Елена Ильина
Обыкновенные девчонки (сборник)
Это моя школа
К моим читателям
Есть старая пословица: «Скоро сказка сказывается, но не скоро дело делается».
Но нередко бывает и так, что скоро дело делается, да не скоро сказка сказывается.
Пока писалась и печаталась эта книга, в школьной жизни кое-что изменилось. Школа, о которой здесь рассказывается, стоит на том же самом месте, что и раньше. Только теперь там учатся не одни девочки, а также и мальчики. Школьники проходят те же самые предметы. А вот экзаменов стало меньше.
Но по-прежнему ребята учатся, устраивают пионерские сборы, мастерят, издают свою газету, веселятся на школьных каникулах. По-прежнему каждый день приносит с собой в класс и счастье крепнущей дружбы, и преодоление новых трудностей, и горечь неудач, и радость достигнутых успехов.
О том, как жили и росли изо дня в день в продолжение одного школьного года Катя Снегирева и ее друзья, и рассказывается на страницах этой повести.
Елена Ильина
Но нередко бывает и так, что скоро дело делается, да не скоро сказка сказывается.
Пока писалась и печаталась эта книга, в школьной жизни кое-что изменилось. Школа, о которой здесь рассказывается, стоит на том же самом месте, что и раньше. Только теперь там учатся не одни девочки, а также и мальчики. Школьники проходят те же самые предметы. А вот экзаменов стало меньше.
Но по-прежнему ребята учатся, устраивают пионерские сборы, мастерят, издают свою газету, веселятся на школьных каникулах. По-прежнему каждый день приносит с собой в класс и счастье крепнущей дружбы, и преодоление новых трудностей, и горечь неудач, и радость достигнутых успехов.
О том, как жили и росли изо дня в день в продолжение одного школьного года Катя Снегирева и ее друзья, и рассказывается на страницах этой повести.
Елена Ильина
Часть первая
Опять в школу
Солнце грело, точно летом. Только деревья стали пестрыми – к их зелени примешались желтые и красные листья.
Как в летний день, человек в фартуке, шаг за шагом передвигаясь по дорожке бульвара, подтягивал за собой тугой черный шланг. Из шланга с шумом вырывалась вода, играя в лучах разноцветными брызгами, и над струей стояло что-то вроде маленькой радуги.
По залитому солнцем бульвару шли две школьницы.
– Ну вот, мы уже и в четвертом! – говорила Катя Снегирева, шагая рядом с подругой. – А я ведь только сейчас по-настоящему этому поверила. Летом, когда меня спрашивали, в каком я классе, я и сама не знала, что сказать – не то в третьем, не то в четвертом. А вот теперь мы с тобой, Анька, и в самом деле идем в четвертый класс, в четвертый «А». Здорово!
– Еще бы! – сказала Аня Лебедева, стараясь идти в ногу с Катей и размахивая обеими сумками – своей и Катиной. – Первая буква из всех букв! А раз первая, значит, и наш класс – первый из всех четвертых. Верно, Катя?
Катя несла обеими руками большой пестрый букет. От осенних цветов и листьев пахло сырой свежестью земли.
– Буква тут ни при чем, – сказала Катя, вдыхая на ходу этот легкий, едва уловимый запах. – По-твоему, выходит, что четвертый «Д» должен быть на последнем месте? Нет, тут не в букве дело. Главное – какой класс! С четвертого уже экзамены пойдут! Знаешь, я экзамена по русскому письменному не боюсь, я только арифметики боюсь…
– А я – наоборот! – сказала Аня. – Я согласна на пять уроков арифметики подряд, только бы не было русского письменного… Почему это так? Мы с тобой подруги, с первого класса на одной парте сидим, а у нас все по-разному.
– Не знаю, – ответила Катя. – Давай, Аня, я тебе буду каждый день диктовку диктовать, а ты мне каждый день задачу задавай. Хочешь? И давай дружить до десятого класса! То есть, что я – «до десятого»!.. И потом тоже.
– Всю жизнь?
– Всю жизнь.
– Ну, это другое дело. А то если только до десятого, тогда какая же это дружба!
Позади послышались голоса, смех, чьи-то торопливые шаги. Девочки оглянулись. Вслед за ними шли девушки, почти совсем взрослые, и тоже несли большие букеты цветов. В этой веселой, пестрой толпе Катя увидела свою старшую сестру Таню. Таня была еще в своем школьном платье, но уже без передника.
– Таня, а ты не опоздаешь? – спросила Катя, когда девушки подошли ближе. – Тебе же надо в институт.
Слово «институт» казалось ей таким новым, интересным, красивым. Подумать только – Таня уже в институте! А давно ли она с Катей ходила в одну и ту же школу и бабушка обеим давала перед уходом по одинаковому пакетику с завтраком!
– В институт мне к десяти, – ответила Таня и озабоченно взглянула на свои ручные часики. – А вот вы, девочки, пожалуй, и в самом деле опоздаете – скоро восемь.
И Таня прошла вперед – под руку со своей подругой Лидой.
– Куда это они? – спросила Аня.
– В школу. В нашу школу.
– Вот странно! – удивилась Аня. – Разве окончившие тоже должны быть сегодня в школе?
– Нет, конечно, не должны, – сказала Катя. – Но я бы на их месте непременно пошла. Вчера Таня говорит нашей бабушке: «Десять лет каждый день ходила в школу – и вдруг завтра не идти. Даже грустно». Вот они и сговорились в первый день занятий побывать у себя в школе, то есть у нас в школе, – понимаешь? Давай, Аня, когда мы кончим десятый класс, мы тоже пойдем первого сентября в школу.
– С часиками? – спросила Аня. – Как у Тани?
– Ну конечно! Ведь у взрослых всегда бывают часы. Ой, Аня, – спохватилась Катя, – мы с тобой говорим про часы, а сами про часы и забыли! Давай бегом!
И девочки пустились бежать по бульвару, обгоняя друг друга.
Мостовая между бульваром и панелью была вся разворочена. Трамвайные рельсы были сняты, и машина, немножко похожая на трактор, укатывала своими тяжелыми широкими валиками черный, еще совсем мягкий, дымящийся асфальт.
Сверху слышался четкий перестук молотков – это рабочие устилали крыши домов новыми железными листами. Деловитый звонкий стукоток будто напоминал девочкам, что сегодня их первый рабочий день.
Школьный двор был похож издали на цветник – столько цветов принесли с собой школьницы. Цветник шевелился и гудел. Широкие, чисто протертые окна поблескивали стеклами, свежевыбеленные стены казались голубоватыми.
Пробираясь сквозь толпу девочек в коричневых платьях и парадных, только что выглаженных передниках, Катя подняла выше свой букет, чтобы не помять цветов и листьев.
– Где же наши?
– Да что-то не видно… Четвертый «Б», четвертый «В»… Ах, да вот же они! – закричала Аня. – Вон и Людмила Федоровна! Смотри, Катя!..
– Где?
– Да вон, в конце двора.
Катя взглянула туда, куда показывала Аня, и сразу узнала светлые пышные косы, венком лежащие вокруг головы. Это она, Людмила Федоровна! Около нее толпятся девочки. Ее почти не видно, но Катя не столько увидела, сколько угадала знакомую улыбку блестящих серых глаз. Во всей школе нет учительницы красивее и веселее Людмилы Федоровны.
– Людмила Федоровна! Здравствуйте, Людмила Федоровна! – еще издали закричали Катя и Аня.
Учительница обернулась к ним:
– Катюша, Аня! Здравствуйте, девочки!
Школьницы, стоявшие вокруг, расступились. Людмила Федоровна обняла сразу обеих – Катю и Аню. Потом слегка отстранила их от себя и, чуть прищурив светлые, с черным ободком глаза, внимательно оглядела девочек по очереди.
– Выросли, загорели, – сказала она. – Косы у Анечки еще длиннее стали. А у тебя, Катюша, совсем выгорели на солнце. Зато сама ты стала коричневая, как желудь. Спасибо, Катенька, за письма. Молодец – ни одной ошибки!
Людмила Федоровна, слегка склонив голову набок, смотрела на своих девочек. Давно ли она встречала их – маленьких первоклассниц – на этом самом дворе? Давно ли, кажется, вот эта кудрявая девочка, Валя Ёлкина, была такая крошечная, что ее почти не видно было из-за парты? И давно ли эта загорелая светловолосая Катя Снегирева сказала на самом первом уроке: «Тетя, я хочу домой»?
А теперь все они – большие школьницы, пионерки. Кончают начальную школу. В будущем году в этот день пойдут уже в пятый класс…
Кате на минуту показалось, что Людмила Федоровна чем-то озабочена. Но нет, она такая же, как всегда, – улыбающаяся, бодрая, приветливая.
– А вот и наша новенькая, – говорит Людмила Федоровна своим низким, немного хрипловатым голосом и притягивает к себе круглолицую румяную девочку. – Познакомьтесь. Оленина.
– Наташа, – подсказала девочка.
– Наташа Оленина, – повторила Людмила Федоровна. – Сегодня она у нас новенькая, а завтра уже будет, как и вы все, старенькая.
Все засмеялись – не потому, что учительница сказала что-нибудь очень смешное, а просто потому, что хотелось смеяться. Новенькая смутилась и стала еще румянее. Она искоса поглядывала на свою новую учительницу.
– Ну что же ты, Наташа? Иди знакомься со своими будущими подругами, – сказала Людмила Федоровна, оборачиваясь к другим девочкам.
Но Наташа продолжала стоять на месте. Ни она, ни девочки не решались заговорить друг с другом.
Кате стало обидно за эту краснощекую молчаливую девочку, и она подошла к ней первая.
Тем временем по двору длинной цепочкой двинулись самые маленькие.
– Малыши идут, – сказала Катя. – Посмотри, Наташа, до чего они важные!
Впереди, оборачиваясь на ходу, шли учительницы с красными бантами на груди, и каждая вела за собой свой новый класс – 1-й «А», «Б», «В», «Г».
– Не бойся, дочка, не бойся! – говорила вслед уходящей первокласснице ее мама. – Девочки такие славные, учительница такая хорошая…
Первоклассница оглядывалась на мать, волоча чуть ли не по земле свой новый портфель.
– Вот смешные! – сказала Катя, провожая глазами первоклассниц. – У меня маленький братишка тоже сегодня пошел в школу первый раз. Ночью весь дом разбудил – боялся проспать. На часах без четверти шесть, а он думал – половина девятого.
– А кто у тебя еще есть? – спросила шепотом Наташа.
– Сестра старшая, мама, бабушка и папа. А у тебя кто?
– Нас с мамой только двое, – сказала Наташа. – Папу на войне убили. Перед самой победой, за один день. Я тогда еще маленькая была.
Катя смотрела на новенькую, не зная, что сказать. Она смутилась, словно была виновата в том, что у нее есть и папа, и мама, и бабушка, и сестра, и брат, а у Наташи никого нет, кроме мамы.
«Еще хорошо, что я о тетях и дядях не сказала», – подумала Катя. И, помолчав, спросила:
– А ты к нам из какой школы перешла?
Наташа покраснела.
– Я не перешла, – сказала она. – Я в этой же школе училась… Вот мой бывший класс. Теперь он – пятый «Б». Только это я не сама осталась – меня мама оставила. У меня была операция, аппендицит. Потом – корь. Вот мама и решила оставить меня на другой год.
– Ну, не беда! – уверенно сказала Катя. – Раз болела, значит, не второгодница. Каждый заболеть может. Новенькая – и все!
Наташа посмотрела на Катю благодарными глазами и тихо сказала:
– Ты-то понимаешь, а другие не понимают. Нельзя же каждому объяснять, что болела. А они еще спрашивают: «Почему же ты такая румяная?» А если я от природы такая?
– Ничего, – сказала Катя, – я за тебя всем объясню – и почему осталась и почему румяная.
Она хотела еще что-то сказать, но в эту минуту Людмила Федоровна велела классу построиться в пары, и все пришло в движение. Наташа Оленина отошла в сторонку. Катя кивнула ей:
– Пойдем со мной. – И, оглянувшись, позвала: – Аня! Где ты?
Аня не отозвалась, будто не слышала. Она стояла позади, рядом с белобрысенькой Тоней Зайцевой, с которой никогда не дружила, и все еще держала в руках обе сумки – свою и Катину.
– Аня! – еще раз окликнула ее Катя.
Аня не отвечала.
«Обиделась, – поняла Катя. – Ах, какая!..»
Она хотела было объяснить Ане, что вовсе и не думает всегда ходить с новенькой и что она только для того стала с ней рядом, чтобы не оставить ее в первый день одну среди чужого, незнакомого класса. Но колонна тронулась, и разговоры прекратились. Девочки молча пошли вверх по широкой лестнице.
Все кругом было какое-то новое, праздничное. Стены в этом году выкрасили в бледно-желтый цвет, похожий на сливочное мороженое. В прошлом году они были светло-зеленые, и это очень нравилось Кате. Но теперь ей больше нравились «сливочные» стены.
На первой же площадке школьниц встречала Вера Александровна, директор, – высокая седая женщина, гладко причесанная, в очках. А рядом с ней стояла Катина сестра, Таня, со своей подругой.
Проходя мимо директора, девочки от смущения на секунду задерживались и, сказав: «Здравствуйте, Вера Алексанна!» – быстро проходили дальше.
Вера Александровна наклоняла в ответ свою седую голову:
– Здравствуйте, здравствуйте, девочки! – И добавляла, слегка улыбаясь: – Только не спешите так, не бегите. Спокойнее, спокойнее…
И девочки шли дальше, поднимаясь по ступенькам все выше и выше.
Катя посмотрела через перила верхней площадки на нижнюю. Таня и Лида стояли рядом с директором. И первый раз в жизни старшая сестра показалась Кате совсем взрослой.
Как в летний день, человек в фартуке, шаг за шагом передвигаясь по дорожке бульвара, подтягивал за собой тугой черный шланг. Из шланга с шумом вырывалась вода, играя в лучах разноцветными брызгами, и над струей стояло что-то вроде маленькой радуги.
По залитому солнцем бульвару шли две школьницы.
– Ну вот, мы уже и в четвертом! – говорила Катя Снегирева, шагая рядом с подругой. – А я ведь только сейчас по-настоящему этому поверила. Летом, когда меня спрашивали, в каком я классе, я и сама не знала, что сказать – не то в третьем, не то в четвертом. А вот теперь мы с тобой, Анька, и в самом деле идем в четвертый класс, в четвертый «А». Здорово!
– Еще бы! – сказала Аня Лебедева, стараясь идти в ногу с Катей и размахивая обеими сумками – своей и Катиной. – Первая буква из всех букв! А раз первая, значит, и наш класс – первый из всех четвертых. Верно, Катя?
Катя несла обеими руками большой пестрый букет. От осенних цветов и листьев пахло сырой свежестью земли.
– Буква тут ни при чем, – сказала Катя, вдыхая на ходу этот легкий, едва уловимый запах. – По-твоему, выходит, что четвертый «Д» должен быть на последнем месте? Нет, тут не в букве дело. Главное – какой класс! С четвертого уже экзамены пойдут! Знаешь, я экзамена по русскому письменному не боюсь, я только арифметики боюсь…
– А я – наоборот! – сказала Аня. – Я согласна на пять уроков арифметики подряд, только бы не было русского письменного… Почему это так? Мы с тобой подруги, с первого класса на одной парте сидим, а у нас все по-разному.
– Не знаю, – ответила Катя. – Давай, Аня, я тебе буду каждый день диктовку диктовать, а ты мне каждый день задачу задавай. Хочешь? И давай дружить до десятого класса! То есть, что я – «до десятого»!.. И потом тоже.
– Всю жизнь?
– Всю жизнь.
– Ну, это другое дело. А то если только до десятого, тогда какая же это дружба!
Позади послышались голоса, смех, чьи-то торопливые шаги. Девочки оглянулись. Вслед за ними шли девушки, почти совсем взрослые, и тоже несли большие букеты цветов. В этой веселой, пестрой толпе Катя увидела свою старшую сестру Таню. Таня была еще в своем школьном платье, но уже без передника.
– Таня, а ты не опоздаешь? – спросила Катя, когда девушки подошли ближе. – Тебе же надо в институт.
Слово «институт» казалось ей таким новым, интересным, красивым. Подумать только – Таня уже в институте! А давно ли она с Катей ходила в одну и ту же школу и бабушка обеим давала перед уходом по одинаковому пакетику с завтраком!
– В институт мне к десяти, – ответила Таня и озабоченно взглянула на свои ручные часики. – А вот вы, девочки, пожалуй, и в самом деле опоздаете – скоро восемь.
И Таня прошла вперед – под руку со своей подругой Лидой.
– Куда это они? – спросила Аня.
– В школу. В нашу школу.
– Вот странно! – удивилась Аня. – Разве окончившие тоже должны быть сегодня в школе?
– Нет, конечно, не должны, – сказала Катя. – Но я бы на их месте непременно пошла. Вчера Таня говорит нашей бабушке: «Десять лет каждый день ходила в школу – и вдруг завтра не идти. Даже грустно». Вот они и сговорились в первый день занятий побывать у себя в школе, то есть у нас в школе, – понимаешь? Давай, Аня, когда мы кончим десятый класс, мы тоже пойдем первого сентября в школу.
– С часиками? – спросила Аня. – Как у Тани?
– Ну конечно! Ведь у взрослых всегда бывают часы. Ой, Аня, – спохватилась Катя, – мы с тобой говорим про часы, а сами про часы и забыли! Давай бегом!
И девочки пустились бежать по бульвару, обгоняя друг друга.
Мостовая между бульваром и панелью была вся разворочена. Трамвайные рельсы были сняты, и машина, немножко похожая на трактор, укатывала своими тяжелыми широкими валиками черный, еще совсем мягкий, дымящийся асфальт.
Сверху слышался четкий перестук молотков – это рабочие устилали крыши домов новыми железными листами. Деловитый звонкий стукоток будто напоминал девочкам, что сегодня их первый рабочий день.
Школьный двор был похож издали на цветник – столько цветов принесли с собой школьницы. Цветник шевелился и гудел. Широкие, чисто протертые окна поблескивали стеклами, свежевыбеленные стены казались голубоватыми.
Пробираясь сквозь толпу девочек в коричневых платьях и парадных, только что выглаженных передниках, Катя подняла выше свой букет, чтобы не помять цветов и листьев.
– Где же наши?
– Да что-то не видно… Четвертый «Б», четвертый «В»… Ах, да вот же они! – закричала Аня. – Вон и Людмила Федоровна! Смотри, Катя!..
– Где?
– Да вон, в конце двора.
Катя взглянула туда, куда показывала Аня, и сразу узнала светлые пышные косы, венком лежащие вокруг головы. Это она, Людмила Федоровна! Около нее толпятся девочки. Ее почти не видно, но Катя не столько увидела, сколько угадала знакомую улыбку блестящих серых глаз. Во всей школе нет учительницы красивее и веселее Людмилы Федоровны.
– Людмила Федоровна! Здравствуйте, Людмила Федоровна! – еще издали закричали Катя и Аня.
Учительница обернулась к ним:
– Катюша, Аня! Здравствуйте, девочки!
Школьницы, стоявшие вокруг, расступились. Людмила Федоровна обняла сразу обеих – Катю и Аню. Потом слегка отстранила их от себя и, чуть прищурив светлые, с черным ободком глаза, внимательно оглядела девочек по очереди.
– Выросли, загорели, – сказала она. – Косы у Анечки еще длиннее стали. А у тебя, Катюша, совсем выгорели на солнце. Зато сама ты стала коричневая, как желудь. Спасибо, Катенька, за письма. Молодец – ни одной ошибки!
Людмила Федоровна, слегка склонив голову набок, смотрела на своих девочек. Давно ли она встречала их – маленьких первоклассниц – на этом самом дворе? Давно ли, кажется, вот эта кудрявая девочка, Валя Ёлкина, была такая крошечная, что ее почти не видно было из-за парты? И давно ли эта загорелая светловолосая Катя Снегирева сказала на самом первом уроке: «Тетя, я хочу домой»?
А теперь все они – большие школьницы, пионерки. Кончают начальную школу. В будущем году в этот день пойдут уже в пятый класс…
Кате на минуту показалось, что Людмила Федоровна чем-то озабочена. Но нет, она такая же, как всегда, – улыбающаяся, бодрая, приветливая.
– А вот и наша новенькая, – говорит Людмила Федоровна своим низким, немного хрипловатым голосом и притягивает к себе круглолицую румяную девочку. – Познакомьтесь. Оленина.
– Наташа, – подсказала девочка.
– Наташа Оленина, – повторила Людмила Федоровна. – Сегодня она у нас новенькая, а завтра уже будет, как и вы все, старенькая.
Все засмеялись – не потому, что учительница сказала что-нибудь очень смешное, а просто потому, что хотелось смеяться. Новенькая смутилась и стала еще румянее. Она искоса поглядывала на свою новую учительницу.
– Ну что же ты, Наташа? Иди знакомься со своими будущими подругами, – сказала Людмила Федоровна, оборачиваясь к другим девочкам.
Но Наташа продолжала стоять на месте. Ни она, ни девочки не решались заговорить друг с другом.
Кате стало обидно за эту краснощекую молчаливую девочку, и она подошла к ней первая.
Тем временем по двору длинной цепочкой двинулись самые маленькие.
– Малыши идут, – сказала Катя. – Посмотри, Наташа, до чего они важные!
Впереди, оборачиваясь на ходу, шли учительницы с красными бантами на груди, и каждая вела за собой свой новый класс – 1-й «А», «Б», «В», «Г».
– Не бойся, дочка, не бойся! – говорила вслед уходящей первокласснице ее мама. – Девочки такие славные, учительница такая хорошая…
Первоклассница оглядывалась на мать, волоча чуть ли не по земле свой новый портфель.
– Вот смешные! – сказала Катя, провожая глазами первоклассниц. – У меня маленький братишка тоже сегодня пошел в школу первый раз. Ночью весь дом разбудил – боялся проспать. На часах без четверти шесть, а он думал – половина девятого.
– А кто у тебя еще есть? – спросила шепотом Наташа.
– Сестра старшая, мама, бабушка и папа. А у тебя кто?
– Нас с мамой только двое, – сказала Наташа. – Папу на войне убили. Перед самой победой, за один день. Я тогда еще маленькая была.
Катя смотрела на новенькую, не зная, что сказать. Она смутилась, словно была виновата в том, что у нее есть и папа, и мама, и бабушка, и сестра, и брат, а у Наташи никого нет, кроме мамы.
«Еще хорошо, что я о тетях и дядях не сказала», – подумала Катя. И, помолчав, спросила:
– А ты к нам из какой школы перешла?
Наташа покраснела.
– Я не перешла, – сказала она. – Я в этой же школе училась… Вот мой бывший класс. Теперь он – пятый «Б». Только это я не сама осталась – меня мама оставила. У меня была операция, аппендицит. Потом – корь. Вот мама и решила оставить меня на другой год.
– Ну, не беда! – уверенно сказала Катя. – Раз болела, значит, не второгодница. Каждый заболеть может. Новенькая – и все!
Наташа посмотрела на Катю благодарными глазами и тихо сказала:
– Ты-то понимаешь, а другие не понимают. Нельзя же каждому объяснять, что болела. А они еще спрашивают: «Почему же ты такая румяная?» А если я от природы такая?
– Ничего, – сказала Катя, – я за тебя всем объясню – и почему осталась и почему румяная.
Она хотела еще что-то сказать, но в эту минуту Людмила Федоровна велела классу построиться в пары, и все пришло в движение. Наташа Оленина отошла в сторонку. Катя кивнула ей:
– Пойдем со мной. – И, оглянувшись, позвала: – Аня! Где ты?
Аня не отозвалась, будто не слышала. Она стояла позади, рядом с белобрысенькой Тоней Зайцевой, с которой никогда не дружила, и все еще держала в руках обе сумки – свою и Катину.
– Аня! – еще раз окликнула ее Катя.
Аня не отвечала.
«Обиделась, – поняла Катя. – Ах, какая!..»
Она хотела было объяснить Ане, что вовсе и не думает всегда ходить с новенькой и что она только для того стала с ней рядом, чтобы не оставить ее в первый день одну среди чужого, незнакомого класса. Но колонна тронулась, и разговоры прекратились. Девочки молча пошли вверх по широкой лестнице.
Все кругом было какое-то новое, праздничное. Стены в этом году выкрасили в бледно-желтый цвет, похожий на сливочное мороженое. В прошлом году они были светло-зеленые, и это очень нравилось Кате. Но теперь ей больше нравились «сливочные» стены.
На первой же площадке школьниц встречала Вера Александровна, директор, – высокая седая женщина, гладко причесанная, в очках. А рядом с ней стояла Катина сестра, Таня, со своей подругой.
Проходя мимо директора, девочки от смущения на секунду задерживались и, сказав: «Здравствуйте, Вера Алексанна!» – быстро проходили дальше.
Вера Александровна наклоняла в ответ свою седую голову:
– Здравствуйте, здравствуйте, девочки! – И добавляла, слегка улыбаясь: – Только не спешите так, не бегите. Спокойнее, спокойнее…
И девочки шли дальше, поднимаясь по ступенькам все выше и выше.
Катя посмотрела через перила верхней площадки на нижнюю. Таня и Лида стояли рядом с директором. И первый раз в жизни старшая сестра показалась Кате совсем взрослой.
Первый урок
Людмила Федоровна распахнула дверь. Вот он – знакомый класс, с тремя широкими окнами, с тремя рядами парт, поблескивающих свежим лаком. Только теперь это уже не третий, а четвертый «А». Пустой и тихий, только что отремонтированный, класс как будто ждал этой минуты. Все в нем сразу ожило и зашевелилось.
Захлопали крышки парт, зашуршали страницы новых книжек и тетрадок… Кто-то с шумом уронил пенал, кто-то крикнул тоненько и смешливо: «Ой, Лизка!» – и голос сразу оборвался. Как-никак, а девочки были в классе. Лето кончилось. Сейчас начнется первый урок первого школьного дня.
Стоя у своего стола, заваленного букетами свежих цветов и красных осенних листьев, Людмила Федоровна, чуть улыбаясь, терпеливо смотрела, как ее ученицы выбирают себе места и рассаживаются по партам.
– Нет, Леночка, ты лучше садись поближе ко мне, – сказала она худенькой девочке в очках. – Вот тут, в среднем ряду, на первой парте. Будете вместе с Зоей Алиевой помогать мне, когда понадобится.
– Конечно, будем, – отозвалась Зоя, смугло-румяная серьезная девочка с черной челкой на лбу и блестящими, как мокрая черная смородина, узкими глазами. – Конечно, будем.
Она уселась рядом с Леной Ипполитовой и принялась деловито раскладывать в парте книжки и тетрадки.
Уже почти все сидели на местах, и только Катя Снегирева еще не садилась. Она стояла у своей парты и тихонько говорила Ане Лебедевой, поглядывая на стоящую у окна новенькую:
– Потом ее куда-нибудь посадят, а пока можно поместиться и втроем, если ты еще капельку подвинешься.
– Втроем! – усмехнувшись, ответила Аня. – С твоей толстухой и вдвоем не поместишься.
– Она такая же моя, как и твоя! – оборвала подругу Катя. – И совсем она не толстуха, а самая обыкновенная девочка.
Пока они шепотом спорили и препирались, Людмила Федоровна взяла Наташу за руку и стала искать глазами для нее парту.
– Ну вот, – сказала она, указывая новенькой место как раз впереди Кати. – В первом ряду слева. Будешь сидеть со Стеллой Кузьминской.
Наташа положила сумку на парту, поглядывая сбоку на свою соседку.
Эта красивая девочка чем-то смущала ее. У нее были светло-серые спокойные и как будто насмешливые глаза и волнистые волосы, связанные на затылке широкой лентой. Платье, передник, прическа, школьная сумка и выражение лица – все было у нее какое-то особенное, не совсем такое, как у других девочек.
Наташа робко села рядом с ней. Стелла немного подвинулась, молча раскрыла толстую, обернутую в белую бумагу «Родную речь» для четвертого класса и углубилась в чтение. Впрочем, изредка Наташа ловила на себе се беглый холодноватый взгляд, и от этого ей становилось как-то неловко – она начинала обеими ладонями приглаживать волосы, перекладывать тетрадки, искать носовой платок…
Катя Снегирева как будто почувствовала, что новенькой не по себе. Когда Наташа обернулась назад, Катя шепнула ей:
– Вот мы и рядом. Почти рядом…
В ту же секунду Аня дернула Катю за рукав:
– Людмила Федоровна на тебя смотрит. Успеешь наглядеться на свою новую подругу и после урока.
Людмила Федоровна молча стояла у своего столика и ждала, пока класс успокоится. Когда все притихли, в наступившей тишине раздался ее негромкий голос:
– Девочки! Сегодня мы снова начинаем учиться. Поздравляю вас! Это большой день и для вас и для меня. Мы с вами перешли в четвертый класс. А ведь это последний класс начальной школы. Так что вы у меня, можно сказать, выпускные. В этом году мы будем проходить естествознание, географию, историю, а не только русский язык и арифметику. Вот сколько предметов! Это, конечно, немножко потруднее, но зато очень интересно. Вы узнаете много-много нового…
Людмила Федоровна помолчала.
– Ну, а сейчас давайте поговорим с вами о том, кто как провел лето. Кто из вас хочет рассказать что-нибудь интересное? Веселое.
Девочки переглядывались, жались и кивали друг на друга:
– Расскажи ты.
– Да я же не умею.
За лето они как будто отвыкли от своего класса, от учительницы и теперь немножко стеснялись.
– Пусть Катя Снегирева расскажет! – раздался чей-то голос из середины класса. – Она умеет рассказывать.
– Катя Снегирева! – послышались голоса. – Снегирек, рассказывай!
– Рассказывай, рассказывай! – невольно крикнула и Наташа и тут же смущенно покосилась на свою соседку.
Но та сидела, опустив голову на руку, и внимательно читала «Родную речь». Должно быть, ее не слишком интересовало, кто и что будет рассказывать.
Катя прошла между двумя рядами парт, стала у доски, лицом к классу, и, накручивая на палец пушистый кончик косы, начала:
– Не знаю, что рассказать… Может быть, про то, как мы в лагере в поход ходили?
– Рассказывай, что хочешь, – сказала Людмила Федоровна.
Катя подумала немножко и начала скороговоркой:
– Ну так вот… Наш лагерь находился в лесу. А недалеко были другие лагеря – речников и академиков. То есть не совсем речников и не совсем академиков, а их ребят…
– Не спеши, Катюша, – прервала ее Людмила Федоровна, перекладывая цветы со стола на окно. – И оставь в покое свои косы.
Людмила Федоровна села и приготовилась слушать, облокотясь на руку. Катя откинула за спину косы и продолжала:
– Мы иногда встречались и с академиками и с речниками – на спортивных соревнованиях, например. На празднике песни… А один раз мы все пошли в поход. Ну не все, конечно, а по отряду из каждого лагеря. Сговорились встретиться на Золотой поляне…
– Там золотая поляна есть? – удивился кто-то.
Катя кивнула головой:
– Ну да, называется так – «Золотая поляна». Вот, значит, встали мы рано утром. Построились. Все – в пионерской форме, за спиной – рюкзаки. Набралось двадцать человек, и девочки и мальчики. Почти все – большие ребята. Мы с моей подругой Верой – самые младшие. Нас сначала и брать не хотели. Но там у нас было такое соревнование – по группам, и мы в своей группе заняли первое место – по бегу и по прыжкам. Поэтому нас все-таки взяли…
– Молодцы девочки! – сказала Людмила Федоровна улыбаясь.
Катя покраснела и засмеялась:
– Да нет, Людмила Федоровна, ничего такого особенного… Очень легкие были соревнования.
Она по привычке опять было взялась за кончик косы, но вспомнила, что это не полагается, тряхнула головой и стала рассказывать дальше:
– Так вот, значит, собрались мы и пошли. Утро было ясное, на небе – ни тучки. Шли не очень быстро, обыкновенным ровным шагом. Сначала лесом, потом – полем, потом перебрались вброд через речку и опять вошли в лес. И тут кто-то говорит: «А что, если мы не туда идем?» Другие отвечают: «Ну вот еще! Почему не туда?» – «А так немудрено и сбиться!» И всем почему-то стало казаться, что мы наверняка сбились. Только начальник наш, речник один, из самых старших пионеров, идет себе и в ус не дует…
Кто-то на задней парте шутливо повторил:
– «В ус не дует». Разве у вас там были усатые пионеры?
Людмила Федоровна предостерегающе подняла свою небольшую, очень белую руку. А Зоя Алиева обернулась, грозно посмотрела назад из-под крутой челки и сказала сердито:
– Тише вы! Слушать мешаете.
– И вдруг мы видим, – продолжала Катя, – красное полотнище протянуто между деревьями, а на полотнище надпись: «Привет участникам похода!»
Ну, мы очень обрадовались: значит, правильно идем! – и зашагали еще веселей.
Слышим – кто-то кричит: «Идут… идут! Первые идут!»
Это был начальник лагеря – не нашего, а соседнего, речного. Все начальники лагерей заранее выехали вперед, чтобы нас встретить. Заиграл оркестр – в нашу честь, – и мы остановились. Смотрим: перед нами эта самая Золотая поляна. Она и правда была совсем золотая – от желтых полевых цветов. Цветы эти называются «львиный зев».
Ну, наш начальник похода, Володя Петров, сдал рапорт о прибытии, и все стали нас поздравлять.
Оказывается, мы пришли на двадцать пять минут раньше, чем нас ожидали. Это потому, что мы перебрались вброд через речку, а не пошли в обход. И еще потому, что шли спокойно, а не бежали и вовремя останавливались отдыхать – привалы делали. Потом нам показали, где разжечь костер, где поставить палатки. Мы сбросили рюкзаки и принялись за дело. Наши мальчики пошли собирать хворост для костра и ставить палатки, а мы – готовить обед.
И тут опять заиграла музыка. Это стали приходить отряды из других лагерей. Недалеко от нас разместился отряд, где были одни только девочки. От нас до них было так, как вот от дверей нашего класса до конца коридора.
Разожгли мы костер, сварили обед, поели и на речке посуду вымыли. Вдруг слышим – в соседнем лагере кто-то ревет.
Посмотрели мы и видим – сидят на корточках возле кучи хвороста какие-то две девочки и чиркают, чиркают спичками, а ничего у них не загорается. Тут наш пионер, Коля большой (у нас там был еще другой Коля, маленький), усмехнулся и говорит: «Ну, захныкали девчонки!»
А мне и моей подруге Вере, конечно, стало немножко жалко девочек. Подумать только – мы уже давно пообедали, а они, видно, до сих пор голодные сидят, огонь развести не могут…
«Чем над ними смеяться, – говорит Вера, – лучше бы помогли им костер разжечь».
И наша старшая вожатая тоже говорит:
«Да, да, мальчики, пойдите помогите им».
Оба Коли согласились и побежали к девочкам. И мы с Верой тоже.
«Ну, давайте разжигать, – сказал Коля большой. – Да только с условием: мы вам костер разожжем, а вы нам зато щей наварите».
Мы с Верой так и ахнули. Неужели они голодные? Ведь только что пообедали – и как еще! За троих ели!.. Да и стыдно торговаться: мы вам – костер, вы нам – щи…
И девочки, видим, смутились. Шепчутся о чем-то, переглядываются.
Я говорю мальчишкам тихонько:
«Как вам не стыдно! Может, у них и запасов-то не хватит, чтобы еще вас накормить?»
А Колька большой:
«Что такое? Не хватит? Ну, пусть шишек прибавят».
«Каких шишек?»
«Ясно – каких. Сосновых или там еловых…»
Мы говорим:
«Это в щи-то? Шишек?»
А он:
«Ну да, в щи. Очень даже вкусно получится. Мы один раз в походе только шишками и питались. Наберите-ка, девчата, штук пятьдесят, а мы пока костер разведем».
Принялись наши ребята за дело: такой костер разожгли – смотреть весело. Лучше нашего. Это уж так всегда: мальчишки любят себя перед чужими показать.
А девочки пока что целую кучу шишек набрали. Принесли и спрашивают:
«Что же теперь делать?»
Мальчики наши переглядываются и плечами пожимают:
«Как – что? Ставьте котелок с водой на огонь».
«А в воду – шишки?»
«Нет, зачем? Есть у вас мясные консервы?»
«Есть. Две банки».
«Ну вот и кладите. Теперь крупы, соли, перцу».
«А шишки когда?»
«А хоть сейчас! Только не в котелок, а под котелок. Лучше гореть будет!.. Ну, кушайте свои щи на здоровье, а нам купаться пора».
Девочки и спасибо сказать не успели, а уж оба Кольки – бултых в воду…
Катя перевела дух и оглядела класс.
– Вот так щи! – сказала Валя Ёлкина. – И неужели эти девочки совсем не поняли, что мальчишки их разыгрывают? Я сразу догадалась.
– И я! И я!.. – заговорили в классе.
– А я – нет, – простодушно сказала Наташа. – Я думала, что, может быть, в этих шишках какие-нибудь витамины…
– А ты сказку про щи из топора знаешь? – крикнула с места рыженькая Ира Ладыгина. – Думаешь, верно, что и в топоре какие-нибудь витамины есть?
Наташа густо покраснела.
– Тише, девочки, – сказала Людмила Федоровна. – Ну что, Катюша, все? Очень хорошо рассказала. Садись… Кто еще хочет?
– Пусть Настя Егорова расскажет, – сказала Катя усаживаясь. – Она в колхозе была.
– В колхозе? Очень интересно. А ну-ка, Настенька, иди, рассказывай.
Круглолицая светлобровая девочка, с целой россыпью мелких веснушек под глазами, спокойно и неторопливо вышла к доске.
– Что ж рассказывать-то? – спросила она, задумчиво обводя глазами класс. – Ничего такого особенно интересного не было. Ну, жили мы с сестрой в колхозе. У тетки. Ну, на огородах работали, во время уборки помогали…
– Настя, а кто мальчишку вытащил – вот что в речке тонул? – подсказали ей с места.
– Что, что такое? – спросила Людмила Федоровна.
– Ну, там было одно дело, – как бы оправдываясь, сказала Настя. – Трое мальчишек в реке купались. Двое постарше, а один – маленький. Те доплыли до другого берега, а маленький отстал. Нырнул, выплыл и опять нырнул. Я и поняла, что он тонет. Там в реке у нас есть такие места, где вода холодная-прехолодная. Это оттого, что в этих местах ключи бьют. Вот у него от холода ножки-то и свело. Ну, я как была в платье, так и побежала в воду. А потом поплыла – плавать я хорошо умею. Доплыла до того места и ухватила его за рубашонку. Он еще и захлебнуться как следует не успел…
Настя помолчала.
– То есть что я? – поправилась она. – Не совсем еще захлебнулся. Ну, мы его и вытащили. Вот и все.
– Молодец! – сказала Людмила Федоровна. – Молодец Настя, не растерялась.
И все девочки представили себе, как эта неторопливая, спокойная Настя, с круглой гребенкой в русых, аккуратно подстриженных волосах, бросается одетая в воду и ловит за рубашонку маленького большеголового мальчишку.
Захлопали крышки парт, зашуршали страницы новых книжек и тетрадок… Кто-то с шумом уронил пенал, кто-то крикнул тоненько и смешливо: «Ой, Лизка!» – и голос сразу оборвался. Как-никак, а девочки были в классе. Лето кончилось. Сейчас начнется первый урок первого школьного дня.
Стоя у своего стола, заваленного букетами свежих цветов и красных осенних листьев, Людмила Федоровна, чуть улыбаясь, терпеливо смотрела, как ее ученицы выбирают себе места и рассаживаются по партам.
– Нет, Леночка, ты лучше садись поближе ко мне, – сказала она худенькой девочке в очках. – Вот тут, в среднем ряду, на первой парте. Будете вместе с Зоей Алиевой помогать мне, когда понадобится.
– Конечно, будем, – отозвалась Зоя, смугло-румяная серьезная девочка с черной челкой на лбу и блестящими, как мокрая черная смородина, узкими глазами. – Конечно, будем.
Она уселась рядом с Леной Ипполитовой и принялась деловито раскладывать в парте книжки и тетрадки.
Уже почти все сидели на местах, и только Катя Снегирева еще не садилась. Она стояла у своей парты и тихонько говорила Ане Лебедевой, поглядывая на стоящую у окна новенькую:
– Потом ее куда-нибудь посадят, а пока можно поместиться и втроем, если ты еще капельку подвинешься.
– Втроем! – усмехнувшись, ответила Аня. – С твоей толстухой и вдвоем не поместишься.
– Она такая же моя, как и твоя! – оборвала подругу Катя. – И совсем она не толстуха, а самая обыкновенная девочка.
Пока они шепотом спорили и препирались, Людмила Федоровна взяла Наташу за руку и стала искать глазами для нее парту.
– Ну вот, – сказала она, указывая новенькой место как раз впереди Кати. – В первом ряду слева. Будешь сидеть со Стеллой Кузьминской.
Наташа положила сумку на парту, поглядывая сбоку на свою соседку.
Эта красивая девочка чем-то смущала ее. У нее были светло-серые спокойные и как будто насмешливые глаза и волнистые волосы, связанные на затылке широкой лентой. Платье, передник, прическа, школьная сумка и выражение лица – все было у нее какое-то особенное, не совсем такое, как у других девочек.
Наташа робко села рядом с ней. Стелла немного подвинулась, молча раскрыла толстую, обернутую в белую бумагу «Родную речь» для четвертого класса и углубилась в чтение. Впрочем, изредка Наташа ловила на себе се беглый холодноватый взгляд, и от этого ей становилось как-то неловко – она начинала обеими ладонями приглаживать волосы, перекладывать тетрадки, искать носовой платок…
Катя Снегирева как будто почувствовала, что новенькой не по себе. Когда Наташа обернулась назад, Катя шепнула ей:
– Вот мы и рядом. Почти рядом…
В ту же секунду Аня дернула Катю за рукав:
– Людмила Федоровна на тебя смотрит. Успеешь наглядеться на свою новую подругу и после урока.
Людмила Федоровна молча стояла у своего столика и ждала, пока класс успокоится. Когда все притихли, в наступившей тишине раздался ее негромкий голос:
– Девочки! Сегодня мы снова начинаем учиться. Поздравляю вас! Это большой день и для вас и для меня. Мы с вами перешли в четвертый класс. А ведь это последний класс начальной школы. Так что вы у меня, можно сказать, выпускные. В этом году мы будем проходить естествознание, географию, историю, а не только русский язык и арифметику. Вот сколько предметов! Это, конечно, немножко потруднее, но зато очень интересно. Вы узнаете много-много нового…
Людмила Федоровна помолчала.
– Ну, а сейчас давайте поговорим с вами о том, кто как провел лето. Кто из вас хочет рассказать что-нибудь интересное? Веселое.
Девочки переглядывались, жались и кивали друг на друга:
– Расскажи ты.
– Да я же не умею.
За лето они как будто отвыкли от своего класса, от учительницы и теперь немножко стеснялись.
– Пусть Катя Снегирева расскажет! – раздался чей-то голос из середины класса. – Она умеет рассказывать.
– Катя Снегирева! – послышались голоса. – Снегирек, рассказывай!
– Рассказывай, рассказывай! – невольно крикнула и Наташа и тут же смущенно покосилась на свою соседку.
Но та сидела, опустив голову на руку, и внимательно читала «Родную речь». Должно быть, ее не слишком интересовало, кто и что будет рассказывать.
Катя прошла между двумя рядами парт, стала у доски, лицом к классу, и, накручивая на палец пушистый кончик косы, начала:
– Не знаю, что рассказать… Может быть, про то, как мы в лагере в поход ходили?
– Рассказывай, что хочешь, – сказала Людмила Федоровна.
Катя подумала немножко и начала скороговоркой:
– Ну так вот… Наш лагерь находился в лесу. А недалеко были другие лагеря – речников и академиков. То есть не совсем речников и не совсем академиков, а их ребят…
– Не спеши, Катюша, – прервала ее Людмила Федоровна, перекладывая цветы со стола на окно. – И оставь в покое свои косы.
Людмила Федоровна села и приготовилась слушать, облокотясь на руку. Катя откинула за спину косы и продолжала:
– Мы иногда встречались и с академиками и с речниками – на спортивных соревнованиях, например. На празднике песни… А один раз мы все пошли в поход. Ну не все, конечно, а по отряду из каждого лагеря. Сговорились встретиться на Золотой поляне…
– Там золотая поляна есть? – удивился кто-то.
Катя кивнула головой:
– Ну да, называется так – «Золотая поляна». Вот, значит, встали мы рано утром. Построились. Все – в пионерской форме, за спиной – рюкзаки. Набралось двадцать человек, и девочки и мальчики. Почти все – большие ребята. Мы с моей подругой Верой – самые младшие. Нас сначала и брать не хотели. Но там у нас было такое соревнование – по группам, и мы в своей группе заняли первое место – по бегу и по прыжкам. Поэтому нас все-таки взяли…
– Молодцы девочки! – сказала Людмила Федоровна улыбаясь.
Катя покраснела и засмеялась:
– Да нет, Людмила Федоровна, ничего такого особенного… Очень легкие были соревнования.
Она по привычке опять было взялась за кончик косы, но вспомнила, что это не полагается, тряхнула головой и стала рассказывать дальше:
– Так вот, значит, собрались мы и пошли. Утро было ясное, на небе – ни тучки. Шли не очень быстро, обыкновенным ровным шагом. Сначала лесом, потом – полем, потом перебрались вброд через речку и опять вошли в лес. И тут кто-то говорит: «А что, если мы не туда идем?» Другие отвечают: «Ну вот еще! Почему не туда?» – «А так немудрено и сбиться!» И всем почему-то стало казаться, что мы наверняка сбились. Только начальник наш, речник один, из самых старших пионеров, идет себе и в ус не дует…
Кто-то на задней парте шутливо повторил:
– «В ус не дует». Разве у вас там были усатые пионеры?
Людмила Федоровна предостерегающе подняла свою небольшую, очень белую руку. А Зоя Алиева обернулась, грозно посмотрела назад из-под крутой челки и сказала сердито:
– Тише вы! Слушать мешаете.
– И вдруг мы видим, – продолжала Катя, – красное полотнище протянуто между деревьями, а на полотнище надпись: «Привет участникам похода!»
Ну, мы очень обрадовались: значит, правильно идем! – и зашагали еще веселей.
Слышим – кто-то кричит: «Идут… идут! Первые идут!»
Это был начальник лагеря – не нашего, а соседнего, речного. Все начальники лагерей заранее выехали вперед, чтобы нас встретить. Заиграл оркестр – в нашу честь, – и мы остановились. Смотрим: перед нами эта самая Золотая поляна. Она и правда была совсем золотая – от желтых полевых цветов. Цветы эти называются «львиный зев».
Ну, наш начальник похода, Володя Петров, сдал рапорт о прибытии, и все стали нас поздравлять.
Оказывается, мы пришли на двадцать пять минут раньше, чем нас ожидали. Это потому, что мы перебрались вброд через речку, а не пошли в обход. И еще потому, что шли спокойно, а не бежали и вовремя останавливались отдыхать – привалы делали. Потом нам показали, где разжечь костер, где поставить палатки. Мы сбросили рюкзаки и принялись за дело. Наши мальчики пошли собирать хворост для костра и ставить палатки, а мы – готовить обед.
И тут опять заиграла музыка. Это стали приходить отряды из других лагерей. Недалеко от нас разместился отряд, где были одни только девочки. От нас до них было так, как вот от дверей нашего класса до конца коридора.
Разожгли мы костер, сварили обед, поели и на речке посуду вымыли. Вдруг слышим – в соседнем лагере кто-то ревет.
Посмотрели мы и видим – сидят на корточках возле кучи хвороста какие-то две девочки и чиркают, чиркают спичками, а ничего у них не загорается. Тут наш пионер, Коля большой (у нас там был еще другой Коля, маленький), усмехнулся и говорит: «Ну, захныкали девчонки!»
А мне и моей подруге Вере, конечно, стало немножко жалко девочек. Подумать только – мы уже давно пообедали, а они, видно, до сих пор голодные сидят, огонь развести не могут…
«Чем над ними смеяться, – говорит Вера, – лучше бы помогли им костер разжечь».
И наша старшая вожатая тоже говорит:
«Да, да, мальчики, пойдите помогите им».
Оба Коли согласились и побежали к девочкам. И мы с Верой тоже.
«Ну, давайте разжигать, – сказал Коля большой. – Да только с условием: мы вам костер разожжем, а вы нам зато щей наварите».
Мы с Верой так и ахнули. Неужели они голодные? Ведь только что пообедали – и как еще! За троих ели!.. Да и стыдно торговаться: мы вам – костер, вы нам – щи…
И девочки, видим, смутились. Шепчутся о чем-то, переглядываются.
Я говорю мальчишкам тихонько:
«Как вам не стыдно! Может, у них и запасов-то не хватит, чтобы еще вас накормить?»
А Колька большой:
«Что такое? Не хватит? Ну, пусть шишек прибавят».
«Каких шишек?»
«Ясно – каких. Сосновых или там еловых…»
Мы говорим:
«Это в щи-то? Шишек?»
А он:
«Ну да, в щи. Очень даже вкусно получится. Мы один раз в походе только шишками и питались. Наберите-ка, девчата, штук пятьдесят, а мы пока костер разведем».
Принялись наши ребята за дело: такой костер разожгли – смотреть весело. Лучше нашего. Это уж так всегда: мальчишки любят себя перед чужими показать.
А девочки пока что целую кучу шишек набрали. Принесли и спрашивают:
«Что же теперь делать?»
Мальчики наши переглядываются и плечами пожимают:
«Как – что? Ставьте котелок с водой на огонь».
«А в воду – шишки?»
«Нет, зачем? Есть у вас мясные консервы?»
«Есть. Две банки».
«Ну вот и кладите. Теперь крупы, соли, перцу».
«А шишки когда?»
«А хоть сейчас! Только не в котелок, а под котелок. Лучше гореть будет!.. Ну, кушайте свои щи на здоровье, а нам купаться пора».
Девочки и спасибо сказать не успели, а уж оба Кольки – бултых в воду…
Катя перевела дух и оглядела класс.
– Вот так щи! – сказала Валя Ёлкина. – И неужели эти девочки совсем не поняли, что мальчишки их разыгрывают? Я сразу догадалась.
– И я! И я!.. – заговорили в классе.
– А я – нет, – простодушно сказала Наташа. – Я думала, что, может быть, в этих шишках какие-нибудь витамины…
– А ты сказку про щи из топора знаешь? – крикнула с места рыженькая Ира Ладыгина. – Думаешь, верно, что и в топоре какие-нибудь витамины есть?
Наташа густо покраснела.
– Тише, девочки, – сказала Людмила Федоровна. – Ну что, Катюша, все? Очень хорошо рассказала. Садись… Кто еще хочет?
– Пусть Настя Егорова расскажет, – сказала Катя усаживаясь. – Она в колхозе была.
– В колхозе? Очень интересно. А ну-ка, Настенька, иди, рассказывай.
Круглолицая светлобровая девочка, с целой россыпью мелких веснушек под глазами, спокойно и неторопливо вышла к доске.
– Что ж рассказывать-то? – спросила она, задумчиво обводя глазами класс. – Ничего такого особенно интересного не было. Ну, жили мы с сестрой в колхозе. У тетки. Ну, на огородах работали, во время уборки помогали…
– Настя, а кто мальчишку вытащил – вот что в речке тонул? – подсказали ей с места.
– Что, что такое? – спросила Людмила Федоровна.
– Ну, там было одно дело, – как бы оправдываясь, сказала Настя. – Трое мальчишек в реке купались. Двое постарше, а один – маленький. Те доплыли до другого берега, а маленький отстал. Нырнул, выплыл и опять нырнул. Я и поняла, что он тонет. Там в реке у нас есть такие места, где вода холодная-прехолодная. Это оттого, что в этих местах ключи бьют. Вот у него от холода ножки-то и свело. Ну, я как была в платье, так и побежала в воду. А потом поплыла – плавать я хорошо умею. Доплыла до того места и ухватила его за рубашонку. Он еще и захлебнуться как следует не успел…
Настя помолчала.
– То есть что я? – поправилась она. – Не совсем еще захлебнулся. Ну, мы его и вытащили. Вот и все.
– Молодец! – сказала Людмила Федоровна. – Молодец Настя, не растерялась.
И все девочки представили себе, как эта неторопливая, спокойная Настя, с круглой гребенкой в русых, аккуратно подстриженных волосах, бросается одетая в воду и ловит за рубашонку маленького большеголового мальчишку.