Что же предпринять? Может, приклеить бедняге Трояну фальшивые сомовьи усы, надеть на голову шляпу вроде той, что была у туриста, сфотографировать и предложить снимки свидетелям? Нет, не годится! Прошел без малого год, да и маску пришлось бы делать, лишь исходя из словесного портрета, составленного самыми разными людьми.
   Карличек говорит с унылым видом:
   – У Йозефа Трояна нет усов, каштановые волосы, нормальный овал лица и никаких особых примет.
   Один из сотрудников Скалы протягивает мне паспорт Трояна. В этот момент возвращается Скала.
   – Пани Троянова утверждает, что ее муж в последнее время нигде не бывал, кроме Праги.
   Вот так-то. Пани Троянова вряд ли говорит правду, или же я сильно ошибаюсь.
   – Она просит разрешения уйти к сестре, – продолжает Скала. – Ей тяжело здесь оставаться.
   – Запрещать я ей не могу, – отвечаю я, – но попросите ее, пожалуйста, подождать еще минутку. Думаю, скоро мы получим сообщение из прозекторской. К тому же, если она хочет несколько дней провести вне дома, ей придется прихватить с собой кое-что из вещей. Так что пока пусть собирается. Предоставьте ей полную свободу.
   Скала уже направляется к двери, но я делаю ему знак и шепчу:
   – Когда пани Троянова соберет свои вещи, в самую последнюю минуту перед ее уходом проверьте их.
   – А что там у нее может быть? – спрашивает Скала тоже шепотом.
   – Кто знает, скажем, несколько тысяч крон. Карличек стоит недалеко от меня и слышит мои слова.
   Когда уходит Скала, он шепчет мне с горящими глазами:
   – Деньги она может спрятать на себе. Давайте пригласим женщину, чтобы она обыскала ее.
   – Нет, пока не нужно.
   Карличек слегка отступает. В нем вновь вспыхнуло пламя непогасшей страсти – разрешить эту загадку с серией «C–L». Мое короткое «нет» подействовало на него как ушат холодной воды.
   Я молча расхаживаю по комнате. Возвращается Скала и с ним еще один сотрудник, допрашивавший Троянову.
   – Никто до него не дотрагивался? – спрашиваю я, показывая на чайный прибор.
   – Пока нет, – говорит Скала.
   Наконец раздается звонок в дверь. Я выхожу из кабинета Трояна. Пришел старый знакомый, наш врач.
   – Так вот… – говорит он, – тетан обнаружен в инсулине и на игле шприца. Он и послужил причиной паралича и смерти. Отличная, высокоактивная культура! Но как она могла попасть в ампулу с инсулином?
   Диагноз ясен. Неясно только, действительно ли здесь произошло убийство. Правда, есть два важных обстоятельства. Отпечатки чужих пальцев на шприце и счет Трояна в сберкассе. Как две резонирующие струны. Коснешься одной, зазвучит и другая.
   Я вхожу в комнату, где сидела в кресле блондинка. Теперь она стоит у стола и закрывает небольшой дорожный чемодан. Со страдальческим видом она смотрит на дверь.
   Если она имеет какое-то отношение к операции «C–L», то мое имя ей известно. Преступники уже доказали нам, что умеют добывать нужную им информацию. Надеюсь только, что она не знает меня в лицо. И я, естественно, не представлюсь. Ведь мы не в гостях, и танец, на который я ее приглашаю, отнюдь не вальс.
   Я обращаюсь к ней любезным и серьезным тоном.
   – Диагноз подтверждает смерть от тетана, пани Троянова.
   Она опускает голову, и ее взгляд медленно скользит по полу, словно она не в силах его поднять.
   – Доктор Боучек сказал об этом сразу, – печально говорит она.
   Она уже не молода, но – как говорится – еще в расцвете сил. Красивая фигура, роста, скорее, высокого, и явно знает толк в косметике. Подозреваю, что все эти женские ухищрения предназначались отнюдь не для больного мужа. Я не хочу быть пристрастным, но эта женщина почему-то мне несимпатична.
   – Вы где-нибудь работаете, пани Троянова? – спрашиваю я.
   – Нет. Придется что-нибудь подыскать, – говорит она с усилием, словно преодолевая душевную боль. – Нам трудно жилось. Заработка мужа хватало только на самое необходимое. Но он не разрешал мне…
   Ее рассказ мог бы звучать более естественно. Она явно разыгрывает передо мной спектакль.
   – И сейчас вы остались совершенно без средств?
   – Какое-то время я продержусь. Недавно мой муж получил небольшую сумму денег.
   – Их могут рассматривать как наследство, – говорю я, – а для введения в права наследования обычно требуется некоторое время.
   – Это было бы ужасно. – Она тяжело вздыхает. – У меня мало наличных денег. А эти несколько тысяч лежат на его счете.
   Вопрос, кто кого переиграет, она меня или я ее.
   – А разве у вас нет права пользоваться счетом мужа?
   – Нет, это был его личный счет.
   – Значит, пока что деньги с этого счета вам не выдадут.
   – Вы так думаете?
   – Конечно, ведь эти деньги являются наследством! Она, словно слабея, опускается на стул.
   – Пани Троянова, – говорю я почти дружески, – возможно, мы сумеем кое-что для вас сделать. Ведь это гонорар, не так ли?
   Она качает головой.
   – Думаю, что нет. Он продал кому-то свою пишущую машинку. PI ничего мне об этом не сказал. У него было две машинки, а теперь осталась одна. Исчезли и его золотые часы. Память от отца. Он действовал всегда самостоятельно, не советуясь со мной. Но, правда, и не скрывал. Я видела извещение из банка на его столе. Потом он куда-то его спрятал. Мы не говорили об этом. Между нами… – она слегка потерла лоб, – правда, теперь это не имеет значения… Просто у нас и сейчас были неплохие отношения, но когда-то были лучше…
   – Я не прошу вас вводить меня в подробности своей личной жизни, пани Троянова, – говорю я строго. – Просто мне хотелось дать вам совет. Узнайте, кто из нотариусов занимается делами наследства, поговорите с ним, и он вам наверняка что-то подскажет.
   Я напрасно пытаюсь прочесть на ее лице, какое впечатление произвела на нее моя наивная приманка.
   Она молчит, и я продолжаю:
   – Вы можете уйти, а нам здесь нужно еще кое-что осмотреть. На это есть серьезные причины. Если вы возражаете против осмотра, я представлю вам соответствующее разрешение. Только его нужно получить. А до этого нам придется временно опечатать квартиру.
   Троянова медленно встает, равнодушно глядя на меня.
   – Делайте что хотите.
   И подходит к своим вещам. Я выхожу в прихожую. Добродушный доктор Боучек тоже собирается уходить.
   – Я провожу пани Троянову, – предлагает он свои услуги, – и помогу объяснить ее сестре, что случилось. Если она появится там с этой печальной новостью одна…
   Адрес сестры пани Трояновой нам, разумеется, известен.
   Сейчас в прихожей собрались все. Троянова наконец; выходит из своей комнаты. В правой руке у нее небольшой чемоданчик, через левую переброшен легкий дождевик. На плече висит дамская сумка на длинном ремешке. Ничего не скажешь, красивая женщина, вслед ей на улице непременно кое-кто обернется.
   Все молчат. Троянова медленно идет к дверям, словно не замечая нас. У нее серьезное лицо и спокойный печальный взгляд. Она уже берется за ручку двери, когда лейтенант Скала делает шаг к ней.
   – Пани Троянова, – говорит он миролюбиво. – Для порядка мы должны осмотреть ваши вещи.
   Она смотрит на него с удивлением, за которым ощущается негодование.
   – Но простите, почему?
   Скала пожимает плечами. Надеюсь, он не скажет, что это моя идея. Карличек, я, Лоубал, Трепинский и все остальные стоят не двигаясь.
   – Я возражаю, – говорит Троянова с энергией, которая в подобную минуту кажется излишней.
   – Советую вам не сопротивляться.
   – Я еще раз спрашиваю вас, почему, собственно? – Троянова поразительно быстро превращается из убитой горем вдовы в разъяренную львицу. – Что вам от меня нужно? В чем вы меня подозреваете? Что тут, собственно, произошло? Ничего, кроме ужасного, трагического случая. Разве я виновата в этом? Неужели вы думаете, что это я вколола ему тетан? Почему вы брали у меня отпечатки пальцев? Оставьте меня в покое! Я не хочу больше здесь находиться ни секунды!
   И она стремительно хватается за дверную ручку, но Скала придерживает дверь ногой.
   Теперь она стоит неподвижно, словно оцепенев.
   – Безобразие! – кричит она наконец возмущенно.
   Скала спокойно кладет чемоданчик на столик у вешалки и открывает его. Один из сотрудников быстро подходит, направляет яркий свет карманного фонарика.
   Скала с равнодушным видом вытаскивает из чемоданчика вещи, в которых нескромно копаться мужчине: несколько дорогих комбинаций, легкие летние платья, тонкие чулки и еще какие-то более интимные предметы дамского туалета.
   Но, кажется, ничего подозрительного. Даже Карличек со своей буйной фантазией ничего особенного не замечает. И все же именно Карличек вдруг говорит:
   – Вы забыли взять пижаму, пани Троянова.
   Троянова вздрагивает.
   – А вам-то что до этого, дружок?
   Хорошенькое дело! Чего доброго, Карличек еще заговорит о ночной рубашке; может, разочаровавшись в любви, он стал циником? Но Карличек молчит.
   Скала со страдальческим выражением кладет вещи обратно в чемоданчик.
   – Пустите! – со злостью отталкивает его Троянова. И сама начинает поспешно, с раздражением бросать белье в чемоданчик. Скала смотрит на меня с упреком.
   Дверь с грохотом захлопывается. Пани Троянова ушла, не сказав нам до свидания. Добродушный доктор Боучек наверняка думает, что толпа полицейских напрасно так набросилась на бедную вдову.
   Все молчали, только Карличек, ухмыляясь и не обращая внимания на старших по чину, взволнованно забегал, размахивая руками.
   – Кто собирается ночевать вне дома, – кричит он возбужденно, – прежде всего думает о том, в чем он будет спать там. А если забывает об этом, значит, мысли его заняты другим. Она ушла из дому с какой-то другой целью.
   – Но послушай, Карличек, ведь она пошла к сестре, – раздраженно говорит Скала.
   – Думаете, что та одолжит ей на ночь какую-нибудь свою кофту? Но для пани Трояновой это дурной тон! Нет, она ушла отсюда с другой целью!
   И Карличек, это малопонятное явление современной криминалистики, продолжает возбужденно рассуждать:
   – Я сторонник психоаналитической теории, согласно которой в человеческом сознании всегда живет желание спать в определенное время и в определенных, привычных условиях. Эта женщина насквозь фальшива. Нужно было осмотреть и ее сумку. Она вовсе не собирается ночевать у сестры. Поэтому пижама ей ни к чему. Здесь она допустила ошибку.
   Я беру Карличека за рукав и говорю:
   – Хорошо, сделаем следующее. Товарищи Лоубал и Трепинский немедленно организуют непрерывное наблюдение за пани Трояновой. Кто-то должен сразу же отправиться к дому сестры пани Трояновой. Можно привлечь к этому наших сотрудниц.
   Лоубал и Трепинский сидели здесь без дела, ведь наши планы неожиданно изменились. Поэтому им не надо было повторять поручение дважды. Они тут же исчезли.
   Закрывая за ними двери, я услышал снизу голоса. Дом, который после утреннего возбуждения успокоился, снова пришел в волнение. Видимо, пани Троянова, уходя, слишком спешила, а доктор Боучек слишком шумно спускался по лестнице.
   – Ну, давайте теперь во всем разберемся, – предлагаю я.
   И я рассказываю Скале и его группе о том, что нам удалось выяснить. Карличек стоит, плотно сжав губы, словно решил на этот раз промолчать. Но все же не выдерживает и упрямо твердит:
   – Этой тысячекронной купюрой в ювелирном магазине наверняка платила тогда Троянова.
   – Возможно, – соглашаюсь я. – Но это было давно, и заведующая так ничего и не смогла припомнить. Зайду-ка я, пожалуй, туда, куплю себе серебряный мундштук и посмотрю, как там идут дела. Ведь могла, и сама заведующая подложить в кассу серию «C–L», заменив нормальную тысячекронную купюру.
   Скала поднял брови.
   – А вы разве не могли зайти туда раньше, чтобы купить мундштук?
   – Разумеется, мог, – признаюсь я, – но мне это пришло в голову только сейчас.
   Я взглядываю на Карличека, но Карличек никак не реагирует на мои слова.
   Мы начинаем тщательный осмотр кабинета Трояна. У него приличная библиотека. Просматриваем том за томом. Переворачиваем вверх дном все на письменном столе, изучаем каждую щелку. Ничего подозрительного. Но нам кажется, что беспорядок на письменном столе немного искусственный. Нет верных признаков, что Троян вчера работал. А я почему-то думаю, что последнее время он вообще не работал.
   Хорошо бы найти, скажем, железнодорожное расписание с подчеркнутыми красным карандашом поездами в северо-западный пограничный район. Но ничего такого мы не находим. В корзинке для мусора тоже ничего интересного нет. Никаких подозрительных записок, никакого любопытного для нас письма. Вообще ничего такого, что обычно находят знаменитые детективы в романах. Только пачка незаполненных чеков его счета и обычное почтовое извещение о переводе ему двадцати четырех тысяч.
   В соседней комнате тоже ничего. Здесь, по-видимому, обитает пани Троянова. И хранится белье Йозефа Трояна. Естественно, мы стараемся оставить все после себя в полном порядке. Это добавляет нам работы, потому что у пани Трояновой весьма богатые запасы тонкого белья, которое так и прилипает к пальцам и которое Карличек презрительно называет «нижней оболочкой».
   Лучше бы нам найти янтарное ожерелье. Но его нет. Зато имеется несколько пар серег. Жаль, ничего похожего на те, что Карличек принес из ювелирного магазина. Находим футляр со змеевидным золотым браслетом и несколькими довольно дорогими кольцами.
   Осматриваем кухню. Плита отделяется перегородкой от остальной части кухни, которая служит столовой. Осматриваем запасы продовольствия. Они выглядят совсем не плохо. Банки американского растворимого кофе, банки апельсинового сока, какие-то заграничные консервы. Если сопоставить небольшие заработки Трояна (да еще при том, что его жена не работала) и обстановку квартиры, их гардероб, то невольно приходишь к заключению, что все это могло быть куплено лишь на нечестно добытые деньги.
   Правда, пока это всего лишь основанная на воображении гипотеза в духе Карличека. Неплохо бы ее подкрепить фактами. Настроение у меня падает. Я стою в полутемной прихожей и размышляю о предстоящем бесславном отступлении. Скала и трое его сотрудников моют руки в ванной.
   И вдруг почему-то я решаю еще раз осмотреть поверхность шкафа в прихожей. Там ничего не оказалось. Я встаю на цыпочки, чтобы еще раз в этом убедиться. И тут, как мальчишка, подпрыгиваю и кричу:
   – Скорей сюда стул и свет!
   Все сбегаются на мой крик, словно я сообщил, что увидел кита.
   – Что там такое? – спрашивает Скала.
   – Сейчас ничего нет. Но раньше что-то лежало.
   Я влезаю с фонарем в руке на подставленный стул и освещаю поверхность шкафа. Карличек как-то говорил, что пыль – наш союзник. Тогда речь шла о квартире Ленка. Там не было ни пылинки. Здесь же пани Трояно-ва или ее прислуга не убирали так старательно.
   Верхняя крышка шкафа покрыта слоем пыли. Но не всюду. В середине – совсем чистый от пыли прямоугольник. Размеры примерно восемьдесят на шестьдесят сантиметров.
   Прямоугольник находится ближе к стене. Ширина шкафа больше шестидесяти сантиметров. На крышке шкафа впереди видны косые полосы. Со шкафа кто-то недавно снимал прямоугольный предмет: ящик, коробку или чемодан. Скорее всего, чемодан, потому что следы яснее по краям, вероятно от металлических углов чемодана, здесь поверхность шкафа даже поцарапана. Я спускаюсь со стула, погасив фонарик.
   – Наверняка отсюда что-то унесли, – говорю я, – и нам предстоит это найти.
   Сотрудники Скалы старательно измеряют след на шкафу. Но вот они кончают, и я делаю знак, что пора уходить. Ключи Трояна можно спокойно вернуть его вдове. Сделать это собираюсь я сам.

3

   Но сначала я хочу убедиться, что Лоубал с Трепинским организовали все как нужно. Да, поработали они неплохо. И я отправляюсь в прозекторскую. Меня подводят к мраморному столу, на котором лежит бедняга Троян. Для порядка я должен взглянуть на него.
   Наконец после полудня я отправляюсь к дому, где живет сестра пани Трояновой. Фамилия ее Валоушкова. Ее муж, Эмиль Валоушек, – бывший чиновник, переведенный на производство. Он любезно приглашает меня войти.
   – Золовка уже ушла, – объясняет он мне, явно сожалея, что я ее не застал.
   Между квартирами Валоушков и Троянов огромная разница. У Валоушков намного уютнее. Чувствуется семейное согласие. Сам Валоушек, если бы его не выбила из привычной колеи смерть Трояна, имел бы даже довольный вид. Мария Валоушкова немного старше сестры и начинает уже полнеть. Наверняка у нее нет пристрастия к тонкому белью и чулкам-паутинкам. И на руках никакого маникюра.
   У Валоушковых сын десяти лет и трехлетняя дочка.
   Мы беседуем в кухне, которая одновременно служит и столовой. Здесь никакой роскоши и гораздо теснее, чем у Троянов. Обстановка простая и самая необходимая.
   За столом у окна сидит мальчик и что-то рисует. Девочка, видимо, недавно научилась произносить «р». Цепляется за мамину юбку и кричит, безмерно счастливая:
   – Цвирк-бырк, прилетел воробей в терновник.
   Я использую паузу, когда ей вытирают рот, и спрашиваю:
   – А пани Троянова еще зайдет к вам?
   – Не знаю, – отвечает Валоушкова и гладит дочку по волосам, на ее лице выражение озабоченности. – Свой чемодан она оставила у нас, наверное, вернется за ним.
   Чемоданчик я вижу. Это тот, в котором рылся Скала. Никаких других вещей Троянова не оставляла, нет здесь и того предмета, отпечаток которого сохранился на шкафу.
   – Пани Троянова хотела пробыть у вас несколько дней, – говорю я.
   – Она ничего об этом не сказала, – удивляется Валоушкова. – Если и вправду собиралась у нас остаться, так мы бы уж потеснились. Думаю, она вернулась домой.
   – И я тоже так думаю, – присоединяется к ней Валоушек и качает головой. – Да, увидеть вдруг своего мужа мертвым – немалое переживание, – говорит он серьезным, но довольно равнодушным тоном. – Вероятно, вам что-то во всем этом не нравится. Здесь, у нас… – он подыскивает слова, – она была уже спокойнее. Думаю, смерть мужа не такая уж потеря для нее… Правда, он содержал ее. А так они были чужими людьми. Он болел, детей не было… К тому же, кажется, у нее есть любовник.
   Мальчик перестает рисовать и внимательно прислушивается к тому, что говорит отец. Увидев предостерегающий жест жены, отец строго напускается на сына:
   – Марш в комнату!
   Мальчик послушно встает со стула, собирает свои краски и вместе с сестренкой уходит в соседнюю комнату.
   Я спрашиваю:
   – А что, пани Троянова пришла сюда с доктором Боучеком?
   – Нет, она пришла одна, – отвечает Валоушек.
   Значит, добряк доктор или не догнал ее, или она отказалась от его услуг.
   – Да нет, никакого особого дела у меня к пани Трояновой нет, – говорю я как можно более естественным тоном. – Просто я надеялся застать ее у вас и отдать ключи от квартиры.
   – Она у нас недолго пробыла, – объясняет Валоушкова. – Часа два, не больше. Пришла, немножко передохнула. Даже есть не стала, только выпила чашку чаю… Правда, позвонила в похоронное бюро, – добавляет Валоушкова сухо.
   – А у вас есть телефон? – спрашиваю я.
   – Там, в комнате, – показывает муж. – Если хотите…
   – Нет, спасибо.
   У Троянов телефона нет. Для нас было бы удобнее, если бы он был. Я говорю Валоушеку:
   – Похоронное бюро и шага не сделает до тех пор, пока не получит от нас разрешение на похороны.
   – Вот она и говорила с ними довольно долго.
   – И наверное, без успеха.
   – Да, потом она жаловалась на ненужные формальности.
   Мария Валоушкова пытается оправдать сестру.
   – Она, бедняжка, не знает, куда ей обратиться. У нее нет свидетельства о смерти… столько забот…
   – Завтра утром, – говорю я, – она получит уведомление на свой адрес. Если сегодня она к вам вернется, скажите ей об этом, пожалуйста. В какое похоронное бюро она звонила?
   – Вроде в Голешовицкое: Мы не были при этом, а дверь в комнату закрыли, дети все время кричат, ничего не слышно.
   Я прощаюсь с семейством Эмиля Валоушека и отправляюсь к себе на работу. Там меня ожидает сообщение Лоубала о пани Трояновой.
   В некотором смысле– сообщение интересное, к сожалению, не в том, какой нас волнует.
   Уйдя от своей сестры, Троянова некоторое время прогуливалась по главным улицам, часто останавливалась перед витринами с модными товарами. Никто бы не сказал что всего несколько часов назад она овдовела. Затем пани Троянова вошла в ресторанчик, расположенный в саду на Пршикопе, и заказала яйцо под майонезом и два рогалика. Не так уж много, ведь она с утра ничего не ела. Она сидела за столиком, ожидая, когда официант принесет ей пиво. В этот момент мимо нее проходил один из посетителей с бокалом красного вина. Каким-то образом бокал выскользнул у него из рук и упал прямо на колени пани Трояновой.
   – Неполных двести граммов, – говорит Лоубал.
   – Вполне достаточно, – отвечаю я.
   – Разумеется. Платье испорчено. Вид у пани Трояновой до того огорченный, что ее просто жалко. Официант посыпает ей платье солью, а неловкий посетитель очень усердно и сокрушенно извиняется, представившись как пан Скленарж. Работник Центрального совета профсоюзов. Он рвется возместить причиненный ущерб. Пани Троянова продолжает сетовать на то, что не может показаться на улице в платье, залитом вином. Пан Скленарж подзывает официанта и просит привести такси. Официант кидается выполнять его просьбу, но его останавливает наш сотрудник, внимательно наблюдавший за всем происходящим.
   Потом все пошло как по-писаному. В такси в качестве шофера приехал другой наш сотрудник. Он посадил Скленаржа и пани Троянову и повез по их просьбе в Голешовцы. А по дороге прислушивался к тому, о чем они говорили.
   За пани Трояновой наблюдали очень внимательно, и я не возражал против этого.
   – Ничего важного, правда, не произошло, – продолжал Лоубал, – только знакомство их укрепилось. В такси Скленарж узнал, что у пани Трояновой только что умер муж. Он стал выражать ей сочувствие. Говорили исключительно о ее делах. Скленарж вел себя очень любезно, видимо считая неудобным говорить о себе, а пани Троянова его ни о чем не спрашивала. Ему удалось договориться с ней о свидании на завтра. Он припомнил, что у него есть знакомый, который может помочь ей приобрести новое модное платье за недорогую цену. Пани Троянова не возражала. Она вышла у своего дома. Скленарж поцеловал ей руку, и она вошла в подъезд. Скленарж заплатил шоферу, и тот уехал. Дальше Скленарж пошел пешком. За входом в дом Трояновой наблюдают.
   На этом сообщение кончается. Если у пани Трояновой есть любовник, как утверждает Эмиль Валоушек, то пока что она с ним не встретилась.
   – Разыщите ее завтра утром, – говорю я, – и отдайте ключи от квартиры и разрешение на похороны.
   Потом я вручаю Лоубалу увеличенную фотографию Йозефа Трояна, переснятую с его паспорта.
   – С этой фотографией отправьте к Филипине Граховой и Йозефе Небушиловой сотрудника, уже побывавшего у них. Не исключено, что они узнают в Трояне любителя попугаев.
   Трепинскому поручается выяснить, в какое похоронное бюро звонила пани Троянова.
   Когда назавтра после девяти утра я вхожу в свой кабинет, Трепинский уже докладывает мне:
   – Ни в одном похоронном бюро не помнят, чтобы туда звонила пани Троянова или чтобы вообще кто-нибудь пытался договориться о похоронах Трояна.
   Я так и предполагал. Значит, от своей сестры она звонила в какое-то другое место, стараясь не выдать, куда именно. Думаю, своему любовнику. Вероятно, она хотела скрыть от сестры его имя.
   Но возможно, были и другие причины для ее звонка. Она наверняка понимает, что мы не перестанем ею интересоваться. Вот почему она и не стала звонить из автомата. Пани Троянова не предполагала, что мы можем что-то узнать у Валоушков. Все мои расспросы там прошли гладко, они даже и не подумают ей сказать, что я знаю о ее телефонном звонке. А если и скажут, возможно, ей не придет в голову, что я опрошу все похоронные бюро.
   Растроганно вспоминаю Карличека. Этот хитрец со своими фантастическими рассуждениями по поводу пижамы был недалек от истины.
   Незадолго до полудня решаю отправиться в ювелирный магазин. Я еще успею. Но ко мне пришел посетитель. Карличек.
   – Я принес вам копию отпечатков со шприца, товарищ капитан, – говорит он, входя ко мне.
   Он пытается для начала соблюдать субординацию. Но я не обращаю на это внимания.
   – Вы вчера говорили, товарищ капитан, – продолжает он почтительно, – что зайдете в ювелирный магазин. Разрешите сказать вам, что ювелирный переехал. По прежнему адресу его уже нет.
   Снова Карличек заработал мою благодарность.
   – И вы знаете его новый адрес? – спрашиваю я.
   – Разумеется, – моргает Карличек.
   Он спокойно позволяет мне записать адрес, а потом заявляет, что ювелирного магазина и там тоже теперь нет, он снова переехал.
   – Так что же вы сразу не сказали? – мрачнею я.
   – Для порядка, товарищ капитан. Не моя вина. Я и сам никак не пойму, что происходит. Третий адрес в настоящее время пока действителен, но уже без гарантии.
   Я зачеркиваю второй адрес и записываю третий.
   – Это все, – говорит Карличек.
   – Ну нет, – отзываюсь я. – Сядьте и объясните, что это вы тогда придумали с сережками.