Егоров Владимир. Падение Арконы

   Кот согласно закивал, но самозабвенного пения не прекратил. В это же время на глазах у Тора зверь стал такого же голубого цвета, как и котята, его пушистый мех начал как бы втягиваться вовнутрь и еще через минуту Баюн превратился в гладкошерстного мурлыку.
   - Ты будешь по-человечески говорить? - рявкнул Тор.
   - Пеняй на себя, Перун! Тебе же хуже будет, - ответило наглое животное, и песня смолкла.
   - Из- за тебя, папаша- одиночка, у меня сорвался с крючка сам Ермунганд! Из- за тебя, бард несчастный, я чуть было не заснул в лесу...
   - Так ведь, не заснул же? - зевнул Баюн и показал при этом пугающий оскал.
   - Не хватало еще, чтобы Одинсон поддался на уловку дикой кошки.
   - Необычной кошки, прошу заметить, - продолжал кот, разглядывая свои ужасающие когти- ножи.
   Тут ас благоразумно затянул Пояс Силы и сразу почувствовал себя уверенней.
   - Ящер- Змий Морской, как известно, необычайно длинный, и когда голова его у берегов края Иньского, а она сейчас там, уж я то знаю, то хвост как раз в море Варяжском, значит и клевать он не мог - снова заговорил ученый кот.
   - Мне известно это и без тебя - начал Тор, но от внезапного пронзительного и раскатистого "Мяу! Мяу!" его так и передернуло. Котята проснулись и требовали кушать.
   - Спите мои маленькие! Спите родимые! - запел, замурлыкал Баюн, - Вот ведь, угораздило! Познакомился весной с одной кошкой и нагулял ей этих сосунков. А она, стерва, мне их подкинула и удрала. Теперь маюсь... Вчера Гагана покушалась... Во, видал? - кот с мрачным видом показал Тору длинное блестящее медное перо, - Трофей!
   Неожиданно кот фыркнул и выдал вопрос, который, как видно занимал его с самого начала разговора:
   - Слушай-ка, Аса- Тор, а не устроишь ли ты судьбу моих малюток?
   Громовержец покосился на пищащее потомство и ответил:
   - Может и устрою.
   Тор вспомнил, как рано утром гордячка Фрейя накричала на него. "Будет ей подарочек!" - злорадно ухмыльнулся он, совершенно справедливо полагая, что богине выпадет провести не одну бессонную ночку. Видно, путешествия в компании ехидного Локи даже Тора кое-чему научили.
   Уже спокойный за судьбу котят Баюн окрасил мех в иссиня-черный цвет и моментально оброс гривой пушистых и густых волос:
   - Только, прошу, без глупостей. Это не уличные коты, а мои дети. И пусть ты - Сварожич, пусть ты - Одинсон, но если с ними случится нехорошее...
   - Ах, мохнатый невежа! Да как ты смеешь!
   Даже инистые великаны дрожат при одном моем имени...- ас уже приноровился было схватить мерзавца за шкирку, да не тут-то было.
   Ударился кот о землю, обернулся птицей Гамаюн, птицей вещей, сладкоголосой и исчез в синем небе.
   Тор аж топнул с досады, но делать было нечего. Он подхватил двух ревущих котят и зашагал к берегу, где Скрипящий и Скрежещущий в нетерпении били копытами."
   * * *
   На этом первая сказка обрывалась и далее следовала небольшая приписка самого Игоря:
   "Тебе известно, что викинги почитали ассиню Фрейю, богиню любви и плодородия. Бонды молили ее о дожде для полей и счастливом разрешении от бремени для жен, и до сих пор в Скандинавии выносят на вспаханные поля кувшины с молоком. Ведь согласно легенде, Фрейя летит по небу на колеснице, запряженной двумя гигантскими синими кошками. Вероятно, маленькая месть Тора не состоялась.
   Крестьяне верят, если умаслить любимцев богини, она защитит урожай от ливней и гроз. Поэтому, уже неосознанно, а подражая своим далеким предкам, они справляют этот обряд, то есть используют магическую формулу древних.
   Не их вина, что порою заклинание не действует, ведь они не знают Магии Воли, которой мастерски владели служители Одина и Велеса. Но даже и тогда подлинных магов можно было бы сосчитать по пальцам, на этом поприще нельзя иначе добиться ощутимых результатов, как самому. Пути открыты - но каждый должен пройти по ним в одиночку. В магии нельзя использовать то, что применяют все. Индивидуальность и непохожесть - вот девиз волшебника...
   Дух- Воля- Вера, Один- Вили- Ве - это все, что необходимо для вхождения в подлинную Магию. В детстве ты верил в сказки, но чем взрослее становится человек - тем меньше в нем возможностей к Переходу. Заскорузлая логика обывателя - вот что противно всякому волшебству.
   * * *
   "ВТОРАЯ СКАЗКА КОТА БАЮНА. ПОДАРОК ВЛАСА.
   В стары годы, во времена старопрежние и древние, в русском царстве, православном государстве, на кипучей Ладоге жил- был старик с сестрою, да внучатым племянником. Из каких краев, из каких мест тот старик - никому не ведомо. Только звали его Севом, и внука его кликали Славою. Был тот Всеслав, сын Игоря, твоим пращуром, но колена считать- дня не хватит. Да и речь пойдет не о том у нас.
   Стар был Сев, и сестра его стара.
   Недалек был Сев, и сестра его проста. Срок истек - умерла она. Вот уж и старику пора на покой. Разменял он давно осьмой десяток и зовет к себе внука любимого:
   - Мне и деду твоему еще волхвы заповедовали, землю родную старгородскую от недруга беречь. И хранили мы ее пуще глаз своих, да не сберегли. А отец твой, пока жив был, моему наказу следовал. Сторожил он пределы Новагорода... Ужли посрамишь ты древний наш завет? Убоишься злого ворога?
   - Не посрамлю, дед! Говори - все сделаю!
   - Чую, смерть пришла. Но глаза мои незрячие много видят, что невидимо. Из- за дальних морей, из Донреки, из великих степей песчаных вновь беда грядет на Русь неминучая.
   То ловцы, да не половцы! Степняки идут лютые... Собирайся ты в славный град Ростов ко дружине Александра Поповича. Я учил тебя всему, что сам знал, чем владел и чему научился у врагов. Послужи ты делу русскому, не ославь воспитателя.
   Опечалился Всеслав, закручинился.
   Говорит он тогда, пригорюнившись:
   - Я б сейчас со двора, только нет коня, скакуна у меня богатырского. Мне достался меч, но доспеха нетзасмеют ведь кичливые суздальцы. Экий лапотник, деревенщина набивается к нам в сотоварищи. То-то будет языкастым потеха, а мне будет срам и презрение.
   - Это верно, Всеслав, - отвечает дед- Но беда твоя поправима. В самый смертный час на исходе дня жду я гостя.
   Не пройдет он мимо. И закрыв глаза, поведет меня к камню белому и горючему. Ты за Водчим вслед не боясь ступай- и коня, и доспех добудешь.
   - Что я, нехристь какой? - удивился внук, но ослушаться не посмел.
   И все сбылось, как старый дед вещал.
   Чуть испустил он дух- в горнице повеяло ночью. Открылась дверь, и на миг увидел Всеслав самого Великого Водчего. Его жезл замкнул мертвые очи старика, и словно кем-то ведомый, вдруг встал дед, да зашагал вон из дома. Он все шел, не приминая траву, а Всеслав ловил его след, вспыхивающий крохотными светлячками и гаснущий во тьме. Долго ли, коротко ли шли потерял молодец тропу заветную. Огляделся - лес кругом стоит- неба не видать. Заплутал. И уж сам не рад, что послушал старца, но слово привык держать.
   Много ли, мало ли так бродил он по лесу древнему да глухому, непроходимому, только чу... Глядит, замаячил свет... Выходит Всеслав на поляну и видит - стоит избушка на курьих ножках, перед ней двенадцать столбов. Те столпы головами венчаны, золочеными, бородатыми.
   Тут послышался страшный шум, вековые сосны трещат да скрипят, сухие листья хрустят- выезжает да из чащи Буря- Яга - в ступе едет, пестом погоняет, а помелом след заметает.
   Испугался молодец, как бы рыжекудрая ведьма его б не прикорнала- и ну кресты класть. А Яга ему и говорит:
   - Ты, глупый, это брось. Мне твои молитвы, как мертвому припарка. Отвечай! Зачем пожаловал? Дело пытаешь, али от дела лытаешь?
   Еще пуще испугался Всеслав, но виду не подал:
   - Здравствуй, хозяйка! - кладет поклон земной- Не ватажился и не ведался я до сей поры с нечистой силою. Так что ты меня прости. Больно чудно мне.
   А Буря- Яга златая нога, бела кость да тонка бровь усмехнулась и отвечает:
   - Что же ты нечистой силе поклоны бьешь, али сильно припекло? Ну, да ладно! Пойдем в избу, все лучше, чем на пороге стоять. А ну-ка избушка, встань ко мне передом, а к лесу задом.
   Изба покряхтела, покряхтела, да и развернулась.
   Вошел Всеслав в дом и ахнул. То не избушка, как мерещилось, а красный терем. И порядок там, и уютно там, печь сама пироги печет, метла сама пол метет. В каждом углу по снопу спелой пшеницы, а давно уж с полей она убрана. У каждого окна по горшку с цветами диковинными. А где Спасу стоять положено, сидит филин пучеглазый, очами зыркает да хлопает.
   Та хозяйка следом идет, следом идет, улыбается.
   - Аль нечисто в доме сем, добрый молодец?
   Хлопнула Буря- Яга в ладоши:
   - Верные мои слуги! Сердечные мои други!
   Истопите-ка гостю баньку, да погорячее! Смойте-ка с него пыль, да грязь подорожную.
   Явились тут две пары рук, подхватили Всеслава под локти, да повлекли за собой. Ох и мяли ж они его, ох и хлестали душистым веничком. И по ножкам его резвым и по ребрам его крепким. Не снести бы Всеславу восхищения, да угомонились, наконец, лихие помощнички. Одели гостя, да обули - в горницу возвернули.
   Напоила его Буря- Яга, накормила. Сидит прямо, да ни о чем не спрашивает. Видно, пока он в баньке парилсявсе про него вызнала, все выведала.
   Стала спать укладывать:
   - Полезай-ка на печь, добрый молодец!
   Утро вечера мудренее.
   Забрался он было куда велено, глядь, а там чья-то спинища полосатая, да вся в густых волосьях и меху.
   - Тут уж есть кто. Вон спрятался!
   - Ах, разбойник! Я то его с самого утра ищу. Это кот наш. Днем он мастер в гулючки игрывать, а ночью сказки баить без умолку. Опричь мужа мово никого не слушает. Ну, дак, не бойся! Лежи покудова на печи! И потуль Хозяина не уважу, не показывайся ему на глаза. Больно зол он нынче. Ишь как непогода розыгралась. Да, смотри, кота не разбуди, он тоже как разозлится, так глаза дерет, спасу нет. А коли кто не по нем - сейчас сьест.
   Филин заухал, захохотал. Распахнулась дверь. Ущипнул себя Всеслав - эко диво! Входит в дом тот самый Водчий, волосья торчком, нос крючком, да и басит:
   - Что-то, мать, у нас опять русским духом пахнет. Не иначе, снова кого-то схоронила?
   - Да, что ты, муженек? Откуда здесь живому-то быть!
   А Хозяин осушил корец пенистого медового квасу да как заругается:
   - Ох испакостился ныне белый свет. Холоп на холопе, смерд на смерде. Давненько я не видел такого. Попы бесперечь нас поносят. Князи староверцам обиды чинят.
   - Бывали и худшие времена, отецотвечала Буря Виевна.
   - Бывали, как не помнить. То гадость какую-нибудь хлебнешь во спасение мира. То Морену да Кощея скрутишь - и на тебе, появляется обязательно дурак их освобождать. И где теперь этот дурак? Там же, где и его папаша!
   Хозяин влил в себя еще ковшик медовухи.
   - А помнишь, мать, как летел я орлом с этим медом в клюве. Спасибо, Локи догадался огонь разжечь?
   - Мы все растерялись тогда...- как бы оправдывалась Хозяйка.
   Схоронившись под шкурами на печи, затаив дыхание, Всеслав слушал непонятную речь.
   - Но урочный день так и не настал! - добавил ко всему странный Водчий, да как ударит, вдруг, кулаком-то по столу- Ты мне, старая, зубы не заговаривай! Эй, кто там на печи?
   Выходи! Чего прячешься? Не съем же я тебя?
   - А я тебя и не боюсь, - отвечал ему молодец, да слезал на пол.
   - Мы тебя и не боимси! - передразнил Всеслава кот, показавшись следом и зевая во всю мочь. Из пасти зверя пахнуло недавно съеденной рыбиной.
   - Каков удалец выискался! - усмехнулся Водчий, и от взгляда его по спине поползли мурашки.
   Всеслав насупился.
   - Ты, Влас, парня не брани! - заступилась за него Хозяйка- То я молодца схоронила. Сильно буен ты в гневе. Вот и опасалась, кабы под руку-то тяжелую не попал, если не весел вернешься. Аль не помнишь, как досталась моим братьям... Одного за усищи оттаскал, второго глыбой привалил, а затем расщепил дуб и третьего, меньшого, туда сунул...
   - И поделом! А чего они Волха обидели? - возразил колдун жене.
   - Да, плевать на него. Они нас тогда разбудили- вот, ты и осерчал, отец...
   - Было дело! - Влас огладил бороду- Ну, что смотришь, как бирюк. Садись к столу - побалакаем. А ты, Виевна, давай, нам чего-нибудь собери...
   - И мне! - канючил кот.
   - Будет и тебе, котенок, коли сумеешь старика потешить.
   Зверь облизнулся, затем выгнул спину и принялся разминать передние лапы.
   - Чего это он? - опешил Всеслав.
   - На гуслях готовится игрывать. Он у нас не простой, а баять мастакпояснил колдун.
   - Вот еще! - возмутился котище- Стану я когти-то уродовать. Нешто у меня глотка истончилась? Вам какую?
   Лирическую или назидательную?
   - Валяй, назидательную! - заказал Хозяин.
   - Эх! Молодость моя... Убежала ты от меня серой мышкою..
   С этими словами Баюн взгромоздился на лавку, фыркнул, прокашлялся и вдруг объявил:
   "СМЕРТЬ ИЛЬИ МУРОМЦА"
   или "ПОЧЕМУ НА РУСИ ПЕРЕВЕЛИСЬ БОГАТЫРИ"
   "Едет Илья чистым полем, думу думает.
   Думу горькую о братьях своих. Скачет Бурушко широким раздольем.
   Молчалив в седле атаман сидит.
   Побывал он во всех Литвах, воевал Илья во всех Ордах. Был и в Киеве, граде стольном, потому пуста сума переметная. Злато- яхонты роздал голи он, не оставил ни полтины, ни грошика.
   Лесом едет Муромец, головой поник, видит вдруг- пещера глубокая. А навстречу из пещеры той старик, волосатый, седой, высокий. И глаза его огнем горят. Не простым огнем, колдовским огнем.
   - Здравствуй, дедушка! - говорит Илья.
   Сходит он с коня - кладет поклон.
   - Да и ты не отрок, чай! - отвечает дедЗдравствуй, Муромец, свет Иванович! Что не весел, коль мир поет весне? Аль, устал от трудов своих бранных?
   Дивится богатырь и ему в ответ, далеко ли едет- сам не ведает: "Ай, лежит на сердце печаль- шесть горьких бед! Старость, видно, бредет моим следом..."
   - Какова беда- такова тоска! - слышится ему- Поделись кручиною- горю помогу.
   - Не осилить нам, добрый человек, той великой заботы- кручины. Всей Руси святой не суметь вовек, ни отцам, ни сынам не по силам.. Ты послушай-ка, старец ласковый, атамана Илью Муромца. Отчего гнетет Грусть меня Тоска, отчего в душе люта стужа.
   Мы заставой стояли крепкою на краю степи половецкой, да коварной степи, да широкой степи, богатырское это место. Мне помощник- сам братец Добрынюшка, а ему Алеша Попович.
   Храбры молодцы наши дружинники, клятву верным скрепили словом: "Не пропустим ни пешего ворога, вору конному нет пути на Русь. Зверь рыскучий мимо не проскользнет, сокол высь не пронзит незамеченным".
   Только видим- тучи за Сафат- рекой, сила нагнана неисчислимая, тьма несметная без конца, да края. Стали ратиться мы с неверными, биться начали с басурманами. Меж ними похаживать, мечами острыми помахивать. Где махнемтам станет улочка, отмахнемся- переулочек.
   Говорит есаул мой Алешенька, мол, река сия ему памятна, что, мол, здесь он с Тугарином справился. Хорошо, что врага в степи много- множество. Станем бить мы его, не рыская.
   И рубили мы ту силу несметную, половецкую да поганую. И побили ее, разметали в прах, посекли мечами булатными. Кто ж от желез ушел, всеравно погиб, под копытами смерть принял лютую. И бежали прочь с Руси все ее враги. Пусть спокойно живется русичам.
   А побив войска, дали пир честной, дали резвым ноженькам роздыху. И мягка была Мать- Земля травой. Степь хмельным опьянила воздухом.
   И на день второй, несчастливый день, как свершили обедню к полуденюрек слова неумильные наш Лексей, и рекою клялся Смородиной:
   - А и сильны, могучи на Руси богатыри, - говорил Попович беспечно, Неча нам опочив держать, словно лодыри...
   Подавай-ка нам силу нездешнюю! Мы с той силой, витязи, справимся!
   Только мокрое место останется."
   Я, хмельной дурак, не сдержал его. Надо б зыкнуть на братца меньшего. Лишь Добрыня пожурил легко. Остальные смолчали застенчиво.
   Вдруг откуда ни возьмись- повалила рать, грозна сила, молодецка стать!
   Как ударил Алешка - двоих и нет, а где двое - стоят уж четверо. Бил Добрыня, мой крестовый брат, а взамен троих- уж шестеро. Изловчился я, да восьмерых рассек- а их шестнадцать и за ними полк. Вдвое прибыло пуще прежнего.
   Тут мы дрогнули, испугалися, отступили ко горам да Сорочинским. Гришка первым шел- и вдруг камнем встал, а за ним и брат-то молочный.
   Камнем члены свело, чуть коснулся гор, у Годенко и братца Алешеньки. Мы с Добрынюшкой- спина к спине, отбиваем несметные полчиша. Пятерых кладу, против двух его, а противников прибыло на трое. Ай, да веселым былистуканом стал, наш Василь, кровь Буслаева.
   Пошатнулся я, оступился я, видя, смерть какая обещана, да упасть не дал побрательничек, красным камнем застыл навечно.
   Тут взмолился я, и воскликнул я: - Ох ты, Бурушко мой косматенький, выручай атамана ты старого, одинокого да усталого! Послужи мне веройправдою, выноси из боя кровавого.
   И спешил тогда богатырский конь, добрый ратный товарищ мой преданный. Расступался тогда воин рати той и пускал меня, зла не делая.
   И стоят с тех пор скалы гордые, муравеют зелены да пушисты мхи. Стороною обходят вороги- то не горы, богатыри.
   От того и на сердце камень, у меня у Ильи Иваныча.
   - Знать, худа у Муромца память! - отвечает высокий старче- Говорили тебе добры калики, перехожиепереброжие, говорили- приговаривали да наказывали: "Не ратайся ты, Илья, со Святогором! На одну ладонь тебя положит, и другою прихлопнет рукою. Да не спорь ты, Илья, с Волхом - Змеем Огненным! Коли силой не возьмет- возьмет напуском. Ты не ссорься, Илья, и с Микулою! Не иди на род Селянинов! Потому, не простой оратай он, а родня поднебесным владыкам". Не послушал совета ты доброго, а вступился за брата хвастливого. Не гордились бы силой немеренной, жили б долго себе, да счастливо.
   - Как прознал ты про речи заветные? С той поры уж минуло долгих тридцать лет, и еще три года, три лета.
   Сгинь, нечистый! - кричит Муромец, крест кладет богатырь праведный.
   А волхву тому ничего, будто того и надобно.
   И смеется кудесник- лес эхом полнится, хохот филина в нем, да рев медвежий слышится:
   - Мне ль не знать, Илья, Иванов сын, что пропали твои добры витязи?!
   Ты воды испил колодезной, а иначе б до волос седых жил бы сиднем. Чтоб убогие не лили горьки слезы, лютый ворог скорей бы сгинул.
   Хоть поклоны клал Илья пред иконою, целовал христово распятие... Не забыл ты, что роду русскаго, роду вольного, не царьградского. На тебя, Илья, не держу я зла, но прогневал Микулу ты Ярого. Его любит мать- сыра Земля, что всегда тебе силу давала. От того стоят знатны витязи, обращенные в глыбы горные. И снуют в тех горах, и щекочут их хладны дети Стрибога проворные.
   Ты один ушел, Илья Муромец, Святогоровым духом согретый. Осушил ты воды студеной корец- и с тобою милость Велеса.
   Говорит тогда верный богатырский конь, языком вещим да человеческим: "Ой прости-ка ты меня, хозяин мой. А послушай Владыку Леса. Я служил тебе верою- правдою, так внемли ты вещанью божьему."
   - Знать не знался со змеиными гадами, с пастухами лесными коровьими!
   Только вымолвил - тьма сгустилася. Объял Илью холод каменный. Тут и жизнь с ним тихо простилася. И окончилось наше предание".
   Не успел Баюн сметанки лизнуть, как вставал Всеслав на ноги резвые, обращался к Хозяину, колдуну древнему:
   - Не сердись, Хозяин! Некогда мне штаны протирать. Уж день минул, уж второй на исходе. Пора мне в дорогу...
   - Отпустил бы ты его, отец? - попросила Яга.
   - На погибель отпустить всегда успеется!
   Рано вам с монголом ратиться. Ни за гривну пропадете. Обождать бы !?...
   - Не удержишь, муженек, ясна сокола...
   - Цыц! Это Игорев сын, и воспитанник Всеволода. Он ступал за мной след в след... То не всякий сумеет, а лишь избранный.
   - Но он служит христианскому богу!
   Видит Всеслав, снова мрачен колдун, здесь у него и охота что-то просить сама собой пропала. Кладет от поклон земной Хозяину да Хозяюшке:
   - Исполать вам за хлеб да за соль!
   Спасибо и на добром слове! Не поминайте лихом!
   - Погодь прощаться! - отвечает Влас - Чтоб за тридевять земель скакать хороший конь тебе надобен.
   Вышли они на крыльцо. Тут Буря- Яга как крикнет громким голосом, да как свистнет посвистом молодецким- откуда ни возьмись летит скакун. Из ноздрей дым валит, грива пламенем горит.
   У Всеслава аж дыхание перехватило:
   - Ой, спасибо тебе, кудесник! - говорит.
   А Хозяин ему в ответ:
   - Будет твой он, молодец, если дашь зарок. Если клятву дашь при свидетелях.
   - Любую службу исполню, что велишь - все сделаю.
   Не успел Всеслав это вымолвить- тишь спустилась с небес великая. Почернело кругом. Обезветрело. Хотел молодец перекреститься, да рука не поднялась - как плеть висит.
   - Земля и небо, огонь и вода, лес и поле - вот мои свидетели! Помни клятву свою! В срок я сам тебя найду, и тогда - не отрекись! - прогремел чей-то страшный голос, да так, что все вокруг подхватило его грозный рокот, - Не отрекись!
   Тут сходила с крыльца Виевна, выносила ему кольчугу верную, подавала ему флягу бездонную, в ней вода всегда свежа да колодезна.
   Оседлал Всеслав коня того доброго, надел на себя ту одежду ратную, опоясал отцов меч, взял в руку копье долгомерное, попрощался с Хозяином да с Хозяйкою, и поехал он в славный град Ростов да на землю суздальскую...
   Уж кому, как не мне знать, что хотел мой хозяин в награду. Я на той печи лежал, в том терему сметану лизал. По усам текло, да на пол не попало.
   Уберег волшебный конь от монгольских стрел. Воротился живым добрый молодец. Только с некоторых пор в том роду честном младший сын всегда служит Волосу."
   * * *
   Прочитать дальше Всеслав не успел.
   Помешал телефон. Соседка тетя Глаша кликнула постояльца:
   - Всеслав Николаевич! Вас ...!
   Он нехотя покинул письменный стол, где громоздилась старенькая 286- ая, рядом с которой стояла кружка окончательно остывшего чая с бутербродом поверх нее. Шлепая тапочками, Всеслав выбрался в корридор к массивной тумбе у стены с драными исписанными обоями.
   - Алло! Я слушаю.
   - Доброе утро!
   - Здравствуйте!
   - Это Всеслав?
   - Да, я. А кто говорит?
   - Меня на днях просил перезвонить вам Игорь, Игорь Власов.
   - Да. Я слушаю! - ответил Всеслав, разматывая длинный телефонный провод из прихожей в свою комнату.
   - Он отдавал Вам на хранение дискету с главами своей книги.
   - Гм... Он мне столько всего давал, что всего и не упомнишь.
   - Меня зовут Петр Иванович. Я представляю одно крупное российскогерманское издательство. Мы хотели бы ознакомиться с книгой Игоря...
   - А я-то тут при чем? Если Игорь что-то и написал, пусть сам с вами и договаривается.
   - Как? Вы ничего не знаете?
   - Нет. А что такое? - Всеслав удобно расположился на кровати, попутно продолжая прерванный завтрак.
   - Видите ли. Игорь, к сожалению, уже ничего не сможет опубликовать сам. Он погиб. Террористы ...
   - Минуту... Одну минуту...- отложив трубку, Всеслав вскочил, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, пытаясь укротить бурю чувств и мыслей.
   В дверь позвонили. Соседка пошла было открывать, но он тут же сообразил в чем дело и крикнул тете Глаше, что это к нему.
   - Ну, так встречай гостей! А то у меня ребенок спит. Ишь, как трезвонят?
   - Уже иду! - ответил он, замыкая изнутри дверь своей комнаты на два оборота.
   Дискета Игоря, никак не помеченная, ничем не отличалась от своих близнецов- сестричек, заполнявших ящик его письменного стола, куда он ее неосторожно положил.
   - Надо уничтожить все. Бедный Игорь!
   Твоя правда - Братство не любит шутить.
   Хлопнуло оконное стекло и пошло паутиной трещин вокруг дырки, величиной с кулак. В комнату что-то влетело, повалил густой синеватый удушливый дым.
   Подхватив стул, Всеслав выбил окно, с улицы хлынул живительный холодный воздух. Он начал судорожно ловить его ртом, как рыба, вытащенная из родной стихии. Но клубы ядовитого серого спрута уже заполонили все вокруг и сдавили человека щупальцами удушья. Закружилась голова.
   - Что там у вас горит? - услышал он чей-то незнакомый голос в прихожей.
   - Вот, стерва! Все-таки открыла! - подумал Всеслав, задерживая дыхание и лихорадочно ломая непрочную пластмассу гибких дисков.
   - Всеслав! Откройте! Это Инегельд. Вы меня, наверное, не знаете. Игорь просил уничтожить его записи!
   - Если вы из Братства, проваливайте, пока целы.
   Эта фраза опять заставила его глотнуть серую отраву. Легкие моментально свело. Пальцы не слушались.
   - Через минуту они будут здесь...- услышал Всеслав, оседая на пол.
   Истошно вскрикнула соседка. Заплакал младенец за стеной.
   Затем внезапно вылетела дверь, и дым, подхваченный сквозняком, ринулся в квартиру. В проеме выбитой двери показался широкоплечий высокий человек с шарфом, намотанным на лицо.
   Его рука сжимала увесистую прямую палку, в которой Всеслав, будь он в сознании, признал бы ореховый посох Игоря.
   - Хватай ребенка и поднимайся наверх.
   Стучись в двери. И не реви, не реви! - приказал Инегельд соседке.
   Глаша послушно побежала к себе, где надрывался маленький Алешка.
   Отставив посох, Инегельд выволок Всеслава из комнаты, но затем вновь вернулся туда, приметив рассыпанные по полу дискеты. Проведя над ними рукой, скальд безошибочно выбрал одну и засунул ее в карман плаща.
   - Ах, ты ...! - встретил его, шатаясь, Всеслав в коридоре, понимая, однако, что он слишком наглотался этой отравы, чтобы удержать вора.
   - Падай! - крикнул Инегельд, в ту же секунду выставив вперед по направлению к Всеславу раскрытую ладонь.
   Вопреки ожиданиям из нее ровным счетом ничего не вылетело, ни огненного шара, ни молнии. Однако, невидимая энергия отбросила возникшего на лестнице незнакомца с пистолетом назад, к стене. Он сильно ударился затылком и осел на каменный пол.
   Ничего не понимая, Всеслав вдруг увидел, как посох сам собой прыгнул в руку к нечаянному спасителю. А затем дерево вспыхнуло ослепительным белым пламенем и обратилось в клинок, равного которому нет на этом Свете. Колдовская сталь грозно мерцала.