креллевода - наука смерти. Какая школа выше? Этот вопрос, по его
сведениям, никогда не задавали.
- Где он?
- Внизу, его зовут Старшой.
Счетовод сменил тему.
- Я признаю свое поражение и забуду о нем. Но я хочу знать одну вещь,
хотя это не совсем мое дело. Готов с тобой обменяться.
Атон понял важность предложения - в таком-то месте, где информация
ценится дороже собственности.
- Я тоже хочу кое-что знать, - сказал он. - Честные ответы?
Но тут же понял, что вопрос ошибочный. Человек, мошенничавший с
информацией, долго бы здесь не прожил.
- Давай задавать вопросы, - сказал Счетовод. - Сделка заключена.
- Устройство Хтона.
- Причина, по которой ты ее отверг.
Атон с запозданием понял, почему Счетовод оборвал его объяснение. Он
не мог допустить свободного знания. Проще сразу же вызвать
недоброжелательство, чем потом распутывать клубок. Это был честный
человек, в стиле Хтона.
- Ответ может тебе не понравиться, - сказал Атон.
- Я хочу начистоту.
Они переглянулись и кивнули.
- Тебе кажется, здесь слишком тихо? - издалека начал Счетовод. - Не
удивительно. Это только часть Хтона - лучшая его часть. Примерные
заключенные: безвредные невротики, политические, предсказуемые
сумасшедшие. У нас легкая жизнь, потому что мы избраны, знаем друг друга,
и мы - высшая инстанция. Но внизу... туда путь есть, а назад нет. Всех, с
кем мы не можем справиться, бросают в дыру и забывают о них. Там-то и
находится рудник; мы спускаем вниз еду, а они посылают наверх добытые
гранаты.
- Тюрьма в тюрьме!
- Верно. Снаружи думают, что мы все - одна большая несчастная семья,
занятая драками и добычей. Может, внизу так и есть. Не знаю. Но нам
нравится, что здесь тихо, и мы поступаем с шахтой так же, как внешний мир
с нами: нет гранатов - нет пищи. Нам первым достается еда; и нам не
приходится много работать, разве что для поддержания привычного хода
вещей. Мы не можем выбраться - но живем, в общем, неплохо. Порой спускают
новичка, вроде тебя, это на время разнообразит жизнь, пока мы не ставим
его на место.
- Не выбраться, - сказал Атон.
- Наши пещеры заперты. Это удерживает нас внутри, а чудовищ -
снаружи. Внизу... никто не знает, где заканчиваются туннели и что в них.
Неисследованные пещеры! Единственная надежда на побег. Иначе говоря -
столкнуться с тюрьмой, которой страшатся самые отпетые заключенные,
смешаться с людьми, слишком порочными, чтобы принимать какие-либо
нравственные запреты. Ничего другого не оставалось.
- Насчет Кретинки, - сказал Атон, делая свой ход и зная продолжение.
- Не при чем ни она, ни ты. Она - славная девушка; я бы овладел ей, если
бы мог. Но что-то остановило меня, что-то, с чем мне не совладать.
- Остановило космогарда в такой интересный момент? Странный ты
человек! Ты и твоя проклятая книга.
Атон произнес слово, приговорившее его:
- Миньонетка.
Счетовод уставился на него:
- Я слышал об этом. Сказки... ты хочешь сказать, что встречал ее? Они
в самом деле существуют?
Атон не ответил. Счетовод отступил.
- Я слышал о том, что они делают. О мужчинах, которые... - его голос,
до этого дружелюбный, стал безучастным. - Неприятность в тебе. А я послал
к тебе Кретинку.
Счетовод принял решение:
- Я не хочу знать больше. Ты не наш, Пятый. Ты должен спуститься
вниз. Меня не волнует, сколько людей ты убьешь: с нами ты не останешься.
Такой реакции Атон и ожидал.
- Никаких убийств, - сказал он. - Я пошел.
$ 381
Хвея была пасторальным миром без пасторальных животных. Ее невысокие
горы и тихие долины не требовали борьбы. Постройки не заполняли всю
поверхность, лишь несколько угловатых объектов человеческой цивилизации
уродовали естественный пейзаж. Население было небольшое и избранное, оно
едва бы заполнило самый маленький из городов мегаполисной Земли. Основное
занятие было одно, как и предмет экспорта: хвеи.
Маленький мальчик бродил по круговым полям Династии Пятых, стараясь
не наступать на зеленые цветы, тянувшиеся к нему. Слишком юный, чтобы их
выращивать, он мог быть лишь их другом. Растения вокруг него выступали
совокупной личностью, почти осязаемой аурой, которая ласкала его,
успокаивала...
Вчера ему исполнилось семь лет, и он все еще благоговел перед этим
чудом - очередной год так внезапно свалился на него. На восьмом году жизни
планета стала меньше, и он хотел исследовать ее вдоль и поперек и освоить
новые измерения.
В руках он нес большой тяжелый предмет - подарок на день рождения.
Это была книга в лоснящемся водонепроницаемом переплете, с блестящей
металлической застежкой, снабженной цифровым замком. Витиеватые буквы на
обложке гласили: ДЗЛ, а ниже от руки было приписано его имя: АТОН ПЯТЫЙ.
Девственный лес Хвеи подступал к самым садам, деревья были менее
восприимчивы к настроению человека, чем выращиваемые растения, но так же
дружелюбны. Мальчик вошел в тень леса, оглянувшись напоследок на дом
своего отца, Аврелия, далеко за полем. Атон постоял у новой садовой
беседки, построенной в этом году, застенчиво поглядывая на высокую
остроконечную крышу и обдумывая чересчур огромные для него мысли. Потом
заглянул за беседку, где горячее черное шоссе извивалось в сторону
космопорта - асфальт, ведущий за его мальчишеские горизонты.
В эту минуту задумчивости послышались звуки музыки, несомые слабым
ветром, - слишком воздушные, чтобы быть реальными. Мальчик остановился и
прислушался, - он поворачивал голову то туда, то сюда, улавливая напев,
его музыкальный слух был неразвит, но не поддаться неотразимой красоте
мелодии было невозможно.
Песня поднималась и опускалась призрачными завываниями - тончайшая
мелодия, исполняемая на каком-то сказочном инструменте. В ней были и трели
птиц, и журчание неприметного ручейка, и изящные звуки полузабытых мелодий
древних трубадуров. Атону вспомнилась музыка, в которой позднее он узнал
"Зеленые рукава" и "Римские фонтаны", а также более старые и новые вещи -
и он был очарован.
Песня прервалась незаконченной. Семилетний мальчик забыл обо всех
делах, охваченный желанием услышать окончание. Он обязательно должен его
услышать.
Волнующая мелодия послышалась опять, и он, прижав к груди огромную
книгу, пошел вслед за своим любопытством в лес. Очарование росло, все
крепче цепляясь за его разум; прекраснее этой вещи он еще не слышал...
Громадные деревья сами, казалось, реагировали на песню, замирая и позволяя
ей плыть меж ними. Атон дотрагивался до стволов, храбрился, когда проходил
мимо бездонного лесного колодца (он боялся его черной глубины), и шел
дальше.
Теперь он различал музыку более отчетливо, но она завела его в
незнакомую часть леса. Послышался женский голос, в котором угадывались
обертоны обещания и восторга. Ему в контрапункт аккомпанировали изящные
арпеджио нежнозвучного струнного инструмента. Женщина пела песню, и смысл
едва слышных слов вполне соответствовал настроению леса и дня.
Атон вышел на поляну и заглянул за высокие папоротники, вздымавшиеся
вдоль ее края. Здесь он увидел лесную нимфу - молодую женщину такой
потрясающей и изысканной красоты, что даже ребенок, едва перешагнувший
рубеж семи лет, смог понять, что на его планете подобных ей нет.
Завороженный, он смотрел и слушал.
Нимфа почувствовала чужое присутствие в папоротнике и замолчала.
"Нет!" - хотелось крикнуть ему, когда песня прервалась посреди припева, но
она уже отложила инструмент.
- Подойди ко мне, молодой человек, - сказала нимфа отчетливо, но
негромко. Неожиданно обнаруженный, он робко направился к ней.
- Как тебя зовут? - спросила она.
- Атон Пятый, - ответил он, гордый своим звучным именем. - Вчера мне
исполнилось семь.
- Семь, - повторила она, заставив его почувствовать, что это и впрямь
солидный возраст. - А что ты несешь? - спросила она, дотронувшись до книги
и улыбнувшись.
- Это моя книга, - сказал он со скромным тщеславием. - На ней мое
имя.
- Можно взглянуть?
Атон сделал шаг назад:
- Она моя!
Нимфа взглянула на него, и мальчик устыдился своего эгоизма.
- Она заперта, - объяснил он.
- А ты умеешь читать, Атон?
Он хотел объяснить, что заглавные буквы ДЗЛ означают
"Древнеземлянская литература", а остальные - его собственное имя в знак
того, что книга принадлежит ему. Но когда мальчик встретил ее глубокий
молчаливый взгляд, слова застряли в его горле.
- Она заперта.
- Никто не должен знать шифр, - сказала нимфа. - Но я закрою глаза, и
ты откроешь ее сам.
Она закрыла глаза, ее черты были спокойны и совершенны, как у
изваяния, и Атон, почувствовав, что ему доверяют, нисколько не смутился.
Он принялся возиться с замком, набирая недавно выученный набор цифр.
Застежка щелкнула и распахнулась, показались тонированные листы.
При этом звуке ее глаза открылись, и взгляд снова упал на него -
теплый и ясный, как луч солнца. Мальчик сунул том в ее ждущие руки и со
страхом наблюдал, как она перелистывает тонкие страницы.
- Прекрасная книга, Атон! - похвалила она, и он от гордости зарделся.
- Ты должен выучить старинный язык - английский, а это нелегко, поскольку
символы в нем не всегда соответствуют словам. Они не так ясны, как в
галактическом. Как думаешь, сможешь?
- Не знаю.
Она улыбнулась.
- Сможешь, если захочешь, - она нашла какое то место и разгладила
лист. - Сейчас ты ребенок, Атон, но эта книга будет для тебя многое
значить. Вот как Вордсворт говорит о бессмертии детства:
О радость! В нашем пепле
Жизнь теплится еще,
Природа помнит вечно,
Что мигом утекло.
Атон слушал, не понимая.
- Звучит туманно, - сказала нимфа, - поскольку _т_в_о_и_ символы не
вполне совпадают с символами поэта. Но когда ты начнешь схватывать суть,
язык поэзии станет для тебя прямым путем к истине. Ты поймешь его, Атон,
вероятно, когда тебе исполнится два раза по семь. Кем, интересно, ты
станешь тогда, что будешь делать?
- Я буду выращивать хвеи, - сказал он.
- Расскажи мне о хвеях.
И Атон рассказал о зеленых цветах, растущих на полях в ожидании
любви, и о том, что когда человек срывает цветок, тот любит его и остается
зеленым, пока человек жив, и не может пережить его отсутствия, и что когда
владелец цветка взрослеет и собирается жениться, он отдает хвею своей
суженой, и цветок живет, если она любит его, и умирает, если ее любовь
неискренна, а если цветок не умирает, они женятся, и муж забирает цветок
обратно и никогда уже больше не проверяет ее любовь, и что хвеи растут
только на Хвее, планете, названной в их честь, или, возможно, наоборот, и
что их рассылают по всему человеческому сектору галактики, потому что
люди, где бы они ни жили, хотят знать, что они любимы.
- Верно, - сказала нимфа, когда у мальчика прервалось дыхание. -
Любовь - самая мучительная вещь на свете. Но скажи мне, молодой человек,
неужели ты в самом деле знаешь, что это такое?
- Нет, - признался он, ибо его красноречивые слова были повторением
рассказов взрослых. Он задумался, верно ли он расслышал ее определение
любви.
Потом она сказала ему нечто, весьма необычное.
- Посмотри на меня. Посмотри, Атон, и скажи, что я прекрасна.
Мальчик послушно посмотрел ей в лицо, но увидел лишь темно-зеленые
глаза и волосы - огонь и дым, горящие и кружащиеся на ветру.
- Да, - сказал он, находя в этом неожиданное удовольствие. - Ты
прекрасна, как пламя над водой, когда отец выжигает весной болото.
Нимфа рассмеялась с легким отзвуком недавней музыки, восприняв
комплимент буквально.
- Пожалуй, я и в самом деле такова, - согласилась она. Потом
протянула руку и подняла холодными пальцами его подбородок, так что он еще
раз посмотрел ей в глаза. Воздействие было гипнотическим. - Ты никогда не
увидишь такой прекрасной женщины, как я, - сказала она, и он понял, что
вынужден ей безусловно поверить и, покуда жив, не сможет оспорить ее слов.
Она отпустила его.
- Скажи, - спросила она, - скажи мне - тебя когда-нибудь целовали?
- Когда к нам в гости приходит моя тетка, она целует меня, - сказал
Атон, морща нос.
- Я похожа на твою тетку?
Он посмотрел на нее. В патриархальной генеалогии Хвеи с женщинами
почти не считались, а внешность сестер отца была довольно невзрачной.
- Нет.
- Тогда я сейчас поцелую тебя.
Нимфа снова дотронулась пальцами до его подбородка, а другую руку
положила на макушку, наклонив голову чуть в сторону. Держа его так, она
нежно поцеловала его в губы.
Семилетний Атон не знал, что делать. "Я ничего не ощутил", - говорил
он себе впоследствии, вновь и вновь переживая этот миг, но понять это
"ничего" он не мог.
- Тебя раньше так целовали?
- Нет.
Она ослепительно улыбнулась.
- Никто, никто не поцелует тебя так... никогда.
Взгляд нимфы упал на крошечное растение у ее ног.
- Оно тоже прекрасно, - сказала она, протягивая к нему руки.
Атон резко заговорил:
- Это же хвея! Дикая хвея.
- Мне не позволено ее сорвать?
- Не позволена, - сказал он, бессознательно подражая ее выбору слов.
- Хвея - только для мужчин. Я уже тебе говорил.
Она снова рассмеялась.
- До тех пор, пока они любимы, - она сорвала цветок. - Смотри!
Смотри, она не вянет в моей руке. Я даю ее тебе в подарок, и она будет
любить тебя и оставаться с тобой, пока ты будешь помнить мою песню.
- Я не знаю твоей песий.
Ока воткнула зеленый стебель ему в волосы.
- Ты должен прийти ко мне еще раз и выучить ее, - руки нимфы легли на
плечи мальчика, разворачивая его кругом. - Иди, иди же, не оглядывайся.
Атон пошел, смущенный и восторженный одновременно.
Он вернулся на следующий день, но поляна была пуста. Лесная нимфа
исчезла и забрала с собой песню. Он вспоминал ее, пытаясь восстановить
мелодию, но возникали лишь мимолетные обрывки. Атон дотронулся до пня, на
котором она сидела, желая узнать, сохранилось ли в нем ее тепло. Потом
начал сомневаться, существовала ли она вообще, но не смог избавиться от
видения нимфы. Она разговаривала с ним, она поцеловала его, она подарила
ему хвею и часть песни; воспоминание было необычным, сильным и
таинственным.
В последующие дни Атон продолжал посещать поляну в лесу, надеясь
найти хоть какой-то намек на музыку. В конце концов он перестал делать это
и сдался более унылому миру действительности - почти сдался.
Ближайшие соседи жили в долине, в пяти километрах от них. Они
принадлежали к одной из ветвей низкородной Династии Восемьдесят-Первых,
которые возделывали неплодородную землю и делали это не слишком усердно.
Аврелий никогда о них не вспоминал. Атон не знал об их существовании до
тех пор, пока нимфа косвенно не познакомила его с детьми
Восемьдесят-Первых.
После того, как и десятое посещение леса ничего не дало, одолеваемый
одиночеством Атон вынужден был предположить, что прекрасная женщина ушла
навсегда (сделать это было ему легче, чем считать двузначные числа с
помощью всего-навсего десяти пальцев), или же начать ее поиски в других
местах. Он выбрал последнее. Наверняка она _г_д_е_-_т_о_ была, и
естественно было исследовать длинную равнину, поскольку гулять по горячему
черному шоссе ему запрещали. Его тетка всегда прибывала на аэромобиле
оттуда, пересекая равнину, и пока он не представлял себе ее
местожительство в пространстве, да и не желал его посещать, это прибавило
логики его решению.
Вооруженный увесистой ДЗЛ он отправился в путь и зашагал по
удивительным полям, мимо извилистых потоков и перелесков. Представший
перед ним мир оказался обширнее, чем он предвкушал, но Атон перекладывал
тяжелую книгу из руки в руку, иногда отдыхал, приказывал ногам не
страшиться немыслимых расстояний и, наконец, оказался у границы
Восемьдесят-Первых.
Там он встретил не нимфу, которую искал, а мальчиков-близнецов своего
возраста, Лешу и Леню, и их младшую сестренку Любу. Так завязалась дружба,
длившаяся ровно семь лет.
- Смотрите, у него хвея! - закричал Леша, заметив целеустремленного
путника.
Дети Восемьдесят-Первых окружили Атона, который отреагировал на
интерес к его знаку отличия со снисходительной хмуростью.
- А почему у вас нет? - спросил он.
Леня замялся:
- Я пробовал. Она умерла.
- А где ты взял свою? - задал вопрос Леша.
Атон объяснил, что красивая лесная женщина подарила ему цветок на
день рождения и что теперь он ее ищет.
- Ну, и врать ты мастер! - завистливо произнес Леня. - А ты можешь
сделать бомбу?
- Мы делаем бомбу! - воскликнула маленькая Люба.
Леня хлопнул ее по голой спине.
- Без девчонок, - произнес он. - Это мужское дело.
- Ага, - сказал Леша.
- Ага, - отозвался Атон, хотя бомба была ему неинтересна. - Только
мне нужно безопасное место для книги. В ней Словесная Земля [Атон на слух
воспринял фамилию Wordsworth как Words-Earth].
- Это вроде багрового песка? - поинтересовался Леша. - Может,
использовать ее для бомбы?
- Нет! Словесная Земля - поэт. Он пишет в рифму о теплом пепле. "О
радость! В нашем пепле..."
- Кому это надо? - сказал Леня. - _Н_а_с_т_о_я_щ_и_е_ мужчины делают
бомбы.
Затем они спрятались втроем в укрытии близнецов - скрытой в густом
кустарнике землянке возле загона для свиней. Они мастерили бомбу из камней
и разноцветного песка. Леня слышал, что смесь серы (которую они узнавали
по желтому цвету) и калийной соли взрывается, если бросить ее достаточно
сильно. Но почему-то смесь не взрывалась.
- Наверняка из-за соли, - сказал Леня. - Это обычный белый песок. А
нам нужна _н_а_с_т_о_я_щ_а_я_ соль.
Люба, вертевшаяся возле землянки, не упустила благоприятного случая.
- Я могу достать!
Вскоре она вернулась с солонкой, которую стащила из кухни, но не
отдавала ее мальчикам до тех пор, пока они не пообещали принять ее в игру.
Оставшуюся часть дня она приставала к Атону, порой вызывая у него
отвращение. Она была в грязи с ног до головы, а ее длинные черные косы все
время лезли в бомбу.
Прошли годы. Началось обучение. Атон узнал об истории и обычаях своей
планеты и о великой Династии Пятых. Он научился читать на трудном древнем
языке и с изумлением пробирался сквозь огромный текст ДЗЛ. Считал он
теперь куда дальше, чем до десяти, и производил с числами разные действия.
Он знал К-шкалу температур и $-шкалу времени. Он начал долгое ученичество
в хвееведении.
Свое свободное время, теперь более редкое, Атон проводил, в основном,
на хуторе Восемьдесят-Первых. Мальчишки бросили заниматься бомбой и
перешли к другим затеям. Лешу и Леню не обязывали получать объем знаний,
требуемый от сына Пятого, и учеба у них шла гораздо легче. Люба никогда не
отказывалась от своей привязанности к Атону. Близнецы же то и дело его
дразнили "Поцелуй ее, и она принесет соли. _К_р_е_п_к_о_й_ соли". Но он
воспринимал Любу как сестру, которой у него никогда не было, и
довольствовался тем, что дергал ее за косы, достаточно сильно, впрочем,
чтобы она вела себя как следует. А время неуловимо воздействовало на всех.
Выращивание нежных зеленых цветов представляло собой сложное дело:
смесь науки, искусства и характера. Вскоре стало очевидно, что у Атона к
этому призвание. Растения, за которыми он ухаживал, были крупнее и
красивее остальных, а его опытные участки цвели вовсю. Будущее хвеевода
казалось ему гарантированным.
Был и другой варианта профессия механика. Атон научился управлять
аэромобилем Пятых, точно определяя координаты планеты на географическом
нониусе машины. Локационная сетка была размечена в стандартных единицах
для восточного склонения и нордовой разности широт с наложенной нониусной
шкалой, выводящей из фокуса все, кроме правильного показания. Здесь Атон
столкнулся с безмерными трудностями. Ему, похоже, не хватало тяги к
механике, по крайней мере, в таком возрасте. "Только не ходи на Флот, -
предупреждал домашний учитель. - Там из тебя обязательно сделают
машиниста. У них жуткая способность выбирать для работы совершенно не тех
людей". Но, освоив технику, Атон начал уважать ее. Что-то радостное было в
мгновенном фокусировании после нескончаемых попыток.
"Вероятно, - думал он, - красоту фокусирования можно оценить только
п_о_т_о_м_у_, что она возникает после борьбы".
Одно продолжало затуманивать выбор судьбы: не покидающий его образ
лесной нимфы. Пока оставалась эта тайна, Атон не мог верить в себя вполне.
Когда он, обливаясь потом под жарким солнцем, работал в поле на прополке
сорняков (он думал, что это крелль, хотя крелль намного опаснее),
прерванная песня звучала в его голове - настойчивая и мучительная. Откуда
пришла нимфа? Зачем? Что она хотела от маленького мальчика?
Постепенно возраст смазал воспоминание. Оставалось лишь ядро
неудовлетворения, придававшее Атону чуть неуравновешенности и заставлявшее
гадать, правда ли, что жизнь в роли хвеевода - лучшая из возможных? Однако
что еще могло быть?
Ему исполнилось четырнадцать лет. Он пересаживал саженцы хвей возле
границы усадьбы, когда издали послышалась знакомая мелодия. Руки у него
задрожали. Неужели она... неужели она вернулась наконец на поляну?
Он оставил цветы и то бегом, то сдерживая себя последовал за
волшебным звуком. Возбуждение бурлило в нем, пока он кружил по лесу у
заброшенного колодца. Неужели это нимфа? Неужели она зовет его?
Атон пришел на поляну, не изменившуюся, если верить его памяти, за
семь лет. Нимфа была там! Она была там, она сидела и пела; ее легкие
пальцы перебирали струны маленького инструмента - иномирянской
шестиструнной лютни - которая звучала воистину завораживающе. Прежний
образ в душе Атона побледнел перед действительностью. Лес, поляна, даже
воздух вокруг были прекрасны.
Он стоял на краю поляны, впитывая ее присутствие. Казалось, лишь
мгновение прошло с тех пор, как он стоял здесь впервые; время одинокой
мечты - мгновение и вечность. Она не изменилась - он же повзрослел на семь
лет. И теперь он видел не только то, что видел семилетним ребенком.
На ней было полупрозрачное в лучах солнца светло-зеленое платье со
шнуровкой на лифе - на Хвее таких не носили. Ее лицо, бледное и чистое,
обрамляли великолепные волосы - поток темно-красного и иссиня-черного в
обворожительном союзе. В фигуре была изящная цельность - не чувственная,
не хрупкая. Ее внешность являла собой соединение противоположностей, о
поиске которого Атон никогда сознательно не думал. Огонь и вода, обычные
враги, совмещались здесь в резком фокусе, наподобие пересечения шкал
нониуса.
Атон стоял словно в трансе и в восторге от этого зрелища забыл о
времени и о себе.
Нимфа, как и раньше, заметила его и оборвала песню.
- Атон, Атон, иди ко мне!
Она его узнала? Подросток стоял перед прекрасной женщиной смущенный,
зардевшийся от первых неловких мужских побуждений. Она была желанием
мужчины, ее присутствие делало его большим и грубым, Атон ощущал на своих
ладонях землю, а на рубахе - пот. Он не мог остаться, он не мог уйти.
- Четырнадцать, - сказала она, вкладывая в это слово некое
волшебство. - Четырнадцать. Ты уже выше меня. - Она поднялась, распускаясь
как цветок, чтобы подтвердить, что это правда. - И носишь мою хвею, -
продолжала она, протягивая руку к его волосам. Цветок лег на ее ладонь,
зеленые лепестки были темнее платья. - Ты подаришь ее мне, Атон?
Он молча таращил глаза, не в силах воспринять вопрос.
- Еще рано, слишком рано, - сказала она. - Я не возьму ее, Атон. Не
сейчас. - Она заметила его обветренные пустые руки. - А где же твоя книга?
- Я работал в поле...
- Ах, да, - подхватила она, покачивая в руках хвею. - Тебе два раза
по семь, и ты теперь хвеевод. А помнишь ли ты...
- "Указания на бессмертие" Вильяма Вордсворта, - выпалил он,
пораженный своим громким голосом.
Она схватила его за руку, сжала ее.
- Не забывай никогда, Атон, как чудно быть ребенком. В тебе есть та
бессмертная частица света, тот луч солнца, в честь которого тебя назвали.
Ты должен лелеять эту искру и никогда не давать ей погаснуть, независимо
от своего возраста.
- Да, - сказал он, не в силах сказать ничего больше.
Нимфа поднесла хвею к щеке.
- Скажи мне, скажи снова, Атон, - разве я не прекрасна?
Он заглянул в черно-зеленую глубину ее глаз и растерялся.
- Да, - сказал он. - Лесной пожар и тихий омут. Ты топишь меня в
огне...
Ее смех был отзвуком горящих свечей и лесных потоков.
- Неужели я так опасна?
"Неотразимое создание, - подумал он. - Ты играешь мной, а я
беспомощен".
Подойдя к нему вплотную, нимфа подняла руки, чтобы поправить хвею в
его волосах. Легкий запах ее тела одурманил его. Она - вневременна, она -
совершенство.
- Ты не нашел ни одной женщины, которая сравнилась бы со мной, -
проговорила она.
Спорить было бесполезно: даже ее тщеславие восхитительно. Ни одна
смертная не могла соперничать с ее великолепием.
- Ты не должен меня забывать, - сказала она. - Я поцелую тебя еще
раз.
Атон стоял, опустив руки, прикованный к земле, побаиваясь, что если
пошевелит хоть одним мускулом, то упадет. Лесная женщина взяла его
холодными пальцами за локти; слабое прикосновение вызвало в нем дрожь - от
напряженных плеч до сжатых кулаков. Она потянулась губами, приводя его в
радостный восторг. Поцелуй: желание и досада захлестнули его душу.
Тончайшая паутина опутала все его тело. Лишь голос сохранил свою
волю.
- Завтра ты опять исчезнешь, - услышал он собственные слова.
Она отпустила его.
- Иди, иди же. Когда найдешь меня снова, ты будешь готов.
- Но я даже не знаю твоего имени.
Нимфа махнула рукой, и ватные ноги развернули его и увели с поляны.
сведениям, никогда не задавали.
- Где он?
- Внизу, его зовут Старшой.
Счетовод сменил тему.
- Я признаю свое поражение и забуду о нем. Но я хочу знать одну вещь,
хотя это не совсем мое дело. Готов с тобой обменяться.
Атон понял важность предложения - в таком-то месте, где информация
ценится дороже собственности.
- Я тоже хочу кое-что знать, - сказал он. - Честные ответы?
Но тут же понял, что вопрос ошибочный. Человек, мошенничавший с
информацией, долго бы здесь не прожил.
- Давай задавать вопросы, - сказал Счетовод. - Сделка заключена.
- Устройство Хтона.
- Причина, по которой ты ее отверг.
Атон с запозданием понял, почему Счетовод оборвал его объяснение. Он
не мог допустить свободного знания. Проще сразу же вызвать
недоброжелательство, чем потом распутывать клубок. Это был честный
человек, в стиле Хтона.
- Ответ может тебе не понравиться, - сказал Атон.
- Я хочу начистоту.
Они переглянулись и кивнули.
- Тебе кажется, здесь слишком тихо? - издалека начал Счетовод. - Не
удивительно. Это только часть Хтона - лучшая его часть. Примерные
заключенные: безвредные невротики, политические, предсказуемые
сумасшедшие. У нас легкая жизнь, потому что мы избраны, знаем друг друга,
и мы - высшая инстанция. Но внизу... туда путь есть, а назад нет. Всех, с
кем мы не можем справиться, бросают в дыру и забывают о них. Там-то и
находится рудник; мы спускаем вниз еду, а они посылают наверх добытые
гранаты.
- Тюрьма в тюрьме!
- Верно. Снаружи думают, что мы все - одна большая несчастная семья,
занятая драками и добычей. Может, внизу так и есть. Не знаю. Но нам
нравится, что здесь тихо, и мы поступаем с шахтой так же, как внешний мир
с нами: нет гранатов - нет пищи. Нам первым достается еда; и нам не
приходится много работать, разве что для поддержания привычного хода
вещей. Мы не можем выбраться - но живем, в общем, неплохо. Порой спускают
новичка, вроде тебя, это на время разнообразит жизнь, пока мы не ставим
его на место.
- Не выбраться, - сказал Атон.
- Наши пещеры заперты. Это удерживает нас внутри, а чудовищ -
снаружи. Внизу... никто не знает, где заканчиваются туннели и что в них.
Неисследованные пещеры! Единственная надежда на побег. Иначе говоря -
столкнуться с тюрьмой, которой страшатся самые отпетые заключенные,
смешаться с людьми, слишком порочными, чтобы принимать какие-либо
нравственные запреты. Ничего другого не оставалось.
- Насчет Кретинки, - сказал Атон, делая свой ход и зная продолжение.
- Не при чем ни она, ни ты. Она - славная девушка; я бы овладел ей, если
бы мог. Но что-то остановило меня, что-то, с чем мне не совладать.
- Остановило космогарда в такой интересный момент? Странный ты
человек! Ты и твоя проклятая книга.
Атон произнес слово, приговорившее его:
- Миньонетка.
Счетовод уставился на него:
- Я слышал об этом. Сказки... ты хочешь сказать, что встречал ее? Они
в самом деле существуют?
Атон не ответил. Счетовод отступил.
- Я слышал о том, что они делают. О мужчинах, которые... - его голос,
до этого дружелюбный, стал безучастным. - Неприятность в тебе. А я послал
к тебе Кретинку.
Счетовод принял решение:
- Я не хочу знать больше. Ты не наш, Пятый. Ты должен спуститься
вниз. Меня не волнует, сколько людей ты убьешь: с нами ты не останешься.
Такой реакции Атон и ожидал.
- Никаких убийств, - сказал он. - Я пошел.
$ 381
Хвея была пасторальным миром без пасторальных животных. Ее невысокие
горы и тихие долины не требовали борьбы. Постройки не заполняли всю
поверхность, лишь несколько угловатых объектов человеческой цивилизации
уродовали естественный пейзаж. Население было небольшое и избранное, оно
едва бы заполнило самый маленький из городов мегаполисной Земли. Основное
занятие было одно, как и предмет экспорта: хвеи.
Маленький мальчик бродил по круговым полям Династии Пятых, стараясь
не наступать на зеленые цветы, тянувшиеся к нему. Слишком юный, чтобы их
выращивать, он мог быть лишь их другом. Растения вокруг него выступали
совокупной личностью, почти осязаемой аурой, которая ласкала его,
успокаивала...
Вчера ему исполнилось семь лет, и он все еще благоговел перед этим
чудом - очередной год так внезапно свалился на него. На восьмом году жизни
планета стала меньше, и он хотел исследовать ее вдоль и поперек и освоить
новые измерения.
В руках он нес большой тяжелый предмет - подарок на день рождения.
Это была книга в лоснящемся водонепроницаемом переплете, с блестящей
металлической застежкой, снабженной цифровым замком. Витиеватые буквы на
обложке гласили: ДЗЛ, а ниже от руки было приписано его имя: АТОН ПЯТЫЙ.
Девственный лес Хвеи подступал к самым садам, деревья были менее
восприимчивы к настроению человека, чем выращиваемые растения, но так же
дружелюбны. Мальчик вошел в тень леса, оглянувшись напоследок на дом
своего отца, Аврелия, далеко за полем. Атон постоял у новой садовой
беседки, построенной в этом году, застенчиво поглядывая на высокую
остроконечную крышу и обдумывая чересчур огромные для него мысли. Потом
заглянул за беседку, где горячее черное шоссе извивалось в сторону
космопорта - асфальт, ведущий за его мальчишеские горизонты.
В эту минуту задумчивости послышались звуки музыки, несомые слабым
ветром, - слишком воздушные, чтобы быть реальными. Мальчик остановился и
прислушался, - он поворачивал голову то туда, то сюда, улавливая напев,
его музыкальный слух был неразвит, но не поддаться неотразимой красоте
мелодии было невозможно.
Песня поднималась и опускалась призрачными завываниями - тончайшая
мелодия, исполняемая на каком-то сказочном инструменте. В ней были и трели
птиц, и журчание неприметного ручейка, и изящные звуки полузабытых мелодий
древних трубадуров. Атону вспомнилась музыка, в которой позднее он узнал
"Зеленые рукава" и "Римские фонтаны", а также более старые и новые вещи -
и он был очарован.
Песня прервалась незаконченной. Семилетний мальчик забыл обо всех
делах, охваченный желанием услышать окончание. Он обязательно должен его
услышать.
Волнующая мелодия послышалась опять, и он, прижав к груди огромную
книгу, пошел вслед за своим любопытством в лес. Очарование росло, все
крепче цепляясь за его разум; прекраснее этой вещи он еще не слышал...
Громадные деревья сами, казалось, реагировали на песню, замирая и позволяя
ей плыть меж ними. Атон дотрагивался до стволов, храбрился, когда проходил
мимо бездонного лесного колодца (он боялся его черной глубины), и шел
дальше.
Теперь он различал музыку более отчетливо, но она завела его в
незнакомую часть леса. Послышался женский голос, в котором угадывались
обертоны обещания и восторга. Ему в контрапункт аккомпанировали изящные
арпеджио нежнозвучного струнного инструмента. Женщина пела песню, и смысл
едва слышных слов вполне соответствовал настроению леса и дня.
Атон вышел на поляну и заглянул за высокие папоротники, вздымавшиеся
вдоль ее края. Здесь он увидел лесную нимфу - молодую женщину такой
потрясающей и изысканной красоты, что даже ребенок, едва перешагнувший
рубеж семи лет, смог понять, что на его планете подобных ей нет.
Завороженный, он смотрел и слушал.
Нимфа почувствовала чужое присутствие в папоротнике и замолчала.
"Нет!" - хотелось крикнуть ему, когда песня прервалась посреди припева, но
она уже отложила инструмент.
- Подойди ко мне, молодой человек, - сказала нимфа отчетливо, но
негромко. Неожиданно обнаруженный, он робко направился к ней.
- Как тебя зовут? - спросила она.
- Атон Пятый, - ответил он, гордый своим звучным именем. - Вчера мне
исполнилось семь.
- Семь, - повторила она, заставив его почувствовать, что это и впрямь
солидный возраст. - А что ты несешь? - спросила она, дотронувшись до книги
и улыбнувшись.
- Это моя книга, - сказал он со скромным тщеславием. - На ней мое
имя.
- Можно взглянуть?
Атон сделал шаг назад:
- Она моя!
Нимфа взглянула на него, и мальчик устыдился своего эгоизма.
- Она заперта, - объяснил он.
- А ты умеешь читать, Атон?
Он хотел объяснить, что заглавные буквы ДЗЛ означают
"Древнеземлянская литература", а остальные - его собственное имя в знак
того, что книга принадлежит ему. Но когда мальчик встретил ее глубокий
молчаливый взгляд, слова застряли в его горле.
- Она заперта.
- Никто не должен знать шифр, - сказала нимфа. - Но я закрою глаза, и
ты откроешь ее сам.
Она закрыла глаза, ее черты были спокойны и совершенны, как у
изваяния, и Атон, почувствовав, что ему доверяют, нисколько не смутился.
Он принялся возиться с замком, набирая недавно выученный набор цифр.
Застежка щелкнула и распахнулась, показались тонированные листы.
При этом звуке ее глаза открылись, и взгляд снова упал на него -
теплый и ясный, как луч солнца. Мальчик сунул том в ее ждущие руки и со
страхом наблюдал, как она перелистывает тонкие страницы.
- Прекрасная книга, Атон! - похвалила она, и он от гордости зарделся.
- Ты должен выучить старинный язык - английский, а это нелегко, поскольку
символы в нем не всегда соответствуют словам. Они не так ясны, как в
галактическом. Как думаешь, сможешь?
- Не знаю.
Она улыбнулась.
- Сможешь, если захочешь, - она нашла какое то место и разгладила
лист. - Сейчас ты ребенок, Атон, но эта книга будет для тебя многое
значить. Вот как Вордсворт говорит о бессмертии детства:
О радость! В нашем пепле
Жизнь теплится еще,
Природа помнит вечно,
Что мигом утекло.
Атон слушал, не понимая.
- Звучит туманно, - сказала нимфа, - поскольку _т_в_о_и_ символы не
вполне совпадают с символами поэта. Но когда ты начнешь схватывать суть,
язык поэзии станет для тебя прямым путем к истине. Ты поймешь его, Атон,
вероятно, когда тебе исполнится два раза по семь. Кем, интересно, ты
станешь тогда, что будешь делать?
- Я буду выращивать хвеи, - сказал он.
- Расскажи мне о хвеях.
И Атон рассказал о зеленых цветах, растущих на полях в ожидании
любви, и о том, что когда человек срывает цветок, тот любит его и остается
зеленым, пока человек жив, и не может пережить его отсутствия, и что когда
владелец цветка взрослеет и собирается жениться, он отдает хвею своей
суженой, и цветок живет, если она любит его, и умирает, если ее любовь
неискренна, а если цветок не умирает, они женятся, и муж забирает цветок
обратно и никогда уже больше не проверяет ее любовь, и что хвеи растут
только на Хвее, планете, названной в их честь, или, возможно, наоборот, и
что их рассылают по всему человеческому сектору галактики, потому что
люди, где бы они ни жили, хотят знать, что они любимы.
- Верно, - сказала нимфа, когда у мальчика прервалось дыхание. -
Любовь - самая мучительная вещь на свете. Но скажи мне, молодой человек,
неужели ты в самом деле знаешь, что это такое?
- Нет, - признался он, ибо его красноречивые слова были повторением
рассказов взрослых. Он задумался, верно ли он расслышал ее определение
любви.
Потом она сказала ему нечто, весьма необычное.
- Посмотри на меня. Посмотри, Атон, и скажи, что я прекрасна.
Мальчик послушно посмотрел ей в лицо, но увидел лишь темно-зеленые
глаза и волосы - огонь и дым, горящие и кружащиеся на ветру.
- Да, - сказал он, находя в этом неожиданное удовольствие. - Ты
прекрасна, как пламя над водой, когда отец выжигает весной болото.
Нимфа рассмеялась с легким отзвуком недавней музыки, восприняв
комплимент буквально.
- Пожалуй, я и в самом деле такова, - согласилась она. Потом
протянула руку и подняла холодными пальцами его подбородок, так что он еще
раз посмотрел ей в глаза. Воздействие было гипнотическим. - Ты никогда не
увидишь такой прекрасной женщины, как я, - сказала она, и он понял, что
вынужден ей безусловно поверить и, покуда жив, не сможет оспорить ее слов.
Она отпустила его.
- Скажи, - спросила она, - скажи мне - тебя когда-нибудь целовали?
- Когда к нам в гости приходит моя тетка, она целует меня, - сказал
Атон, морща нос.
- Я похожа на твою тетку?
Он посмотрел на нее. В патриархальной генеалогии Хвеи с женщинами
почти не считались, а внешность сестер отца была довольно невзрачной.
- Нет.
- Тогда я сейчас поцелую тебя.
Нимфа снова дотронулась пальцами до его подбородка, а другую руку
положила на макушку, наклонив голову чуть в сторону. Держа его так, она
нежно поцеловала его в губы.
Семилетний Атон не знал, что делать. "Я ничего не ощутил", - говорил
он себе впоследствии, вновь и вновь переживая этот миг, но понять это
"ничего" он не мог.
- Тебя раньше так целовали?
- Нет.
Она ослепительно улыбнулась.
- Никто, никто не поцелует тебя так... никогда.
Взгляд нимфы упал на крошечное растение у ее ног.
- Оно тоже прекрасно, - сказала она, протягивая к нему руки.
Атон резко заговорил:
- Это же хвея! Дикая хвея.
- Мне не позволено ее сорвать?
- Не позволена, - сказал он, бессознательно подражая ее выбору слов.
- Хвея - только для мужчин. Я уже тебе говорил.
Она снова рассмеялась.
- До тех пор, пока они любимы, - она сорвала цветок. - Смотри!
Смотри, она не вянет в моей руке. Я даю ее тебе в подарок, и она будет
любить тебя и оставаться с тобой, пока ты будешь помнить мою песню.
- Я не знаю твоей песий.
Ока воткнула зеленый стебель ему в волосы.
- Ты должен прийти ко мне еще раз и выучить ее, - руки нимфы легли на
плечи мальчика, разворачивая его кругом. - Иди, иди же, не оглядывайся.
Атон пошел, смущенный и восторженный одновременно.
Он вернулся на следующий день, но поляна была пуста. Лесная нимфа
исчезла и забрала с собой песню. Он вспоминал ее, пытаясь восстановить
мелодию, но возникали лишь мимолетные обрывки. Атон дотронулся до пня, на
котором она сидела, желая узнать, сохранилось ли в нем ее тепло. Потом
начал сомневаться, существовала ли она вообще, но не смог избавиться от
видения нимфы. Она разговаривала с ним, она поцеловала его, она подарила
ему хвею и часть песни; воспоминание было необычным, сильным и
таинственным.
В последующие дни Атон продолжал посещать поляну в лесу, надеясь
найти хоть какой-то намек на музыку. В конце концов он перестал делать это
и сдался более унылому миру действительности - почти сдался.
Ближайшие соседи жили в долине, в пяти километрах от них. Они
принадлежали к одной из ветвей низкородной Династии Восемьдесят-Первых,
которые возделывали неплодородную землю и делали это не слишком усердно.
Аврелий никогда о них не вспоминал. Атон не знал об их существовании до
тех пор, пока нимфа косвенно не познакомила его с детьми
Восемьдесят-Первых.
После того, как и десятое посещение леса ничего не дало, одолеваемый
одиночеством Атон вынужден был предположить, что прекрасная женщина ушла
навсегда (сделать это было ему легче, чем считать двузначные числа с
помощью всего-навсего десяти пальцев), или же начать ее поиски в других
местах. Он выбрал последнее. Наверняка она _г_д_е_-_т_о_ была, и
естественно было исследовать длинную равнину, поскольку гулять по горячему
черному шоссе ему запрещали. Его тетка всегда прибывала на аэромобиле
оттуда, пересекая равнину, и пока он не представлял себе ее
местожительство в пространстве, да и не желал его посещать, это прибавило
логики его решению.
Вооруженный увесистой ДЗЛ он отправился в путь и зашагал по
удивительным полям, мимо извилистых потоков и перелесков. Представший
перед ним мир оказался обширнее, чем он предвкушал, но Атон перекладывал
тяжелую книгу из руки в руку, иногда отдыхал, приказывал ногам не
страшиться немыслимых расстояний и, наконец, оказался у границы
Восемьдесят-Первых.
Там он встретил не нимфу, которую искал, а мальчиков-близнецов своего
возраста, Лешу и Леню, и их младшую сестренку Любу. Так завязалась дружба,
длившаяся ровно семь лет.
- Смотрите, у него хвея! - закричал Леша, заметив целеустремленного
путника.
Дети Восемьдесят-Первых окружили Атона, который отреагировал на
интерес к его знаку отличия со снисходительной хмуростью.
- А почему у вас нет? - спросил он.
Леня замялся:
- Я пробовал. Она умерла.
- А где ты взял свою? - задал вопрос Леша.
Атон объяснил, что красивая лесная женщина подарила ему цветок на
день рождения и что теперь он ее ищет.
- Ну, и врать ты мастер! - завистливо произнес Леня. - А ты можешь
сделать бомбу?
- Мы делаем бомбу! - воскликнула маленькая Люба.
Леня хлопнул ее по голой спине.
- Без девчонок, - произнес он. - Это мужское дело.
- Ага, - сказал Леша.
- Ага, - отозвался Атон, хотя бомба была ему неинтересна. - Только
мне нужно безопасное место для книги. В ней Словесная Земля [Атон на слух
воспринял фамилию Wordsworth как Words-Earth].
- Это вроде багрового песка? - поинтересовался Леша. - Может,
использовать ее для бомбы?
- Нет! Словесная Земля - поэт. Он пишет в рифму о теплом пепле. "О
радость! В нашем пепле..."
- Кому это надо? - сказал Леня. - _Н_а_с_т_о_я_щ_и_е_ мужчины делают
бомбы.
Затем они спрятались втроем в укрытии близнецов - скрытой в густом
кустарнике землянке возле загона для свиней. Они мастерили бомбу из камней
и разноцветного песка. Леня слышал, что смесь серы (которую они узнавали
по желтому цвету) и калийной соли взрывается, если бросить ее достаточно
сильно. Но почему-то смесь не взрывалась.
- Наверняка из-за соли, - сказал Леня. - Это обычный белый песок. А
нам нужна _н_а_с_т_о_я_щ_а_я_ соль.
Люба, вертевшаяся возле землянки, не упустила благоприятного случая.
- Я могу достать!
Вскоре она вернулась с солонкой, которую стащила из кухни, но не
отдавала ее мальчикам до тех пор, пока они не пообещали принять ее в игру.
Оставшуюся часть дня она приставала к Атону, порой вызывая у него
отвращение. Она была в грязи с ног до головы, а ее длинные черные косы все
время лезли в бомбу.
Прошли годы. Началось обучение. Атон узнал об истории и обычаях своей
планеты и о великой Династии Пятых. Он научился читать на трудном древнем
языке и с изумлением пробирался сквозь огромный текст ДЗЛ. Считал он
теперь куда дальше, чем до десяти, и производил с числами разные действия.
Он знал К-шкалу температур и $-шкалу времени. Он начал долгое ученичество
в хвееведении.
Свое свободное время, теперь более редкое, Атон проводил, в основном,
на хуторе Восемьдесят-Первых. Мальчишки бросили заниматься бомбой и
перешли к другим затеям. Лешу и Леню не обязывали получать объем знаний,
требуемый от сына Пятого, и учеба у них шла гораздо легче. Люба никогда не
отказывалась от своей привязанности к Атону. Близнецы же то и дело его
дразнили "Поцелуй ее, и она принесет соли. _К_р_е_п_к_о_й_ соли". Но он
воспринимал Любу как сестру, которой у него никогда не было, и
довольствовался тем, что дергал ее за косы, достаточно сильно, впрочем,
чтобы она вела себя как следует. А время неуловимо воздействовало на всех.
Выращивание нежных зеленых цветов представляло собой сложное дело:
смесь науки, искусства и характера. Вскоре стало очевидно, что у Атона к
этому призвание. Растения, за которыми он ухаживал, были крупнее и
красивее остальных, а его опытные участки цвели вовсю. Будущее хвеевода
казалось ему гарантированным.
Был и другой варианта профессия механика. Атон научился управлять
аэромобилем Пятых, точно определяя координаты планеты на географическом
нониусе машины. Локационная сетка была размечена в стандартных единицах
для восточного склонения и нордовой разности широт с наложенной нониусной
шкалой, выводящей из фокуса все, кроме правильного показания. Здесь Атон
столкнулся с безмерными трудностями. Ему, похоже, не хватало тяги к
механике, по крайней мере, в таком возрасте. "Только не ходи на Флот, -
предупреждал домашний учитель. - Там из тебя обязательно сделают
машиниста. У них жуткая способность выбирать для работы совершенно не тех
людей". Но, освоив технику, Атон начал уважать ее. Что-то радостное было в
мгновенном фокусировании после нескончаемых попыток.
"Вероятно, - думал он, - красоту фокусирования можно оценить только
п_о_т_о_м_у_, что она возникает после борьбы".
Одно продолжало затуманивать выбор судьбы: не покидающий его образ
лесной нимфы. Пока оставалась эта тайна, Атон не мог верить в себя вполне.
Когда он, обливаясь потом под жарким солнцем, работал в поле на прополке
сорняков (он думал, что это крелль, хотя крелль намного опаснее),
прерванная песня звучала в его голове - настойчивая и мучительная. Откуда
пришла нимфа? Зачем? Что она хотела от маленького мальчика?
Постепенно возраст смазал воспоминание. Оставалось лишь ядро
неудовлетворения, придававшее Атону чуть неуравновешенности и заставлявшее
гадать, правда ли, что жизнь в роли хвеевода - лучшая из возможных? Однако
что еще могло быть?
Ему исполнилось четырнадцать лет. Он пересаживал саженцы хвей возле
границы усадьбы, когда издали послышалась знакомая мелодия. Руки у него
задрожали. Неужели она... неужели она вернулась наконец на поляну?
Он оставил цветы и то бегом, то сдерживая себя последовал за
волшебным звуком. Возбуждение бурлило в нем, пока он кружил по лесу у
заброшенного колодца. Неужели это нимфа? Неужели она зовет его?
Атон пришел на поляну, не изменившуюся, если верить его памяти, за
семь лет. Нимфа была там! Она была там, она сидела и пела; ее легкие
пальцы перебирали струны маленького инструмента - иномирянской
шестиструнной лютни - которая звучала воистину завораживающе. Прежний
образ в душе Атона побледнел перед действительностью. Лес, поляна, даже
воздух вокруг были прекрасны.
Он стоял на краю поляны, впитывая ее присутствие. Казалось, лишь
мгновение прошло с тех пор, как он стоял здесь впервые; время одинокой
мечты - мгновение и вечность. Она не изменилась - он же повзрослел на семь
лет. И теперь он видел не только то, что видел семилетним ребенком.
На ней было полупрозрачное в лучах солнца светло-зеленое платье со
шнуровкой на лифе - на Хвее таких не носили. Ее лицо, бледное и чистое,
обрамляли великолепные волосы - поток темно-красного и иссиня-черного в
обворожительном союзе. В фигуре была изящная цельность - не чувственная,
не хрупкая. Ее внешность являла собой соединение противоположностей, о
поиске которого Атон никогда сознательно не думал. Огонь и вода, обычные
враги, совмещались здесь в резком фокусе, наподобие пересечения шкал
нониуса.
Атон стоял словно в трансе и в восторге от этого зрелища забыл о
времени и о себе.
Нимфа, как и раньше, заметила его и оборвала песню.
- Атон, Атон, иди ко мне!
Она его узнала? Подросток стоял перед прекрасной женщиной смущенный,
зардевшийся от первых неловких мужских побуждений. Она была желанием
мужчины, ее присутствие делало его большим и грубым, Атон ощущал на своих
ладонях землю, а на рубахе - пот. Он не мог остаться, он не мог уйти.
- Четырнадцать, - сказала она, вкладывая в это слово некое
волшебство. - Четырнадцать. Ты уже выше меня. - Она поднялась, распускаясь
как цветок, чтобы подтвердить, что это правда. - И носишь мою хвею, -
продолжала она, протягивая руку к его волосам. Цветок лег на ее ладонь,
зеленые лепестки были темнее платья. - Ты подаришь ее мне, Атон?
Он молча таращил глаза, не в силах воспринять вопрос.
- Еще рано, слишком рано, - сказала она. - Я не возьму ее, Атон. Не
сейчас. - Она заметила его обветренные пустые руки. - А где же твоя книга?
- Я работал в поле...
- Ах, да, - подхватила она, покачивая в руках хвею. - Тебе два раза
по семь, и ты теперь хвеевод. А помнишь ли ты...
- "Указания на бессмертие" Вильяма Вордсворта, - выпалил он,
пораженный своим громким голосом.
Она схватила его за руку, сжала ее.
- Не забывай никогда, Атон, как чудно быть ребенком. В тебе есть та
бессмертная частица света, тот луч солнца, в честь которого тебя назвали.
Ты должен лелеять эту искру и никогда не давать ей погаснуть, независимо
от своего возраста.
- Да, - сказал он, не в силах сказать ничего больше.
Нимфа поднесла хвею к щеке.
- Скажи мне, скажи снова, Атон, - разве я не прекрасна?
Он заглянул в черно-зеленую глубину ее глаз и растерялся.
- Да, - сказал он. - Лесной пожар и тихий омут. Ты топишь меня в
огне...
Ее смех был отзвуком горящих свечей и лесных потоков.
- Неужели я так опасна?
"Неотразимое создание, - подумал он. - Ты играешь мной, а я
беспомощен".
Подойдя к нему вплотную, нимфа подняла руки, чтобы поправить хвею в
его волосах. Легкий запах ее тела одурманил его. Она - вневременна, она -
совершенство.
- Ты не нашел ни одной женщины, которая сравнилась бы со мной, -
проговорила она.
Спорить было бесполезно: даже ее тщеславие восхитительно. Ни одна
смертная не могла соперничать с ее великолепием.
- Ты не должен меня забывать, - сказала она. - Я поцелую тебя еще
раз.
Атон стоял, опустив руки, прикованный к земле, побаиваясь, что если
пошевелит хоть одним мускулом, то упадет. Лесная женщина взяла его
холодными пальцами за локти; слабое прикосновение вызвало в нем дрожь - от
напряженных плеч до сжатых кулаков. Она потянулась губами, приводя его в
радостный восторг. Поцелуй: желание и досада захлестнули его душу.
Тончайшая паутина опутала все его тело. Лишь голос сохранил свою
волю.
- Завтра ты опять исчезнешь, - услышал он собственные слова.
Она отпустила его.
- Иди, иди же. Когда найдешь меня снова, ты будешь готов.
- Но я даже не знаю твоего имени.
Нимфа махнула рукой, и ватные ноги развернули его и увели с поляны.