Джозеф Конрад. Тайфун

- Это так же нелепо, как и ваше необычайное предложение повернуть
судно, изменив курс неизвестно на сколько времени, ради удобства китайцев.
Если погода меня задержит, - отлично! На то имеется ваш судовой журнал,
чтобы ясно говорить о погоде. Но, допустим, я изменю курс и прибуду на два
дня позже, а они меня спросят: "Где же это вы были, капитан?" Что я им
скажу? "Старался улизнуть от непогоды", - пришлось бы мне ответить.
"Должно быть, погода была чертовски скверная?" - сказали бы они. "Не знаю,
- ответил бы я. - Я ловко от нее улизнул". Вы понимаете, Джакс? Я весь
вечер об этом размышлял.
Он снова поднял глаза. Никто еще не слыхивал от него такой длинной
тирады. Джакс, держась руками за притолоку, походил на человека,
созерцающего чудо. В глазах его отражалось безграничное изумление, а
физиономия казалась недоверчивой.
- Буря есть буря, мистер Джакс, - резюмировал капитан, - и пароход
должен встретить ее лицом к лицу. На свете немало бурь, и нужно идти
напролом, без всякой "стратегии бурь", как выражается старый капитан
Уилсон с "Мелиты". Недавно на берегу я слыхал, как он рассказывал о своей
стратегии компании судовладельцев, они сидели за соседним столиком. Мне
это показалось величайшим вздором... Маневрируя, - кажется, именно так он
выразился, - ему-де удалось увернуться от ужасного шторма и все время
держаться от него на расстоянии не менее пятидесяти миль. Он это называет
мастерским ходом. Откуда он знал, что на расстоянии пятидесяти миль
свирепствует шторм, - никак не могу понять. Это походило на бред
сумасшедшего. А я думал, что капитан Уилсон достаточно стар, чтобы
соображать, в чем дело.
Капитан Мак-Вир минутку помолчал, потом спросил:
- Сейчас не ваша вахта, мистер Джакс?
Джакс, вздрогнув, пришел в себя.
- Да, сэр.
- Дайте распоряжение, чтобы меня позвали в случае какой-нибудь
перемены, - сказал капитан. Он дотянулся до полки, поставил книгу и
подобрал ноги на диван. - Закройте дверь так, чтобы она не хлопала,
слышите? Терпеть не могу, когда дверь хлопает. Должен сказать, что замки
на этом судне никуда не годятся.
Капитан Мак-Вир закрыл глаза.
Он хотел отдохнуть. Он устал и чувствовал себя духовно опустошенным;
такое состояние наступает после утомительной беседы, когда человек
высказал свои глубочайшие верования, созревавшие в течение долгих лет.
Действительно, он, сам того не подозревая, выразил свое кредо, и на Джакса
это произвело столь сильное впечатление, что он долго стоял по другую
сторону двери и почесывал голову.
Капитан Мак-Вир открыл глаза.
Он подумал, что, должно быть, спал. Что это за оглушительный шум?
Ветер? Почему же его не позвали? Лампа вертелась в карданном подвесе;
барометр описывал круги; стол каждую секунду наклонялся то в одну, то в
другую сторону; пара морских сапог с осевшими голенищами скользила мимо
дивана. Он быстро протянул руку и поймал один сапог.
В приоткрытой двери показалось лицо Джакса, - только одно лицо, очень
красное, с вытаращенными глазами. Пламя лампы затрепетало; обрывок бумаги
взлетел к потолку; поток воздуха охватил капитана Мак-Вира. Натягивая
сапог, он вопросительно уставился на распухшее, возбужденное лицо Джакса.
- Началось вдруг, - крикнул Джакс, - пять минут назад... совсем
неожиданно!
Дверь хлопнула, и голова исчезла, за закрытой дверью послышались плеск
и падение тяжелых капель, словно кто-то выплеснул на стену рубки ведро с
расплавленным свинцом. В глухом вибрирующем шуме снаружи можно было
расслышать свист. Сквозной ветер разгуливал в душной рубке, словно под
открытым со всех сторон навесом. Капитан Мак-Вир ухватил второй сапог,
проносившийся по полу. Он не был взволнован, однако не сразу мог просунуть
ногу. Башмаки, которые он сбросил, метались по каюте, игриво наскакивая
друг на друга, словно щенки. Поднявшись на ноги, он злобно лягнул их, но
промахнулся.
Встав в позу фехтовальщика, он потянулся за своим непромокаемым пальто,
а затем, натягивая его, топтался по тесной каюте. Широко расставив ноги и
вытянув шею, очень серьезный, он начал старательно завязывать под
подбородком тесемки своей зюйдвестки; толстые пальцы его слегка дрожали.
Он походил на женщину, надевающую перед зеркалом капор, - когда,
прислушиваясь с напряженным вниманием, он, казалось, ждал с минуты на
минуту услышать свое имя в гуле, внезапно наполнившем его судно. Шум все
усиливался, оглушая его, пока он готовился выйти и встретиться с
неизвестным. Шум был грохочущий и очень громкий, - натиск ветра, удары
волн и длительная, глухая вибрация воздуха, словно далекие раскаты
барабана, предвещающие атаку бури.
Секунду он стоял, освещенный лампой, толстый, неуклюжий, бесформенный в
своих доспехах, с напряженным, красным лицом.
- Здоровая тяжесть, - пробормотал он.
Едва он попытался открыть дверь, как ветер овладел ею. Капитан цеплялся
за ручку, но ветер вынес его из рубки через порог, и сразу он вступил в
единоборство с ветром, поставив себе целью закрыть дверь. В последний
момент струя воздуха ворвалась в рубку и слизнула пламя лампы.
Впереди, за носом корабля, он увидел великую тьму, нависшую над белыми
вспышками пены; с правого борта тускло мерцали несколько изумительных
звезд над необъятным взбаламученным пространством, просвечивающим сквозь
бешено крутящееся облако дыма.
На мостике смутно виднелась группа людей, с невероятными усилиями
выполнявших какую-то работу; тусклый свет из окон рулевой рубки падал на
их головы и спины. Вдруг одно окно потемнело, затем другое. Голоса
исчезнувших в темноте людей доносились до его слуха отрывистыми выкриками,
как обычно бывает при сильном ветре. Внезапно подле него появился Джакс;
он стоял с опущенной головой и орал:
- Вахта... закрыть... ставни... рулевая рубка... боялся, как бы
стекла... не вылетели.
Джакс расслышал упрек своего капитана:
- Почему... не позвали... меня... когда началось?
Он попытался объяснить, а рев бури, казалось, зажимал ему рот:
- Легкий ветерок... оставался... мостике... вдруг... северо-востока...
думал... услышите...
Они зашли под прикрытие брезента и могли разговаривать, повысив голос,
словно ссорясь.
- Я велел команде закрыть все вентиляторы. Хорошо, что я остался на
палубе. Я не думал, что вы заснете... Что вы сказали, сэр? Что?
- Ничего - крикнул капитан Мак-Вир. - Я сказал - хорошо!
- На этот раз мы наскочили! - заорал Джакс.
- Вы не изменили курса? - осведомился капитан Мак-Вир, напрягая голос.
- Нет, сэр. Конечно, нет. Мы идем прямо против ветра. А вот идет волна
с носа.
Судно нырнуло, приостановилось и дрогнуло, словно наткнулось на что-то
твердое. На один момент все затихло, затем порыв ветра и высоко взлетевшие
брызги хлестнули их по лицу.
- Держитесь все время этого курса! - крикнул капитан Мак-Вир.
Когда Джакс вытер с лица соленую воду, все звезды на небе уже исчезли.

3

Джакс был расторопным человеком; на море можно встретить таких молодых
смышленых помощников. Хотя злобное бешенство первого шквала немного сбило
его с толку, он сейчас же взял себя в руки, кликнул матросов и бросился
вместе с ними закрывать те отверстия на палубе, которые не были закрыты
раньше.
- Берись, ребята, помогай! - кричал он своим зычным голосом, руководя
работой и в то же время думая: "Как раз этого-то я и ждал".
Но тут он начал сознавать, что буря превзошла его ожидания. С первым же
дуновением, коснувшимся его щек, ветер, казалось, понесся со
стремительностью лавины. Тяжелые брызги окутывали "Нянь-Шань" с носа до
кормы; равномерная качка прекратилась; судно, словно обезумев от ужаса,
стало метаться и нырять.
Джакс подумал: "Дело нешуточное". Пока он перекрикивался со своим
капитаном, внезапно спустилась тьма и упала перед их глазами, как что-то
осязаемое. Казалось, все светила вселенной погасли. Джакс, не разбираясь в
своих чувствах, был рад, что его капитан тут, под рукой. Присутствие
капитана его успокаивало, словно этот человек, выйдя на палубу, принял на
свои плечи всю тяжесть бури. В этом - престиж, привилегия и бремя
командования.
Никто не мог помочь капитану Мак-Виру нести его бремя. Удел того, кто
командует, - одиночество. Он впился глазами во тьму, пытаясь что-нибудь в
ней разглядеть, с тем напряженным вниманием моряка, который смотрит прямо
навстречу ветру, словно в глаза противника, пытаясь проникнуть в скрытые
намерения, угадать цель и силу нападения. Сильный ветер налетал на него из
необъятной тьмы; под ногами он чувствовал свое растерявшееся судно и не
мог различить даже тень его контуров. Он хотел, чтобы положение
изменилось, и ждал, неподвижный, чувствуя себя беспомощным слепцом. В
темноте да и при свете солнца ему свойственно было молчать.
Джакс, стоявший подле, заорал между порывами ветра:
- Должно быть, мы сразу попали в самую кашу, сэр!
Затрепетала слабая молния; казалось, она вспыхнула в глубине пещеры, в
темном тайнике моря, где вместо пола громоздились пенящиеся гребни.
На один зловещий, ускользающий миг она осветила рваную массу низко
нависших облаков, очертания накренившегося судна, черные фигуры людей,
застигнутых на мостике; они стояли с вытянутыми шеями, словно
приготовлялись боднуть, и в этот момент окаменели. Затем спустилась
трепещущая тьма, и наконец-то пришло настоящее.
Это было нечто грозное и стремительное, как внезапно разбившийся сосуд
гнева. Казалось, все взрывалось вокруг судна, потрясая его до основания,
заливая волнами, словно на воздух взлетела гигантская дамба. В одну
секунду люди потеряли друг друга. Такова разъединяющая сила ветра: он
изолирует человека. Землетрясение, оползень, лавина настигают человека
случайно - как бы бесстрастно. А яростный шторм атакует его, как личного
врага, старается скрутить его члены, обрушивается на его мозг, хочет
вырвать у него душу.
Джакс был оторван от своего капитана. Ему казалось, что он закружился в
воздухе. Исчезло все; на секунду он потерял даже способность думать; затем
рука его нащупала один из столбиков поручней. Он склонен был не верить в
реальность происходящего, но отчаяние его от этого не уменьшилось.
Несмотря на свою молодость, он уже видывал бури и никогда не сомневался в
своей способности вообразить самое худшее, но это настолько превосходило
силу его фантазии, что казалось совершенно несовместимым с существованием
какого бы то ни было судна. Быть может, он усомнился бы и в себе самом,
если бы в данный момент не был всецело поглощен борьбой с неведомой силой,
пытавшейся оторвать его от поручней. Кроме того, в нем было убеждение - он
не совсем еще уничтожен, ибо чувствует, что полузадушен, разбит и тонет.
Ему казалось, что долгое-долгое время он оставался один у столбика.
Дождь лил на него потоками, обрушивался на него, топил... Он ловил ртом
воздух, и вода, которую он глотал, была то пресной, то соленой. Большей
частью он оставался с закрытыми глазами, словно боялся потерять зрение в
этой сумятице стихий. Когда ему удавалось быстро моргнуть, он испытывал
некоторое облегчение, видя с правого борта зеленоватый огонек, слабо
освещающий брызги дождя и пены. Он смотрел как раз на него, когда свет
упал на вздымающийся вал, погасивший огонь. Он видел, как гребень волны с
грохотом перекинулся за борт, и этот грохот слился с оглушительным ревом
вокруг, и в ту же секунду столбик вырвало из его рук. Он грохнулся на
спину, потом почувствовал, как волна подхватила его и понесла вверх.
Первой его мыслью было - все Китайское море обрушилось на мостик. Затем,
рассуждая более здраво, он вывел заключение, что очутился за бортом. И
пока волна трепала его, крутила и швыряла, он мысленно повторял: "Боже
мой, боже мой, боже мой, боже мой!"
Вдруг, с бешенством отчаяния, он принял безумное решение выбраться
отсюда. И он стал колотить руками и ногами. Но, едва начав эту мучительную
борьбу, он обнаружил, что тут, подле него, находится чье-то лицо,
непромокаемое пальто и сапоги. Он яростно за них уцепился, потерял их,
снова нашел, еще раз потерял и наконец почувствовал, что его крепко
обхватила пара толстых рук. И в свою очередь он крепко обнял толстое,
сильное тело. Он нашел своего капитана.
Они барахтались, сжимая друг друга в объятиях. Вдруг вода схлынула,
отбросив их к стенке рулевой рубки; задыхающиеся и избитые, они поднялись
на ноги и уцепились за что попало.
Джакс был потрясен, словно избежал невероятного оскорбления,
направленного лично против него. Его вера в себя ослабела. Он стал кричать
бесцельно тому, кого ощущал подле себя в этой зловещей темноте: "Это вы,
сэр? Это вы, сэр?" - пока виски у него не заболели. И в ответ он услышал
голос, с досадой выкрикнувший ему, словно издалека, одно слово: "Да!"
Снова волны хлынули на мостик. Он, беззащитный, принял их прямо на свою
непокрытую голову, цепляясь за что-то обеими "руками.
Движения судна были нелепы. Накренялось оно с какой-то устрашающей
беспомощностью: ныряя, оно словно летело в пустоту, а затем всякий раз
наталкивалось на стену. Стремительно ложась на бок, оно снова выпрямлялось
под таким невероятным ударом, что Джакс чувствовал, как оно начинает
вертеться, точно человек, оглушенный дубинкой и теряющий сознание. Ветер
выл и неистовствовал во тьме, и казалось - весь мир превратился в черную
пропасть. Бывали минуты, когда струя воздуха, словно всасываемая тоннелем,
ударяла о судно с такой силой, что оно как будто поднималось над водой и
висело в воздухе, трепеща всем корпусом. Затем снова начинало метаться,
брошенное в кипящий котел. Джакс силился собраться с мыслями и
хладнокровно обсудить положение.
Море под тяжелым натиском ветра вздымалось и обдавало нос и корму
"Нянь-Шаня" снежными брызгами пены, растекающейся в темноте по обеим
сторонам судна. И на этом ослепительном покрове, растянутом под черными
облаками и испускающем синеватый блеск, капитан Мак-Вир замечал изредка
несколько крохотных пятнышек, черных, как эбеновое дерево, - верхушки
люков и лебедок, подножие мачты, стену рубки. Вот все, что он мог видеть
на своем корабле. Средняя же часть, скрытая мостиком, на котором
находились он сам и его помощник, закрытая рулевая рубка, где стоял
рулевой, охваченный страхом, как бы его вместе со всей постройкой не
снесло за борт, - средняя часть походила на полузатопленную скалу на
берегу. Она походила на скалу, упавшую в кипящую воду, которая заливала
ее, бурлила и с нее низвергалась, - на скалу во время прибоя, за которую
цепляются потерпевшие крушение люди; только эта скала поднималась,
погружалась, раскачивалась без отдыха и срока, словно, чудесным образом
оторвавшись от берега, шествовала, переваливаясь, по поверхности моря.
Сокрушающий шторм с бессмысленной яростью разрушителя ограбил
"Нянь-Шань": трисели были сорваны с линьков, накрепко привязанный тент
тоже сорван, брезент разорвался, поручни согнулись, мостик смело, и снесло
две шлюпки. Никто не видел и не слышал, как они исчезли, - словно растаяли
под ударами и натиском волн. Уже позднее, на фоне белой пены высокой
волны, низвергающейся на середину судна, Джакс мельком увидел две пары
черных шлюпбалок, но без шлюпок, вынырнувших из плотной черноты,
развевающийся конец каната и окованный железом блок, прыгающий в воздухе;
тут только узнал он о том, что произошло за его спиной, на расстоянии
каких-нибудь трех ярдов.
Он вытянул шею, разыскивая ухо своего капитана. Он нашел его,
коснувшись губами, - большое, мясистое, очень мокрое. И взволнованно
крикнул:
- Унесло наши шлюпки, сэр!
И снова он услышал этот голос, напряженный и слабый, но совершенно
спокойный в хаосе шумов, словно доносившийся откуда-то из тихого далека,
за пределами черных просторов, где бушевала буря; снова он услышал голос
человека - хрупкий и неукротимый звук, который может передавать
беспредельность мысли, намерений и решений, - звук, который донесет
уверенные слова в тот последний день, когда обрушатся небеса и свершится
суд, - снова он услышал его; этот голос кричал ему откуда-то издалека:
- Хорошо!
Он подумал, что его не расслышали:
- Наши шлюпки... я говорю, шлюпки... шлюпки, сэр! Две снесло!
Тот же голос, на расстоянии фута от него, - и такой далекий, -
прокричал резонно:
- Ничего не поделаешь!
Капитан Мак-Вир не повернул лица, но Джакс расслышал еще несколько
слов, подхваченных ветром:
- Чего можно ждать... когда пробираешься... в таком... Приходится...
что-нибудь... оставить... позади... разумеется...
Джакс напряженно прислушивался. Больше он ничего не услышал. Капитан
Мак-Вир сказал все, что хотел сказать; а Джакс, не видя, представил себе
широкую, плотную спину, повернутую к нему. Непроницаемая тьма давила на
призрачный блеск моря. Джакса охватила тупая уверенность, что делать
больше нечего.
Если рулевые приводы выдержат; если огромные массы воды не проломят
палубы и не разобьют люков; если машины не сдадут; если удастся вести
судно против этого ужасного ветра и оно не будет погребено одной из этих
чудовищных волн - Джакс время от времени видел только зловещие белые
гребни, вздымающиеся высоко над бортом, - тогда есть шанс выбраться
благополучно. Казалось, что-то в нем перевернулось, и он особенно остро
понял, что "Нянь-Шань" погиб.
"Пришел ему конец", - сказал он себе и вдруг почувствовал волнение,
словно в этих словах открылся какой-то новый, неожиданный смысл.
Что-нибудь да случится. Теперь ничего нельзя сделать, ничем нельзя помочь.
От людей на борту помощи не будет, и судно долго не продержится. Эта буря
чудовищна!
Джакс почувствовал, как чья-то рука тяжело обхватила его плечи, и на
это ответил очень разумно - крепко обнял за талию своего капитана.
Так стояли они, обнявшись, в слепой ночи, поддерживая друг друга в
борьбе с ветром, щека к щеке, а губы к уху, - на манер двух старых
негодных кораблей, связанных корма с носом.
И Джакс услыхал голос своего командира, звучавший едва ли громче, чем
раньше, но ближе, словно он пошел наперерез чудовищному натиску урагана; в
нем было все то же странное спокойствие, как бы мирное сияние нимба.
- Вы не знаете, где команда? - спросил этот голос, мощный и в то же
время угасающий, как будто сила ветра одолевала его и сейчас же относила
прочь от Джакса.
Джакс не знал. Все матросы были наверху, когда ураган обрушился на
судно. Он понятия не имел, куда они забрались. В данном случае их все
равно что нигде не было, так как пользы от них быть не могло. Почему-то
вопрос капитана расстроил Джакса.
- Вам нужны матросы, сэр? - боязливо крикнул он.
- Должен знать! - крикнул в ответ капитан Мак-Вир. - Держитесь крепко.
Они держались. С неукротимым бешенством злобный напор ветра остановил
судно; в течение одной зловещей напряженной секунды оно только качалось
быстро и легко, как детская люлька, а воздух - казалось, вся атмосфера -
яростно проносился мимо, с ревом отрываясь прочь от мрачной земли.
Ветер душил их, и, закрыв глаза, они крепче сжали друг друга в
объятиях. Судя по силе удара, столб воды, скользивший вертикально в
темноте, налетел на судно, переломился и рухнул на мостик, погребая его
под своей губительной тяжестью. Столб, при падении разбившийся на струи,
окутал их с головы до ног вихрем пены; соленая вода наполнила им уши, рот,
ноздри. Она ударила их по ногам, рванула второпях за руки, быстро
забурлила под подбородком. Открыв глаза, они увидели громоздящуюся массу
пены, бушующую вокруг того, что походило на обломки судна. Да, оно
вынуждено было сдаться; и двое задыхающихся людей тоже были побеждены
сокрушающим ударом. И вдруг судно рванулось вперед, чтобы снова отчаянно
вынырнуть, точно пытаясь выбраться из-под развалин.
Валы набегали в темноте со всех сторон, чтобы отогнать судно назад, где
оно должно было погибнуть. Злобны были нападавшие на него удары. Судно
напоминало живое существо, отданное на растерзание толпе: его жестоко
толкали, били, подкидывали, бросали вниз, топтали. Капитан Мак-Вир и Джакс
держались друг за друга, оглушенные шумом, полузадушенные ветром; а
великое смятение, терзавшее их тела, словно необузданный взрыв страсти,
вызывало в душе глубокую тревогу. Один из тех диких и зловещих воплей,
какие таинственно прорезают иногда рев урагана, как на крыльях, налетел на
судно, а Джакс постарался его перекричать:
- Выдержит ли судно?
Этот крик вырвался из его груди. Он был так же не преднамерен, как
рождение мысли в голове, и Джакс сам его не слышал. Он сразу угас, -
исчезли и мысль, и намерение, и усилие, и неслышные вибрации этого крика
слились с воздушными волнами.
Джакс ничего не ждал в ответ. Решительно ничего. Да и какой ответ можно
было дать? Но спустя некоторое время он с изумлением расслышал хрупкий
голос, звук-карлик, не побежденный в чудовищной сумятице:
- Может выдержать!
То был глухой вой, а уловить его было труднее, чем еле слышный шепот. И
снова раздался голос, полузатопленный треском и гулом, словно судно,
сражающееся с волнами океана.
- Будем надеяться! - крикнул голос, маленький, одинокий и
непоколебимый, как будто не ведающий ни надежды, ни страха; и замелькали
бессвязные слова: - Судно... это... никогда... как-нибудь... к лучшему.
Джакс уже не пытался расслышать.
Тогда голос, словно внезапно напав на единственный предмет, способный
противостоять силе шторма, окреп и твердо выкрикнул последние отрывистые
слова:
- Оно пробивается... строили его... хорошие люди... есть шансы...
машины... Раут... хороший парень.
Капитан Мак-Вир снял руку с плеч Джакса, и было так темно, что он сразу
перестал существовать для своего помощника. Джакс после крайнего
напряжения дал отдых своим мускулам, сразу ослабел. Гложущая тоска
уживалась с невероятной сонливостью, словно его избили и измучили до того,
что нагнали на него дремоту. Ветер завладел его головой и пытался сорвать
ее с плеч; одежда, насквозь промокшая, была тяжела, как свинец; холодная и
мокрая, она походила на броню из тающего льда; он дрожал; это продолжалось
долго: крепко держась руками, он медленно погружался в бездну телесных
страданий; он сосредоточился лениво и бесцельно на самом себе; а когда
что-то сзади ударилось слегка о его ноги, он чуть не подпрыгнул.
Качнувшись вперед, он натолкнулся на спину капитана Мак-Вира; тот не
пошевельнулся. Потом чья-то рука схватила Джакса за бедро. Наступило
затишье, грозное затишье, словно шторм затаил дыхание. А Джакс чувствовал,
как кто-то ощупывает его всего. Это был боцман. Джакс узнал эти руки,
такие толстые и огромные, что казалось - они принадлежат человеку какой-то
новой породы.
Боцман поднялся на мостик и полз на четвереньках против ветра. Тут он
ткнулся головой в ноги старшего помощника, немедленно присел и стал
исследовать особу Джакса, осторожно ощупывая его руками, словно извиняясь
за свою смелость.
Это был некрасивый малорослый грубый моряк, лет пятидесяти,
коротконогий, с жесткими волосами, длиннорукий, похожий на старую
обезьяну. Силы он был непомерной; в его больших неуклюжих лапах,
напоминавших коричневые боксерские перчатки, самые тяжелые предметы
казались игрушечными. Не считая седоватых волос на груди, хриплого голоса
и грозного вида, он был лишен всех классических атрибутов боцмана. Его
добродушие доходило почти до глупости: матросы делали с ним, что хотели,
инициативы у него не было ни на грош, и человек он был покладистый и
разговорчивый. По этой причине Джакс его недолюбливал; но капитан Мак-Вир
как будто считал его первоклассным боцманом, вызывая этим презрительное
неодобрение Джакса.
Он ухватился за плащ Джакса и подтянулся, чтобы встать на ноги; такое
свободное обращение, да и то с величайшей осторожностью, он позволил себе
лишь потому, что его вынуждал к этому ураган.
- В чем дело, боцман, в чем дело? - нетерпеливо заревел Джакс. - Что
нужно здесь, на мостике, этому плуту боцману?
Тайфун действовал Джаксу на нервы. Хриплый рев боцмана, казалось,
выражал величайшее удовлетворение, но слов нельзя было разобрать. Да,
несомненно, старый дурак чему-то обрадовался.
Свободная рука боцмана нашла чье-то другое тело, потому что
изменившимся голосом он стал спрашивать:
- Это вы, сэр? Это вы, сэр?
Ветер заглушал его вопли.
- Да! - крикнул капитан Мак-Вир.

4

Напрягая голос, боцман добился лишь того, что капитан Мак-Вир расслышал
странное сообщение:
- Всех китайцев меж палуб швыряет, сэр.
Джакс, стоявший с подветренной стороны, слышал, как эти двое кричали на
расстоянии шести дюймов от него, словно их разделяло полмили; казалось, в
тихую ночь два человека перекликаются через поле. Он слышал отчаянный крик
капитана Мак-Вира: "Что? Что?.." - и напряженный, хриплый голос боцмана:
"Всей кучей... сам их видел... Ужасное зрелище, сэр... Думал... сказать
вам".
Джакс оставался равнодушным, словно сила урагана сделала его
безответным, уничтожив всякую мысль о действии. Кроме того, он был очень
молод; его всецело поглощало одно занятие: закалить сердце в ожидании
самого худшего, и всякая иная форма деятельности вызывала непреодолимое
отвращение. Он не был испуган: он это знал, ибо, твердо веря в то, что ему
не видать завтрашнего дня, оставался спокоен.
Бывают такие моменты пассивного героизма, им поддаются даже храбрые
люди. Многие моряки, несомненно, могут припомнить случай из своей жизни,
когда подобное состояние каталептического стоицизма внезапно овладевало