Страница:
Уже погас костёр. На востоке показался яркий Сириус. Внизу, всего в нескольких десятках метров от нас, лежало сухое русло реки, которой так интересовались столетия назад и не перестают интересоваться и в наше время. Многие советские экспедиции вновь изучают русло Узбоя, Сарыкамышскую котловину и старые русла Амударьи.
Судя по некоторым историческим источникам, всего несколько столетий назад по Узбою действительно ещё текла прекрасная амударьинская вода, часть которой вытекала из Сарыкамышского озера в Каспий. Завоеватель Азии хромой Тимур отправлял суда от устья Узбоя вверх. В XVI веке купец Антоний Дженкинсон, один из немногих достигший в то время Хорезма, описывает большое пресное озеро там, где теперь пустыня. Из описаний некоторых восточных географов можно сделать вывод, что ныне сухие русла — это некогда полноводные реки, берега которых были густо населены.
Вот выдержка из труда хорезмийского автора Абульгазн: «…весь путь от Ургенча до Абуль-Хана [19]был покрыт аулами, потому что Амударья, пройдя под стенами Ургенча, текла до восточного склона горы, где река поворачивала на юго-запад, чтобы направиться затем на запад и излиться у Огурчи в Мезандеранское [20]море. Оба берега реки до Огурчи представляли сплошной ряд возделанных земель, виноградников и садов. Весной жители удалялись в горы, а во время комаров и слепней они отгоняли свои стада к колодцам, находящимся в расстоянии одного или двух дней пути от реки, к которой они приближались, лишь когда насекомые пропадали. Вся страна была очень многолюдна и в самом цветущем состоянии» [21].
В цитате речь идёт о начале XVI века. Это свидетельство хорезмийского писателя, как и показания других авторов, в течение долгого времени принималось за бесспорное доказательство жизни Узбоя в средние века, хотя единства мнений так и не было.
Для науки сейчас совершенно очевиден факт исчезновения реки, некогда протекавшей по Узбою. Амударья переменила русло, вся вода пошла в Аральское море, край стал пустыней. Только песчанки, лисицы да тонконогие каракумские антилопы нарушают покой мёртвых территорий.
Первым из учёных, доказавшим, что Узбой — это речное русло, был Владимир Афанасьевич Обручев. В 1886 году он уехал в Туркмению, или, как тогда писали, Закаспийский край. Это была первая экспедиция выдающегося геолога и географа, который показал, что Узбой был самостоятельной рекой, вытекавшей из Сарыкамышской впадины и впадавшей в Каспийское море. До экспедиции В. А. Обручева не было известно о происхождении Узбоя. Одни считали, что это морской пролив, по которому шёл обмен каспийскими и аральскими водами, другие утверждали, что Узбой — это овраг, созданный ливневыми потоками, каких много, например, в Сахаре, где арабы называют их вадями (уадями). Такой точки зрения придерживались К. Богданович и немецкий учёный И. Вальтер, много лет изучавший пустыни мира и написавший известный труд «Законы образования пустынь». Экспедиции Института географии Академии наук СССР 1934 года подтвердили представления В. А. Обручева.
Географы установили, что Узбой — действительно хорошо сохранившееся русло большой реки, некогда пересекавшей закаспийские пустыни, но что эта река и Амударья — не одно и то же. Амударья при своей величине не могла в узбойском русле вместить и половины своих вод. Узбой был самостоятельной рекой, имевшей начало в Сарыкамышском озере. Он впадал в Балханский залив Каспийского моря. Сарыкамышское же озеро питалось частью вод Амударьи. Таким образом, Узбой можно сравнить с Волховом или Свирью, то есть реками-протоками между озёрами.
Когда же прекратилось течение воды по Узбою, когда стала мёртвой его долина, так хорошо сохранившаяся по сей день?
На этот вопрос помогли ответить археологи. Развалины городищ по Узбою, о которых много писали историки, оказались остатками караван-сараев, обслуживавших древний путь в Хорезм. «Водопровод» у большого такыра и колодца Акяйла, оказывается, функционировал тогда, когда в Узбое воды уже не было, жёлоб наклонно падал в сторону русла и не мог поднимать и подводить воду из Узбоя. Следы земледелия по Узбою небольшой давности — незначительные сельскохозяйственные участки, которые орошались водой из пресных узбойских озёр или путём сбора такырных вод. Не было больших ирригационных участков и в античное время. Так говорят археологи. «Вопросы Узбоя, мне думается, должны уйти из ведения историков и остаться сферой географов, геологов и археологов-первобытников», — пишет профессор С. П. Толстов [22].
В другой, более поздней работе этот же автор считает, что основной причиной смерти Узбоя явилось создание разветвлённой ирригационной системы в Хорезме в античное время, которая потребовала громадного количества воды, что и привело к усыханию Сарыкамышского озера. Таким образом, данные археологии говорят, что ещё к началу первого тысячелетия до нашей эры Узбой существовал как живая река. Античность была периодом его усыхания [23]. Свидетельства Абульгази, по мнению археологов, относятся не к Узбою, а к Дарьялыку [24], по которому действительно и в наше время прорывается амударьинская вода. Хорезмийский историк был прав, когда писал о густом населении, многочисленных стадах животных и зелёных пашнях, расположенных по долине Узбоя. По мнению С. П. Толстова, здесь базировались кочевья туркмен, уходивших время от времени в глубь пустыни.
Среди восточных писателей средневековья нет единого мнения о времени, когда вода текла по Узбою. Изучая хорезмийские и арабские источники и ссылаясь на Абульгази, известный русский востоковед В. В. Бартольд считал, что в средние века Узбой был живой рекой до 1573 года, когда течение воды прекратилось [25]. А вот географ XIV века Омари писал: «Джейхун [26]поворачивает в солёное озеро, в которое впадает река Шашская [27]. Кто же полагает, что Джейхун впадает в море Кользумское [28], тот ошибается; ему показалось, что только так вследствие величины этого озера».
Как же решается вопрос о том, в какие времена Узбой был живой рекой и в какие мёртвой. В последние годы учёные, работавшие в Сарыкамышской котловине, обнаружили на её склонах следы водоподъёмных сооружений и древнюю, но ясную сеть оросительных канавок. Какими водами могли земледельцы орошать пашни? Ведь кругом нет ни рек, ни пресных озёр. Жители могли брать воду только из древнего Сарыкамышского озера, которое, а это уж бесспорно, питалось Амударьей, отдававшей часть своих запасов через западные рукава.
Только в последние годы стала ясной картина недавней жизни Узбоя и Сарыкамышского озера. Действительно, в XV и XVI столетиях Амударья какую-то долю своей воды несла в Сарыкамышскую котловину. Когда уровень озера достигал сливного горизонта, вода поступала в Узбой, и река оживала. Таким образом амударьинская вода доходила до Каспийского моря. От того, сколько воды сбрасывала Амударья в Сарыкамыш, зависела жизнь Узбоя. Когда уровень Сарыкамышского озера падал, умирала река в Узбое, опять поднимался уровень — и вновь текла река к Каспию [29]. Таким образом, в Узбое вода была проточной только временами, непостоянно.
Этим и следует объяснить наличие следов оросительных систем на склонах Сарыкамышской котловины и отсутствие средневековых археологических памятников и следов древних пашен и арыков по долине Узбоя. Древняя Сарыкамышская дельта Амударьи орошалась её водами в средние века, здесь протянулись так называемые земли древнего орошения. А старые русла, лежащие на запад от Хорезма, русла древней дельты Амударьи, о которых мы писали, ещё несколько столетий назад действительно несли воду. Здесь сохранились большие городища и следы развитой архитектуры. И в наше время иногда река как бы вспоминает свой древний, покинутый ею путь. Во время особо больших паводков она прорывает берега, устремляется по старым руслам, орошая сухую, растрескавшуюся глину равнин, и порой доносит воду по руслу Кунядарьи (что по-туркменски значит «старая река») до самого Сарыкамыша. В 1878 году был очень сильный прорыв, когда вода затопила самые низкие части котловины и образовала озера глубиной до восьми метров. Прошёл паводок, снизился уровень реки, и всё осталось по-прежнему, как до наводнения. Под палящими лучами солнца высохла вода в Сарыкамыше, вновь появились солончаки; только колодцы в долине Кунядарьи ещё долго хранили вкусную прохладную воду.
Сравнительно недавно, в 1930 году, во время большого разлива амударьинские воды прорвались в староречье Кунядарьи и по нему дошли до Сарыкамышского озера.
Казалось бы, сколько хороших земель с плодородными почвами ждут своей очереди освоения на севере республики, в Ташаузской области — в древней Сарыкамышской дельте Амударьи, куда теперь не доходят воды этой реки. Если бы оросить многие пустынные места, расположенные на запад от оазиса Хорезма, то не одна тысяча гектаров бесплодной земли зацвела бы и дала плоды.
Но имеет ли смысл это делать? В последние годы раздаются голоса возражения против таких проектов. Однако не будем торопиться с их осуждением. Лучше послушаем «за» и «против».
Следует ли использовать землю древнего орошения в нашу эпоху, когда техническая вооружённость и научная мысль позволяют по-иному решать вопросы ирригации, чем это делали наши предки тысячу, две тысячи лет назад? Казалось бы, на такой вопрос ответ прост. «Да, следует!» — отвечают археологи и историки, изучавшие низовья Амударьи и Сырдарьи. Почему бы и нет, если эти земли давали сельскохозяйственную продукцию. Достаточно подвести воду из низовьев этих рек на пустующие поля, как они вновь зацветут ярким ковром зелени.
И тут возникают противоречия и сомнения. Прежде всего следует ответить на вопрос о целесообразности широкого использования земель древнего орошения в дельтах названных крупных рек Средней Азии и Казахстана в современную эпоху. Их низовья расположены на севере пустынной зоны; здесь тепловых ресурсов несравненно меньше, чем на юге Средней Азии, где за вегетационный период суммы эффективных температур достигают рекордных для СССР величин. В Хорезме сумма температур воздуха за период с устойчивой температурой выше 5° равна 4200—4500°, тогда как на крайнем юге Туркменистана, Узбекистана и Таджикистана она достигает 5600 — 5800 и даже 6000°. Именно в этих южных пограничных районах можно с успехом культивировать самые ценные позднеспелые сорта хлопчатника. Оказывается, что экономически более выгодно строить новые ирригационные системы не на землях древнего орошения в низовьях Амударьи и Сырдарьи, а в верхних и частично средних районах их бассейнов.
Земельных ресурсов в Средней Азии и Южном Казахстане немало, но невозможно оросить их имеющимися запасами влаги. Направляя речную воду для полива площадей в верхних и средних районах речных бассейнов, мы тем самым обрекаем на безводье или голодный паек их низовья. Одновременно ставится под сомнение возможность, а также целесообразность существования в будущем Арала.
Проблема ограниченности водных ресурсов и наиболее эффективного их использования в связи с ростом водопотребления в народном хозяйстве приобретает с каждым годом все большее значение. Уже сейчас мы строим новые каналы, которые орошают целинные земли на юге Туранской равнины. Это, конечно, более целесообразно с экономической и с физико-географической сторон. Самый грандиозный из каналов — Каракумский, который, начинаясь на востоке близ города Керки у селения Босага на Амударье, дойдёт на западе до Каспийского моря и тем самым пересечёт всю Туркмению на протяжении 1400 километров. Он уже в 1969 году потреблял более 7 кубических километров амударьинской воды в год, а с окончанием строительства его расход увеличится. Недаром этот канал туркмены любовно называют Каракумдарьей, то есть «каракумской рекой», «чудо-рекой». После завершения строительства он станет самым большим ирригационным и судоходным каналом на всём земном шаре.
Строительство Каракумского канала по существу уже определило и судьбу Узбоя. Теперь уже не возвращаются к идее об его использовании для пропуска амударьинских вод в юго-западную Туркмению.
Прошло четверть века после моей последней Каракумской экспедиции. Многое за это время изменилось в Туркмении. Это радует. В наших экспедициях 30-х годов не принимал участия ни один научный работник-туркмен, а теперь в Ашхабаде работает большой комплексный Институт пустынь.
В горах Средней Азии
Горные вершины
Спят во тьме ночной;
Тихие долины
Полны свежей мглой;
Не пылит дорога,
Не дрожат листы…
М. Ю. Лермонтов
В Центральном Тянь-Шане
1932—1933
Работы мои по азиатской географии привели меня… к обстоятельному знакомству со всем тем, что было известно о внутренней Азии. Манил меня в особенности к себе самый центральный из азиатских хребтов — Тянь-Шань, на который ещё не ступала нога европейского путешественника…
П. П. Семёнов-Тян-Шанский
От Аральского моря до мёртвой пустыни Гоби расположились гигантскими рядами горы. У границы Киргизской ССР с Китаем высятся пик Хан-Тенгри и пик Победы — главные вершины горной системы. Они, как грозные часовые со своего поста, осматривают заоблачные владения. Это Тянь-Шань — «Небесные горы».
Ряд крупных рек берет здесь начало. Небесно-голубые, мутные, как кофе с молоком, прозрачные, беловатые… с ожесточением пропиливают они себе дорогу в тесных ущельях, и тогда не видно воды — белая, бурлящая пена, искрящаяся на солнце и переливающаяся всеми цветами радуги. Голос человека у реки не слышен, и приходится кричать на ухо соседу, точно находишься не в тихой сельской местности, а в открытом самолёте. Горе неопытному путнику, решившему перейти вброд такую речку. Собьёт с ног бешеная вода, изобьёт и изорвёт об острые выступы каменных глыб.
Внизу, в широких долинах, разливаются реки, отдавая воду, полученную в ледниках и снегах Тянь-Шаня, хлопковым полям, плантациям технических культур, сахарной свёкле и другим растениям. Непросто насытить сухую, выжженную степь среднеазиатских долин. Только многоводные реки Тянь-Шаня — Сырдарья да Или — доносят свои воды до озёр; сотни других более мелких рек и речек слепо кончаются в широких долинах, на полях, разбиваясь на многочисленные рукава, арыки. Сухая, растрескавшаяся земля жадно пьёт воду гор, и кажется, нет конца этой большой жажде. Во многих местах не хватает воды на орошение, и тогда наступает смерть посеянному.
В 1932 и 1933 годах наша экспедиция работала в Центральном Тянь-Шане. Это была большая комплексная экспедиция Академии наук СССР, которая включала учёных разных специальностей: геологов, геохимиков, геоморфологов, экономистов, зоологов, ботаников. Геоморфологическим отрядом руководил Борис Александрович Фёдорович. Он и раньше исследовал Семиречье по заданию управления строительства Туркестано-Сибирской железной дороги. В 1932 году его отряд, в котором пришлось участвовать и мне, своими маршрутами охватил бассейн реки Чу в среднем и нижнем её течении, а в 1933 году бассейны рек Кёкёмерена и нижнего Нарына. Мои обязанности заключались в ведении маршрутной топографической съёмки, определении абсолютных высот, составлении карты, описании обнажений горных пород.
Надолго останутся в памяти Тянь-Шань, разнообразие его богатств и приветливый киргизский народ — хозяин прекрасных Алатау. Первое близкое знакомство с горами Тянь-Шаня произошло у нас при подъёме на трудный перевал через Киргизский хребет. Был замечательный августовский день, самое начало месяца. Пока отряд поднимался по ущелью, погода изменилась, тучи закрыли небо, и с юга подул сильный ветер. На перевале нас встретил снежный буран. Крупные сырые хлопья снега покрыли весь вершинный пояс хребта, тропинка исчезла, из-за снеговой завесы ничего не было видно. Лошади сами чутьём находили дорогу, а за ними пешком следовали люди.
В первые же дни мы убедились, что путешествия по диким и отвесным ущельям, на дне или склонах которых приютилась неровная и узкая тропа, — дело не простое, требующее большой осторожности, ловкости и немалой затраты сил. Случай, происшедший с одной из лучших вьючных лошадей, показал, какую опасность таят в себе каменистые узкие дорожки, извивающиеся по склонам горного ущелья.
Караван, растянувшись на несколько сот метров, поднимался к перевалу. С одной стороны высились отвесные стены ущелья, уходившие круто вверх, с другой — где-то внизу, на дне, шумела и пенилась река. В этот день наш выросший в горах широкогрудый и сильный конь Богатырь, шедший под тяжёлым грузом, споткнулся и упал. Увлекаемый тяжестью крепко привязанного к нему груза, он начал скользить по крутому склону. Богатырь цеплялся ногами за кусты, выступавшие скалы, старался задержаться на неровностях, но его всё быстрее и быстрее уносило вниз.
Казалось, гибель коня была неминуема. Потревоженные камни, сорвавшись с места, летели, перегоняя лошадь, высоко подпрыгивая, и быстро пропадали где-то в полосе кустарника, окаймляющего реку. На одном месте, перевернувшись через спину, Богатырь застыл без движения. Сотрудники экспедиции подоспели на помощь, в одно мгновение они острыми ножами перерезали верёвки, опутывавшие коня, и отделили его от предательского груза.
Богатырь тяжело дышал, но, все такой же спокойный и уверенный в себе, встал на ноги. Лошадь спаслась благодаря большой силе, ловкости и… палаточным кольям. На самом верху вьюка были привязаны шесты палаточного каркаса. Когда лошадь перевернулась через спину, колья своими острыми металлическими концами вонзились в землю и создали небольшой упор, который и помог Богатырю задержаться на склоне ущелья.
Таково было наше первое знакомство с Небесными горами.
Путешественника, впервые попавшего в горы Центрального Тянь-Шаня, поражает обилие свежих, сочных зелёных красок. Только на гребнях гор из-за суровости климата зелень альпийских лугов уступает место высокогорной пустыне, каменистым склонам, гранитным скалам и вечным снегам.
Широкие долины засеяны хлопком, пшеницей, просом, ячменём. Выше по склонам хребтов бархатным ковром расстилается сочная горная растительность. Среди густых трав скромно выглядывает альпийский цветок — эдельвейс. Недаром киргизы свои горы называют пёстрыми — ала-то.
В жаркие, душные месяцы жители уводят скот на высокие пастбища — джайляу. Здесь нет докучливых мух и комаров. Солнце греет, но воздух прохладен и свеж, вода прозрачна и холодна. Пасутся кобылицы, растёт молодняк, овцы и козы нагоняют жир.
Местами в горах произрастает горная тянынанская ель, стройная, как кипарис, но высотой во много раз превосходящая его. Ботаниками описаны отдельные деревья, имеющие высоту до 60 метров и диаметр около двух метров. Ель такой высоты только в два раза меньше Петропавловского собора со шпилем в Ленинграде.
Лесные участки, занятые елью, самые красивые и живописные ландшафты Тянь-Шаня. Сильные, высокие деревья взбирается далеко вверх по склонам гор, и издали кажется, что тонкими верхушками они упираются в небо, закрывая горизонт. А ещё выше, где редкая и хилая растительность встречается только островками, а на скалах толстым слоем лежат снег и лёд, рождаются тысячи незаметных ручейков, которые затем, сливаясь вместе, образуют бурные горные потоки.
Много рек на Тянь-Шане носит названия Аксу, Джентысу, Карасу, Коксу, что означает «белая вода», «бешеная вода», «чёрная вода», «голубая вода». Очень часто в местных географических названиях можно увидеть отражение особенностей реки или долины, животного мира, населяющего их. Например, река Тузтусу, то есть «солёная вода», и действительно, в верховьях этой реки добывается соль. Есть река Кеньсу: «кень» — по-киргизски руда, и в её бассейне имеются разработки свинца. Есть урочище со странным названием Караямантуз, или в переводе «чёрная, плохая соль». В урочище обнажаются соленосные породы, но чистой соли нет. Сюда ходят дикие козлы, любящие лизать солёную породу. На сырой приречной земле ясно видны тысячи маленьких следов этих животных.
Хорошо отдыхать в тени зелёной густой шапки деревьев в горной долине и слушать непрерывный говор быстрой реки!
В центре Киргизии притаилась окружённая со всех сторон высокими хребтами глухая и малоизвестная горная страна, в середине которой расположились живописные Кавактау. На существовавших тогда картах здесь белело незакрашенное пятно. Реки были показаны пунктиром, текли они в неизвестных направлениях, неизвестно где образовывались и кончались. Пути здесь узкие, головоломные тропы вели путника в непознанную даль. Все поражало нетронутостью, величием горных пейзажей.
В устье реки, носящей название Мин-Куш, что значит «тысяча птиц», широко раскинулось зелёное полотно густого тростника. Мощные тополя сомкнули свои ветви у впадения Мин-Куша в тёмно-синий спокойный и глубокий Кёкёмерен. Тополя и ивы в горных ущельях сменяются клёном, берёзой, джидой, а выше растут можжевельник и тянынанская ель. В Кавактау леса издали кажутся чёрными пятнами на склонах гор. Нелегко свалить дерево толщиной в два обхвата. Тяжёлая это работа, если нет сноровки и специальных приспособлений. Да и жаль большого дерева. Поэтому местные киргизы лезут на деревья с лёгкими топорами и срубают ветви, каждая из которых величиной с молодое деревцо. При этом старое не гибнет, оно живёт и пускает свежие побеги.
В пойме реки Мин-Куш всадника с головой закрывает стройный тростник. Здесь царство кабанов — диких зверей, вредителей посевов. За одну ночь у зеваки-сторожа стада ночных лакомок целиком уничтожают труд многих недель. Раненый зверь страшен, поэтому не всякий охотник рискует бить кабана. Чтобы дикие свиньи не подходили к посевам, сторожа пугают их, всю ночь крича на разные голоса.
Маленький отвоёванный у гор кусок поливной земли, засеянный ячменём или просом, нужно охранять ночью от кабанов, а днём от птиц — любителей отведать зерна. Птиц тут такое количество, что долина Мин-Куш кажется птичьим базаром. Для борьбы с кабаном, главным вредителем полей, на реке Мин-Куш организовалась артель местных охотников. Они промышляли кабана и коптили его в кустарных печах. Этот своеобразный мясокомбинат работал успешно, и небольшой артельный склад был забит дичиной. Однако, несмотря на старания охотников, количество кабанов как будто не уменьшалось.
Тысячи самых разнообразных звуков наполняют долину. Горы живут, и жизнь этого нетронутого уголка видна и слышна повсюду. В горах пятнистый барс охотится за быстрым и пугливым диким козлом или осторожным архаром — горным круглорогим бараном. Козлу не страшны никакие скалы, никакие кручи. Он, не задумываясь, летит в пропасть, широко расставляя свои крепкие, пружинистые ноги.
Медведи спускаются в долины полакомиться дикими яблоками и ягодами. Рассказывают об оригинальной охоте медведя за дикими козлами. Медведь взбирается в горы выше пасущегося стада и оттуда бросает огромные камни вниз на ничего не подозревающих животных.
Редкий зверь в Средней Азии — тянь-шаньский олень марал — сохранился ещё в ряде мест. Часто географические названия Киргизии содержат слово «богу», что значит «марал».
Много интересного можно встретить в глухих горах. Пробираясь по берегу мелкой речки Аккуль, мы подошли к небольшому голубоватому озеру, которое образовалось от горного завала, запрудившего реку. Окружающие красные скалы отражались в прозрачной зеркальной воде. У крутого берега, взобравшись на дерево, склонённое над озером, мы наблюдали за небольшим косяком рыбы. Ничто не беспокоит рыб в тихом озере. Нет поблизости и рыбаков или рыболовов-любителей. Спокойно проплывали большие рыбы, быстро мелькали маленькие рыбёшки всех цветов. Неожиданно раздался выстрел из винтовки. То стрелял прямо в воду мой товарищ в надежде, что оглушённая рыба всплывёт на поверхность воды. Вмиг исчезло очарование, пропали отражённые в озере окружающие его горы и деревья, исчезли большие и маленькие рыбы. Выстрела из винтовки оказалось недостаточно, чтобы оглушить их.
Каким образом попала рыба в это завальное озеро, расположенное в верховьях маленькой горной речки? Рыба была в речке и раньше, до образования этого озера. Когда произошёл завал, запруженные воды образовали озеро, в котором и расплодилась рыба.
В одну из ночей мне со стариком киргизом пришлось заночевать на берегу полноводной Кёкёмерен, в роще гигантских деревьев. Впереди было тесное ущелье с хаотически нагромождёнными гранитными глыбами, по которым с трудом шли вьючные лошади, скользя и падая. Позади осталась долина Джумгола, зелёная, просторная, полная свежих красок, с широко раскиданными киргизскими посёлками. От густой листвы деревьев, от тёмной, безлунной ночи всё кругом было черно. Только лента реки чуть-чуть белела. Мы догоняли ушедший вперёд караван экспедиции, и ночь настигла нас перед входом в ущелье. В темноте не решились туда войти. Старик проводник затянул киргизскую песню — своеобразный мотив, бесконечно повторяющийся. Потом внезапно он громким, резким голосом начал кричать, и эхо в ущелье вторило ему.