Элмер Эдвард. Дети Линзы-1: Серый Ленсмен

   — Полагаю, что знаю, хотя не вполне уверен — кое-что нужно проверить. Нужных мне сведений из Ксилпика не извлечешь — он рассказал все, что ему известно. Ксилпик действительно не видел вражеского корабля, тот был практически невидимым. Даже если бы Ксилпик описал все те чудовищные пытки, которые он наблюдал собственными глазами, вы бы все равно не поверили, не могли бы поверить, ибо разум отказывается признавать такую реальность. И никто бы не поверил, кроме Ворсела, меня и, возможно, ван Баскирка. Я расскажу вам то, о чем умолчал Ксилпик, а он подтвердит или опровергнет мой рассказ. Голос Киннисоиа пресекся:
   — Я видел все, о чем сейчас расскажу. Более того, я не только видел, но и слышал.
   Все члены экипажа погибли в страшных мучениях под пытками. Их кромсали, жгли, хлестали плетьми, разрывали на части, подвешивали на крючья, варили в кипящем масле, раздавливали в лепешку, превращая в кровавое месиво, пытали на дыбе, травили ядовитыми газами. Было и множество других пыток. Вокруг каждого из тех, кто умирал мучительной смертью, возникало зеленовато-желтое свечение, а неведомо откуда взявшиеся лучи пожирали эту ауру. Верно, Ксилпик?
   — Да, сэр, все было именно так! — воскликнул чикладорец с чувством глубокого облегчения и, подумав, добавил:
   — То есть я хочу сказать, что пытки происходили именно так, как вы сейчас сказали, но в том, как люди исчезали, словно растворяясь в воздухе, было нечто необычное. Затрудняюсь сказать, что именно было так необычно. Люди словно исчезали куда-то, сэр, хотя они явно не двигались, оставались на месте.
   — Срабатывала система невидимости. Только она одна и способна создавать подобные эффекты.
   — Правители Дельгона! — воскликнул, пораженный внезапной догадкой Хейнес. — Но почему, скажи на милость, из всего экипажа удалось спастись только одному Ксилпику?
   — Все объясняется очень просто, — ответил Серый линзмен. — Остальные члены экипажа были раделигианцами. Ксилпик — единственный чикладорец на борту, и дельгонцы просто не почувствовали его. Ведь чикладорцы мыслят на такой длине волны, которой кроме них не пользуется в галактике никто. Вы сами, возможно, почувствовали это, если пытались установить с Ксилпиком контакт с помощью Линзы. Мне понадобилось полминуты, прежде чем я вошел в контакт с ним.
   Соответствует истине и его рассказ о побеге. Правители действуют медленно, и когда они сосредоточатся на чем-нибудь, до всего остального им просто нет дела, А к тому времени, когда они закончили пытки и приступили к захвату корабля, Ксилпика и след простыл.
   — Но Ксилпик утверждает, что никакого другого корабля не было! — возразил Хейнес.
   — Невидимость нетрудно объяснить, — пояснил Киннисон. — Нам почти удалось создать ее, и мы, несомненно, добились бы успехов, если бы поработали над проблемой чуть больше. Вражеский корабль заведомо существовал и находился совсем рядом. Нападавшие захватили корабль Ксилпика с помощью магнитных присосок и соединили выходные люки обоих кораблей герметической трубой — коридором.
   — Во всем том, о чем ты сейчас рассказал, есть одна важная деталь. Мне она представляется особенно зловещей, хотя о ней ты не упомянул ни разу. Даже если предположить, что кому-то из верховных правителей Дельгона удалось уйти от Ворсела и его команды, то, спрашивается, как они сумели построить космический корабль и научились обращаться с ним? Ведь у дельгонцев никогда не было ни одного космического корабля, ни одного механизма, для создания которого требовалась бы недюжинная инженерная мысль. Поэтому дельгонцы никогда не могли изобрести или разработать такой космический корабль-невидимку.
   Киннисон молчал, погруженный в размышления. Хейнес отпустил чикладорца, распорядившись, чтобы малейшие желания Ксилпика были выполнены, и, обратившись к Киннисону, спросил:
   — Какие выводы ты можешь сделать из его рассказа?
   — Многие, — мрачно ответил Серый линзмен. — И хуже всего то, что здесь за много миль разит Босконией.
   — Может быть, ты и прав, — согласился Хейнес. — Но почему и прежде всего как?
   — На вопрос «почему» ответ простой. И дельгонцы, и босконцы в большом долгу перед нами, и им очень хотелось бы сполна расплатиться. Ответ на вопрос «как» несуществен. Либо тем, либо другим способом. Важное другое: Боскония и Дельгон действуют теперь заодно, что очень-очень плохо. Можете мне поверить.
   — Какие будут приказания? — спросил Хейнес. Он был великим человеком и мог спокойно испросить совета, даже приказа у любого, кто разбирался в деле лучше его.
   — Никто не вправе отдавать приказы адмиралу Хейнесу, — слегка передразнивая старого адмирала, но вполне решительно возразил Киннисон. — Мы можем только советовать или предлагать, но…
   — Хватит! Я еще задам тебе взбучку, юный нахал! Ты сказал, что принимаешь приказы, исходящие от меня. Так вот, я принимаю приказы от тебя. Какие будут приказания?
   — Пока никаких, — задумчиво произнес Киннисон, — по крайней мере до тех пор, пока мы не выясним, в чем здесь дело. Мне понадобятся Ворсел и ван Баскирк. С правителями Дельгона приходилось сталкиваться только нам троим. Мы возьмем «Неустрашимого», этот корабль обеспечит нам безопасность. Мыслезащитные экраны не позволят правителям манипулировать нашим сознанием, а генератор шума сделает «Неустрашимый» невидимым.
   — Ты считаешь, что вы будете в безопасности, даже если все дельгонцы защищены экранами?
   — Я бы так не сказал, К тому же дельгонцы используют босконские супердредноуты, что весьма неприятно. Неделю-другую вам придется подождать, пока мы со всем разберемся. Раз или два мне доводилось ошибаться, и я могу снова сделать неверные выводы.
   И, как показали последующие события, Киннисон глубоко заблуждался. Даже столь раскрепощенный и гибкий разум не в силах представить себе реальность — такой невероятной она была. Все его выводы и догадки оказались трагически далеки от истины!

Глава 14
ЭЙЧИ И ПРАВИТЕЛИ ДЕЛЬГОНА

   Обстоятельства, при которых правители Дельгона отошли под эгиду Босконии, хотя в течение некоторого времени и оставались невыясненными, в действительности были просты и логичны, ибо сигнал о закончившемся катастрофой рейде Эйчлава на Эрайзию достиг Джарневона и стал достоянием эйчей. И эйчи извлекали из этого пользу, хотя и не в том смысле, как предлагал Эвконидор, Страж Эрайзии. Эйчи вдруг осознали, что мысль может быть не только ценным стимулом, приводящим к тем или иным материальным достижениям, но и оружием необычайной силы.
   Эвконидор, Страж Эрайзии, более чем обоснованно подозревал, что его страстная проповедь, обращенная к Эйчлану, мало что изменила на Джарневоне. И, действительно, Эйчмил Второй, говоривший от имени Босконии, стал Первым. Получили соответствующие повышения и остальные члены Совета. Что же касается Восьмого и Девятого членов Совета, то ими стали новые лица, так что Совет эйчей, который и был Босконией, снова заседал в полном составе.
   — Покойный Эичлан, — заявил Эйчмил на первом заседании Совета в новом составе, — совершил серьезную, более того, роковую ошибку, недооценив оппонента, хотя сам сознавал всю опасность задуманного им предприятия.
   Мы едины в своем мнении: наши цели остаются неизменными, и нам надлежит действовать с большей осмотрительностью до тех пор, пока мы полностью не освоим потенциальные возможности, которые таит в себе чистая мысль. А теперь наш новый член, Девятый, по профессии также психолог, который, по счастливому стечению обстоятельств, занимался проблемой задолго до экспедиции Эйчлана, завершившейся столь трагически.
   — Эрайзия в настоящее время находится вне наших возможностей, — начал Девятый. — Предвидя вероятность трагической развязки, на что я неоднократно обращал внимание моего предшественника-психолога покойного Эйчлана, я в течение длительного времени разрабатывал некоторые альтернативные меры.
   Взять хотя бы проблему мыслезащитных экранов. Кто был их истинным создателем, а кто плагиатором, для нас несущественно. Эрайзия ли украла изобретение у Плура или Плур у Эрайзии, или, наконец, Эрайзия и Плур создали мыслезащитные экраны независимо. Сейчас важны следующие два факта.
   Первое, эрайзиане могут пробивать мыслезащитные экраны с помощью мысленной силы, либо небывалой амплитуды, превосходящей предел прочности экранов, либо какой-то неизвестной природы.
   Второе, мыслезащитные экраны были и, по всей видимости, поныне широко используются на планете Велантия, поэтому такие экраны для велантийцев должны быть равным образом и необходимым и адекватным средством защиты. Отсюда, как мне кажется, следует один обоснованный вывод: велантийцы использовали и, возможно, используют мыслезащитные экраны как средство защиты против кого-то, кто применял или продолжает применять против них то самое оружие — чистую мысль, которое мы хотим исследовать и приобрести.
   Учитывая все сказанное, я предлагаю продолжить начатые мной изыскания, но не на Эрайзии, а на Велантии или какой-нибудь другой планете.
   Возражений не последовало, и на Велантию направили корабль. Визит протекал гладко и не вызвал никаких осложнений. Следует заметить, что обитатели Велантии с радостью неофитов осваивали неизвестный им до контактов с Галактическим Патрулем безынерционный полет и обживали ближние и дальние окрестности своей планеты. В ту пору к ним прибывали представители множества самых различных рас, населявших планеты нескольких сотен солнечных систем. Не следует забывать и о том, что внешне эйчи больше походили на велантийцев, чем земляне, и появление на Велантии группы пришельцев с Джарневона меньше бросалось в глаза и вызывало толков, чем появление, скажем, группы землян. Поэтому роковой визит психологов с Джарневона своевременно замечен не был, и лишь много времени спустя Киннисон по косвенным признакам установил, что визит должен быть нанесен и, как оказалось, действительно состоялся.
   Не станем останавливаться подробно на описании экспедиции, предпринятой Девятым и его коллегами на Велантию, хотя отчет о деятельности экспедиции отнюдь нельзя отнести к разряду скучного чтения. Достаточно сказать, что эйчи сумели войти в доверие к дружески настроенным велантийцам, они изучали и занимались сбором информации. Особенно их интересовали сведения об ужасных правителях Дельгона, хотя велантийцы не были расположены распространяться на эту тему и крайне неохотно говорили о своих прежних поработителях.
   — Их власть навсегда подорвана, — спешили заверить они любознательных гостей, изящно помахивая хвостом или крылом. — Все известные пещеры и несколько недавно открытых убежищ, где гнездились твари, выжжены дотла. Стоит лишь кому-нибудь из чудом уцелевших правителей попытаться установить контроль над сознанием любого из нас, как его тут же обнаруживают и уничтожают. Даже если кто-нибудь из них остался в живых, как мы думаем, все равно правители Дельгона не представляют более угрозы для нашего покоя и безопасности.
   Собрав на Велантии всю информацию, какую только было возможно, эйчи отправились на Дельгон, где все силы своего первоклассного разума и немалые ресурсы корабля направили на то, чтобы отыскать и собрать воедино остатки некогда процветавшей расы правителей Дельгона.
   Правители Дельгона! За всю продолжительную историю Галактического Союза ни одна другая раса не удостаивалась всеобщего осуждения, в том числе и со стороны самих эйчей, как правители Дельгона, обладавшие отвратительной внешностью и напрочь лишенные какой бы то ни было морали. Эйчи тоже не пользовались доброй репутацией и вполне заслужили ту судьбу, которая была уготована их расе. Но у эйчей при всех их недостатках и отвратительных качествах были и свои положительные стороны. Все сходились на том, что разум эйчей направлен на зло, что они антисоциальны, кровожадны и им свойственна ненасытная жажда власти, искоренить которую могло бы только их полное уничтожение. Они обладали неисчислимым множеством дурных качеств. Но они же, по общему признанию, были отважны. Эйчи прирожденные организаторы. На свой собственный лад, но они созидатели и творцы. Эйчи имели мужество отстаивать собственные убеждения, даже если это было сопряжено с риском для жизни.
   О правителях Дельгона никто не сказал ни единого доброго слова. Они беспринципны, жестоки и извращены до такой степени, которую трудно себе представить любому нормальному интеллекту, кем бы ни был его носитель. На своей родной планете правители не носили оружия, да оно им и не было нужно. Силой одного лишь разума они настигали свои жертвы, даже если те обитали на других планетах, и заставляли ил прибывать в мрачные пещеры, в которых правители влачили существование. Там жертвы погибали от множества разнообразнейших пыток, и умирая, питали своей аурой ненасытных палачей.
   Механизм, с помощью которого правители Дельгона лишали жертв жизненного начала, полностью не известен. Неизвестно также, какая доля в экономике ужасной расы правителей приходилась на ауру жертв. Было ясно, что отвратительные пытки не играли сколько-нибудь важной роли в поддержании их физического существования, так как многие правители продолжали еще долгое время жить и после того, как пышные жертвоприношения стали невозможны.
   Вполне вероятно, что по прибытии на Дельгон эйчи принялись за поиски уцелевших правителей, и им удалось найти достаточно много бывших владык Дельгона. Последние, разумеется, попытались поработить пришельцев и использовать их для своих садистских целей, но тщетно: хотя эйчи не имели мыслезащитных экранов, их интеллект несравненно мощнее интеллекта правителей Дельгона. Но после нескольких предварительных контактов каналы связи были установлены, и между Джарневоном и Дельгоном возник естественный союз.
   Многое было сказано и написано о связующей силе любви. И любовь, как и другие возвышенные чувства, поистине способна творить чудеса. Но, по мнению автора этого повествования, слишком мало сказано о силе ненависти как цементирующего материала. И, вероятно, такое умолчание имеет под собой вполне основательные моральные причины, ибо ненависть находит себе применение в качестве связующего звена гораздо реже, чем любовь. Но в том случае, о котором идет речь в нашей повести, мы имеем перед собой наиболее яркий пример того, как две совершенно различные расы объединились, движимые не любовью и не каким-нибудь другим возвышенным чувством, а лишь ненавистью, сильной, все разъедающей и бескомпромиссной.
   И дельгонцы и эйчи ненавидели Галактическую Цивилизацию и все, что с ней связано. Обе расы жаждали мести с почти ощутимой яростью. И больше всего на свете и дельгонцы и эйчи ненавидели пока еще неизвестного им носителя Линзы — линзмена из Галактического Патруля!
   Эйчи холодны, жестоки и беспощадны. В их языке даже нет таких слов, как «совесть», «милосердие» или «угрызения совести». Они ненавидели неизвестного линзмена с яростью, недоступной воображению человека. Но даже ненависть эйчей бледнела по сравнению с ненавистью дельгонцев к тому, кто стал для их расы мечом Немезиды.
   И когда интеллектуальная мощь правителей Дельгона, превосходящая все известное нам, обитателям Цивилизации, соединилась с поистине неисчерпаемой изобретательностью и научными способностями эйчей, результаты могли быть самыми поразительными.
   И адский союз эйчей и дельгонцев принес свои плоды, зловещие и чрезвычайно опасные.

Глава 15
ПРАВИТЕЛИ ДЕЛЬГОНА

   Прежде чем корабль полностью подготовили к полету в неведомое, Киннисон передумал. Его не покидало какое-то смутное беспокойство. Ничего определенного, так, какое-то предчувствие. Подобное смутное беспокойство, как хорошо знал Серый л и измен, время от времени испытывает каждый, кто наделен способностью сверхчувственного восприятия. Поразмыслив, Киннисон решил, что тревожное ощущение вызвано неуверенностью Ксилпика при виде исчезающих фигур членов экипажа, как бы растворявшихся в воздухе.
   — Думаю, мне лучше отправиться одному, — сообщил Киннисон адмиралу Хейнесу — Ведь я не вполне уверен, с чем придется столкнуться.
   — А какая разница, отправитесь ли вы втроем или ты один? — спросил Хейнес.
   — Жизни, — последовал краткий ответ.,
   — Я сейчас говорю о твоей жизни. На большом корабле ты будешь в большей безопасности. Разве не так?
   — Вполне возможно. Но я не хочу, чтобы…
   — Что ты хочешь, сейчас не важно…
   — А как насчет компромисса? Я возьму с собой Ворсела и ван Баскирка. Когда правители Дельгона загипнотизировали его в прошлый раз, ван Баскирк пришел в такую ярость, что прошел курс специальной подготовки у Ворсела и сейчас, по утверждению Ворсела, его не сможет загипнотизировать никто, даже дельгонцы.
   — Никаких компромиссов. Я не могу приказать тебе взять «Неустрашимый», так как это не в моей власти. Знаю, что ты можешь взять любой космический корабль по своему усмотрению. Но зато я могу приказать «Неустрашимому» следовать за тобой неотступно, куда бы ты ни направлялся.
   — Будь по-вашему. Я возьму «Неустрашимого», — мрачно согласился Киннисон. — Но предположим, что экипаж не вернется. Что мне тогда делать?
   — А разве не это случилось с «Британией»?
   — Нет, — последовал твердый ответ. — На борту «Британии» риск для всех был одинаков. Кому какой выпадет жребий. Теперь все обстоит иначе.
   — Почему?
   — Потому, что мой корабль оборудован лучше… Если что-нибудь прозойдет, я стану убийцей.
   — Не больше, чем в случае с «Британией». Тогда у тебя также было лучшее оборудование, хотя превосходство не было столь большим, как сейчас. Каждый командир, посылающий людей на смерть, испытывает то же, что и ты. Но попробуй поставить себя на мое место. Послал бы ты одного из своих лучших людей или позволил бы ему отправиться в очень опасный рейс в одиночку, зная, что более многочисленная экспедиция повысит шанс на успех? Ответь мне, только честно.
   — Возможно, не послал бы, — пришлось признать Кин-нисону.
   — Отлично. Тогда прими все меры предосторожности. Я знаю, ты все сделаешь, как нужно.
   И спустя день или два Киннисон улетел на «Неустрашимом». Вместе с ним в экспедицию отправились Ворсел и ван Баскирк, а также полностью укомплектованный экипаж из землян. Достигнув того района космического пространства, в котором подвергся нападению корабль Ксилпика, каждый член экипажа привел в полную боевую готовность свой скафандр (чтобы надеть его, тренированному астронавту требовались буквально мгновения), проверил личное оружие и портативную боевую установку. Киннисон обратился к Ворселу.
   — Ну как, старый змей? — спросил он.
   — Я боюсь, — ответил велантиец, и по его могучему телу словно пробежала волна энергии, — боюсь до кончика моего хвоста. Боюсь не того, что они снова проделают со мной то, что уже проделали однажды — по крайне мере мы трое обладаем иммунитетом против всех попыток воздействовать на наш разум. Я боюсь того, что они предпримут теперь, и у меня нет сомнений в том, что они непременно предпримут то, чего мы совсем не ожидаем!
   — Меня тоже тревожит, — признался линзмен, — я даже стал вскрикивать по ночам.
   — Это у вас все от учености, — вмешался в разговор ван Баскирк и своей здоровенной ручищей извлек откуда-то свою боевую секиру с такой легкостью, словно обыкновенную земную саблю. — Давайте-ка сюда ваших дельгонцев, и я их быстро научу уму-разуму.
   Взмах боевой секирой убедительно подтвердил серьезность намерений ван Баскирка.
   — В твоем предложении что-то есть, Бас, — засмеялся Киннисон и добавил, обращаясь к Ворселу:
   — Пора настраиваться на волну дельгонцев.
   Киннисон не сомневался в способности Ворсела найти предполагаемого противника. Он знал, что невероятно мощный разум его приятеля с планеты Велантия мог без Линзы и даже до того, как прошел повышенный курс обучения на Эрайзии, охватывать одиннадцать солнечных систем, а теперь Ворсел легко охватывал своим разумом половину вселенной!
   Хотя все его существо протестовало против контакта с извечным врагом велантийцев, Ворсел сумел преодолеть наследственное отвращение к дельгонцам. В течение нескольких секунд он прислушивался, оставаясь недвижимым, а затем пересек рубку и прошептал пилоту пеленг на уцелевших правителей Дельгона.
   Пилот резко изменил курс корабля и уступил управление Ворселу.
   — Теперь я поведу корабль, — сказал Ворсел. — Так будет более правдоподобно. У дельгонцев создастся впечатление, что они всех нас держат под контролем.
   Ворсел выключил компенсатор Бергенхольма и поставил на нуль остальные приборы. Огромный корабль, перейдя в инерционный режим, недвижимо повис в космическом пространстве В тот же момент двадцать добровольцев из числа экипажа, оставшихся без мыслезащитных экранов, повинуясь какому-то внутреннему побуждению, устремились к выходному люку.
   — Включить все экраны и генераторы шума! — скомандовал Киннисон, и вокруг «Неустрашимого» возник непроницаемый барьер из мыслезащитных экранов, а в космическое пространство устремился мощный поток помех, против которого не могла устоять ни одна система создания невидимости. И на экранах «Неустрашимого» четко обозначился находившийся совсем рядом вражеский корабль!
   Но так же неожиданно, как и появился, вражеский корабль внезапно снова исчез до того, как «Неустрашимый» успел дать по нему огневой залп: огромный корабль как бы превратился в корабль-приз рак, смутно видневшийся на том месте, где только что находился вражеский космический дредноут. Это была не обычная невидимость, а нечто другое, совершенно неизвестное и непонятное. Ксилпик правильно передал необычное ощущение: корабль противника как бы ушел куда-то, исчез, скрывшись в чем-то огромном и, возможно, бескрайнем.
   И тогда, находясь на расстоянии всего лишь нескольких футов от вражеского корабля вместо обычной «дальности выстрела» в несколько сотен миль, «Неустрашимый» дал залп из всех излучателей, кроме главного калибра. На таком до смешного малом расстоянии, стреляя практически в упор, «Неустрашимый» не мог промахнуться, и он не промахнулся… Но лучи проходили сквозь смутные очертания вражеского корабля, не причиняя тому ни малейшего вреда!
   — Перейти в безынерционный режим! — скомандовал Киннисон.
   Энергия неудержимым потоком начала поступать в огромный Бергенхольм, но ничего не происходило! Никаких признаков перехода в безынерционный режим, хотя у членов экипажа и появилось какое-то странное, никогда ранее не возникавшее чувство.
   — Надеть скафандры! Включить мыслезащитные экраны! Приготовить все необходимое для оказания экстренной помощи! — скомандовал Киннисон и подумал:
   «Раз мы не можем уйти от чего-то неизвестного, попробуем встретить его лицом к лицу».
   В том, что вокруг происходит нечто необычное, Киннисон не сомневался. Он хорошо знал те малоприятные ощущения, которые испытывает человек в море, воздухе или в космическом пространстве. А поскольку будущих астронавтов приучали справляться с приступами морской, воздушной или космической болезни без искусственной тяжести, псевдоинерции и всех тех новомодных усовершенствований, которые делают пребывание на борту космических лайнеров столь комфортабельным, Киннисону были хорошо знакомы тошнота и отвратительное ощущение безостановочного падения, возникающее в невесомости. Казалось бы, ему известны все виды неприятных ощущений, возникающих при перемещении в пространстве, но здесь происходило нечто новое.
   У Киннисона было такое странное ощущение, словно его сжимают или сдавливают, но не целиком, а как бы каждый атом в отдельности, и закручивают штопором некоторым загадочным образом, позволяющим не сдвигаться с места и в то же время не оставаться там, где он только что был. Он словно бы висел в пространстве часами или, быть может, всего лишь тысячную секунды, ощущая, что во всем существе происходит некая безболезненная, но глубокая трансформация, перемещающая каждую частицу тела в неизвестном и несуществующем направлении.
   И по мере того как происходила таинственная трансформация, исчезало нахлынувшее оцепенение. Киннисон вновь обрел способность двигаться. Он огляделся. Насколько можно судить, все осталось по-прежнему. «Неустрашимый» почти такой же, каким был раньше. Почти не изменился и находившийся рядом вражеский корабль. Впрочем, кое-что изменилось. Воздух казался более плотным… знакомые предметы виднелись как сквозь мглу, и пропорции несколько искажены… а за бортом корабля простиралось странное серое марево… ни звезд, ни созвездий не видно…
   Внезапно Киннисон почувствовал, что волна чужой мысли захлестывает его сознание. У него возникла настоятельная потребность покинуть «Неустрашимый». Ему, Киннисону, жизненно важно перейти на борт смутно видневшегося на экранах вражеского корабля, перейти безотлагательно! Но разум инстинктивно тут же стал воздвигать барьер на пути чужой мысли, Киннисон сразу понял, что происходит: правители Дельгона пытались манипулировать его сознанием!
   «А как же мыслезащитные экраны?» — подумал Киннисон, словно в тумане, и усилием воли вернул мыслям привычную ясность. Он, Киннисон, не находится более в пространстве, по крайней мере в том пространстве, которое ему известно. Новое неприятное ощущение вызвано ускорением: развив определенную скорость, «Неустрашимый» вдруг остановился. Ускорение, скорость — где? В чем? Этого Киннисон не знал. Но в том, что он находится в каком-то непривычном пространстве, сомнений не было. Время непонятным образом деформировалось. В необычном пространстве материя отнюдь не обязательно должна подчиняться обычным законам. А мысль? Мысль лежит в подэфире, и, по-видимому, переход в необычное пространство не влияет на мышление. Но мыслезащитные экраны как материальные устройства в гиперпространстве не работают. Ворселу, ван Баскирку и ему, Киннисону, мыслезащитные экраны не нужны, а вот остальным членам экипажа без экранов придется туго…