С Ломоносова начались в российской историографии Нового времени попытки представить варягов не скандинавами, а племенами иного этнического происхождения. Впрочем, ещё Василий Никитич Татищев (1686–1750), капитальный труд которого «История Российская с самых древнейших времён» как бы стоял в стороне от основной линии околонорманистских споров, выдвинул версию о финском происхождении Рюрика и пришедших с ним варягов.
Третий основоположник «норманизма» – Август Людвиг Шлёцер (1735–1809) пробыл на русской академической службе недолго, но и по возвращении на родину не оставил научных занятий в области русских древностей. Итогом его исследований явился фундаментальный труд «Нестор», в котором Шлёцер провел скрупулёзный источниковедческий анализ «Повести временных лет». С этого времени, по сути, началось научное летописеведение. Шлёцер не сомневался в значительной роли норманнов при образовании государства на Руси, но ко многим скандинавским источникам относился с недоверием. Так, например, этот законченный, по мнению советских историков, норманист считал скандинавские саги «глупыми выдумками» и предлагал «выбросить эти исландские бредни из всей русской древнейшей истории». В варягах и Рюрике, вслед за Байером и Миллером, Шлёцер видел, конечно же, скандинавов, но эта мысль была облечена им в самую крайнюю форму. Шлёцер писал, что «скандинавы, или норманны в пространном смысле, основали русскую державу», а до их прихода местные племена якобы жили без всякого управления, «подобно зверям и птицам» (в этом отношении он, видимо, опирался на известную фразу «Повести временных лет» о том, что древляне и некоторые другие восточнославянские племена жили «зверинским образом», понимая её буквально). Таким образом, получалось, что именно норманны основали древнерусское государство – взгляд для того времени вполне объяснимый, если считать, что государство – дело рук конкретных людей.
Но научная мысль развивается. То, что было приемлемо в XVIII веке, казалось устаревшим уже в XIX. Однако и до сих пор, несмотря ни на что, околонорманистская полемика периодически возрождается, обретая былую остроту. Спад наметился ещё в начале XIX века, благодаря совершенно новому уровню исследований, заданному Николаем Михайловичем Карамзиным (1766–1826). Вдумчивая работа с источниками, спокойное, довольно бесстрастное изложение и аргументированность выводов поставили его «Историю государства Российского» в ряд великих достижений русской научной мысли. Авторитет Карамзина, а затем и академика Михаила Петровича Погодина (1800–1875) на время притушил норманистские дискуссии. И Карамзин, и Погодин предпочитали следовать за русскими летописями, подкрепляя их данные иностранными источниками, и подтверждали ту, вполне обоснованную историческую доктрину, согласно которой и Рюрик, и другие первые русские князья, как и варяги в целом, были норманнами по происхождению. С именем Погодина связан и второй публичный диспут по «варяжской проблеме» в истории отечественной науки, состоявшийся 19 марта 1860 г. в стенах Петербургского университета. Оппонентом Михаила Петровича выступил другой известный историк Николай Иванович Костомаров (1817–1885), который придерживался весьма оригинальной версии о литовском (!) происхождении варягов-руси. Диспут этот был, по сути, изложением обеих позиций, и каждый из оппонентов, разумеется, остался при своём мнении, но вопрос об истоках Руси вновь оказался в центре общественного внимания. Князь Пётр Андреевич Вяземский так остроумно подвёл итог этому мероприятию: «Прежде мы не знали куда идём, а теперь не знаем и откуда».
Сочинение А.Л. Шлёцера «Нестор», изданное в Санкт-Петербурге в 1809 г.
Существенным шагом вперёд в изучении «варяжского вопроса» стал двухтомный труд на немецком языке «Die Berufung der schwedischen Rodsen durch die Finnen und Slawen» (издан в Петербурге в 1844–1845 гг.), т. е. «Призвание шведских росов (родсов) финнами и славянами», принадлежавший перу Ариста Аристовича Куника (1814–1899), выдающегося нумизмата, адъюнкта, а затем академика Императорской Санкт-Петербургской академии наук, который в течение 40 лет служил хранителем в Императорском Эрмитаже. Среди существенных сторон исследований Куника была лингвистическая разработка проблемы. Он, в частности, предположил, что название «русь» могло восходить к скандинавскому слову «rodsen», имевшему значение «гребцы». Так называли себя скандинавы, отправлявшиеся на восток, в земли финских, а затем и восточнославянских племён. На финской почве это слово приобрело форму «ruotsi», которым и сейчас в финском языке называют шведов (напомню, что финно-угорские племена, к которым относились и чудь, и меря, и весь, в древности населяли огромные территории на севере Руси). Затем из слова «ruotsi» возникло слово «русь», которым первоначально именовали варягов, составлявших основу дружины первых русских князей. Потом слово «русь» распространилось уже на все подвластные этим князьям племена и стало уже названием народа и государства. Эта версия, лингвистически весьма хорошо обоснованная, до сих пор остаётся одной из наиболее вероятных.
Сочинение С.А. Гедеонова «Варяги и Русь», изданное в Санкт-Петербурге в 1876 г.
Однако во второй половине XIX века идеи антинорманизма вновь возродились. В 1876 г. увидел свет капитальный труд «Варяги и Русь». Его автором был Степан Александрович Гедеонов (1815–1878). Сын директора Императорских театров, почетный член Петербургской академии наук, он с 1863 г. служил директором Императорского Эрмитажа. Эрмитаж в то время был крупнейшим хранилищем русских древностей, а научная школа этого учреждения находилась на большой высоте. С.А. Гедеонов обрушился на «норманнскую теорию» со всей силой, и надо признать, что его труд остался в истории антинорманизма наиболее глубоким и аргументированным. Его главный тезис заключался в тождестве варягов и балтийских славян (идея, возникшая у европейских авторов ещё в начале XVI в.). Получалось, что княжеская династия на Руси была хоть и иноземной, но всё равно славянской.
Книга «Варяги и Русь» стала важной вехой в изучении норманнской проблемы. Во второй половине XIX века споры велись по поводу происхождения самих варягов. Одни историки (как, например, академик и ректор Московского университета С.М. Соловьёв) считали варягов норманнами, другие (как автор пятитомной «Истории России» и популярнейших гимназических учебников Д.И. Иловайский) – балтийскими славянами. Дмитрий Иванович Иловайский (1832–1920) в своих обобщающих работах по русской истории даже вовсе не упоминал Рюрика, будто его и не существовало. К слову сказать, выдвигались и иные версии о происхождении варягов, но широкого распространения они не получили.
Поворотным моментом в истории «варяжской темы» стала книга датского учёного-лингвиста и историка, профессора Копенгагенского университета Вильгельма Томсена (1848–1927). В том же 1876 г., когда была опубликована книга Гедеонова, Томсен прочитал в Оксфордском университете три лекции на тему «Отношения Древней Руси и Скандинавии и происхождение Русского государства», которые были изданы в нескольких странах, а в 1891 г. вышли в русском переводе отдельной книгой под названием «Начало Русского государства». Этот труд в комплексной, обобщённой форме представил квинтэссенцию «норманской теории», которая нашла в нём своё законченное, можно сказать, «классическое» воплощение. Характерной особенностью работы Томсена была её лингвистическая составляющая. В начале лекций Томсен нарисовал широкую панораму тех племён, которые населяли Восточноевропейскую равнину накануне образования Древнерусского государства, особо остановившись на происхождении и ранней истории славянства. Летописный рассказ о призвании варягов Томсен назвал «младенчески простодушным повествованием Нестора о начале русского государства», тем не менее признав в целом достоверность его основы. Остановился он и на историографических спорах вокруг «норманнской проблемы». Среди т. н. «антинорманистов» Томсен особо выделил Гедеонова: «Я называю здесь лишь одного писателя из лагеря антинорманистов, сочинение которого, по крайней мере, производит впечатление серьёзной обдуманности и больших познаний, – С. Гедеонова. Громадное же большинство сочинений других антинорманистов не может даже иметь притязаний на признание их научными: истинно научный метод то и дело уступает место самым шатким и произвольным фантазиям, внушённым, очевидно, более нерассуждающим национальным фанатизмом, чем серьёзным стремлением найти истину. Всякий беспристрастный читатель выносит из чтения подобных трактатов такое впечатление, что в данном случае дело сводится к одному – какой бы то ни было ценой устранить неприятный факт основания русского государства при помощи чужеземного княжеского рода, как будто подобное обстоятельство может заключать в себе что-нибудь оскорбительное для великой нации… Следует признать, что критицизм антинорманистов пролил новый свет на некоторые частности вопроса; но главная сущность дела осталась совершенно нетронутой, и в своих основаниях теория скандинавского происхождения Руси не поколеблена ни на волос». Томсен дал блестящий обзор иностранных (византийских, арабских и латиноязычных) источников, в которых упоминаются варяги и русь. Относительно происхождения названия «русь» он соглашался с тем, что в его основе лежит древний шведский корень со значением «гребля», «плавание». В этом отношении Томсен развивал гипотезу Куника: «Весьма вероятным является предположение, что шведы, жившие на морском берегу (Финского залива) и ездившие на противоположный его берег, очень рано могли назвать себя – не в смысле определения народности, а по своим занятиям и образу жизни – roÞs-menn или roÞs-karlar, или как-нибудь в этом роде, т. е. гребцами, мореплавателями». Сильной стороной работы Томсена было объяснение около сотни имён, известных в Древней Руси, преимущественно из древнескандинавского языка. Приведу заключительный пассаж всей книги: «Мы видели, что, по древнему русскому преданию, единодушно подтверждаемому также множеством других разнородных свидетельств, заложение первых основ русского государственного строя является делом скандинавов; что под именем руси у народов Востока разумелись в древние времена норманны; серьёзная и добросовестная критика никогда не будет в состоянии опровергнуть этого факта. Норманны заложили основание, на котором природные славяне возвели исполинское здание, и из незаметно малого зерна, посеянного пришельцами с Севера, развилось одно из величайших государств, когда-либо существовавших в мире».
В. Томсен. Фото второй пол. XIX в
На рубеже XIX–XX веков острота дискуссий по «варяжскому вопросу» стала спадать. Серьёзное научное изучение проблемы, внимание к археологическим данным, к исследованию летописей, расширение круга источников и применение комплексных методов на стыке истории, текстологии, лингвистики и археологии позволило более глубоко и детально проработать имеющийся материал, а само развитие исторической науки открыло возможность уйти от примитивного представления о жёсткой взаимосвязи начала династии и начала государства, от «опрокидывания» современных этнических представлений в далёкое прошлое. Конечно, в рамках «норманизма» также появлялись крайние позиции, абсолютизировавшие роль и участие норманнов в начальный период русской истории, но такие взгляды объективной наукой всегда корректировались, и взвешенные подходы к оценке варяжского влияния становились постепенно преобладающими.
Где же пролегал основной рубеж между двумя сторонами, почему, казалось бы, вокруг чисто научной проблемы ломалось столько копий? Следует согласиться и с Ключевским, и с Томсеном, что во многом детонатором споров было своеобразно понимаемое чувство патриотизма. Именно эта идея стала впоследствии доминирующей при решении вопроса о происхождении Руси в советское время, не обходится без неё и сейчас. Почему-то считали, а многие считают и ныне, что иностранное влияние в начале русской истории, присутствие иноземцев на Руси и неславянское происхождение правящей династии ущемляют чувство национального достоинства русских, показывают их неспособность к самостоятельной самоорганизации. Такое понимание патриотизма ныне выглядит странным. Ведь Древняя Русь не была какой-то жесткой, «закрытой» системой, в которую не должны были проникать никакие заграничные веяния. Не была такой наша Родина и в дальнейшем. Вспомним, какой след в русской истории оставили монголы или те же немцы при Петре I. Что уж говорить о древнейших временах, когда границы были настолько расплывчаты, что и пределы государства в IX веке обрисовать сложно. Русь находилась на пересечении разных путей, этнических и культурных влияний, и стыдиться этого по меньшей мере нелепо. Англичане, например, гордятся тем, что в их истории оставили след и римляне, и норманны, но для нас это почему-то унизительно. Как аргумент часто выдвигают знаменитую летописную фразу «земля наша велика и обильна, лишь порядка в ней нет», понимая ее не совсем верно. Не столько о порядке идет речь в летописи, сколько о «наряде», то есть управлении. Нужен был правитель, князь, его и позвали.
Этот ультрапатриотический настрой особенно был характерен для советской исторической науки конца 1930-х —1950-х гг. Тогда говорить не то что о влиянии скандинавов, но даже об их присутствии на Руси в древнейший период было невозможно. А страшный ярлык «норманиста» мог перечеркнуть всю деятельность учёного. Одновременно с этим история Древнерусского государства непрерывно удревнялась. Вообще стремление «прибавить» к своей истории одно-два, а то и десяток столетий – весьма распространённое явление, но в советское время оно проявилось достаточно сильно. Апофеозом стало празднование в 1982 г. 1500-летия города Киева. Получалось, что Киев возник в конце V века, при византийском императоре Анастасии, с именем которого связывалось появление в Константинополе основателя Киева – князя Кия. Дата же 862 год, как уже говорилось выше, вообще со страниц учебников истории исчезла. Рюрика считали чисто легендарной фигурой. Но всё же проводились и серьезные исторические исследования, которые позволили более внимательно отнестись к проблеме.
Особенное значение здесь имели археологические работы. Ко второй половине XX века уже был накоплен значительный археологический материал, объём которого впоследствии лишь увеличивался, однозначно свидетельствующий не только о присутствии на территории Древней Руси скандинавов, но и об их жизни там (жилища, ремесленные постройки, торговые центры, погребения). В 1965 г. в стенах Ленинградского университета состоялась дискуссия о варягах, третья со времён Миллера и Ломоносова, на которой оппонирующие стороны представляли доктор исторических наук Игорь Павлович Шаскольский (1918–1995) (автор содержательной книги «Норманская теория в современной буржуазной науке», увидевшей свет в том же году. В ней давался критический обзор зарубежной историографии за двадцать последних лет) и преподаватель кафедры археологии университета Лев Самуилович Клейн, написавший тогда не опубликованную, но ныне доступную читателям, книгу «Спор о варягах». Дискуссия открыла возможность более свободного обсуждения этой «опасной» для того времени темы, а главное, ознаменовала начало более взвешенного и научного её исследования.
Нужно заметить, что полемика по поводу норманизма имела смысл лишь тогда, когда считалось, что происхождение династии напрямую связано с образованием государства. Такая традиция характерна скорее для средневекового мышления. Но даже у автора «Повести временных лет» эти явления разделялись. Ещё в начале своего повествования он как бы поставил три вопроса, на которые даёт ответ летопись. Первый – «откуду есть пошла Руская земля» – связан с происхождением Руси, то есть народов, её населяющих, прежде всего славянского. Второй – «кто в Киеве нача первее княжити» – касался происхождения княжеского рода. Ответом были рассказы о Кие и его братьях, Рюрике (хотя сам Рюрик в Киеве не княжил, но там княжили его потомки), Аскольде и Дире, Олеге, Игоре и Ольге. А описание самого процесса образования государства отвечало на третий вопрос: «и откуду Руская земля стала есть», то есть «как она создалась». Таким образом, сначала летописец рассказывал о происхождении народа, потом о происхождении династии, распространившей из Киева свою власть на другие племена, а ответ на третий вопрос получался после объединения двух первых – этнического, основного, и династического, «наложенного» на этнический. Только после этого становилось понятно (согласно представлениям летописца), что сформировалось Древнерусское государство благодаря деяниям первых князей среди данных народов.
Изделия скандинавского происхождения, найденные на Рюриковом городище
На современном же уровне развития исторической науки совершенно ясно, что от национальной принадлежности правящего рода сам процесс образования государства не зависит. Формирование государства происходит в результате долгого исторического развития. Поэтому в настоящее время околонорманистские споры просто потеряли всякий смысл. Древнерусское государство возникло у восточных славян независимо от варягов в IX веке. Двумя центрами, откуда оно началось, были Киев на юге и Новгородская земля на севере. Варяги же, хоть и сыграли важную роль в ранней русской истории, конечно, не были создателями нашего государства, и поэтому происхождение династии Рюриковичей никак не может умалить «национальную гордость великороссов».
Благодаря исследованиям многих учёных – историков-источниковедов, археологов, лингвистов выявлен сложный характер самого летописного рассказа о призвании варягов16. В нём как бы переплелись реальные, исторические, и легендарные черты. Отделить одно от другого сложно, но в этом особенность средневекового исторического сознания, когда реальность и миф сочетались в нём и составляли нераздельное целое. И всё же мы можем вычленить реальную основу в летописном повествовании.
Прежде всего, подтверждается археологически этническая ситуация, которая сложилась тогда на севере русских земель. Эти территории были зоной активных контактов между разными народами. Археологи обнаружили немало славянских, финно-угорских и скандинавских древностей в регионе, о котором говорит летопись. Вероятно, там сложилось и объединение нескольких племен, призвавших Рюрика на княжение. Это чудь, словене, кривичи, меря и весь. Важно отметить, что это финно-угорские и славянские племена, причем финно-угорское – чудь стоит в летописном рассказе даже на первом месте. Это может свидетельствовать о том, что в исторической памяти долго сохранялся факт позднего (около VI–VII веков н. э.) прихода славянского населения на север Руси, в район Новгорода, где исконно обитали именно финно-угры.
В летописном рассказе упомянут и «ряд», то есть своеобразный договор, заключённый местными племенами с пришлыми князьями. «Ряд» определял права и обязанности варяжских князей на чужой территории и ставил их в определённую зависимость от местного населения. Практика подобных соглашений с норманнами известна и в других регионах Европы, например, в Англии.
Наконец, необходимо признать и реальность самой фигуры Рюрика. Ведь его имя не мифично и не является искусственно созданным. Оно не объясняет тех или иных географических названий, как, например, присутствующие в летописи имена основателей Киева Кия и его братьев, родоначальников вятичей и радимичей – Вятко и Радима. Имя Рюрик восходит к древнескандинавскому имени Hrœrekr, которое состоит из двух основ. Первая часть имени происходит от древнескандинавского слова hróðr, что значит «слава». Вторая часть -rekr (-ríkr) представляет собой прилагательное в значении «могущественный, обладающий властью» (поэтому может пониматься также в смысле «правитель, король» (ср. латинское rex). Иными словами, имя Рюрик буквально означает «славный могуществом».
В самом факте приглашения иноземного правителя на Русь также нет ничего удивительного. Ведь при решении межплеменных конфликтов, о которых в той же «Повести временных лет» сказано вполне определённо под 859 г., обращение к третьей, как бы независимой этнической силе было вполне естественным. Можно привести аналогию из истории западных славян, которые избрали своим королём иноземца, по-видимому франка, – Само. В качестве такой силы и мог выступать ютландец (датчанин) Рорик, с которым иногда отождествляют «новгородского» Рюрика. Этнически он не был связан ни с варягами – шведами, собиравшими дань с северорусских областей, ни с самим населением этих территорий.
В то же время в летописном рассказе присутствуют и некоторые легендарные, фольклорные мотивы. Уже дореволюционные историки А.А. Куник и К.Ф. Тиандер обратили внимание на схожесть русского сказания с иностранными легендами об основателях государства. Так, существовала подобная легенда, повествующая о событиях середины V века, когда в Британию прибыли саксы во главе с двумя предводителями – Хенгистом и Хорсой. Рассказ об этом в историческом сочинении «Деяния саксов», написанном в 957–958 гг. Видукиндом Корвейским – монахом бенедиктинского монастыря Новая Корвея, обнаруживает даже прямые аналогии с текстом «Повести временных лет»:
«И вот, когда распространилась молва о победоносных деяниях саксов, [жители Британии] послали к ним смиренное посольство с просьбой о помощи. И послы заявили: “Благородные саксы, несчастные бритты, изнурённые постоянными вторжениями врагов и поэтому очень стеснённые, прослышав о славных победах, которые одержаны вами, послали нас к вам с просьбой не оставить [бриттов] без помощи. Обширную, бескрайную свою страну, изобилующую разными благами (букв.: Terram latam et spatiosam et omnium rerum copia refertam), [бритты] готовы вручить вашей власти». …Но когда предводители войска увидели, что земля [эта] обширна и плодородна (букв: latam ac fertilem), а жители ленивы в деле ведения войны, и что сами жители, [да] и большая часть саксов не имеют прочных мест для поселения, тогда они послали [гонцов], чтобы отозвать большую часть войска, заключили мир со скоттами и пиктами и, сообща с последними выступив против бриттов, изгнали их из страны, а самую страну подчинили своей власти».
Историки назвали такие предания «переселенческими сказаниями». К.Ф. Тиандер считал, что в «Повести временных лет» сохранилось не одно, а целых три «переселенческих сказания» – в сообщениях о Кие, Рюрике и Аскольде и Дире17.
Столь же легендарен, вероятно, и мотив троичности братьев-князей. Можно предположить, что летописец выстраивал единую родословную русских князей. Вот почему Синеус и Трувор могли «оказаться» братьями Рюрика. Но интересно, что в «Повести временных лет» троичность также присутствует неоднократно. Кий основывает Киев с двумя братьями Щеком и Хоривом. На три части делит свои владения князь Святослав Игоревич для своих трёх сыновей – Ярополка, Олега и Владимира. После смерти Ярослава Мудрого старшими на Руси остаются три его сына – Изяслав, Святослав и Всеволод, так что историки говорят даже о некоем «триумвирате». Арабские учёные, рассказывая о Руси, говорят о трёх центрах русов – Куйабе (Киеве), Славии (Новгороде) и Арсе (Артании), надёжно не идентифицируемом. Даже европейский хронист Титмар Мерзебургский, описывая русские события после смерти князя Владимира, говорит о том, что он оставил трёх сыновей-наследников, хотя на самом деле у Владимира сыновей было гораздо больше. Можно вспомнить параллели и из других культур, например, скифскую легенду о прародителях народа – трёх братьях Липоксае, Арпоксае и Колаксае. Такова традиция мышления, проявляющаяся в разных памятниках и у разных народов18. Может быть, глубинный «архетип» оставил свой след и здесь?
Третий основоположник «норманизма» – Август Людвиг Шлёцер (1735–1809) пробыл на русской академической службе недолго, но и по возвращении на родину не оставил научных занятий в области русских древностей. Итогом его исследований явился фундаментальный труд «Нестор», в котором Шлёцер провел скрупулёзный источниковедческий анализ «Повести временных лет». С этого времени, по сути, началось научное летописеведение. Шлёцер не сомневался в значительной роли норманнов при образовании государства на Руси, но ко многим скандинавским источникам относился с недоверием. Так, например, этот законченный, по мнению советских историков, норманист считал скандинавские саги «глупыми выдумками» и предлагал «выбросить эти исландские бредни из всей русской древнейшей истории». В варягах и Рюрике, вслед за Байером и Миллером, Шлёцер видел, конечно же, скандинавов, но эта мысль была облечена им в самую крайнюю форму. Шлёцер писал, что «скандинавы, или норманны в пространном смысле, основали русскую державу», а до их прихода местные племена якобы жили без всякого управления, «подобно зверям и птицам» (в этом отношении он, видимо, опирался на известную фразу «Повести временных лет» о том, что древляне и некоторые другие восточнославянские племена жили «зверинским образом», понимая её буквально). Таким образом, получалось, что именно норманны основали древнерусское государство – взгляд для того времени вполне объяснимый, если считать, что государство – дело рук конкретных людей.
Но научная мысль развивается. То, что было приемлемо в XVIII веке, казалось устаревшим уже в XIX. Однако и до сих пор, несмотря ни на что, околонорманистская полемика периодически возрождается, обретая былую остроту. Спад наметился ещё в начале XIX века, благодаря совершенно новому уровню исследований, заданному Николаем Михайловичем Карамзиным (1766–1826). Вдумчивая работа с источниками, спокойное, довольно бесстрастное изложение и аргументированность выводов поставили его «Историю государства Российского» в ряд великих достижений русской научной мысли. Авторитет Карамзина, а затем и академика Михаила Петровича Погодина (1800–1875) на время притушил норманистские дискуссии. И Карамзин, и Погодин предпочитали следовать за русскими летописями, подкрепляя их данные иностранными источниками, и подтверждали ту, вполне обоснованную историческую доктрину, согласно которой и Рюрик, и другие первые русские князья, как и варяги в целом, были норманнами по происхождению. С именем Погодина связан и второй публичный диспут по «варяжской проблеме» в истории отечественной науки, состоявшийся 19 марта 1860 г. в стенах Петербургского университета. Оппонентом Михаила Петровича выступил другой известный историк Николай Иванович Костомаров (1817–1885), который придерживался весьма оригинальной версии о литовском (!) происхождении варягов-руси. Диспут этот был, по сути, изложением обеих позиций, и каждый из оппонентов, разумеется, остался при своём мнении, но вопрос об истоках Руси вновь оказался в центре общественного внимания. Князь Пётр Андреевич Вяземский так остроумно подвёл итог этому мероприятию: «Прежде мы не знали куда идём, а теперь не знаем и откуда».
Существенным шагом вперёд в изучении «варяжского вопроса» стал двухтомный труд на немецком языке «Die Berufung der schwedischen Rodsen durch die Finnen und Slawen» (издан в Петербурге в 1844–1845 гг.), т. е. «Призвание шведских росов (родсов) финнами и славянами», принадлежавший перу Ариста Аристовича Куника (1814–1899), выдающегося нумизмата, адъюнкта, а затем академика Императорской Санкт-Петербургской академии наук, который в течение 40 лет служил хранителем в Императорском Эрмитаже. Среди существенных сторон исследований Куника была лингвистическая разработка проблемы. Он, в частности, предположил, что название «русь» могло восходить к скандинавскому слову «rodsen», имевшему значение «гребцы». Так называли себя скандинавы, отправлявшиеся на восток, в земли финских, а затем и восточнославянских племён. На финской почве это слово приобрело форму «ruotsi», которым и сейчас в финском языке называют шведов (напомню, что финно-угорские племена, к которым относились и чудь, и меря, и весь, в древности населяли огромные территории на севере Руси). Затем из слова «ruotsi» возникло слово «русь», которым первоначально именовали варягов, составлявших основу дружины первых русских князей. Потом слово «русь» распространилось уже на все подвластные этим князьям племена и стало уже названием народа и государства. Эта версия, лингвистически весьма хорошо обоснованная, до сих пор остаётся одной из наиболее вероятных.
Однако во второй половине XIX века идеи антинорманизма вновь возродились. В 1876 г. увидел свет капитальный труд «Варяги и Русь». Его автором был Степан Александрович Гедеонов (1815–1878). Сын директора Императорских театров, почетный член Петербургской академии наук, он с 1863 г. служил директором Императорского Эрмитажа. Эрмитаж в то время был крупнейшим хранилищем русских древностей, а научная школа этого учреждения находилась на большой высоте. С.А. Гедеонов обрушился на «норманнскую теорию» со всей силой, и надо признать, что его труд остался в истории антинорманизма наиболее глубоким и аргументированным. Его главный тезис заключался в тождестве варягов и балтийских славян (идея, возникшая у европейских авторов ещё в начале XVI в.). Получалось, что княжеская династия на Руси была хоть и иноземной, но всё равно славянской.
Книга «Варяги и Русь» стала важной вехой в изучении норманнской проблемы. Во второй половине XIX века споры велись по поводу происхождения самих варягов. Одни историки (как, например, академик и ректор Московского университета С.М. Соловьёв) считали варягов норманнами, другие (как автор пятитомной «Истории России» и популярнейших гимназических учебников Д.И. Иловайский) – балтийскими славянами. Дмитрий Иванович Иловайский (1832–1920) в своих обобщающих работах по русской истории даже вовсе не упоминал Рюрика, будто его и не существовало. К слову сказать, выдвигались и иные версии о происхождении варягов, но широкого распространения они не получили.
Поворотным моментом в истории «варяжской темы» стала книга датского учёного-лингвиста и историка, профессора Копенгагенского университета Вильгельма Томсена (1848–1927). В том же 1876 г., когда была опубликована книга Гедеонова, Томсен прочитал в Оксфордском университете три лекции на тему «Отношения Древней Руси и Скандинавии и происхождение Русского государства», которые были изданы в нескольких странах, а в 1891 г. вышли в русском переводе отдельной книгой под названием «Начало Русского государства». Этот труд в комплексной, обобщённой форме представил квинтэссенцию «норманской теории», которая нашла в нём своё законченное, можно сказать, «классическое» воплощение. Характерной особенностью работы Томсена была её лингвистическая составляющая. В начале лекций Томсен нарисовал широкую панораму тех племён, которые населяли Восточноевропейскую равнину накануне образования Древнерусского государства, особо остановившись на происхождении и ранней истории славянства. Летописный рассказ о призвании варягов Томсен назвал «младенчески простодушным повествованием Нестора о начале русского государства», тем не менее признав в целом достоверность его основы. Остановился он и на историографических спорах вокруг «норманнской проблемы». Среди т. н. «антинорманистов» Томсен особо выделил Гедеонова: «Я называю здесь лишь одного писателя из лагеря антинорманистов, сочинение которого, по крайней мере, производит впечатление серьёзной обдуманности и больших познаний, – С. Гедеонова. Громадное же большинство сочинений других антинорманистов не может даже иметь притязаний на признание их научными: истинно научный метод то и дело уступает место самым шатким и произвольным фантазиям, внушённым, очевидно, более нерассуждающим национальным фанатизмом, чем серьёзным стремлением найти истину. Всякий беспристрастный читатель выносит из чтения подобных трактатов такое впечатление, что в данном случае дело сводится к одному – какой бы то ни было ценой устранить неприятный факт основания русского государства при помощи чужеземного княжеского рода, как будто подобное обстоятельство может заключать в себе что-нибудь оскорбительное для великой нации… Следует признать, что критицизм антинорманистов пролил новый свет на некоторые частности вопроса; но главная сущность дела осталась совершенно нетронутой, и в своих основаниях теория скандинавского происхождения Руси не поколеблена ни на волос». Томсен дал блестящий обзор иностранных (византийских, арабских и латиноязычных) источников, в которых упоминаются варяги и русь. Относительно происхождения названия «русь» он соглашался с тем, что в его основе лежит древний шведский корень со значением «гребля», «плавание». В этом отношении Томсен развивал гипотезу Куника: «Весьма вероятным является предположение, что шведы, жившие на морском берегу (Финского залива) и ездившие на противоположный его берег, очень рано могли назвать себя – не в смысле определения народности, а по своим занятиям и образу жизни – roÞs-menn или roÞs-karlar, или как-нибудь в этом роде, т. е. гребцами, мореплавателями». Сильной стороной работы Томсена было объяснение около сотни имён, известных в Древней Руси, преимущественно из древнескандинавского языка. Приведу заключительный пассаж всей книги: «Мы видели, что, по древнему русскому преданию, единодушно подтверждаемому также множеством других разнородных свидетельств, заложение первых основ русского государственного строя является делом скандинавов; что под именем руси у народов Востока разумелись в древние времена норманны; серьёзная и добросовестная критика никогда не будет в состоянии опровергнуть этого факта. Норманны заложили основание, на котором природные славяне возвели исполинское здание, и из незаметно малого зерна, посеянного пришельцами с Севера, развилось одно из величайших государств, когда-либо существовавших в мире».
На рубеже XIX–XX веков острота дискуссий по «варяжскому вопросу» стала спадать. Серьёзное научное изучение проблемы, внимание к археологическим данным, к исследованию летописей, расширение круга источников и применение комплексных методов на стыке истории, текстологии, лингвистики и археологии позволило более глубоко и детально проработать имеющийся материал, а само развитие исторической науки открыло возможность уйти от примитивного представления о жёсткой взаимосвязи начала династии и начала государства, от «опрокидывания» современных этнических представлений в далёкое прошлое. Конечно, в рамках «норманизма» также появлялись крайние позиции, абсолютизировавшие роль и участие норманнов в начальный период русской истории, но такие взгляды объективной наукой всегда корректировались, и взвешенные подходы к оценке варяжского влияния становились постепенно преобладающими.
Где же пролегал основной рубеж между двумя сторонами, почему, казалось бы, вокруг чисто научной проблемы ломалось столько копий? Следует согласиться и с Ключевским, и с Томсеном, что во многом детонатором споров было своеобразно понимаемое чувство патриотизма. Именно эта идея стала впоследствии доминирующей при решении вопроса о происхождении Руси в советское время, не обходится без неё и сейчас. Почему-то считали, а многие считают и ныне, что иностранное влияние в начале русской истории, присутствие иноземцев на Руси и неславянское происхождение правящей династии ущемляют чувство национального достоинства русских, показывают их неспособность к самостоятельной самоорганизации. Такое понимание патриотизма ныне выглядит странным. Ведь Древняя Русь не была какой-то жесткой, «закрытой» системой, в которую не должны были проникать никакие заграничные веяния. Не была такой наша Родина и в дальнейшем. Вспомним, какой след в русской истории оставили монголы или те же немцы при Петре I. Что уж говорить о древнейших временах, когда границы были настолько расплывчаты, что и пределы государства в IX веке обрисовать сложно. Русь находилась на пересечении разных путей, этнических и культурных влияний, и стыдиться этого по меньшей мере нелепо. Англичане, например, гордятся тем, что в их истории оставили след и римляне, и норманны, но для нас это почему-то унизительно. Как аргумент часто выдвигают знаменитую летописную фразу «земля наша велика и обильна, лишь порядка в ней нет», понимая ее не совсем верно. Не столько о порядке идет речь в летописи, сколько о «наряде», то есть управлении. Нужен был правитель, князь, его и позвали.
Этот ультрапатриотический настрой особенно был характерен для советской исторической науки конца 1930-х —1950-х гг. Тогда говорить не то что о влиянии скандинавов, но даже об их присутствии на Руси в древнейший период было невозможно. А страшный ярлык «норманиста» мог перечеркнуть всю деятельность учёного. Одновременно с этим история Древнерусского государства непрерывно удревнялась. Вообще стремление «прибавить» к своей истории одно-два, а то и десяток столетий – весьма распространённое явление, но в советское время оно проявилось достаточно сильно. Апофеозом стало празднование в 1982 г. 1500-летия города Киева. Получалось, что Киев возник в конце V века, при византийском императоре Анастасии, с именем которого связывалось появление в Константинополе основателя Киева – князя Кия. Дата же 862 год, как уже говорилось выше, вообще со страниц учебников истории исчезла. Рюрика считали чисто легендарной фигурой. Но всё же проводились и серьезные исторические исследования, которые позволили более внимательно отнестись к проблеме.
Особенное значение здесь имели археологические работы. Ко второй половине XX века уже был накоплен значительный археологический материал, объём которого впоследствии лишь увеличивался, однозначно свидетельствующий не только о присутствии на территории Древней Руси скандинавов, но и об их жизни там (жилища, ремесленные постройки, торговые центры, погребения). В 1965 г. в стенах Ленинградского университета состоялась дискуссия о варягах, третья со времён Миллера и Ломоносова, на которой оппонирующие стороны представляли доктор исторических наук Игорь Павлович Шаскольский (1918–1995) (автор содержательной книги «Норманская теория в современной буржуазной науке», увидевшей свет в том же году. В ней давался критический обзор зарубежной историографии за двадцать последних лет) и преподаватель кафедры археологии университета Лев Самуилович Клейн, написавший тогда не опубликованную, но ныне доступную читателям, книгу «Спор о варягах». Дискуссия открыла возможность более свободного обсуждения этой «опасной» для того времени темы, а главное, ознаменовала начало более взвешенного и научного её исследования.
Нужно заметить, что полемика по поводу норманизма имела смысл лишь тогда, когда считалось, что происхождение династии напрямую связано с образованием государства. Такая традиция характерна скорее для средневекового мышления. Но даже у автора «Повести временных лет» эти явления разделялись. Ещё в начале своего повествования он как бы поставил три вопроса, на которые даёт ответ летопись. Первый – «откуду есть пошла Руская земля» – связан с происхождением Руси, то есть народов, её населяющих, прежде всего славянского. Второй – «кто в Киеве нача первее княжити» – касался происхождения княжеского рода. Ответом были рассказы о Кие и его братьях, Рюрике (хотя сам Рюрик в Киеве не княжил, но там княжили его потомки), Аскольде и Дире, Олеге, Игоре и Ольге. А описание самого процесса образования государства отвечало на третий вопрос: «и откуду Руская земля стала есть», то есть «как она создалась». Таким образом, сначала летописец рассказывал о происхождении народа, потом о происхождении династии, распространившей из Киева свою власть на другие племена, а ответ на третий вопрос получался после объединения двух первых – этнического, основного, и династического, «наложенного» на этнический. Только после этого становилось понятно (согласно представлениям летописца), что сформировалось Древнерусское государство благодаря деяниям первых князей среди данных народов.
На современном же уровне развития исторической науки совершенно ясно, что от национальной принадлежности правящего рода сам процесс образования государства не зависит. Формирование государства происходит в результате долгого исторического развития. Поэтому в настоящее время околонорманистские споры просто потеряли всякий смысл. Древнерусское государство возникло у восточных славян независимо от варягов в IX веке. Двумя центрами, откуда оно началось, были Киев на юге и Новгородская земля на севере. Варяги же, хоть и сыграли важную роль в ранней русской истории, конечно, не были создателями нашего государства, и поэтому происхождение династии Рюриковичей никак не может умалить «национальную гордость великороссов».
Благодаря исследованиям многих учёных – историков-источниковедов, археологов, лингвистов выявлен сложный характер самого летописного рассказа о призвании варягов16. В нём как бы переплелись реальные, исторические, и легендарные черты. Отделить одно от другого сложно, но в этом особенность средневекового исторического сознания, когда реальность и миф сочетались в нём и составляли нераздельное целое. И всё же мы можем вычленить реальную основу в летописном повествовании.
Прежде всего, подтверждается археологически этническая ситуация, которая сложилась тогда на севере русских земель. Эти территории были зоной активных контактов между разными народами. Археологи обнаружили немало славянских, финно-угорских и скандинавских древностей в регионе, о котором говорит летопись. Вероятно, там сложилось и объединение нескольких племен, призвавших Рюрика на княжение. Это чудь, словене, кривичи, меря и весь. Важно отметить, что это финно-угорские и славянские племена, причем финно-угорское – чудь стоит в летописном рассказе даже на первом месте. Это может свидетельствовать о том, что в исторической памяти долго сохранялся факт позднего (около VI–VII веков н. э.) прихода славянского населения на север Руси, в район Новгорода, где исконно обитали именно финно-угры.
В летописном рассказе упомянут и «ряд», то есть своеобразный договор, заключённый местными племенами с пришлыми князьями. «Ряд» определял права и обязанности варяжских князей на чужой территории и ставил их в определённую зависимость от местного населения. Практика подобных соглашений с норманнами известна и в других регионах Европы, например, в Англии.
Наконец, необходимо признать и реальность самой фигуры Рюрика. Ведь его имя не мифично и не является искусственно созданным. Оно не объясняет тех или иных географических названий, как, например, присутствующие в летописи имена основателей Киева Кия и его братьев, родоначальников вятичей и радимичей – Вятко и Радима. Имя Рюрик восходит к древнескандинавскому имени Hrœrekr, которое состоит из двух основ. Первая часть имени происходит от древнескандинавского слова hróðr, что значит «слава». Вторая часть -rekr (-ríkr) представляет собой прилагательное в значении «могущественный, обладающий властью» (поэтому может пониматься также в смысле «правитель, король» (ср. латинское rex). Иными словами, имя Рюрик буквально означает «славный могуществом».
В самом факте приглашения иноземного правителя на Русь также нет ничего удивительного. Ведь при решении межплеменных конфликтов, о которых в той же «Повести временных лет» сказано вполне определённо под 859 г., обращение к третьей, как бы независимой этнической силе было вполне естественным. Можно привести аналогию из истории западных славян, которые избрали своим королём иноземца, по-видимому франка, – Само. В качестве такой силы и мог выступать ютландец (датчанин) Рорик, с которым иногда отождествляют «новгородского» Рюрика. Этнически он не был связан ни с варягами – шведами, собиравшими дань с северорусских областей, ни с самим населением этих территорий.
В то же время в летописном рассказе присутствуют и некоторые легендарные, фольклорные мотивы. Уже дореволюционные историки А.А. Куник и К.Ф. Тиандер обратили внимание на схожесть русского сказания с иностранными легендами об основателях государства. Так, существовала подобная легенда, повествующая о событиях середины V века, когда в Британию прибыли саксы во главе с двумя предводителями – Хенгистом и Хорсой. Рассказ об этом в историческом сочинении «Деяния саксов», написанном в 957–958 гг. Видукиндом Корвейским – монахом бенедиктинского монастыря Новая Корвея, обнаруживает даже прямые аналогии с текстом «Повести временных лет»:
«И вот, когда распространилась молва о победоносных деяниях саксов, [жители Британии] послали к ним смиренное посольство с просьбой о помощи. И послы заявили: “Благородные саксы, несчастные бритты, изнурённые постоянными вторжениями врагов и поэтому очень стеснённые, прослышав о славных победах, которые одержаны вами, послали нас к вам с просьбой не оставить [бриттов] без помощи. Обширную, бескрайную свою страну, изобилующую разными благами (букв.: Terram latam et spatiosam et omnium rerum copia refertam), [бритты] готовы вручить вашей власти». …Но когда предводители войска увидели, что земля [эта] обширна и плодородна (букв: latam ac fertilem), а жители ленивы в деле ведения войны, и что сами жители, [да] и большая часть саксов не имеют прочных мест для поселения, тогда они послали [гонцов], чтобы отозвать большую часть войска, заключили мир со скоттами и пиктами и, сообща с последними выступив против бриттов, изгнали их из страны, а самую страну подчинили своей власти».
Историки назвали такие предания «переселенческими сказаниями». К.Ф. Тиандер считал, что в «Повести временных лет» сохранилось не одно, а целых три «переселенческих сказания» – в сообщениях о Кие, Рюрике и Аскольде и Дире17.
Столь же легендарен, вероятно, и мотив троичности братьев-князей. Можно предположить, что летописец выстраивал единую родословную русских князей. Вот почему Синеус и Трувор могли «оказаться» братьями Рюрика. Но интересно, что в «Повести временных лет» троичность также присутствует неоднократно. Кий основывает Киев с двумя братьями Щеком и Хоривом. На три части делит свои владения князь Святослав Игоревич для своих трёх сыновей – Ярополка, Олега и Владимира. После смерти Ярослава Мудрого старшими на Руси остаются три его сына – Изяслав, Святослав и Всеволод, так что историки говорят даже о некоем «триумвирате». Арабские учёные, рассказывая о Руси, говорят о трёх центрах русов – Куйабе (Киеве), Славии (Новгороде) и Арсе (Артании), надёжно не идентифицируемом. Даже европейский хронист Титмар Мерзебургский, описывая русские события после смерти князя Владимира, говорит о том, что он оставил трёх сыновей-наследников, хотя на самом деле у Владимира сыновей было гораздо больше. Можно вспомнить параллели и из других культур, например, скифскую легенду о прародителях народа – трёх братьях Липоксае, Арпоксае и Колаксае. Такова традиция мышления, проявляющаяся в разных памятниках и у разных народов18. Может быть, глубинный «архетип» оставил свой след и здесь?