спящим, стал незаметно наблюдать за Кокеной.
Та без признаков явного утомления принялась готовить еду, хотя
движения ее несколько замедлились. Глянув в сторону Атона и убедившись,
что он крепко спит, она подошла, повернула его в более удобную позу и
подложила под голову подушку из мха, будить его она не пыталась.
Что сделало девушку такой выносливой? Она давным-давно должна была
упасть от изнеможения. Но она не только оставалась с ним, но и выполняла
всю необходимую работу. Не произошла ли и она от модифицированного рода?
Действительно ли рабыня на Идиллии без всяких помех сочетает преимущества
жены и тяжеловоза?
Атон сел, потянулся, протер как бы заспанные глаза. Нет смысла
пропускать ужин. Завтра он определит, насколько она вынослива.
Дорога становилась все более крутой и неровной. Атон не обращал
никакого внимания на открывшийся внизу вид или на появлявшихся животных -
бобра, горного козла, черепаху, которые с любопытством взирали на негоден
выбрал самый трудный подъем и взбирался с максимальной скоростью. Кокена
стала для него вызовом: он обязан определить предел ее выносливости. Его
не покидал интерес к тому, с чем же он состязается, и восхищало
соперничество с женщиной, которая должна всего-навсего выполнять его волю.
На исходе дня, истекая потом, он стал подозревать, что достиг предела
своих возможностей. Девушка ни о чем не спрашивала. Она была сведуща в
искусстве восхождения; ее скупые движения сберегали силы, и она
расходовала их куда меньше, чем он. "Наверняка, - подумал он, - она
сопровождала по этим склонам многих господ". Эта мысль почему-то его
тревожила.
Наконец они вышли к нависшему выступу, где зубчатая скала вздымалась
над поверхностью почвы на добрых пятнадцать метров, а затем отступала под
покров кустарника. Скала неширока, ее легко обогнуть - но Атон этого не
хотел. Пусть будет проверка для Кокены! Годы на Военном Флоте научили его
лазать по канату; подъем здесь трудный, но для него посильный. А вот для
женщины со слабой мускулатурой и недостатком практики подъем был неодолим.
Атон накинул петлю на нижний выступ метрах в шести от основания
скалы. Тот достаточно велик, чтобы на него встать, и послужит площадкой
для дальнейшего подъема. Атон быстро полез наверх, упираясь ногами в почти
отвесную скалу. Приятно было чувствовать знакомое напряжение.
Он забрался наверх, проверил веревку и стал ждать Кокену. И она
поднялась, перебирая руками и упираясь ногами, как и он. Рюкзак на спине
явно мешал ей удерживать равновесие и создавал другие сложности, но она не
сказала ни слова.
Атон закинул веревку за самый верхний выступ и затянул покрепче.
Нелегкий будет подъем - метров семь, не меньше, причем гора уходила вниз
под углом так, что веревка висела свободно. На этот раз упереться ногами о
скалу не удастся.
Атон полез вверх. Подъем был очень непрост. С опозданием он осознал,
что есть разница между подъемом при половинной, силе тяжести в
космокорабле и противоборством с рюкзаком на плечах нормальному тяготению.
Сил, которые Атон так щедро расходовал на прошлый подъем, теперь не
хватало; он оказался слишком расточителен. Надо было поднять рюкзаки
отдельно... и закрепить страховку, чтобы предотвратить случайное падение.
Запасная веревка бесполезно висела на ремне.
Но снизу на Атона смотрела девушка, и он был силен. Он достиг
верхнего выступа и, радуясь победе, забрался на него. Уступ был надежный,
на нем можно было закрепить вторую веревку. Он размотал запаску и сделал
петлю.
Кокена уже начала подъем. Лежа ничком - голова и плечи за краем скалы
- он увидел, что его догадка верна. Она не привыкла к подобным упражнениям
и не знала маленьких хитростей веревки. Такие занятия - не для женщин, ее
раскачивало, то выкидывая на фон кустарников и деревьев, то почти ударяя о
неровности камня. Она очень устала, но продолжала карабкаться.
Метра через четыре Кокена остановилась. Кажется, она достигла наконец
предела. Атон, мрачно удовлетворенный, уже собирался крикнуть ей, чтобы
она спустилась и выбрала другой путь.
Только сейчас он увидел, до какой степени она устала. Ее маленькие
онемевшие руки скользнули по веревке. Далеко внизу под ее опускающейся
фигурой простиралась каменистая равнина: падение означало смерть.
Не думая, Атон захлестнул петлю за выступ и бросился с него вниз.
Рефлекс космогарда: немедленное действие без мыслей о личной опасности. Он
просто выпустил выступ из рук; рюкзак, по-прежнему висевший на нем, рванул
по подмышкам. На половине отвесного склона упругая веревка, за которую он
держался, остановила его с такой силой, что содрала кожу с ладоней и едва
не разжала их. Сорванные мышцы рук и плеч дадут знать о себе завтра.
Атон болтался чуть ниже девушки. Как только та окончательно разжала
ладони, он вытянул руку и, обхватив ее за талию, грубо подтянул к себе.
Почти теряя сознание от усталости, она прижалась к нему.
Пытаясь удержать двойной вес плюс рюкзаки, одной натуженной рукой
держась за веревку, Атон тем не менее обратил внимание, хотя это и было до
кошмарного неуместно, какое гибкое и нежное тело он обнимает. Не считая
первого вечера на танцах, он никогда не обнимал ее; его даже как-то
удивило, что она настолько женственна.
Между тем рефлекс космогарда вновь взял верх. Его ладонь разжалась и
медленно, но все же сдирая кожу, заскользила по веревке. Он твердо
приземлился на нижний выступ и положил Кокену на широкую площадку. Когда
Атон опустился на колени рядом с ней, ее рука обвила его шею и притянула к
себе.
- Ты сильный, сильный, - прошептала Кокена, не открывая глаз. -
Сильнее меня.
После чего рука безвольно упала; она потеряла сознание.
Ее слова подбодрили его. Он понимал, что они искренни. Что бы ни было
раньше. Кокена увидела в нем теперь мужчину, а не изнеженного господина.
Этого, вероятно, он и добивался. С нескрываемым удовольствием он стал
делать то, что раньше делала для него она. Уложил ее поудобнее, разыскал в
рюкзаке еду. После обмотал бинтом окровавленную руку, скинул рюкзаки к
подножию скалы и спустился сам, чтобы устроить место для привала.
Только когда оба были внизу, он позволил ей смазать и перебинтовать
ему руку. Кокена вновь оказалась на своем месте, и это ему по-прежнему
нравилось - кроме того, с приятным потрясением он сообразил, что Злоба на
какое-то время совершенно выпала из его головы и что есть множество
безотлагательных вещей, о которых ему надо позаботиться.
Первыми словами Кокены в тот вечер, под песню одинокого сверчка, были
извинения:
- Простите, что не смогла остаться с вами, господин Пятый. Я не
собиралась...
- Больше никогда не называй меня так, - сказал он, прерывая ее. - Я
человек, а не титул: глупый человек, едва не погубивший тебя.
- Да, Атон, - сказала Кокена. - Только на Идиллии никто не умирает. -
Она встала. - Меня ждет работа.
Атон схватил ее за лодыжку и притянул к себе:
- Сделаешь завтра. А сейчас будешь спокойно отдыхать, иначе я тебя
побраню. Почему ты не сказала мне, что устала?
Она горестно улыбнулась:
- У рабыни не должно быть личных проблем. Их достаточно у господ.
Атон в душе побледнел, услышав про господ. Значит, между ними ровно
ничего не изменилось.
- Ты была рабыней всю жизнь?
Еще одна горькая улыбка:
- Конечно, нет. Никто не рождается для рабства. Существуют
конвенции... Я попала сюда единственно возможным способом: добровольно.
- Добровольно!
- Это хорошее место. Пришлось выждать длинную очередь. Отбор очень
строгий.
- Я это заметил, - сказал Атон, любуясь ее фигурой.
Кокена, бессознательно защищаясь, выставила перед собой руки.
- Я рабыня иного рода и не хотела бы, чтобы вы говорили обо мне в
таких выражениях.
- Извини, - сказал Атон с раскаянием, - но я - мужчина. И мои
выражения отчасти определила ты сама. Разве у тебя не случаются порой
неприятности с мужчинами в таких вот уединенных местах?
- Случаются, - призналась она. - Но мы обучены защищать себя.
Атон подумал о некоторых известных ему приемах.
- Даже от космогардов?
- В особенности, от космогардов.
Он рассмеялся:
- Гордость не позволяет мне в это поверить, но именно такой ты кие
очень нравишься.
Кокена рассмеялась вместе с ним, и он ощутил в своем теле прилив
тепла. Но на заднем плане маячил неумирающий образ Злобы.
Он попытался отогнать его:
- Ты удивительно сильна для женщины, Кокена. Откуда ты родом?
- Я не должна говорить...
Внезапно в этом не оказалось нужды.
- Хвея! - воскликнул он. - Таких женщин, как ты, нет больше нигде в
галактике. Лишь на моей родной планете.
С этим открытием его интерес к ней расцвел и утратил всякую
праздность - если она вообще когда-либо была.
- Назови свою Династию!
- Пожалуйста, не надо.
Атон щелкнул пальцами:
- Четвертая? - спросил он, и ей пришлось кивнуть. - Мне следовало
догадаться. Замыслы Аврелия всегда безупречны. Он клялся, что устроит
прекраснейший брак - и он это сделал, несомненно сделал. Я бы полюбил
тебя.
Выражение ее лица не изменилось, но он почувствовал, что чем-то ее
обидел.
- Я говорил о прошлом, - неубедительно произнес он, однако вред уже
был нанесен. - Это была песня, прерванная песня. Она вела меня, и я не мог
свернуть в сторону. Теперь я как рыба на крючке; я могу признать лишь то,
что могло бы случиться.
- Вы упоминали об этом раньше.
"Да, конечно... я рассказал все, не зная, кому говорю. Не зная!"
- Как ты сюда попала? - спросил Атон, чтобы скрыть смущение.
- Я никогда не видела человека, за которого должна выйти замуж, и не
знала его имени, - сказала она почти неслышно. - Но я... я возненавидела
его, когда он опозорил мою Династию. Он отверг меня без единой встречи...
а Династии не расторгают союз. Я не могла там оставаться.
Атон попытался взять ее за руку, но она увернулась.
- Я не знал. "Третья дочь Старшего Четвертого" - это лишь
обозначение, а не личность.
- У рабынь тоже есть прошлое, - сказала она. - Но оно не в счет.
- Ты наверняка знала! Мы встретились не случайно.
- Нет. Лицо и имя были мне незнакомы. Пока вы не заговорили о
прошлом, и я не начала понимать. Династии не смогли представить нас
формально...
- И ты не сказала ни слова. Ни слова!
Атон не был голоден, но нервно вынул из рюкзака судок-самогрев и
принялся есть. Кокена последовала его примеру: только в ее руках оказался
замороженный пакет. Атон понимал, что эта символика случайна, но рискнул
сделать еще одну попытку.
- Давай забудем все, что произошло между нами, - сказал он. - Это...
Слишком много нужно преодолеть. Слишком много стыда. Давай начнем все
сначала. Я хочу знать о _т_е_б_е_ все.
Кокена не отвечала.
- Ну, пожалуйста!
Она колебалась:
- Рабыня не может...
- К черту рабыню! Ты - женщина, на которой я должен был жениться, и я
хочу _з_н_а_т_ь_.
Она молча покачала головой.
Раздраженный Атон растерянно смотрел на нее. Раньше она непокорной не
казалась - но раньше он и не расспрашивал ее о себе. Вероятно,
обстоятельства отменили условности. Если не...
- Послушай, - сказал он. - Ты говорила мне, что на Идиллии не
умирают. Это ведь сказано не ради красного словца, а? Это должно означать,
что за клиентами все время наблюдают... и не только их верные рабы. За
нами сейчас следят?
Кокена опустила глаза.
- И если б я не поймал тебя на скале, какая нибудь штуковина
выскочила бы из камня, ткнулась в меня механическим носом и утащила
тебя... Отвечай!
- Что-то вроде этого.
- А если бы ты сказала хоть слово, тебя понизили бы до выгуливания
собак?
- Некоторые собаки очень милы.
- Ну, если ты настаиваешь на такой глупости, я просто обязан снова
вскарабкаться на эту скалу, прыгнуть вниз и заставить эту штуку поймать
м_е_н_я_ в воздухе. Где была бы _т_о_г_д_а_ твоя ценная работа?
- Пожалуйста, - прошептала она.
- Надо было взять ДЗЛ, - печально возразил он. - "Имей мы, кроме
мира, время..."
- Возможно, я застенчива, - сказала Кокена на этот раз с каким-то
воодушевлением, - но я не ваша...
Она лежала на листьях, волосы утопали в них. Атон лег рядок, опершись
на локоть. Он ухватил прядь ее волос.
- Я слишком быстро избавился от условностей и, увы, оценил огромную
мудрость выбора старших.
- Нет, - сказала она. - Тот позор давно забыт.
- Я искуплю его. Я обещаю жениться на дочери Четвертого...
- Нет!
Раковина закрылась.
Подъем стал теперь более неторопливым. По мере того, как они
приближались к вершине, внизу разворачивалась величественная перспектива.
Атон должен был признать, что чувствует себя лучше, чем когда бы то ни
было. Бодрый вид и спокойная сила характера Кокены сочетались с красотой
пейзажа, вновь превращая жизнь в достойное событие.
Ему было жалко, что они достигли вершины. Он, как и прежде, предпочел
бы восхождение: не останавливаясь, не думая, не сталкиваясь со сложностями
жизни по ту сторону горы, лишь вдыхать пахучий ветерок да слышать сухой
хруст под ногами. Зловещая тень Злобы ненадолго уменьшилась. Насколько
сильнее стало сейчас живое видение Кокены - безыскусно бойкая, она ни о
чем не спрашивала, лишь короткие локоны подпрыгивали при ходьбе.
В порыве чувств Атон обнял ее. Она нахмурилась, но не скинула его
руку. Последний отрезок до вершины они прошли вместе.
Атон ожидал какого-то особого вида, но открывшийся его взору пейзаж
превзошел все ожидания. Гора оказалась не одиночной, а двойной: крупная
расщелина разделяла ее половины, круто спускаясь на полкилометра и
превращаясь в узкое ущелье между ними. Склоны с обеих сторон были почти
отвесны. Он отошел на шаг с отвращением к своей тяге к пропасти.
- Когда-то, - сказала Кокена, тревожно удерживая равновесие у края, -
здесь было поле и ручей...
- Ручей?
- Маленькая речка. А поле - это плоская местность.
- Больше не буду перебивать, - согласился он.
- Давным-давно из земли поднялась гора. Но ручей был старше и не
потеснился. Он разрезал вздымавшуюся глыбу. Вскоре - через какую-нибудь
пару геологических эпох - горе это надоело. Она стала подниматься быстрее,
и река не смогла ее побороть. Река сдалась и, в конце концов, обогнула
гору. И вот результат: русло на километр выше реки, а у горы два пика.
- Если б я был рекой, - сказал Атон, - я бы пробуравился _с_к_в_о_з_ь
эту выскочку.
- И пожалел бы об этом. Река пыталась это сделать, на берегу озера
есть отверстие, ведущее в подножие горы. Но вода, входя с одной стороны, с
другой не выходит. Так что большая часть реки отступила и держится
подальше от этого места.
- Я ее не виню. Хорошо, что вовремя предупредила; ты уберегла меня от
больших неприятностей.
Атон стоял позади нее, наблюдая, как ветер из расщелины откидывает
назад ее волосы и теребит походную юбку.
- Песня исчезла, - сказал он.
Кокена медленно повернулась:
- Атон.
"Раковина раскрылась, - подумал он. - Лишь от прикосновения истинной
любви".
Он неторопливо вынул хвею из своих волос и воткнул ей в прическу.
Кокена радостно улыбалась, ее глаза сияли. Они стояли на расстоянии
вытянутой руки, молча всматриваясь друг в друга и в хвею.
Потом она оказалась в его объятиях, всхлипнула у него на плече.
- Атон, Атон, обними меня. Ты - первый...
Он прижал ее к себе, испытывая чувство, которое наконец-то было
естественным, а не злокачественным.
Она отступила на шаг, резко вырисовываясь на фоне утреннего неба. Она
вся лучилась.
- Так ново, - сказала она. - Так прекрасно. Поцелуй меня, Атон, чтобы
я поверила...
Он положил руки ей на плечи и медленно притянул к себе. Когда ее лицо
приблизилось, перед ним будто бы проплыло облако. Мерцающее, тающее...
...И это было лицо миньонетки. Волосы цвета живого пламени обрамляли
его, переплетаясь в змеином великолепии. Черно-зеленые глаза заглядывали в
его глаза. Алые губы приоткрылись.
- Поцелуй меня, Атон...
- Нет! - закричал он. Его мечта о свободе лопнула. Он отгородился от
призрака рукой, чтобы не видеть переменчивых глаз, и в ужасе оттолкнул
его.
И остался стоять на горе один, окутанный мелодией...
Любовь построила дворец
На гнили и дерьме.
Вильям Батлер Йетс, "Разговор
Безумной Дженни с епископом"
Это не наш народ.
Вселенная в его понимании была чиста:
Яркие незапятнанные солнца отметали кружившуюся пыль,
Вечно скапливались туманности - пока одна из них
не лишалась милости.
Наша галактика больна:
Она гниет с ядра, разлагается на части, гноится
с отвратительным зловоньем,
Пораженная предельным ужасом:
Жизнью.
Из этого болота поднимается небывалая пародия на разум,
Посвящающий себя великому мору порядка,
Заражающий каждую частицу.
У него несколько личин, но нас интересует ближайшая:
Человек.
Это не наш народ.
Враг - человек.
Это зло должно быть вычеркнуто, галактика стерилизована.
Да не останется ни следа грязи.
Однако недуг зашел далеко;
У инфекции больше возможностей, чем у нас.
Преждевременность означает провал.
Мы управляем собственными изменениями: мы умны и искусны.
Мы набираем агентов человеческого рока из их же рядов.
Мы отбираем индивидуума и приручаем его, чтобы он
соответствовал нашей цели.
Это существо душевно нездорово
(Как говорит его культура),
Оно идеально:
Атон.
Атон мечтает о союзе.
Атон желает объять красоту.
Атон стремится убить зло...
Атон, Атон, дитя заблужденья,
"Честность и подлость друг другу сродни".
Сила твоя вырастает из зла.
Посмотри на свои испражненья;
Обмажь лицо истиной,
Забудь притязанья;
Вернись.
Ибо это не твой народ...
А мы не их бог.
$ 401
Было светло, ослепительно светло, даже в густой тени. Атон забыл, как
много естественного света расточалось на открытом воздухе. Запах воли был
повсюду - сочный и возбуждающий. Был день, и было тепло - не суховей
пещер, а свежий душистый ветер.
Свобода! Кошмар теперь позади, его долгое осуждение закончилось.
Безумное зло пещер растворялось в прошлом, оставив лишь того Атона,
который завоевал свободу, - Атона очищенного, Атона непорочного.
Здесь были деревья, и травы, и голая почва. Человек, покоривший Хтон
и не сошедший с ума, упал на колени не в благодарственной молитве, но для
того, чтобы физически дотронуться до вновь явленного чуда. Его бледные
пальцы зарылись в мягкую землю, наслаждение пробежало вверх по рукам; он
поднес горсть ко рту, чтобы на вкус ощутить зелень и прелые листья.
"В природе нет грязи, - подумал он. - И нет ужаса, кроме того, что
берет начало в человеческой душе".
Он катался по земле, обуреваемый радостью узнавания. Он знал эту
планету - словно не было мрачной интерлюдии между его убийством любви
Кокены и теперешним чудом, словно не было в промежутке Хтона как расплаты
за преступление.
"Я любил тебя, милая ракушка. Но это была моя вторая любовь - слабее
первой. И вот так я тебя освободил".
После полудня какой-то шум вывел его из задумчивости. А выбрался он
утром. Его внимание сфокусировалось: звук был результатом действия
древнего стрелкового механизма... Выстрел. Мальчиком он его слышал -
кто-то... охотился.
Многообещающие ассоциации. Человек, у которого были столь древние
вкусы, мог позволить себе и личный корабль. Похоже, он был эксцентриком,
нелюдимым одиночкой.
Но если это частный охотничий заповедник, как теперь ему казалось,
Атона подстерегала прямая опасность. Здесь могли содержаться
многочисленные экзотические хищники. Он сглупил, забыв о бдительности лишь
потому, что освободился.
Лучше всего немедленно захватить охотника и взять его корабль. Это
решило бы вопрос передвижения, поскольку ему надо покинуть планету, скрыв
свою личность от местных властей.
Двигаясь как можно тише, Атон направился к источнику звука. Он привык
к каменному полу пещер, и его ноги после вечно сумеречных переходов стали
грубы и нечувствительны. Хрупкие прутики громогласно трещали, будто
защищаясь каким-то волшебным способом. Наверняка его приближение было
слышно за километр!
Он решил сам дождаться человека, надеясь, что блуждания приведут того
в пределы досягаемости. Какой досягаемости? У Атона не было оружия, а
случай вряд ли подвел бы незнакомца на расстояние вытянутой руки. Атон все
еще мыслил по-пещерному.
Он принялся тихонько нащупывать камешки и собирать их в кучку возле
ног. Он стоял за тонкий красноватым деревом, слишком тонким, чтобы скрыть
человека, но удобным для броска из-за него. Стреляли всего один раз -
вероятно, для тренировки или по ошибке. Возможно, стрелок нервничал.
Хорошо.
Атон швырнул самый большой камень из кучки по высокой дуге, так чтобы
тот не задел при взлете ветвей. Камень шумно упал метрах в пятидесяти от
его дерева, в стороне от охотника. Исследуя это явление, человек должен
пройти рядом с Атоном. Первый бросок должен быть как можно более точным:
метательное оружие, соответствующим образом использованное, так же
смертоносно, как нож.
Приближаясь, намеченная жертва что-то фальшиво насвистывала. Неужели
глупец ожидает, что сумеет таким образом выследить зверя? Нет никакого
смысла обсуждать что-либо с подобным идиотом. Лучше просто убить его и по
следам найти корабль. Атон мог управлять любой стандартной моделью.
Свист становился все громче. Атон поднял руку, поудобнее зажав в
кулаке камень. Раскрыться придется мгновенно: слишком опасно целиться лишь
на звук.
Свист прекратился.
- Должен вам доложить, - произнес скрипучий голос, - что моя
старомодная винтовка снабжена старомодным теплоулавливателем. Если у вас
хватит ума, действуйте сообразно услышанному.
Дерево кое-как прикрыло бы Атона. Охотник не посмеет подойти слишком
близко и вряд ли чего-нибудь добьется, ходя вокруг. Но и Атон уже не
надеялся взять над ним верх, поскольку потерял преимущество неожиданности.
Придется вступить в переговоры.
- Ума хватит, - отозвался он. - Перемирие.
- Я буду держать ружье наготове, - согласился голос, - столько,
сколько, на мой взгляд, будет нужно. Впрочем, я не очень меткий стрелок -
скорее угожу в живот, чем в сердце.
Предупреждение было достаточно ясным: человек выстрелит, чтобы
искалечить его, а не убить.
Атон принял предупреждение и прежде, чем выйти из-за дерева, выбросил
камень. У него не было желания испытывать точность "не очень меткого"
стрелка, который оказался не так глуп, как ожидалось.
Охотник оказался низеньким щуплым человеком средних лет. Маленькие,
очень ясные глаза выделялись на морщинистом желтоватом лице. Руки тоже
желтые, кожа обтягивает сухожилия, ногти - неровные и длинные. Но винтовку
эти руки держат наизготовку, и она своим черным дулом вперилась Атону
прямо в живот. Этого человека никак нельзя было отнести к изнеженным
любителям.
Охотник тоже приглядывался к Атону.
- Когда возвращаешься к природе, естественно, выходишь в чем мать
родила, - сказал он наконец.
Атон внезапно вспомнил: снаружи все _о_д_е_в_а_ю_т_с_я_, а он после
пещер был наг. Волосы у него грязные, длинные, борода с запутавшимися
травинками достигала груди. Кожа мертвецки бледная, за исключением тех
мест, куда въелась пыль.
- У вас вид беглеца, - продолжил человек. - Я хочу знать, почему вам
не пришло на ум честно вступить в переговоры, вместо глупейшей попытки
подкараулить вооруженного человека. Вероятно, я должен немедленно принести
вас в жертву, прежде чем вы воспользуетесь своим шансом.
Человек играл со своей добычей. Он не мог подозревать об истинном
положении Атона, так как снаружи никто не знал о местонахождении тюрьмы.
Никто, кроме самого Атона. Если бы человек заподозрил это, он тотчас бы
его застрелил.
Или еще застрелит? Он наблюдал за Атоном, поглаживая пугающе цепкими
пальцами полированный приклад винтовки. Подозревает ли он, что у Хтона
здесь выход? Или же знает природу невинной пещеры, ведущей во внутренности
планеты, но нуждается в высшем доказательстве... доказательстве, которое
убило бы его задолго до того, как он смог вернуться на поверхность? А что
если он ищет сейчас не заповедных зверей, но одно-единственное существо,
которое поведало бы ему тайну невообразимого богатства и безопасно провело
бы в Хтон?
С каким бесконечным спокойствием прочесывал он этот лес из года в
год, разыскивая... Атона?
Такому человеку надлежит умереть.
- Как вижу, вы понимаете, - сказал охотник. - Вы пойдете со мной в
пещеру и докажете свое происхождение оттуда... или умрете. Необходимо ли
доказывать мою способность заставить вас действовать?
- У вас нет такой способности, - заявил Атон, не стремясь отрицать
то, что человек, похоже, знал. - Вы не доверяете мне и будете в моей
власти... там.
Человек улыбнулся так, что даже Атон похолодел.
- Вы недостаточно хорошо меня знаете.
Лишь однажды Атон проигрывал в единоборстве и почти не знал страха,
но сейчас он боялся этого человека. Он поднес руку ко рту и выплюнул
гранат.
Глаза другого понимающе сузились.
Та без признаков явного утомления принялась готовить еду, хотя
движения ее несколько замедлились. Глянув в сторону Атона и убедившись,
что он крепко спит, она подошла, повернула его в более удобную позу и
подложила под голову подушку из мха, будить его она не пыталась.
Что сделало девушку такой выносливой? Она давным-давно должна была
упасть от изнеможения. Но она не только оставалась с ним, но и выполняла
всю необходимую работу. Не произошла ли и она от модифицированного рода?
Действительно ли рабыня на Идиллии без всяких помех сочетает преимущества
жены и тяжеловоза?
Атон сел, потянулся, протер как бы заспанные глаза. Нет смысла
пропускать ужин. Завтра он определит, насколько она вынослива.
Дорога становилась все более крутой и неровной. Атон не обращал
никакого внимания на открывшийся внизу вид или на появлявшихся животных -
бобра, горного козла, черепаху, которые с любопытством взирали на негоден
выбрал самый трудный подъем и взбирался с максимальной скоростью. Кокена
стала для него вызовом: он обязан определить предел ее выносливости. Его
не покидал интерес к тому, с чем же он состязается, и восхищало
соперничество с женщиной, которая должна всего-навсего выполнять его волю.
На исходе дня, истекая потом, он стал подозревать, что достиг предела
своих возможностей. Девушка ни о чем не спрашивала. Она была сведуща в
искусстве восхождения; ее скупые движения сберегали силы, и она
расходовала их куда меньше, чем он. "Наверняка, - подумал он, - она
сопровождала по этим склонам многих господ". Эта мысль почему-то его
тревожила.
Наконец они вышли к нависшему выступу, где зубчатая скала вздымалась
над поверхностью почвы на добрых пятнадцать метров, а затем отступала под
покров кустарника. Скала неширока, ее легко обогнуть - но Атон этого не
хотел. Пусть будет проверка для Кокены! Годы на Военном Флоте научили его
лазать по канату; подъем здесь трудный, но для него посильный. А вот для
женщины со слабой мускулатурой и недостатком практики подъем был неодолим.
Атон накинул петлю на нижний выступ метрах в шести от основания
скалы. Тот достаточно велик, чтобы на него встать, и послужит площадкой
для дальнейшего подъема. Атон быстро полез наверх, упираясь ногами в почти
отвесную скалу. Приятно было чувствовать знакомое напряжение.
Он забрался наверх, проверил веревку и стал ждать Кокену. И она
поднялась, перебирая руками и упираясь ногами, как и он. Рюкзак на спине
явно мешал ей удерживать равновесие и создавал другие сложности, но она не
сказала ни слова.
Атон закинул веревку за самый верхний выступ и затянул покрепче.
Нелегкий будет подъем - метров семь, не меньше, причем гора уходила вниз
под углом так, что веревка висела свободно. На этот раз упереться ногами о
скалу не удастся.
Атон полез вверх. Подъем был очень непрост. С опозданием он осознал,
что есть разница между подъемом при половинной, силе тяжести в
космокорабле и противоборством с рюкзаком на плечах нормальному тяготению.
Сил, которые Атон так щедро расходовал на прошлый подъем, теперь не
хватало; он оказался слишком расточителен. Надо было поднять рюкзаки
отдельно... и закрепить страховку, чтобы предотвратить случайное падение.
Запасная веревка бесполезно висела на ремне.
Но снизу на Атона смотрела девушка, и он был силен. Он достиг
верхнего выступа и, радуясь победе, забрался на него. Уступ был надежный,
на нем можно было закрепить вторую веревку. Он размотал запаску и сделал
петлю.
Кокена уже начала подъем. Лежа ничком - голова и плечи за краем скалы
- он увидел, что его догадка верна. Она не привыкла к подобным упражнениям
и не знала маленьких хитростей веревки. Такие занятия - не для женщин, ее
раскачивало, то выкидывая на фон кустарников и деревьев, то почти ударяя о
неровности камня. Она очень устала, но продолжала карабкаться.
Метра через четыре Кокена остановилась. Кажется, она достигла наконец
предела. Атон, мрачно удовлетворенный, уже собирался крикнуть ей, чтобы
она спустилась и выбрала другой путь.
Только сейчас он увидел, до какой степени она устала. Ее маленькие
онемевшие руки скользнули по веревке. Далеко внизу под ее опускающейся
фигурой простиралась каменистая равнина: падение означало смерть.
Не думая, Атон захлестнул петлю за выступ и бросился с него вниз.
Рефлекс космогарда: немедленное действие без мыслей о личной опасности. Он
просто выпустил выступ из рук; рюкзак, по-прежнему висевший на нем, рванул
по подмышкам. На половине отвесного склона упругая веревка, за которую он
держался, остановила его с такой силой, что содрала кожу с ладоней и едва
не разжала их. Сорванные мышцы рук и плеч дадут знать о себе завтра.
Атон болтался чуть ниже девушки. Как только та окончательно разжала
ладони, он вытянул руку и, обхватив ее за талию, грубо подтянул к себе.
Почти теряя сознание от усталости, она прижалась к нему.
Пытаясь удержать двойной вес плюс рюкзаки, одной натуженной рукой
держась за веревку, Атон тем не менее обратил внимание, хотя это и было до
кошмарного неуместно, какое гибкое и нежное тело он обнимает. Не считая
первого вечера на танцах, он никогда не обнимал ее; его даже как-то
удивило, что она настолько женственна.
Между тем рефлекс космогарда вновь взял верх. Его ладонь разжалась и
медленно, но все же сдирая кожу, заскользила по веревке. Он твердо
приземлился на нижний выступ и положил Кокену на широкую площадку. Когда
Атон опустился на колени рядом с ней, ее рука обвила его шею и притянула к
себе.
- Ты сильный, сильный, - прошептала Кокена, не открывая глаз. -
Сильнее меня.
После чего рука безвольно упала; она потеряла сознание.
Ее слова подбодрили его. Он понимал, что они искренни. Что бы ни было
раньше. Кокена увидела в нем теперь мужчину, а не изнеженного господина.
Этого, вероятно, он и добивался. С нескрываемым удовольствием он стал
делать то, что раньше делала для него она. Уложил ее поудобнее, разыскал в
рюкзаке еду. После обмотал бинтом окровавленную руку, скинул рюкзаки к
подножию скалы и спустился сам, чтобы устроить место для привала.
Только когда оба были внизу, он позволил ей смазать и перебинтовать
ему руку. Кокена вновь оказалась на своем месте, и это ему по-прежнему
нравилось - кроме того, с приятным потрясением он сообразил, что Злоба на
какое-то время совершенно выпала из его головы и что есть множество
безотлагательных вещей, о которых ему надо позаботиться.
Первыми словами Кокены в тот вечер, под песню одинокого сверчка, были
извинения:
- Простите, что не смогла остаться с вами, господин Пятый. Я не
собиралась...
- Больше никогда не называй меня так, - сказал он, прерывая ее. - Я
человек, а не титул: глупый человек, едва не погубивший тебя.
- Да, Атон, - сказала Кокена. - Только на Идиллии никто не умирает. -
Она встала. - Меня ждет работа.
Атон схватил ее за лодыжку и притянул к себе:
- Сделаешь завтра. А сейчас будешь спокойно отдыхать, иначе я тебя
побраню. Почему ты не сказала мне, что устала?
Она горестно улыбнулась:
- У рабыни не должно быть личных проблем. Их достаточно у господ.
Атон в душе побледнел, услышав про господ. Значит, между ними ровно
ничего не изменилось.
- Ты была рабыней всю жизнь?
Еще одна горькая улыбка:
- Конечно, нет. Никто не рождается для рабства. Существуют
конвенции... Я попала сюда единственно возможным способом: добровольно.
- Добровольно!
- Это хорошее место. Пришлось выждать длинную очередь. Отбор очень
строгий.
- Я это заметил, - сказал Атон, любуясь ее фигурой.
Кокена, бессознательно защищаясь, выставила перед собой руки.
- Я рабыня иного рода и не хотела бы, чтобы вы говорили обо мне в
таких выражениях.
- Извини, - сказал Атон с раскаянием, - но я - мужчина. И мои
выражения отчасти определила ты сама. Разве у тебя не случаются порой
неприятности с мужчинами в таких вот уединенных местах?
- Случаются, - призналась она. - Но мы обучены защищать себя.
Атон подумал о некоторых известных ему приемах.
- Даже от космогардов?
- В особенности, от космогардов.
Он рассмеялся:
- Гордость не позволяет мне в это поверить, но именно такой ты кие
очень нравишься.
Кокена рассмеялась вместе с ним, и он ощутил в своем теле прилив
тепла. Но на заднем плане маячил неумирающий образ Злобы.
Он попытался отогнать его:
- Ты удивительно сильна для женщины, Кокена. Откуда ты родом?
- Я не должна говорить...
Внезапно в этом не оказалось нужды.
- Хвея! - воскликнул он. - Таких женщин, как ты, нет больше нигде в
галактике. Лишь на моей родной планете.
С этим открытием его интерес к ней расцвел и утратил всякую
праздность - если она вообще когда-либо была.
- Назови свою Династию!
- Пожалуйста, не надо.
Атон щелкнул пальцами:
- Четвертая? - спросил он, и ей пришлось кивнуть. - Мне следовало
догадаться. Замыслы Аврелия всегда безупречны. Он клялся, что устроит
прекраснейший брак - и он это сделал, несомненно сделал. Я бы полюбил
тебя.
Выражение ее лица не изменилось, но он почувствовал, что чем-то ее
обидел.
- Я говорил о прошлом, - неубедительно произнес он, однако вред уже
был нанесен. - Это была песня, прерванная песня. Она вела меня, и я не мог
свернуть в сторону. Теперь я как рыба на крючке; я могу признать лишь то,
что могло бы случиться.
- Вы упоминали об этом раньше.
"Да, конечно... я рассказал все, не зная, кому говорю. Не зная!"
- Как ты сюда попала? - спросил Атон, чтобы скрыть смущение.
- Я никогда не видела человека, за которого должна выйти замуж, и не
знала его имени, - сказала она почти неслышно. - Но я... я возненавидела
его, когда он опозорил мою Династию. Он отверг меня без единой встречи...
а Династии не расторгают союз. Я не могла там оставаться.
Атон попытался взять ее за руку, но она увернулась.
- Я не знал. "Третья дочь Старшего Четвертого" - это лишь
обозначение, а не личность.
- У рабынь тоже есть прошлое, - сказала она. - Но оно не в счет.
- Ты наверняка знала! Мы встретились не случайно.
- Нет. Лицо и имя были мне незнакомы. Пока вы не заговорили о
прошлом, и я не начала понимать. Династии не смогли представить нас
формально...
- И ты не сказала ни слова. Ни слова!
Атон не был голоден, но нервно вынул из рюкзака судок-самогрев и
принялся есть. Кокена последовала его примеру: только в ее руках оказался
замороженный пакет. Атон понимал, что эта символика случайна, но рискнул
сделать еще одну попытку.
- Давай забудем все, что произошло между нами, - сказал он. - Это...
Слишком много нужно преодолеть. Слишком много стыда. Давай начнем все
сначала. Я хочу знать о _т_е_б_е_ все.
Кокена не отвечала.
- Ну, пожалуйста!
Она колебалась:
- Рабыня не может...
- К черту рабыню! Ты - женщина, на которой я должен был жениться, и я
хочу _з_н_а_т_ь_.
Она молча покачала головой.
Раздраженный Атон растерянно смотрел на нее. Раньше она непокорной не
казалась - но раньше он и не расспрашивал ее о себе. Вероятно,
обстоятельства отменили условности. Если не...
- Послушай, - сказал он. - Ты говорила мне, что на Идиллии не
умирают. Это ведь сказано не ради красного словца, а? Это должно означать,
что за клиентами все время наблюдают... и не только их верные рабы. За
нами сейчас следят?
Кокена опустила глаза.
- И если б я не поймал тебя на скале, какая нибудь штуковина
выскочила бы из камня, ткнулась в меня механическим носом и утащила
тебя... Отвечай!
- Что-то вроде этого.
- А если бы ты сказала хоть слово, тебя понизили бы до выгуливания
собак?
- Некоторые собаки очень милы.
- Ну, если ты настаиваешь на такой глупости, я просто обязан снова
вскарабкаться на эту скалу, прыгнуть вниз и заставить эту штуку поймать
м_е_н_я_ в воздухе. Где была бы _т_о_г_д_а_ твоя ценная работа?
- Пожалуйста, - прошептала она.
- Надо было взять ДЗЛ, - печально возразил он. - "Имей мы, кроме
мира, время..."
- Возможно, я застенчива, - сказала Кокена на этот раз с каким-то
воодушевлением, - но я не ваша...
Она лежала на листьях, волосы утопали в них. Атон лег рядок, опершись
на локоть. Он ухватил прядь ее волос.
- Я слишком быстро избавился от условностей и, увы, оценил огромную
мудрость выбора старших.
- Нет, - сказала она. - Тот позор давно забыт.
- Я искуплю его. Я обещаю жениться на дочери Четвертого...
- Нет!
Раковина закрылась.
Подъем стал теперь более неторопливым. По мере того, как они
приближались к вершине, внизу разворачивалась величественная перспектива.
Атон должен был признать, что чувствует себя лучше, чем когда бы то ни
было. Бодрый вид и спокойная сила характера Кокены сочетались с красотой
пейзажа, вновь превращая жизнь в достойное событие.
Ему было жалко, что они достигли вершины. Он, как и прежде, предпочел
бы восхождение: не останавливаясь, не думая, не сталкиваясь со сложностями
жизни по ту сторону горы, лишь вдыхать пахучий ветерок да слышать сухой
хруст под ногами. Зловещая тень Злобы ненадолго уменьшилась. Насколько
сильнее стало сейчас живое видение Кокены - безыскусно бойкая, она ни о
чем не спрашивала, лишь короткие локоны подпрыгивали при ходьбе.
В порыве чувств Атон обнял ее. Она нахмурилась, но не скинула его
руку. Последний отрезок до вершины они прошли вместе.
Атон ожидал какого-то особого вида, но открывшийся его взору пейзаж
превзошел все ожидания. Гора оказалась не одиночной, а двойной: крупная
расщелина разделяла ее половины, круто спускаясь на полкилометра и
превращаясь в узкое ущелье между ними. Склоны с обеих сторон были почти
отвесны. Он отошел на шаг с отвращением к своей тяге к пропасти.
- Когда-то, - сказала Кокена, тревожно удерживая равновесие у края, -
здесь было поле и ручей...
- Ручей?
- Маленькая речка. А поле - это плоская местность.
- Больше не буду перебивать, - согласился он.
- Давным-давно из земли поднялась гора. Но ручей был старше и не
потеснился. Он разрезал вздымавшуюся глыбу. Вскоре - через какую-нибудь
пару геологических эпох - горе это надоело. Она стала подниматься быстрее,
и река не смогла ее побороть. Река сдалась и, в конце концов, обогнула
гору. И вот результат: русло на километр выше реки, а у горы два пика.
- Если б я был рекой, - сказал Атон, - я бы пробуравился _с_к_в_о_з_ь
эту выскочку.
- И пожалел бы об этом. Река пыталась это сделать, на берегу озера
есть отверстие, ведущее в подножие горы. Но вода, входя с одной стороны, с
другой не выходит. Так что большая часть реки отступила и держится
подальше от этого места.
- Я ее не виню. Хорошо, что вовремя предупредила; ты уберегла меня от
больших неприятностей.
Атон стоял позади нее, наблюдая, как ветер из расщелины откидывает
назад ее волосы и теребит походную юбку.
- Песня исчезла, - сказал он.
Кокена медленно повернулась:
- Атон.
"Раковина раскрылась, - подумал он. - Лишь от прикосновения истинной
любви".
Он неторопливо вынул хвею из своих волос и воткнул ей в прическу.
Кокена радостно улыбалась, ее глаза сияли. Они стояли на расстоянии
вытянутой руки, молча всматриваясь друг в друга и в хвею.
Потом она оказалась в его объятиях, всхлипнула у него на плече.
- Атон, Атон, обними меня. Ты - первый...
Он прижал ее к себе, испытывая чувство, которое наконец-то было
естественным, а не злокачественным.
Она отступила на шаг, резко вырисовываясь на фоне утреннего неба. Она
вся лучилась.
- Так ново, - сказала она. - Так прекрасно. Поцелуй меня, Атон, чтобы
я поверила...
Он положил руки ей на плечи и медленно притянул к себе. Когда ее лицо
приблизилось, перед ним будто бы проплыло облако. Мерцающее, тающее...
...И это было лицо миньонетки. Волосы цвета живого пламени обрамляли
его, переплетаясь в змеином великолепии. Черно-зеленые глаза заглядывали в
его глаза. Алые губы приоткрылись.
- Поцелуй меня, Атон...
- Нет! - закричал он. Его мечта о свободе лопнула. Он отгородился от
призрака рукой, чтобы не видеть переменчивых глаз, и в ужасе оттолкнул
его.
И остался стоять на горе один, окутанный мелодией...
Любовь построила дворец
На гнили и дерьме.
Вильям Батлер Йетс, "Разговор
Безумной Дженни с епископом"
Это не наш народ.
Вселенная в его понимании была чиста:
Яркие незапятнанные солнца отметали кружившуюся пыль,
Вечно скапливались туманности - пока одна из них
не лишалась милости.
Наша галактика больна:
Она гниет с ядра, разлагается на части, гноится
с отвратительным зловоньем,
Пораженная предельным ужасом:
Жизнью.
Из этого болота поднимается небывалая пародия на разум,
Посвящающий себя великому мору порядка,
Заражающий каждую частицу.
У него несколько личин, но нас интересует ближайшая:
Человек.
Это не наш народ.
Враг - человек.
Это зло должно быть вычеркнуто, галактика стерилизована.
Да не останется ни следа грязи.
Однако недуг зашел далеко;
У инфекции больше возможностей, чем у нас.
Преждевременность означает провал.
Мы управляем собственными изменениями: мы умны и искусны.
Мы набираем агентов человеческого рока из их же рядов.
Мы отбираем индивидуума и приручаем его, чтобы он
соответствовал нашей цели.
Это существо душевно нездорово
(Как говорит его культура),
Оно идеально:
Атон.
Атон мечтает о союзе.
Атон желает объять красоту.
Атон стремится убить зло...
Атон, Атон, дитя заблужденья,
"Честность и подлость друг другу сродни".
Сила твоя вырастает из зла.
Посмотри на свои испражненья;
Обмажь лицо истиной,
Забудь притязанья;
Вернись.
Ибо это не твой народ...
А мы не их бог.
$ 401
Было светло, ослепительно светло, даже в густой тени. Атон забыл, как
много естественного света расточалось на открытом воздухе. Запах воли был
повсюду - сочный и возбуждающий. Был день, и было тепло - не суховей
пещер, а свежий душистый ветер.
Свобода! Кошмар теперь позади, его долгое осуждение закончилось.
Безумное зло пещер растворялось в прошлом, оставив лишь того Атона,
который завоевал свободу, - Атона очищенного, Атона непорочного.
Здесь были деревья, и травы, и голая почва. Человек, покоривший Хтон
и не сошедший с ума, упал на колени не в благодарственной молитве, но для
того, чтобы физически дотронуться до вновь явленного чуда. Его бледные
пальцы зарылись в мягкую землю, наслаждение пробежало вверх по рукам; он
поднес горсть ко рту, чтобы на вкус ощутить зелень и прелые листья.
"В природе нет грязи, - подумал он. - И нет ужаса, кроме того, что
берет начало в человеческой душе".
Он катался по земле, обуреваемый радостью узнавания. Он знал эту
планету - словно не было мрачной интерлюдии между его убийством любви
Кокены и теперешним чудом, словно не было в промежутке Хтона как расплаты
за преступление.
"Я любил тебя, милая ракушка. Но это была моя вторая любовь - слабее
первой. И вот так я тебя освободил".
После полудня какой-то шум вывел его из задумчивости. А выбрался он
утром. Его внимание сфокусировалось: звук был результатом действия
древнего стрелкового механизма... Выстрел. Мальчиком он его слышал -
кто-то... охотился.
Многообещающие ассоциации. Человек, у которого были столь древние
вкусы, мог позволить себе и личный корабль. Похоже, он был эксцентриком,
нелюдимым одиночкой.
Но если это частный охотничий заповедник, как теперь ему казалось,
Атона подстерегала прямая опасность. Здесь могли содержаться
многочисленные экзотические хищники. Он сглупил, забыв о бдительности лишь
потому, что освободился.
Лучше всего немедленно захватить охотника и взять его корабль. Это
решило бы вопрос передвижения, поскольку ему надо покинуть планету, скрыв
свою личность от местных властей.
Двигаясь как можно тише, Атон направился к источнику звука. Он привык
к каменному полу пещер, и его ноги после вечно сумеречных переходов стали
грубы и нечувствительны. Хрупкие прутики громогласно трещали, будто
защищаясь каким-то волшебным способом. Наверняка его приближение было
слышно за километр!
Он решил сам дождаться человека, надеясь, что блуждания приведут того
в пределы досягаемости. Какой досягаемости? У Атона не было оружия, а
случай вряд ли подвел бы незнакомца на расстояние вытянутой руки. Атон все
еще мыслил по-пещерному.
Он принялся тихонько нащупывать камешки и собирать их в кучку возле
ног. Он стоял за тонкий красноватым деревом, слишком тонким, чтобы скрыть
человека, но удобным для броска из-за него. Стреляли всего один раз -
вероятно, для тренировки или по ошибке. Возможно, стрелок нервничал.
Хорошо.
Атон швырнул самый большой камень из кучки по высокой дуге, так чтобы
тот не задел при взлете ветвей. Камень шумно упал метрах в пятидесяти от
его дерева, в стороне от охотника. Исследуя это явление, человек должен
пройти рядом с Атоном. Первый бросок должен быть как можно более точным:
метательное оружие, соответствующим образом использованное, так же
смертоносно, как нож.
Приближаясь, намеченная жертва что-то фальшиво насвистывала. Неужели
глупец ожидает, что сумеет таким образом выследить зверя? Нет никакого
смысла обсуждать что-либо с подобным идиотом. Лучше просто убить его и по
следам найти корабль. Атон мог управлять любой стандартной моделью.
Свист становился все громче. Атон поднял руку, поудобнее зажав в
кулаке камень. Раскрыться придется мгновенно: слишком опасно целиться лишь
на звук.
Свист прекратился.
- Должен вам доложить, - произнес скрипучий голос, - что моя
старомодная винтовка снабжена старомодным теплоулавливателем. Если у вас
хватит ума, действуйте сообразно услышанному.
Дерево кое-как прикрыло бы Атона. Охотник не посмеет подойти слишком
близко и вряд ли чего-нибудь добьется, ходя вокруг. Но и Атон уже не
надеялся взять над ним верх, поскольку потерял преимущество неожиданности.
Придется вступить в переговоры.
- Ума хватит, - отозвался он. - Перемирие.
- Я буду держать ружье наготове, - согласился голос, - столько,
сколько, на мой взгляд, будет нужно. Впрочем, я не очень меткий стрелок -
скорее угожу в живот, чем в сердце.
Предупреждение было достаточно ясным: человек выстрелит, чтобы
искалечить его, а не убить.
Атон принял предупреждение и прежде, чем выйти из-за дерева, выбросил
камень. У него не было желания испытывать точность "не очень меткого"
стрелка, который оказался не так глуп, как ожидалось.
Охотник оказался низеньким щуплым человеком средних лет. Маленькие,
очень ясные глаза выделялись на морщинистом желтоватом лице. Руки тоже
желтые, кожа обтягивает сухожилия, ногти - неровные и длинные. Но винтовку
эти руки держат наизготовку, и она своим черным дулом вперилась Атону
прямо в живот. Этого человека никак нельзя было отнести к изнеженным
любителям.
Охотник тоже приглядывался к Атону.
- Когда возвращаешься к природе, естественно, выходишь в чем мать
родила, - сказал он наконец.
Атон внезапно вспомнил: снаружи все _о_д_е_в_а_ю_т_с_я_, а он после
пещер был наг. Волосы у него грязные, длинные, борода с запутавшимися
травинками достигала груди. Кожа мертвецки бледная, за исключением тех
мест, куда въелась пыль.
- У вас вид беглеца, - продолжил человек. - Я хочу знать, почему вам
не пришло на ум честно вступить в переговоры, вместо глупейшей попытки
подкараулить вооруженного человека. Вероятно, я должен немедленно принести
вас в жертву, прежде чем вы воспользуетесь своим шансом.
Человек играл со своей добычей. Он не мог подозревать об истинном
положении Атона, так как снаружи никто не знал о местонахождении тюрьмы.
Никто, кроме самого Атона. Если бы человек заподозрил это, он тотчас бы
его застрелил.
Или еще застрелит? Он наблюдал за Атоном, поглаживая пугающе цепкими
пальцами полированный приклад винтовки. Подозревает ли он, что у Хтона
здесь выход? Или же знает природу невинной пещеры, ведущей во внутренности
планеты, но нуждается в высшем доказательстве... доказательстве, которое
убило бы его задолго до того, как он смог вернуться на поверхность? А что
если он ищет сейчас не заповедных зверей, но одно-единственное существо,
которое поведало бы ему тайну невообразимого богатства и безопасно провело
бы в Хтон?
С каким бесконечным спокойствием прочесывал он этот лес из года в
год, разыскивая... Атона?
Такому человеку надлежит умереть.
- Как вижу, вы понимаете, - сказал охотник. - Вы пойдете со мной в
пещеру и докажете свое происхождение оттуда... или умрете. Необходимо ли
доказывать мою способность заставить вас действовать?
- У вас нет такой способности, - заявил Атон, не стремясь отрицать
то, что человек, похоже, знал. - Вы не доверяете мне и будете в моей
власти... там.
Человек улыбнулся так, что даже Атон похолодел.
- Вы недостаточно хорошо меня знаете.
Лишь однажды Атон проигрывал в единоборстве и почти не знал страха,
но сейчас он боялся этого человека. Он поднес руку ко рту и выплюнул
гранат.
Глаза другого понимающе сузились.