Эллиот Кейт. Королевский дракон (Корона Звезд - 1)

   Неожиданно из окна послышался свистящий шепот, тихий, но резкий и взволнованный.
   - Лиат, ты здесь?
   - Ханна? - Сердце забилось. - Ты нашла книгу?
   Раздался вздох, выдавший волнение Лиат:
   - Да. Как ты и говорила, под полом. И спрятала потом там, где ты сказала.
   - Спасибо Владычице, - прошептала Лиат.
   Ханна продолжала, не услышав короткой молитвы:
   - Но у нас нет денег, чтобы расплатиться за ваши долги... Даже за проценты от них. Завтра будет распродажа. Прости.
   Лиат подошла ближе к окну и сжала руками железные прутья. Но все равно не смогла разглядеть лица подруги.
   - Но те четыре книги. Они должны дорого стоить, дороже двух лошадей.
   - Староста Людольф тебе не сообщил? Брат Хью сказал, что книги церковная собственность, и забрал их. На продажу они выставлены не будут.
   - Кровь Господня! - едва сдержала крик Лиат. Ярость охватила ее и вызвала боль в избитом теле. Почему отец доверял Хью?
   - Прости... - снова начала Ханна.
   - Не проси прощения. Что ты могла сделать?
   - Если бы Инга не затеяла столь дорогую свадьбу, мы могли уплатить хотя бы проценты по долгам.
   - Это не вина Инги. Брат Хью заплатит за все. За отцовские долги тоже, и все это не будет важно.
   - Но если и так, Лиат, почему твой отец влез в такие долги за два года? Ты никогда ничего не говорила. Все это время. - Ее голос стал еще тише. Она тоже приблизилась, насколько это было возможно, и Лиат увидела ее рот и подбородок. Затем сильная рука коснулась ее руки.
   - Мама говорит, он умер не своей смертью.
   Рука Ханны согревала. Лиат сжала ее. "Мой отец волшебник. Откуда тут быть своей смерти?" Но она не могла сказать этого вслух даже ближайшей подруге. Все в деревне считали мастера Бернарда монахом-расстригой, человеком, нарушившим свой долг перед Владычицей и Господом и вынужденным оставить обитель из-за обвинений в связи с женщиной и рождении ребенка. Иначе думать не могли, потому что только церковный человек мог писать. Только он мог то, что мог отец: знать силу растений и заговоров, способных победить болезни. И изгонять бесов. Только так деревенские принимали его без страха. Падший монах - человек презренный, но неопасный. Только брат Хью что-то подозревал. И только он втерся в доверие к отцу.
   В коридоре раздались шаги. Они услышали приглушенные голоса.
   - Ханна, уходи.
   - Но Лиат...
   - Кто-то идет.
   - Мама хотела принести тебе еды. Я приду сегодня вечером.
   Ключ повернулся в замке, и связка ключей зазвенела. Лиат отошла от окна, как только убедилась, что Ханны нет. Дерево неприятно заскрипело о камень, и дверь медленно отворилась. Лиат отошла к противоположной стене так, чтобы та прикрывала спину. Вызывающе подняла подбородок.
   Три фигуры стояли в проеме, но вошли только брат Хью и староста. Хью держал в руках свечу.
   - Книга, - немедленно сказал Хью тихим надменным голосом, таким непохожим на сладостные речи, которые он вел с отцом. - После проведенной здесь ночи ты не надумала рассказать мне о ней?
   - Достопочтенный брат, - осторожно вмешался староста, - вы уже закончили допрос ребенка, я уверен. И я рад, что она не замешана в смерти отца. - Староста Людольф держал под мышкой кассовую книгу. - Теперь, дитя, сказал он, повернувшись к Лиат, - послушай меня. Я подсчитал все долги твоего отца, а брат Хью внес все в эту книгу, на эти самые страницы. Я перечислю их тебе.
   Хью смотрел на нее во все глаза. Даже когда она пыталась сосредоточить внимание на старосте, она чувствовала его взгляд. В доме священник нашел четыре книги. Их он украл, что бы ни говорили о церковной собственности. И он знал, что была еще одна, которую Лиат спрятала.
   Людольф громко перечислял долги, не глядя в книгу. Он просто не умел читать. Но обладал неплохой памятью. Список долгов был впечатляющ, а список их собственности на удивление мал. Лук, колчан, четырнадцать стрел. Перья для письма и точильный нож, серебряная чаша работы времен императора Тайлефера, один кухонный горшок, котел, две ложки и столовый нож, точило, две рубашки и шерстяной кафтан, шерстяное платье, отороченное кроличьим мехом, бронзовая брошь, две пары сапог. Кровать, стол, скамья, книжный шкаф и медная ваза. Два шерстяных одеяла. Полбочонка пива, мед, копченое мясо, один сосуд с солью, два с пшеницей, две курицы, два цыпленка, две свиньи, одна дочь.
   - В возрасте пятнадцати лет, - поспешил закончить Людольф.
   - Мне исполнилось шестнадцать четыре дня назад, в Мариансмасс.
   - Правда? - заинтересовался шериф. - Это меняет ход аукциона. Вопрос о процентах снимается. Как совершеннолетняя, ты принимаешь на себя все отцовские долги. Или есть еще взрослые родственники?
   - Я никого не знаю.
   Людольф кашлянул и кивнул:
   - В таком случае тот, кто уплатит долги за тебя, получит право распоряжаться твоей свободой.
   - Там еще были книги, - быстро проговорила Лиат, не глядя на Хью. - У отца были четыре книги и... - тут следовало проявить осторожность, - ... и латунный инструмент для измерения времени.
   - Эти вещи конфискованы церковью.
   - Но их хватило бы на уплату всех долгов!
   - Прости, малышка, - твердо сказал Людольф.
   Она знала, что спорить не о чем. "Почему он должен слушать ее, девчонку без роду и племени? Без гроша в кармане и без друзей, способных ее защитить".
   - Ты должна подписаться под списком, чтобы не было сомнений. Я перечислил все, ты же знаешь. Завтра будет аукцион, девочка. - Людольф глянул на Хью. Как и Лиат, он знал, что тот был единственным, кто мог уплатить всю необходимую сумму. Тем более сейчас, когда забрал книги. Хью единственный, кто мог купить ее. Конечно, мог и старый граф Харл, владевший рабами, но он никогда не вмешивался в деревенские дела, если не считать того, что когда-то назначил мать Ханны няней для своих детей.
   - Прошу прощения, достопочтенный брат и достопочтенный староста, сказала женщина, стоявшая сзади их. - Могу я войти?
   - Конечно, конечно. Мы уже закончили. - Людольф вышел. Хью смотрел на Лиат, не двигаясь с места.
   - Почтенный брат, - мягко проговорил Людольф, - у нас еще есть дела на сегодня, не так ли?
   - Я добуду эту книгу, - пробормотал Хью. Он вышел, забрав свечу.
   Миссис Бирта выступила вперед из темноты, держа в руках кувшин и небольшой тряпичный сверток.
   - Вот, Лиат. Я слышала, ты ничего со вчерашнего дня не пила и не ела.
   - Да, я бы выпила глоток вина. - Лиат дрожащими руками взяла кувшин, развернула тряпицу и нашла там ломоть хлеба и немного овечьего сыра. Спасибо, миссис Бирта, я так голодна. Не чувствовала этого, пока не увидела еду.
   Миссис Бирта оглянулась. Двое стояли в промозглом коридоре, ожидая, пока она выйдет.
   - Я принесу еще утром. - Она чуть понизила голос. "Будто решаясь на что-то", - подумала Лиат. - Нельзя голодать, даже в тюрьме. - Придвинувшись к Лиат, она перешла на шепот. - Если получится, мы достанем денег на проценты и хотя бы на хорошую еду. Год был тяжелый, да еще свадьба Инги этой осенью...
   - Нет, пожалуйста, миссис, - быстро проговорила смущенная Лиат. - Вы и так сделали все, что могли. Отец никогда не знал своих долгов... - Она помедлила, прислушиваясь к тишине в коридоре, ибо знала, что Хью жадно прислушивается к каждому ее слову. - И жил, как хотел. Ему нравилось здесь, и он с вашим мужем провел много приятных вечеров в таверне.
   - Да, девочка, - живо ответила Бирта, поняв намек Лиат. - Сейчас я ухожу. Они не позволили мне принести одеяла, но, даст Бог, ночью будет не холодно. - Она поцеловала девушку в лоб и вышла.
   Дверь закрылась со скрежетом. Лиат осталась одна. Она доела еду, жадно выпила принесенный эль и стала расхаживать по камере. Это помогало думать, хотя путь составлял пять шагов туда и пять шагов обратно. Она сотню раз обошла камеру, но мысль о том, что отец ее покинул, не оставляла. Отец умер. Завтра его имущество пойдет с молотка, и она будет продана в счет долга. Завтра она станет рабыней. Но она владела сокровищем отца, "Книгой тайн", и, пока книга была у нее, она владела и частицей свободы в своем сердце.
   Лиат забилась в угол, прижав колени к груди. Было не очень удобно. Она уткнулась носом в колени и закрыла глаза. Ей снова показалось, что она слышит мягкий голос, произносящий ее имя. Но голос не повторился. Она потерла глаза, сжалась вся, чтобы согреться, и, дрожа, погрузилась в прерывистый сон.
   "Мертв. То, что гналось за ним, наконец нашло его. Когда же он потерял свое могущество волшебника? Или только благодаря матери он мог раньше создавать из воздуха бабочек, чтобы радовать ее одинокое детство?"
   "Они убили ее, Лиат, - сказал он ей восемь лет назад. - Убили Анну и похитили ее дар. Мы должны бежать. Так, чтобы нас никогда не нашли".
   Мать... Ее лицо сохранилось только в том сне. Ее волосы, желтые как солома. Кожа светлая, будто солнце ее не касалось, даже когда она часами гуляла под открытым небом или сидела в саду. Лиат любовалась ею, иногда потирая собственную кожу, надеясь оттереть черноту. Но та не белела, будто Лиат родилась в печке и кожа запеклась до золотистой корочки до того, как она появилась на свет.
   Как только они начали свой долгий, бесконечный путь, ведущий из маленького дома, где убили мать, она смирилась с цветом своей кожи. Затем, когда она поняла, что отец не обладает настоящей магией, ничем, кроме фокусов и домашних лечебных средств, ничем сверх энциклопедического знания, она подумала, что сама научится магии, - чтобы защищаться. Она знала, что дар дремлет внутри нее, ожидая той поры, когда она станет достаточно взрослой и сильной.
   Но отец вновь и вновь говорил ей, что она никогда не должна претендовать на обладание даром. Что то слабое колдовство, которое творил он, не влияет на нее. Если он вызывал огонь, тот не опалял ее рук. Если он заклинанием запирал дверь, она открывала ее так легко, как будто волшебства и не было, а потом Ханна приходила и удивлялась, почему все двери в их доме заклинило.
   Она была не способна к магии, говорил отец, как немой не способен к речи. Как глухой человек, видящий движение губ, но не различающий речи. Однажды отец застал ее за чтением вслух огневого заклинания из его книги. Ничего не произошло, но он так на нее рассердился, что в качестве наказания спала она ту ночь в свинарнике. Но и за это она его простила.
   - Лиат.
   Она внезапно проснулась, вскочила и на ощупь нашла окно. Но никого не было. Ветер шептался с деревьями. И ничто больше не шевельнулось. Лиат задрожала, потерла руки. На самом деле было не холодно - она дрожала от страха.
   Несмотря на скитания, несмотря на то что жили они лишь сегодняшним днем, снимаясь с места и отправляясь в путь, гонимые неясными знамениями, понятными только отцу, она всегда чувствовала себя надежно. Отец был рядом. И кем бы он ни был, какие бы несчастья на него ни обрушивались, он всегда о ней заботился. И любил ее. Она утерла слезы.
   - Я люблю тебя, папа, - прошептала девушка холодному ночному воздуху. И конечно, не дождалась ответа.
   Утром староста отвел ее на площадь. Собралась вся деревня. Съехались даже некоторые крестьяне из окрестных усадеб, привлеченные слухами об аукционе. Трактирщик выставил столы на улицу. Лиат не могла заставить себя упрекнуть миссис Бирту и мастера Хансаля в том, что они воспользовались случившимся и увеличили свое благосостояние. Она отказалась сесть на скамью. Брат Хью стоял рядом и молчал, пока староста распродавал предметы по списку. Как бы ни был отец Лиат эксцентричен, это был человек, всегда готовый помочь любому, пришедшему в его дом. Поэтому Лиат сейчас была, в сущности, не беднее, чем раньше, когда отец "ста золотым" предпочитал "сто друзей". И конечно, когда все его вещи были распроданы за максимально высокую цену, так как отца все любили, его долг все-таки не был покрыт.
   Людольф покачал головой, тяжело вздохнул и посмотрел на Лиат. Смотрели на нее и все собравшиеся. В дверях таверны стояла Ханна, и ее лицо выражало то гнев, то обиду. Но она не плакала... Неожиданное смятение охватило толпу. В конце площади показался всадник.
   Хью суетливо завертел головой, оглядел площадь, его смазливый профиль исказился злобой.
   - Ивар! - крикнула Ханна и побежала подхватить поводья, пока Ивар спешивался.
   Они были далеко, и Лиат не слышала, о чем шла речь, но Ханна быстро говорила и размашисто жестикулировала. Ивар склонил голову. Ханна говорила, все больше распаляясь, но Ивар просто склонил голову. Он направил коня через площадь, Ханна шла впереди, и они остановились перед старостой.
   Людольф недоуменно приподнял брови.
   - Господин мой Ивар, - вежливо произнес он, - вы прибыли по приказанию отца?
   Ивар бросил на него быстрый взгляд, перевел его на Лиат, затем обратно. Они с Ханной в свои шестнадцать больше походили на женщин, чем на девочек, какими были два года назад, когда подружились с Иваром. Ивар же выглядел как мальчишка с нескладным телосложением и неловкой грацией.
   - Нет, - сказал он непривычно низким голосом.
   Хью удовлетворенно улыбнулся.
   - Я слышал только о смерти мастера Бернарда, - продолжал Ивар. Он повернул голову к Хью. - Я пришел проследить, чтобы с Лиат хорошо обращались, - твердо произнес он, но для Хью с его высокомерной самоуверенностью тирана это не прозвучало угрозой и не возымело действия.
   Хью был на восемь лет старше, обладал естественной грацией и красивой внешностью. И хотя происхождение его отца было неясно, так, по крайней мере, говорила миссис Бирта, мать его была маркграфиней, что на несколько ступеней выше, чем графский титул Харла. Законнорожденный или нет, Хью своим происхождением уже был предназначен для великой судьбы, начиная с владения обширными землями, принадлежавшими его матери и бабушке, хотя мужчины редко управляли церковной собственностью, особенно там, где монастыри желали получить новые земельные вклады. Хью прибыл сюда в роли странствующего священника, чтобы служить в здешнем приходе. Так говорила миссис Бирта, а она была самым надежным источником новостей, сплетен и знаний во всем Хартс-Ресте.
   - Староста, - тихонько сказал Хью со скучающим видом, - может, мы закончим? У меня нет настроения торчать здесь весь день.
   Ивар поморщился, покрылся румянцем и сжал правую руку в кулак, но Ханна взяла его за запястье и повела в таверну. То, что он пошел не сопротивляясь, было замечено толпой, с утра ждавшей чего-нибудь необычного. Людольф вновь кашлянул и нарочито громко зачитал, сколько средств было выручено с распродажи отцовского имущества.
   - Сколько остается? - потребовал Хью.
   - Две золотые номизмы или два слитка соответствующей цены.
   - Позор! - выкрикнул кто-то в толпе.
   - Стоимость отцовских книг, - прошептала Лиат.
   Глазом не моргнув, Хью протянул старосте две монеты.
   Она попыталась их разглядеть, но тот зажал их в руке так быстро и с таким испуганным выражением лица, что Лиат показалось, что он видит номизмы первый раз в жизни. Хью повернулся к Лиат:
   - Сама пойдешь? Или помочь?
   Отец всегда говорил: "Пусть твой враг думает, что ты знаешь что-то, чего не знает он". Лиат посмотрела на стоявших вместе Ханну и Ивара. Ханна побледнела, а Ивар побагровел. Лиат кивнула им, стараясь быть спокойной. И пошла, опережая Хью, в сторону церкви за площадью. Хью был сбит с толку неожиданной уступчивостью, ему пришлось поторопиться, чтобы ее догнать. Ей это доставило небольшое удовольствие.
   Он схватил ее за локоть и не отпускал, пока они шли через деревню, входили в церковь - все время, пока они шли через неф в небольшую келью, где стояла его кровать.
   - Сюда. - Он крепко держал ее. Помещение было куда более роскошным, чем ожидала Лиат. Брат Роберт, служивший здесь до Хью, спал обычно на раскладной кровати прямо в нефе. А в этой комнате находились резной стол, стул и деревянный сундук, инкрустированный яркими камнями и эмалью. На столе лежали свиток, три гусиных пера и открытая бутыль чернил. Толстый настил покрывал пол - дорогой ковер с вытканной на нем восьмиконечной звездой. Лиат решила, что лучше не говорить Хью о том, что она знала эту символику аретузийской работы. Покрывало и теплое одеяло на кровати были откинуты.
   - Здесь ты будешь спать, - сказал он.
   - Никогда.
   - Тогда со свиньями.
   - С радостью, только не с тобой.
   Он ударил ее. И быстро, пока след от удара не исчез, с силой привлек ее к себе и поцеловал в губы. Резким движением руки она его оттолкнула.
   Он засмеялся. Зло и слегка задыхаясь.
   - Дура. Моя мать обещала мне аббатство в Фирсбарге, как только сдохнет старая аббатиса. А аббатом я войду в свиту короля Генриха, если только захочу. Через несколько лет в моих руках будет епископский посох и я окажусь в числе приближенных самой госпожи-иерарха. Дай только книгу и покажи, чему учил тебя отец. И никто не сможет нам противиться.
   - Ты уже забрал книги. Украл их. Если бы не это, я была бы свободна.
   Выражение его лица испугало ее.
   - Ты никогда не будешь свободна, Лиат. Где другая книга?
   - Это ты убил отца!
   Он засмеялся:
   - Ну конечно же не я. Он умер от разрыва сердца, так сказал Людольф. А если ты думаешь по-другому, красотка, тем больше у тебя оснований держаться меня. Ты знаешь, еще немного, и я стал бы доверенным твоего папочки.
   Она знала, что отец был одинок, а Хью, кем бы он ни был, умел очаровывать людей. Отцу он нравился, нравился его быстрый ум, любознательность, даже его самоуверенность, хотя у Хью и была странная привычка обращаться с отцом так, будто они были равны по положению. Но отец, казалось, не ожидал иного.
   - Отец ничего не понимал в людях, - пренебрежительно ответила она, стараясь отогнать сбивающие с толку мысли.
   - Ты никогда меня не любила, Лиат, никак не пойму за что. Я никогда не делал тебе зла. - Он двумя пальцами приподнял ее подбородок, заставляя смотреть на него. - В этом захолустье нет ни одной женщины, достойной делить со мной постель. А ведь я спал однажды с герцогиней, и сама королева была мной отвергнута. А когда я стану аббатом в Фирсбарге, у тебя будет свой дом, слуги, лошади - все, чего захочешь. И я не собираюсь долго задерживаться в Фирсбарге, у меня есть кое-какие планы.
   - Наверняка отвратительные и подлые. - Она попыталась вырваться из его объятий. - Король Генрих и архиепископ никогда не жаловали колдовства. Только леди Сабела принимает у себя еретиков.
   - Как мало ты знаешь о церкви, моя красавица. Волшебство не ересь. На самом деле к еретикам госпожа-иерарх куда более строга, чем к магам. Колдовство запрещено лишь тогда, когда им занимаются не под ее руководством. Мне очень интересно, кто обучал твоего отца. В любом случае, ты будешь удивлена, узнав, как снисходительны могут быть Генрих и благородные принцы, когда помогаешь им в их замыслах. Так куда ты спрятала книгу?
   Она попятилась к двери и ничего не ответила.
   Он улыбнулся:
   - Я терпелив, Лиат. Господи, о чем только твои родители думали, назвав ребенка аретузийским именем? Лиатано... Древнее имя, связанное с магией. Так рассказал мне однажды твой отец.
   - Когда ты его подпоил?
   - Это что-то меняет?
   Она не ответила.
   - Где книга, Лиат? - И когда она вновь промолчала, он опустил голову, но продолжал улыбаться. - Я терпелив. Ну так как? Моя постель или свиньи?
   - Свиньи.
   Молниеносным движением схватил он ее запястье одной рукой, а другой сильно ударил, потом обнял и начал ласкать спину. Жар его дыхания чувствовался на шее. Она не дрогнула, но, когда он поволок ее к постели, ударила каблуком по его лодыжке. Они упали на пол, она вырвалась и вскочила на ноги. Он засмеялся, поймал ее колено и повалил на землю с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Затем выпустил ее из рук и, тяжело дыша, встал сам. Он поклонился самым церемонным образом, предлагая свою руку, чтобы она поднялась.
   - Ты будешь со мной, хочешь или нет. - Он достал из-за пояса белую льняную тряпицу, отер ее правую руку и поцеловал пальцы.
   - Госпожа моя, - произнес он насмешливо. Она была слишком изумлена, чтобы пытаться вникнуть в суть его слов. Его золотые волосы коснулись ее руки, и он выпрямился. - Она темна и красива, эта дочь Саис, согретая солнечным светом. Отверни свой взор от меня, ибо очи твои ярки, как утренняя звезда.
   Она отдернула руку и вытерла о платье.
   - А теперь покорми свиней и кур, подмети комнату, приготовь мне ванну. И скажи миссис Бирте, что мне больше не нужно два раза в день приносить еду. Ты ведь умеешь готовить?
   - Да, я умею готовить. Мне можно идти?
   Он отошел, давая ей пройти, она сделала несколько шагов и вновь услышала свое имя.
   - Лиат. - Она повернулась и увидела, как он прислонился к стене. Даже в полумраке его золотые волосы, красивая льняная туника и чистая кожа сияли. Ты можешь провести со свиньями все лето, но не думаю, что тебе это понравится, когда придет зима.
   Как далеко она сможет уйти, если попытается бежать? Бесполезная мысль. Недалеко. Да если и сумеет, что делать одной? За восемь лет скитаний они оказывались и в худших обстоятельствах, чем теперешние.
   Хью рассмеялся, ошибочно принимая ее молчание за ответ.
   - Скажи миссис Бирте, что она может записывать на мой счет еду и добро, которые ты у нее купишь. Я буду платить каждое Успение. Надеюсь на хороший стол. А ты будешь обедать со мной. Иди.
   Она пошла. Выходя, чтобы покормить скотину, которую держали в загоне посреди прочих хозяйственных построек, она увидела всадника, прячущегося за деревьями. Это был Ивар. Увидев ее, он поехал было к ней. Лиат решительно махнула рукой, давая ему знак быстро уезжать. Потому что была еще одна вещь, украшавшая келью брата Хью. На стене висел красивый, позолоченный меч в красных ножнах. Дворянский меч. И она не сомневалась, что брат Хью знает, как им пользоваться. И не замедлит продемонстрировать свое искусство даже сыну местного графа.
   Ивар вскочил на лошадь и привстал в стременах, глядя на то, как она работает. Чуть позже она вошла в постройку, а когда вышла за водой с двумя ведрами, согнувшись под тяжестью коромысла, Ивара уже не было.
   III. ТЕНИ ПРОШЛОГО
   1
   Путь из деревни Осна в замок Лавас-Холдинг занимает пять дней. Так сказал Алану сержант. Правда, этой весной путешествие длилось пятнадцать дней, ибо кастелянша со свитой останавливались в каждой деревне, чтобы собрать там дань или забрать молодых людей для службы в следующем году. Они прибыли в Лавас-Холдинг в день святой Марции. Юноша увидел высокий деревянный частокол вокруг графской крепости, деревянный терем на холме с каменным двором позади и два центральных здания, окруженных частоколом пониже. Деревня тянулась до палисада и спускалась к берегам реки.
   Времени зевать не было. Он и все прочие прошли прямо в крепость, в грязный дворик, куда их согнали и где кастелянша Дуода и ее свита расселись за большим деревянным столом, выкликивая каждого по имени. Алан, как и все молодые люди, предстал перед сержантом Феллом.
   - Лошадью управлять умеешь? Копье в руках держал? Или, может быть, работал с лошадьми? Нет, конечно нет. - Толстый сержант приказал следующему, стоявшему в строю, сделать шаг вперед.
   - Но сэр... - в отчаянии начал Алан. Ведь его обещали обучить искусству войны.
   - Иди, иди. Сейчас нет времени делать из новичков матерых солдат. Граф Лавастин уже выступил на поиски эйкийцев, и мы должны в течение двадцати дней выслать подкрепление. Иди, паренек, во вторую группу и не трать попусту мое время.
   Получив эту отповедь, Алан отошел к другой линии, состоявшей из женщин, мужчин, юношей его возраста и девушек, людей разных званий, степеней и возрастов. Когда пришла его очередь, он подошел к кастелянше Дуоде. Та задала ему несколько вопросов, и он сам не слышал, как отвечает. Единственное, что он ясно видел, то, как красноватые волосы пожилой женщины, упрятанные под льняным головным убором, упрямо выбиваются и локонами ложатся на лоб и уши.
   - Что за речь! - сказала она молодому клирику в длинной коричневой рясе странствующего священника, сидевшему рядом с ней и заполнявшему бумаги для графа Лавастина. - Ну, мальчик, брат Родлин найдет для тебя место в конюшне. Кто следующий?
   - Но брат Гиллес обучил меня буквам. Многие из них я смогу аккуратно нарисовать.
   Священник бросил на него заинтересованный быстрый ястребиный взгляд.
   - А читать умеешь?
   - Нет... нет, я еще не умею читать, но уверен, смогу помогать почтенному брату. Я умею считать... - Но священник уже отвел от него глаза, обращаясь к следующему кандидату. Алан расстроенно обратился к Дуоде. Все шло не так, как он хотел... - Но вы же помните, тетушка Бела говорила, что меня хотят посвятить...
   - Дальше! - резко оборвала кастелянша. Молодая женщина вышла из толпы, и Алану не оставалось ничего, кроме как выполнить приказание.
   Он нашел конюшни и сразу был приставлен к работе, с которой справился бы любой кретин, - наполнять тележку навозом и опорожнять ее на полях. Единственным его товарищем был слабоумный по имени Лэклинг, парнишка его возраста, тонкий как палка, с кривыми ногами и странно скособоченной нижней челюстью, из-за чего он не мог и слова толком произнести. Он был капризен и ленив настолько, что проще было заставить идти упрямого осла, чем его работать, но Алан не мог злиться на обиженное богами создание.
   - Вижу, ты остался один с нашим Лэклингом, - сказал мастер Родлин в тот вечер, после того как молодые люди наскоро поужинали сыром, хлебом и поделенной на двоих луковицей. - Можешь поделить с ним и чердак. Последи, чтобы другие парни не обижали беднягу. Он безобидный, и скотина ему доверяет. Наверное, потому, что такой же безмозглый.