Страница:
Молчу из человеколюбия.
Чего уж…
Автопилот
Оболтус
Айболит
Чего уж…
Автопилот
Ну вот да – праздники нашего человека подкашивают.
Причем часто в самом прямом смысле слова.
Началось все банальнейшим, в общем-то, образом.
Я только приехать успела. У мамы отмечала Новый год.
Позвонил, веселенький такой, поздравил первым делом, счастья-здоровья-денег нажелал, ввернул мимоходом, что от Петровича (ну да, ну да, будто они мне по отчеству представляются, а по пиписькам я их пока не разбираю – Петровичи они или Иванычи. Вот Хаимовича или Авраамовича еще бы, может, как-то отличила, а Петровича – ну никак).
Ну да ладно, раз неведомый Петрович меня советует – пора на производство. А то разгулялась.
Так вот – представился Олегом, сказал зачем-то, что мужчина он интеллигентный и любит все по высшему разряду.
Я расценочки на разряды озвучила, сказал: «Да не вопрос, красавица, гуляем! Через часик жди. Можешь не встречать, адрес знаю!»
И адрес мой говорит.
Ну, не встречать – так не встречать.
Я сразу в душ, голову помыла, сумку неразобранную в шкаф закинула, сижу и жду.
В дверь позвонили.
Я посмотрела. Стоит, нормальный такой. И с розами зачем-то.
Я открыла.
А он сказал: «Оуооооо!!!» – и упал.
Прямо так, почти солдатиком – херак! – и ввалился ко мне.
Вот такая ты, убийственная красота…
Честно – я похолодела. Столько мыслей сразу – думаю, ну все, привет, убился. И в голове: «Так, «Скорую»… «Скорую»… «Скорую»… боже, какой ужас!»
И тут это тело замычало.
И я поняла.
Нет, ну я слышала по голосу, что подшофе, и даже догадалась, что он ко мне придет нетрезв – ну, а кто в этой стране пятого января трезвый-то?
Но еще по телефону он был вполне вменяемый! И даже разговаривал нормально. И вот как – как? – за какой-то час можно нажраться до такого состояния, чтобы прийти и упасть, – это, блин, загадка души русской.
И лежит этот потеряшка в моем коридоре, носом аккурат в моей туфле, мычит, а из-под него торчат розы.
Хорошо, что хоть не с елкой…
Я собралась, за ногу его подергала, оттащила маленько, дверь закрыла.
– Эээй! – говорю. – Вставай, да? Нечего у меня тут лежать.
Мычит. Мычит, но хоть шевелится.
– Так, – говорю, – дорогой друг, ты на ноги встать можешь, нет?
Помычал, подумал, как-то сам перевернулся, отполз, сел, к стеночке прислонился, смотрит сквозь меня.
Я ему:
– Милый, куда пришел – помнишь?
И вот это, блин, автопилот!
Короче, это тело одной рукой по карманам – по карманам, достает какую-то просто тучу мятых купюр, выбрасывает мне их кучкой на пол, а второй – вот я не шучу! – тянется расстегивать ширинку.
Расстегивает и мычит: «яяяя… пршшшел… авай… сюа иииди».
Человек реально говорить не может, но в тепло присунуть – это ж завсегда пожалуйста!
– Уууу, – говорю, – милый, давай с этим вот в другой раз, ладно?
(Деньги деньгами, но я же знаю – там если начать, то пока оно кончит, я похудею.)
Сидит, глаза не фокусирует и за ноги меня хватает.
«Я человек интеллигентный…»
Интеллигенты – они теперь такие, да.
Ясненько, думаю, надо спроваживать.
Большой привет Петровичу, ей-богу…
Ну, а как его? Из квартиры я его сама не вытащу. Тяжелый.
Ну что… позвонила своему таксисту, приедь, говорю, помоги тело транспортировать, деньги – не вопрос. Пока звонила – он, интеллигент этот, и захрапеть успел под стеночкой.
Приехал таксист минут через двадцать, мы этого товарища под белы рученьки и, как есть, с расстегнутой ширинкой, поволокли.
В машину запихнули, он там какой-то адрес промычал, я рассчиталась (ну да, теми же деньгами, что он мне накидал).
– Адьес, – говорю, – милый, люблю, целую, желаю удачи в следующий раз!
Причем часто в самом прямом смысле слова.
Началось все банальнейшим, в общем-то, образом.
Я только приехать успела. У мамы отмечала Новый год.
Позвонил, веселенький такой, поздравил первым делом, счастья-здоровья-денег нажелал, ввернул мимоходом, что от Петровича (ну да, ну да, будто они мне по отчеству представляются, а по пиписькам я их пока не разбираю – Петровичи они или Иванычи. Вот Хаимовича или Авраамовича еще бы, может, как-то отличила, а Петровича – ну никак).
Ну да ладно, раз неведомый Петрович меня советует – пора на производство. А то разгулялась.
Так вот – представился Олегом, сказал зачем-то, что мужчина он интеллигентный и любит все по высшему разряду.
Я расценочки на разряды озвучила, сказал: «Да не вопрос, красавица, гуляем! Через часик жди. Можешь не встречать, адрес знаю!»
И адрес мой говорит.
Ну, не встречать – так не встречать.
Я сразу в душ, голову помыла, сумку неразобранную в шкаф закинула, сижу и жду.
В дверь позвонили.
Я посмотрела. Стоит, нормальный такой. И с розами зачем-то.
Я открыла.
А он сказал: «Оуооооо!!!» – и упал.
Прямо так, почти солдатиком – херак! – и ввалился ко мне.
Вот такая ты, убийственная красота…
Честно – я похолодела. Столько мыслей сразу – думаю, ну все, привет, убился. И в голове: «Так, «Скорую»… «Скорую»… «Скорую»… боже, какой ужас!»
И тут это тело замычало.
И я поняла.
Нет, ну я слышала по голосу, что подшофе, и даже догадалась, что он ко мне придет нетрезв – ну, а кто в этой стране пятого января трезвый-то?
Но еще по телефону он был вполне вменяемый! И даже разговаривал нормально. И вот как – как? – за какой-то час можно нажраться до такого состояния, чтобы прийти и упасть, – это, блин, загадка души русской.
И лежит этот потеряшка в моем коридоре, носом аккурат в моей туфле, мычит, а из-под него торчат розы.
Хорошо, что хоть не с елкой…
Я собралась, за ногу его подергала, оттащила маленько, дверь закрыла.
– Эээй! – говорю. – Вставай, да? Нечего у меня тут лежать.
Мычит. Мычит, но хоть шевелится.
– Так, – говорю, – дорогой друг, ты на ноги встать можешь, нет?
Помычал, подумал, как-то сам перевернулся, отполз, сел, к стеночке прислонился, смотрит сквозь меня.
Я ему:
– Милый, куда пришел – помнишь?
И вот это, блин, автопилот!
Короче, это тело одной рукой по карманам – по карманам, достает какую-то просто тучу мятых купюр, выбрасывает мне их кучкой на пол, а второй – вот я не шучу! – тянется расстегивать ширинку.
Расстегивает и мычит: «яяяя… пршшшел… авай… сюа иииди».
Человек реально говорить не может, но в тепло присунуть – это ж завсегда пожалуйста!
– Уууу, – говорю, – милый, давай с этим вот в другой раз, ладно?
(Деньги деньгами, но я же знаю – там если начать, то пока оно кончит, я похудею.)
Сидит, глаза не фокусирует и за ноги меня хватает.
«Я человек интеллигентный…»
Интеллигенты – они теперь такие, да.
Ясненько, думаю, надо спроваживать.
Большой привет Петровичу, ей-богу…
Ну, а как его? Из квартиры я его сама не вытащу. Тяжелый.
Ну что… позвонила своему таксисту, приедь, говорю, помоги тело транспортировать, деньги – не вопрос. Пока звонила – он, интеллигент этот, и захрапеть успел под стеночкой.
Приехал таксист минут через двадцать, мы этого товарища под белы рученьки и, как есть, с расстегнутой ширинкой, поволокли.
В машину запихнули, он там какой-то адрес промычал, я рассчиталась (ну да, теми же деньгами, что он мне накидал).
– Адьес, – говорю, – милый, люблю, целую, желаю удачи в следующий раз!
Оболтус
Телефонный звонок разбудил нас с Лизой неожиданно. Мы только в половине шестого утра легли спать, а в половине десятого проснулись от громкого хита Земфиры, звучавшего откуда-то из-под кровати.
– Блииинн, – хрипло просипела Лиза, одной рукой нечаянно толкая меня в бок, а другой пытаясь нащупать где-то на полу телефон, – Олька чета звонит, что ей надо в такую рань…
К тому времени, когда она нашла трубку и нажала «ответить», я почти проснулась.
Мы зависли у Лизы почти до утра. В пять ушел Лизкин постоянный клиент, страстный любитель клубнички и лесбо-шоу, с которым мы в этот раз не столько трахались, сколько пили.
– Алле? – сонно спросила Лиза, не открывая глаз. – Я сплю, ты время видела?
В следующие полминуты она явно проснулась, а еще через полминуты села в кровати.
– Ко мне? Да не вопрос. Да нету у меня, откуда… Хорошо, да, конечно, купим, я с Катькой, да, да, мы сейчас подъедем… Да ты не расстраивайся, ага, перевезем…
– Каать, – повернулась она ко мне, нажав на отбой, – вставай, надо к Ольке срочно съездить. Не забудь напомнить по дороге – купить больших и прочных пакетов.
– Она что, кого-то ночью убила, и надо помочь вывезти труп? – мрачно съязвила я, окончательно просыпаясь.
– Да нет, – задумчиво ответила Лиза, – она ко мне с вещами переезжает. Ее там из квартиры выгоняют, или что… Я так и не поняла. Но сказала, что очень срочно. Ладно, на месте уточним. Вставай, соня. Кофе сделать?
Лиза, шатаясь, уже плелась на кухню.
По квартире плыло дивное послевчерашнее амбре.
Через десять минут мы вызвали такси, а уже через час, еще немного пьяные после вчерашнего, с запасом больших пакетов, стояли на пороге уютной Олиной квартиры. Впрочем, в этот раз в квартире был непривычный бардак: Оля собирала вещи.
Увидев нас, она как-то истерично захихикала.
– Хозяйка чудит? – уточнила Лиза, оглядывая жуткий беспорядок.
– Хуже, – несвойственным ей голосом ответила Оля, – у меня тут такой цирк вчера был…
И, нервно закурив, добавила:
– Сука, лучше б я его вообще не брала… Еще ж подумала, когда домой зашли, что, блин, вообще малолетка на вид…
– Кто малолетка-то? – переспросила я.
– Да придурок этот, – Олька затянулась и выпустила дым, – девчонки, помогите вещи собрать. Прямо как есть складывайте в пакеты, надо отсюда рвать как можно скорее.
И, пока мы помогали ей собираться, Олька, страшно матерясь, рассказала нам, из-за чего вышел весь этот сыр-бор.
Она уже собиралась было принять долгую пенную ванну и ложиться рано спать, как зазвонил телефон.
Довольно низкий, но молодой голос поинтересовался ценами на услуги, спросил, что входит, долго торговался, сначала сбил с двушки до полутора, а потом еще и так, чтоб за эти полторы тысячи, кроме классики, входил анал.
В другой раз Оля бы его не взяла. В другой раз она и торговаться-то с ним не стала бы, а просто послала бы ко всем чертям. Она, как и все мы, не любит халявщиков, но пятый день без единого клиента смягчил ее категоричность.
И Олька решила его взять. В конце концов, полторы тысячи тоже на дороге не валяются.
Через час накрашенная Ольга встречала его возле дома. Клиентом оказался достаточно высокий молодой парень, с остатками подростковой еще прыщавости, и в сумерках Олька на глаз определила: ему примерно девятнадцать-двадцать. Парень был зажат, смущен и сильно молчалив, спросил, когда ему отдавать деньги: здесь или уже в квартире; сразу или после…
Оля с ходу поняла: он у наших – в первый раз.
«Тем проще», – решила она для себя и повела его наверх. Дома она отправила его в душ, откуда он вышел уже возбужденный; практически без всяких ласк надела на него презерватив (а что там ласкать, за такую-то цену) и прилегла. Мальчишка жадно набросился и кончил буквально сразу.
Все случилось настолько быстро и он выглядел таким обиженным на себя, что Оля, после десяти минут ненапряжного трепа ни о чем, разрешила ему второй и сзади. Второй раз получился тоже недолгим, но был уже хотя бы пятиминутным. Олька привычно скучала под клиентом, а когда он закончил – быстренько выпроводила его из квартиры.
Уходил он, впрочем, со светящимся лицом.
А Олька решила не ложиться рано спать, а сходить в душ и съездить к давнишней приятельнице.
На том бы и закончился вечер, если бы не одно маленькое обстоятельство.
Вообще – доподлинно неизвестно, что произошло. То ли он, придя домой, сам похвастался маман, что наконец-то стал мужчиной, а потому орать на него она права не имеет, то ли сама властная мамаша, глядя на слишком уж довольное лицо прыщавого отпрыска, выпытала у него, где именно он был в последний час и почему не явился вовремя к ужину, – в общем, неясно, как это все так случилось. Да и неважно.
Важно то, что примерно часа через полтора после того, как он ушел, в Олину дверь позвонили. Оля как раз собиралась уходить и едва успела надеть туфли и влезть в рукав пальто.
Глазок подсказал: за дверью стояла крупная женщина непонятных лет.
– Кто там? – спросила удивленная Оля на всякий случай.
– Откройте, домоуправление, – как-то слишком уж звеняще ответили из-за двери.
И Оля открыла.
Дальше было странное. Дама по-хозяйски вплыла в квартиру, и лишь когда она уже стояла посреди коридора, Оля, наконец, заметила за ее могучей спиной сгорбившуюся тень недавнего клиента.
– Она? – властно спросила дама, повернувшись к юнцу и указывая толстым пальцем на Олю.
Юнец еще больше сжался, сглотнул и несмело подтвердил кивком головы.
Да, он сдал все явки и пароли.
Оля не успела ничего понять. Откуда-то слева к ее щеке прилетела мощная подача, а в следующую секунду чья-то рука схватила Олю за волосы и начала трепать.
– Ааахх тыжж, ссука! – визжала хозяйка цепкой руки.
Следующие слова, которые Оле удалось разобрать, были: «блядь», «скотина» и почему-то «невинного мальчика».
– Аааа! – от боли и неожиданности зычно заорала ничего не понимающая Оля. – Аааа! Отпустите! Что вы делаете?!
– Что я делаю?! – истерически вопила дама Оле прямо в лицо. – Да ты, скотина, моего мальчика…
Дальше было много и слишком нецензурно.
Мальчик, виновник событий, панически жался где-то возле дверей.
Кстати, двери в квартиру остались открытыми. Их так никто и не закрыл. Вопли разъяренной дамы вылетели в парадное, потекли вниз и вверх по лестнице, и на свои площадки начали выходить любопытные соседи, массово скучавшие в квартирах перед телевизорами.
Через минуту самые отчаянные начали удивленно заглядывать в открытую дверь Олиной квартиры.
Вид, открывавшийся прямо в коридоре, был великолепен. Обувь была разбросана, на ламинате валялись расчески, ключи и помады, с вешалки попадали вещи, пакет с мусором, предусмотрительно вынесенный Олей к дверям, чтоб не забыть захватить перед уходом, был растоптан, разорван, а его содержимое – размазано по всему полу.
– Что случилось? – робко поинтересовалась одна из бесстрашных старушек, сунув нос аккурат в эпицентр событий.
– Случилось? – взревела дама, на секунду отпустив Олю. – Случилось! Случилось! Она! (Дама показала негодующим пальцем на Олю.) Она! Невинного ребенка! Совратииила!
Где-то послышался придушенный смешок.
Лица слушателей стали предельно любопытными. Мадам, почувствовав, что нашла аудиторию, отпустила Олю и начала вещать на публику. Публика была безмерно благодарна. Сходить за попкорном все прибывающей публике мешала только боязнь пропустить интересное.
– Да вы знаете, кто она? – визжала дама, показывая на красную растрепанную Олю, и, вложив максимум негодующей драмы в голос, продолжила:
– Пррроститутка!
Раскатистое «ррр» Оля запомнила особенно четко.
Все внимательно посмотрели на Олю. В задних рядах зашушукались.
Не то чтобы никто из соседей не догадывался об Олином образе жизни. Трудно притворяться паинькой, когда к тебе каждый день ходит новый мужчина. Но одно дело – догадываться, а другое – знать наверняка.
Фиаско было полным.
Деморализованная Оля попыталась пискнуть, но ее срывающийся голос сразу потонул в раскатистом контральто разъяренной бабищи.
– Она, – дама зачем-то пустила истеричную слезу, – она моего мальчика затащила, изнасиловала, а мальчику всего пятнааадцать. Моего мальчика! За деньги! Совратила!
Смешок на заднем плане стал коллективным. Следом за смешком чей-то неуверенный голос решил уточнить:
– Так подождите! Как это – за деньги совратила? Она ему денег, что ли, дала? И что, он взял?
Почти десять любопытных пар глаз уставились на виновника событий.
Пятнадцатилетний виновник, ростом выше мамы на полголовы, пунцовый от стыда, явно хотел то ли мимикрировать под окружающую обстановку и полностью слиться со стеной, то ли вообще дематериализоваться подальше от этого весьма приятного места.
– Он ей! Ооон! Полторы тысячи отдал! – истерила мамаша.
– Не понял, – уточнил все тот же голос, – а как это? Он ей дал, а она – совратила? А кто проститутка тогда?
– Гадина такая! – снова завопила дама, не обращая внимания на вопрошавшего. – Ну подожди, гадина! Я тебе устрою!
Публика хихикала и рассматривала попеременно то Олю, то мальчика. У смелой старушки проснулся голос:
– А я всегда догадывалась, кто она! Я всегда! – торжествующе заявила бабка, наступая на Олю.
Оля пятилась на кухню.
Дама, внезапно поняв, что внимание, до сих пор предназначавшееся только ей, теперь перехвачено старушкой, в злости сорвала последний оставшийся висеть на вешалке жакет и швырнула его на пол.
И тут, при виде того, как дико обошлись с любимым жакетом, купленным за немалые деньги, у Оли пробился настоящий голос, а с ним и злость.
– А ну пошла отсюда! – заорала Оля. – А ну пошла со своим недоноском!
И сделала шаг в сторону дамы. Старушка испуганно метнулась к выходу.
Дама поняла: девочка настроена серьезно. Слушатели, почувствовав тайфун, начали пятиться задом к лестнице.
– Вышли все! – закричала Оля и ринулась выпихивать толпу.
– Я тебе устрою, я тебе устрою, прроститутка! – в последний раз истерично заявила дама, схватила за руку бордового сынка и потащила его в дверь, через толпу соседей. – А ну пошли!
Через три минуты в квартире не осталось никого. Впрочем, Оля, закрывая дверь, все же успела заметить, что соседи, видевшие шоу, расходиться не торопились и толклись возле лестницы, живо обсуждая последние события.
Оля пошла на кухню и упала на стул. Положение было крайне плачевным. Да что там плачевным! Оно было хуже некуда.
Из съемной квартиры, в которой Оля была хозяйкой почти год, вероятнее всего, придется съехать. Нет, конечно, можно было бы просто переждать, пока все успокоится и устаканится, но Оля была явно не готова долго терпеть на себе любопытные взгляды.
Съезжать было жалко. Квартира хорошая, место насиженное, постоянными клиентами облюбованное. Да и хозяйка квартиры, флегматичная пятидесятилетняя Елена Николавна – просто душка. В том смысле, что живет у детей, в другом городе, достаточно далеко, и наведывается к Оле раз в два месяца – за расчетом на следующие два. Так всем удобнее. Елену Николавну до сих пор мало интересовали доносимые соседями сплетни о количестве мужчин, приходящих в Олину квартиру.
Впрочем, хозяйка квартиры, похоже, действительно считала их просто сплетнями, а мужчин – всего лишь незадачливыми ухажерами, и даже как-то намекнула Оле, что, мол, ей, как девушке незамужней, конечно, нужно подыскивать себе пару, но стоит быть осмотрительной, а то мало ли что, – да на этом дело и кончилось.
Главное – чтоб в квартире было чистенько и аккуратненько, а уж этим Оля всегда могла похвастаться.
Но теперь, пожалуй, после такого скандала, Елена Николавна равнодушной к сплетням не останется.
Оля думала до ночи.
Да – с квартиры придется съезжать. Куда и когда – Оля пока не знала. До следующего расчета был почти месяц. Хватит, чтоб придумать благовидный предлог, предупредить хозяйку о поменявшихся планах и найти другую приличную квартирку где-то в этом же районе. А уж месяц здесь Оля как-то перетерпит. Ну да, с клиентами придется немного обождать…
Ближе к двум страшно уставшая Оля, разобравшая весь бардак в коридоре, пошла спать, еще успев подумать перед сном, что, может быть, все как-то образуется и зря она себе надумала проблем. Может, успокоится все, и Оля останется в своей симпатичной квартирке…
Олиным планам сбыться было не суждено. Потому что в начале десятого утра следующего дня Олю разбудила трель дверного звонка. Внезапно вырванная из крепкого сна, обалдевшая Оля вскочила, схватила мобильник, чтобы посмотреть время, увидела на нем четыре неотвеченных звонка от участкового, которые она совершенно не слышала во сне, и испуганно помчалась открывать.
За дверью стоял все тот же участковый Сережа, который звонил ей на телефон, и странно смотрел на Олю.
Тут надо сказать, что он приходился ей хорошим знакомым (если такие знакомства вообще можно назвать хорошими); отчасти потому, что раз в месяц взимал с Оли нехитрую дань за ее же собственное спокойствие, и еще отчасти потому, что периодически сам пользовал Олю, можно сказать, по старой дружбе.
– Что? – хмуро спросила Оля, явно не ожидавшая увидеть его в такую рань в дверях своей квартиры. И мрачно добавила:
– Чего пришел? Еще ж не конец месяца.
– Не за этим, – все так же странно поглядывая, ответил он, – дай пройти, а?
И Оля прошлепала за ним на кухню.
– Ну ты и умудрилась влипнуть, – со сдавленным смешком сказал он и добавил уже серьезно-протокольно, – тебе что, клиентов мало? Что ты несовершеннолетних трогаешь?
Оля от неожиданности села.
И в следующие пятнадцать минут он рассказывал, а в ее голове складывался дикий пазл.
С его слов вырисовывался ход событитй.
Разъяренная дама, с недоросшим оболтусом за ручку выйдя из Олиной негостеприимной квартиры, помчалась аккурат в ближайшее районное отделение милиции, где и выложила нервно похихикивающим дежурным суть: ее сына, ее мальчика, ее любимку и кровинушку, изнасиловала проститутка.
Дежурные (конечно же, мужчины) оказались весьма заинтересованными, хоть и давящимися в кулачок от хохота, слушателями. Они, неумело постаравшись сохранить серьезный вид, усадили мамашу с сынком в отдельном кабинете и начали расспрашивать. После долгой и гневной тирады на тему «невинного, изнасилованного зверским способом мальчика» мамашу попросили заткнуться и предоставили слово самому мальчику, от которого к тому времени остался один стыд и нервы.
Мальчик не стал изменять действительность и, под испепеляющим взглядом мамаши, рассказал, как есть.
Ну, то есть сам нашел, сам пришел, сам попросил, сам оплатил и сам же сделал свое дело. Деньги собрал с карманных. Долго откладывал, да.
Надо ли упоминать, что все это сопровождалось постоянным маминым: «Да что же ты такое говоришь, не слушайте его, это она!» В конце концов маму попросили заткнуться, выслушали историю до финала и, вволю нахохотавшись за дверями, посоветовали маме успокоиться да и идти себе с миром. Ибо недоказуемо – раз, а с таким раскладом еще и ненаказуемо – два.
Да не на ту напали. Дама, под блеющий аккомпанемент сыновнего «пойдем, мам», очень даже всерьез требовала у дежурных принять заявление. Конечно же, никто не стал ничего принимать. К тому же в сыне, под гнетом стыда, наконец-то проснулся мужчина, и он наотрез отказался что-то подписывать или подтверждать для протокола и заявил, что это все он придумал.
Через два часа, разъяренная на всех, и на сына в том числе, дама с воплями «я на вас управу найду!» покинула отделение.
Дежурка всем мужским составом смаковала услышанное и хохотала всю ночь.
Утром стало не до смеха.
Ибо буквально с самого утра все та же маловменяемая дама, от которой за версту несло валерьянкой и корвалолом, появилась под дверями все того же отделения с заявлением «от себя» о совращении ее мальчика, громко кричала и требовала пропустить ее к начальнику. Теперь она была одна, но она же была, и это невозможно было игнорировать.
Начальника на месте не было.
Зато мимо пробегал тот самый участковый, которого милицейский народ, похихикивая, быстренько в сторонке ввел в курс событий.
Участковый, мельком глянув заявление, успел прочитать адрес обвиняемой стороны и через пять минут, стоя под деревцем на улице, попытался ей дозвониться…
– Тебе лучше бы отсюда съехать, – серьезно сказал он мрачной Оле, – причем чем скорее, тем лучше. Желательно вообще сегодня. А то и сейчас.
И, помолчав, добавил:
– Конечно же, заявление у нее никто не примет, потому что чушь полнейшая. Ей там, конечно же, объяснят, но ты ж понимаешь, теперь к тебе здесь такое повышенное внимание будет… жизни не дадут. Ну, а если не объяснят – иди знай, куда эта полоумная дойдет. Слышь, я серьезно говорю.
Через пять минут он ушел.
Оля, матерясь и плача от нервов, кинулась собирать вещи, коих за год в квартире накопилось очень много.
Немного успокоившись, она набрала Лизу.
И через полтора часа мы приехали с пакетами.
– Капец! – выдохнула Лизка, дослушав. – Да, мать, попала ты капитально… Слушай, а может, все обойдется, а? Ты ж столько времени в этой квартире, все ж нормально было, что ж теперь, из-за одного придурка переезжать? А соседи успокоятся, им не пофиг? Для хозяйки что-то придумаем… Можно подумать, ей в первый раз про тебя рассказывают.
– Для хозяйки-то придумаем, – внезапно всплакнула Оля, потом, быстро успокоившись, хлопнула себя ладошкой по плечу – а с этими что делать? Мне Сережа ясно сказал: съезжать быстро. Понятно, что ее заявление – идиотизм, но вы б ее видели… Иди знай, она их там на рога поставит, а они ж должны будут для галочки отреагировать. А если просто начнут ходить и меня шантажировать, что дело завели? Он же малоле-етка! – Оля снова заревела.
– Тихо, тихо! – вступила я. – Не хнычь, давай быстро собирайся. Конечно, хреново, что твои паспортные данные у хозяйки останутся по-любому…
– Останутся, – Оля вытерла глаза рукавом, – но то ладно, Сережа сказал, ничего страшного… главное, чтоб меня сейчас не приняли…
Через двадцать минут мы, в две ходки, снесли пакеты в такси.
А еще через час на Лизкиной кухне отпаивали Олю водкой.
Оля прожила у Лизки почти месяц и в итоге сняла квартиру совсем в другом районе. Часть клиентов она, понятное дело, потеряла.
Елена Николавна, приехав забирать ключи, долго сокрушалась, что от нее уходит такая приличная и положительная девочка. Видимо, на тот момент слухи до нее еще не дошли.
Ольку никто не искал.
– Блииинн, – хрипло просипела Лиза, одной рукой нечаянно толкая меня в бок, а другой пытаясь нащупать где-то на полу телефон, – Олька чета звонит, что ей надо в такую рань…
К тому времени, когда она нашла трубку и нажала «ответить», я почти проснулась.
Мы зависли у Лизы почти до утра. В пять ушел Лизкин постоянный клиент, страстный любитель клубнички и лесбо-шоу, с которым мы в этот раз не столько трахались, сколько пили.
– Алле? – сонно спросила Лиза, не открывая глаз. – Я сплю, ты время видела?
В следующие полминуты она явно проснулась, а еще через полминуты села в кровати.
– Ко мне? Да не вопрос. Да нету у меня, откуда… Хорошо, да, конечно, купим, я с Катькой, да, да, мы сейчас подъедем… Да ты не расстраивайся, ага, перевезем…
– Каать, – повернулась она ко мне, нажав на отбой, – вставай, надо к Ольке срочно съездить. Не забудь напомнить по дороге – купить больших и прочных пакетов.
– Она что, кого-то ночью убила, и надо помочь вывезти труп? – мрачно съязвила я, окончательно просыпаясь.
– Да нет, – задумчиво ответила Лиза, – она ко мне с вещами переезжает. Ее там из квартиры выгоняют, или что… Я так и не поняла. Но сказала, что очень срочно. Ладно, на месте уточним. Вставай, соня. Кофе сделать?
Лиза, шатаясь, уже плелась на кухню.
По квартире плыло дивное послевчерашнее амбре.
Через десять минут мы вызвали такси, а уже через час, еще немного пьяные после вчерашнего, с запасом больших пакетов, стояли на пороге уютной Олиной квартиры. Впрочем, в этот раз в квартире был непривычный бардак: Оля собирала вещи.
Увидев нас, она как-то истерично захихикала.
– Хозяйка чудит? – уточнила Лиза, оглядывая жуткий беспорядок.
– Хуже, – несвойственным ей голосом ответила Оля, – у меня тут такой цирк вчера был…
И, нервно закурив, добавила:
– Сука, лучше б я его вообще не брала… Еще ж подумала, когда домой зашли, что, блин, вообще малолетка на вид…
– Кто малолетка-то? – переспросила я.
– Да придурок этот, – Олька затянулась и выпустила дым, – девчонки, помогите вещи собрать. Прямо как есть складывайте в пакеты, надо отсюда рвать как можно скорее.
И, пока мы помогали ей собираться, Олька, страшно матерясь, рассказала нам, из-за чего вышел весь этот сыр-бор.
* * *
Было что-то около шести, Олька сидела дома и, в общем-то, никого не ждала. Клиентов последнее время было маловато, и предыдущий раз она отработала аж четыре дня назад.Она уже собиралась было принять долгую пенную ванну и ложиться рано спать, как зазвонил телефон.
Довольно низкий, но молодой голос поинтересовался ценами на услуги, спросил, что входит, долго торговался, сначала сбил с двушки до полутора, а потом еще и так, чтоб за эти полторы тысячи, кроме классики, входил анал.
В другой раз Оля бы его не взяла. В другой раз она и торговаться-то с ним не стала бы, а просто послала бы ко всем чертям. Она, как и все мы, не любит халявщиков, но пятый день без единого клиента смягчил ее категоричность.
И Олька решила его взять. В конце концов, полторы тысячи тоже на дороге не валяются.
Через час накрашенная Ольга встречала его возле дома. Клиентом оказался достаточно высокий молодой парень, с остатками подростковой еще прыщавости, и в сумерках Олька на глаз определила: ему примерно девятнадцать-двадцать. Парень был зажат, смущен и сильно молчалив, спросил, когда ему отдавать деньги: здесь или уже в квартире; сразу или после…
Оля с ходу поняла: он у наших – в первый раз.
«Тем проще», – решила она для себя и повела его наверх. Дома она отправила его в душ, откуда он вышел уже возбужденный; практически без всяких ласк надела на него презерватив (а что там ласкать, за такую-то цену) и прилегла. Мальчишка жадно набросился и кончил буквально сразу.
Все случилось настолько быстро и он выглядел таким обиженным на себя, что Оля, после десяти минут ненапряжного трепа ни о чем, разрешила ему второй и сзади. Второй раз получился тоже недолгим, но был уже хотя бы пятиминутным. Олька привычно скучала под клиентом, а когда он закончил – быстренько выпроводила его из квартиры.
Уходил он, впрочем, со светящимся лицом.
А Олька решила не ложиться рано спать, а сходить в душ и съездить к давнишней приятельнице.
На том бы и закончился вечер, если бы не одно маленькое обстоятельство.
Вообще – доподлинно неизвестно, что произошло. То ли он, придя домой, сам похвастался маман, что наконец-то стал мужчиной, а потому орать на него она права не имеет, то ли сама властная мамаша, глядя на слишком уж довольное лицо прыщавого отпрыска, выпытала у него, где именно он был в последний час и почему не явился вовремя к ужину, – в общем, неясно, как это все так случилось. Да и неважно.
Важно то, что примерно часа через полтора после того, как он ушел, в Олину дверь позвонили. Оля как раз собиралась уходить и едва успела надеть туфли и влезть в рукав пальто.
Глазок подсказал: за дверью стояла крупная женщина непонятных лет.
– Кто там? – спросила удивленная Оля на всякий случай.
– Откройте, домоуправление, – как-то слишком уж звеняще ответили из-за двери.
И Оля открыла.
Дальше было странное. Дама по-хозяйски вплыла в квартиру, и лишь когда она уже стояла посреди коридора, Оля, наконец, заметила за ее могучей спиной сгорбившуюся тень недавнего клиента.
– Она? – властно спросила дама, повернувшись к юнцу и указывая толстым пальцем на Олю.
Юнец еще больше сжался, сглотнул и несмело подтвердил кивком головы.
Да, он сдал все явки и пароли.
Оля не успела ничего понять. Откуда-то слева к ее щеке прилетела мощная подача, а в следующую секунду чья-то рука схватила Олю за волосы и начала трепать.
– Ааахх тыжж, ссука! – визжала хозяйка цепкой руки.
Следующие слова, которые Оле удалось разобрать, были: «блядь», «скотина» и почему-то «невинного мальчика».
– Аааа! – от боли и неожиданности зычно заорала ничего не понимающая Оля. – Аааа! Отпустите! Что вы делаете?!
– Что я делаю?! – истерически вопила дама Оле прямо в лицо. – Да ты, скотина, моего мальчика…
Дальше было много и слишком нецензурно.
Мальчик, виновник событий, панически жался где-то возле дверей.
Кстати, двери в квартиру остались открытыми. Их так никто и не закрыл. Вопли разъяренной дамы вылетели в парадное, потекли вниз и вверх по лестнице, и на свои площадки начали выходить любопытные соседи, массово скучавшие в квартирах перед телевизорами.
Через минуту самые отчаянные начали удивленно заглядывать в открытую дверь Олиной квартиры.
Вид, открывавшийся прямо в коридоре, был великолепен. Обувь была разбросана, на ламинате валялись расчески, ключи и помады, с вешалки попадали вещи, пакет с мусором, предусмотрительно вынесенный Олей к дверям, чтоб не забыть захватить перед уходом, был растоптан, разорван, а его содержимое – размазано по всему полу.
– Что случилось? – робко поинтересовалась одна из бесстрашных старушек, сунув нос аккурат в эпицентр событий.
– Случилось? – взревела дама, на секунду отпустив Олю. – Случилось! Случилось! Она! (Дама показала негодующим пальцем на Олю.) Она! Невинного ребенка! Совратииила!
Где-то послышался придушенный смешок.
Лица слушателей стали предельно любопытными. Мадам, почувствовав, что нашла аудиторию, отпустила Олю и начала вещать на публику. Публика была безмерно благодарна. Сходить за попкорном все прибывающей публике мешала только боязнь пропустить интересное.
– Да вы знаете, кто она? – визжала дама, показывая на красную растрепанную Олю, и, вложив максимум негодующей драмы в голос, продолжила:
– Пррроститутка!
Раскатистое «ррр» Оля запомнила особенно четко.
Все внимательно посмотрели на Олю. В задних рядах зашушукались.
Не то чтобы никто из соседей не догадывался об Олином образе жизни. Трудно притворяться паинькой, когда к тебе каждый день ходит новый мужчина. Но одно дело – догадываться, а другое – знать наверняка.
Фиаско было полным.
Деморализованная Оля попыталась пискнуть, но ее срывающийся голос сразу потонул в раскатистом контральто разъяренной бабищи.
– Она, – дама зачем-то пустила истеричную слезу, – она моего мальчика затащила, изнасиловала, а мальчику всего пятнааадцать. Моего мальчика! За деньги! Совратила!
Смешок на заднем плане стал коллективным. Следом за смешком чей-то неуверенный голос решил уточнить:
– Так подождите! Как это – за деньги совратила? Она ему денег, что ли, дала? И что, он взял?
Почти десять любопытных пар глаз уставились на виновника событий.
Пятнадцатилетний виновник, ростом выше мамы на полголовы, пунцовый от стыда, явно хотел то ли мимикрировать под окружающую обстановку и полностью слиться со стеной, то ли вообще дематериализоваться подальше от этого весьма приятного места.
– Он ей! Ооон! Полторы тысячи отдал! – истерила мамаша.
– Не понял, – уточнил все тот же голос, – а как это? Он ей дал, а она – совратила? А кто проститутка тогда?
– Гадина такая! – снова завопила дама, не обращая внимания на вопрошавшего. – Ну подожди, гадина! Я тебе устрою!
Публика хихикала и рассматривала попеременно то Олю, то мальчика. У смелой старушки проснулся голос:
– А я всегда догадывалась, кто она! Я всегда! – торжествующе заявила бабка, наступая на Олю.
Оля пятилась на кухню.
Дама, внезапно поняв, что внимание, до сих пор предназначавшееся только ей, теперь перехвачено старушкой, в злости сорвала последний оставшийся висеть на вешалке жакет и швырнула его на пол.
И тут, при виде того, как дико обошлись с любимым жакетом, купленным за немалые деньги, у Оли пробился настоящий голос, а с ним и злость.
– А ну пошла отсюда! – заорала Оля. – А ну пошла со своим недоноском!
И сделала шаг в сторону дамы. Старушка испуганно метнулась к выходу.
Дама поняла: девочка настроена серьезно. Слушатели, почувствовав тайфун, начали пятиться задом к лестнице.
– Вышли все! – закричала Оля и ринулась выпихивать толпу.
– Я тебе устрою, я тебе устрою, прроститутка! – в последний раз истерично заявила дама, схватила за руку бордового сынка и потащила его в дверь, через толпу соседей. – А ну пошли!
Через три минуты в квартире не осталось никого. Впрочем, Оля, закрывая дверь, все же успела заметить, что соседи, видевшие шоу, расходиться не торопились и толклись возле лестницы, живо обсуждая последние события.
Оля пошла на кухню и упала на стул. Положение было крайне плачевным. Да что там плачевным! Оно было хуже некуда.
Из съемной квартиры, в которой Оля была хозяйкой почти год, вероятнее всего, придется съехать. Нет, конечно, можно было бы просто переждать, пока все успокоится и устаканится, но Оля была явно не готова долго терпеть на себе любопытные взгляды.
Съезжать было жалко. Квартира хорошая, место насиженное, постоянными клиентами облюбованное. Да и хозяйка квартиры, флегматичная пятидесятилетняя Елена Николавна – просто душка. В том смысле, что живет у детей, в другом городе, достаточно далеко, и наведывается к Оле раз в два месяца – за расчетом на следующие два. Так всем удобнее. Елену Николавну до сих пор мало интересовали доносимые соседями сплетни о количестве мужчин, приходящих в Олину квартиру.
Впрочем, хозяйка квартиры, похоже, действительно считала их просто сплетнями, а мужчин – всего лишь незадачливыми ухажерами, и даже как-то намекнула Оле, что, мол, ей, как девушке незамужней, конечно, нужно подыскивать себе пару, но стоит быть осмотрительной, а то мало ли что, – да на этом дело и кончилось.
Главное – чтоб в квартире было чистенько и аккуратненько, а уж этим Оля всегда могла похвастаться.
Но теперь, пожалуй, после такого скандала, Елена Николавна равнодушной к сплетням не останется.
Оля думала до ночи.
Да – с квартиры придется съезжать. Куда и когда – Оля пока не знала. До следующего расчета был почти месяц. Хватит, чтоб придумать благовидный предлог, предупредить хозяйку о поменявшихся планах и найти другую приличную квартирку где-то в этом же районе. А уж месяц здесь Оля как-то перетерпит. Ну да, с клиентами придется немного обождать…
Ближе к двум страшно уставшая Оля, разобравшая весь бардак в коридоре, пошла спать, еще успев подумать перед сном, что, может быть, все как-то образуется и зря она себе надумала проблем. Может, успокоится все, и Оля останется в своей симпатичной квартирке…
Олиным планам сбыться было не суждено. Потому что в начале десятого утра следующего дня Олю разбудила трель дверного звонка. Внезапно вырванная из крепкого сна, обалдевшая Оля вскочила, схватила мобильник, чтобы посмотреть время, увидела на нем четыре неотвеченных звонка от участкового, которые она совершенно не слышала во сне, и испуганно помчалась открывать.
За дверью стоял все тот же участковый Сережа, который звонил ей на телефон, и странно смотрел на Олю.
Тут надо сказать, что он приходился ей хорошим знакомым (если такие знакомства вообще можно назвать хорошими); отчасти потому, что раз в месяц взимал с Оли нехитрую дань за ее же собственное спокойствие, и еще отчасти потому, что периодически сам пользовал Олю, можно сказать, по старой дружбе.
– Что? – хмуро спросила Оля, явно не ожидавшая увидеть его в такую рань в дверях своей квартиры. И мрачно добавила:
– Чего пришел? Еще ж не конец месяца.
– Не за этим, – все так же странно поглядывая, ответил он, – дай пройти, а?
И Оля прошлепала за ним на кухню.
– Ну ты и умудрилась влипнуть, – со сдавленным смешком сказал он и добавил уже серьезно-протокольно, – тебе что, клиентов мало? Что ты несовершеннолетних трогаешь?
Оля от неожиданности села.
И в следующие пятнадцать минут он рассказывал, а в ее голове складывался дикий пазл.
С его слов вырисовывался ход событитй.
Разъяренная дама, с недоросшим оболтусом за ручку выйдя из Олиной негостеприимной квартиры, помчалась аккурат в ближайшее районное отделение милиции, где и выложила нервно похихикивающим дежурным суть: ее сына, ее мальчика, ее любимку и кровинушку, изнасиловала проститутка.
Дежурные (конечно же, мужчины) оказались весьма заинтересованными, хоть и давящимися в кулачок от хохота, слушателями. Они, неумело постаравшись сохранить серьезный вид, усадили мамашу с сынком в отдельном кабинете и начали расспрашивать. После долгой и гневной тирады на тему «невинного, изнасилованного зверским способом мальчика» мамашу попросили заткнуться и предоставили слово самому мальчику, от которого к тому времени остался один стыд и нервы.
Мальчик не стал изменять действительность и, под испепеляющим взглядом мамаши, рассказал, как есть.
Ну, то есть сам нашел, сам пришел, сам попросил, сам оплатил и сам же сделал свое дело. Деньги собрал с карманных. Долго откладывал, да.
Надо ли упоминать, что все это сопровождалось постоянным маминым: «Да что же ты такое говоришь, не слушайте его, это она!» В конце концов маму попросили заткнуться, выслушали историю до финала и, вволю нахохотавшись за дверями, посоветовали маме успокоиться да и идти себе с миром. Ибо недоказуемо – раз, а с таким раскладом еще и ненаказуемо – два.
Да не на ту напали. Дама, под блеющий аккомпанемент сыновнего «пойдем, мам», очень даже всерьез требовала у дежурных принять заявление. Конечно же, никто не стал ничего принимать. К тому же в сыне, под гнетом стыда, наконец-то проснулся мужчина, и он наотрез отказался что-то подписывать или подтверждать для протокола и заявил, что это все он придумал.
Через два часа, разъяренная на всех, и на сына в том числе, дама с воплями «я на вас управу найду!» покинула отделение.
Дежурка всем мужским составом смаковала услышанное и хохотала всю ночь.
Утром стало не до смеха.
Ибо буквально с самого утра все та же маловменяемая дама, от которой за версту несло валерьянкой и корвалолом, появилась под дверями все того же отделения с заявлением «от себя» о совращении ее мальчика, громко кричала и требовала пропустить ее к начальнику. Теперь она была одна, но она же была, и это невозможно было игнорировать.
Начальника на месте не было.
Зато мимо пробегал тот самый участковый, которого милицейский народ, похихикивая, быстренько в сторонке ввел в курс событий.
Участковый, мельком глянув заявление, успел прочитать адрес обвиняемой стороны и через пять минут, стоя под деревцем на улице, попытался ей дозвониться…
– Тебе лучше бы отсюда съехать, – серьезно сказал он мрачной Оле, – причем чем скорее, тем лучше. Желательно вообще сегодня. А то и сейчас.
И, помолчав, добавил:
– Конечно же, заявление у нее никто не примет, потому что чушь полнейшая. Ей там, конечно же, объяснят, но ты ж понимаешь, теперь к тебе здесь такое повышенное внимание будет… жизни не дадут. Ну, а если не объяснят – иди знай, куда эта полоумная дойдет. Слышь, я серьезно говорю.
Через пять минут он ушел.
Оля, матерясь и плача от нервов, кинулась собирать вещи, коих за год в квартире накопилось очень много.
Немного успокоившись, она набрала Лизу.
И через полтора часа мы приехали с пакетами.
– Капец! – выдохнула Лизка, дослушав. – Да, мать, попала ты капитально… Слушай, а может, все обойдется, а? Ты ж столько времени в этой квартире, все ж нормально было, что ж теперь, из-за одного придурка переезжать? А соседи успокоятся, им не пофиг? Для хозяйки что-то придумаем… Можно подумать, ей в первый раз про тебя рассказывают.
– Для хозяйки-то придумаем, – внезапно всплакнула Оля, потом, быстро успокоившись, хлопнула себя ладошкой по плечу – а с этими что делать? Мне Сережа ясно сказал: съезжать быстро. Понятно, что ее заявление – идиотизм, но вы б ее видели… Иди знай, она их там на рога поставит, а они ж должны будут для галочки отреагировать. А если просто начнут ходить и меня шантажировать, что дело завели? Он же малоле-етка! – Оля снова заревела.
– Тихо, тихо! – вступила я. – Не хнычь, давай быстро собирайся. Конечно, хреново, что твои паспортные данные у хозяйки останутся по-любому…
– Останутся, – Оля вытерла глаза рукавом, – но то ладно, Сережа сказал, ничего страшного… главное, чтоб меня сейчас не приняли…
Через двадцать минут мы, в две ходки, снесли пакеты в такси.
А еще через час на Лизкиной кухне отпаивали Олю водкой.
Оля прожила у Лизки почти месяц и в итоге сняла квартиру совсем в другом районе. Часть клиентов она, понятное дело, потеряла.
Елена Николавна, приехав забирать ключи, долго сокрушалась, что от нее уходит такая приличная и положительная девочка. Видимо, на тот момент слухи до нее еще не дошли.
Ольку никто не искал.
Айболит
Люди бывают – феерически странные.
Я иногда думаю: вот видела все.
Потом кто-то приходит, что-то говорит, и я понимаю: нет, не все.
Вот, думаете – это зря про военных анекдоты сочиняют? Ну там, «копать от забора и до обеда» или «одна идет не в ногу»…
Не зря.
Я не знаю, как там остальные военные, но тот, кто недавно пришел ко мне, – так он из анекдота. Поверьте на слово. Вот анекдоты – про него.
Началось с того, что позвонил мне Саша – мой редкий, но давнишний клиент. Спросил, не поднялись ли цены, и сказал, что он даст мой телефончик старому приятелю. Но только чтобы я не удивлялась – приятель странноват. Ибо полжизни прослужил, а это отпечаток наложило.
Но так-то человек нормальный, только неулыбчив. Прими, мол, Катя, хорошо, я же тебя советую.
Через час этот Солдат мне позвонил.
Он поздоровался, сказал, что меня ему отрекомендовал Саша (да, так и сказал – «отрекомендовал»), и спросил, в котором часу я готова его принять.
Я была готова.
И он пришел.
Высокий, прямой (они там линейку глотают?), худющий, строгий. Лет так пятидесяти с лишком.
Я не смогла поймать его волну. Вот не смогла. И как-то сразу почему-то. Я не пробилась.
Он рассчитался суммой, отдельно заготовленной в кармане, и прошел в комнату.
Он увидел ноутбук и спросил:
– А это зачем?
– Сижу в Интернете, – сухо сказала я.
– Дурь это все. Тратишь время впустую, – резюмировал он.
Я не нашла, что ответить. Интересно, куда мне его тратить не впустую? Благо времени много.
Четко, все четко. Рубашку снял, сложил, уложил. Брюки снял, сложил, уложил. Трусы снял, сложил… ну понятно, да?
Клянусь, от ванной до постели он шел, почти чеканя шаг.
– Ложись, – скомандовал он мне.
Я даже слегка испугалась. Но строевую не сдавала, и то ладно.
Сантименты были ему явно ни к чему.
Люди как-то улыбаются. Хоть иногда.
Губы этого не сдвинулись ни на миллиметр. Ни разу за весь час. Вообще ни разу.
Он был строг, сух, тверд и собран. Во всем. Вообще во всем.
Все мои попытки хоть как-то пошутить натыкались на его упрямо сжатые губы и сухой недоуменный взгляд.
Очевидно, чувство юмора они сдают, когда приходят в армию.
Им его не возвращают до конца. А когда служба кончается, оно вроде как и ни к чему уже.
Но, честно говоря, он был довольно прост. Я отработала как надо.
Он встал и начал собираться.
И вот тут надобно сделать небольшое лирическое.
Дело в том, что четыре дня назад моя соседка Бабдаша, оседлав метлу, умотала осчастливливать своим отнюдь не тихим присутствием каких-то полузабытых родственников и, почти не спрашивая, подкинула мне своего кота.
Бабка называет его Мурчиком, а я, из уважения к мощи и желтым глазам, просто и уважительно – Котом.
Я иногда думаю: вот видела все.
Потом кто-то приходит, что-то говорит, и я понимаю: нет, не все.
Вот, думаете – это зря про военных анекдоты сочиняют? Ну там, «копать от забора и до обеда» или «одна идет не в ногу»…
Не зря.
Я не знаю, как там остальные военные, но тот, кто недавно пришел ко мне, – так он из анекдота. Поверьте на слово. Вот анекдоты – про него.
Началось с того, что позвонил мне Саша – мой редкий, но давнишний клиент. Спросил, не поднялись ли цены, и сказал, что он даст мой телефончик старому приятелю. Но только чтобы я не удивлялась – приятель странноват. Ибо полжизни прослужил, а это отпечаток наложило.
Но так-то человек нормальный, только неулыбчив. Прими, мол, Катя, хорошо, я же тебя советую.
Через час этот Солдат мне позвонил.
Он поздоровался, сказал, что меня ему отрекомендовал Саша (да, так и сказал – «отрекомендовал»), и спросил, в котором часу я готова его принять.
Я была готова.
И он пришел.
Высокий, прямой (они там линейку глотают?), худющий, строгий. Лет так пятидесяти с лишком.
Я не смогла поймать его волну. Вот не смогла. И как-то сразу почему-то. Я не пробилась.
Он рассчитался суммой, отдельно заготовленной в кармане, и прошел в комнату.
Он увидел ноутбук и спросил:
– А это зачем?
– Сижу в Интернете, – сухо сказала я.
– Дурь это все. Тратишь время впустую, – резюмировал он.
Я не нашла, что ответить. Интересно, куда мне его тратить не впустую? Благо времени много.
Четко, все четко. Рубашку снял, сложил, уложил. Брюки снял, сложил, уложил. Трусы снял, сложил… ну понятно, да?
Клянусь, от ванной до постели он шел, почти чеканя шаг.
– Ложись, – скомандовал он мне.
Я даже слегка испугалась. Но строевую не сдавала, и то ладно.
Сантименты были ему явно ни к чему.
Люди как-то улыбаются. Хоть иногда.
Губы этого не сдвинулись ни на миллиметр. Ни разу за весь час. Вообще ни разу.
Он был строг, сух, тверд и собран. Во всем. Вообще во всем.
Все мои попытки хоть как-то пошутить натыкались на его упрямо сжатые губы и сухой недоуменный взгляд.
Очевидно, чувство юмора они сдают, когда приходят в армию.
Им его не возвращают до конца. А когда служба кончается, оно вроде как и ни к чему уже.
Но, честно говоря, он был довольно прост. Я отработала как надо.
Он встал и начал собираться.
И вот тут надобно сделать небольшое лирическое.
Дело в том, что четыре дня назад моя соседка Бабдаша, оседлав метлу, умотала осчастливливать своим отнюдь не тихим присутствием каких-то полузабытых родственников и, почти не спрашивая, подкинула мне своего кота.
Бабка называет его Мурчиком, а я, из уважения к мощи и желтым глазам, просто и уважительно – Котом.