Ефимов Игорь Маркович. Суд да дело

   Кипер очертил себя пальцем для пущей понятности.
   - ...мне нет места в этом мире ее тревог. Я должен быть всегда в стороне. Безмятежным островом. Убежищем. Приютом спасения. А это тяжело. Я могу быть день, другой... Но не всегда же. Если я пытаюсь рассказать ей о своих огорчениях, она сердится. Или объясняет, что я сам виноват. Или насмешничает. Я должен оставаться неуязвимым с утра до вечера. Вечно готовым принять ее, пустить в безопасную гавань. Кому это по силам?
   - Моя жена тоже умирала тревогой... Больше всего про микроб... Мыла руки каждый пять минут, подметала дом...
   - Вот уж чего нет так нет. На "подметать, убирать" тревоги не оставляют времени. Правда, дом у них такой большой и старый, что пылесос не нужен, пыль сама проваливается вниз, сквозь щели в полу. Но тревоги не дают выбрасывать старье. "Вдруг понадобится?!" Хлам накапливается горой. Однажды она решила разобрать мешок со старыми детскими носками. Через полчаса весь пол был ими усыпан, но не нашлось ни одной пары одинаковых. Она рассказывает об этом с иронией. Но мужу ее, видимо, не до смеха.
   - Значит, иметь тоже муж?.. Ну, да, да, вы говорить ранее...
   - Да, муж имеется. И очень непростой человек. С сюрпризами. Год назад она позвонила в большой тревоге, объявила, что они переезжают. Мужа переводят в другое отделение фирмы, и они будут жить на два часа дальше к западу. Мы оба страшно огорчились. Шли сборы, горы старого хлама увозили в магазины "Армии спасения", в пункты переработки старья. В арендованный грузовик погрузили только самое необходимое. Дети прощались со школьными друзьями, соседи заходили пожелать счастливого пути. Муж сел за руль грузовика, объехал вокруг квартала и остановился у их же дома - пустого, чистого, проветренного. Оказывается, никакого перевода не было. Муж устроил ложный переезд, чтобы спастись от гор накопившегося барахла. Такой шутник. Но она не сердилась. Ведь он тем самым избавил ее от тревог. Он сделал именно то, чего она... Ой, простите! Кажется, мне пора!..
   Кипер вскочил и быстро пошел к боковой двери. Велосипед, привязанный стоймя к крыше автомобиля, проплывал за окном. Долли иногда брала с собой велосипед, отправляясь к нему на свидание. Они гуляли по парку, разделенные велосипедом. "Он дает мне иллюзию независимости, - говорила она. Независимости от тебя. Захочу - прыгну в седло, и только ты меня и видел".
   Кипер почти бежал. Автомобиль с велосипедом двигался зигзагами. Наконец нашел себе просвет в дальнем углу стоянки. Дверца открылась, и грузная тетка начала вылезать из нее ногами вперед. Она то подтягивалась на руках, то выгибалась животом вверх, то ерзала, пытаясь оторвать зад от сиденья. Велосипедные спицы, казалось, начали дрожать и сгибаться от одного ее вида.
   Разочарованный Кипер поплелся к своему "фалькону". Окунулся в его банную духоту. Опустил стекло. Ждать дальше не было смысла. Но он все сидел, тупо глядя на шкалу приемника. Но не включал. Но "тук-тук-тук" в его висках без помех заполняло горячую тишину.
   Старый израильтянин просеменил снаружи, растерянно озираясь. Подкатил коляску к телефону-автомату, набрал номер.
   - ...потому что один человек не может разорваться сразу на двадцать частей, - расслышал Кипер.
   Что-то показалось ему необычным, почти таинственным в этой фразе. Но мысли его кружили бесцельно, как рыбы в аквариуме. Но привычная мстительная горечь затекала в сердце. К ней, на нее. За то, что не дождалась, за то, что - да-да! - бросила его одного. С этим глубоким порезом в душе. Который так болит без нее, а при ней так сочится счастьем.
   - Долли, - сказал он вслух. - Долли, так больше нельзя.
   Израильтянин с коляской перестал озираться, остановился и показал телефонной трубкой на пыльные носки своих сандалий. Белая "тойота" вынырнула неизвестно откуда и с собачьей послушностью подкатила к его ногам. Тоненькая девушка в прозрачном платье выпрыгнула из нее, пошла открывать багажник, на ходу что-то объясняя старику. Она сердито жестикулировала, показывала пальцем то на себя, то на фотоаппарат в руке, то куда-то назад, на прошлые обиды и ошибки.
   И тогда Кипер узнал ее.
   Узнал эту круглую головку, похожую на яичный желток. Которую он хотел бросить под бензовоз сегодня утром. Вместе с белой автомобильной скорлупкой.
   И ему вдруг открылось, чтоi было таинственного во фразе, сказанной только что стариком. В ней каждое слово было чистым, промытым, без тени акцента.
   И в памяти всплыл кашалот Ларри, предупреждавший его о наведенных на него биноклях, подсунутых микрофонах, спрятанных телекамерах. И стало понятно, что девица - утром - и старик - днем - не могли кружить вокруг него по чистой случайности, а потом так случайно оказаться отцом и дочерью.
   И мысль о том, что он сам - сам! - без просьб и угроз! - все рассказал старому притворщику про Долли, пронзила его стыдом, страхом, ненавистью, тоской. До слез, до кома в горле, до стиснутых пальцев на ключе зажигания: включить мотор, врубить скорость, нажать на педаль газа и оставить этих двоих валяться посреди раскатившихся помидоров, в луже подсолнечного масла, обсыпанных кошерной солью и кофе-эспрессо.
   ПРЕСТУПНИК СКРЫЛСЯ ТАК БЫСТРО, ЧТО НИКТО НЕ УСПЕЛ ЗАМЕТИТЬ НОМЕР ЕГО "ФАЛЬКОНА".
   I-4. Полина
   На двери дома белела записка:
   "У меня прием до 10. Пожалуйста, не включай музыку слишком громко. В прошлый раз твой Вивальди не дал моей пациентке погрузиться в гипноз. Целую, Полина".
   Дом они покупали с Полиной в первый год после свадьбы. В первый год они были переполнены нежной уступчивостью друг другу, вслушивались в оттенки желаний, готовы были угождать причудам и прихотям. Причудой Полины была мечта найти дом, пронизанный снизу доверху бесшумным лифтом. Так, чтобы из гаража в нижнем этаже можно было бесшумно попадать в столовую на первом, в кабинет на втором, в спальню на третьем. Причудой Кипера был дом, имеющий хотя бы одну комнату с окнами во всех четырех стенах. Добрая бабушка Дженни подарила Киперу необходимый аванс. Но улыбка агента по продаже недвижимости делалась все более усталой и кислой с каждым их появлением в его конторе. ПОКУПАТЕЛЕЙ С НЕВЫПОЛНИМЫМИ ЖЕЛАНИЯМИ СЛЕДУЕТ ПОСЕЛЯТЬ В БАРАКАХ.
   И все же, каким-то чудом, он отыскал им такой дом. Старый художник, доживавший жизнь в инвалидной коляске, выстроил себе лифт - правда, не внутри, а снаружи дома. И этот лифт возносил владельца до самой верхней комнаты, в которой была устроена четырехсветная мастерская. Ведь утренний, дневной, вечерний свет - сменяя друг друга - изливаются на полотно непредсказуемыми сочетаниями красок. И если ловить их терпеливо и доверчиво, не исключено, что когда-нибудь, в следующем веке, какой-нибудь небольшой местный музей приоткроет для тебя калиточку в вечность - отыщет для твоей картины место на стене в небольшом зале с прогуливающимся охранником. Смерть художника обернулась для агента источником бессердечного ликования и принесла ему увесистые комиссионные.
   Да, пусть они с самого начала были не равны - Кипер и Полина. Она была на три года старше, зарабатывала поначалу в два раза больше. Она знала, какие обои должны быть в спальне, какие - в столовой. Поставщики мебели слушались ее распоряжений и обращались с вопросами к ней, а не к Киперу. Она умела с первого раза попасть молотком по шляпке гвоздя, в то время как он должен был для начала пристреляться по пальцам.
   Но разве не уравновешивалось это тем, что он был, как-никак, художественной натурой, творцом? И то, что изначально он оказался в ее кабинете в качестве пациента, вовсе не ставило его в подчиненное, зависимое положение. Полина всегда умела это подчеркнуть. Ведь что такое психотерапевт? Он - как настройщик рояля человеческой души, квалифицированный техник по смазке тонкого инструмента, обслуга. Рояль и вся музыка, заключенная в нем, неповторимее настройщика. Разве не так?
   Нет, никогда она не позволяла себе принять по отношению к нему покровительственный тон. Конечно, они оба помнили, что это она вытащила его из очередной затяжной депрессии. Он был тогда как кусок камня - бесчувственный, замерший, опасный. Так что у него были потом все основания в минуты нежности называть жену "моим Пигмалионом". Она польщенно улыбалась и отмахивалась. Ничего особенного, о чем тут говорить! Просто ей повезло нащупать в нем несколько важных перетянутых струн - и ослабить их.
   Шаг за шагом она прошла тогда вместе с ним историю его детских и юношеских травм. И его невиноватость возрастала с каждой находкой. Стало ясно, что его трудности в колледже были вызваны вовсе не ленью, а тем явным предпочтением, которое его отец отдавал в детстве его старшему брату. А его панический страх высоты - гибелью того мальчика в их школе, который покончил с собой, выбросившись из окна. А его неумение выбирать себе одежду в магазине чувством вины перед тем продавцом обуви, которого он однажды заставил примерять себе пару за парой. И уж конечно, положить на гроб матери вместо цветов бейсбольную рукавицу он захотел вовсе не для того, чтобы огорчить или шокировать собравшихся родственников, а лишь потому, что в его подсознании ее образ был навеки слит с некой повелевающей, хватающей, удерживающей силой.
   Возможно, какую-то роль в успешном излечении сыграли также колени Полины. Тогда в моде были очень короткие юбки. И за время психоаналитического сеанса эти колени имели возможность глубоко проникнуть в подсознание пациента. Произвести там благотворное терапевтическое воздействие. Отвлечь больное сознание от тупиковых мыслей о себе самом.
   И еще - был момент - она обронила мельком одну фразу.
   Он не помнил слов, помнил только, что сказанное вдруг ожгло его стыдом. Они обсуждали - вернее, она выспрашивала, что больше всего огорчает его, даже мучает в окружающих людях. И он сознался - хотя это было далеко, далеко не все, - но он назвал это одним словом: предсказуемость. То есть когда одно обязательно тянет за собой другое. То есть когда учитель говорит только правильные вещи. А родители непременно переживают за детей. А солдат смело сражается с врагами. А попутчик в метро спрашивает тебя, с каким счетом кончился вчерашний матч. А женщина говорит "нет", когда ты еще не успел попросить ее о свидании.
   Полина слушала его заинтересованно. И вдруг перебила, сказала каким-то непрофессиональным тоном:
   - Но ведь и вы...
   - Что я? - не понял он.
   - Ведь в этом своем раздражении и нетерпимости вы тоже ужасно предсказуемы.
   И вот тогда он почувствал острое жжение в щеках. Она заметила, попыталась смягчить. Но сделала еще хуже.
   - Это же так очевидно, - сказала она. - Либо у вас есть характер - и тогда вы предсказуемы. Либо вы непредсказуемы - и тогда у вас нет характера, личности. Приходится выбирать что-то одно.
   И эти ее слова сильно врезались ему в память. И, конечно, колени тоже. Так или иначе, через три месяца еженедельных визитов в кабинет Полины Кипер ожил, окреп, заново научился снимать телефонную трубку, доставать письма из почтового ящика, иронизировать, варить себе кофе, являться на работу в положенное время. Полина даже уговорила его остричь длинные волосы, сама орудовала ножницами и любовалась. А еще через три месяца они поженились.
   Ежеутренний переезд через реку. Через не самый главный, но самый, самый длинный мост. Туман, ползущий на прибрежные скалы. Или солнце на крошечных яхтах вдалеке. Белые цветочки их парусов. Автомобили, ползущие на горбатую середину моста. Лица водителей, задранные к небу. Глаза их вглядываются в какое-то пятнышко на самых верхних балках. С недоверием и надеждой. Потом - с улыбкой и облегчением. Орлиная пара в то лето свила там гнездо. Видимо, это была самая безопасная точка на много миль кругом. Безопаснее скал и деревьев. Орлам виднее. Но количество столкновений на мосту возросло вдвое. И орлов пришлось переселять. Была вызвана команда спасателей с вертолетом. Кипер и Полина ходили на демонстрацию протеста.
   Они оба ездили тогда на работу в Главный город. Возвращались такие усталые, что их порой хватало только на телевизор. На экране человек вел в поводу лошадь.
   - Дружба между человеком и лошадью - это так трогательно, - говорила Полина.
   И все-таки он любил ее.
   На экране показывали заснеженный городок и женщину, тщетно пытающуюся завести автомобиль.
   - Мороз может сковать даже металл, - говорила Полина.
   И все-таки он любил ее.
   Его восхищало ее равнодушие к реальности. Над только что разбитой вазой, над осколками ее, в отголосках звона из всех углов комнаты, она могла твердо сказать: "Нет, я не разбивала ее. Тебе показалось. Она была уже разбита, когда я пришла. Видимо, уборщицы".
   Она захлопывала дверцу машины, не выключив мотор.
   - Уверяю тебя, я оставила замок открытым. Он запирается сам, стоит только прикрыть дверцу. Очень прошу тебя, завтра же отвези машину к механику.
   Правда, в отношениях с прошлым она не признавала равноправия между ними. И если он, в свою очередь, пытался бежать от непоправимости сделанного и сказанного, стража ловила его тут же, на крепостной стене.
   - Как ты можешь говорить, что я не предупреждала тебя о визите Сандерсов? У меня сохранилась копия записки, которую я повесила тебе на зеркале в ванной... Что значит "мы не договаривались ехать к родителям в это воскресенье"? Этот разговор у меня записан на телефонном магнитофоне...
   Магнитофонов в их доме было несколько. И они включались по любому поводу. Полина хранила отзвучавшие слова, сортировала их по датам и темам и потом предъявляла, как счета, подлежащие оплате. Уверяла, что это у нее профессиональная привычка. Ведь разговоры с пациентами - это материал для последующего анализа. Его нужно хранить очень бережно. Никогда не знаешь вдруг он потом что-то натворит и пленка понадобится как вещественное доказательство. Но и в домашних обстоятельствах это может пригодиться. Взять хотя бы тот случай, когда соседи купили нервную собаку. Держали ее во дворе. Собака изводила лаем их тихий квартал. Полина послала жалобу в полицию. Но, конечно, на жалобу не обратили бы внимания, если бы она не приложила пленку с записанным лаем. Длиной в пятьдесят минут.
   Кипер вошел в лифт, поднялся в свой четырехсветный кабинет, он же спальня, он же студия-мастерская. На столе лежали ключи. Он попытался вспомнить, от какого они замка. Но не смог. Рисованная карта проезда к чьему-то дому - он не помнил, к чьему. Квитанции к разным покупкам, оставленные на тот случай, если покупку надо будет вернуть. Пора их выбрасывать или нет? Что было куплено? Ручные часы с остановившимися стрелками. Берут такие в ремонт или нет?
   Вещи постепенно утрачивали свое предназначение, превращались в хлам. Но хлам, таивший сотни мелких тайн. Каждая из которых грозила обернуться большой или маленькой досадой. Вещи защищались своими мелкими тайнами, уворачивались от мусорной корзины, наступали. А это что за конверт? А-а, письмо от Школьного учителя. Который переехал в Новую Англию. Живет там отшельником. Но все поучает, и поучает, и поучает.
   "Дорогой К. Р.!
   Пользуюсь твоим разрешением писать о любой ерунде. Ибо каким еще словом можно назвать такое мелкое событие, как провалившийся пол? Сущий пустяк, интересный лишь для того, кто вынужден ходить по этому полу. Тем более, что он не упал в подвал, а просто сильно провис, осел, так что книжный шкаф с бюстом Эмерсона на нем сильно накренился, а карандаши начали скатываться со стола.
   В сельской глуши не так-то легко дозвониться до ремонтников. Летом все плотники заняты на постройке новых домов, каждый обещает приехать и взглянуть, как только появится свободная минутка. Но минутки сливаются в часы, дни, недели, а свободных среди них все нет и нет.
   Наконец один сжалился и приехал - отец моего ученика из шестого класса. Посмотрел, покачал головой, спустился в подвал. Потом поманил меня за собой. Подвел к стене, навел на нее свой фонарик. Там сверху вниз шли какие-то полоски подсохшей грязи. Он отколупнул ножом грязь в одном месте и поднес фонарь совсем близко. Я вгляделся и ахнул: поток крошечных белых существ струился на открывшемся участке. Они ползли, спокойно соблюдая неведомые нам правила своего дорожного движения, словно не замечая, что туннель их разрушен инопланетными пришельцами.
   Термиты!
   Это они проникли в мой подвал, добрались до главной опорной балки и съели ее изнутри, так что она осела под тяжестью пола. А темные полоски были туннелями, которые они строили, чтобы добраться до новых залежей вкусной древесины. Потому что каким-то чудом они знают заранее тот момент, когда съеденная ими балка, или столб, или мост должны рухнуть, и покидают их.
   Отец моего ученика и его напарник ловко подняли пол специальным домкратом, заменили проеденную балку (которая внешне казалась абсолютно целой) и укатили. Но настоятельно советовали мне вызвать команду химических борцов с термитами. Нет сомнения, что где-то под землей, рядом с моим домом, образовалось могучее термитное царство. И оно будет продолжать атаки на дом до тех пор, пока в нем есть что-то деревянное.
   Эта тоненькая и неумолимая речка ползущих термитов не выходила у меня из памяти. Какое упорство, какая целеустремленность! Их невидимые каналы тянутся порой на десятки метров. Если канал будет где-то разрушен, отрезанные термиты не проживут и дня. Мир вне родного гнезда для них так же чужд и опасен, как космос - для человека. И тем не менее они строят свои туннели-шоссе в неизвестность и ползут, ползут по ним бесстрашно и неостановимо.
   Я представлял себе, как первая группа отважных исследователей проникла когда-то в мой подвал. Как между ними шли споры, как назвать новый материк Америка? Индия? И о том, куда направить пробный канал: направо? налево? вверх? вниз? Как они достигли края деревянной балки, и радостная весть полетела назад, в столицу их царства. Как поток строителей и грузчиков стал стремительно нарастать. Интересно, получили какую-нибудь награду шестиногие Колумбы и Магелланы? Или они тут же смешались с толпой соплеменников, и их тщеславие осталось неутоленным? А может быть, раздавались и голоса осторожных скептиков, считавших, что колонизаторы забрались слишком далеко, в какое-то непонятное, опасное царство, способное ответить губительным контрударом? И их, как обычно, никто не слушал?
   Давным-давно наши предки сумели подружиться с пчелами, и вот уже несколько тысячелетий мы получаем в награду сладкий мед. А что если бы нам удалось подружиться с термитами и муравьями? Не могли бы их, например, подбить на расчистку наших лесов?
   Через неделю, по моему вызову, приехал карательный отряд. Специалисты по противотермитной войне длинными сверлами просверлили дырки в фундаменте и в земле вокруг дома. Накачали туда какую-то адскую смесь, которая для термитов то же, что для нас - горчичный газ или иприт. Причем уверили меня, что термиты, зараженные ею, доползут до своей столицы и заразят остальных.
   - Последний раз сегодня едят, - с мечтательным сочувствием сказал один из карателей.
   Впрочем, в его теплых чувствах к термитам можно не сомневаться. Ведь они обеспечивают его постоянным заработком. Машина, полная боевых отравляющих веществ, укатила, а я погрузился в печальное философствование.
   Не может ли оказаться, думал я, что и наша безудержная жажда проникать все дальше и дальше в глубины Вселенной обернется для нас каким-то страшным контрударом? Сегодня мы прославляем космонавта, долетевшего до Луны, генетика, пробравшегося в глубинные конструкции гена. А вдруг Кто-то заметил нас в тех пространствах Мироздания, где нам быть не положено? И решил, что пора нас остановить? И уже вызвал карательную комету? Которая доставит серу и огонь, град и мор, ядовитых змей и исполинских зверей, столь убедительно описанных в книге Апокалипсиса?
   Желаю от души тебе и себе не дожить до прибытия этой кометы.
   Искренне твой, Антонио А."
   Нет, сегодня Киперу было не до термитов. Давно у него не было такого тяжелого дня. Сначала разговор с боссом, потом хищный Ларри, и в довершение, вместо короткого счастливого праздника с Долли - хитрый старик с его еврейскими трюками. И детективная девица в белой "тойоте". Задним числом он испугался вспышки собственной ярости против этих двоих. Неужели он, правда, был готов ударить по ним автомобилем? Похоже. И что тогда? Кровь, стоны, арест, суд... Единственная надежда была бы на Полину. "Минутное помешательство" - это был ее конек, ее специальный талант в судебных делах. Сами преступники иногда не могли сдержать слез. Слушая, как она объясняет скрытые нежные причины их ужасных деяний.
   Особенно ярко Кипер запомнил суд над хромым ветеринаром. Ветеринар этот убил свою жену. Утопил ее в ванне. Он пришел домой поздно ночью, после попойки с друзьями. И жена стала горько упрекать его. Горько и громко. Так он сам показал на допросе. Что ему оставалось делать? А она как раз принимала ванну. А ветеринару так нужна была тишина в этот момент. Надавить на голову жены было для него таким же естественным движением, как повернуть рукоятку приемника. Просто убавить звук. Настала блаженная тишина. Она длилась. Она возвращала силы, здоровье, трезвость. Как только ветеринар почувствовал себя окрепшим, он отпустил голову жены. Но было уже поздно. И он сам позвонил в полицию.
   Полина мечтала, чтобы ее вызвали на это дело для психиатрической экспертизы. Заранее, еще не встретившись с обвиняемым, она знала, что его поступок был вызван душевной болезнью. Оставалось лишь выяснить, какое именно психическое отклонение привело к трагедии. В главном психиатрическом справочнике тех дней были описаны четыре сотни возможных отклонений. И каждое несло человеку невиноватость. Но строгий научный подход не позволял выдергивать диагноз наугад. Нужно было сопоставить деяние с прошлым подсудимого. И только тогда извлечь строгий научный термин. Был ли это "синдром перенесенной травмы"? Или результат подавляемой гомосексуальности? Или "синдром импульсивной переоценки ценностей"? Который особенно трудно уловим, ибо он может длиться порой всего десять-пятнадцать минут?
   Поначалу обвиняемый пытался вообще отрицать свою причастность к событию. Он уверял, что, вернувшись домой, уже нашел жену утонувшей. Но дотошные полицейские детективы обнаружили синяки на руках и ногах погибшей. Похожие на отпечатки сильной пятерни. А на руках ветеринара - свежие царапины. Которых не было, когда он выпивал с друзьями. А под ногтями крикливой покойницы - кусочки кожи. И тогда адвокат уговорил ветеринара изменить свою историю. И вспомнить какие-то детали. И объяснить все случившееся временным помрачением рассудка. Каковое объяснение им поможет подготовить замечательный эксперт, восходящая звезда судебной психиатрии, Полина Сташевич-Райфилд. Если, конечно, у нее найдется время заняться этим делом.
   И время нашлось. И с гордостью и облегчением Полина очень быстро нашла то, что искала. Поговорив с ветеринаром всего полчаса. Конечно, он перенес тяжелую травму. Неблагодарный пациент, которого он должен был оскопить, ударил его копытом. Неизвестно, куда он целил, но попал по колену.
   Врачи в больнице сделали чудо. Они сложили все разбитые косточки, вылечили хрящи и сухожилия. Колену была возвращена подвижность. Осталась легкая хромота. Но больница совершенно пренебрегла душевным состоянием пострадавшего. Он не получил никакой помощи от профессиональных психиатров. Не было сделано ничего, чтобы ослабить посттравматический синдром. Больной не прошел курса гипнотической гомогенной дисентизации. Ни курса антистрессовой музыкальной терапии. Не был даже включен в группу электронной адаптации к ужасу небытия. Больницы часто пытаются сэкономить на психиатрии. И вот вам результат. Это еще хорошо, что ветеринар всего лишь утопил жену. Он легко мог бы совершить что-то похуже. Открыть стрельбу на улице или в церкви. С посттравматическим синдромом шутить нельзя.
   Выступление в суде стало звездным часом Полины. Все фото- и телекамеры были нацелены на нее. Присяжные совещались меньше часа. Судебный пристав развернул записку и громко зачитал их вердикт: "невиновен". Судья назначил подсудимому четыре месяца психиатрического лечения. Два месяца - в специальной больнице, два - из дома, по телефону. И после этого ветеринар вернулся к нормальной жизни.
   Адвокат и Полина уговорили его подать в суд на больницу. Которая так пренебрежительно отнеслась к его психическому состоянию. И больнице пришлось откупаться шестизначной суммой. Так что ветеринар стал состоятельным человеком. И вскоре снова женился. На очень милой певице из бара. Они прожили дружно и счастливо несколько лет. А потом она погибла. Ее нашли в кухне их дома, с ножевой раной в горле. Почему-то опять подозрение пало на ветеринара. Его судили. А Полина была занята другими делами. И не смогла прийти ему на помощь. Бедняга получил большой срок. И много, много тишины. Без попреков, без песен, без шума и треска всей современной жизни. Шума, который так часто и так легко приводит нас на грань помешательства.
   Все же Кипер не всегда был достаточно чуток и внимателен к Полине и ее профессиональным исканиям. Порой даже проявлял сарказм. Взять хоть ту историю с загулявшей парикмахершей. Женщина была всю жизнь нормальной матерью семейства. И вдруг ударилась в эротические метания. Стала безотказно откликаться на любое заигрывание. А если мужчина не заигрывал, она сама делала всякие рискованные ходы. А если он не отвечал готовностью, она могла применить насилие. Женщина явно не владела собой. Муж не выдержал и ушел от нее. Парикмахерша плакала в кабинете Полины, спрашивала, что ей делать.