Эллиот Джеймс. Холодное, холодное сердце

   Он взял ее лицо в свои ладони, заглянул ей в глаза, растирая большими пальцами мягкие впадины под ее ушами. Какой-то миг колебался, не в силах преодолеть смущение, затем поцеловал ее, сперва нерешительно, затем, когда она ответила на его поцелуй, страстно. Губы у нее были мягкие, податливые, а ее язык воскрешал в нем что-то нежное, казалось, навсегда позабытое. Она обвила руками его шею, прижалась к нему еще крепче, тихо мурлыча от удовольствия. Руки Калли опустились к ее грудям. Когда его пальцы коснулись ее сосков, она задрожала. Одна из ее рук освободила его шею и стала медленно спускаться по его торсу, затем скользнула между его ног, ласково, ритмически гладя его.
   И вот, перестав его целовать, она медленно опустилась на колени, лаская губами его грудь, живот и, наконец, приняв его в себя. Голова Калли откинулась назад, глаза закрылись. Он задрожал и, сам того не желая, тихо и протяжно застонал. Руки Калли покоились на ее затылке, как бы помогая ей принимать его в себя. Продолжая что-то мурлыкать от удовольствия, она вбирала его все глубже и глубже.
   И тут Калли вдруг обрел то, что считал навсегда потерянным, — подавляемая так долго страсть вырвалась наружу, унося его прочь от сомнений, страха и боли. Наконец она отпустила его, глядя на него снизу вверх, поднялась на ноги и поцеловала его. Его рука опустилась вниз, к ее промежности, и его палец скользнул внутрь, ощущая мягкую, шелковистую внутреннюю поверхность.
   Он взял ее за плечи и медленно, ласково повернул, спиной к себе. Она нагнулась, широко расставив ноги и упершись ладонями в облицованную кафелем стену. Он вошел в нее сзади одним быстрым, уверенным движением. Почувствовал, как она напряглась, и начал двигаться взад и вперед, внутрь и наружу, внутрь и наружу. Охваченные страстью, они двигались в каком-то безукоризненно точном, первозданном ритме, всем своим существом, вплоть до последнего момента, отдаваясь этому движению. Наконец он задрожал, испытав невероятное облегчение, словно сбросив тяжкую ношу, а она прижалась к нему плотнее, чтобы задержать его в себе.
   Немного погодя они вновь занялись любовью, на этот раз не с такой судорожной страстью, в постели. Калли не сводил глаз с ее тела, восхищаясь его красотой. Он осторожно притронулся к шраму под ее грудью, потом нагнулся и поцеловал его.
   — Пуля прошла как раз под нижним ребром, — сказала Хаузер, гладя его волосы. — Мне повезло, она попала в меня под углом и отрикошетировала. Расколола ребро, порвала мышцы и внутреннюю ткань, но это было все.
   Калли сел и показал на пулевой шрам в плече.
   — Прага. Восемьдесят второй год.
   Затем показал на другой шрам, над бедром.
   — Будапешт. Восемьдесят четвертый год.
   Хаузер рассмеялась.
   — Не кажется ли тебе это извращением? Лежать в постели и сравнивать пулевые ранения?
   — Может, это сближает нас?
   Хаузер вновь рассмеялась и взглянула на электронные часы, вмонтированные в радиоприемник. Было почти два часа. Они вышли из «Бара Билли» всего час назад.
   — Если в течение ближайших тридцати минут мы ничего не услышим от Гримальди, я позвоню ему по радиотелефону.
   Калли промолчал.
   — Ты же не собираешься в самом деле выйти из игры?
   — Нет. Я дал им свое слово, и я его сдержу, — сказал Калли. — Ты была права. Я просто раскис от жалости к себе.
   — А не позвонить ли тебе в Управление? У них может оказаться что-нибудь новенькое для тебя.
   — Я позвоню Грегусу после того, как мы переговорим с Гримальди.
   Он нежно поцеловал ее, и его правая рука снова скользнула вниз.
   — Опять? — сказала Хаузер.
   — Ты сама начала это.
   — Вижу, что я вам нравлюсь. Очень нравлюсь, — шутливо сказала Хаузер, не очень удачно передразнивая речь Салли Филдс при получении ею Оскара.
   — Не делай слишком серьезных выводов. Я просидел в тюрьме больше года. После этого все мне кажется замечательным.

Глава 32

   Вертолет ФБР «Джет рейнджер» опустился на широкой лужайке около домов преподавателей и общежитий студентов в Блек-Виллидж, во дворе колледжа в Хэмпден-Сидни. Джек Мэттьюз заранее пробовал дозвониться до начальника полиции колледжа Дж. Д. Гатри, но так и не застал его на месте и велел передать, что они с Брейди прибудут в течение часа. Когда они сошли с вертолета, то увидели ожидающего их Гатри.
   — Боюсь, вы напрасно прилетели, — крикнул он, стараясь, чтобы они услышали его в шуме все еще вращающихся лопастей. За его медленным, по-южному певучим говором, добродушным выражением лица скрывался острый проницательный ум. — Они уехали.
   — Кто уехал?
   — Жена и дочь профессора Спирко. Сегодня утром.
   — Насовсем?
   — Похоже, что так, но точно я не знаю. Их дом вон там.
   Гатри отвел Мэттьюза и Брейди к одному из небольших кирпичных домов в колониальном стиле. Широко распахнул переднюю дверь, шагнул в сторону и размашистым жестом пригласил войти.
   Громко стуча каблуками по деревянному полу, они переходили из комнаты в комнату. В доме не было ни души. Не было и ни малейших признаков того, что еще недавно тут жили люди.
   Брейди показал на оконные проемы в гостиной.
   — Они увезли с собой даже карнизы для занавесок.
   Мэттьюз опустился на одно колено и пощупал рукой в углу.
   — Господи Исусе! Они не только увезли с собой все паласы, но и прошлись по всему дому пылесосом.
   — Бьюсь об заклад, что если бы мы стали искать отпечатки пальцев, то ничего бы не нашли.
   — Я не видел их отъезда, — сказал Гатри. — Но жена профессора Янклоу, их соседка, говорит, что сегодня утром, в шесть часов, прибыл большой фургон с восемью грузчиками; вывезли все, что только было в доме. К четверти девятого они уже уехали.
   — А жена и дочь?
   — Уехали еще раньше, на одном из этих больших лимузинов с тонированными стеклами.
   — Миссис Спирко не разговаривала перед отъездом с кем-нибудь из своих подруг?
   — И слова никому не сказала. Села в лимузин и укатила.
   — Никто из соседей не знает, куда она уехала?
   — Нет. Я думал, что они быстро устроили похороны, и позвонил в морг: вскрытие было закончено к одиннадцати часам, а в двенадцать пятнадцать за телом уже приехал катафалк. У гробовщика были все необходимые подписи, и коронер отдал им тело.
   — Где они его погребли?
   — Они его не погребли. Насколько я знаю, во всяком случае.
   Мэттьюз посмотрел на Брейди, тот покачал головой.
   — Мне нужна копия протокола вскрытия, — сказал Мэттьюз. — Фотографии с места убийства и все, что у вас есть.
   — Я так и думал, что они вам понадобятся, — сказал Гатри. — Все это ждет вас в моем кабинете. Хотите поговорить с женой профессора Янклоу?
   — Пока нет, — отказался Мэттьюз. — Что вы можете рассказать мне о Спирко?
   — Немного, — сказал Гатри. — Он был загадочным человеком.
   — Загадочным? В каком смысле?
   — После убийства я просмотрел его досье в административном отделе. Он приехал в Хэмпден-Сидни около двух лет назад, из университета Мак-Джилла в Монреале, Канада. Предполагается, что он преподавал там русский язык.
   — Предполагается?
   — Забавная вещь, — сказал Гатри. — Я позвонил туда, чтобы получить о нем какие-нибудь сведения. Узнать, не было ли у него там каких-нибудь проблем, врагов, например. Хотел поговорить с людьми, которые его знали. У меня сложилось впечатление, что его никто не знал. Досье его есть, и с этим все в порядке, но я связался с лингвистическим факультетом и с факультетом русских исследований, и никто из профессоров не помнил его, даже никогда не слышал о нем, а ведь они проработали там не меньше пятнадцати лет.
   — А с бухгалтерией университета вы не связывались?
   — Конечно, связался. У них нет ни одного счета на имя Джорджа Спирко. Или он преподавал там бесплатно, или вообще не преподавал. Если бы я любил заключать пари, то поставил бы все свои деньги на то, что он там только числился, но никогда не работал.
   — Не сомневаюсь, что вы выиграли бы, — сказал Мэттьюз. — Знает ли коронер название бюро ритуальных услуг, которое прислало катафалк?
   — Да, конечно. «Братья Хольт» из Ричмонда. Но это ничего не дает.
   — Почему?
   — Я уже проверил, — сказал Гатри. — Такого бюро ритуальных услуг в Ричмонде нет. Весьма любопытно, не правда ли?
   — Спирко был русским?
   — Точно не знаю.
   — Он проработал здесь почти два года, и никто ничего о нем не знает? — спросил Мэттьюз.
   — Он никому не открывал своих карт. Почти все свободное время играл на виолончели. Жена профессора Янклоу была немного знакома с миссис Спирко, но она говорит, что та всегда замыкалась, как только разговор заходил об их прошлом. То же самое и дочь.
   — В здешнем досье нет никаких данных о его родственниках?
   — Там записано только одно имя и телефон с указанием: «Позвонить в случае смерти». Имя — Дэвид Хендерсон.
   — Вы позвонили по этому номеру?
   — Пробовал. Номер принадлежит компании «Глобал демографию», которая находится в Рестоне, штат Вирджиния. Там нет и не было никакого Дэвида Хендерсона. Может быть, номер записан неправильно. У меня не было времени для проверки.
   — Не трудитесь. Скорее всего это какая-то подставная компания.
   — Компания, которая служит прикрытием для каких-то других целей?
   — Да, совершенно верно.
   — Как я понимаю, — сказал Гатри, — мы говорим об одном государственном управлении.
   — Возможно.
   — Вы предполагаете, что смерть профессора Спирко связана с «Трупосоставителем», которого вы разыскиваете?
   — Как я уже сказал, шеф, если бы я любил заключать пари...
   — Я был бы вам признателен, если бы вы держали меня в курсе происходящего. Мне не нравится, что на мне висит нераскрытое убийство. Первое в этом колледже.
   — Хорошо, шеф, спасибо вам за помощь. Я загляну в вам в кабинет, прежде чем уехать.
   Мэттьюз кивком головы позвал с собой Брейди и вернулся обратно к вертолету; взял оттуда свой портфель и вынул из него портативный телефон. Отойдя в сторону от вертолета, набрал номер Центрального отделения помощи перебежчикам при ЦРУ. Этот номер он узнал еще раньше в отделе связи Бюро с Управлением.
   Джон Куинлан, шеф ЦОПП, хорошо помнил ясные инструкции, которые дал ему заместитель директора по операциям, — любые телефонные запросы о Малике или Спирко должны быть переадресованы по специальной линии, созданной в предвидении обращения со стороны ФБР, Лу Грегусу, в центр операций.
   — Джим Монагхэн, — сказал Грегус, используя одно из тех фиктивных имен, которые получают все оперативные сотрудники ЦРУ по завершении их подготовки.
   — Говорит специальный агент ФБР Джек Мэттьюз. У нас, кажется, есть одна общая проблема.
   — И какая же это проблема, агент Мэттьюз?
   — Джон Малик.
   — Малик? Это имя ничего мне не говорит.
   — Подумайте.
   — Подождите одну секунду, я выясню, есть ли в нашей системе человек с таким именем.
   Грегус сделал знак Хэку, который по его просьбе слушал разговор через динамик. Тот постучал по клавиатуре своего компьютера, как бы что-то выясняя.
   — У нас нет никакого Джона Малика. А в чем, собственно, дело?
   — Это один из ваших адаптированных перебежчиков, который оказался маньяком-убийцей.
   Грегус помолчал столько, сколько ему казалось нужным, и ответил с убедительными нотками удивления в голосе:
   — Не могу в это поверить. Никак не могу. Я не имею права вдаваться в подробности нашей программы, но могу заверить вас, что у нас ведется очень строгий контроль над всеми людьми.
   — Имя Джордж Спирко тоже ничего вам не говорит?
   — Никогда не слышал о таком, но на всякий случай могу проверить.
   Хэк снова постучал по клавиатуре, и Грегус сказал:
   — Та же самая история.
   — Но вы хоть слышали о «Трупосоставителе»? — полным сарказма голосом спросил Мэттьюз.
   — Да, читал в газетах.
   — Я занимаюсь не рыбной ловлей, а кое-чем посерьезнее, Монагхэн. Я знаю то, что знаю, — сказал Мэттьюз. — Во всем этом чувствуется умелая рука ЦРУ, и мне нужно ваше сотрудничество.
   — В каком деле?
   — Я знаю, что вы проводите операцию по прикрытию этого маньяка-убийцы.
   — Это совершенно нелепое обвинение, агент Мэттьюз. Я надеюсь, что у вас есть хоть какие-то основания для него.
   — Вы превосходно знаете, что я как раз расследую это дело.
   — Понятия об этом не имею. Может, вы просветите меня?
   — Перестаньте валять дурака. Ваш человек, Малик, убил еще двух женщин за последние четырнадцать часов, а вы делаете все, чтобы не допустить его разоблачения — видимо, до тех пор, пока не отыщете его сами, а уж тогда вы закопаете его так глубоко, что уже никому никогда его не найти.
   — Агент Мэттьюз, — сказал Грегус. — Повторяю, я не знаю, о чем вы говорите, и возмущен вашими обвинениями.
   — Вы их отвергаете?
   — Не хитрите со мной.
   Мэттьюз решил переменить тактику.
   — Послушайте. Чтобы добиться успеха, мы должны работать совместно. У нас будет еще время подумать о политических последствиях; пока же мы должны остановить этого свихнувшегося убийцу, который бродит по улицам.
   — Уверяю вас, что если бы я располагал хоть какими-нибудь полезными для вас сведениями, то, не колеблясь, сообщил бы их вам. Но к сожалению, я просто не понимаю, о чем вы говорите.
   При этих словах Мэттьюз вышел из себя.
   — Послушайте меня, и послушайте хорошенько, вы, наглый обманщик и лжец, который заботится лишь о том, чтобы прикрыть свою задницу, вы, бумажная душа, вы, сукин сын, пособник убийцы. Когда я установлю связь между Маликом и вами, — а рано или поздно я непременно это сделаю, — вы горько пожалеете, что не раскололись, пока у вас была такая возможность, и я взвалю на вас вину за все эти кровавые злодейства. Окажите мне сейчас помощь, и я постараюсь прикрыть ваши тайные операции. Но если вы будете по-прежнему ставить мне палки в колеса, вы и все, кто вас поддерживает, поплатитесь за это своими карьерами и пенсиями.
   — Наш разговор закончен, агент Мэттьюз. Всего доброго. Желаю вам удачи в вашем расследовании.
   Мэттьюз весь кипел от гнева и, укладывая телефон в портфель, старался по возможности успокоиться.
   — Может, мы идем по ложному следу? — спросил Брейди, слышавший лишь половину разговора.
   — Ни черта подобного. Они нагло лгут. Может, они и убедили бы меня, если бы не были так болтливы. При других обстоятельствах, выслушав меня, они заявили бы, что я хочу получить сугубо конфиденциальную информацию, и они не имеют права ни подтверждать, ни отрицать, охвачен ли тот или иной человек их программой. Но они начисто отрицали все.
   — Вы полагаете, что они близки к поимке Малика? — спросил Брейди.
   — Не знаю. Но они озабочены не поимкой его; они хотят уничтожить не только его, но и всякие следы того, что он когда-либо существовал.
   — И они могут это сделать.
   — Боюсь, да.

* * *

   На явочной квартире в Александрии Грегус повернулся к Хэку.
   — Как ты слышал, эфбээровцы подобрались совсем близко.
   — Но у них нет реальных доказательств, которые они могли бы пустить в ход.
   — Может, и нет, но пора переходить ко второй фазе операции, — сказал Грегус. — Никаких подходящих кандидатов?
   — Пока нет. Но я слежу за всеми полицейскими компьютерами от Вашингтона до Майами. Что-нибудь да наклюнется.
   — Включи в район своих поисков северо-восток.
   — Настолько далеко? До самого Бостона?
   — Он совершил убийства в Нью-Джерси и Нью-Йорке. Вполне возможно, что он переехал в Бостон.
   — Было бы более правдоподобно, если бы он переехал в какой-нибудь среднеатлантический штат.
   — Сосредоточь свои усилия там, но следи за всем Восточным побережьем: нам не приходится быть слишком разборчивыми. Я хочу начать действовать, как только Калли доберется до Малика.
   — Если он доберется, — сказал Хэк. — Он не звонил?
   — Пока нет. Но поддерживать постоянную связь не в характере Калли.

Глава 33

   Малик следовал за такси Калли до самого Манхэттена; он дважды чуть было не потерял его в напряженном беспорядочном движении на Третьей авеню; ему пришлось обойти много машин и трижды проехать на красный свет. Он видел, как Калли вошел в многоквартирный дом на углу Девяносто второй стрит и Лексингтон-авеню, но через десять минут вышел и поехал на другом такси в Вест-Сайд, там, остановив машину у кромки тротуара, он следил, как Калли идет на север по Коламбас-авеню. Ему уже стала надоедать эта игра, хотелось быстрее закончить ее, убив своего прежнего куратора прямо среди бела дня, на многолюдной авеню.
   Он сидел в своем мини-вэне, не выпуская Калли из виду, предполагая, что тот может остановить такси и отправиться в противоположном направлении, — обычный прием контрразведчиков, когда они избавляются от преследователя. И все же он был уверен, что Калли не замечает его. Потом он увидел, что Калли остановился на углу Семьдесят четвертой улицы, вылез из машины и спрятался в подъезде на противоположной стороне. Малик был всего в тридцати ярдах от того места, за которым пристально наблюдал Калли, и хорошо видел, что в открытом кафе нет никаких посетителей, официанты только еще расставляют столы.
   Что он тут делает? Готовится к какой-то встрече? Может, со своей подругой? Или с кем-либо из Управления? Эта оживленная улица — идеальное место для встречи. Ситуация была благоприятная, и, решив, что пора действовать, Малик приготовился пересечь улицу и вплотную приблизиться к Калли. Он уже сунул револьвер за пояс и мысленно составил план: он подходит к Калли, улыбается, может, даже подмигивает, стреляет ему в голову и спокойно уходит.
   Малик уже вышел из подъезда, как вдруг перед ним разыгралась неожиданная сцена. Он услышал, как красивая молодая девушка крикнула «папочка!» и бросилась в объятия Калли. И Малик почувствовал вдруг хорошо знакомое возбуждение. Дыхание его участилось, в жилах запульсировала кровь. Перед ним открывались замечательные, поистине уникальные возможности отомстить своему ненавистному врагу, причинив ему жесточайшие муки и боль. При мысли о таком невероятном везении он улыбнулся. Он никогда даже не надеялся на подобное. Что по сравнению с этим мгновенная смерть от пули, попавшей в голову?
   Он уже предвкушал, как проследит за его дочерью, похитит ее, а потом... Да, да, он отвезет ее в свой загородный дом. Там есть все необходимое для осуществления его замысла. Самый лучший способ отомстить Калли — не убить его, а стереть с лица земли все, что он любит, чем дорожит, а его оставить жить. Сперва он лишился жены, теперь потеряет и дочь. Охваченный возбуждением, он дышал шумно, с легким присвистом, и когда сделал над собой усилие, чтобы успокоиться, в нем вдруг заговорил внутренний голос. Настойчивее, чем когда бы то ни было. Не валяй дурака. Получи деньги и уматывай. Пока есть время. Тебя разыскивают. Они знают, что ты убийца. Получи деньги и быстрее уматывай.
   Но внутренний голос уже не имел над ним власти; Малик полностью утратил способность владеть собой и вести себя так, чтобы свести риск до минимума. Он знал теперь, как заставить замолчать внутренний голос. Он прижал ладони к вискам и стал увеличивать силу давления, пока в его голове не перестали звучать какие-то малоразборчивые похабные ругательства и он немного не успокоился. Отныне им руководил лишь хищный инстинкт да еще многолетняя выучка, которая въелась во все его существо.
   Он проводил Калли и Дженни до Центрального парка, затем, следуя за ними на некотором расстоянии, вернулся обратно к кафе. Сомневаться в отцовской любви Калли не приходилось, она была очевидна, проявлялась в каждом его жесте, каждом движении. Она свет его жизни. Нежно любимая, единственная, незаменимая дочь.
   После того как Калли ушел, а Дженни вернулась к работе, Малик отогнал свой мини-вэн на автостоянку на Семьдесят шестой стрит и, вернувшись в кафе, сел за столик, который девушка обслуживала. Какая замечательная фигура, просто потрясная, думал он, глядя на нее и давая волю своей безумной фантазии. Когда она наклонилась, чтобы налить ему вино, он жадно вдыхал исходящий от нее аромат, удивительно-естественный, к которому примешивался лишь легкий запах духов. Поразительно гладкая кожа и необычайно выразительные глаза; точь-в-точь как у отца, подумал он, улыбаясь и трепеща от сладостного нетерпения. Когда она опять наклонилась, чтобы поставить перед ним тарелку, он увидел в вырезе блузки ее упругие молодые груди. А когда она наливала ему воду, даже слегка коснулся ее руки. Он как будто ощутил удар электрического тока, его лоб покрылся испариной. Он заказал два лишних стакана вина только для того, чтобы она вновь оказалась рядом с ним.
   При каждом удобном случае он обращался к ней с дружелюбными словами, оставил ей огромные чаевые, весело помахал на прощанье рукой. Затем затаился в удобном месте и стал наблюдать за ней, терпеливо ожидая, пока она закончит работу. Он не хотел торопить события, наслаждаясь каждым мигом прелюдии. Смотрел, как она работает и кокетливо улыбается красивому молодому человеку, который отрывал ее от дела. Он уж постарается, чтобы она так же улыбалась и ему, а затем покарает ее за развязное, просто непристойное поведение. Возле него находилась небольшая лавка, где торговали одеялами и простынями; он купил пуховое одеяло отнес его в фургон и быстро вернулся на свой пост. Через два часа, дрожа от волнения, он увидел, как она вышла из кафе и пошла по Коламбас-авеню, в том самом направлении, где находилась его машина.

* * *

   Дженни Калли ушла с работы на час раньше обычного, после того как наплыв посетителей схлынул. Давно уже не была она так счастлива; почти столь же счастлива, как в тот день, когда после шестимесячной отлучки вернулся отец; в этот день состоялся школьный заплыв и она выиграла окружные состязания на дистанцию сто метров вольным стилем. Она пересекла Семьдесят седьмую стрит и пошла в общем потоке пешеходов. На четырех следующих кварталах, с восточной стороны улицы, вдоль небольшого парка, окружающего Музей естественной истории, развернулась ярмарка: вокруг небольших киосков, где торговали предметами искусства и сувенирами, толпились покупатели.
   Дженни остановилась у небольшого навеса, восхищаясь свитером ручной вязки. Почему бы его не купить, подумала она. Симпатичный человек, который делал ей комплименты, дал ей тридцать пять долларов чаевых, хотя его счет был всего на пятьдесят долларов. Один Бог знает, как ей нужна новая одежда: все это время она позволяла себе только самое необходимое; не потому, что у нее железная воля, а потому, что была очень стеснена в деньгах. Но папа сказал, что оставил ей деньги. И довольно много. Может, купить свитер и несколько вещичек в магазине Блумингдейла? Там ей, как работнице магазина, полагается скидка. Она с трудом протиснулась сквозь толпу к прилавку и посмотрела пестрый, с рельефными узорами свитер. Альпака. Взглянув на ценник — двести пятьдесят долларов, — она тут же положила свитер на прилавок. Может, купить что-нибудь хлопчатобумажное? По ее возможностям? И, стоя в толпе, стала просматривать кипы свитеров.
   Вдруг она вздрогнула, почувствовав острую, жгучую, как от огня, боль в предплечье. Затем боль прошла. Нахмурившись, потерла больное место и продолжала смотреть свитеры. Через несколько мгновений у нее закружилась голова. Руки и ноги онемели.
   Неожиданно кто-то взял ее за талию. Повернувшись, она увидела перед собой того самого посетителя, который дал ей щедрые чаевые. Он улыбался. Что-то ей говорил, но его голос как будто доносился с конца длинного тоннеля, гулкий и неразборчивый, а его лицо расплывалось у нее в глазах.
   Дженни попыталась отойти от прилавка, но не могла. Она увидела выражение участия на лице продавщицы, услышала, как та что-то сказала, но не поняла, что именно. Она не владела своим телом.
   — Я ее отец. Сейчас ей станет лучше, — сказал державший ее мужчина. — У нее иногда бывают припадки.
   — У меня... не бывает... припадков. — Ее голос звучал еле внятно, неотчетливо. — Он... не... отец...
   — Через несколько минут она придет в себя, — сказал Малик окружающим, которые расступились, освобождая для них место.
   — Кто вы... кто?.. — Слова громко отдавались у нее в голове, но говорила она тихим шепотом. Язык не повиновался ей. Она хорошо сознавала, что происходит. Знала, чего хочет, — отделаться от этого человека. Но тело по-прежнему ее не слушалось.
   — Ничего, моя дорогая, лекарства лежат в машине, — сказал Малик, отводя ее от прилавка.
   — Нет... нет... отпустите меня... — просила Дженни, но к этому времени изо рта у нее выходили лишь бессвязные, нечленораздельные звуки. Когда они проходили мимо, люди старались не смотреть на них.
   На углу Семьдесят шестой стрит Малик схватил ее в объятия и, дождавшись зеленого света, перетащил на ту сторону, где стоял его мини-вэн. Несколько прохожих посмотрели на них и тут же отвернулись. Он прислонил ее к фургону и, придерживая одной рукой, другой открыл заднюю дверь. Поднял ее на руки, положил на застланный паласом пол, проверил пульс, убедился, что глаза ее закрыты и что дышит она спокойно и ровно, — действие введенного ей состава должно было длиться по меньшей мере два часа, — затем прикрыл ее пуховым одеялом и быстро закрыл и запер заднюю дверь.