Страница:
17 июня участники Конституционного совещания приняли заявление о проекте новой Конституции РФ.
Президент России подписал указ, согласно которому с 1 июля будут отпущены цены на уголь, а угледобывающей отрасли предоставлен ряд внешнеэкономических льгот.
В Таджикистане запрещена деятельность оппозиционных партий. Решение об этом приняла Судебная коллегия Верховного суда республики.
«Поднять с 1 июля на всех кораблях и судах Черноморского флота исторический Андреевский флаг» — с таким призывом к морякам обратилось офицерское собрание штаба ЧФ.
Июль
Большинством голосов депутаты Свердловского облсовета приняли решение образовать на территории области Уральскую республику.
Парламент Украины принял документ, в котором провозглашается право республики на «обладание ядерным оружием бывшего СССР, расположенным на его территории».
В ВС начался сбор подписей за созыв нового внеочередного съезда народных депутатов.
Предполагаемая дата — 20 июля.
Возобновившийся 7 июля процесс по делу ГКЧП продолжался 30 минут и был отложен ещё на два месяца. Причина — болезнь Тизякова и адвоката Янаева.
Парламент дал согласие на возбуждение уголовного дела в отношении бывшего народного депутата РФ Шумейко. Основанием для возбуждения уголовного дела непосредственно против Шумейко стали материалы уже известного «дела о коррупции должностных лиц», начатого 22 июня 1993 года.
24 июля Центробанк объявил о решении изъять из обращения денежные купюры 1961 — 1992 годов.
На встрече с руководящим составом Министерства безопасности Президент России проинформировал об издании им указа об освобождении от должности министра безопасности РФ Баранникова за лично допущенные им нарушения этических норм, а также серьёзные недостатки в работе, в том числе по руководству пограничными войсками.
Военкоматы Москвы приступили к набору добровольцев на службу по контракту в 201-ю мотострелковую дивизию, расположенную в Таджикистане.
Состоялась передача российским властям бывшего заместителя командира рижского ОМОНа Парфёнова и пятерых других заключённых.
Глава 8. Трудное лето
Дневник президента
24 июля 1993 года
Была суббота. Светило солнце, за это дождливое лето я по нему соскучился. Легко дышалось. Наконец-то, как говорится, въехал в отпуск. Это когда московские дела хоть и достают, но уже сам пытаешься от них отвлечься. В тот день я почувствовал, что мой отпуск на Валдае, только начавшись, успешно близится к завершению.
Новости из Москвы шли одна истеричнее другой. Запущенный вроде бы конституционный процесс вдруг опять застопорился. Хасбулатов в моё отсутствие отказался отправлять в отпуск Верховный Совет. Не отдохнувшие и оттого, наверное, ещё больше обозлённые, депутаты пошли вразнос.
Демократические партии проводили экстренные заседания и принимали резолюции с требованиями, чтобы президент вернулся из отпуска. Несколько раз в день мне звонил Сергей Филатов и тоже намёками давал понять, что надо возвращаться, без меня ситуация выходит из-под контроля. Вечером Наина посмотрела программу «Вести», еле дождалась утра и, когда сели завтракать, стала пересказывать события дня. Вся на эмоциях, то и дело повторяя: «Боря, ну разве так можно!..»
В шесть утра я, как обычно, просмотрел все материалы, пришедшие от МБ, МВД, МИДа, ознакомился с анализом ситуации, проведённым моими экспертами, сводкой прессы. Поэтому я поморщился: «Ну, я прошу, не надо, хотя бы за столом не будем о политике, давай отдохнём». Наина остановилась, хотя ей хотелось обсудить новости, улыбнулась и сказала, что и вправду хватит политики, лучше пойдём за грибами и ягодами. Она отправилась в лес, как заправский грибник, в сапогах, с корзинкой в руке.
Я ей позавидовал. Сам в тот момент никак не мог быть в лесу, монотонность раздражала, тишина заставляла возвращаться мыслями в Москву. Поэтому я сел на велосипед и поехал в спортзал играть в теннис с Шамилем Тарпищевым. В такие моменты азарт, физическое напряжение, активная борьба заставляют забыть неприятности, даже политические. Сыграли две полные партии, я весь мокрый, выжатый как лимон. Это ощущение усталости от спорта — ни с чем не сравнить. Когда вроде бы уже ни ногой, ни рукой двинуть не можешь. Сидишь, глаза закроешь, чувствуешь каждую клеточку тела, и постепенно, медленно силы возвращаются. Как будто заново рождаешься…
Отдышались, вернулись домой. Наина уже поджидала нас с полной корзиной ягод. Она ужасно гордилась своими успехами, впрочем, действительно, нельзя было не поразиться, за три часа ей удалось собрать черники на пару трехлитровых банок варенья.
Наступило время обеда. За столом сидели мы с Наиной, Шамиль Тарпищев, Александр Коржаков, Валентин Юмашев (я пригласил его на Валдай, чтобы мы поработали над рукописью книги). Шёл лёгкий разговор ни о чем, о пустяках. Вдруг дежурный подошёл к жене, что-то шепнул ей на ухо, она извинилась и вышла. Обычно за обедом нас не беспокоят. Только в экстренных случаях. Видимо, как раз такой случай и произошёл.
Минут через пять Наина вернулась, было видно, что она взволнована. Не присев, сразу заговорила: «Боря, что случилось, что вы там затеяли с обменом денег?» Я промолчал. Но все за столом тут же забеспокоились, что за обмен, с какими деньгами. Жена рассказывает: только что звонила Лена. Оказалось, что они вечером уезжают в Карелию, в поход. Валера, её муж, получил вчера отпускные, он лётчик, у него зарплата большая. И вдруг сегодня утром объявляют, что в России будут иметь хождение только новые деньги, а старые, в сумме 30 тысяч, можно будет обменять в сбербанках. А Валера все отпускные получил в старых купюрах. И что теперь делать? Они уезжают отдыхать, выходит, что деньги пропали, им не с чем ехать в отпуск. И Наина опять воскликнула: «Боря, что вы там придумали? Ты хоть знаешь об этом?» Все посмотрели на меня.
Я знал. Примерно месяца полтора назад мы встретились вчетвером — я, Черномырдин, Фёдоров, министр финансов, и Геращенко, председатель Центробанка — и договорились, что впредь финансовые вопросы будем решать согласованно. Ни одна из сторон — ни президент, ни правительство, ни банк не должны совершать никаких односторонних действий, которые могут привести к разбалансировке финансов. После этой встречи нам удалось придерживаться этого очень важного соглашения, хотя на все договорившиеся стороны постоянно шло давление. Всем нужны были деньги. Верховному Совету, регионам, предприятиям, сельскому хозяйству, армии. Приходилось отказывать, отказывать и отказывать. Иногда не дать было просто нельзя, но если такое решение все-таки принималось, мы его согласовывали друг с другом.
Относительно обмена купюр у меня был перед отъездом в отпуск разговор с Черномырдиным. Я знал дату, когда предполагалось совершить эту акцию. Причина обмена заключалась в том, что после появления купюр нового образца на Россию обрушился мощный вал старых денег из бывших республик Союза. Выдержать такой напор оказалось невозможно. Центробанк и правительство приняли решение изъять из обращения старые купюры. Концептуально за собственную рублёвую зону всегда высказывался и министр финансов Борис Фёдоров, поэтому Геращенко считал его в этом вопросе своим союзником.
Во время разговора с премьер-министром мы договорились, что конкретный механизм обмена разработает Центральный банк России. В курсе этой акции будет минимум людей: не хотелось ни паники, ни злоупотреблений — информация такого рода слишком дорого стоит. И, естественно, я попросил, чтобы не совершили тех же глупостей, что и во время павловского изъятия денег в 1991 году.
И вот день обмена настал. Предполагалось, что граждане страны легко и непринуждённо простятся со старыми деньгами, с портретами Ленина, и радостно перейдут на новые купюры, с российским флагом. Но всюду, по всей стране, разразился очередной скандал. Людей вывел из себя не сам факт обмена, большинство отнеслось к этому достаточно спокойно. Но вот то, как предлагалось обменивать деньги, конечно, взорвало общество. Коснулось это и семьи моей старшей дочери.
Вернусь к рассказу о нашем прерванном обеде. Наина спрашивает меня: скажи, что делать Валере? Они же из отпуска не вернутся назад, домой, не на что.
«Боря, ну ты хотя бы нам мог сказать?» — вырвалось у жены. Тут я не выдержал, взревел: «Что?! Никто не знает, а моя семейка знает! Хватит ему и тридцати тысяч на отпуск. Нечего разгуливать!»
Я рассердился. Но и жена почувствовала, что сказала лишнее. Пока остывал, с тоской думал: опять сделали глупость. Которую придётся с трудом исправлять. Ясно, что 30 тысяч рублей на человека — это мало. И ещё большая нелепость — жёсткие сроки, установленные для обмена, две недели. А если человек в командировке, если болеет, если уехал в отпуск?.. Мы сами утонем потом в таких ситуациях, делая исключение для одних, потом для других.
А в Москве в это время продолжал разгораться скандал. С резким заявлением выступил министр финансов Борис Фёдоров, который в этот момент находился в США. Он потребовал немедленной отставки председателя Центрального банка. Газеты, телевидение набросились на власти с такой яростью, что только искры летели. В этот раз объединились и оппозиционные, и правые, и левые, и центристские издания — все забыли об оттенках взглядов, поскольку задело, затронуло за живое, за своё личное абсолютно каждого. Правда, демократическая пресса позволяла себе предположения типа того, что Ельцин не знал о готовящейся провокации с обменом купюр, это грандиозный план Геращенко и Хасбулатова, они хотят натравить на президента народные массы.
Люди, выстраиваясь в очереди к сбербанкам, проклинали Ельцина, Черномырдина и всю тупую советскую власть. Состоялось экстренное заседание Кабинета министров, на котором правительство ещё раз подтвердило, что данная акция необходима, она проводится в интересах России. Руководство Центробанка объясняло разъярённым согражданам, что обмен купюр не ущемит ничьи права, все заработанные деньги в конце концов будут обменены, не надо волноваться. Но никто не хотел ждать этого «в конце концов», на руках у людей были пачки старых денег, накопления на будущее, которые вот-вот превратятся в груду никому не нужных бумажек.
Надо было вмешиваться в этот грандиозный скандал, который потряс всю страну.
Я сказал Коржакову, чтобы он готовил к утру вертолёты, — в воскресенье мы возвращаемся. Жена ахнула, проговорила как бы про себя: «Боря, опять ты не отдохнул», — не слишком надеясь на мой ответ. Она и сама понимала, что в такой момент оставаться на Валдае — отдыхать, удить рыбу, читать книжки, играть в теннис — я физически не смогу. Издёргаюсь, будет только хуже. Поэтому жена кивнула и пошла покорно и привычно собирать вещи. Я позвонил в Москву Черномырдину, попросил, чтобы он, несмотря на выходной, приехал ко мне завтра домой.
В том, что мы должны были отгородиться от вагонов старых денег из других республик, у меня не было сомнений, ясно, что рублю такой нагрузки не выдержать. Я принял решение скорректировать два неприемлемых момента. Во-первых, сумму недекларируемого обмена — я поднял её до ста тысяч рублей, а во-вторых, сроки обмена — они продлевались на месяц.
А зять мой, Валера, жертва недодуманных экономических преобразований, так, кажется, и уехал в отпуск со старыми деньгами. Дотянул как-то до возвращения. Когда отдыхаешь, купаешься, когда ещё молод, отсутствие денег — это разве проблема? Мне бы сейчас такие проблемы…
И все же акция с обменом денег принесла свои плоды. В августе — сентябре — октябре курс рубля перестал падать. Начались не скачкообразные, на десятки процентов, а нормальные колебания. Появились надежды на то, что инфляция (а соответственно и падение производства) станет хотя бы управляемой, что её темпы можно будет сдерживать.
В российской экономике началась «эпоха Черномырдина». Новый премьер принёс в атмосферу рыночных реформ, которые и сейчас продолжаются, неожиданный акцент. Акцент на надёжность, прочность, стабильность.
Я уже говорил о том, что втягивание гайдаровского правительства в жутчайшую идеологическую склоку, в изматывающие дискуссии — нанесло всем нам непоправимый урон. В политическом смысле гайдаровское правительство по изложенным выше причинам оказалось достаточно не защищённым.
Положение совершенно изменилось с приходом Черномырдина. Он понимает, что премьер-министр обязан быть политиком. Обязан, если хотите, прикрывать свою экономическую команду. Обязан выражать определённые устремления, настроения общества.
Как гром среди ясного неба была на восьмом съезде для бросившихся в атаку депутатов речь премьер-министра: взвешенная, определённая, я бы сказал, мужественная речь. Слова «Дайте работать», сказанные человеком, имеющим за плечами такой жизненный опыт, отрезвили на какое-то время даже оголтелый съезд. Честно говорил Виктор Степанович и об ошибках правительства, о тех опасностях, которые угрожают стране в период реформ.
Появление этой фигуры сразу выбивало почву из-под ног Руцкого и Хасбулатова, политиков чисто спекулятивных. Жёсткий, авторитетный премьер создаёт опору для президентской политики — этот второй центр власти как бы цементирует все правительственные группы: и стратегическую, отвечающую за безопасность страны, и экономическую, которая объективно не может не совершать сейчас дестабилизирующие шаги, и политическую, которая «давит» на две остальные, проводя в жизнь демократическую идеологию.
Хасбулатов сразу почувствовал силу Черномырдина, оценил его влияние на настроение в обществе. Недаром в ходе летних месяцев им и его депутатской командой была сформулирована примерно такая идея: парламентская республика с сильным премьером. Они пытались перетянуть премьер-министра на свою сторону, недвусмысленно намекая, что его фигура вполне устраивает парламент. Но Черномырдин на этот союз с «революционным» Верховным Советом не пошёл.
Нас с Виктором Степановичем объединяют общие взгляды на многие вещи. Он не приемлет беспринципного политиканства. И вместе с тем не витает в облаках. Это сочетание разумного опыта и выработанных годами принципов присуще людям нашего поколения.
По крайней мере, в разных, самых критических, самых тяжёлых ситуациях понимание у нас с Черномырдиным было полное. И мне хочется думать, что это рождается не просто на уровне дисциплины, осмысленной необходимости — а на уровне более глубоком, что ли.
Поэтому ошибки, допущенные при обмене денег, ничуть не повлияли на моё отношение к правительству Черномырдина.
Дневник президента
22 мая 1993 года
В Москве в субботу открывался «Палас-отель» на Тверской, в центре города. На открытие были приглашены многие известные российские деятели, руководители, бизнесмены, дипломаты. По просьбе мэра Москвы Юрия Лужкова приехал и я. После всех формальных и обязательных по такому случаю мероприятий — разрезаний ленточек, фуршетов, торжественных речей — я было собрался ехать домой. И тут вдруг министр безопасности Виктор Баранников, который также был приглашён на торжество, неожиданно попросил меня заехать к нему в гости на часок. Он очень сильно меня упрашивал, говорил, что это очень важно, очень нужно. Я ответил, что в понедельник мы могли бы встретиться в Кремле. Баранников сказал, что хотел бы поговорить в неформальной обстановке, много вопросов накопилось.
Я не слишком люблю экспромты, незапланированные визиты, однако Виктор Павлович настаивал. Это был редкий случай, уважительных причин для отказа у меня не было, пришлось согласиться. Мы сели вместе в мою машину, уже по пути я сказал водителю и Коржакову, что едем не домой, а к Виктору Павловичу. На меня выразительно и насупленно посмотрел Коржаков. Он тоже не любит неожиданных изменений планов и маршрутов. Это у него профессиональное.
Вскоре мы приехали на дачу к Баранникову, зашли в дом, я поздоровался с супругой Виктора Павловича. Неожиданно Баранников представляет мне человека старше средних лет с улыбчивым лицом, который протягивает руку и говорит: «Борис Бирштейн».
Это уже было совсем, как говорится, не по правилам. О том, что у него будут какие-то гости, он обязан был меня предупредить. Но, как я сейчас понимаю, видимо, Баранникову настолько было важно, чтобы Бирштейн встретился со мной, он так от него зависел, что готов был переступить любые рамки приличия и протокола, лишь бы эта встреча состоялась. Я посмотрел на Баранникова выразительно, он только виновато улыбался, и, чтобы снять возникшую неловкость, громко сказал: «Прошу всех к столу!» — и подвинул стул для меня.
После того, как расселись, Баранников стал представлять гостя. Он сказал, что Борис Бирштейн — блестящий бизнесмен, политик, наш соотечественник, который сделал чрезвычайно много для России. Ему мы обязаны тем, что в Молдове сейчас мир, а не война, он выступал одним из главных посредников в переговорах с молдавской стороной, он на личном самолёте привозил в Кишинёв российскую делегацию для ведения переговоров, и мир состоялся. Он также является ближайшим экономическим советником
Президента Киргизии Аскара Акаева, у него колоссальные возможности для привлечения в Россию инвестиций крупнейших финансовых структур мира.
В общем, речь Виктора Павловича была эмоциональной, взволнованной, он очень хотел, чтобы его гость мне понравился. Бирштейн слушал похвалы в свой адрес с выражением человека хоть и скромного, но вполне знающего себе цену. Он мягко улыбался и покачивал головой, когда Баранников выдавал слишком сильные комплименты.
Я продолжал молчать. Заговорил Борис Бирштейн. Он рассказал о своей миссии в Молдавии, затем перешёл на российский бизнес, объяснил мне, какие большие перспективы у России. В разговоре он демонстрировал свои связи с бизнесменами и политиками мира — невзначай упоминал имена президентов, министров, глав корпораций. В общем, и ему хотелось произвести значительное и одновременно приятное впечатление, что, впрочем, вполне естественно. Однако я плохо поддерживал разговор. Вся эта тягомотина продолжалась минут сорок. Наконец, Баранников почувствовал, что не стоит перегибать палку — он и так слишком много сделал для своего иностранного гостя, и как-то намекнул Бирштейну, что пора уходить. Тот вдруг заторопился, сказал, что через полчаса взлетает его личный самолёт, поэтому, к сожалению, он не может дольше находиться с нами.
Больше я его никогда не видел. Замечу только одну деталь. Когда я решил, что интересных встреч и новых знакомств на сегодняшний день вполне достаточно, и собрался уезжать, то случайно увидел, что Бирштейн никуда не ушёл. Я сделал вид, что не заметил его.
Так Баранников познакомил меня со своим другом Борисом Бирштейном.
Именно этим летом главной темой, даже каким-то газетным стереотипом, общим местом стало утверждение о коррупции в высших эшелонах власти. Почву подготовил Руцкой со своими «одиннадцатью чемоданами» обличительных документов, которые в общем-то оказались пустыми. В пакет документов о злоупотреблениях на местах, о которых давно было известно и прокуратуре, и исполнительным структурам власти, по которым активно велось следствие, Руцкой добавил грандиозную липу на членов правительства.
Есть ли связь между коррупцией и произошедшим позднее мятежом? Есть ли связь между политикой и преступностью? И что такое вообще — российская мафия?
Символичная встреча с Борисом Бирштейном о многом заставила меня задуматься. Конечно, потом я узнал о нем больше, как и о скандально известном концерне «Сиабеко». Поначалу это не слишком приятное знакомство показалось мне случайным, по крайней мере, я старался гнать от себя плохие мысли. Ну а потом эти «плохие мысли» все равно настигли.
Богатой страны без богатых людей не бывает. Нет подлинной человеческой самостоятельности без материальной собственности.
Но деньги, большие деньги (что, впрочем, понятие относительное) — это всегда, при любых обстоятельствах искушение для человека, нравственное испытание, греховный соблазн. И ничего с этим не поделаешь.
Для того, чтобы в нашей стране появилась культура отношения к деньгам, должны пройти годы. Наше общество, наши люди были совершенно не готовы к восприятию феномена рынка. К появлению богатых бизнесменов, магнатов. То их проклинают, то открывают все двери настежь перед ними.
Есть масса экономических причин, которые способствуют появлению «теневой» многомиллиардной наличности, долларовым спекуляциям, контрабандному вывозу сырья, уклонению от налогов и так далее. Но мафия появляется только там, где к черту отбрасывается нормальная человеческая этика. Где начинают покупать людей. Возникает простая и логичная мысль: а зачем все время обходить закон? Надо его вовсе убрать с дороги! То есть купить человека, закон исполняющего.
Все взаимосвязано. Инфляционная экономика заставляет наш бизнес искать возможности фантастически быстрого денежного оборота, отказываться от долгосрочных инвестиций, уклоняться от налогов в массовом порядке. В результате честный бизнес все время ходит на грани. А вернее, плохо просматривается грань между чистым и криминальным бизнесом. Любое коммерческое дело при определённых обстоятельствах может стать криминальным. Вот что ужасно.
Появление передо мной такого магната, как Борис Бирштейн, как бы реально, во плоти обозначило остроту проблемы. Для того, чтобы переступить эту запретную черту, в наших, российских условиях вовсе не обязательно заниматься порнобизнесом, продажей наркотиков или контрабандной продажей некачественного продукта. Зачем мелочиться? Проще брать под контроль одного за другим государственных чиновников.
Постепенно мы начинаем разбираться с тем, кого и как купили или пытались купить. А что дальше?
Сильное, жёсткое правительство, подконтрольное парламенту, прессе, суду — единственный ограничитель коррупции. А неограниченная власть парламента, которой пытались добиться как мирными, так и военными средствами Хасбулатов и Руцкой, бесконтрольность регионов, которую пыталась навязать немногочисленная группа «псевдосубъектов федерации» — вот это самая лучшая почва, питательная среда для мафии. Покупать депутатов, имеющих контрольно-распределительные функции, покупать местных чиновников всегда легче, проще и выгоднее.
Такова — в плане коррупции — ещё одна подоплёка путча. Нехорошая, скользкая подоплёка.
И радость по поводу итогов апрельского референдума, и преждевременная радость от того, что наконец-то пошёл конституционный процесс — постепенно начали испаряться. «Одиннадцать чемоданов» Руцкого, каким бы ни было моё отношение к этому политику, не давали спокойно спать. Я чувствовал, что за моей спиной происходит что-то не то. И это «не то» может спокойно девальвировать в глазах общества с таким трудом достигнутый политический результат.
Начала работу Межведомственная комиссия Совета безопасности по борьбе с преступностью и коррупцией под руководством известного адвоката Андрея Макарова. Я ждал, что мощные силы Министерства безопасности вот-вот включатся в это расследование. Что Баранников, в надёжности которого я ни на секунду не сомневался, окажет комиссии помощь в распутывании сложного клубка из взяток, поддельных документов и прочих атрибутов мафиозных структур.
На одном из заседаний комиссии по борьбе с коррупцией несколько её членов, в том числе Андрей Макаров и начальник Контрольного управления администрации президента РФ Алексей Ильюшенко, высказались за то, чтобы попытаться привлечь широко известного в России молодого бизнесмена, проживающего в Канаде, Дмитрия Якубовского как свидетеля по делу о коррупции в высших эшелонах власти.
Я первый раз услышал фамилию Якубовского при следующих интригующих обстоятельствах.
Это было осенью 1992 года. Ко мне в кабинет вошёл возбуждённый Юрий Скоков вместе с Александром Коржаковым. С Юрием Владимировичем такое редко случается, он человек сдержанный, и я понял, что произошло что-то серьёзное. Скоков принёс мне проект документа, на котором стояли визы многих высших руководителей страны — Шумейко, Баранникова, Ерина, Кокошина — первого замминистра обороны, Примакова, Степанкова, от руки было написано «Согласовано с Гайдаром», документ практически был на выходе. Суть распоряжения заключалась в следующем. В состав правительства вводится новая должность — координатор правительства в силовых структурах, полномочия которого отличались чрезвычайной широтой. Этот координатор ставился над силовыми министерствами, контролировал их и был подотчётен только премьер-министру. В документах, которые принёс Скоков, значилось, что на эту феерическую генеральскую должность назначается двадцатидевятилетний молодой человек, который ещё полгода назад был капитаном. Звали его Дмитрий Якубовский.
Естественно, я позвонил Гайдару, жёстко и не слишком любезно поговорил с ним. Выяснилось, что и он оказался введён в заблуждение. Когда его знакомили с этим документом, сказали, что с президентом вопрос согласован, что Ельцин полностью в курсе и концепции этой должности, и самой кандидатуры. Тогда я понял, что мы столкнулись с крупной афёрой и попросил Гайдара немедленно отозвать все документы, связаться с Шумейко, силовыми министрами, разобраться в этой истории, а потом доложить.
24 июля 1993 года
Была суббота. Светило солнце, за это дождливое лето я по нему соскучился. Легко дышалось. Наконец-то, как говорится, въехал в отпуск. Это когда московские дела хоть и достают, но уже сам пытаешься от них отвлечься. В тот день я почувствовал, что мой отпуск на Валдае, только начавшись, успешно близится к завершению.
Новости из Москвы шли одна истеричнее другой. Запущенный вроде бы конституционный процесс вдруг опять застопорился. Хасбулатов в моё отсутствие отказался отправлять в отпуск Верховный Совет. Не отдохнувшие и оттого, наверное, ещё больше обозлённые, депутаты пошли вразнос.
Демократические партии проводили экстренные заседания и принимали резолюции с требованиями, чтобы президент вернулся из отпуска. Несколько раз в день мне звонил Сергей Филатов и тоже намёками давал понять, что надо возвращаться, без меня ситуация выходит из-под контроля. Вечером Наина посмотрела программу «Вести», еле дождалась утра и, когда сели завтракать, стала пересказывать события дня. Вся на эмоциях, то и дело повторяя: «Боря, ну разве так можно!..»
В шесть утра я, как обычно, просмотрел все материалы, пришедшие от МБ, МВД, МИДа, ознакомился с анализом ситуации, проведённым моими экспертами, сводкой прессы. Поэтому я поморщился: «Ну, я прошу, не надо, хотя бы за столом не будем о политике, давай отдохнём». Наина остановилась, хотя ей хотелось обсудить новости, улыбнулась и сказала, что и вправду хватит политики, лучше пойдём за грибами и ягодами. Она отправилась в лес, как заправский грибник, в сапогах, с корзинкой в руке.
Я ей позавидовал. Сам в тот момент никак не мог быть в лесу, монотонность раздражала, тишина заставляла возвращаться мыслями в Москву. Поэтому я сел на велосипед и поехал в спортзал играть в теннис с Шамилем Тарпищевым. В такие моменты азарт, физическое напряжение, активная борьба заставляют забыть неприятности, даже политические. Сыграли две полные партии, я весь мокрый, выжатый как лимон. Это ощущение усталости от спорта — ни с чем не сравнить. Когда вроде бы уже ни ногой, ни рукой двинуть не можешь. Сидишь, глаза закроешь, чувствуешь каждую клеточку тела, и постепенно, медленно силы возвращаются. Как будто заново рождаешься…
Отдышались, вернулись домой. Наина уже поджидала нас с полной корзиной ягод. Она ужасно гордилась своими успехами, впрочем, действительно, нельзя было не поразиться, за три часа ей удалось собрать черники на пару трехлитровых банок варенья.
Наступило время обеда. За столом сидели мы с Наиной, Шамиль Тарпищев, Александр Коржаков, Валентин Юмашев (я пригласил его на Валдай, чтобы мы поработали над рукописью книги). Шёл лёгкий разговор ни о чем, о пустяках. Вдруг дежурный подошёл к жене, что-то шепнул ей на ухо, она извинилась и вышла. Обычно за обедом нас не беспокоят. Только в экстренных случаях. Видимо, как раз такой случай и произошёл.
Минут через пять Наина вернулась, было видно, что она взволнована. Не присев, сразу заговорила: «Боря, что случилось, что вы там затеяли с обменом денег?» Я промолчал. Но все за столом тут же забеспокоились, что за обмен, с какими деньгами. Жена рассказывает: только что звонила Лена. Оказалось, что они вечером уезжают в Карелию, в поход. Валера, её муж, получил вчера отпускные, он лётчик, у него зарплата большая. И вдруг сегодня утром объявляют, что в России будут иметь хождение только новые деньги, а старые, в сумме 30 тысяч, можно будет обменять в сбербанках. А Валера все отпускные получил в старых купюрах. И что теперь делать? Они уезжают отдыхать, выходит, что деньги пропали, им не с чем ехать в отпуск. И Наина опять воскликнула: «Боря, что вы там придумали? Ты хоть знаешь об этом?» Все посмотрели на меня.
Я знал. Примерно месяца полтора назад мы встретились вчетвером — я, Черномырдин, Фёдоров, министр финансов, и Геращенко, председатель Центробанка — и договорились, что впредь финансовые вопросы будем решать согласованно. Ни одна из сторон — ни президент, ни правительство, ни банк не должны совершать никаких односторонних действий, которые могут привести к разбалансировке финансов. После этой встречи нам удалось придерживаться этого очень важного соглашения, хотя на все договорившиеся стороны постоянно шло давление. Всем нужны были деньги. Верховному Совету, регионам, предприятиям, сельскому хозяйству, армии. Приходилось отказывать, отказывать и отказывать. Иногда не дать было просто нельзя, но если такое решение все-таки принималось, мы его согласовывали друг с другом.
Относительно обмена купюр у меня был перед отъездом в отпуск разговор с Черномырдиным. Я знал дату, когда предполагалось совершить эту акцию. Причина обмена заключалась в том, что после появления купюр нового образца на Россию обрушился мощный вал старых денег из бывших республик Союза. Выдержать такой напор оказалось невозможно. Центробанк и правительство приняли решение изъять из обращения старые купюры. Концептуально за собственную рублёвую зону всегда высказывался и министр финансов Борис Фёдоров, поэтому Геращенко считал его в этом вопросе своим союзником.
Во время разговора с премьер-министром мы договорились, что конкретный механизм обмена разработает Центральный банк России. В курсе этой акции будет минимум людей: не хотелось ни паники, ни злоупотреблений — информация такого рода слишком дорого стоит. И, естественно, я попросил, чтобы не совершили тех же глупостей, что и во время павловского изъятия денег в 1991 году.
И вот день обмена настал. Предполагалось, что граждане страны легко и непринуждённо простятся со старыми деньгами, с портретами Ленина, и радостно перейдут на новые купюры, с российским флагом. Но всюду, по всей стране, разразился очередной скандал. Людей вывел из себя не сам факт обмена, большинство отнеслось к этому достаточно спокойно. Но вот то, как предлагалось обменивать деньги, конечно, взорвало общество. Коснулось это и семьи моей старшей дочери.
Вернусь к рассказу о нашем прерванном обеде. Наина спрашивает меня: скажи, что делать Валере? Они же из отпуска не вернутся назад, домой, не на что.
«Боря, ну ты хотя бы нам мог сказать?» — вырвалось у жены. Тут я не выдержал, взревел: «Что?! Никто не знает, а моя семейка знает! Хватит ему и тридцати тысяч на отпуск. Нечего разгуливать!»
Я рассердился. Но и жена почувствовала, что сказала лишнее. Пока остывал, с тоской думал: опять сделали глупость. Которую придётся с трудом исправлять. Ясно, что 30 тысяч рублей на человека — это мало. И ещё большая нелепость — жёсткие сроки, установленные для обмена, две недели. А если человек в командировке, если болеет, если уехал в отпуск?.. Мы сами утонем потом в таких ситуациях, делая исключение для одних, потом для других.
А в Москве в это время продолжал разгораться скандал. С резким заявлением выступил министр финансов Борис Фёдоров, который в этот момент находился в США. Он потребовал немедленной отставки председателя Центрального банка. Газеты, телевидение набросились на власти с такой яростью, что только искры летели. В этот раз объединились и оппозиционные, и правые, и левые, и центристские издания — все забыли об оттенках взглядов, поскольку задело, затронуло за живое, за своё личное абсолютно каждого. Правда, демократическая пресса позволяла себе предположения типа того, что Ельцин не знал о готовящейся провокации с обменом купюр, это грандиозный план Геращенко и Хасбулатова, они хотят натравить на президента народные массы.
Люди, выстраиваясь в очереди к сбербанкам, проклинали Ельцина, Черномырдина и всю тупую советскую власть. Состоялось экстренное заседание Кабинета министров, на котором правительство ещё раз подтвердило, что данная акция необходима, она проводится в интересах России. Руководство Центробанка объясняло разъярённым согражданам, что обмен купюр не ущемит ничьи права, все заработанные деньги в конце концов будут обменены, не надо волноваться. Но никто не хотел ждать этого «в конце концов», на руках у людей были пачки старых денег, накопления на будущее, которые вот-вот превратятся в груду никому не нужных бумажек.
Надо было вмешиваться в этот грандиозный скандал, который потряс всю страну.
Я сказал Коржакову, чтобы он готовил к утру вертолёты, — в воскресенье мы возвращаемся. Жена ахнула, проговорила как бы про себя: «Боря, опять ты не отдохнул», — не слишком надеясь на мой ответ. Она и сама понимала, что в такой момент оставаться на Валдае — отдыхать, удить рыбу, читать книжки, играть в теннис — я физически не смогу. Издёргаюсь, будет только хуже. Поэтому жена кивнула и пошла покорно и привычно собирать вещи. Я позвонил в Москву Черномырдину, попросил, чтобы он, несмотря на выходной, приехал ко мне завтра домой.
В том, что мы должны были отгородиться от вагонов старых денег из других республик, у меня не было сомнений, ясно, что рублю такой нагрузки не выдержать. Я принял решение скорректировать два неприемлемых момента. Во-первых, сумму недекларируемого обмена — я поднял её до ста тысяч рублей, а во-вторых, сроки обмена — они продлевались на месяц.
А зять мой, Валера, жертва недодуманных экономических преобразований, так, кажется, и уехал в отпуск со старыми деньгами. Дотянул как-то до возвращения. Когда отдыхаешь, купаешься, когда ещё молод, отсутствие денег — это разве проблема? Мне бы сейчас такие проблемы…
И все же акция с обменом денег принесла свои плоды. В августе — сентябре — октябре курс рубля перестал падать. Начались не скачкообразные, на десятки процентов, а нормальные колебания. Появились надежды на то, что инфляция (а соответственно и падение производства) станет хотя бы управляемой, что её темпы можно будет сдерживать.
В российской экономике началась «эпоха Черномырдина». Новый премьер принёс в атмосферу рыночных реформ, которые и сейчас продолжаются, неожиданный акцент. Акцент на надёжность, прочность, стабильность.
Я уже говорил о том, что втягивание гайдаровского правительства в жутчайшую идеологическую склоку, в изматывающие дискуссии — нанесло всем нам непоправимый урон. В политическом смысле гайдаровское правительство по изложенным выше причинам оказалось достаточно не защищённым.
Положение совершенно изменилось с приходом Черномырдина. Он понимает, что премьер-министр обязан быть политиком. Обязан, если хотите, прикрывать свою экономическую команду. Обязан выражать определённые устремления, настроения общества.
Как гром среди ясного неба была на восьмом съезде для бросившихся в атаку депутатов речь премьер-министра: взвешенная, определённая, я бы сказал, мужественная речь. Слова «Дайте работать», сказанные человеком, имеющим за плечами такой жизненный опыт, отрезвили на какое-то время даже оголтелый съезд. Честно говорил Виктор Степанович и об ошибках правительства, о тех опасностях, которые угрожают стране в период реформ.
Появление этой фигуры сразу выбивало почву из-под ног Руцкого и Хасбулатова, политиков чисто спекулятивных. Жёсткий, авторитетный премьер создаёт опору для президентской политики — этот второй центр власти как бы цементирует все правительственные группы: и стратегическую, отвечающую за безопасность страны, и экономическую, которая объективно не может не совершать сейчас дестабилизирующие шаги, и политическую, которая «давит» на две остальные, проводя в жизнь демократическую идеологию.
Хасбулатов сразу почувствовал силу Черномырдина, оценил его влияние на настроение в обществе. Недаром в ходе летних месяцев им и его депутатской командой была сформулирована примерно такая идея: парламентская республика с сильным премьером. Они пытались перетянуть премьер-министра на свою сторону, недвусмысленно намекая, что его фигура вполне устраивает парламент. Но Черномырдин на этот союз с «революционным» Верховным Советом не пошёл.
Нас с Виктором Степановичем объединяют общие взгляды на многие вещи. Он не приемлет беспринципного политиканства. И вместе с тем не витает в облаках. Это сочетание разумного опыта и выработанных годами принципов присуще людям нашего поколения.
По крайней мере, в разных, самых критических, самых тяжёлых ситуациях понимание у нас с Черномырдиным было полное. И мне хочется думать, что это рождается не просто на уровне дисциплины, осмысленной необходимости — а на уровне более глубоком, что ли.
Поэтому ошибки, допущенные при обмене денег, ничуть не повлияли на моё отношение к правительству Черномырдина.
Дневник президента
22 мая 1993 года
В Москве в субботу открывался «Палас-отель» на Тверской, в центре города. На открытие были приглашены многие известные российские деятели, руководители, бизнесмены, дипломаты. По просьбе мэра Москвы Юрия Лужкова приехал и я. После всех формальных и обязательных по такому случаю мероприятий — разрезаний ленточек, фуршетов, торжественных речей — я было собрался ехать домой. И тут вдруг министр безопасности Виктор Баранников, который также был приглашён на торжество, неожиданно попросил меня заехать к нему в гости на часок. Он очень сильно меня упрашивал, говорил, что это очень важно, очень нужно. Я ответил, что в понедельник мы могли бы встретиться в Кремле. Баранников сказал, что хотел бы поговорить в неформальной обстановке, много вопросов накопилось.
Я не слишком люблю экспромты, незапланированные визиты, однако Виктор Павлович настаивал. Это был редкий случай, уважительных причин для отказа у меня не было, пришлось согласиться. Мы сели вместе в мою машину, уже по пути я сказал водителю и Коржакову, что едем не домой, а к Виктору Павловичу. На меня выразительно и насупленно посмотрел Коржаков. Он тоже не любит неожиданных изменений планов и маршрутов. Это у него профессиональное.
Вскоре мы приехали на дачу к Баранникову, зашли в дом, я поздоровался с супругой Виктора Павловича. Неожиданно Баранников представляет мне человека старше средних лет с улыбчивым лицом, который протягивает руку и говорит: «Борис Бирштейн».
Это уже было совсем, как говорится, не по правилам. О том, что у него будут какие-то гости, он обязан был меня предупредить. Но, как я сейчас понимаю, видимо, Баранникову настолько было важно, чтобы Бирштейн встретился со мной, он так от него зависел, что готов был переступить любые рамки приличия и протокола, лишь бы эта встреча состоялась. Я посмотрел на Баранникова выразительно, он только виновато улыбался, и, чтобы снять возникшую неловкость, громко сказал: «Прошу всех к столу!» — и подвинул стул для меня.
После того, как расселись, Баранников стал представлять гостя. Он сказал, что Борис Бирштейн — блестящий бизнесмен, политик, наш соотечественник, который сделал чрезвычайно много для России. Ему мы обязаны тем, что в Молдове сейчас мир, а не война, он выступал одним из главных посредников в переговорах с молдавской стороной, он на личном самолёте привозил в Кишинёв российскую делегацию для ведения переговоров, и мир состоялся. Он также является ближайшим экономическим советником
Президента Киргизии Аскара Акаева, у него колоссальные возможности для привлечения в Россию инвестиций крупнейших финансовых структур мира.
В общем, речь Виктора Павловича была эмоциональной, взволнованной, он очень хотел, чтобы его гость мне понравился. Бирштейн слушал похвалы в свой адрес с выражением человека хоть и скромного, но вполне знающего себе цену. Он мягко улыбался и покачивал головой, когда Баранников выдавал слишком сильные комплименты.
Я продолжал молчать. Заговорил Борис Бирштейн. Он рассказал о своей миссии в Молдавии, затем перешёл на российский бизнес, объяснил мне, какие большие перспективы у России. В разговоре он демонстрировал свои связи с бизнесменами и политиками мира — невзначай упоминал имена президентов, министров, глав корпораций. В общем, и ему хотелось произвести значительное и одновременно приятное впечатление, что, впрочем, вполне естественно. Однако я плохо поддерживал разговор. Вся эта тягомотина продолжалась минут сорок. Наконец, Баранников почувствовал, что не стоит перегибать палку — он и так слишком много сделал для своего иностранного гостя, и как-то намекнул Бирштейну, что пора уходить. Тот вдруг заторопился, сказал, что через полчаса взлетает его личный самолёт, поэтому, к сожалению, он не может дольше находиться с нами.
Больше я его никогда не видел. Замечу только одну деталь. Когда я решил, что интересных встреч и новых знакомств на сегодняшний день вполне достаточно, и собрался уезжать, то случайно увидел, что Бирштейн никуда не ушёл. Я сделал вид, что не заметил его.
Так Баранников познакомил меня со своим другом Борисом Бирштейном.
Именно этим летом главной темой, даже каким-то газетным стереотипом, общим местом стало утверждение о коррупции в высших эшелонах власти. Почву подготовил Руцкой со своими «одиннадцатью чемоданами» обличительных документов, которые в общем-то оказались пустыми. В пакет документов о злоупотреблениях на местах, о которых давно было известно и прокуратуре, и исполнительным структурам власти, по которым активно велось следствие, Руцкой добавил грандиозную липу на членов правительства.
Есть ли связь между коррупцией и произошедшим позднее мятежом? Есть ли связь между политикой и преступностью? И что такое вообще — российская мафия?
Символичная встреча с Борисом Бирштейном о многом заставила меня задуматься. Конечно, потом я узнал о нем больше, как и о скандально известном концерне «Сиабеко». Поначалу это не слишком приятное знакомство показалось мне случайным, по крайней мере, я старался гнать от себя плохие мысли. Ну а потом эти «плохие мысли» все равно настигли.
Богатой страны без богатых людей не бывает. Нет подлинной человеческой самостоятельности без материальной собственности.
Но деньги, большие деньги (что, впрочем, понятие относительное) — это всегда, при любых обстоятельствах искушение для человека, нравственное испытание, греховный соблазн. И ничего с этим не поделаешь.
Для того, чтобы в нашей стране появилась культура отношения к деньгам, должны пройти годы. Наше общество, наши люди были совершенно не готовы к восприятию феномена рынка. К появлению богатых бизнесменов, магнатов. То их проклинают, то открывают все двери настежь перед ними.
Есть масса экономических причин, которые способствуют появлению «теневой» многомиллиардной наличности, долларовым спекуляциям, контрабандному вывозу сырья, уклонению от налогов и так далее. Но мафия появляется только там, где к черту отбрасывается нормальная человеческая этика. Где начинают покупать людей. Возникает простая и логичная мысль: а зачем все время обходить закон? Надо его вовсе убрать с дороги! То есть купить человека, закон исполняющего.
Все взаимосвязано. Инфляционная экономика заставляет наш бизнес искать возможности фантастически быстрого денежного оборота, отказываться от долгосрочных инвестиций, уклоняться от налогов в массовом порядке. В результате честный бизнес все время ходит на грани. А вернее, плохо просматривается грань между чистым и криминальным бизнесом. Любое коммерческое дело при определённых обстоятельствах может стать криминальным. Вот что ужасно.
Появление передо мной такого магната, как Борис Бирштейн, как бы реально, во плоти обозначило остроту проблемы. Для того, чтобы переступить эту запретную черту, в наших, российских условиях вовсе не обязательно заниматься порнобизнесом, продажей наркотиков или контрабандной продажей некачественного продукта. Зачем мелочиться? Проще брать под контроль одного за другим государственных чиновников.
Постепенно мы начинаем разбираться с тем, кого и как купили или пытались купить. А что дальше?
Сильное, жёсткое правительство, подконтрольное парламенту, прессе, суду — единственный ограничитель коррупции. А неограниченная власть парламента, которой пытались добиться как мирными, так и военными средствами Хасбулатов и Руцкой, бесконтрольность регионов, которую пыталась навязать немногочисленная группа «псевдосубъектов федерации» — вот это самая лучшая почва, питательная среда для мафии. Покупать депутатов, имеющих контрольно-распределительные функции, покупать местных чиновников всегда легче, проще и выгоднее.
Такова — в плане коррупции — ещё одна подоплёка путча. Нехорошая, скользкая подоплёка.
И радость по поводу итогов апрельского референдума, и преждевременная радость от того, что наконец-то пошёл конституционный процесс — постепенно начали испаряться. «Одиннадцать чемоданов» Руцкого, каким бы ни было моё отношение к этому политику, не давали спокойно спать. Я чувствовал, что за моей спиной происходит что-то не то. И это «не то» может спокойно девальвировать в глазах общества с таким трудом достигнутый политический результат.
Начала работу Межведомственная комиссия Совета безопасности по борьбе с преступностью и коррупцией под руководством известного адвоката Андрея Макарова. Я ждал, что мощные силы Министерства безопасности вот-вот включатся в это расследование. Что Баранников, в надёжности которого я ни на секунду не сомневался, окажет комиссии помощь в распутывании сложного клубка из взяток, поддельных документов и прочих атрибутов мафиозных структур.
На одном из заседаний комиссии по борьбе с коррупцией несколько её членов, в том числе Андрей Макаров и начальник Контрольного управления администрации президента РФ Алексей Ильюшенко, высказались за то, чтобы попытаться привлечь широко известного в России молодого бизнесмена, проживающего в Канаде, Дмитрия Якубовского как свидетеля по делу о коррупции в высших эшелонах власти.
Я первый раз услышал фамилию Якубовского при следующих интригующих обстоятельствах.
Это было осенью 1992 года. Ко мне в кабинет вошёл возбуждённый Юрий Скоков вместе с Александром Коржаковым. С Юрием Владимировичем такое редко случается, он человек сдержанный, и я понял, что произошло что-то серьёзное. Скоков принёс мне проект документа, на котором стояли визы многих высших руководителей страны — Шумейко, Баранникова, Ерина, Кокошина — первого замминистра обороны, Примакова, Степанкова, от руки было написано «Согласовано с Гайдаром», документ практически был на выходе. Суть распоряжения заключалась в следующем. В состав правительства вводится новая должность — координатор правительства в силовых структурах, полномочия которого отличались чрезвычайной широтой. Этот координатор ставился над силовыми министерствами, контролировал их и был подотчётен только премьер-министру. В документах, которые принёс Скоков, значилось, что на эту феерическую генеральскую должность назначается двадцатидевятилетний молодой человек, который ещё полгода назад был капитаном. Звали его Дмитрий Якубовский.
Естественно, я позвонил Гайдару, жёстко и не слишком любезно поговорил с ним. Выяснилось, что и он оказался введён в заблуждение. Когда его знакомили с этим документом, сказали, что с президентом вопрос согласован, что Ельцин полностью в курсе и концепции этой должности, и самой кандидатуры. Тогда я понял, что мы столкнулись с крупной афёрой и попросил Гайдара немедленно отозвать все документы, связаться с Шумейко, силовыми министрами, разобраться в этой истории, а потом доложить.