Страница:
Крестьяне готовили поля для посевов. На осликах вьюком, в мешках возили удобрения и складывали их кучками в аккуратные рядки.
В горах Куньлуня пока не обнаружены фосфориты или другое сырьё для получения удобрений. А удобрений для оазисных земель нужно много. Кукуруза, хлопчатник, масличные нуждаются в усиленном питании. Навоза не хватает: мало скота. Для удобрения полей идёт все: и дорожная пыль, и свежий ил после паводка на реках, и верхний слой лёсса с ближайших гор, и выбросы из оросительных каналов. Медленно, но неуклонно из года в год увеличивается толщина плодородного слоя. На старых землях, где человек пашет уже многие столетия, он измеряется метрами.
Был вечер. Мы шли по посёлку. Где-то играл старинный граммофон, и в воздухе плыла уйгурская мелодия. Вот домик. Над ним навес. Он весь перевит длинными гибкими стеблями с крупными чуть изогнутыми листьями. Теперь осень, и со стеблей свисают какие-то странные плоды, похожие на стеклянную колбу для химических опытов. Это бутылочная тыква. Её разводят специально для изготовления домашней посуды. Если такую тыкву хорошо высушить, отрезать верхушку узкой горловины, получится бутылка ёмкостью в один литр и больше. Из нижней половины можно смастерить удобную чашку, светильник или ковш для воды, лёгкий, удобный. Иногда встречаются тыквы, в которые можно вместить до пяти — семи литров жидкости. По две — четыре такие тыквенные баклажки вьючат на осликов, возят воду. Эта посуда тоже бьётся, но всё же она не такая хрупкая, как стеклянная или фарфоровая. От сильного удара ковш может дать трещину, расколоться, но никогда не рассыплется на десятки мелких и крупных обломков.
Нас пригласили к столу. Только осень бывает так щедра: виноград разных сортов и цветов, груши, персики, гранаты.
Таких гранатов, ярких и сочных, не приходилось видеть. Тут же полюбовались и гранатовым садом. В густой зелени красные крупные плоды. Гранатник боится холода. На зиму его ветви, как и виноградную лозу, пригибают и засыпают землёй. Поэтому деревца граната в Хотане всегда низкорослые и растут не прямо вверх, а наклонно.
Уже темнело, когда мы тронулись в обратный путь. На дорогу крестьяне одарили нас гранатами. Мы ехали молча, погруженные в свои думы. Машины шли медленно. Фары тускло освещали дорогу, туман сгустился, и мгла окружила нас плотной пеленой. Неизвестно, когда же она рассеется и прозреет горизонт.
Очень большие высоты Куньлуня беспокоили руководителей экспедиции. Больше 5000 метров — не шутка, особенно для тех, чья жизнь уже пошла под уклон. На перевалах болит голова, появляется рвота, идёт кровь из носа, случается, люди гибнут. Перед отправлением в горы нас осматривала медицинская комиссия. Нам измеряли кровяное давление, проверяли ёмкость лёгких, слушали сердце. После этого разрешили отправляться в путь, но не всем. Кое-кто должен был покориться велению врачей и остаться внизу, в подгорных оазисах.
Солнце висит над головой мутным пятном, тусклым и скучным. Медленно осаждаясь, мельчайшая пыль покрывает землю. Горизонт близок, нет перспективы. Только у самого подножия Куньлуня показались горы. Чем выше мы поднимались по Тибетскому шоссе, тем прозрачнее становился воздух, тем шире открывалась панорама далёких снеговых массивов высочайших вершин. С перевала Серых проглядывались длинные цепи гор с плоскими гребнями. Более безжизненных гор нет во всей Средней и Центральной Азии, Только на самом западе, там, где Куньлунь соприкасается с Памиром, на северных внешних склонах кое-где сохранились леса из тяныпанской ели.
В тех местах, где появляется скудная трава таглыки, жители гор пасут скот. В сухих долинах они устраивают запруды и собирают в обвалованных по краям ямах талые или дождевые воды. Сюда приходит скот на водопой. На осликах в больших бутылочных тыквах развозят воду по кочевьям.
И всё же в Куньлуне рождаются реки, водами которых орошаются подгорные оазисы. Осадки в этих местах ничтожны, они выпадают преимущественно летом в виде снега. Дожди крайне редки. Все истоки лежат у ледников и питаются талыми водами. Снеговая линия поднята очень высоко: от 5500 до 6000 метров. Здесь с ледников стекают редкие в Куньлуне реки. Большая вода идёт в самое жаркое время — в конце июня и в июле, а зато в мае воды в таких реках не хватает для орошения полей на равнинах.
Маршруты путешествий по Куньлуню
На больших высотах выпоты солей белыми пятнами украшают горные склоны, а иногда граничат со снегами. Это также следствие крайней сухости. Соли выносятся реками на подгорные равнины и вместе с поливной водой попадают на поля. В куньлуньских оазисах среди других солей встречается и сода, губительная для растений. Борьба с засолённостью почвы требует много усилий и времени.
На крутых склонах гор висят громадные осыпи. Трудно идти по таким склонам. Узкая тропа вьётся между валунами. Даже привычный конь ступает осторожно, пробираясь по осыпи. Из-под копыт летят камни и с грохотом падают на дно ущелья.
Перед подъёмом на перевал Кыргызын-Дабан мы ночевали в небольшом посёлке Кыргыз-Джангал на берегу Раскема. Это было 1 июня 1959 года. Большая вода ещё не пришла, но в холодной тишине ночи было слышно, как река катит гальку. Звёздное небо казалось совсем близким. По случаю моего дня рождения сотрудники экспедиции устроили торжественный ужин. В просторной палатке на земле был раскинут большой брезент. На такой скатерти появились разнообразные яства и вина. Вкуснее всего оказались пельмени, маленькие, размером в медную монету, крепкие, сочные. Нужно ли говорить, что все мы отдали должное искусству кулинаров? В беседах быстро прошёл вечер: весёлые и сытые, все разошлись по своим койкам. Только тогда мы вспомнили благоразумные советы врачей, инструктировавших нас перед отъездом в Куньлунь: «Меньше ешьте на больших высотах, а по вечерам, перед сном, вообще воздерживайтесь от пищи». Воздержались! Так был отмечен день рождения на уровне 4800 метров, самый высокогорный в моей жизни.
Тибетское шоссе, искусно проложенное через крутосклонные хребты Куньлуня, петляет при подъёмах и спусках, пересекает ущелье в узких теснинах.
Утром на перевале дул холодный, пронизывающий ветер. Хребты громоздились один над другим; снега и льды покрывали горные вершины. Высота 5160 метров. Над нами сияло глубокое яркое небо. Воздух был удивительно прозрачен. Горизонт просматривался на десятки километров. Ходить было тяжело даже по некрутому склону: мешала тёплая одежда, трудно дышалось.
Над этим миром безмолвия сияло солнце, негреющие лучи которого зажигали миллионы холодных искр на нетронутой белизне снегов. Больно смотреть, спасают только тёмные защитные очки. Мгновенно меняется пейзаж, его краски становятся контрастными, резкими.
Под перевалом в долине Каракаша живёт небольшой коллектив метеостанции Шахидулла, пока единственной во внутренних районах Куньлуня. Ни один путешественник не пройдёт мимо неё. Два года работает станция, и интересно, что она зарегистрировала за один год только 38 миллиметров осадков, а за второй — 24 миллиметра. Ничтожно мало. И это на высоте 3543 метров, где должны энергично конденсироваться водяные пары.
Из Шахидуллы открывалась широкая долина Каракаша, по которой дорога шла в Тибет, в его пустынные нагорья и дальше в Индию, к её сказочным городам и величественным памятникам культуры. Через горы Куньлуня издавна проходили древние караванные пути из Центральной Азии в Индию. Эти пути, проложенные через заоблачные горные вершины и известные ещё со времён Сюань Цзяна — одного из первых китайских путешественников в западные страны (VII век), способствовали развитию культурных и торговых связей между этими странами. Влияние цивилизации Индии на жизнь оазисов Центральной Азии несомненно. Ясно и то, что древние исторические пути потеряли своё значение в век скоростного транспорта. В наше время самолёты легко пересекают высочайшие горные сооружения мира. И над Куньлунем и Гималаями летают большие пассажирские лайнеры. Из их окон горные пути, протоптанные нашими предками, через каменистые перевалы кажутся тонкими паутинками, вьющимися далеко внизу под крыльями самолётов, плывущих над снежными шапками вершин, над ледниками высоких долин и мрачными осыпями склонов гор.
Техника XX века творит чудеса — электропоезда, дизель-электроходы, самолёты. Но и сегодня на древних караванных путях лошади осторожно бредут по узким каменистым тропам в отвесных ущельях Гималаев и Каракорума. Медлительные яки несут свой груз на высоких сыртах Сарыкола. Верблюд по-прежнему, как и 1000 лет назад, — верный друг человека в пустынях Центральной Азии.
А рядом уже бегут автомобили. Они быстро взбираются на высокогорные перевалы, где гибли усталые животные и люди, не выдерживавшие трудностей длинного пути. Мосты переброшены через бурные потоки. Лента автотракта серпантином вьётся по крутым склонам пустынных гор. Чтобы из оазисов Куньлуня проникнуть в долину Инда в Тибете, раньше нужно было потратить месяц полтора, а теперь, пользуясь автомобилем, достаточно трёх-четырёх дней.
Вот и наша экспедиция воспользовалась одной из таких новых автомобильных дорог, чтобы глубже проникнуть в горы. В прошлом далёкие маршруты в Куньлунь удавались редким путешественникам и были связаны с большими трудностями: горы очень высоки, пустынны, малодоступны.
Нам предстояло проделать несколько маршрутов, чтобы познакомиться с природой Куньлуня. Один из них пролегал из оазиса Керия на юг — в сторону Тибета. И здесь мы отметили две отличительные особенности этих гор: их склоны оказались одетыми толстым покрывалом лёссовидных супесей, а в ряде мест были видны свежие следы недавней вулканической деятельности.
Лёссовидные супеси (некоторые исследователи называют их лёссами) мощным слоем покрывают склоны гор и как бы выравнивают рельеф. Чем выше горы, тем частицы супеси тоньше, она все больше похожа на пыль. Невольно приходит мысль, что это северные ветры принесли пыль и тонкий песок из пустыни Такла-Макан. При этом более тяжёлые крупные частицы осели у подножий гор, а более лёгкие, мелкие поднялись выше.
Куньлуньские супеси не имеют большой силы сцепления. Там, где на склонах эта тонкая, чуть сцементированная корочка трескается, вся она начинает быстро разрушаться и фестонами сползает по крутому склону. У настоящих лёссов таких разрывов не бывает.
Как возникла мощная толща куньлуньских супесей? Ведь небольшой слой пыли, принесённый ветрами из пустыни, мог и дальше развеваться ветром, и даже малый дождик легко смыл бы её, а вода увлекла бы вниз, в Таримскую впадину.
Видимо, супеси образовались не в современный, а в какой-то другой, более холодный период. Они осаждались на поверхности горных снегов, и их не могли унести ни ветры, ни дождевые воды. Новые снегопады погребали тонкие прослойки пыли и песка. И когда снег таял, они обнажились. Но как же супеси сохранились в нишу эпоху, когда в Куньлуне так мало дождей и снегов? Причина та же — исключительная сухость. Сухие куньлуньские супеси быстро впитывают влагу редких дождей. Нет после дождей бурливых потоков, и некому размывать и сносить вниз эту корочку пыли. Но будь немного больше дождей, и вся эта легко разрушаемая рыхлая порода была бы размыта и снесена обратно в пустыню Такла-Макан.
В кишлаке Полу, выше которого уже нет селений в Керийских горах, жители занимаются земледелием и добывают каменный уголь. Пшеница и ячмень дают урожаи даже в условиях короткого лета, но яблоки и абрикосы не вызревают.
Полусцы — отличные охотники. «Какого зверя бьёте, — спросил я, — медведя, барса ирбиса, яка?» — «Ни медведя, ни барса нет в наших краях, — отвечали они, — но есть бараны, козлы, лисицы, сурки». Сурков они называли почему-то не тюркским, а монгольским словом «тарбаган», но произносили его «дарваган». Кутасы, то есть яки, водятся в высоких горах на границе с Тибетом. Охота на них трудная, но если удастся убить зверя, то надолго обеспечивают себя мясом. Толстую тяжёлую шкуру разрезают на две части и перевозят на двух сильных ослах.
В окрестностях Полу большие площади покрыты молодыми вулканическими породами. Китайские топографы и геологи в верховьях реки Керии наблюдали, как из гор шёл дым, летели камни. Эти сведения очень интересны. Считалось, что в наше время действующие вулканы встречаются только у берегов океанов и морей, больше всего по тихоокеанскому кольцу. И вдруг тут, в глубине Азиатского материка…
Но мы не видели ни извержений, ни вулканических конусов. Полусцы не знают гор, откуда из земли вырывался бы дым и огонь. Может быть, наша экспедиция не попала в те места, где 20 лет назад вулканы дышали огнём. Натолкнулся же я на такие места, где лавы покрывают речные террасы. Значит, вулканическая деятельность проявлялась здесь в сравнительно недалёком геологическом прошлом. В долине Керии среди камней можно найти валуны из пористого чёрного или тёмно-фиолетового базальта. Такой породы у кишлака Полу нет. Значит, река принесла её из других мест, из верховьев своего бассейна, где, видимо, встречаются совсем свежие вулканические аппараты, действовавшие на глазах у человека.
На самом западе Куньлуня высятся два горных гиганта — Конгур (7579 м) и Музтагата (7555 м). С них спускаются ледники. Я насчитал их 33. Казалось бы, на таких вершинах ледники должны быть огромными, в десятки километров длиной. Но из-за крайней сухости даже самые большие из них оказались весьма скромными — 12—14 километров длиной и только один достигал 21 километра. Они не идут ни в какое сравнение с гигантскими ледниками Тянь-Шаня или Памира.
Несмотря на величие Куньлуня, протяжение и исключительную высоту, горы его не вызывают к жизни ни одной такой реки, как Амударья или Сырдарья. Даже Тарим получает большую часть воды из тянь-шаньской Аксу, водосборный бассейн которой лежит в пределах СССР, в районе Хан-Тенгри и пика Победы.
У подножия Конгура раскинулось большое озеро Булункуль, откуда устремляется в узкое и глубокое ущелье река Гез. Озеро почти безводно, оно уже занесено осадками, дно его выровнено, и серые озерно-речные пески по берегам развеваются ветрами. Сильные порывы поднимают целые тучи песка и переносят его на ближайшие горы. Песок лежит высоко на склоне и даже перевевается через гребень на противоположную сторону низкого отрога. Удивительная картина!
На берегу Булункуля живут киргизы. На широких поймах впадающих в него рек пасутся лошади, яки, овцы. В небольшой посёлок — рабат — весь день приезжают люди из аилов. Одним нужно в магазин, где продаются сахар и ковры, чай и ткани, мука и обувь… Другие привезли шерсть, меха на приёмный пункт.
Снега свежей порошей одели горы. Приходилось прятаться в тулупы, хотя лето было в разгаре. Киргизы посеяли ячмень. Но даже этот самый холодоустойчивый злак часто вымерзает в здешних местах.
Среди жителей Булункуля мы искали охотников и старателей. Эти люди без устали бродят по горам и хорошо знают их. Они сообщили нам много интересного и полезного.
Как-то на большом холме я заметил множество сурочьих нор и бутаны — маленькие бугорки выброшенной из нор земли. Скоро увидел и охотника за сурками — 16-летнего киргизского юношу Орозбая. Кожа его лица, покрытая блестящим тёмно-коричневым загаром, потрескалась от сухости и горного солнца. Рядом щипал траву чёрный осел, к седлу которого был привязан золотисто-рыжий сурок— суур.
Орозбай охотился с капканами. У норы он делал ямку, закапывал взведённый капкан, посыпая его сухим растёртым навозом, а затем землёй. Цепь капкана прикреплялась к рогам горного козла и также зарывалась в землю. Сурка привлекает запах навоза. Своими сильными лапами с длинными когтями зверёк начинает разбрасывать землю над капканом. Срывается замок, пружина зажимает ему лапы.
В тот же день, когда я встретил Орозбая, один из наших спутников убил горного барана — архара. Большие рога старого самца изгибались правильной спиралью. Длина одного рога достигала 108 сантиметров, а окружность у основания — 30 сантиметров. Можно представить, какую тяжесть носит на голове такой рогач! Шкуру и череп животного передали в коллекцию зоологического отряда. Старые животные становятся жертвами своих же гипертрофированных с возрастом рогов. Они мешают быстро передвигаться и смотреть по сторонам, а это может иметь роковые последствия.
Продолжая путь в глубь гор, мы приехали к таджикам-сарыкольцам, в их центр Ташкурган, что в переводе значит «каменная крепость». Действительно, над широкой долиной с зелёной луговой поймой высятся развалины большой старинной каменной крепости, построенной на моренном холме. Некогда она охраняла караванный путь из Индии в оазисы Таримской впадины.
В Ташкургане издавна существует орошаемое земледелие, и сарыкольцы всё, что необходимо для жизни, выращивают на террасах своей уютной долины. Хотя высота значительная — 3050 метров, — здесь созревают пшеница, горох и, конечно, ячмень. В последние годы стали выращивать рапс, кунжут, овощи и пока для опыта —, подсолнух и рис. Ивы и пирамидальные тополя украшают посёлок, который, став центром таджикского национального района, сильно разросся. Я не ожидал, что расположенный в самой глубине гор Ташкурган будет освещён электричеством. На речке жители соорудили небольшую электростанцию и по улицам протянули провода. Городок имеет радиосвязь с Кашгаром, отсюда можно отправить телеграммы во все концы страны.
Какой-то охотник принёс для коллекции шкуру убитого медведя. Сотрудники шутили, что это не медведь, а снежный человек, или, как его тут называют, ябалык-адам [101], легенды о котором живут и среди сарыкольцев.
В последние годы сторонники гипотезы существования снежного человека все чаще стали указывать на горы Куньлуня как на его место обитания. После безуспешных поисков специальной Памирской экспедиции возникла мысль, что на Памире снежный человек уже исчез, но сохранился восточнее Памира — в высоких и безлюдных горах Куньлуня. Вопрос о существовании снежного человека продолжает интересовать многих. Я всегда скептически относился к такой гипотезе. Исследования нашей экспедиции совпали со временем широких поисков этого загадочного существа, будто бы обитающего в горах Азиатского материка. Поскольку о нём часто писали во многих газетах и журналах, эта тема служила предметом порой оживлённых споров во время нашего путешествия.
Однако рассказ о куньлуньском диком человеке-звере начну издалека. Ещё в Москве за несколько лет до куньлуньского путешествия мне позвонили из редакции одной крупной московской газеты. Её сотрудник спросил моё мнение
О пресловутом снежном человеке и могу ли я о нём что-либо написать. Ответ был короткий: снежного человека нет, все многочисленные рассказы о нём выдумка, писать на эту модную тему мне бы не хотелось.
Увлечение снежным человеком во всём мире всё усиливалось. Радио, газеты, журналы рассказывали легенды, подкупающие своей правдивостью и точным указанием места обитания загадочного хозяина высочайших гор Азиатского материка. Вскоре появились и толстые книги, авторами которых выступали путешественники, охотники, любители приключений и сенсаций. Загадочным существом заинтересовались учёные, солидные научные организации. С волнением ждали телеграфных сообщений из Памира, Тибета, Куньлуня, Гималаев и Каракорума.
Прошло несколько лет. И что же? Учёные продолжали спорить о снежном человеке, а он оставался неуловимым. Ни человек, ни зверь, а невидимка. И что любопытно — наиболее яростными защитниками гипотезы его существования оказались те, кто никогда не работал в горах Средней и Центральной Азии.
Между тем публичные лекции собирали массу слушателей. В этих лекциях мирно уживались быль и небылица. Лекторы торопились из одной аудитории в другую, из одного города в другой.
Как-то весной, когда я собирался в очередную экспедицию за тридевять земель, в далёкие горы Куньлуня, ко мне пришёл один из московских учёных, горячий защитник идеи о существовании неведомого человека-животного. Памирцы, сказал учёный, часто указывали на высокие долины Сары-кола и Куньлуня в Китае, где якобы встречаются эти люди-невидимки.
Собеседнику было хорошо известно моё скептическое отношение к такого рода сведениям, и всё же он попросил, а я обещал при случае расспрашивать местных жителей о снежном человеке.
Попав в далёкий край заоблачных высот Куньлуня, где редки путешественники, мы интересовались всем и многое записывали в полевые дневники.
Мой спутник, профессор Борис Александрович Фёдорович, в посёлке Ташкурган слышал рассказ старожила, вспоминавшего, что 11-летним мальчиком он видел снежного человека — ябалык-адама, которого убил его дядя охотник из города Раскема. Снежный человек был покрыт густой шерстью и отличался сильно развитыми надбровными дугами. Ташкурганцы уверяли, что теперь на Сарыколе нет ябалык-адама, он ушёл на восток в долину Раскема (так называется верховье реки Яркенд).
Через некоторое время мы очутились в высоких долинах Куньлуня. На трудных перевалах слабость сковывала движения, но не гасила интереса к грандиозным панорамам, открывшимся перед нами. В ясные дни горы искрились снегами, на горизонте вздымались хребты за хребтами, и казалось, что нет конца этому величественному миру белых вершин и синего-синего воздуха. Мы воочию увидели замечательные полотна Рериха. Ведь он писал в соседних местах Тибета, до которого рукой подать. Прозрачная чистота неба, лиловые пустынные горы, ослепительно сверкающие снега и льды…
Вот и долина Раскема. Неширокая река несла воды в просторной галечной пойме — Мы ночевали в крошечном посёлке. Где-то внизу играла реки. В низкой хижине и душно и холодно, хотя июньское лето стояло в разгаре. Временами дышалось с трудом. Кое-кто из нас выходил из домика и полной грудью вбирал свежий воздух. Не хватало кислорода, голова наливалась свинцовой тяжестью.
Пустынные горы круто падали к реке, длинные чёрные осыпи покрывали склон. Утреннее солнце косыми лучами подчёркивало контрастность красок, и без того мрачных, безжизненных. Растительности почти нет. Наш ботаник, доктор биологических наук Александр Афанасьевич Юнатов, жаловался, что с трудом находит себе работу, хотя весь день он без устали охотился за редкими низкорослыми, чахлыми кустарничками или жёсткой осокой кобрезией на засолённых поймах рек.
Здесь трудные условия жизни, и борьба за существование должна быть особенно жестокой, это испытывают и растения и животные. А человек? Мне пришлось побывать во всех горах Средней и Центральной Азии — от Каспийского моря на западе до Большого Хингана на востоке. Но более пустынных гор, чем Куньлунь, не припомнить. Здесь редко-редко встретишь человека.
Если ябалык-адам живёт в горах Куньлуня, то как же он одинок! И чем питается? Мы расспрашивали жителей долины Раскем и верховий Каракаша, что лежат близ границы с Тибетом, и всюду получали один и тот же короткий ответ: «Ябалык-адама нет, да и зверь редок». Иногда отсылали нас в другие места, но мы уже хорошо знали цену таким рекомендациям. А в посёлке Кюде, в долине реки Тизнаб, нам посоветовали искать снежного человека на… Алтае!
Прошло немного времени, и я повстречался в Ташкургане с таджиками-сарыкольцами, язык которых был мне непонятен. Но горцы все оказались двуязычными, хорошо говорили и по-уйгурски. Высокий красивый молодец обратился к нам с приветствием по-русски. Он несколько лет учился и работал в Советском Союзе, а теперь работает смотрителем небольшой гидроэлектростанции в родном кишлаке. На наши вопросы о снежном человеке он отвечал: «Народ говорит, но никто его не видел». Тем не менее местные охотники всё же утверждали, что на границе Китая с Советским Союзом, а также на границе с Индией они встречали ябалык-адама. Он всегда одинок, не подпускает к себе людей и кидает в них камни.
«Но почему же вы не стреляли, ведь даже труп его разрешил бы сразу все споры?» — спросил я. «Нельзя стрелять, — говорили охотники, — как только он заметит нас, сразу же перебегает государственную границу — уходит в Индию или Советский Союз. Как же можно стрелять на чужой земле? Закон не позволяет. Когда же советские или индийские пограничники приближаются к снежному человеку с другой стороны границы, он перебегает обратно в Китай».
Это уже звучало анекдотом. Подумать только, какая большая сообразительность у снежного человека, если он понимает, что такое государственная граница.
Как-то мои спутники с радостью сообщили мне, что они купили у одного из старых охотников шкуру снежного человека для зоологической коллекции. По виду моих молодых коллег было трудно понять, шутят они или говорят серьёзно. Я поспешил ознакомиться с новым неожиданным приобретением экспедиции. Действительно, на земле лежала большая серая шкура, покрытая пышным густым мехом. Медведь! — мелькнула первая мысль, но светло окрашенный мех ничем не напоминал меха нашего бурого мишки. Я оглянулся. Мои спутники смотрели на меня и ждали ответа. Так вот каков снежный человек, наконец-то он в наших руках!
Сидя на шкуре, я рассматривал и ощупывал её, выискивая места конечностей и головы. На груди ясно вырисовывалось белое пятно в виде лунного сердца. Через секунду я уже нашёл короткие уши… уши медведя! Снежный человек оказался медведем, но особым малочисленным подвидом, который водится в пустынных высокогорьях Памира, Сары-кола и Западного Куньлуня, а также в горах Среднего Востока. Зоологи первоначально описали его под именем памирского, затем отнесли к сирийскому подвиду бурого медведя.
В горах Куньлуня пока не обнаружены фосфориты или другое сырьё для получения удобрений. А удобрений для оазисных земель нужно много. Кукуруза, хлопчатник, масличные нуждаются в усиленном питании. Навоза не хватает: мало скота. Для удобрения полей идёт все: и дорожная пыль, и свежий ил после паводка на реках, и верхний слой лёсса с ближайших гор, и выбросы из оросительных каналов. Медленно, но неуклонно из года в год увеличивается толщина плодородного слоя. На старых землях, где человек пашет уже многие столетия, он измеряется метрами.
Был вечер. Мы шли по посёлку. Где-то играл старинный граммофон, и в воздухе плыла уйгурская мелодия. Вот домик. Над ним навес. Он весь перевит длинными гибкими стеблями с крупными чуть изогнутыми листьями. Теперь осень, и со стеблей свисают какие-то странные плоды, похожие на стеклянную колбу для химических опытов. Это бутылочная тыква. Её разводят специально для изготовления домашней посуды. Если такую тыкву хорошо высушить, отрезать верхушку узкой горловины, получится бутылка ёмкостью в один литр и больше. Из нижней половины можно смастерить удобную чашку, светильник или ковш для воды, лёгкий, удобный. Иногда встречаются тыквы, в которые можно вместить до пяти — семи литров жидкости. По две — четыре такие тыквенные баклажки вьючат на осликов, возят воду. Эта посуда тоже бьётся, но всё же она не такая хрупкая, как стеклянная или фарфоровая. От сильного удара ковш может дать трещину, расколоться, но никогда не рассыплется на десятки мелких и крупных обломков.
Нас пригласили к столу. Только осень бывает так щедра: виноград разных сортов и цветов, груши, персики, гранаты.
Таких гранатов, ярких и сочных, не приходилось видеть. Тут же полюбовались и гранатовым садом. В густой зелени красные крупные плоды. Гранатник боится холода. На зиму его ветви, как и виноградную лозу, пригибают и засыпают землёй. Поэтому деревца граната в Хотане всегда низкорослые и растут не прямо вверх, а наклонно.
Уже темнело, когда мы тронулись в обратный путь. На дорогу крестьяне одарили нас гранатами. Мы ехали молча, погруженные в свои думы. Машины шли медленно. Фары тускло освещали дорогу, туман сгустился, и мгла окружила нас плотной пеленой. Неизвестно, когда же она рассеется и прозреет горизонт.
Очень большие высоты Куньлуня беспокоили руководителей экспедиции. Больше 5000 метров — не шутка, особенно для тех, чья жизнь уже пошла под уклон. На перевалах болит голова, появляется рвота, идёт кровь из носа, случается, люди гибнут. Перед отправлением в горы нас осматривала медицинская комиссия. Нам измеряли кровяное давление, проверяли ёмкость лёгких, слушали сердце. После этого разрешили отправляться в путь, но не всем. Кое-кто должен был покориться велению врачей и остаться внизу, в подгорных оазисах.
Солнце висит над головой мутным пятном, тусклым и скучным. Медленно осаждаясь, мельчайшая пыль покрывает землю. Горизонт близок, нет перспективы. Только у самого подножия Куньлуня показались горы. Чем выше мы поднимались по Тибетскому шоссе, тем прозрачнее становился воздух, тем шире открывалась панорама далёких снеговых массивов высочайших вершин. С перевала Серых проглядывались длинные цепи гор с плоскими гребнями. Более безжизненных гор нет во всей Средней и Центральной Азии, Только на самом западе, там, где Куньлунь соприкасается с Памиром, на северных внешних склонах кое-где сохранились леса из тяныпанской ели.
В тех местах, где появляется скудная трава таглыки, жители гор пасут скот. В сухих долинах они устраивают запруды и собирают в обвалованных по краям ямах талые или дождевые воды. Сюда приходит скот на водопой. На осликах в больших бутылочных тыквах развозят воду по кочевьям.
И всё же в Куньлуне рождаются реки, водами которых орошаются подгорные оазисы. Осадки в этих местах ничтожны, они выпадают преимущественно летом в виде снега. Дожди крайне редки. Все истоки лежат у ледников и питаются талыми водами. Снеговая линия поднята очень высоко: от 5500 до 6000 метров. Здесь с ледников стекают редкие в Куньлуне реки. Большая вода идёт в самое жаркое время — в конце июня и в июле, а зато в мае воды в таких реках не хватает для орошения полей на равнинах.
На больших высотах выпоты солей белыми пятнами украшают горные склоны, а иногда граничат со снегами. Это также следствие крайней сухости. Соли выносятся реками на подгорные равнины и вместе с поливной водой попадают на поля. В куньлуньских оазисах среди других солей встречается и сода, губительная для растений. Борьба с засолённостью почвы требует много усилий и времени.
На крутых склонах гор висят громадные осыпи. Трудно идти по таким склонам. Узкая тропа вьётся между валунами. Даже привычный конь ступает осторожно, пробираясь по осыпи. Из-под копыт летят камни и с грохотом падают на дно ущелья.
Перед подъёмом на перевал Кыргызын-Дабан мы ночевали в небольшом посёлке Кыргыз-Джангал на берегу Раскема. Это было 1 июня 1959 года. Большая вода ещё не пришла, но в холодной тишине ночи было слышно, как река катит гальку. Звёздное небо казалось совсем близким. По случаю моего дня рождения сотрудники экспедиции устроили торжественный ужин. В просторной палатке на земле был раскинут большой брезент. На такой скатерти появились разнообразные яства и вина. Вкуснее всего оказались пельмени, маленькие, размером в медную монету, крепкие, сочные. Нужно ли говорить, что все мы отдали должное искусству кулинаров? В беседах быстро прошёл вечер: весёлые и сытые, все разошлись по своим койкам. Только тогда мы вспомнили благоразумные советы врачей, инструктировавших нас перед отъездом в Куньлунь: «Меньше ешьте на больших высотах, а по вечерам, перед сном, вообще воздерживайтесь от пищи». Воздержались! Так был отмечен день рождения на уровне 4800 метров, самый высокогорный в моей жизни.
Тибетское шоссе, искусно проложенное через крутосклонные хребты Куньлуня, петляет при подъёмах и спусках, пересекает ущелье в узких теснинах.
Утром на перевале дул холодный, пронизывающий ветер. Хребты громоздились один над другим; снега и льды покрывали горные вершины. Высота 5160 метров. Над нами сияло глубокое яркое небо. Воздух был удивительно прозрачен. Горизонт просматривался на десятки километров. Ходить было тяжело даже по некрутому склону: мешала тёплая одежда, трудно дышалось.
Над этим миром безмолвия сияло солнце, негреющие лучи которого зажигали миллионы холодных искр на нетронутой белизне снегов. Больно смотреть, спасают только тёмные защитные очки. Мгновенно меняется пейзаж, его краски становятся контрастными, резкими.
Под перевалом в долине Каракаша живёт небольшой коллектив метеостанции Шахидулла, пока единственной во внутренних районах Куньлуня. Ни один путешественник не пройдёт мимо неё. Два года работает станция, и интересно, что она зарегистрировала за один год только 38 миллиметров осадков, а за второй — 24 миллиметра. Ничтожно мало. И это на высоте 3543 метров, где должны энергично конденсироваться водяные пары.
Из Шахидуллы открывалась широкая долина Каракаша, по которой дорога шла в Тибет, в его пустынные нагорья и дальше в Индию, к её сказочным городам и величественным памятникам культуры. Через горы Куньлуня издавна проходили древние караванные пути из Центральной Азии в Индию. Эти пути, проложенные через заоблачные горные вершины и известные ещё со времён Сюань Цзяна — одного из первых китайских путешественников в западные страны (VII век), способствовали развитию культурных и торговых связей между этими странами. Влияние цивилизации Индии на жизнь оазисов Центральной Азии несомненно. Ясно и то, что древние исторические пути потеряли своё значение в век скоростного транспорта. В наше время самолёты легко пересекают высочайшие горные сооружения мира. И над Куньлунем и Гималаями летают большие пассажирские лайнеры. Из их окон горные пути, протоптанные нашими предками, через каменистые перевалы кажутся тонкими паутинками, вьющимися далеко внизу под крыльями самолётов, плывущих над снежными шапками вершин, над ледниками высоких долин и мрачными осыпями склонов гор.
Техника XX века творит чудеса — электропоезда, дизель-электроходы, самолёты. Но и сегодня на древних караванных путях лошади осторожно бредут по узким каменистым тропам в отвесных ущельях Гималаев и Каракорума. Медлительные яки несут свой груз на высоких сыртах Сарыкола. Верблюд по-прежнему, как и 1000 лет назад, — верный друг человека в пустынях Центральной Азии.
А рядом уже бегут автомобили. Они быстро взбираются на высокогорные перевалы, где гибли усталые животные и люди, не выдерживавшие трудностей длинного пути. Мосты переброшены через бурные потоки. Лента автотракта серпантином вьётся по крутым склонам пустынных гор. Чтобы из оазисов Куньлуня проникнуть в долину Инда в Тибете, раньше нужно было потратить месяц полтора, а теперь, пользуясь автомобилем, достаточно трёх-четырёх дней.
Вот и наша экспедиция воспользовалась одной из таких новых автомобильных дорог, чтобы глубже проникнуть в горы. В прошлом далёкие маршруты в Куньлунь удавались редким путешественникам и были связаны с большими трудностями: горы очень высоки, пустынны, малодоступны.
Нам предстояло проделать несколько маршрутов, чтобы познакомиться с природой Куньлуня. Один из них пролегал из оазиса Керия на юг — в сторону Тибета. И здесь мы отметили две отличительные особенности этих гор: их склоны оказались одетыми толстым покрывалом лёссовидных супесей, а в ряде мест были видны свежие следы недавней вулканической деятельности.
Лёссовидные супеси (некоторые исследователи называют их лёссами) мощным слоем покрывают склоны гор и как бы выравнивают рельеф. Чем выше горы, тем частицы супеси тоньше, она все больше похожа на пыль. Невольно приходит мысль, что это северные ветры принесли пыль и тонкий песок из пустыни Такла-Макан. При этом более тяжёлые крупные частицы осели у подножий гор, а более лёгкие, мелкие поднялись выше.
Куньлуньские супеси не имеют большой силы сцепления. Там, где на склонах эта тонкая, чуть сцементированная корочка трескается, вся она начинает быстро разрушаться и фестонами сползает по крутому склону. У настоящих лёссов таких разрывов не бывает.
Как возникла мощная толща куньлуньских супесей? Ведь небольшой слой пыли, принесённый ветрами из пустыни, мог и дальше развеваться ветром, и даже малый дождик легко смыл бы её, а вода увлекла бы вниз, в Таримскую впадину.
Видимо, супеси образовались не в современный, а в какой-то другой, более холодный период. Они осаждались на поверхности горных снегов, и их не могли унести ни ветры, ни дождевые воды. Новые снегопады погребали тонкие прослойки пыли и песка. И когда снег таял, они обнажились. Но как же супеси сохранились в нишу эпоху, когда в Куньлуне так мало дождей и снегов? Причина та же — исключительная сухость. Сухие куньлуньские супеси быстро впитывают влагу редких дождей. Нет после дождей бурливых потоков, и некому размывать и сносить вниз эту корочку пыли. Но будь немного больше дождей, и вся эта легко разрушаемая рыхлая порода была бы размыта и снесена обратно в пустыню Такла-Макан.
В кишлаке Полу, выше которого уже нет селений в Керийских горах, жители занимаются земледелием и добывают каменный уголь. Пшеница и ячмень дают урожаи даже в условиях короткого лета, но яблоки и абрикосы не вызревают.
Полусцы — отличные охотники. «Какого зверя бьёте, — спросил я, — медведя, барса ирбиса, яка?» — «Ни медведя, ни барса нет в наших краях, — отвечали они, — но есть бараны, козлы, лисицы, сурки». Сурков они называли почему-то не тюркским, а монгольским словом «тарбаган», но произносили его «дарваган». Кутасы, то есть яки, водятся в высоких горах на границе с Тибетом. Охота на них трудная, но если удастся убить зверя, то надолго обеспечивают себя мясом. Толстую тяжёлую шкуру разрезают на две части и перевозят на двух сильных ослах.
В окрестностях Полу большие площади покрыты молодыми вулканическими породами. Китайские топографы и геологи в верховьях реки Керии наблюдали, как из гор шёл дым, летели камни. Эти сведения очень интересны. Считалось, что в наше время действующие вулканы встречаются только у берегов океанов и морей, больше всего по тихоокеанскому кольцу. И вдруг тут, в глубине Азиатского материка…
Но мы не видели ни извержений, ни вулканических конусов. Полусцы не знают гор, откуда из земли вырывался бы дым и огонь. Может быть, наша экспедиция не попала в те места, где 20 лет назад вулканы дышали огнём. Натолкнулся же я на такие места, где лавы покрывают речные террасы. Значит, вулканическая деятельность проявлялась здесь в сравнительно недалёком геологическом прошлом. В долине Керии среди камней можно найти валуны из пористого чёрного или тёмно-фиолетового базальта. Такой породы у кишлака Полу нет. Значит, река принесла её из других мест, из верховьев своего бассейна, где, видимо, встречаются совсем свежие вулканические аппараты, действовавшие на глазах у человека.
На самом западе Куньлуня высятся два горных гиганта — Конгур (7579 м) и Музтагата (7555 м). С них спускаются ледники. Я насчитал их 33. Казалось бы, на таких вершинах ледники должны быть огромными, в десятки километров длиной. Но из-за крайней сухости даже самые большие из них оказались весьма скромными — 12—14 километров длиной и только один достигал 21 километра. Они не идут ни в какое сравнение с гигантскими ледниками Тянь-Шаня или Памира.
Несмотря на величие Куньлуня, протяжение и исключительную высоту, горы его не вызывают к жизни ни одной такой реки, как Амударья или Сырдарья. Даже Тарим получает большую часть воды из тянь-шаньской Аксу, водосборный бассейн которой лежит в пределах СССР, в районе Хан-Тенгри и пика Победы.
У подножия Конгура раскинулось большое озеро Булункуль, откуда устремляется в узкое и глубокое ущелье река Гез. Озеро почти безводно, оно уже занесено осадками, дно его выровнено, и серые озерно-речные пески по берегам развеваются ветрами. Сильные порывы поднимают целые тучи песка и переносят его на ближайшие горы. Песок лежит высоко на склоне и даже перевевается через гребень на противоположную сторону низкого отрога. Удивительная картина!
На берегу Булункуля живут киргизы. На широких поймах впадающих в него рек пасутся лошади, яки, овцы. В небольшой посёлок — рабат — весь день приезжают люди из аилов. Одним нужно в магазин, где продаются сахар и ковры, чай и ткани, мука и обувь… Другие привезли шерсть, меха на приёмный пункт.
Снега свежей порошей одели горы. Приходилось прятаться в тулупы, хотя лето было в разгаре. Киргизы посеяли ячмень. Но даже этот самый холодоустойчивый злак часто вымерзает в здешних местах.
Среди жителей Булункуля мы искали охотников и старателей. Эти люди без устали бродят по горам и хорошо знают их. Они сообщили нам много интересного и полезного.
Как-то на большом холме я заметил множество сурочьих нор и бутаны — маленькие бугорки выброшенной из нор земли. Скоро увидел и охотника за сурками — 16-летнего киргизского юношу Орозбая. Кожа его лица, покрытая блестящим тёмно-коричневым загаром, потрескалась от сухости и горного солнца. Рядом щипал траву чёрный осел, к седлу которого был привязан золотисто-рыжий сурок— суур.
Орозбай охотился с капканами. У норы он делал ямку, закапывал взведённый капкан, посыпая его сухим растёртым навозом, а затем землёй. Цепь капкана прикреплялась к рогам горного козла и также зарывалась в землю. Сурка привлекает запах навоза. Своими сильными лапами с длинными когтями зверёк начинает разбрасывать землю над капканом. Срывается замок, пружина зажимает ему лапы.
В тот же день, когда я встретил Орозбая, один из наших спутников убил горного барана — архара. Большие рога старого самца изгибались правильной спиралью. Длина одного рога достигала 108 сантиметров, а окружность у основания — 30 сантиметров. Можно представить, какую тяжесть носит на голове такой рогач! Шкуру и череп животного передали в коллекцию зоологического отряда. Старые животные становятся жертвами своих же гипертрофированных с возрастом рогов. Они мешают быстро передвигаться и смотреть по сторонам, а это может иметь роковые последствия.
Продолжая путь в глубь гор, мы приехали к таджикам-сарыкольцам, в их центр Ташкурган, что в переводе значит «каменная крепость». Действительно, над широкой долиной с зелёной луговой поймой высятся развалины большой старинной каменной крепости, построенной на моренном холме. Некогда она охраняла караванный путь из Индии в оазисы Таримской впадины.
В Ташкургане издавна существует орошаемое земледелие, и сарыкольцы всё, что необходимо для жизни, выращивают на террасах своей уютной долины. Хотя высота значительная — 3050 метров, — здесь созревают пшеница, горох и, конечно, ячмень. В последние годы стали выращивать рапс, кунжут, овощи и пока для опыта —, подсолнух и рис. Ивы и пирамидальные тополя украшают посёлок, который, став центром таджикского национального района, сильно разросся. Я не ожидал, что расположенный в самой глубине гор Ташкурган будет освещён электричеством. На речке жители соорудили небольшую электростанцию и по улицам протянули провода. Городок имеет радиосвязь с Кашгаром, отсюда можно отправить телеграммы во все концы страны.
Какой-то охотник принёс для коллекции шкуру убитого медведя. Сотрудники шутили, что это не медведь, а снежный человек, или, как его тут называют, ябалык-адам [101], легенды о котором живут и среди сарыкольцев.
В последние годы сторонники гипотезы существования снежного человека все чаще стали указывать на горы Куньлуня как на его место обитания. После безуспешных поисков специальной Памирской экспедиции возникла мысль, что на Памире снежный человек уже исчез, но сохранился восточнее Памира — в высоких и безлюдных горах Куньлуня. Вопрос о существовании снежного человека продолжает интересовать многих. Я всегда скептически относился к такой гипотезе. Исследования нашей экспедиции совпали со временем широких поисков этого загадочного существа, будто бы обитающего в горах Азиатского материка. Поскольку о нём часто писали во многих газетах и журналах, эта тема служила предметом порой оживлённых споров во время нашего путешествия.
Однако рассказ о куньлуньском диком человеке-звере начну издалека. Ещё в Москве за несколько лет до куньлуньского путешествия мне позвонили из редакции одной крупной московской газеты. Её сотрудник спросил моё мнение
О пресловутом снежном человеке и могу ли я о нём что-либо написать. Ответ был короткий: снежного человека нет, все многочисленные рассказы о нём выдумка, писать на эту модную тему мне бы не хотелось.
Увлечение снежным человеком во всём мире всё усиливалось. Радио, газеты, журналы рассказывали легенды, подкупающие своей правдивостью и точным указанием места обитания загадочного хозяина высочайших гор Азиатского материка. Вскоре появились и толстые книги, авторами которых выступали путешественники, охотники, любители приключений и сенсаций. Загадочным существом заинтересовались учёные, солидные научные организации. С волнением ждали телеграфных сообщений из Памира, Тибета, Куньлуня, Гималаев и Каракорума.
Прошло несколько лет. И что же? Учёные продолжали спорить о снежном человеке, а он оставался неуловимым. Ни человек, ни зверь, а невидимка. И что любопытно — наиболее яростными защитниками гипотезы его существования оказались те, кто никогда не работал в горах Средней и Центральной Азии.
Между тем публичные лекции собирали массу слушателей. В этих лекциях мирно уживались быль и небылица. Лекторы торопились из одной аудитории в другую, из одного города в другой.
Как-то весной, когда я собирался в очередную экспедицию за тридевять земель, в далёкие горы Куньлуня, ко мне пришёл один из московских учёных, горячий защитник идеи о существовании неведомого человека-животного. Памирцы, сказал учёный, часто указывали на высокие долины Сары-кола и Куньлуня в Китае, где якобы встречаются эти люди-невидимки.
Собеседнику было хорошо известно моё скептическое отношение к такого рода сведениям, и всё же он попросил, а я обещал при случае расспрашивать местных жителей о снежном человеке.
Попав в далёкий край заоблачных высот Куньлуня, где редки путешественники, мы интересовались всем и многое записывали в полевые дневники.
Мой спутник, профессор Борис Александрович Фёдорович, в посёлке Ташкурган слышал рассказ старожила, вспоминавшего, что 11-летним мальчиком он видел снежного человека — ябалык-адама, которого убил его дядя охотник из города Раскема. Снежный человек был покрыт густой шерстью и отличался сильно развитыми надбровными дугами. Ташкурганцы уверяли, что теперь на Сарыколе нет ябалык-адама, он ушёл на восток в долину Раскема (так называется верховье реки Яркенд).
Через некоторое время мы очутились в высоких долинах Куньлуня. На трудных перевалах слабость сковывала движения, но не гасила интереса к грандиозным панорамам, открывшимся перед нами. В ясные дни горы искрились снегами, на горизонте вздымались хребты за хребтами, и казалось, что нет конца этому величественному миру белых вершин и синего-синего воздуха. Мы воочию увидели замечательные полотна Рериха. Ведь он писал в соседних местах Тибета, до которого рукой подать. Прозрачная чистота неба, лиловые пустынные горы, ослепительно сверкающие снега и льды…
Вот и долина Раскема. Неширокая река несла воды в просторной галечной пойме — Мы ночевали в крошечном посёлке. Где-то внизу играла реки. В низкой хижине и душно и холодно, хотя июньское лето стояло в разгаре. Временами дышалось с трудом. Кое-кто из нас выходил из домика и полной грудью вбирал свежий воздух. Не хватало кислорода, голова наливалась свинцовой тяжестью.
Пустынные горы круто падали к реке, длинные чёрные осыпи покрывали склон. Утреннее солнце косыми лучами подчёркивало контрастность красок, и без того мрачных, безжизненных. Растительности почти нет. Наш ботаник, доктор биологических наук Александр Афанасьевич Юнатов, жаловался, что с трудом находит себе работу, хотя весь день он без устали охотился за редкими низкорослыми, чахлыми кустарничками или жёсткой осокой кобрезией на засолённых поймах рек.
Здесь трудные условия жизни, и борьба за существование должна быть особенно жестокой, это испытывают и растения и животные. А человек? Мне пришлось побывать во всех горах Средней и Центральной Азии — от Каспийского моря на западе до Большого Хингана на востоке. Но более пустынных гор, чем Куньлунь, не припомнить. Здесь редко-редко встретишь человека.
Если ябалык-адам живёт в горах Куньлуня, то как же он одинок! И чем питается? Мы расспрашивали жителей долины Раскем и верховий Каракаша, что лежат близ границы с Тибетом, и всюду получали один и тот же короткий ответ: «Ябалык-адама нет, да и зверь редок». Иногда отсылали нас в другие места, но мы уже хорошо знали цену таким рекомендациям. А в посёлке Кюде, в долине реки Тизнаб, нам посоветовали искать снежного человека на… Алтае!
Прошло немного времени, и я повстречался в Ташкургане с таджиками-сарыкольцами, язык которых был мне непонятен. Но горцы все оказались двуязычными, хорошо говорили и по-уйгурски. Высокий красивый молодец обратился к нам с приветствием по-русски. Он несколько лет учился и работал в Советском Союзе, а теперь работает смотрителем небольшой гидроэлектростанции в родном кишлаке. На наши вопросы о снежном человеке он отвечал: «Народ говорит, но никто его не видел». Тем не менее местные охотники всё же утверждали, что на границе Китая с Советским Союзом, а также на границе с Индией они встречали ябалык-адама. Он всегда одинок, не подпускает к себе людей и кидает в них камни.
«Но почему же вы не стреляли, ведь даже труп его разрешил бы сразу все споры?» — спросил я. «Нельзя стрелять, — говорили охотники, — как только он заметит нас, сразу же перебегает государственную границу — уходит в Индию или Советский Союз. Как же можно стрелять на чужой земле? Закон не позволяет. Когда же советские или индийские пограничники приближаются к снежному человеку с другой стороны границы, он перебегает обратно в Китай».
Это уже звучало анекдотом. Подумать только, какая большая сообразительность у снежного человека, если он понимает, что такое государственная граница.
Как-то мои спутники с радостью сообщили мне, что они купили у одного из старых охотников шкуру снежного человека для зоологической коллекции. По виду моих молодых коллег было трудно понять, шутят они или говорят серьёзно. Я поспешил ознакомиться с новым неожиданным приобретением экспедиции. Действительно, на земле лежала большая серая шкура, покрытая пышным густым мехом. Медведь! — мелькнула первая мысль, но светло окрашенный мех ничем не напоминал меха нашего бурого мишки. Я оглянулся. Мои спутники смотрели на меня и ждали ответа. Так вот каков снежный человек, наконец-то он в наших руках!
Сидя на шкуре, я рассматривал и ощупывал её, выискивая места конечностей и головы. На груди ясно вырисовывалось белое пятно в виде лунного сердца. Через секунду я уже нашёл короткие уши… уши медведя! Снежный человек оказался медведем, но особым малочисленным подвидом, который водится в пустынных высокогорьях Памира, Сары-кола и Западного Куньлуня, а также в горах Среднего Востока. Зоологи первоначально описали его под именем памирского, затем отнесли к сирийскому подвиду бурого медведя.