Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- Следующая »
- Последняя >>
Е. Г. Малышева
Русский спортивный дискурс: лингвокогнитивное исследование
МОЕЙ СЕМЬЕ С БЛАГОДАРНОСТЬЮ ЗА ПОДДЕРЖКУ И ТЕРПЕНИЕ
Предисловие
В начале прошлого века, в 1912 году, известный теперь всему миру основатель современного олимпийского движения барон Пьер де Кубертен создал знаменитую «Оду спорту», в которой провидчески отразил все то, за что мы уже в веке XXI продолжаем беззаветно любить спорт, даже если сами никогда им не занимались.
И пусть сегодняшний спорт, особенно спорт высших достижений, совсем не похож на тот, что был во времена возрождения Олимпийских игр, и даже на тот, о котором ностальгически вспоминает нынче старшее поколение, жившее во времена СССР. Ему всё равно удивительным образом удаётся сохранить главное: именно во время спортивных состязаний (неважно, выступаешь ты на спортивной арене или болеешь «за своих» на трибуне или перед телевизором) можно испытать высочайшие эмоции, вплоть до описанного древними греками катарсиса, можно восхититься примерами силы человеческого тела и – что неизмеримо важнее – человеческого духа, можно стать свидетелем великих побед и не менее великих поражений, можно, наконец, ощутить связь времен и поколений, увидеть, как люди разных национальностей, веры, уклада жизни похожи друг на друга и в то же время явственно ощутить, насколько они разные.
Кроме того, сегодня, в эпоху, с одной стороны, глобализации, а с другой – непримиримых этнических, религиозных, социально-экономических и иных противоречий, именно спорт позволяет человеку осознать его общность с соотечественниками, оценить собственную национальную идентичность, испытать чувство гордости за свою родину.
…Такое весьма пространное и не вполне лингвистическое вступление понадобилось автору для того, чтобы читатель этой книги понял: изучая сферу спортивной коммуникации, нельзя и не получится говорить только о спортивных терминах, об описании экспликации в текстах спортивного дискурса собственно спортивной составляющей соревнований или тренировок.
Все это, конечно, чрезвычайно важно и требует всестороннего изучения, но для нас определяющим обстоятельством является то, что «разговор о спорте есть на самом деле разговор о нашей культуре» [Блейн, Бойл 2005: 465], другими словами, что исследование спортивной коммуникации неизменно приводит к описанию того, как сквозь призму спортивной деятельности и ее объективации в дискурсах репрезентируются наши ментальные особенности, наши представления о «своих» и «чужих», о патриотизме, о национальном характере, о базовых идеологических и политических ценностях.
«Спорт занимает все более важное место в культуре современных обществ, соответственно возрастает и значение научных исследований в этой области» – под этим утверждением английских исследователей Нейла Блейна и Раймонда Бойла [Блейн, Бойл 2005: 464] сегодня готово подписаться все большее количество ученых-гуманитариев, и в том числе лингвистов, хотя еще недавно о системном и разноаспектном изучении сферы спортивной коммуникации в рамках современной лингвистической парадигмы приходилось только мечтать.
Впрочем, уже появились достаточно многочисленные исследования, в которых, с одной стороны, детально изучается терминология, лексика и фразеология спорта, в том числе в сопоставительном аспекте (Л. Авакова, Е. Гуреева, А. Елистратов, В. Киселева, И. Кожевникова, С. Кудрин, А. Милюк, Н. Мухамедова, М. Романовская А. Рылов, А. Савченко, И. Хмелевская, Н. Шафранова и др.); с другой стороны, описывается специфика жанровой системы спортивного дискурса (Е. Александрова, Ф. Бацевич, М. Бергельсон, П. Истрате, Л. Краевски, Т. Никитина, М. Токарева); с третьей – исследуется лингвокогнитивное, лингвосемиотическое и интертекстуалъное своеобразие спортивного дискурса (И. Дубчак, Л. Комлева, О. Панкратова); наконец, рассматриваются вопросы, связанные с дискурсивными особенностями спортивной сферы (А. Зильберт, Б. Зильберт, А. Трубченинова).
К числу малоизученных аспектов спортивной коммуникации относятся прежде всего лингвокогнитивный и лингвокулътурологический, который включает в себя множество вопросов, связанных с теоретикометодологическим описанием сложившейся в современном русском спортивном дискурсе системы концептуальных доминант; с анализом концептуальных моделей, посредством которых происходит осмысление мира спорта; с изучением этнокультурной специфики русского спортивного дискурса; с характеристикой типов дискурсивных языковых личностей субъектов спортивного дискурса – спортивных комментаторов.
В данной работе сделана попытка системного описания современного спортивного дискурса с точки зрения его когнитивно-языковой, и в том числе лингвокультурологической, специфики.
Предложенная нами концепция, согласно которой содержательная доминанта спортивного дискурса – мегаконцепт Спорт – имеет статус универсальной идеологемы, позволяет выделить базовые когнитивные признаки данного феномена, описать его с точки зрения лингвокультурологического своеобразия, интерпретировать особенности когнитивной структуры данного концепта посредством выявления базовых когнитивных стереотипов, объективированных в спортивном дискурсе, и, кроме того, позволяет обнаружить точки взаимодействия спортивного дискурсивного пространства с политическим и идеологическим дискурсами.
Концептуальное моделирование сферы спорта, предлагаемое в нашем исследовании, отражает специфику ментального «наполнения» соответствующего фрагмента языковой картины мира, репрезентированного в текстах спортивного дискурса[1].
Детальное изучение лексико-семантического своеобразия экспликации доминант спортивного дискурса – лингвокультурологической идеи Патриотизм, оппозитивных концептов Победа/Поражение, новоидеологемы Олимпиада 2014 даёт возможность прийти к нетривиальным выводам в том числе относительно этнокультурной специфики представлений о важнейших духовных универсалиях русской картины мира, рассмотренных сквозь призму спортивной сферы.
Наконец, логическим завершением лингвокультурологического описания[2] является создание типологических моделей дискурсивной языковой личности спортивного комментатора, которая приводит нас к выявлению прагмастилистических и речежанровых особенностей как речи одного из субъектов изучаемого типа дискурса, так и основного жанра спортивного дискурса – современного спортивного репортажа.
Впрочем, нельзя не признать, что спортивный дискурс – источник богатейшего репертуара тем, раскрывать которые предстоит нашим последователям, и, заметим, перспективы этой проблематики в самых разнообразных аспектах поистине необозримы.
В связи со сказанным выше автор не может удержаться от ссылки на процитированные в монографии О.С. Иссерс [Иссерс 1999] высказывания, касающиеся соотношения теоретических и практических составляющих научного исследования: «нет ничего более практического, чем хорошая теория [Lewin 1951: 169]…нет ничего более теоретически ценного, чем убедительная практика [Levy-Leboyer 1988: 785]» (Цит. по: [Иссерс 1999: 11–12]).
Полностью разделяя эти парадоксальные точки зрения, автор во многом придерживался этих принципиальных для него положений в процессе работы над книгой.
Прежде всего автор выражает особую благодарность своему научному консультанту профессору Н.А. Кузьминой, которая на протяжении многих лет поддерживает меня во всех научных изысканиях и которая первой поверила в необходимость и возможность написания этой книги.
Также автор выражает искреннюю благодарность коллегам – профессорам Л.О. Бутаковой, Е.Н. Гуц, Л.Б. Никитиной, Н.В. Орловой, Т.П. Рогожниковой, доцентам П.П. Ромашовой, Т.В. Шкайдеровой, которые читали фрагменты работы и высказывали свои ценные замечания и пожелания.
Автор признателен выпускникам и студентам Омского государственного университета им. Ф.М. Достоевского Р. Ленделу, Е. Дубровской, И. Алешко, А. Рудневу, А. Мушкинской, В. Самбуру, А. Лудановой, М. Абрамову, а также другим участникам семинара по медиадискурсу, который проводился с 2002 года и работает до сих пор под руководством автора на филологическом факультете ОмГУ им. Ф.М. Достоевского. Многие материалы, собранные участниками семинара, вошли в качестве материала для исследования в эту книгу.
И пусть сегодняшний спорт, особенно спорт высших достижений, совсем не похож на тот, что был во времена возрождения Олимпийских игр, и даже на тот, о котором ностальгически вспоминает нынче старшее поколение, жившее во времена СССР. Ему всё равно удивительным образом удаётся сохранить главное: именно во время спортивных состязаний (неважно, выступаешь ты на спортивной арене или болеешь «за своих» на трибуне или перед телевизором) можно испытать высочайшие эмоции, вплоть до описанного древними греками катарсиса, можно восхититься примерами силы человеческого тела и – что неизмеримо важнее – человеческого духа, можно стать свидетелем великих побед и не менее великих поражений, можно, наконец, ощутить связь времен и поколений, увидеть, как люди разных национальностей, веры, уклада жизни похожи друг на друга и в то же время явственно ощутить, насколько они разные.
Кроме того, сегодня, в эпоху, с одной стороны, глобализации, а с другой – непримиримых этнических, религиозных, социально-экономических и иных противоречий, именно спорт позволяет человеку осознать его общность с соотечественниками, оценить собственную национальную идентичность, испытать чувство гордости за свою родину.
…Такое весьма пространное и не вполне лингвистическое вступление понадобилось автору для того, чтобы читатель этой книги понял: изучая сферу спортивной коммуникации, нельзя и не получится говорить только о спортивных терминах, об описании экспликации в текстах спортивного дискурса собственно спортивной составляющей соревнований или тренировок.
Все это, конечно, чрезвычайно важно и требует всестороннего изучения, но для нас определяющим обстоятельством является то, что «разговор о спорте есть на самом деле разговор о нашей культуре» [Блейн, Бойл 2005: 465], другими словами, что исследование спортивной коммуникации неизменно приводит к описанию того, как сквозь призму спортивной деятельности и ее объективации в дискурсах репрезентируются наши ментальные особенности, наши представления о «своих» и «чужих», о патриотизме, о национальном характере, о базовых идеологических и политических ценностях.
«Спорт занимает все более важное место в культуре современных обществ, соответственно возрастает и значение научных исследований в этой области» – под этим утверждением английских исследователей Нейла Блейна и Раймонда Бойла [Блейн, Бойл 2005: 464] сегодня готово подписаться все большее количество ученых-гуманитариев, и в том числе лингвистов, хотя еще недавно о системном и разноаспектном изучении сферы спортивной коммуникации в рамках современной лингвистической парадигмы приходилось только мечтать.
Впрочем, уже появились достаточно многочисленные исследования, в которых, с одной стороны, детально изучается терминология, лексика и фразеология спорта, в том числе в сопоставительном аспекте (Л. Авакова, Е. Гуреева, А. Елистратов, В. Киселева, И. Кожевникова, С. Кудрин, А. Милюк, Н. Мухамедова, М. Романовская А. Рылов, А. Савченко, И. Хмелевская, Н. Шафранова и др.); с другой стороны, описывается специфика жанровой системы спортивного дискурса (Е. Александрова, Ф. Бацевич, М. Бергельсон, П. Истрате, Л. Краевски, Т. Никитина, М. Токарева); с третьей – исследуется лингвокогнитивное, лингвосемиотическое и интертекстуалъное своеобразие спортивного дискурса (И. Дубчак, Л. Комлева, О. Панкратова); наконец, рассматриваются вопросы, связанные с дискурсивными особенностями спортивной сферы (А. Зильберт, Б. Зильберт, А. Трубченинова).
К числу малоизученных аспектов спортивной коммуникации относятся прежде всего лингвокогнитивный и лингвокулътурологический, который включает в себя множество вопросов, связанных с теоретикометодологическим описанием сложившейся в современном русском спортивном дискурсе системы концептуальных доминант; с анализом концептуальных моделей, посредством которых происходит осмысление мира спорта; с изучением этнокультурной специфики русского спортивного дискурса; с характеристикой типов дискурсивных языковых личностей субъектов спортивного дискурса – спортивных комментаторов.
В данной работе сделана попытка системного описания современного спортивного дискурса с точки зрения его когнитивно-языковой, и в том числе лингвокультурологической, специфики.
Предложенная нами концепция, согласно которой содержательная доминанта спортивного дискурса – мегаконцепт Спорт – имеет статус универсальной идеологемы, позволяет выделить базовые когнитивные признаки данного феномена, описать его с точки зрения лингвокультурологического своеобразия, интерпретировать особенности когнитивной структуры данного концепта посредством выявления базовых когнитивных стереотипов, объективированных в спортивном дискурсе, и, кроме того, позволяет обнаружить точки взаимодействия спортивного дискурсивного пространства с политическим и идеологическим дискурсами.
Концептуальное моделирование сферы спорта, предлагаемое в нашем исследовании, отражает специфику ментального «наполнения» соответствующего фрагмента языковой картины мира, репрезентированного в текстах спортивного дискурса[1].
Детальное изучение лексико-семантического своеобразия экспликации доминант спортивного дискурса – лингвокультурологической идеи Патриотизм, оппозитивных концептов Победа/Поражение, новоидеологемы Олимпиада 2014 даёт возможность прийти к нетривиальным выводам в том числе относительно этнокультурной специфики представлений о важнейших духовных универсалиях русской картины мира, рассмотренных сквозь призму спортивной сферы.
Наконец, логическим завершением лингвокультурологического описания[2] является создание типологических моделей дискурсивной языковой личности спортивного комментатора, которая приводит нас к выявлению прагмастилистических и речежанровых особенностей как речи одного из субъектов изучаемого типа дискурса, так и основного жанра спортивного дискурса – современного спортивного репортажа.
Впрочем, нельзя не признать, что спортивный дискурс – источник богатейшего репертуара тем, раскрывать которые предстоит нашим последователям, и, заметим, перспективы этой проблематики в самых разнообразных аспектах поистине необозримы.
В связи со сказанным выше автор не может удержаться от ссылки на процитированные в монографии О.С. Иссерс [Иссерс 1999] высказывания, касающиеся соотношения теоретических и практических составляющих научного исследования: «нет ничего более практического, чем хорошая теория [Lewin 1951: 169]…нет ничего более теоретически ценного, чем убедительная практика [Levy-Leboyer 1988: 785]» (Цит. по: [Иссерс 1999: 11–12]).
Полностью разделяя эти парадоксальные точки зрения, автор во многом придерживался этих принципиальных для него положений в процессе работы над книгой.
Прежде всего автор выражает особую благодарность своему научному консультанту профессору Н.А. Кузьминой, которая на протяжении многих лет поддерживает меня во всех научных изысканиях и которая первой поверила в необходимость и возможность написания этой книги.
Также автор выражает искреннюю благодарность коллегам – профессорам Л.О. Бутаковой, Е.Н. Гуц, Л.Б. Никитиной, Н.В. Орловой, Т.П. Рогожниковой, доцентам П.П. Ромашовой, Т.В. Шкайдеровой, которые читали фрагменты работы и высказывали свои ценные замечания и пожелания.
Автор признателен выпускникам и студентам Омского государственного университета им. Ф.М. Достоевского Р. Ленделу, Е. Дубровской, И. Алешко, А. Рудневу, А. Мушкинской, В. Самбуру, А. Лудановой, М. Абрамову, а также другим участникам семинара по медиадискурсу, который проводился с 2002 года и работает до сих пор под руководством автора на филологическом факультете ОмГУ им. Ф.М. Достоевского. Многие материалы, собранные участниками семинара, вошли в качестве материала для исследования в эту книгу.
http://www.krugosvet.ru/articles/82/1008254/print.htm].
Ю.Е. Прохоров отмечает, что количество частных определений дискурса «чрезвычайно велико и умножается постоянно» [Прохоров 2006: 27]; кроме того, на сегодняшний день в научной литературе существует немало классификаций и обзоров этих определений, обобщения и систематизации разных точек зрения на понятие «дискурс»[3].
А. Е. Кибрик и П.Б. Паршин [Кибрик, Паршин URL: http://www.krugosvet.ru/articles/82/1008254/print.htm] делают попытку обобщить существующие в гуманитарных науках подходы к феномену дискурс, связанные с различными национальными традициями и даже вкладом конкретных авторов, и говорят о «трёх основных классах» употребления настоящего термина: «собственно лингвистическом», когда дискурс так или иначе соотносится с понятиями речь, текст, диалог; «публицистическом» – восходящем к пониманию французских структуралистов и постструктуралистов М. Фуко, А. Греймаса, Ж. Деррида, М.Пешё и др. и коррелирующим с понятиями стиля и индивидуального языка; «философско-социологическом» – связанном с именем немецкого учёного Ю. Хабермаса, который ввёл этот термин для обозначения «вида речевой коммуникации, предполагающей рациональное критическое рассмотрение ценностей, норм и правил социальной жизни» [Цит. по: Красных 2003: 111].
Впрочем, «осложняющим обстоятельством» для понимания «общей картины употребления термина» является то, что «все три… макропонимания (и их разновидности)» дискурса «взаимодействовали и взаимодействуют друг с другом» [там же].
Последнее замечание кажется нам определяющим, поскольку, на наш взгляд, именно взаимодействие первых двух типов подхода к дискурсу в современных лингвистических исследованиях является наиболее частотным.
Г.Н. Манаенко, обобщая традицию употребления термина «дискурс» в разных теоретических направлениях и лингвистических школах, справедливо констатирует, что названный термин «с самого момента своего появления всеми учёными применялся для исследования и описания явлений, относящихся к речи (в смысле соссюровской дихотомии язык – речь» [Манаенко 2009: 16][4].
Французский лингвист П. Серио выделяет восемь значений термина «дискурс», большая часть из которых также коррелирует с феноменом «речь»[5].
Не менее частотным в современных концепциях оказывается представление о дискурсе в его корреляции с понятием «текст».
Впрочем, мы согласны с мнением Г.Н. Манаенко, который заключает, что в многочисленных вариациях представлений о дискурсе как о «связном тексте в совокупности с экстралингвистическими – прагматическими, социокультурными, психологическими и др. факторами; о тексте, взятом в событийном аспекте» [ЛЭС 1990: 136] «происходит элиминация третьего элемента, необходимого для адекватного определения дискурса, – субъекта» и наблюдается подмена как терминов дискурс – текст, так и терминов речь – речевое произведение (текст) [Манаенко 2009: 21].
Нам импонирует мысль М.М. Бахтина, высказанная им еще в конце 20-х годов, об отграничении «действительной реальности языка-речи» от языка как системы форм, от текста как отдельного и изолированного речевого произведения и, наконец, от текущего потока речевого произведения как психологических процессов говорения, письма, слушания и чтения» [Там же: 28–29][6].
Думается, именно эти воззрения могут быть положены в основу представлений о содержательном своеобразии понятия «дискурс». Если следовать логике рассуждений М.М. Бахтина (еще не употреблявшего соответствующий термин, но увидевшего суть явления), то в этом случае можно, вслед за современными исследователями, констатировать, что дискурс – это «коммуникативно-прагматическое событие социокультурного характера» [Алефиренко 2002: 104], это своеобразное семантическое единство языковой формы, знаний и коммуникативно-прагматической ситуации, это социальная деятельность людей, в которой ведущая роль принадлежит когнитивным пространствам общающихся [Алефиренко 2002: 101–102], это «устойчивая, социально и культурно определённая традиция человеческого общения» [Силантьев 2006: 9], наконец, «это система коммуникации» [Шейгал 2004: 12].
Приведенные определения, на наш взгляд, являются в целом справедливыми, поскольку в них отмечены онтологические черты исследуемого понятия, но при этом неоперациональными, то есть чрезвычайно широкими по содержанию (особенно последнее из них) и потому трудно применимыми в условиях описания конкретного типа дискурса.
В.В. Красных, основываясь на воззрениях ван Дейка, А.Е. Кибрика, Ю.Н. Караулова, выработала следующее определение дискурса, в котором подчёркнута двойственная природа данного феномена и детерминированность речемыслительной и текстопорождающей деятельности разного рода внелингвистическими факторами: «дискурс есть вербализованная речемыслительная деятельность, понимаемая как совокупность процесса и результата и обладающая как собственно лингвистическим, так и экстралингвистическим планами» [Красных 2003: 113].
Для нас едва ли не более важным, чем само определение В.В. Красных, оказывается ее комментарий к данной дефиниции: «Дискурс имеет два плана – собственно лингвистический и лингвокогнитивный. Первый связан с языком, манифестирует себя в используемых языковых средствах и проявляется в совокупности порождённых текстов (дискурс как результат). Второй связан с языковым сознанием, обусловливает выбор языковых средств, влияет на порождение (и восприятие) текстов, проявляясь в контексте и пресуппозиции (дискурс как процесс)» [Красных 2003: 114].
Итак, учитывая эти и другие[7] существующие дефиниции термина «дискурс» и разделяя представление о том, что «без опоры» на это понятие «невозможно адекватное разрешение традиционной лингвистической проблематики» [Манаенко 2009: 34], выработаем релевантное нашим представлениям определение дискурса и примем его в качестве рабочего.
Итак, в данном исследовании под дискурсом предлагается понимать процесс тематически обусловленного общения, детерминированного социально-историческими условиями, специфика которого отражается в совокупности текстов (в широком – семиотическом[8] – понимании этого термина), характеризуемых концептуальным, речежанровым и прагмастилистическим своеобразием.
Нам близка также позиция Е.И. Шейгал, считающей, что дискурс имеет реальное и потенциальное (виртуальное) измерения. В реальном измерении дискурс – это «поле коммуникативных практик как совокупность дискурсных событий, это текущая речевая деятельность в определенном социальном пространстве, обладающая признаком процессности и связанная с реальной жизнью и реальным временем, а также возникающие в результате этой деятельности речевые произведения (тексты), взятые во взаимодействии лингвистических, паралингвистических и экстралингвистических факторов» [Шейгал 2004: 12–13]. В потенциальном измерении дискурс рассматривается исследователем как «семиотическое пространство, включающее вербальные и невербальные знаки, ориентированные на обслуживание данной коммуникативной сферы, а также тезаурус прецедентных высказываний и текстов. В потенциальное измерение дискурса включаются также представление о типичных моделях речевого поведения и набор речевых действий и жанров, специфических для данного типа коммуникации» [Шейгал 2004: 13].
Таким образом, принятый в нашем исследовании подход к понятию «дискурс» позволяет утверждать, что наиболее показательным и объективирующим специфику того или иного типа дискурса объектом исследования является совокупность текстов, которые продуцируются субъектами дискурса в процессе общения в рамках какой-либо сферы человеческой деятельности[9].
2. Спортивный дискурс: содержание, структура и границы понятия. Спортивное дискурсивное пространство
2.1. Вопрос о выделении типов дискурсов, о классификационных основаниях такого выделения и о существовании конкретных типов дискурса вообще в современной лингвистической науке остается открытым и дискуссионным.
Впрочем, надо признать, что «полярная» точка зрения, отрицающая саму возможность выделения конкретных типов дискурса, представлена прежде всего в работе В.В. Красных и, судя по всему, не поддержана большинством лингвистического сообщества.
Исследователь полагает, что безусловно можно говорить лишь о «национальном дискурсе» и предлагает следующее определение русского дискурса, которое, по сути, уточняет общую дефиницию дискурса: «это вербализованная речемыслительная деятельность, понимаемая как совокупность процесса и результата, обладающая как лингвистическим, так и экстралингвистическим планами и осуществляемая на русском языке представителями русского национально-лингво-культурного сообщества». Отдельные типы дискурса В.В. Красных трактует лишь как «некоторые «модификации» русского дискурса, «определённым образом «адаптированные» в соответствии с той сферой, в которой он функционирует» [Красных 2003: 114].
Заметим, что сложность, с которой сталкивается любой исследователь при определении границ того или иного «типа» дискурса, а также проблема релевантности принимаемых исследователями дискурсивных характеристик, заставляет нас задуматься о большой степени правоты взглядов на дискурс В.В. Красных.
Однако в последнее десятилетие основания, по которым выделяются конкретные типы дискурса, множатся, а следовательно, всё возрастает количество описываемых дискурсов и дискурсивных разновидностей.
Е.И. Шейгал в связи с этим замечает, что «для термина «дискурс» характерно сочетание с агентивным или генетивным определением: публичный дискурс, политический дискурс, дискурс власти, советский дискурс… дискурс рынка, дискурс потребительской культуры, дискурс надежды и отчаяния» [Шейгал 2004: 15].
К широкому списку типов дискурса, которые приводит исследователь, мы могли бы добавить обнаруженные нами в лингвистических работах «диалектный дискурс» [Галимова 2006: 216], «лингвистический дискурс» [Гынгазова 2006: 220], «общественный дискурс» [Бергельсон 2006: 88], «сказочный дискурс» [Акименко 2005], «устный дискурс» [Казеннова 2009], «патриотический дискурс» [Декленко 2004] и многие другие.
Очевидно, что выделение столь разнообразных типов дискурсов свидетельствует о крайней разнородности критериев, на основании которых выделение этих типов происходит, а также о чрезвычайной смысловой «ёмкости» самого понятия «дискурс».
Тем не менее в современной лингвистической науке уже сформировано представление о базовых критериях, посредством которых происходит дифференциация типов дискурсов и на основании которых определяются дискурсообразующие признаки.
Так, весьма востребованным оказалось выделение двух базовых разновидностей дискурсов исходя из отношений между участниками коммуникации.
С этой точки зрения В.И. Карасик характеризует два вида дискурса – личностно-ориентированный и статусно-ориентированный.
В личностно-ориентированном дискурсе «участники общения стремятся раскрыть свой внутренний мир адресату и понять адресата как личность во всем многообразии личностных характеристик… Личностно-ориентированный дискурс проявляется в двух основных сферах общения – бытовой и бытийной, при этом бытовое (обиходное) общение представляет собой генетически исходный тип дискурса, а бытийное общение выражается в виде художественного, философского, мифологического диалога» [Карасик 2004: 239].
Впрочем, надо признать, что «полярная» точка зрения, отрицающая саму возможность выделения конкретных типов дискурса, представлена прежде всего в работе В.В. Красных и, судя по всему, не поддержана большинством лингвистического сообщества.
Исследователь полагает, что безусловно можно говорить лишь о «национальном дискурсе» и предлагает следующее определение русского дискурса, которое, по сути, уточняет общую дефиницию дискурса: «это вербализованная речемыслительная деятельность, понимаемая как совокупность процесса и результата, обладающая как лингвистическим, так и экстралингвистическим планами и осуществляемая на русском языке представителями русского национально-лингво-культурного сообщества». Отдельные типы дискурса В.В. Красных трактует лишь как «некоторые «модификации» русского дискурса, «определённым образом «адаптированные» в соответствии с той сферой, в которой он функционирует» [Красных 2003: 114].
Заметим, что сложность, с которой сталкивается любой исследователь при определении границ того или иного «типа» дискурса, а также проблема релевантности принимаемых исследователями дискурсивных характеристик, заставляет нас задуматься о большой степени правоты взглядов на дискурс В.В. Красных.
Однако в последнее десятилетие основания, по которым выделяются конкретные типы дискурса, множатся, а следовательно, всё возрастает количество описываемых дискурсов и дискурсивных разновидностей.
Е.И. Шейгал в связи с этим замечает, что «для термина «дискурс» характерно сочетание с агентивным или генетивным определением: публичный дискурс, политический дискурс, дискурс власти, советский дискурс… дискурс рынка, дискурс потребительской культуры, дискурс надежды и отчаяния» [Шейгал 2004: 15].
К широкому списку типов дискурса, которые приводит исследователь, мы могли бы добавить обнаруженные нами в лингвистических работах «диалектный дискурс» [Галимова 2006: 216], «лингвистический дискурс» [Гынгазова 2006: 220], «общественный дискурс» [Бергельсон 2006: 88], «сказочный дискурс» [Акименко 2005], «устный дискурс» [Казеннова 2009], «патриотический дискурс» [Декленко 2004] и многие другие.
Очевидно, что выделение столь разнообразных типов дискурсов свидетельствует о крайней разнородности критериев, на основании которых выделение этих типов происходит, а также о чрезвычайной смысловой «ёмкости» самого понятия «дискурс».
Тем не менее в современной лингвистической науке уже сформировано представление о базовых критериях, посредством которых происходит дифференциация типов дискурсов и на основании которых определяются дискурсообразующие признаки.
Так, весьма востребованным оказалось выделение двух базовых разновидностей дискурсов исходя из отношений между участниками коммуникации.
С этой точки зрения В.И. Карасик характеризует два вида дискурса – личностно-ориентированный и статусно-ориентированный.
В личностно-ориентированном дискурсе «участники общения стремятся раскрыть свой внутренний мир адресату и понять адресата как личность во всем многообразии личностных характеристик… Личностно-ориентированный дискурс проявляется в двух основных сферах общения – бытовой и бытийной, при этом бытовое (обиходное) общение представляет собой генетически исходный тип дискурса, а бытийное общение выражается в виде художественного, философского, мифологического диалога» [Карасик 2004: 239].