Джозеф Конрад. Тайфун

погодя, слышу, он поднимается и идет ко мне на левый борт. "Не могу
понять, как это вы находите, о чем говорить, - объявляет он. - Битых два
часа! Я вас не браню. Я видел, люди на берегу занимаются этим по целым
дням, а вечером сидят, пьют и опять говорят. Должно быть, повторяют все
снова и снова одно и то же. Не понимаю". Слыхал ты что-нибудь подобное? А
вид у него был такой терпеливый. Мне даже жалко его стало. Но иногда он
раздражает. Конечно, никто не стал бы его злить, даже если бы и имело
смысл это делать. Но в том-то и штука, что смысла нет. Он так удивительно
наивен! Если бы тебе пришло в голову показать ему нос, он совершенно
серьезно недоумевал бы, что такое с тобой случилось. Как-то он сказал мне
очень простодушно, что ему трудно понять, почему люди всегда поступают так
странно. Он слишком туп, чтобы размышлять, и в этом-то вся суть".
Так, изливая свои чувства и отдаваясь полету фантазии, писал мистер
Джакс своему приятелю, плавающему на торговых судах Атлантики.
Это было его искреннее мнение. Не имело смысла как-либо воздействовать
на такого человека. Если бы на белом свете было много таких людей, жизнь
показалась бы Джаксу незанимательной и ничего не стоящей. Не он один
придерживался такого мнения о капитане. Даже море, словно разделяя
добродушную снисходительность мистера Джакса, никогда не пугало этого
молчаливого человека, редко поднимающего глаза и невинно странствующего по
водам с единственной целью добыть пропитание, одежду и кров для трех
человек, оставшихся на суше. Конечно, он был знаком с непогодой. Ему
случалось и мокнуть, и уставать, терпеть невзгоды, но он тотчас же об этом
забывал. Потому-то он и имел основания в своих письмах домой неизменно
сообщать о хорошей погоде. Но ни разу еще не довелось ему увидеть
непомерную силу и безудержный гнев, - гнев, который истощается, но никогда
не утихает, гнев и ярость неуемного моря. Он знал о нем подобно тому, как
все мы знаем, что существуют на свете преступление и подлость. Он слыхал
об этом, как слышит мирный горожанин о битвах, голоде и наводнениях - и,
однако, не понимает значения этих событий, хотя, конечно, ему приходилось
вмешиваться в уличную драку, оставаться иной раз без обеда или вымокнуть
до костей под ливнем. Капитан Мак-Вир плавал по морям так же, как
некоторые люди скользят по поверхности жизни, чтобы затем осторожно
опуститься в мирную могилу; жизнь до конца остается для них неведомой; им
ни разу не открылись ее вероломство, жестокость и ужас. И на суше и на
море встречаются такие люди, счастливые... или забытые судьбой и морем.

2

Следя за упорным падением барометра, капитан Мак-Вир думал: "Видно,
быть скверной погоде". Мысль его выразилась именно в такой форме.
Неблагоприятную погоду он знал по опыту, а определение "скверная"
применялось к погоде, причиняющей моряку умеренные неудобства. Сообщи ему
какое-нибудь авторитетное лицо, что близится конец мира и грозят
катастрофические атмосферные бури, он воспринял бы это сообщение, как
предсказание скверной погоды - и только, ибо катаклизма он не испытал, а
вера не всегда влечет за собой понимание. Мудрость его страны выразилась в
акте парламента, и согласно этому акту он должен был ответить на некоторые
простые вопросы о вихревых штормах - об ураганах, циклонах, тайфунах, для
того чтобы его признали годным принять командование судном; видимо, на эти
вопросы он ответил удовлетворительно, раз командовал теперь "Нянь-Шанем" в
китайских морях в сезон тайфунов. Но если он и ответил некогда на вопросы,
то теперь ничего не помнил. Однако он чувствовал, что жара стоит
невыносимая, тяжелая и липкая. Он вышел на мостик, но легче ему не стало.
Воздух казался густым. Капитан Мак-Вир разевал рот, как рыба, и чувствовал
себя не в своей тарелке.
"Нянь-Шань" оставлял борозду на поверхности моря, которая блестела, как
волнистый кусок серого шелка. Бледное и тусклое солнце изливало свинцовый
жар и странно мерцающий свет. Китайцы лежали на палубах. Их бескровные,
осунувшиеся желтые лица походили на лица больных желтухой. Капитан Мак-Вир
отметил двоих, лежавших врастяжку на палубе с закрытыми глазами, - они
казались мертвыми; другие трое ссорились на носу; какой-то дюжий парень,
полунагой, с широкими плечами, бессильно перевесился через лебедку; другой
сидел на палубе, по-девичьи подогнув колени и склонив голову набок, и с
невероятной медлительностью заплетал косу; даже пальцы его двигались вяло.
Дым еле-еле выбивался из трубы, и его не относило в сторону, он растекался
зловещим облаком, испускавшим запах серы и осыпавшим сажей палубу.
- Что вы там, черт возьми, делаете, мистер Джакс? - спросил капитан
Мак-Вир.
Такая необычная форма обращения - правда, эти слова он не произнес, а
промямлил - заставила мистера Джакса подскочить, словно его кольнуло под
ребро. Он сидел на низкой скамейке, принесенной на мостик; ноги его
обвивала веревка, на коленях лежал кусок парусины, и он энергично работал
иглой. С удивлением он поднял глаза; выражение его лица было самое
невинное и простодушное.
- Я сшиваю веревкой мешки из новой партии, которую мы заготовили для
угля в последнее плавание, - коротко объяснил он. - Нам они понадобятся
для следующей погрузки, сэр.
- А что случилось со старыми?
- Износились, сэр.
Капитан Мак-Вир, нерешительно поглядев на своего старшего помощника,
высказал мрачное и циничное предположение, что больше половины мешков
отправились за борт, - "если бы только можно было узнать правду", - и
удалился на другой конец мостика. Джакс, раздраженный этой ничем не
вызванной атакой, сломал иглу на втором стежке и, бросив работу, вскочил и
вполголоса яростно проклял жару.
Винт стучал. Три китайца на корме внезапно прекратили спор, а
заплетавший косу обхватил руками колени и уныло уставился в пространство.
Бледный солнечный свет бросал слабые, как будто болезненные тени. С каждой
секундой волны росли и набегали быстрее, и судно тяжело кренилось в
глубоких выбоинах моря.
- Интересно, откуда взялось это проклятое волнение? - громко сказал
Джакс, покачнувшись и с трудом удержавшись на ногах.
- С северо-востока, - проворчал с другого конца мостика Мак-Вир,
понимавший все в буквальном смысле. - Погода будет скверная. Пойдите
посмотрите на барометр.
Джакс вышел из штурманской рубки с изменившейся физиономией: он был
задумчив и озабочен. Ухватившись за перила мостика, он стал смотреть
вдаль.
Температура в машинном отделении поднялась до ста семнадцати градусов
[по Фаренгейту]. Из люка и через сетку в переборках котельной вырывался
хриплый гул раздраженных голосов и сердитое звяканье и бряцание металла,
словно там, внизу, спорили люди с медными глотками и железными телами.
Второй механик ругал кочегаров за то, что они не поддерживают пара. Это
был человек с руками кузнеца, и обычно его побаивались; но в тот день
кочегары храбро огрызались в ответ и с бешенством отчаяния захлопывали
дверцы топки. Затем шум внезапно прекратился, из кочегарки вынырнул второй
механик, весь грязный и насквозь мокрый, как трубочист, вылезающий из
колодца. Едва высунув голову, он принялся бранить Джакса за то, что
вентиляторы кочегарки плохо прилажены; в ответ Джакс умоляюще развел
руками, словно желая сказать: "Ветра нет, ничего не поделаешь... сами
видите..." Но тот не хотел внимать никаким доводам. Зубы сердито блеснули
на грязном лице. Он берет на себя труд отщелкать этих пустоголовых
кочегаров там, внизу, - сказал он, - но, провались все к черту, неужели
проклятые моряки думают, что можно поддерживать пар в этих забытых богом
котлах одними тумаками? Нет, черт возьми! Нужна еще и тяга. Если это не
так, он готов на веки веков превратиться в палубного матроса, у которого
вместо головы швабра. А старший механик с полудня вертится у манометра или
носится, как помешанный, по машинному отделению. О чем думает Джакс? Чего
он торчит здесь, наверху, если не может заставить своих ни на что негодных
калек повернуть вентиляторы к ветру?
Отношения между "машинным" и "палубой" "Нянь-Шаня" были, как известно,
братские; поэтому Джакс, перевесившись через поручни, сдержанно попросил
механика не прикидываться глупым ослом, - в другом конце мостика стоит
шкипер. Но второй механик возмущенно заявил, что ему нет дела до того, кто
стоит в другом конце мостика; а Джакс, моментально перейдя от
высокомерного неодобрения к крайнему возбуждению, весьма нелюбезно
пригласил его подняться наверх, самому установить проклятые вентиляторы и
поймать ветер, какой нужен его ослиной породе. Второй механик взбежал
наверх и набросился на вентилятор у левого борта судна с такой энергией,
словно хотел его вырвать и швырнуть за борт. На самом же деле он только
повернул раструб палубного вентилятора на несколько дюймов, затратив на
это столько сил, что казался совсем истощенным. Он прислонился к рулевой
рубке, а Джакс подошел к нему.
- О господи! - воскликнул слабым голосом механик. Он поднял мутные
глаза к небу, потом поглядел на горизонт; а горизонт, наклонившись под
углом в сорок градусов, казалось, висел на откосе и медленно оседал. -
Господи! Что же это такое?
Джакс, расставив свои длинные ноги, как ножки циркуля, заговорил с
сознанием собственного превосходства:
- На этот раз нас захватит. Барометр падает черт знает как, Гарри. А вы
тут стараетесь затеять дурацкую ссору...
Слово "барометр", казалось, воспламенило гнев второго механика.
Собравшись с силами, он суровым и сдержанным тоном посоветовал Джаксу
запихать себе в глотку этот гнусный инструмент. Кому какое дело до его
чертова барометра! Суть в том, что давление пара падает; а у него жизнь
стала хуже собачьей, когда кочегары теряют сознание, а старший механик
одурел; ему лично наплевать, скоро ли все это взлетит к черту! Казалось,
механик готов расплакаться; затем он перевел дух, мрачно пробормотал: "Я
им покажу - терять сознание!" - и бросился к люку. Тут он задержался на
секунду, чтобы погрозить кулаком неестественно бледному солнцу, а затем,
гикнув, прыгнул в темную дыру.
Когда Джакс обернулся, его взгляд упал на круглую спину и большие
красные уши капитана Мак-Вира, который перешел на другой конец мостика. Не
глядя на своего старшего помощника, он тотчас заговорил:
- Очень вспыльчивый человек - этот второй механик.
- И прекрасный механик - проворчал Джакс. - Они не могут держать нужное
давление пара, - поспешно прибавил он и ухватился за поручни, предвидя
неминуемый крен.
Капитан Мак-Вир, не подготовленный к этому, едва удержался на ногах и
налетел на пиллерс, поддерживающий тент.
- Богохульник! - упрямо сказал он. - Если так будет продолжаться, я
должен буду от него отделаться при первом удобном случае.
- Это все от жары, - сказал Джакс. - Погода ужасная! Тут и святой
начнет ругаться. Даже здесь голова обернута шерстяным одеялом.
Капитан Мак-Вир поднял глаза.
- Вы хотите сказать, мистер Джакс, что вам случалось заворачивать
голову в шерстяное одеяло? Зачем же вы это делали?
- Это образное выражение, сэр, - бесстрастно ответил Джакс.
- Ну и словечки же у вас! А это что значит - "и святой начнет
ругаться?" Я бы хотел, чтобы вы таких глупостей не говорили. Что же это за
святой, если он ругается? Такой же святой, как вы, я думаю. А какое
отношение имеет к этому одеяло... или погода? Я же не ругаюсь из-за
жары... ведь так? Просто скверный характер. Вот в чем тут дело. А какой
смысл выражаться таким образом?
Так выступил капитан Мак-Вир против образных выражений, а под конец и
совсем изумил Джакса: он презрительно фыркнул и сердито проворчал:
- Черт возьми! Я его выкину отсюда, если он не будет осторожнее.
А неисправимый Джакс подумал: "Вот тебе на! Мой-то старичок совсем
неузнаваем. И характер у него появился. Как вам это нравится! А все -
погода. Не иначе, как погода. Тут и ангел станет сварливым, не говоря уж о
святом..."
Все китайцы на палубе, казалось, находились при последнем издыхании.
Заходящее солнце - угасающий коричневый диск с уменьшенным диаметром -
не излучало сияния, как будто с этого утра прошли миллионы столетий и
близок конец мира. Густая гряда облаков зловещего темно-оливкового оттенка
появилась на севере и легла низко и неподвижно над морем - осязаемое
препятствие на пути корабля. Судно, ныряя, шло ей навстречу, словно
истощенное существо, гонимое к смерти. Медный сумеречный свет медленно
угас; спустилась темнота, и над головой высыпал рой колеблющихся крупных
звезд; они мерцали, как будто кто-то их раздувал, и казалось - нависли
низко над землей.
В восемь часов Джакс вошел в штурманскую рубку, чтобы внести пометки в
судовой журнал. Он старательно выписал из записной книжки число пройденных
миль, курс судна; а в рубрике, озаглавленной "Ветер", нацарапал слово
"штиль" сверху донизу, - с полудня до восьми часов. Его раздражала
непрерывная монотонная качка. Тяжелая чернильница скользила, словно
наделенная разумом, умышленно увертывалась от пера. Написав в рубрике под
заголовком "Заметка" - "Гнетущая жара", он зажал зубами кончик ручки, как
мундштук трубки, и старательно вытер лицо.
"Крен сильный, волны высокие, поперечные..." - начал он снова и
подумал: "Сильный - совсем неподходящее слово". Затем написал: "Заход
солнца угрожающий. На северо-востоке низкая гряда облаков. Небо ясное".
Навалившись на стол, сжимая перо, он поглядел в сторону двери и в этой
раме увидел, как все звезды понеслись вверх по черному небу. Все они
обратились в бегство и исчезли; осталось только черное пространство,
испещренное белыми пятнами, ибо море было такое же черное, как и небо,
усеянное клочьями пены. Звезды вернулись, когда судно накренилось на
другой бок, и вся мерцающая стая покатилась вниз; то были не огненные
точки, а крохотные, ярко блестевшие диски.
Джакс секунду следил за летучими звездами, а затем стал писать: "8 п.п.
Волнение усиливается. Крен сильный, палуба залита водой. Кули размещены на
ночь, люк задраен. Барометр все время падает". Он остановился и подумал:
"Может быть, ничего из этого не выйдет". Затем решительно внес последнюю
запись: "Все данные, что надвигается тайфун".
Собравшись уйти, он должен был отступить в сторону, чтобы дать дорогу
капитану Мак-Виру. Тот вошел, не говоря ни слова, и не делая ни единого
жеста.
- Закройте дверь, мистер Джакс, слышите? - крикнул он из рубки.
Джакс повернулся, чтобы исполнить приказание, и насмешливо пробормотал:
- Верно, боится простудиться.
Это была не его вахта, но он жаждал общения с себе подобными, а потому
беззаботно заговорил со вторым помощником:
- Кажется, дела не так уж плохи, как вы думаете?
Второй помощник шагал взад и вперед по мостику; ему приходилось то
быстро семенить ногами, то с трудом карабкаться по вздыбленной палубе.
Услышав голос Джакса, он остановился, не отвечая, и стал глядеть вперед.
- Ого! Вот это здоровая волна! - сказал Джакс, покачнувшись так, что
коснулся рукой пола.
На этот раз второй помощник издал какой-то недружелюбный звук.
Это был уже немолодой, жалкий человечек со скверными зубами и без
малейших признаков растительности на лице. Его спешно наняли в Шанхае,
когда прежний второй помощник задержал судно на три часа в порту,
ухитрившись (каким образом, капитан Мак-Вир так и не мог понять) упасть за
борт и угодить на пустой угольный лихтер, стоявший у борта. Он что-то
сломал себе, получив сотрясение мозга, и был отправлен на берег в
больницу.
Джакса такой недружелюбный звук не обескуражил.
- Китайцы, должно быть, превесело проводят время там, внизу, - сказал
он. - Пусть хоть утешаются тем, что наша старушка - самое устойчивое судно
из всех, на каких мне приходилось плавать! Ну вот! Этот вал был хоть куда.
- Подождите - и увидите, - буркнул второй помощник.
Нос у него был острый, с красным кончиком; губы тонкие, поджатые; он
всегда имел такой вид, словно сдерживал бешенство; речь его была
лаконичной до грубости. Все свободное время он проводил в своей каюте,
всегда закрывал за собой дверь и затихал там, словно моментально
погружался в сон; но когда наступало время его вахты на палубе, матрос,
придя его будить, неизменно заставал его в одной и той же позе: он лежал
на койке, голова его покоилась на грязной подушке, а глаза злобно
сверкали. Писем он никогда не писал и, казалось, ни от кого их не ждал;
слыхали, как он упомянул однажды о Вест Хартлпуле, да и то с крайним
озлоблением в связи с грабительскими ценами в каком-то пансионе. Был он
одним из тех людей, которых, в случае необходимости, можно подобрать в
любом порту. Такие люди бывают в достаточной мере компетентны;
по-видимому, всегда нуждаются; порочных наклонностей не обнаруживают и
неизменно носят на себе клеймо неудачника. На борт они попадают случайно,
ни к одному судну не привязаны, живут, мало общаясь с товарищами, экипаж
судна ничего о них не знает, а от места они отказываются в самое
неподходящее время. Ни с кем не попрощавшись, они сходят на берег в
каком-нибудь всеми забытом порту, где всякий другой человек побоялся бы
высадиться, и тащат свой ветхий морской сундучок, старательно обвязанный
веревкой, словно там хранятся какие-то сокровища; кажется, будто они,
уходя, посылают проклятие судну.
- Подождите, - повторил он, раскачиваясь, чтобы сохранить равновесие, и
упорно поворачивая спину Джаксу.
- Вы хотите сказать, что нам придется туго? - спросил Джакс с
мальчишеским любопытством.
- Сказать?.. Я ничего не говорю. Вы меня на слове не поймаете, -
отрезал второй помощник с таким презрительно-самодовольным и лукавым
видом, как будто вопрос Джакса был хитро расставленной ловушкой. - Э, нет!
Никто из вас не заставит меня свалять дурака, - пробормотал он себе под
нос.
Джакс поспешил вывести заключение: второй помощник - подлая скотина, и
мысленно пожалел, что бедняга Джек Элен свалился на этот угольный лихтер.
Далекая черная масса впереди судна казалась какой-то иной ночью, видимой
сквозь звездную ночь земли. Ночь эта была беззвездной и находилась за
пределами вселенной; в ее зловещую тишину можно было заглянуть через узкую
щель в сияющей сфере, которая обволакивает землю.
- Что бы там ни было впереди, - сказал Джакс, - мы несемся прямо
навстречу ему.
- Вы это сказали, - подхватил второй помощник, по-прежнему стоя спиной
к Джаксу. - Вы это сказали, помните, - не я.
- Ах, убирайтесь вы к черту! - прорвало Джакса; второй помощник
торжествующе хихикнул.
- Вы это сказали, - повторил он.
- Ну так что ж?
- Я знавал действительно хороших людей, которым попадало от их шкиперов
из-за менее неосторожных слов, - с лихорадочным возбуждением ответил
второй помощник. - Э, нет! Меня вы не поймаете.
- Вы как будто чертовски боитесь выдать себя, - сказал Джакс,
обозленный такой нелепостью. - Я бы не побоялся говорить то, что думаю.
- Мне-то? Невелика храбрость. Я - нуль, и сам это знаю.
Судно после сравнительно устойчивого положения снова стало
раскачиваться на волнах; качка усиливалась с каждой секундой; и Джакс,
старавшийся сохранить равновесие, был слишком занят, чтобы ответить. Как
только яростная качка несколько утихла, он проговорил:
- Пожалуй, это уже слишком. Хорошенького понемногу! Надвигается что или
нет, а все-таки, мне кажется, следует повернуть судно против волны. Старик
только что пошел прилечь. Пойду-ка я поговорю с ним.
Открыв дверь штурманской рубки, он увидел, что капитан читает книгу,
Капитан Мак-Вир не лежал, а стоял, уцепившись одной рукой за книжную
полку, а в другой держа перед собой раскрытый толстый том. Лампа вертелась
в карданном подвесе; книги перекатывались на полке; длинный барометр
порывисто описывал круги, стол каждую секунду менял наклон. Среди этих
движущихся и вертящихся предметов стоял, держась за полку, капитан
Мак-Вир; подняв глаза, он спросил:
- В чем дело?
- Волнение усиливается, сэр.
- Я это и здесь заметил, - пробормотал капитан Мак-Вир. - Что-нибудь
неладно?
Джакс, сбитый с толку серьезными глазами, глядевшими на него из-за
книги, смущенно ухмыльнулся.
- Качается, как старая калоша, - глупо сказал он.
- Да! Качка очень сильная... Что вам нужно?
Тут Джакс потерял точку опоры и начал заикаться.
- Я подумал о наших пассажирах, - сказал он, как человек, хватающийся
за соломинку.
- О пассажирах? - очень удивился капитан. - О каких пассажирах?
- Да о китайцах, сэр, - пояснил Джакс, жалея о том, что заговорил.
- О китайцах! Так почему вы так прямо и не скажете? Мне и невдомек, о
чем вы толкуете. Никогда не слыхал, чтобы кули называли пассажирами.
Пассажиры! Что это на вас нашло!
Капитан Мак-Вир заложил книгу указательным пальцем, закрыл ее и опустил
руку. Вид у него был недоумевающий.
- Почему вы думаете о китайцах, мистер Джакс? - осведомился он.
Джакс, припертый к стенке, выпалил свое мнение:
- Палубу заливает водой, сэр. Я подумал, что вы, может быть, повернете
пароход... на время. Пока это волнение немножко не затихнет. А затихнет, я
полагаю, очень скоро... Повернете на восток... Я еще не видывал такой
качки.
Он едва устоял на пороге, а капитан Мак-Вир, чувствуя, что за полку ему
не удержаться, поспешил ее выпустить и тяжело рухнул на диван.
- Повернуть на восток? - сказал он, пытаясь сесть. - Это больше чем на
четыре румба от курса.
- Да, сэр. Пятьдесят градусов... Как раз повернуть носом так, чтобы
встретить...
Капитан Мак-Вир ухитрился сесть. Книгу он не уронил и заложенного места
не потерял.
- На восток? - повторил он с возрастающим удивлением. - Но во... Как,
по вашему, куда мы направляемся? Вы хотите, чтобы я повернул мощный
пароход на четыре румба от курса, чтобы не причинить неудобства китайцам!
Ну, знаете ли, приходилось мне слышать, какие безумства творятся на свете,
но такого... Не знай я вас, Джакс, я бы подумал, что вы пьяны. Повернуть
на четыре румба... А потом что? Повернуть на четыре румба, чтобы плавание
было приятно... Как вам пришло в голову, что я стану вести пароход так,
словно это парусник?
- Велико счастье, что это не парусник - с горькой готовностью вставил
Джакс. - За этот вечер мы потеряли бы все мачты.
- Да! А вам оставалось бы только стоять и смотреть, как их уносит, -
сказал капитан Мак-Вир, как будто несколько оживляясь. - Сейчас мертвый
штиль, не так ли?
- Да, сэр. Но несомненно надвигается что-то необыкновенное.
- Возможно. Вы, видимо, думали, что я постараюсь увернуться с пути, -
сказал капитан Мак-Вир.
И манеры его и тон были до крайности просты: он не спускал тяжелого
взгляда с непромокаемого плаща, валявшегося на полу. Вот почему он не
заметил смущения Джакса, а тот был не только раздосадован, но и удивлен;
он почувствовал уважение к капитану.
- Видите эту книгу? - серьезно продолжал капитан Мак-Вир, хлопая себя
закрытым томом по ляжке. - Я читал здесь главу о штормах.
Это была правда. Он действительно читал главу о штормах. Входя в
штурманскую рубку, он не имел намерения браться за эту книгу. Что-то -
быть может, то же предчувствие, какое побудило стюарда, не дожидаясь
приказания, принести в рубку морские сапоги и непромокаемое пальто
капитана, - заставило его руку потянуться к полке; не теряя времени на то,
чтобы сесть, он добросовестно силился вникнуть в терминологию, но
потерялся среди полукругов, левых и правых квадрантов, возможного
местонахождения центра, перемен ветра и показаний барометрической шкалы.
Он пытался связать прочитанное с создавшимся положением и кончил тем, что
почувствовал презрение и гнев, увидев в нагромождении слов и советов лишь
одни измышления и предположения, без малейшего проблеска уверенности.
- Это чертовская штука, Джакс! - сказал он. - Если верить всему, что
здесь сказано, придется большую часть своей жизни носиться по морю,
стараясь зайти в тыл непогоде.
Он снова хлопнул книгой по ляжке, а Джакс открыл рот, но ничего не
сказал.
- Зайти в тыл непогоде! Вы это понимаете, мистер Джакс? Величайшее
безумие! - восклицал капитан Мак-Вир, делая паузы и глубокомысленно
уставившись в пол. - Можно подумать, что это писала старая баба. Это
превосходит мое понимание. Если книга преследовала какие-нибудь полезные
цели, то понимать их нужно так: я должен немедленно изменить курс,
свернуть к черту, в сторону, и явиться в Фучжоу с севера, тащась в хвосте
этой бури, которая, видимо, бродит где-то на нашем пути. С севера! Вы
понимаете, мистер Джакс? Триста лишних миль, и в результате - недурной
счет за уголь. Если бы каждое слово здесь было святой истиной, я все-таки
не мог бы так поступить, мистер Джакс. Не ждите этого от меня...
Джакс молча дивился такому красноречивому взрыву чувств.
- Но суть в том, что вы не знаете, прав ли этот парень. Как вы можете
определить, что это за буря, пока вы на нее не натолкнулись? Ведь парня-то
на борту здесь нет, не так ли? Отлично! Вот здесь он говорит, что центр
таких бурь находится на восемь румбов от ветра, но никакого ветра у нас
нет, несмотря на падение барометра. Где же теперь его центр?
- Ветер сейчас подымется, - пробормотал Джакс.
- И пусть подымется! - сказал капитан Мак-Вир с благородным
негодованием. - Отсюда вы можете заключить, мистер Джакс, что в книгах
всего не найдешь. Все эти правила, как увернуться от ветра и обойти бурю,
мистер Джакс, кажутся мне сущим вздором, если здраво смотреть на дело. Он
поднял глаза, увидел недоверчивую физиономию Джакса и постарался пояснить
сказанное на примере.