Фауста стойко выдержала удар: не покраснела, не побледнела. Лишь слегка тронула пальцами щеку, которую словно обожгло пощечиной, и спросила:
– Ты остался, чтобы мне это сказать?
Он кивнул.
– Своеобразно, – она сцепила на колене пальцы и хрустнула костяшками. – Ну и что тебе от меня нужно?
– Ничего. Я просто подумал, что должен вам это сказать.
– Спасибо, – усмехнулась она. – Хочешь показать, что ты честный человек?
– А я и есть честный человек.
– Ну что ж, будем считать, что повезло девке.
Фауста отвернулась и бросила взгляд в окно, где далеко внизу под ветром качались большие темные деревья. Нет бы давно улететь, исчезнуть, а теперь – опять, опять, все сначала, какая скука. И так-то было скучно, и вот, придумала себе любовь, а оказывается, и любви уже быть не может, и мне скучно, скучно…
– В сущности, – сказала доктор, – я даже ей завидую. Хотела бы я быть на ее месте. Я прекрасно представляю, как бы я была на ее месте.
Марк улыбнулся.
– Ну что ты улыбаешься, как будто понимаешь, о чем я говорю?
– Мне кажется, я понимаю, о чем вы говорите.
– Что ты можешь понимать! – ответила Фауста, вздохнув. – Ладно, иди домой. Камеру свою можешь оставить. Завтра за ней приходи.
– Спасибо, – обрадовался Марк. – Правда, большое спасибо. Я даже и не думал…
– Не думал он! Иди давай, иди.
– Спокойной ночи, доктор, – весело сказал Марк и вышел из квартиры.
Он спускался в лифте довольный собой. Обе женщины у его ног: весь вечер обе только на него и смотрели. Радовались, переживали и ревновали только из-за него. А он поставил обеих на место.
Погруженный в эти приятные размышления, он пошел к метро мимо косогора, даже не взглянув в сторону опасной тропинки к озеру. И не заметил, как из тени деревьев выскочила ловкая тень и быстро двинулась к нему.
Зато он сильно вздрогнул от испуга, когда чьи-то хваткие руки вцепились ему в плечи из-за спины.
Глава восьмая
Глава девятая
– Ты остался, чтобы мне это сказать?
Он кивнул.
– Своеобразно, – она сцепила на колене пальцы и хрустнула костяшками. – Ну и что тебе от меня нужно?
– Ничего. Я просто подумал, что должен вам это сказать.
– Спасибо, – усмехнулась она. – Хочешь показать, что ты честный человек?
– А я и есть честный человек.
– Ну что ж, будем считать, что повезло девке.
Фауста отвернулась и бросила взгляд в окно, где далеко внизу под ветром качались большие темные деревья. Нет бы давно улететь, исчезнуть, а теперь – опять, опять, все сначала, какая скука. И так-то было скучно, и вот, придумала себе любовь, а оказывается, и любви уже быть не может, и мне скучно, скучно…
– В сущности, – сказала доктор, – я даже ей завидую. Хотела бы я быть на ее месте. Я прекрасно представляю, как бы я была на ее месте.
Марк улыбнулся.
– Ну что ты улыбаешься, как будто понимаешь, о чем я говорю?
– Мне кажется, я понимаю, о чем вы говорите.
– Что ты можешь понимать! – ответила Фауста, вздохнув. – Ладно, иди домой. Камеру свою можешь оставить. Завтра за ней приходи.
– Спасибо, – обрадовался Марк. – Правда, большое спасибо. Я даже и не думал…
– Не думал он! Иди давай, иди.
– Спокойной ночи, доктор, – весело сказал Марк и вышел из квартиры.
Он спускался в лифте довольный собой. Обе женщины у его ног: весь вечер обе только на него и смотрели. Радовались, переживали и ревновали только из-за него. А он поставил обеих на место.
Погруженный в эти приятные размышления, он пошел к метро мимо косогора, даже не взглянув в сторону опасной тропинки к озеру. И не заметил, как из тени деревьев выскочила ловкая тень и быстро двинулась к нему.
Зато он сильно вздрогнул от испуга, когда чьи-то хваткие руки вцепились ему в плечи из-за спины.
Глава восьмая
ПАЛЬЦЕВЫЙ ДУШ
– Xa-xa, – неестественно рассмеялась Таня, но в глазах у нее была злость.
– Ничего себе маленькое чудовище, – сказал Марк, еле оправившись от страха: настолько неожиданно Таня на него наскочила. – Что это ты тут делаешь?
– Я… ну… гуляю, – она словно и не думала, что придется отвечать на этот вопрос.
– Хорошее место для прогулок по ночам, – Марк взглянул в сторону темной бесформенной массы, которой казались большие деревья, колыхавшиеся под ветром на берегу озера. – С тобой ничего не случилось?
– А что со мной может случиться? – задиристо спросила Таня и пошла вперед, в сторону метро.
Марк поплелся за ней.
– Сама знаешь, что место нехорошее. Убийство это…
– Думаешь, на меня твой зверь напал? – Таня дернула плечом. – Так я из другой сказки. Я же Красная Шапочка, меня только волк может съесть.
– Да, волк может, – подтвердил Марк, но уверенности в его голосе поубавилось. – Мне тебя проводить?
– Проводи.
Они шли по мосту под загробные завывания ветра, который, как часто бывало, безумствовал в этот час; рвался, хотел туда, вслед за паломниками. Марк обнял Таню за плечи, прикрывая от ветра. Вид у него был совсем не кровожадный, и девушка подумала:
«А ведь правду говорят, что настоящие волки не соответствуют своему агрессивному, жестокому образу. Они никогда специально не охотятся на человека, предпочитают овец пастуху и откровенно боятся людей. Человеческий голос, походка вызывают у них страх. Волки очень чувствительны к малейшей грубости в интонации и в движении. Малейший окрик, резкий жест – и подошедшие близко волки разбегутся».
– О чем ты так задумалась? – спросил Марк.
– О волках, конечно. О чем еще можно думать рядом с тобой? Я читала в учебнике по биологии, что волки вообще-то очень боятся людей. Любая пастушка криком может отогнать их от стада.
– Да, правильно, – согласился Марк. – По сути, чтобы подозвать к себе волка, необходимо проявлять большое терпение и ласку. Даже если они давно знают человека, они не подойдут к нему, если он стоит. Ему придется сесть, и только тогда они приблизятся. А если он хочет до них дотронуться, он должен лечь. Только если человек лежит, они перестают испытывать по отношению к нему неконтролируемый страх и идут на контакт.
– А, теперь я понимаю, почему волк так уговаривал Красную Шапочку лечь с ним в постель, – хмыкнула Таня.
– Любую вещь можно рассматривать под разными углами зрения, и от этого она может представать в совсем новом свете. Но одно точно: волк всегда предпочтет бегство открытой конфронтации. В реальности практически невозможно увидеть волка с оскаленными клыками и с пеной у рта. Нет, ты увидишь животное, одеревеневшее от испуга, с опущенной мордой, с хвостом, спрятанным между ног. Не надо путать волка с собаками агрессивных пород.
– Ты так о них говоришь, как будто они тебе родные, – заметила Таня.
Марк пожал плечами и не ответил.
Они уже проехали те несколько остановок, которые отделяли Северное Чертаново от Таниного дома, и потихоньку приближались к месту назначения.
– Ну что, сегодня опять не позовешь меня в гости? – спросил он.
– Может быть, я бы тебя и вчера позвала. Ты же сказал, что будешь всю ночь сидеть на коврике под дверью, сторожить. А я потом открыла, но тебя уже не было.
– Надо же, – удивился Марк. – Значит, все-таки открыла?
– Представь себе.
– А я подумал, метро закроется. И пошел.
– Тоже мне волк, – хихикнула Таня. – В метро боялся опоздать. Ладно, заходи, – и, отперев квартиру, пропустила его внутрь.
От вчерашней агрессивности Марка, казалось, не осталось и следа. Он неловко сел на маленький диван у окна и попросил:
– Чаю дай, а? И вообще, есть так хочется.
– Это называется «есть так хочется, что переночевать негде», – сказала Таня. Она словно провоцировала его: подошла совсем близко к сидящему в углу Марку и остановилась, не говоря ни слова. Ему не оставалось ничего другого, как поднять руки, обнять ее за талию и прижаться лицом к животу.
Таня по-прежнему молчала, пока он покрывал поцелуями полоску голой кожи между короткой черной маечкой и низким поясом джинсов. Потом она присела на корточки и подставила ему губы. Потом потянула его за собой и легла на ковер.
Когда Марк протянул руку, чтобы расстегнуть на ней джинсы, она сказала:
– Ты же, кажется, есть хотел. Пойдем я тебя накормлю.
– Нет, не хочу больше есть. Хочу тебя.
– Нет уж, попросил есть, так давай ешь.
Она вскочила на ноги и убежала в кухню. Он тоже медленно поднялся, ошарашенный. Кое-как пригладил растрепавшиеся волосы и пошел вслед за Таней.
Она уже вытащила из холодильника хлеб, сыр и колбасу и нарезала бутерброды.
– Больше ничего нет, – сказала она. – Я обедаю не здесь, а у Фаусты Петровны.
– Неважно. И так хорошо.
Таня заварила чай и разлила его по чашкам. Марк отхлебнул из своей, обжегся, закашлялся. Откусил от бутерброда с сыром, снова закашлялся.
– Что с тобой? – спросила Таня.
– Не знаю. Что-то я слишком тороплюсь. Нервничаю.
– А из-за чего тебе, собственно, нервничать?
– Я не понимаю, чего ты хочешь, Таня.
– Чего я хочу? Ну… Расскажи мне еще про волков. Мне нравится слушать, когда ты рассказываешь.
– Ну до волков ли нам сейчас?
– Нет, я хочу, – уперлась Таня. – Хочу слушать про волков. Или про оборотней. Рассказывай мне, как ты рассказываешь Фаусте Петровне.
– Таня, не будь дурой, не ревнуй меня к Фаусте. Не слушая его, она только повторила:
– Рассказывай.
– Ну что ж… – сказал он неохотно: было видно, что у него нет ни малейшего желания заводить очередную историю. – Оборотнем в Жеводане считался такой колдун, который заворачивался в волчью шкуру при наступлении темноты и прятался в оврагах или под деревьями, недалеко от дороги. Когда на ней появлялись путники, он на них нападал.
– И какой он был? Очень страшный? – Таня специально широко раскрывала глаза, воссоздавая атмосферу разговора в доме Фаусты.
– Кому как. Если хватало смелости взглянуть оборотню в лицо, прохожий мог приказать ему сбросить шкуру и вступить в бой. Если оборотень оказывался сильнее, путник был вынужден сам надеть его шкуру и тоже превращался в оборотня сроком на три года.
– А если прохожий побеждал?
– Оборотень снова надевал шкуру и возобновлял блуждание по ночам. Прохожий все равно не мог его убить: оборотни бессмертны. Они кричат, как звери, карабкаются по деревьям и истощают себя до крайности этими безумными затеями, но умереть не могут в любом случае.
– А ранить их можно?
– В Жеводане считалось, что да. Если оборотня пырнуть ножом и из раны брызнет кровь, оборотень излечится – опять-таки на три года. Между прочим, если в деревнях наутро обнаруживался раненный ножом человек, это свидетельствовало о том, что ночью он был вервольфом, оборотнем. Таким было очень трудно вступить в брак: их боялись. Впрочем, и без ножевых ран обычно в каждой деревне знали своего вервольфа по имени.
– Вот страх-то, – сказала Таня, уже по-настоящему втягиваясь в игру. – И что же, они живут до сих пор, если они бессмертны?
– В каком-то смысле, да. Просто сущность оборотня может переселяться в тела других людей, которые, на свое горе, вступили с ним в контакт. По ночам, например, оборотень мог разложить шкуру на бревне, и тот, кто случайно садился на это бревно, попадал во власть оборотня. А некоторые сами искали с ним связи. Это легко: достаточно в полночь расстелить белую простыню на перекрестке, и наутро на ней уже лежит колдовская шкура.
– Прямо сами искали с ними связи? – переспросила Таня.
– Ну да, – сказал Марк и, воспользовавшись тем, что девушка задумалась, пододвинулся к Тане. – Давай, ну их уже, этих оборотней. Надоели они. Я тебе завтра доскажу.
– Ты в метро не опоздаешь? – съехидничала Таня, жестом Фаусты откидывая назад пепельные волосы.
– А я здесь останусь, – сказал он и, не переводя дыхания, поцеловал ее в губы. – Да? Ты мне разрешаешь? – добавил он после паузы.
– Хорошо, – сказала она после небольшого раздумья, – тогда подожди.
Она сняла с себя его руки и вышла из кухни. Марк слышал, как щелкнула задвижка на двери ванную. Он улыбнулся, прислонился головой к стене и закрыл глаза.
Улыбаться, однако, было рано. Произошло то, что раньше Марку и в голову бы не могло прийти: получив наконец желанное тело, молодой человек решительно ничего не мог с ним сделать. Девушка Таня упорно не хотела становиться женщиной. Несмотря на то, что она разделась без малейшего принуждения и улеглась рядом с Марком по доброй воле, при любой попытке овладеть ею она начинала сжиматься, выворачиваться, отбиваться и орала так, что соседи сверху, в конце концов, застучали в потолок.
– Ну пожалуйста, потерпи чуть-чуть, – пыхтел он, выбиваясь из сил, но она только отталкивала его с рыданиями:
– Нет, мне больно. Больно…
К середине ночи, ничего не добившись, он довел себя до весьма бесславного финала и с сожалением отстранился от нее. Девушка всхлипывала, уткнувшись в подушку.
– Говорила тебе, не надо, – слышалось оттуда, из намокшего от слез пуха. – Говорила ведь, ничего не получится.
Он погладил ее по волосам и утешил:
– Ничего, неважно. Сегодня не получилось, завтра получится.
– И завтра не получится. Никогда не получится.
– Такого не может быть, – сказал он, правда без прежней уверенности.
– Может, еще как! Вот мучение…
Марк приподнялся на локте, пытаясь расправить сбитое одеяло, и вдруг увидел на простыне большое пятно крови.
– Так вот же, значит, получилось, – обрадовался было он, но радость оказалась недолгой. Он взглянул на себя и заметил, что с его полового органа начисто содрано несколько кусков кожи. Рана кровоточила. Темная кровь, запачкавшая постель, принадлежала ему самому, а не Тане.
Видимо, он невольно охнул от увиденного, потому что девушка приподняла носик из подушки и спросила:
– Что там такое?
А поняв, что случилось, зарыдала еще пуще и с прежними причитаниями: «Говорила ведь, не надо. Говорила же» побежала голышом на кухню за какими-то примочками. Вернулась, держа большой флакон в руках, и пальцами стала мазать Марковы раны чем-то жгучим. На этот раз орал уже Марк, а обезумевшие соседи опять стучали в потолок шваброй.
– Тихо. Терпи, – говорила Таня так же, как и он ей полчаса назад.
В итоге этих злоключений они окончательно помирились, развеселились и опять пошли на кухню пить чай. Таня надела махровый халат, а Марковы боевые увечья завернула в пушистое полотенце.
– Ну что? – сказал он, отхлебывая чай с лимоном. – И кто из нас оказался кровожадным чудовищем?
Таня улыбнулась.
– Ничего, – он поправил дужку очков на переносице. – Неважно. Сейчас не вышло, через год выйдет. Зато потом будет хорошо.
– Правда? Ты сможешь? – мурлыкала успокоившаяся Таня.
– Смогу.
– Точно?
– Точно.
Чувствуя себя героем, покалеченным в боях, Марк отправился спать и заснул, как только его голова коснулась подушки. А вот пристроившаяся сбоку от него Таня никак не могла уснуть: мучилась, ворочалась. В конце концов, приткнулась к сонному Маркову плечу и увидела странный сон.
Таня видела Фаусту, идущую сквозь снег по пустынному каменистому плато; по обледеневшей земле за доктором тянулась цепочка следов.
На самом деле Фауста не шла, а бежала. За ней кто-то гнался: группа из нескольких всадников. Доктор хотела спастись от них в лесу. Она уже приближалась к кромке деревьев, когда из леса вдруг показались волки.
Целая стая.
Таня видела остановившиеся глаза Фаусты на бледном, бесстрастном лице. Не мигая, доктор смотрела на приближающихся волков, и Таня от страха чуть не закричала во сне:
– Сейчас они разорвут ее, разорвут в клочья!
Но волки неожиданно обошли Фаусту стороной и бросились на ее преследователей. Крики – рычания – выстрелы – кровь, растекающаяся по свежему снегу, как по простыне… Волки перегрызли горло всем мужчинам, скакавшим за Фаустой, изуродовали их лица, разорвали груди и животы, а потом – словно вопросительно – повернулись в сторону доктора.
Та стояла неподвижно и величественно, как изваяние, и смотрела перед собой остановившимся взглядом.
Тогда волки подошли к Фаусте и сели вокруг нее кольцом, словно цепь охраны.
От страха Таня застонала во сне, и Марк проснулся, повернулся к ней, погладил, поцеловал в лоб.
– Просто о чем-то вспомнила во сне… Наверняка ерунда какая-то…
Он говорил сквозь дремоту, и его пальцы рассеянно касались Таниного лица: «пальцевый душ», как при косметическом массаже. Но девушка никак не могла успокоиться, дрожала, прижималась к нему.
Почему ей так страшно? Ведь ничего особенного в этом сне; кажется, это сцена из старого фильма с Жаном Маре. Или вот – еще есть похожая реклама духов «Chanel № 5», там тоже женщина и укрощенные ею волки… Да и вообще, если здраво рассудить, что в этом сне происходит ужасного?
Все в порядке, Фауста жива-здорова, слава богу.
Но страшно, почему-то так страшно…
На самом деле, страшно потому, поняла Таня, что Фауста стоит так неподвижно и смотрит остановившимися глазами, а волки смирно сидят вокруг нее кольцом. Это и есть самое ужасное, – и, осознав это, опять застонала, свернулась комочком, прижалась к Марковой спине.
– Да ладно, ладно, перестань, – успокаивал он, не открывая глаз. – Перевернись на другой бок. Просто ты лежишь на левом боку, а на нем снятся дурные сны.
«Знаешь о том, что на правом боку сны снятся не такие, как на левом?
Никогда не смотри сны на левом боку, моя девочка, никогда не смотри сны на левом боку».
– Ничего себе маленькое чудовище, – сказал Марк, еле оправившись от страха: настолько неожиданно Таня на него наскочила. – Что это ты тут делаешь?
– Я… ну… гуляю, – она словно и не думала, что придется отвечать на этот вопрос.
– Хорошее место для прогулок по ночам, – Марк взглянул в сторону темной бесформенной массы, которой казались большие деревья, колыхавшиеся под ветром на берегу озера. – С тобой ничего не случилось?
– А что со мной может случиться? – задиристо спросила Таня и пошла вперед, в сторону метро.
Марк поплелся за ней.
– Сама знаешь, что место нехорошее. Убийство это…
– Думаешь, на меня твой зверь напал? – Таня дернула плечом. – Так я из другой сказки. Я же Красная Шапочка, меня только волк может съесть.
– Да, волк может, – подтвердил Марк, но уверенности в его голосе поубавилось. – Мне тебя проводить?
– Проводи.
Они шли по мосту под загробные завывания ветра, который, как часто бывало, безумствовал в этот час; рвался, хотел туда, вслед за паломниками. Марк обнял Таню за плечи, прикрывая от ветра. Вид у него был совсем не кровожадный, и девушка подумала:
«А ведь правду говорят, что настоящие волки не соответствуют своему агрессивному, жестокому образу. Они никогда специально не охотятся на человека, предпочитают овец пастуху и откровенно боятся людей. Человеческий голос, походка вызывают у них страх. Волки очень чувствительны к малейшей грубости в интонации и в движении. Малейший окрик, резкий жест – и подошедшие близко волки разбегутся».
– О чем ты так задумалась? – спросил Марк.
– О волках, конечно. О чем еще можно думать рядом с тобой? Я читала в учебнике по биологии, что волки вообще-то очень боятся людей. Любая пастушка криком может отогнать их от стада.
– Да, правильно, – согласился Марк. – По сути, чтобы подозвать к себе волка, необходимо проявлять большое терпение и ласку. Даже если они давно знают человека, они не подойдут к нему, если он стоит. Ему придется сесть, и только тогда они приблизятся. А если он хочет до них дотронуться, он должен лечь. Только если человек лежит, они перестают испытывать по отношению к нему неконтролируемый страх и идут на контакт.
– А, теперь я понимаю, почему волк так уговаривал Красную Шапочку лечь с ним в постель, – хмыкнула Таня.
– Любую вещь можно рассматривать под разными углами зрения, и от этого она может представать в совсем новом свете. Но одно точно: волк всегда предпочтет бегство открытой конфронтации. В реальности практически невозможно увидеть волка с оскаленными клыками и с пеной у рта. Нет, ты увидишь животное, одеревеневшее от испуга, с опущенной мордой, с хвостом, спрятанным между ног. Не надо путать волка с собаками агрессивных пород.
– Ты так о них говоришь, как будто они тебе родные, – заметила Таня.
Марк пожал плечами и не ответил.
Они уже проехали те несколько остановок, которые отделяли Северное Чертаново от Таниного дома, и потихоньку приближались к месту назначения.
– Ну что, сегодня опять не позовешь меня в гости? – спросил он.
– Может быть, я бы тебя и вчера позвала. Ты же сказал, что будешь всю ночь сидеть на коврике под дверью, сторожить. А я потом открыла, но тебя уже не было.
– Надо же, – удивился Марк. – Значит, все-таки открыла?
– Представь себе.
– А я подумал, метро закроется. И пошел.
– Тоже мне волк, – хихикнула Таня. – В метро боялся опоздать. Ладно, заходи, – и, отперев квартиру, пропустила его внутрь.
От вчерашней агрессивности Марка, казалось, не осталось и следа. Он неловко сел на маленький диван у окна и попросил:
– Чаю дай, а? И вообще, есть так хочется.
– Это называется «есть так хочется, что переночевать негде», – сказала Таня. Она словно провоцировала его: подошла совсем близко к сидящему в углу Марку и остановилась, не говоря ни слова. Ему не оставалось ничего другого, как поднять руки, обнять ее за талию и прижаться лицом к животу.
Таня по-прежнему молчала, пока он покрывал поцелуями полоску голой кожи между короткой черной маечкой и низким поясом джинсов. Потом она присела на корточки и подставила ему губы. Потом потянула его за собой и легла на ковер.
Когда Марк протянул руку, чтобы расстегнуть на ней джинсы, она сказала:
– Ты же, кажется, есть хотел. Пойдем я тебя накормлю.
– Нет, не хочу больше есть. Хочу тебя.
– Нет уж, попросил есть, так давай ешь.
Она вскочила на ноги и убежала в кухню. Он тоже медленно поднялся, ошарашенный. Кое-как пригладил растрепавшиеся волосы и пошел вслед за Таней.
Она уже вытащила из холодильника хлеб, сыр и колбасу и нарезала бутерброды.
– Больше ничего нет, – сказала она. – Я обедаю не здесь, а у Фаусты Петровны.
– Неважно. И так хорошо.
Таня заварила чай и разлила его по чашкам. Марк отхлебнул из своей, обжегся, закашлялся. Откусил от бутерброда с сыром, снова закашлялся.
– Что с тобой? – спросила Таня.
– Не знаю. Что-то я слишком тороплюсь. Нервничаю.
– А из-за чего тебе, собственно, нервничать?
– Я не понимаю, чего ты хочешь, Таня.
– Чего я хочу? Ну… Расскажи мне еще про волков. Мне нравится слушать, когда ты рассказываешь.
– Ну до волков ли нам сейчас?
– Нет, я хочу, – уперлась Таня. – Хочу слушать про волков. Или про оборотней. Рассказывай мне, как ты рассказываешь Фаусте Петровне.
– Таня, не будь дурой, не ревнуй меня к Фаусте. Не слушая его, она только повторила:
– Рассказывай.
– Ну что ж… – сказал он неохотно: было видно, что у него нет ни малейшего желания заводить очередную историю. – Оборотнем в Жеводане считался такой колдун, который заворачивался в волчью шкуру при наступлении темноты и прятался в оврагах или под деревьями, недалеко от дороги. Когда на ней появлялись путники, он на них нападал.
– И какой он был? Очень страшный? – Таня специально широко раскрывала глаза, воссоздавая атмосферу разговора в доме Фаусты.
– Кому как. Если хватало смелости взглянуть оборотню в лицо, прохожий мог приказать ему сбросить шкуру и вступить в бой. Если оборотень оказывался сильнее, путник был вынужден сам надеть его шкуру и тоже превращался в оборотня сроком на три года.
– А если прохожий побеждал?
– Оборотень снова надевал шкуру и возобновлял блуждание по ночам. Прохожий все равно не мог его убить: оборотни бессмертны. Они кричат, как звери, карабкаются по деревьям и истощают себя до крайности этими безумными затеями, но умереть не могут в любом случае.
– А ранить их можно?
– В Жеводане считалось, что да. Если оборотня пырнуть ножом и из раны брызнет кровь, оборотень излечится – опять-таки на три года. Между прочим, если в деревнях наутро обнаруживался раненный ножом человек, это свидетельствовало о том, что ночью он был вервольфом, оборотнем. Таким было очень трудно вступить в брак: их боялись. Впрочем, и без ножевых ран обычно в каждой деревне знали своего вервольфа по имени.
– Вот страх-то, – сказала Таня, уже по-настоящему втягиваясь в игру. – И что же, они живут до сих пор, если они бессмертны?
– В каком-то смысле, да. Просто сущность оборотня может переселяться в тела других людей, которые, на свое горе, вступили с ним в контакт. По ночам, например, оборотень мог разложить шкуру на бревне, и тот, кто случайно садился на это бревно, попадал во власть оборотня. А некоторые сами искали с ним связи. Это легко: достаточно в полночь расстелить белую простыню на перекрестке, и наутро на ней уже лежит колдовская шкура.
– Прямо сами искали с ними связи? – переспросила Таня.
– Ну да, – сказал Марк и, воспользовавшись тем, что девушка задумалась, пододвинулся к Тане. – Давай, ну их уже, этих оборотней. Надоели они. Я тебе завтра доскажу.
– Ты в метро не опоздаешь? – съехидничала Таня, жестом Фаусты откидывая назад пепельные волосы.
– А я здесь останусь, – сказал он и, не переводя дыхания, поцеловал ее в губы. – Да? Ты мне разрешаешь? – добавил он после паузы.
– Хорошо, – сказала она после небольшого раздумья, – тогда подожди.
Она сняла с себя его руки и вышла из кухни. Марк слышал, как щелкнула задвижка на двери ванную. Он улыбнулся, прислонился головой к стене и закрыл глаза.
Улыбаться, однако, было рано. Произошло то, что раньше Марку и в голову бы не могло прийти: получив наконец желанное тело, молодой человек решительно ничего не мог с ним сделать. Девушка Таня упорно не хотела становиться женщиной. Несмотря на то, что она разделась без малейшего принуждения и улеглась рядом с Марком по доброй воле, при любой попытке овладеть ею она начинала сжиматься, выворачиваться, отбиваться и орала так, что соседи сверху, в конце концов, застучали в потолок.
– Ну пожалуйста, потерпи чуть-чуть, – пыхтел он, выбиваясь из сил, но она только отталкивала его с рыданиями:
– Нет, мне больно. Больно…
К середине ночи, ничего не добившись, он довел себя до весьма бесславного финала и с сожалением отстранился от нее. Девушка всхлипывала, уткнувшись в подушку.
– Говорила тебе, не надо, – слышалось оттуда, из намокшего от слез пуха. – Говорила ведь, ничего не получится.
Он погладил ее по волосам и утешил:
– Ничего, неважно. Сегодня не получилось, завтра получится.
– И завтра не получится. Никогда не получится.
– Такого не может быть, – сказал он, правда без прежней уверенности.
– Может, еще как! Вот мучение…
Марк приподнялся на локте, пытаясь расправить сбитое одеяло, и вдруг увидел на простыне большое пятно крови.
– Так вот же, значит, получилось, – обрадовался было он, но радость оказалась недолгой. Он взглянул на себя и заметил, что с его полового органа начисто содрано несколько кусков кожи. Рана кровоточила. Темная кровь, запачкавшая постель, принадлежала ему самому, а не Тане.
Видимо, он невольно охнул от увиденного, потому что девушка приподняла носик из подушки и спросила:
– Что там такое?
А поняв, что случилось, зарыдала еще пуще и с прежними причитаниями: «Говорила ведь, не надо. Говорила же» побежала голышом на кухню за какими-то примочками. Вернулась, держа большой флакон в руках, и пальцами стала мазать Марковы раны чем-то жгучим. На этот раз орал уже Марк, а обезумевшие соседи опять стучали в потолок шваброй.
– Тихо. Терпи, – говорила Таня так же, как и он ей полчаса назад.
В итоге этих злоключений они окончательно помирились, развеселились и опять пошли на кухню пить чай. Таня надела махровый халат, а Марковы боевые увечья завернула в пушистое полотенце.
– Ну что? – сказал он, отхлебывая чай с лимоном. – И кто из нас оказался кровожадным чудовищем?
Таня улыбнулась.
– Ничего, – он поправил дужку очков на переносице. – Неважно. Сейчас не вышло, через год выйдет. Зато потом будет хорошо.
– Правда? Ты сможешь? – мурлыкала успокоившаяся Таня.
– Смогу.
– Точно?
– Точно.
Чувствуя себя героем, покалеченным в боях, Марк отправился спать и заснул, как только его голова коснулась подушки. А вот пристроившаяся сбоку от него Таня никак не могла уснуть: мучилась, ворочалась. В конце концов, приткнулась к сонному Маркову плечу и увидела странный сон.
Таня видела Фаусту, идущую сквозь снег по пустынному каменистому плато; по обледеневшей земле за доктором тянулась цепочка следов.
На самом деле Фауста не шла, а бежала. За ней кто-то гнался: группа из нескольких всадников. Доктор хотела спастись от них в лесу. Она уже приближалась к кромке деревьев, когда из леса вдруг показались волки.
Целая стая.
Таня видела остановившиеся глаза Фаусты на бледном, бесстрастном лице. Не мигая, доктор смотрела на приближающихся волков, и Таня от страха чуть не закричала во сне:
– Сейчас они разорвут ее, разорвут в клочья!
Но волки неожиданно обошли Фаусту стороной и бросились на ее преследователей. Крики – рычания – выстрелы – кровь, растекающаяся по свежему снегу, как по простыне… Волки перегрызли горло всем мужчинам, скакавшим за Фаустой, изуродовали их лица, разорвали груди и животы, а потом – словно вопросительно – повернулись в сторону доктора.
Та стояла неподвижно и величественно, как изваяние, и смотрела перед собой остановившимся взглядом.
Тогда волки подошли к Фаусте и сели вокруг нее кольцом, словно цепь охраны.
От страха Таня застонала во сне, и Марк проснулся, повернулся к ней, погладил, поцеловал в лоб.
– Просто о чем-то вспомнила во сне… Наверняка ерунда какая-то…
Он говорил сквозь дремоту, и его пальцы рассеянно касались Таниного лица: «пальцевый душ», как при косметическом массаже. Но девушка никак не могла успокоиться, дрожала, прижималась к нему.
Почему ей так страшно? Ведь ничего особенного в этом сне; кажется, это сцена из старого фильма с Жаном Маре. Или вот – еще есть похожая реклама духов «Chanel № 5», там тоже женщина и укрощенные ею волки… Да и вообще, если здраво рассудить, что в этом сне происходит ужасного?
Все в порядке, Фауста жива-здорова, слава богу.
Но страшно, почему-то так страшно…
На самом деле, страшно потому, поняла Таня, что Фауста стоит так неподвижно и смотрит остановившимися глазами, а волки смирно сидят вокруг нее кольцом. Это и есть самое ужасное, – и, осознав это, опять застонала, свернулась комочком, прижалась к Марковой спине.
– Да ладно, ладно, перестань, – успокаивал он, не открывая глаз. – Перевернись на другой бок. Просто ты лежишь на левом боку, а на нем снятся дурные сны.
«Знаешь о том, что на правом боку сны снятся не такие, как на левом?
Никогда не смотри сны на левом боку, моя девочка, никогда не смотри сны на левом боку».
Глава девятая
ПРЕЦИПИТАТНАЯ СЕРА
На следующее утро случилось неожиданное.
Ужас повторился.
Таня узнала об этом, как и в прошлый раз, подойдя к подъезду. Но сегодня толпа была гораздо гуще, и царила в ней паника.
– Что это за жизнь пошла?! – кричал старичок с орденом. – Сначала ваучеры, потом приватизация, а теперь маньяков развели, прямо проходу нету.
– И зарплату не плотють, – мрачно подтверждал мойщик окон.
– Говорила вам, оборотень, – до истерики радовалась бабулька с третьего этажа.
Но у большинства собравшихся лица были бледные, перепуганные. Труп снова зверски изуродован: опять грудь, голова и живот. Словно пресловутый маньяк, или оборотень, или черт его знает кто, какое-то неопознанное чертановско-жеводанское чудовище хотело похитить и тело, и дух, и душу. Несчастье произошло абсолютно на том же месте: на берегу озера, под деревьями. Видимо, глубокой ночью. Конечно, никто ничего не видел.
Люди то начинали охать, возмущаться, то замолкали, опасливо переглядывались. Как теперь жить? Как ходить к метро, на работу под этими страшными деревьями? Кто поручится, что там не притаился волосатый монстр с фосфоресцирующими в темноте глазами? Со страху народ нес полную чепуху; бабулька в основном упирала на освященные серебряные пули, которые только одни и берут оборотней.
– А остальные – ни-ит, куда там, – убежденно говорила она, хоть никто ее и не слушал. – Остальные только им по шкуре чирк – и отскакивают…
Но с серебряными ли пулями или без, присутствующие не проявляли особого желания охотиться на чудовище. Ждали милицию. Возмущались, почему так долго не приезжает следственная группа.
– Это что ж, он наш микрорайон себе облюбовал? Раньше, небось, по всей Москве озорничал, а теперь все к нам да к нам…
– А может, оно тут где-нибудь прячется?
– Господи! Тьфу-тьфу-тьфу… Свят-свят…
– Затаилась тут где-нибудь, скотина немытая.
– А известно, кто убит? – попробовала вмешаться Таня.
– Да парень молодой.
– Лет двадцать – двадцать пять.
– Ни документов, ничего, – ответили ей вразнобой сразу несколько голосов, а мойщик окон значительно добавил:
– Лицо кавказской национальности.
– Тоже, небось, без прописки, как она, – сказала злобная вахтерша. – Вот, понаедут тут, а потом их маньяки убивают, возись с ними.
Таня отвечать не стала, а посмотрела в сторону деревьев, в тени которых она так легкомысленно пряталась прошлой ночью. Выходит, она стояла там, на берегу, а чудище бродило где-то рядом? Ставило одну за другой лапы на влажную после дождя землю – шлюмф-шлюмф? Царапало асфальт длинными когтями?
Но ведь чудовище ее не тронуло! Девушка вспомнила о периодах, на которые Марк разделил нападения Зверя. Видимо, в текущий период чудище почему-то девушками не интересовалось, хотя в XVIII веке оно их очень и очень жаловало. Впрочем, Марк что-то говорил о том, что там, вероятно, были и самец, и самка… Наверно, это самка охотится у Чертановского пруда.
– А что, – спросила Таня, словно невзначай, – все предыдущие жертвы тоже были мужчинами?
– Похоже, что да, – сказал мойщик окон. – Все молодые ребята. Любит же, тварь, свеженькое мяско!
– Говорят, она должна прятаться в низине… В каньоне, у воды, – сообщила публике девушка.
– Кто «она»?
– Тварь.
Народ притих и стал боязливо поглядывать в сторону озера.
– Нет там никого, – сказал старичок с орденом. – С утра, когда труп обнаружили, рейд проводили. Все пусто.
– Да мало ли куда она уползла, – проговорила Таня и сама испугалась своих слов. – Глядите, сколько тут всего: брошенная стройка, подземные гаражи, речка, лес…
Толпа притихла и стала смотреть на Таню.
– А ты что, видела ее? Тварь эту? – подозрительно спросила вахтерша.
– Нет, не видела.
– А тогда откуда знаешь, куда она может уползти?
– Мне эксперт рассказывал, который в прошлый раз с милицией приезжал, – Таня понимала, что это глупо, но ей хотелось немного поговорить о Марке. – Такая история уже была один раз. Во Франции, в XVIII веке. Там такое же чудище пряталось в глубоком каньоне, на берегу реки.
– Ну, эксперт-то знает! – важно подтвердила бабулька. – Он ученый!
– Да, эксперт – ученый, – с удовольствием согласилась Таня.
Эта интереснейшая беседа была прервана появлением милицейской машины, к которой немедленно устремилась толпа. Но Таня не пошла вслед за ними. Марка там все равно не было, это Таня знала точно: с утра они вместе позавтракали, и он поехал в институт. А капитан Сергеев со скулящей собакой ее мало интересовали.
Таня вошла в подъезд и поднялась наверх, в стеклянный пентхаус.
– Фауста Петровна, там опять человека убили, – выпалила она прямо с порога.
– Да ну? – спросила Фауста бесстрастным голосом.
Ее равнодушие неприятно поразило Таню, которая сразу вспомнила о своем сне на левом боку. Хотела посмотреть, такие же у доктора остановившиеся глаза, как в том сне, или нет, но Фауста стояла к ней спиной.
– Это точно зверь какой-то ужасный, – сказала Таня. – Все тело разодрано. Ни один маньяк бы так не смог.
– Еще скажи Жеводанский, – заметила доктор.
– Ну, я не знаю насчет Жеводанского, а вот волк может быть. Или волчица. Надо же, в Европе-то их давно извели, а у нас они так и бегают, гадость такая.
– И очень жаль, что извели, – ответила Фауста, поворачиваясь к Тане. Глаза у нее были вовсе не остановившиеся, а живые, причем очень сердитые. -
Волк – это особое животное. Это настолько древний тотем, что трудно различить, где в нем добро, а где зло. Собственно, в древности это и не разделялось. До такого разделения додумались только чистые.
– Какие чистые? – удивилась Таня.
Фауста посмотрела на нее, как на дуру, и не ответила.
– Чистые отделили добро от зла?
В основе земной жизни все смешано, – сказала Фауста, по-прежнему не отвечая на вопрос. – Физиологическому миру недоступно разделение на моральные категории, а волк происходит из этого мира. Да, он ужасен, он убивает, не разбирая, гораздо больше того, что может съесть. Он сродни черту, и его пасть – это врата ада. Но тот же волк – хранитель порога между светом и тьмой. Его еще иначе называли «бог обеих сторон двери».
– Двери между чем и чем?
Таня запуталась в этих расползающихся, скользких символах. Только недавно волк стоял за дверью, разделяющей цивилизацию и телесный хаос. Правда, Таня для себя так и не выяснила, с какой стороны, мужской или женской, лежит царство хаоса: вроде бы волк, мужчина, несет с собой искушение и растление. Это представляется логичным, но почему-то в глубине души кажется, что это не так.
А теперь еще сложнее: волк сам превратился в дверь. Только куда эта дверь ведет?
– Куда дверь? – опять спросила Таня.
– В ад, – кратко ответила Фауста.
– И что такое ад? Физиология или цивилизация? В ответ доктор нахмурилась и фыркнула:
– Ад – это мы сами. – А потом: – Иди готовь препараты. И уберись немножко, а то пыль какая-то.
Но, когда Таня была уже на пороге, спросила неожиданно:
– Твой-то придет сегодня?
– Кто? – спросила Таня, покраснев.
– Маркуша твой, эксперт.
Таня промямлила что-то неразборчивое.
– Да ладно, звони давай, зови.
– Спасибо, – сказала обрадованная Таня и побежала звонить Марку, а оттуда – по комнатам, вытирать пыль.
На подоконнике в спальне по-прежнему валялся Гарри Поттер, задвинутый далеко за занавеску. Зато на полках с куклами обнаружилось пополнение.
Рядом с целлулоидным голышом и спортсменом с бицепсами красовался лихой грузин с молодецки закрученными усами.
Весь день Таня готовила препараты, сама толком не понимая, что делает. Волна эмоций перехлестывала через все барьеры: страх, влюбленность, смятение, но главное все-таки страх, оттого что темное и аморфное, которое всегда пугало, таилось, ждало случая, выступило из тени и медленно, но неуклонно приближалось. Чем бы Таня ни занималась, все напоминало ей только об этом вязком пятне, заполонившем ее жизнь. Даже в приготовлении косметических мазей – привычном и, казалось бы, вполне невинном деле – обнаружились неожиданные моменты: рассматривая ингредиенты для составления нужного раствора, Таня вдруг осознала, что речь идет об осадке серы – преципитатной сере, как говорят фармацевты. Сера невольно связалась в ее сознании с тем, что недавно говорила ей Фауста: волки, пасть ада, сторож обеих сторон двери. Словно тонкий, но прилипчивый осадок адской серы выпал на все происходящие события, облепил Танину жизнь. Марк пришел к вечеру в возбуждении.
– Что такое? – спросила Фауста, едва увидев его на пороге.
– Меня в милицию вызывали, – сознался он. – Опять убийство. На том же месте.
– Ну, это мы и без тебя знаем, – разочаровалась доктор. А потом, после паузы: – Это все, что они тебе сказали?
– Нет, есть еще кое-что интересное, – Марк устроился на кремовом диване и уже механически взял в руки стакан с виски, даже «спасибо» не сказал. – Одна старушка дала показания, будто видела погибшего незадолго перед убийством.
– Он, наверное, фруктами на рынке у озера торговал? – спросила Фауста насмешливо.
– Нет, старушка его видела в метро. Он ехал с ней из центра в одном вагоне.
– Это сильно поможет следствию.
– Не смейтесь, не все так просто. Было поздно, но в вагоне была толчея. Знаете, с тех пор, как построили продолжение чертановской ветки в Бутово, в поездах всегда уйма народу, даже вечером…
– Ну и что?
– Этот парень, кавказец, стоял прямо перед бабкой. Та сидела. На «Серпуховской» в вагон вошла женщина. Блондинка. Видимо, красивая: бабка, когда о ней говорит, только плюется. «Шлюха» да «проститутка», другого от нее не дождешься. Длинные распущенные волосы, на лице большие темные очки – это ночью-то, в метро! Впрочем, возможно, она не хотела, чтобы кто-то видел ее лицо.
Ужас повторился.
Таня узнала об этом, как и в прошлый раз, подойдя к подъезду. Но сегодня толпа была гораздо гуще, и царила в ней паника.
– Что это за жизнь пошла?! – кричал старичок с орденом. – Сначала ваучеры, потом приватизация, а теперь маньяков развели, прямо проходу нету.
– И зарплату не плотють, – мрачно подтверждал мойщик окон.
– Говорила вам, оборотень, – до истерики радовалась бабулька с третьего этажа.
Но у большинства собравшихся лица были бледные, перепуганные. Труп снова зверски изуродован: опять грудь, голова и живот. Словно пресловутый маньяк, или оборотень, или черт его знает кто, какое-то неопознанное чертановско-жеводанское чудовище хотело похитить и тело, и дух, и душу. Несчастье произошло абсолютно на том же месте: на берегу озера, под деревьями. Видимо, глубокой ночью. Конечно, никто ничего не видел.
Люди то начинали охать, возмущаться, то замолкали, опасливо переглядывались. Как теперь жить? Как ходить к метро, на работу под этими страшными деревьями? Кто поручится, что там не притаился волосатый монстр с фосфоресцирующими в темноте глазами? Со страху народ нес полную чепуху; бабулька в основном упирала на освященные серебряные пули, которые только одни и берут оборотней.
– А остальные – ни-ит, куда там, – убежденно говорила она, хоть никто ее и не слушал. – Остальные только им по шкуре чирк – и отскакивают…
Но с серебряными ли пулями или без, присутствующие не проявляли особого желания охотиться на чудовище. Ждали милицию. Возмущались, почему так долго не приезжает следственная группа.
– Это что ж, он наш микрорайон себе облюбовал? Раньше, небось, по всей Москве озорничал, а теперь все к нам да к нам…
– А может, оно тут где-нибудь прячется?
– Господи! Тьфу-тьфу-тьфу… Свят-свят…
– Затаилась тут где-нибудь, скотина немытая.
– А известно, кто убит? – попробовала вмешаться Таня.
– Да парень молодой.
– Лет двадцать – двадцать пять.
– Ни документов, ничего, – ответили ей вразнобой сразу несколько голосов, а мойщик окон значительно добавил:
– Лицо кавказской национальности.
– Тоже, небось, без прописки, как она, – сказала злобная вахтерша. – Вот, понаедут тут, а потом их маньяки убивают, возись с ними.
Таня отвечать не стала, а посмотрела в сторону деревьев, в тени которых она так легкомысленно пряталась прошлой ночью. Выходит, она стояла там, на берегу, а чудище бродило где-то рядом? Ставило одну за другой лапы на влажную после дождя землю – шлюмф-шлюмф? Царапало асфальт длинными когтями?
Но ведь чудовище ее не тронуло! Девушка вспомнила о периодах, на которые Марк разделил нападения Зверя. Видимо, в текущий период чудище почему-то девушками не интересовалось, хотя в XVIII веке оно их очень и очень жаловало. Впрочем, Марк что-то говорил о том, что там, вероятно, были и самец, и самка… Наверно, это самка охотится у Чертановского пруда.
– А что, – спросила Таня, словно невзначай, – все предыдущие жертвы тоже были мужчинами?
– Похоже, что да, – сказал мойщик окон. – Все молодые ребята. Любит же, тварь, свеженькое мяско!
– Говорят, она должна прятаться в низине… В каньоне, у воды, – сообщила публике девушка.
– Кто «она»?
– Тварь.
Народ притих и стал боязливо поглядывать в сторону озера.
– Нет там никого, – сказал старичок с орденом. – С утра, когда труп обнаружили, рейд проводили. Все пусто.
– Да мало ли куда она уползла, – проговорила Таня и сама испугалась своих слов. – Глядите, сколько тут всего: брошенная стройка, подземные гаражи, речка, лес…
Толпа притихла и стала смотреть на Таню.
– А ты что, видела ее? Тварь эту? – подозрительно спросила вахтерша.
– Нет, не видела.
– А тогда откуда знаешь, куда она может уползти?
– Мне эксперт рассказывал, который в прошлый раз с милицией приезжал, – Таня понимала, что это глупо, но ей хотелось немного поговорить о Марке. – Такая история уже была один раз. Во Франции, в XVIII веке. Там такое же чудище пряталось в глубоком каньоне, на берегу реки.
– Ну, эксперт-то знает! – важно подтвердила бабулька. – Он ученый!
– Да, эксперт – ученый, – с удовольствием согласилась Таня.
Эта интереснейшая беседа была прервана появлением милицейской машины, к которой немедленно устремилась толпа. Но Таня не пошла вслед за ними. Марка там все равно не было, это Таня знала точно: с утра они вместе позавтракали, и он поехал в институт. А капитан Сергеев со скулящей собакой ее мало интересовали.
Таня вошла в подъезд и поднялась наверх, в стеклянный пентхаус.
– Фауста Петровна, там опять человека убили, – выпалила она прямо с порога.
– Да ну? – спросила Фауста бесстрастным голосом.
Ее равнодушие неприятно поразило Таню, которая сразу вспомнила о своем сне на левом боку. Хотела посмотреть, такие же у доктора остановившиеся глаза, как в том сне, или нет, но Фауста стояла к ней спиной.
– Это точно зверь какой-то ужасный, – сказала Таня. – Все тело разодрано. Ни один маньяк бы так не смог.
– Еще скажи Жеводанский, – заметила доктор.
– Ну, я не знаю насчет Жеводанского, а вот волк может быть. Или волчица. Надо же, в Европе-то их давно извели, а у нас они так и бегают, гадость такая.
– И очень жаль, что извели, – ответила Фауста, поворачиваясь к Тане. Глаза у нее были вовсе не остановившиеся, а живые, причем очень сердитые. -
Волк – это особое животное. Это настолько древний тотем, что трудно различить, где в нем добро, а где зло. Собственно, в древности это и не разделялось. До такого разделения додумались только чистые.
– Какие чистые? – удивилась Таня.
Фауста посмотрела на нее, как на дуру, и не ответила.
– Чистые отделили добро от зла?
В основе земной жизни все смешано, – сказала Фауста, по-прежнему не отвечая на вопрос. – Физиологическому миру недоступно разделение на моральные категории, а волк происходит из этого мира. Да, он ужасен, он убивает, не разбирая, гораздо больше того, что может съесть. Он сродни черту, и его пасть – это врата ада. Но тот же волк – хранитель порога между светом и тьмой. Его еще иначе называли «бог обеих сторон двери».
– Двери между чем и чем?
Таня запуталась в этих расползающихся, скользких символах. Только недавно волк стоял за дверью, разделяющей цивилизацию и телесный хаос. Правда, Таня для себя так и не выяснила, с какой стороны, мужской или женской, лежит царство хаоса: вроде бы волк, мужчина, несет с собой искушение и растление. Это представляется логичным, но почему-то в глубине души кажется, что это не так.
А теперь еще сложнее: волк сам превратился в дверь. Только куда эта дверь ведет?
– Куда дверь? – опять спросила Таня.
– В ад, – кратко ответила Фауста.
– И что такое ад? Физиология или цивилизация? В ответ доктор нахмурилась и фыркнула:
– Ад – это мы сами. – А потом: – Иди готовь препараты. И уберись немножко, а то пыль какая-то.
Но, когда Таня была уже на пороге, спросила неожиданно:
– Твой-то придет сегодня?
– Кто? – спросила Таня, покраснев.
– Маркуша твой, эксперт.
Таня промямлила что-то неразборчивое.
– Да ладно, звони давай, зови.
– Спасибо, – сказала обрадованная Таня и побежала звонить Марку, а оттуда – по комнатам, вытирать пыль.
На подоконнике в спальне по-прежнему валялся Гарри Поттер, задвинутый далеко за занавеску. Зато на полках с куклами обнаружилось пополнение.
Рядом с целлулоидным голышом и спортсменом с бицепсами красовался лихой грузин с молодецки закрученными усами.
Весь день Таня готовила препараты, сама толком не понимая, что делает. Волна эмоций перехлестывала через все барьеры: страх, влюбленность, смятение, но главное все-таки страх, оттого что темное и аморфное, которое всегда пугало, таилось, ждало случая, выступило из тени и медленно, но неуклонно приближалось. Чем бы Таня ни занималась, все напоминало ей только об этом вязком пятне, заполонившем ее жизнь. Даже в приготовлении косметических мазей – привычном и, казалось бы, вполне невинном деле – обнаружились неожиданные моменты: рассматривая ингредиенты для составления нужного раствора, Таня вдруг осознала, что речь идет об осадке серы – преципитатной сере, как говорят фармацевты. Сера невольно связалась в ее сознании с тем, что недавно говорила ей Фауста: волки, пасть ада, сторож обеих сторон двери. Словно тонкий, но прилипчивый осадок адской серы выпал на все происходящие события, облепил Танину жизнь. Марк пришел к вечеру в возбуждении.
– Что такое? – спросила Фауста, едва увидев его на пороге.
– Меня в милицию вызывали, – сознался он. – Опять убийство. На том же месте.
– Ну, это мы и без тебя знаем, – разочаровалась доктор. А потом, после паузы: – Это все, что они тебе сказали?
– Нет, есть еще кое-что интересное, – Марк устроился на кремовом диване и уже механически взял в руки стакан с виски, даже «спасибо» не сказал. – Одна старушка дала показания, будто видела погибшего незадолго перед убийством.
– Он, наверное, фруктами на рынке у озера торговал? – спросила Фауста насмешливо.
– Нет, старушка его видела в метро. Он ехал с ней из центра в одном вагоне.
– Это сильно поможет следствию.
– Не смейтесь, не все так просто. Было поздно, но в вагоне была толчея. Знаете, с тех пор, как построили продолжение чертановской ветки в Бутово, в поездах всегда уйма народу, даже вечером…
– Ну и что?
– Этот парень, кавказец, стоял прямо перед бабкой. Та сидела. На «Серпуховской» в вагон вошла женщина. Блондинка. Видимо, красивая: бабка, когда о ней говорит, только плюется. «Шлюха» да «проститутка», другого от нее не дождешься. Длинные распущенные волосы, на лице большие темные очки – это ночью-то, в метро! Впрочем, возможно, она не хотела, чтобы кто-то видел ее лицо.