался помочь ему.
Но всё завещание ставилось в зависимость от условия, которое церковь считала неблагочестивым и языческим. Это касалось того, как обойтись с его телом.
Адельбранд требовал, чтобы ему отрубили голову, выварили её, а череп бросили в пруд. Это сопровождалось страшным проклятьем тому, кто потревожит череп в месте успокоения его на дне пруда.
Закончив диктовать завещание, Адельбранд отпустил писаря, сказав, что тот потребуется снова через час. Затем он заколол себя в сердце.
Церковь вскоре перестала противиться тому, чтобы исполнить завещание. Судьи всё-таки рассудили, что завещание есть завещание, и что несоблюдение хоть одного слова в нём лишает силы всё. В конце концов, там было очень важное положение в пользу церкви.
***
В начале 50-х годов 18-го века Башня Адельбранда, как крестьяне всё ещё называли элегантный французский дворец времён Кристиана IV, достался барону Бертилу Хедемарку, который переименовал его в "Хедемарк Плезанс". Дворяне и священники приняли новое название, слугам барона пришлось смириться в этим, но простой народ придерживался старого названия.
Барон Хедемарк обожал Францию и всё французское. Летом он скромно жил в Дании, а зимой прожигал жизнь в Париже. Он очень старался подружиться с литераторами, как с мужчинами, так и женщинами, в особенности с ф и л о с о ф а м и, среди которых Дидро, редактор Энциклопедии, маячил для него, как величайший человек века.
Довольно простому и посредственному датчанину было бы трудно добиться близкой дружбы с заносчивым французом. Но Дидро любил изысканную пищу и её изобилие. Его собственного кошелька ему едва хватало на хлеб с сыром, лишь на то, чтобы не голодать. У барона же был роскошный обед и ужин в любое время. Датчанин, может быть, и тяготил его, но во время пышного пира бывают вещи и похуже, чем скука.
Надеясь позабавить Дидро, барон Хедемарк рассказал историю Адельбранда и черепа в пруду. Дидро же это не позабавило. Он был взбешён. Он воевал с предрассудками в любом виде и как раз в это время вёл жёсткий спор с духовенством по поводу исцеления открытых ран и язв святым касанием.
- Вы должны нанять сапёров, обшарить дно и достать череп. Положите его себе на каминную полку, и пусть он будет там до тех пор, пока последний идиот во всём идиотском крестьянском населении не увидит, что здесь ничего нет, кроме костей мертвеца.
- Но ведь прошли сотни лет. Череп, может быть, уже разложился.
- В холодной воде на глубине двухсот футов ничего не разлагается. Достаньте его.
Вы уничтожите предрассудок. А долг каждого разумного человека всеми силами бороться с предрассудками.
Для барона это был приказ, который надо выполнять. По возвращении в Данию он нанял в Копенгагене сапёров, чтобы обшарить пруд. Его же собственные слуги сбежали из дворца, как только появились сапёры.
Вскоре они достали череп. Адельбранда? Ведь могли быть и другие. Они ещё раз систематически обшарили пруд, но не нашли ничего, кроме узкого плоского камня, на который была намотана прядь удивительно длинных волос. Оба предмета были обесцвечены илом, но после того, как их отмыли, в волосах показались тусклые отблески золота.
Поздним утром следующего дня управляющий и двое слуг осмелились вернуться во дворец. Они обнаружили барона Хедемарка в своём кабинете сходящим с ума. Он увещевал, умолял череп, стоявший перед ним на каминной полке. Стеная и визжа, он угрожал ему кинжалом. Слуги попятились и подались в город, где обратились в полицию. С ними вернулись четыре здоровяка, которые после некоторой борьбы связали барона и увезли в больницу. Рассудок так и не вернулся к нему, но к счастью, после этого он прожил недолго.
Во владение домом вступил его сын и приказал управляющему бросить череп и обёрнутый волосами камень обратно в пруд. Но управляющий так и не тронул их, так же поступили и остальные слуги. Новому хозяину пришлось с глубоким отвращением сделать это самому.
Там-то череп Адельбранда и волосы покоились в течение века. Где-то в середине девятнадцатого века дворец, всё ещё известный в низшем сословии как Башня Адельбранда, поступил во владение барона Карла Хедемарка. Барон Карл обожал Англию. Он часто ездил туда, иногда задерживаясь там по полгода. Его глубоко интересовала наука, бурно расцветшая тогда при Дарвине, с которым он был знаком, но никак не мог сблизиться. Но зато было много дарвинцев, которые были гораздо менее радикальны, чем сам учёный. Для них Дарвин значительно сократил расстояние между человеком и близкими к нему млекопитающими. Как считалось, человек обладает исключительным даром разума. Но разве осёл не мыслит, когда прячется в густой роще, чтобы его не поймали и не заставили работать? Разве не мыслит лиса, применяя сотню хитроумных путей, чтобы сохранить в тайне свою нору? Верно, человек, единственное из млекопитающих, которое мыслит словами. Но разве человек частенько сначала не мыслит, а слова находит позже?
Дарвин обошёл богословские аспекты своей доктрины. Но только не его ученики.
Самые смелые из них считали, что как всадника, так и лошадь в конце концов ждёт смерть. Вечная душа человека? Плод воображения невежественного, страшащегося смерти человека, переработанный духовенством в философию.
Барона Хедемарка раздирали противоречия. Набожным он вовсе не был. Ешё в молодости он отошёл от доктрин, проповедывавшихся пасторами, в частности от учения о потустороннем мире. Изобретение богословов, считал он, предназначено, чтобы подхлестнуть невежество и направить его в религиозную струю. Это был явный абсурд. Чтобы благоволящий бог установил орудие пытки безмерно более жестокое, чем может представить себе самый злобный дикарь? И концепция небес пошатнулась с отменой ада.
Мертвые есть мёртвые, так теперь считал барон. Другие пусть утешаются мыслью о загробной жизни. Барон даже пытаться не будет просвещать их. Что ему было до того, что они населяли мрак демонами, волшебниками и привидениями. Ну и что же, что люди верят в миф о проклятии Адельбранда? Он, тем не менее, хорошо с ними ладил, и они ему верно служили.
Он был заядлым садовником. Однажды, вернувшись из Англии поздней осенью, он обнаружил, что все его сады зачахли от засухи. В Дании дожди идут умеренно и, как правило, равномерно распределяются по временам года. Но в этот год неделя проходила за неделей, а дождя всё не было. Деревья ещё держались, но зерновые на полях пожухли, и трава на пастбищах выгорела. В колодцах замка было достаточно воды, чтобы сохранить отборные кустарники и цветники. Но на многие акры садов воды не хватало.
Но разве мало воды в этом каровом озере? Оно, несомненно, подпитывалось подземными источниками, так как уровень его не опускался даже в засуху. Насос, полдюжины насосов, поднимут достаточно воды, чтобы спасти сады.
Садовник был поражён, когда барон предложил ему поливать сады из озера.- Эта вода отравит все ваши цветы и кустарники. Если поливать огород, то овощами отравятся все, кто будет ими питаться. Нет, я к этому не прикоснусь.
Барон рассвирепел и тут же уволил садовника. Поехал в соседнюю усадьбу, где, как ему было известно, у садовника был толковый помощник, услугами которого можно было временно воспользоваться, как он полагал. Но когда он рассказал суть дела этому садовнику, его заверили, что ни помощник, ни какой-либо другой садовник в Дании не возьмёт воды из Адельбрандова озера.
Этот предрассудок оказался не простой чепухой, а разрушительной силой. Если бы прежний барон Хедемарк в восемнадцатом веке сумел продержать череп на полке достаточно долго и победить суеверие, а затем достойно похоронил бы его, то сады нынешнего барона не страдали бы от засухи.
Как гласило предание, барон Бертил сошёл с ума в ту ночь, когда вынули череп. Он сошёл с ума, это точно. Но было ли это в ту самую ночь, как утверждала молва, а не в какую-либо другую ночь, может быть, недели или месяцы спустя? Молва довольно свободно обходится с временными рамками. И было ли это вызвано потрясением от черепа на каминной полке, всё это его сумасшествие? Люди сходят с ума по разным причинам. Иногда эти причины известны докторам, гораздо чаще они лишь делают вид, что знают.
В одном же барон был твёрдо уверен, в его собственном мозгу не было никаких семян безумия. Верно то, что он родственник по крови несчастному Бертилу, но ведь прошло двести пятьдесят лет с того времени, как они черпали из одного и того же источника крови. Его собственная кровь брала начало из многих других источников, которые могли бы образовать целую речку, если их слить вместе.
Он знал, что может снести любой гнев, и даже смерть, не дрогнув. Если то, во что верили невежды, - правда, и что существуют настоящие привидения, то он готов встретиться с одним из них и смело, как Гамлет, спросить: " Просвети меня, пожалуйста, что за жизнью живешь ты в царстве теней?"
Он решил снова поднять череп Адельбранда. Не так уж трудно достать предмет с твердого дна под слоем двухсот футов воды. Да в любом порту есть судостроители со всеми необходимыми механизмами. Но судостроители суеверны. Тогда он послал в Копенгаген за сапёрами.
- Знаете, г-жа Мак-Брайд, мы не сможем закончить с одуванчиками до полудня.
Может быть, вы дадите нам что-нибудь поесть. Мы отдадим вам обе монеты.
- За угощение я не беру никакой платы. Но если вы зайдёте и намелете мне кукурузы, то я сделаю вам маисовые оладьи. Я ведь не делаю ничего про запас.
Молоть кукурузу на кофейной мельнице не так-то просто. Но ребята проделали это с упорством, и вскоре бабушка сказала, что в бункере достаточно крупы.
- Мы намелем ещё, чтобы вы могли испечь оладьи и завтра.
- Нет, завтра будет день и будет пища. Идите поваляйтесь в гамаке под дубом. Я не люблю, когда рядом толкутся мужчины во время готовки.
Жареная свинина и маисовые лепёшки с горячей подливкой. Пирог. Компот из абрикосов. Кофе с жирными сливками и вдоволь сахару. Ребята ели неистово, как для поддержания плоти, так и для роста. Но рано или поздно даже самый эластичный желудок завопит: "Хватит! Достаточно!"
- Дома мне не дают кофе, - сказал один из пареньков таким низким голосом, что даже сам того не ожидал.
- Когда у подростка появляется мужской голос, он уже имеет право на кофе, - сказала бабушка. Парнишка сразу же почувствовал себя выше ростом.
- Послушайте, г-жа Мак Брайд, - сказал другой. - Вода в реке сейчас поднялась, и зубатка заходит даже в приток Миннекота. Большая. Если мы поймаем, вы нам её приготовите?
- Да тебе приготовит мама.
- Нет. Она не умеет готовить зубатку. Она у нас с востока и считает, что кроме трески съедобной рыбы не бывает. Отец говорит, что она не любит зубатку потому, что не умеет её готовить. Так вот, - говорит он, - если бы она попробовала зубатку, приготовленную г-жой Мак-Брайд, то сказала бы, что это лучшая рыба на свете.
- Ну ладно, ловите вашу рыбу. Я приготовлю её, если твоя мать с отцом придут её есть.
- Мать не придёт.
Но она всё-таки пришла.
Бабушка была счастлива. Жизнь снова вернулась к ней. Дети и кулинария в этом была вся её жизнь с тех самых пор, как ей пришлось стать мамой своим младшим сестрам после смерти их матери.
Д-р Блэйк, приходской священник, как-то зашёл к ней.
- Г-жа Мак-Брайд, двадцать второго у нас будет церковный праздник. Дамский комитет попросил меня уговорить вас возглавить подготовку обеда.
- Я бы рада помочь, - сказала бабушка. - Но ведь кухарки не командуют. Надо, чтобы командовал кто-то другой.
- Священник заулыбался. - Благодарю вас, г-жа Мак-Брайд.
Ваше согласие очень обрадует дамский комитет. Несмотря на все отговорки бабушке пришлось возглавить все приготовления. Дамы из комитета ей очень помогли, но она их безжалостно эксплуатировала. Она откапывала доселе неизвестные рецепты из традиционного запаса Мак-Брайдов и из своего собственного воображения. Каждой помощнице она говорила конкретно, что надо делать, а когда дело было сложным, следовала такому правилу: "Расскажи, покажи, а затем сделай сама".
На праздник пришли все, и верующие и язычники. Все троесыновей вместе с жёнами приехали тоже. Невестки сначала нехотели было ехать. Никто из них так и не побывал у бабушки вновом доме, и от этого они чувствовали себя неловко. Они хотели остаться дома и присматривать за детишками.
- Вам надо ехать, - сказал Том. - Ведь это по сути дела мамин праздник. Как это будет выглядеть, если там не будет её детей? А наших детей можно будет оставить у Хайтцманов. У них четыре больших дочки, и они будут рады присмотреть и за нашими.
Том сильно изменился со времени отъезда матери. Он стал главой хозяйства, и не только своего, но всех трёх. Как сказал Эд: "Когда Том становится на дыбы, все уступают". Невестки вели себя очень робко в толпе гостей, расхваливавших бабушку. Но когда бабушка увидела их, она пробралась к ним сквозь толпу и так тепло поздоровалась с ними, что они стали оттаивать.
Угощение было на славу. Каким волшебством сумела бабушка превратить обычный салат из цыплёнка в такое царское блюдо? Как сумела она собрать такое разнообразие лакомых кусочков, которое местный редактор назвал "выкусками"?
Бутерброды так и просились в рот, пироги и пирожные были невероятны. В основе напитков, несомненно, был лимонад, но что это за такие обворожительные ароматы?
Когда трапеза подходила к концу, поднялся священник.
- Г-жа Мак-Брайд, обед, который вы нам приготовили, - это не пища, это поэзия. - Затем встал судья Брюер. - Друзья, из всех современных наций лучше всего понимают искусство французы. Они относят кулинарию к семи изящным искусствам.
Г-жа Мак-Брайд, вы убедили меня, что французы правы. Кулинария - это действительно изящное искусство, даже самое изящное из них.
Бабушка зарумянилась. Румянец при седине бывает прекрасен, как утренний луч солнца из-под облака. Гости стали расходиться. Три жены Мак-Брайд подошли к бабушке попрощаться. Она тепло пожала им руки. Вдруг Мэри-Джейн обняла бабушку.
- Мама, мы, невестки, всё-таки сделали вам лучше, когда выжили вас.
- Да. Всё-таки так, как я жила, было неестественно. Старой женщине нужен свой собственный дом. А теперь я вот что вам скажу по секрету можете сказать об этом и мальчикам. Я думала потерпеть до Рождества, но некоторые вещи лучше всё-таки брать горячими, чем холодными. Я оформила фермы на мальчиков. Продала их за один доллар наличными. Стив представлял интересы мальчиков и дал мне три доллара, чтобы всё было по закону. Но я отдала ему деньги обратно. Ну что ты, доченька моя дорогая, Мэри-Джейн, тут не о чем плакать. Всё ведь у нас хорошо.
Всё хорошо - но надолго ли? Надолго, и очень. Бабушка была из рода Мак-Брайдов по материнской линии, а женщины в их роду либо умирали рано, как мать бабушки, либо жили очень долго. Они довольно быстро старились, но потом уже больше не становились старше.
ЧЕРЕП АДЕЛЬБРАНДА
Недалеко от датской деревни, где жила семья моей матери, был замок, известный у крестьян и селян как Башня Адельбранда, хотя он вовсе не был похож на средневековую крепость под таким же названием. В разные времена владельцы замка пытались установить ему более подходящее и менее грозное название, но всё было бесполезно.
Сам замок был очарователен. Он был построен во времена Кристиана IV Строителя в спокойном элегантном французском стиле семнадцатого века, популяризировавшимся этим королём. Он стоял на земле, на которой раньше был мрачный феодальный замок, построенный Адельбрандом в средние века. У него были необычайно толстые каменные стены с бойницами для лучников. Высокая каменная стена с парапетом высотой по грудь окружала замок, внутри которого было достаточно места для конюшен и помещений для слуг. Вокруг стены был ров, широкий и глубокий, с дубовым подъёмным мостом. До появления артиллерии замок был непроницаем.
Подкрепляя инженерные сооружения замка, там водились темные невидимые силы дохристианского мира, таившиеся в пруду в пределах крепостных стен. Пруд представлял собой почти круглый бассейн тридцати футов в диаметре, яму, вырытую ледниками как будто гигантским буром. Все считали, что пруд бездонный, но в действительности он был чуть больше двухсот футов глубиной. Независимо от погоды, сухой или сырой, вода стояла в нём в десяти футах от края.
По всей ледниковой Европе такие каровые озёра в первобытных религиях играли почти такую же важную роль, как и скалы, выветренные в форме купола, как утёс Кашел в Типперери. Но купола были священны во имя солнца и Сил Света. Каровые озёра были священны во имя ночи и Тёмных сил. Господин семнадцатого века мог разрушить необитаемый замок, но он не смел коснуться такого озера.
Адельбранд, строитель башни, был исключительно типичной фигурой того времени.
Время было не очень удалено от времён короля Горма Старого, которого римский легат не сумел обратить в христианство. Новая религиозная догма, особенно понятие о небесах, нравилась старому язычнику. Но он спросил: "А где же мои великие предки?" Легату пришлось ответить: "В аду". Тогда Горм заявил: "Я пойду по стопам моих великих предков".
На том переговоры и закончились. Но позднее, другой король, не так уж чтивший предков, посчитал, что раз уж большая часть Европы перешла в христианство, для Дании было бы аполитично оставаться языческой. И он издал декрет, повелевающий всем датчанам перейти в христианство. А датчанам не очень-то хотелось, чтобы Тор, Один и Фрейя воевали за них с Отцом, Сыном и Святым Духом. Они приняли новую религию в типично в датском духе: "А может и обойдётся".
Итак, датчане стали христианами, но христианству ещё предстояло проделать долгий путь, чтобы дойти до сердца датчанина. Дольше всего этот путь к сердцу был у благородных людей, которые при слабой королевской власти действовали как, как хотели, и нередко их удовольствия были жестокими. Среди всех остальных наиболее жестоким сердцем отличался Адельбранд.
Он был пиратом, которого боялись и ненавидели, у него был быстрый корабль, на котором он мог перехватывать купеческие корабли на Северном море и в проливе Ла-Манш. Ему даже удалось ограбить кого-то в виду города Дублин; а что касается своих вод, Балтики, то капитаны не осмеливались даже выходить из порта, если твердо знали, что Адельбранд находится в Северном море.
У Адельбранда был неизменный обычай. После того, как он забирал на захваченном корабле всё ценное, он связывал капитана и команду и поджигал корабль. Мертвые ничего не рассказывают.
Он грабил также и на дорогах, но лишь ради развлечения. Разъезжая со своими головорезами по стране, он встречал группы купцов, направлявшихся на главный рынок. У них обычно бывало немного серебра, да товары, не представлявшие для него большой ценности. Но ему было интересно разоружить охра ну, забрать у них товары, которые затем выбрасывались. Он раздевал их наголо и отпускал восвояси, украсив напоследок тремя рубцами кнута.
Больше всего его ненавидели за склонность к насилию. Но изнасиловать крестьянскую девушку или жену селянина, - на это ему даже не хотелось тратить силы. Они не смели противиться грозному Адельбранду. Монашка же вот это было удовольствие!
Адельбранда отлучили от церкви, но что для него это значило? Епископ обрёк его на муки ада, но он не верил в ад.
В скромной усадьбе неподалёку от деревни жила Лонтилия, дочь одного мелкого дворянина. Лицо и фигура у неё были неописуемой красоты, но подлинную славу она заслужила широким водопадом золотых волос, которые касались земли, когда она шла к мессе, единственному её выходу из дома.
Адельбранд, как-то проезжая мимо, заметил барышню Лонтилию. Вот это желанная добыча! Но второй взгляд на неё обескуражил его. Подобной красоты не было ни на суше, ни на море. Адельбранд медленно проехал дальше и затем скрылся в одном из темных залов в своём замке. Лонтилия! Она должна стать его невестой. Отец её не сможет отказать величественному и грозному Адельбранду.
Он послал за судейским писарем, чтобы написать письмо. Аристократы в ту пору брезговали такой ручной работой, как составление писем и изложение слов на пергаменте. Адельбранд продиктовал ужасное письмо отцу Лонтилии, который, дрожа от страха, изложил дочери его содержание.
- Отец, никогда не говори мне больше об этом злодее. Если ты это сделаешь, я уйду в монастырь и попрошусь в послушницы.
Отец не решился лично сообщить об отказе Лонтилии. Он написал письмо, в котором объяснил, что его дочь бесповоротно решила уйти в монахини. И добавил, что вокруг много девушек, гораздо более знатных, которые с гордостью примут руку знаменитого Адельбранда.
Первым порывом Адельбранда было отправиться к старику и забить того до смерти, спалить ему дом. Но в таком случае он несомненно потеряет Лонтилию.
Она пренебрегла им. Он был отлучён от церкви, она же набожна. Если уж церковь в состоянии отлучать, значит она может также отпускать грехи. Она сможет смыть ему грехи, хотя их было много, и они были ужасные.
Грозный дух, который он всегда держал на поводу, вырвался на волю и стал мучить его - совесть. Последний потопленный им корабль с моряками, молившими о пощаде, женщина, которую он убил, потому что она слишком сильно визжала - перечень был долог и ужасен. Он исправит, что сможет, совершит покаяние. Он преклонится перед епископом и принесёт золото. Церковь ведь нуждалась в золоте и редко интересовалась, откуда оно.
Епископ затрясся, когда викарий сообщил ему, что лорд Адельбранд просит аудиенции. Но это уже был не тот дикий Адельбранд, которого знавал епископ. Этот Адельбранд пришёл с поникшей головой, слёзы обильно текли у него по щекам. Он принёс тяжёлый кожаный мешок.
Его угнетали грехи, сказал он слабым голосом. Он готов признаться в них, и что возможно, исправить, он готов понести такое наказание, какое наложит церковь.
Он принёс золото. Поднял кожаный мешок и предложил епископу попробовать его на вес, но епископ так и не притронулся к нему.
- У меня есть ещё золото, - умоляющим тоном сказал Адельбранд. Достаточно, чтобы построить храм в честь церкви и вашу честь.
Выражение лица у епископа смягчилось. Он знал, что золото получено пиратством и разбоем на большой дороге. Но неправедно добытое золото лучше использовать во славу Господа, чем оставить в руках злодея для свершения нового зла.
А в качестве искупления Адельбранд обещал отправиться в крестовый поход, который в то время организовывали в Италии и Франции. Он будет сражаться за гроб Господень, сражаться насмерть во имя вечной жизни.
- Только отмените отлучение от церкви.
- Это не в моей власти, - ответил епископ. - Только Рим может сделать это. Я могу отправиться в Рим и представить дело его Святейшеству папе. Думаю, что моя мольба не останется всуе.
- Вы поедете в Рим ради меня! Да благословит вас Господь!
Возьмите столько золота, сколько надо на поездку. Я принесу ещё. Но, господин епископ... - Он упал на колени. - Лонтилия должна стать моей женой. Она набожна, она любит Вас, и Ваше слово для неё закон. Скажите ей, что я изменился, что я каюсь в своих прежних грехах и грешить больше не буду, а буду вести жизнь скромного богопослушного человека. Скажите ей, что выйдя за меня замуж, она окажет большую услугу церкви и общине, которую я терроризировал в дни своего злодейства. Скажите, что отлучение от церкви уже снимается, уже снято, и ожидается лишь утверждение в Риме при Вашем посредничестве. Она должна стать мне женой, иначе я умру.
Устроение браков вовсе не входило в функции епископа. И всё же, вот душа, которую можно спасти, а спасение души злодея вызовет гораздо больше ликования на небесах, чем спасение души, которая и так почти чиста. А ещё храм. В своём воображенииепископужевиделновый готический храм, сверкающий в лучах утреннего солнца, с двойными башнями, как в Шартре, который епископ считал верхом совершенства во всей архитектуре.
- Сын мой, я поговорю с Лонтилией. Она очень решительная особа, и разговор будет трудный. Однако, при воле господней нет ничего невозможного.
Но Лонтилия была непреклонна.
- Да я скорее буду лежать на дне карового озера Адельбранда, чем в его объятиях.
Епископ перекрестился. - Дочь моя, Господь запрещает нам лишать себя жизни.
- Господь скорее простит мне на дне озера, чем в постели Адельбранда.
Епископу пришлось сообщить о неудаче Адельбранду. При этом он говорил много слов в утешение и хвалил других женщин, которых можно было завоевать. Лицо у Адельбранда было бледным и мрачным. не проронив ни слова он резко вышел из комнаты, пошёл в конюшню и оседлал коня. Галопом проскакал по подъёмному мосту, нещадно нахлёстывая коня. Всю ночь онбесцельно проездил по городам и весям.
Возвращаясь поутру, то ли по воле судьбы, то ли по неосознанному влечению он проехал мимо дома Лонтилии. Впереди по тропке она медленно шла к мессе, золотые волосы её почти касались земли. Адельбранд поскакал за ней, схватил её за волосы и поволок за собой, пока она не скончалась.
Адельбранд вернулся к себе в замок в бешенстве, но действия его были логичны. Он составит завещание. Послал слугу за писарем судьи и сразу же продиктовал завещание.
В первой части его он завещал свой титул и поместье ближайшему родственнику, двоюродному племяннику. Всё его достояние завещалось этому наследнику, за исключением значительной суммы золотом священнику, который пытался помочь ему.
Но всё завещание ставилось в зависимость от условия, которое церковь считала неблагочестивым и языческим. Это касалось того, как обойтись с его телом.
Адельбранд требовал, чтобы ему отрубили голову, выварили её, а череп бросили в пруд. Это сопровождалось страшным проклятьем тому, кто потревожит череп в месте успокоения его на дне пруда.
Закончив диктовать завещание, Адельбранд отпустил писаря, сказав, что тот потребуется снова через час. Затем он заколол себя в сердце.
Церковь вскоре перестала противиться тому, чтобы исполнить завещание. Судьи всё-таки рассудили, что завещание есть завещание, и что несоблюдение хоть одного слова в нём лишает силы всё. В конце концов, там было очень важное положение в пользу церкви.
***
В начале 50-х годов 18-го века Башня Адельбранда, как крестьяне всё ещё называли элегантный французский дворец времён Кристиана IV, достался барону Бертилу Хедемарку, который переименовал его в "Хедемарк Плезанс". Дворяне и священники приняли новое название, слугам барона пришлось смириться в этим, но простой народ придерживался старого названия.
Барон Хедемарк обожал Францию и всё французское. Летом он скромно жил в Дании, а зимой прожигал жизнь в Париже. Он очень старался подружиться с литераторами, как с мужчинами, так и женщинами, в особенности с ф и л о с о ф а м и, среди которых Дидро, редактор Энциклопедии, маячил для него, как величайший человек века.
Довольно простому и посредственному датчанину было бы трудно добиться близкой дружбы с заносчивым французом. Но Дидро любил изысканную пищу и её изобилие. Его собственного кошелька ему едва хватало на хлеб с сыром, лишь на то, чтобы не голодать. У барона же был роскошный обед и ужин в любое время. Датчанин, может быть, и тяготил его, но во время пышного пира бывают вещи и похуже, чем скука.
Надеясь позабавить Дидро, барон Хедемарк рассказал историю Адельбранда и черепа в пруду. Дидро же это не позабавило. Он был взбешён. Он воевал с предрассудками в любом виде и как раз в это время вёл жёсткий спор с духовенством по поводу исцеления открытых ран и язв святым касанием.
- Вы должны нанять сапёров, обшарить дно и достать череп. Положите его себе на каминную полку, и пусть он будет там до тех пор, пока последний идиот во всём идиотском крестьянском населении не увидит, что здесь ничего нет, кроме костей мертвеца.
- Но ведь прошли сотни лет. Череп, может быть, уже разложился.
- В холодной воде на глубине двухсот футов ничего не разлагается. Достаньте его.
Вы уничтожите предрассудок. А долг каждого разумного человека всеми силами бороться с предрассудками.
Для барона это был приказ, который надо выполнять. По возвращении в Данию он нанял в Копенгагене сапёров, чтобы обшарить пруд. Его же собственные слуги сбежали из дворца, как только появились сапёры.
Вскоре они достали череп. Адельбранда? Ведь могли быть и другие. Они ещё раз систематически обшарили пруд, но не нашли ничего, кроме узкого плоского камня, на который была намотана прядь удивительно длинных волос. Оба предмета были обесцвечены илом, но после того, как их отмыли, в волосах показались тусклые отблески золота.
Поздним утром следующего дня управляющий и двое слуг осмелились вернуться во дворец. Они обнаружили барона Хедемарка в своём кабинете сходящим с ума. Он увещевал, умолял череп, стоявший перед ним на каминной полке. Стеная и визжа, он угрожал ему кинжалом. Слуги попятились и подались в город, где обратились в полицию. С ними вернулись четыре здоровяка, которые после некоторой борьбы связали барона и увезли в больницу. Рассудок так и не вернулся к нему, но к счастью, после этого он прожил недолго.
Во владение домом вступил его сын и приказал управляющему бросить череп и обёрнутый волосами камень обратно в пруд. Но управляющий так и не тронул их, так же поступили и остальные слуги. Новому хозяину пришлось с глубоким отвращением сделать это самому.
Там-то череп Адельбранда и волосы покоились в течение века. Где-то в середине девятнадцатого века дворец, всё ещё известный в низшем сословии как Башня Адельбранда, поступил во владение барона Карла Хедемарка. Барон Карл обожал Англию. Он часто ездил туда, иногда задерживаясь там по полгода. Его глубоко интересовала наука, бурно расцветшая тогда при Дарвине, с которым он был знаком, но никак не мог сблизиться. Но зато было много дарвинцев, которые были гораздо менее радикальны, чем сам учёный. Для них Дарвин значительно сократил расстояние между человеком и близкими к нему млекопитающими. Как считалось, человек обладает исключительным даром разума. Но разве осёл не мыслит, когда прячется в густой роще, чтобы его не поймали и не заставили работать? Разве не мыслит лиса, применяя сотню хитроумных путей, чтобы сохранить в тайне свою нору? Верно, человек, единственное из млекопитающих, которое мыслит словами. Но разве человек частенько сначала не мыслит, а слова находит позже?
Дарвин обошёл богословские аспекты своей доктрины. Но только не его ученики.
Самые смелые из них считали, что как всадника, так и лошадь в конце концов ждёт смерть. Вечная душа человека? Плод воображения невежественного, страшащегося смерти человека, переработанный духовенством в философию.
Барона Хедемарка раздирали противоречия. Набожным он вовсе не был. Ешё в молодости он отошёл от доктрин, проповедывавшихся пасторами, в частности от учения о потустороннем мире. Изобретение богословов, считал он, предназначено, чтобы подхлестнуть невежество и направить его в религиозную струю. Это был явный абсурд. Чтобы благоволящий бог установил орудие пытки безмерно более жестокое, чем может представить себе самый злобный дикарь? И концепция небес пошатнулась с отменой ада.
Мертвые есть мёртвые, так теперь считал барон. Другие пусть утешаются мыслью о загробной жизни. Барон даже пытаться не будет просвещать их. Что ему было до того, что они населяли мрак демонами, волшебниками и привидениями. Ну и что же, что люди верят в миф о проклятии Адельбранда? Он, тем не менее, хорошо с ними ладил, и они ему верно служили.
Он был заядлым садовником. Однажды, вернувшись из Англии поздней осенью, он обнаружил, что все его сады зачахли от засухи. В Дании дожди идут умеренно и, как правило, равномерно распределяются по временам года. Но в этот год неделя проходила за неделей, а дождя всё не было. Деревья ещё держались, но зерновые на полях пожухли, и трава на пастбищах выгорела. В колодцах замка было достаточно воды, чтобы сохранить отборные кустарники и цветники. Но на многие акры садов воды не хватало.
Но разве мало воды в этом каровом озере? Оно, несомненно, подпитывалось подземными источниками, так как уровень его не опускался даже в засуху. Насос, полдюжины насосов, поднимут достаточно воды, чтобы спасти сады.
Садовник был поражён, когда барон предложил ему поливать сады из озера.- Эта вода отравит все ваши цветы и кустарники. Если поливать огород, то овощами отравятся все, кто будет ими питаться. Нет, я к этому не прикоснусь.
Барон рассвирепел и тут же уволил садовника. Поехал в соседнюю усадьбу, где, как ему было известно, у садовника был толковый помощник, услугами которого можно было временно воспользоваться, как он полагал. Но когда он рассказал суть дела этому садовнику, его заверили, что ни помощник, ни какой-либо другой садовник в Дании не возьмёт воды из Адельбрандова озера.
Этот предрассудок оказался не простой чепухой, а разрушительной силой. Если бы прежний барон Хедемарк в восемнадцатом веке сумел продержать череп на полке достаточно долго и победить суеверие, а затем достойно похоронил бы его, то сады нынешнего барона не страдали бы от засухи.
Как гласило предание, барон Бертил сошёл с ума в ту ночь, когда вынули череп. Он сошёл с ума, это точно. Но было ли это в ту самую ночь, как утверждала молва, а не в какую-либо другую ночь, может быть, недели или месяцы спустя? Молва довольно свободно обходится с временными рамками. И было ли это вызвано потрясением от черепа на каминной полке, всё это его сумасшествие? Люди сходят с ума по разным причинам. Иногда эти причины известны докторам, гораздо чаще они лишь делают вид, что знают.
В одном же барон был твёрдо уверен, в его собственном мозгу не было никаких семян безумия. Верно то, что он родственник по крови несчастному Бертилу, но ведь прошло двести пятьдесят лет с того времени, как они черпали из одного и того же источника крови. Его собственная кровь брала начало из многих других источников, которые могли бы образовать целую речку, если их слить вместе.
Он знал, что может снести любой гнев, и даже смерть, не дрогнув. Если то, во что верили невежды, - правда, и что существуют настоящие привидения, то он готов встретиться с одним из них и смело, как Гамлет, спросить: " Просвети меня, пожалуйста, что за жизнью живешь ты в царстве теней?"
Он решил снова поднять череп Адельбранда. Не так уж трудно достать предмет с твердого дна под слоем двухсот футов воды. Да в любом порту есть судостроители со всеми необходимыми механизмами. Но судостроители суеверны. Тогда он послал в Копенгаген за сапёрами.