— Гм! Очень возможно. Что же нам делать?
— Остается только одно: действовать как можно скорее, пока они еще не успели принять каких-либо предосторожностей.
— За мной дело не станет — я готов.
— А Уактено? Вернулся он?
— Вернулся сегодня вечером. Мы все в пещере. Нас сорок человек.
— Отлично. Как жаль, что ты пришел сюда только один. Теперь самое удобное время: они спят, как сурки. Если бы все твои люди были здесь, мы в какие-нибудь десять минут захватили бы их.
— Ты забываешь о своем уговоре с предводителем. Ведь о нападении не было и речи.
— Да, это правда. Зачем же ты пришел?
— Предупредить тебя, что мы готовы и ждем только твоего сигнала, чтобы начать действовать.
— Что же делать? Не посоветуешь ли ты мне?
— Черт возьми! Какой же совет могу я дать тебе, когда я не живу здесь и ничего не знаю про них?
Болтун задумался, а потом поднял голову и внимательно посмотрел на небо.
— Слушай, — сказал он. — Сейчас еще только два часа.
— Ну?
— Вернись в пещеру.
— Теперь же?
— Да.
— Хорошо. Дальше?
— Скажи предводителю, что я могу выдать ему молодую девушку теперь же, ночью.
— Гм! Не думаю, чтобы это было легко.
— Это уж мое дело.
— Да, конечно. Но я все-таки не понимаю, как ты добьешься этого.
— Так слушай. Мы караулим лагерь так: ввиду того, что солдаты не привыкли к жизни прерий, они стоят около окопов днем; мы же — я и другие проводники
— сторожим по ночам.
— Это очень удобно.
— Не правда ли? Теперь слушай дальше. Садитесь на лошадей и приезжайте как можно скорее сюда. Остановитесь у подошвы холма и пришлите мне шестерых самых смелых и решительных из ваших людей. Ручаюсь, что мне удастся с их помощью в несколько минут повязать всех солдат и самого генерала.
— А ведь это недурная мысль!
— Ты находишь?
— Да, клянусь честью!
— Очень рад. Когда мы перевяжем всех, я свистну, предводитель придет сюда со своим отрядом и поступит с девушкой, как ему угодно. Я не стану вмешиваться: это не мое дело.
— Великолепно!
— Таким образом, нам даже не придется биться и проливать кровь. Я всегда доволен, когда могу избежать этого.
— Ты очень осторожен и предусмотрителен.
— Еще бы! Нельзя поступать необдуманно, когда обещают такое щедрое вознаграждение.
— Да, это так. Твоя мысль мне по душе, и я постараюсь привести ее в исполнение, — сказал Кеннеди. — Только уговоримся сначала, чтобы не было никаких недоразумений.
— Говори, я слушаю.
— Если предводитель, как я надеюсь, одобрит твой план, я сам выберу шестерых человек и приведу их в лагерь. Откуда лучше всего нам войти?
— Черт возьми! Да оттуда же, откуда ты пришел сам!
— А где будешь ты?
— Я буду ждать вас у самого входа, чтобы помогать вам.
— Хорошо. Значит, все решено. Больше тебе нечего сказать мне?
— Нечего, — отвечал Болтун.
— Так я ухожу.
— Иди, и как можно скорее.
— Верно. Только проводи меня до выхода. Теперь так темно, что я боюсь заблудиться. Если я нечаянно натолкнусь на одного из ваших солдат, я испорчу все дело.
— Давай мне руку.
— Вот она.
Они встали и собирались уже идти, как вдруг какая-то фигура загородила им дорогу и твердый голос сказал:
— Вы предатели и должны умереть!
Несмотря на все свое самообладание, Болтун и Кеннеди на минуту потерялись.
Не дав им времени опомниться, выследивший их человек выстрелил сразу из двух пистолетов. Раздался страшный крик. Один из негодяев тяжело упал на землю, а другой перескочил, как тигр, через ограду и исчез в темноте.
Выстрелы и крики разбудили весь лагерь. Все вскочили и бросились к окопам.
Генерал и капитан Агвилар первыми прибежали к тому месту, где разыгралась только что описанная нами сцена.
Там стояла Люция, держа в руках два еще дымящихся пистолета. У ног ее лежал, корчась в предсмертных судорогах, какой-то человек.
— Что это значит, Люция? Не ранена ли ты? — тревожно спросил генерал. — Что случилось?
— Успокойтесь, я не ранена, дядя, — отвечала Люция. — Я только наказала предателя. Двое негодяев сговаривались погубить нас. Один из них убежал, но другой здесь.
Генерал наклонился к умирающему и при свете факела, бывшего у него в руках, узнал Кеннеди, того самого проводника, который исчез так таинственно из лагеря и, как уверял Болтун, погиб во время пожара.
— Ого! — сказал он. — Что это значит?
— Это значит, — отвечала Люция, — что, если бы Бог не помог мне, шайка разбойников, скрывшаяся недалеко отсюда, напала бы на нас сегодня же ночью.
— Живо! За дело! — воскликнул генерал.
И вместе с капитаном Агвиларом они занялись всеми нужными приготовлениями на случай атаки.
Болтун убежал, но оставшийся на его пути широкий кровавый след указывал на то, что он тяжело ранен. Случись это днем, за ним, конечно, бросились бы в погоню и настигли бы его; ночью же, в темноте, такое преследование было опасно. Враги, может быть, сидели в засаде где-нибудь поблизости, и потому генерал не позволил солдатам выходить из лагеря. Уж лучше пусть спасется этот негодяй!
А Кеннеди уже умер.
Между тем нервное возбуждение, поддерживавшее Люцию в минуту опасности, прошло, и она снова почувствовала себя женщиной. Страшная слабость овладела ею, глаза ее помутились, судорожная дрожь пробежала по телу. Она пошатнулась и, наверное, упала бы, если бы доктор не поддержал ее.
Полубесчувственную, отнес он ее в палатку и употребил все средства, чтобы привести ее в себя.
Мало-помалу молодая девушка успокоилась после тяжелой сцены, которую ей пришлось пережить, и тотчас же вспомнила о разговоре с Черным Лосем.
Теперь, как ей казалось, наступила минута, когда следовало обратиться к нему за помощью. Она попросила доктора подойти к ней.
— Я хочу обратиться к вам с просьбой, любезный доктор, — сказала она. — Исполните ли вы ее?
— Можете располагать мною, сеньорита, — отвечал он.
— Знаете вы траппера, которого зовут Черный Лось?
— Знаю. Недалеко от его хижины живут бобры.
— Совершенно верно. Не повидаетесь ли вы с ним завтра рано утром?
— Зачем же?
— У меня есть к нему очень важное поручение.
— В таком случае, я съезжу к нему.
— Благодарю вас, доктор.
— Что же мне сказать Черному Лосю?
— Передайте ему во всех подробностях то, что произошло здесь ночью.
— А потом?
— А потом вы скажете ему несколько слов от моего имени. Только запомните их хорошенько.
— Говорите, сеньорита, я слушаю вас.
— Вот что вы должны сказать ему: «Черный Лось, час настал!» Вы поняли меня?
— Конечно, сеньорита.
— И вы обещаете исполнить мою просьбу?
— Клянусь вам! — серьезно отвечал доктор. — Как только взойдет солнце, я поеду к трапперу, расскажу ему обо всем, что было у нас ночью, и прибавлю: «Черный Лось, час настал!» Не желаете ли передать ему еще что-нибудь?
— Нет, это все, мой добрый доктор.
— Так будьте спокойны, сеньорита. Ваше желание будет исполнено.
— Благодарю вас, — горячо сказала девушка, улыбаясь и крепко пожимая ему руку.
И совершенно обессиленная волнением и тяжелым впечатлением, оставшимся после ночной сцены, Люция легла в постель и заснула спокойным, укрепляющим сном.
Как только рассвело, доктор стал собираться в путь. Не слушая предостережений генерала, убеждавшего его остаться в лагере ввиду того, что враги скрываются недалеко от него, ученый упрямо стоял на своем. Он вскочил на лошадь и рысью спустился с холма.
Доехав до опушки леса, доктор пришпорил лошадь и галопом поскакал к хижине Черного Лося.
ГЛАВА XVII. Орлиная Голова
ГЛАВА XVIII. Эусебио
— Остается только одно: действовать как можно скорее, пока они еще не успели принять каких-либо предосторожностей.
— За мной дело не станет — я готов.
— А Уактено? Вернулся он?
— Вернулся сегодня вечером. Мы все в пещере. Нас сорок человек.
— Отлично. Как жаль, что ты пришел сюда только один. Теперь самое удобное время: они спят, как сурки. Если бы все твои люди были здесь, мы в какие-нибудь десять минут захватили бы их.
— Ты забываешь о своем уговоре с предводителем. Ведь о нападении не было и речи.
— Да, это правда. Зачем же ты пришел?
— Предупредить тебя, что мы готовы и ждем только твоего сигнала, чтобы начать действовать.
— Что же делать? Не посоветуешь ли ты мне?
— Черт возьми! Какой же совет могу я дать тебе, когда я не живу здесь и ничего не знаю про них?
Болтун задумался, а потом поднял голову и внимательно посмотрел на небо.
— Слушай, — сказал он. — Сейчас еще только два часа.
— Ну?
— Вернись в пещеру.
— Теперь же?
— Да.
— Хорошо. Дальше?
— Скажи предводителю, что я могу выдать ему молодую девушку теперь же, ночью.
— Гм! Не думаю, чтобы это было легко.
— Это уж мое дело.
— Да, конечно. Но я все-таки не понимаю, как ты добьешься этого.
— Так слушай. Мы караулим лагерь так: ввиду того, что солдаты не привыкли к жизни прерий, они стоят около окопов днем; мы же — я и другие проводники
— сторожим по ночам.
— Это очень удобно.
— Не правда ли? Теперь слушай дальше. Садитесь на лошадей и приезжайте как можно скорее сюда. Остановитесь у подошвы холма и пришлите мне шестерых самых смелых и решительных из ваших людей. Ручаюсь, что мне удастся с их помощью в несколько минут повязать всех солдат и самого генерала.
— А ведь это недурная мысль!
— Ты находишь?
— Да, клянусь честью!
— Очень рад. Когда мы перевяжем всех, я свистну, предводитель придет сюда со своим отрядом и поступит с девушкой, как ему угодно. Я не стану вмешиваться: это не мое дело.
— Великолепно!
— Таким образом, нам даже не придется биться и проливать кровь. Я всегда доволен, когда могу избежать этого.
— Ты очень осторожен и предусмотрителен.
— Еще бы! Нельзя поступать необдуманно, когда обещают такое щедрое вознаграждение.
— Да, это так. Твоя мысль мне по душе, и я постараюсь привести ее в исполнение, — сказал Кеннеди. — Только уговоримся сначала, чтобы не было никаких недоразумений.
— Говори, я слушаю.
— Если предводитель, как я надеюсь, одобрит твой план, я сам выберу шестерых человек и приведу их в лагерь. Откуда лучше всего нам войти?
— Черт возьми! Да оттуда же, откуда ты пришел сам!
— А где будешь ты?
— Я буду ждать вас у самого входа, чтобы помогать вам.
— Хорошо. Значит, все решено. Больше тебе нечего сказать мне?
— Нечего, — отвечал Болтун.
— Так я ухожу.
— Иди, и как можно скорее.
— Верно. Только проводи меня до выхода. Теперь так темно, что я боюсь заблудиться. Если я нечаянно натолкнусь на одного из ваших солдат, я испорчу все дело.
— Давай мне руку.
— Вот она.
Они встали и собирались уже идти, как вдруг какая-то фигура загородила им дорогу и твердый голос сказал:
— Вы предатели и должны умереть!
Несмотря на все свое самообладание, Болтун и Кеннеди на минуту потерялись.
Не дав им времени опомниться, выследивший их человек выстрелил сразу из двух пистолетов. Раздался страшный крик. Один из негодяев тяжело упал на землю, а другой перескочил, как тигр, через ограду и исчез в темноте.
Выстрелы и крики разбудили весь лагерь. Все вскочили и бросились к окопам.
Генерал и капитан Агвилар первыми прибежали к тому месту, где разыгралась только что описанная нами сцена.
Там стояла Люция, держа в руках два еще дымящихся пистолета. У ног ее лежал, корчась в предсмертных судорогах, какой-то человек.
— Что это значит, Люция? Не ранена ли ты? — тревожно спросил генерал. — Что случилось?
— Успокойтесь, я не ранена, дядя, — отвечала Люция. — Я только наказала предателя. Двое негодяев сговаривались погубить нас. Один из них убежал, но другой здесь.
Генерал наклонился к умирающему и при свете факела, бывшего у него в руках, узнал Кеннеди, того самого проводника, который исчез так таинственно из лагеря и, как уверял Болтун, погиб во время пожара.
— Ого! — сказал он. — Что это значит?
— Это значит, — отвечала Люция, — что, если бы Бог не помог мне, шайка разбойников, скрывшаяся недалеко отсюда, напала бы на нас сегодня же ночью.
— Живо! За дело! — воскликнул генерал.
И вместе с капитаном Агвиларом они занялись всеми нужными приготовлениями на случай атаки.
Болтун убежал, но оставшийся на его пути широкий кровавый след указывал на то, что он тяжело ранен. Случись это днем, за ним, конечно, бросились бы в погоню и настигли бы его; ночью же, в темноте, такое преследование было опасно. Враги, может быть, сидели в засаде где-нибудь поблизости, и потому генерал не позволил солдатам выходить из лагеря. Уж лучше пусть спасется этот негодяй!
А Кеннеди уже умер.
Между тем нервное возбуждение, поддерживавшее Люцию в минуту опасности, прошло, и она снова почувствовала себя женщиной. Страшная слабость овладела ею, глаза ее помутились, судорожная дрожь пробежала по телу. Она пошатнулась и, наверное, упала бы, если бы доктор не поддержал ее.
Полубесчувственную, отнес он ее в палатку и употребил все средства, чтобы привести ее в себя.
Мало-помалу молодая девушка успокоилась после тяжелой сцены, которую ей пришлось пережить, и тотчас же вспомнила о разговоре с Черным Лосем.
Теперь, как ей казалось, наступила минута, когда следовало обратиться к нему за помощью. Она попросила доктора подойти к ней.
— Я хочу обратиться к вам с просьбой, любезный доктор, — сказала она. — Исполните ли вы ее?
— Можете располагать мною, сеньорита, — отвечал он.
— Знаете вы траппера, которого зовут Черный Лось?
— Знаю. Недалеко от его хижины живут бобры.
— Совершенно верно. Не повидаетесь ли вы с ним завтра рано утром?
— Зачем же?
— У меня есть к нему очень важное поручение.
— В таком случае, я съезжу к нему.
— Благодарю вас, доктор.
— Что же мне сказать Черному Лосю?
— Передайте ему во всех подробностях то, что произошло здесь ночью.
— А потом?
— А потом вы скажете ему несколько слов от моего имени. Только запомните их хорошенько.
— Говорите, сеньорита, я слушаю вас.
— Вот что вы должны сказать ему: «Черный Лось, час настал!» Вы поняли меня?
— Конечно, сеньорита.
— И вы обещаете исполнить мою просьбу?
— Клянусь вам! — серьезно отвечал доктор. — Как только взойдет солнце, я поеду к трапперу, расскажу ему обо всем, что было у нас ночью, и прибавлю: «Черный Лось, час настал!» Не желаете ли передать ему еще что-нибудь?
— Нет, это все, мой добрый доктор.
— Так будьте спокойны, сеньорита. Ваше желание будет исполнено.
— Благодарю вас, — горячо сказала девушка, улыбаясь и крепко пожимая ему руку.
И совершенно обессиленная волнением и тяжелым впечатлением, оставшимся после ночной сцены, Люция легла в постель и заснула спокойным, укрепляющим сном.
Как только рассвело, доктор стал собираться в путь. Не слушая предостережений генерала, убеждавшего его остаться в лагере ввиду того, что враги скрываются недалеко от него, ученый упрямо стоял на своем. Он вскочил на лошадь и рысью спустился с холма.
Доехав до опушки леса, доктор пришпорил лошадь и галопом поскакал к хижине Черного Лося.
ГЛАВА XVII. Орлиная Голова
Уезжая с того места, где стояло поселение американцев, Орлиная Голова постарался скрыть как можно лучше свои следы.
Он понимал, что белые захотят отомстить ему, и принял все меры, чтобы избежать опасности, грозившей его воинам.
Трудно представить себе то замечательное искусство, с которым индейцы скрывают свой след.
Они идут гуськом, чтобы враги не узнали, сколько их, проходят двадцать раз по одному и тому же месту, чтобы уничтожить свой след, расправляют каждую помятую травинку, каждую согнутую ветку, а когда на пути попадаются ручьи, идут иногда целыми днями по пояс в воде.
Воины, вождем которых был Орлиная Голова, принадлежали к клану Змей. Они пришли в прерии, чтобы поохотиться за бизонами и сразиться с пауни и сиу, с которыми вели постоянные войны.
Покончив с этим, Орлиная Голова намерен был вернуться как можно скорее к своему племени, оставить там захваченных пленников и отправиться в поход против рассеянных в прериях трапперов — белых и метисов, — на которых индейцы не без основания смотрели всегда как на своих злейших врагов.
Хотя воинам команчей приходилось часто останавливаться, чтобы уничтожать свои следы, они все-таки довольно быстро продвигались вперед.
Вечером, на шестой день после того как была сожжена крепость, команчи сделали привал на берегу маленькой безымянной речки и решили провести здесь ночь.
Лагерь индейцев устраивается очень просто. Лошадей привязывают, чтобы они не могли разбежаться; если опасности не предвидится, зажигают костер; в противном случае обходятся без него, и каждый устраивается на ночь, как хочет, и ест, что может.
С тех пор, как команчи выехали из крепости, никто, по-видимому, не следил и не гнался за ними. Их разведчики до сих пор не заметили ничего подозрительного.
До поселений их племени оставалось уже недалеко, и они чувствовали себя в полной безопасности.
А потому Орлиная Голова, расставив караульных, позволил зажечь костры.
Распорядившись всем, вождь прислонился к дереву, закурил трубку и велел привести к себе двух пленников — старика и пожилую женщину.
Когда они подошли к нему, он ласково кивнул старику и подал ему свою трубку, которую тот взял, низко поклонившись за этот знак особой милости и расположения.
— Хорошо ли моему брату с краснокожими? — спросил после непродолжительного молчания Орлиная Голова.
— Мне не на что пожаловаться, вождь, — отвечал испанец. — Все обращаются со мной ласково и заботятся обо мне.
— Мой брат — друг, — сказал Орлиная Голова.
Старик наклонил голову.
— Мы уже дошли до наших охотничьих земель, — продолжал вождь. — Мой брат, Седая Голова, устал от долгой жизни. Ему трудно охотиться за лосями и бизонами. Его место у костра совета.
— Твои слова справедливы, вождь, — отвечал испанец. — Было время, когда я, как и все, живущие в прериях, целые дни охотился, не сходя с полудикого мустанга. Но теперь я уже стар, члены мои потеряли прежнюю гибкость, зрение ослабло, и я не гожусь ни для охоты, ни для битв.
— Хорошо, — сказал Орлиная Голова, выпустив клуб дыма. — Чего же хочет мой брат? Пусть он скажет мне, и желание его будет исполнено.
— Благодарю тебя, вождь, и воспользуюсь твоим предложением. Я был бы очень счастлив, если бы ты дал мне возможность отправиться в какое-нибудь селение людей моего цвета кожи. Я хотел бы провести с ними спокойно те немногие годы, которые мне еще осталось прожить.
— Если брат мой не хочет жить со своими краснокожими друзьями, я исполню его желание. Это можно будет устроить, когда мы придем в поселения моего племени.
Наступило молчание. Старик, думая, что разговор окончен, собирался уйти, но вождь остановил его.
Прошло еще несколько минут. Индеец вытряс пепел из своей трубки, засунул ее за пояс и пристально взглянул на испанца.
— Мой брат очень счастлив, — сказал он. — Хотя ему и пришлось пережить много зим, он совершает свой жизненный путь не один.
— Что ты хочешь сказать? — спросил испанец. — Я не понимаю тебя, вождь.
— У моего отца есть семья.
— Нет, вождь, ты ошибаешься. Я совершенно одинок.
— Как? Разве жена его не с ним?
Грустная улыбка показалась на бледных губах старика.
— У меня нет жены, — отвечал он.
— А эта женщина? — спросил с притворным изумлением Орлиная Голова, показывая на испанку, которая молча стояла рядом со стариком.
— Она — моя госпожа.
— О-о-а! Разве мой брат невольник? — спросил, лукаво Улыбнувшись, индеец.
— Нет, — гордо отвечал старик. — Я не невольник, а верный слуга этой женщины.
Вождь покачал головой и задумался.
Он не понял слов испанца, не мог уяснить себе разницы между положением слуги и раба и, видя, что такая задача ему не по силам, снова поднял голову.
— Хорошо, — сказал он, насмешливо взглянув на старика. — Эта женщина пойдет с моим братом.
— Я был уверен, что вождь согласится на это, — отвечал испанец.
Женщина, до сих пор не произносившая ни слова, сочла, должно быть, нужным вмешаться в разговор.
— От всей души благодарю вождя, — сказала она. — Он очень добр. Не позволит ли он мне попросить его еще об одной милости?
— Мать моя может говорить. Уши мои открыты.
— У меня есть сын, — начала испанка. — Он великий белый охотник и в настоящую минуту находится в прериях. Не согласится ли мой брат оставить нас у себя на несколько дней. Мы, может быть, встретимся с моим сыном. Под его охраной нам нечего будет бояться.
Старик с ужасом взглянул на нее.
— Сеньора, — сказал он по-испански. — Берегитесь, чтобы…
— Замолчи! — гневно перебил его Орлиная Голова. — Зачем брат мой говорит при мне на незнакомом языке? Для того, чтобы я не понял его слов?
— Нет, нет, вождь, — сказал старик, отрицательно покачав головой.
— Так пусть же брат мой не вмешивается и позволит говорить бледнолицей женщине. Она обращается к вождю.
Старик замолчал, но сердце его замерло от страха.
Орлиная Голова знал, кто его пленники, и играл с ними, как кошка с мышью. Обернувшись к женщине, он любезно поклонился ей.
— Так сын моей матери великий охотник? — ласково сказал он, улыбаясь ей. — Тем лучше.
— Да, — горячо отвечала она. — Он один из самых смелых трапперов западных прерий.
— О-о-а! — сказал еще любезнее вождь. — Имя такого славного воина, наверное, произносится с уважением во всех прериях?
Старик чувствовал себя как на угольях, но не знал, что делать. Вождь зорко следил за ним, и он не решался предупредить испанку, чтобы она не произносила имени своего сына.
— Да, он пользуется большой известностью, — отвечала она.
— Таковы все матери! — воскликнул старик. — Им всегда кажется, что их сыновья герои. Он, конечно, прекрасный молодой человек, но ничем не отличается от других. Мой брат, наверное, даже никогда не слышал его имени.
— А почему же знает это мой отец? — спросил, насмешливо улыбнувшись, Орлиная Голова.
— По крайней мере, мне так кажется. А если при моем брате как-нибудь случайно и упоминали его имя, он, конечно, уже забыл его. Если вождь позволит, мы удалимся. Путь был тяжел, ночь уже наступила, и пора отдохнуть.
— Пусть брат мой подождет еще минуту, — спокойно возразил индеец. — Как же зовут славного воина бледнолицых? — спросил он, обращаясь к женщине.
Но та, заметив, что ее верный, преданный слуга боится, чтобы она не назвала имени своего сына, не отвечала. Она чувствовала, что поступила неблагоразумно, и не знала, как исправить свою ошибку.
— Разве мать моя не слышит меня? — снова спросил вождь.
— Зачем моему брату его имя? — отвечала она. — Он, наверное, даже никогда не слышал его. Может быть, вождь позволит мне уйти?
— Сначала мать моя скажет мне имя своего сына! — воскликнул Орлиная Голова, нахмурив брови и топнув ногой.
Приходилось покориться, и старик понял это.
— Мой брат — великий вождь, — сказал он. — Волосы его черны, но он мудр. Я его друг. Он не захочет употребить во зло свою власть и воспользоваться случаем, предавшим в его руки мать врага. Сын этой женщины — Чистое Сердце.
— Я знал это, — отвечал Орлиная Голова. — Почему у бледнолицых два языка и два сердца? Почему стараются они всегда обмануть краснокожих?
— Мы не хотели обмануть тебя, вождь!
— А я спас жизнь моего брата и моей матери. С ними обращались как с друзьями.
— Это правда.
— Так я докажу вам, — сказал, насмешливо улыбнувшись, Орлиная Голова, — что индейцы ничего не забывают и платят добром за зло. Кто нанес мне эту рану? Чистое Сердце! Мы враги. Мать его в моей власти, и я мог бы сейчас же убить ее. Это мое право.
Старик и женщина молча наклонили головы.
— Око за око, зуб за зуб — вот закон прерий, Старый Дуб, — продолжал вождь. — Но я помню нашу прежнюю дружбу и дам моему брату отсрочку. Завтра утром он поедет искать Чистое Сердце и приведет его сюда. Я буду ждать четыре дня. Если же в течение этого срока враг мой не отдастся в мои руки, мать его умрет. Мои молодые воины сожгут ее живьем, и братья мои наделают свистков из ее костей. Можете идти, — я кончил.
Старик бросился перед ним на колени, но Орлиная Голова оттолкнул его ногой и ушел.
— О сеньора! — воскликнул испанец. — Вы погибли!
— Ради Бога, не приводи сюда моего сына, Эусебио! — сказала она со слезами в голосе. — Что значит моя смерть. Я и так жила слишком долго!
Старый слуга восторженно взглянул на свою госпожу.
— Всегда одинакова, всегда неизменна! — с умилением проговорил он.
— Разве жизнь матери не принадлежит ее ребенку? — сказала Хесусита.
Они упали на колени и горячо молились всю ночь.
А Орлиная Голова как будто и не подозревал их отчаяния.
Он понимал, что белые захотят отомстить ему, и принял все меры, чтобы избежать опасности, грозившей его воинам.
Трудно представить себе то замечательное искусство, с которым индейцы скрывают свой след.
Они идут гуськом, чтобы враги не узнали, сколько их, проходят двадцать раз по одному и тому же месту, чтобы уничтожить свой след, расправляют каждую помятую травинку, каждую согнутую ветку, а когда на пути попадаются ручьи, идут иногда целыми днями по пояс в воде.
Воины, вождем которых был Орлиная Голова, принадлежали к клану Змей. Они пришли в прерии, чтобы поохотиться за бизонами и сразиться с пауни и сиу, с которыми вели постоянные войны.
Покончив с этим, Орлиная Голова намерен был вернуться как можно скорее к своему племени, оставить там захваченных пленников и отправиться в поход против рассеянных в прериях трапперов — белых и метисов, — на которых индейцы не без основания смотрели всегда как на своих злейших врагов.
Хотя воинам команчей приходилось часто останавливаться, чтобы уничтожать свои следы, они все-таки довольно быстро продвигались вперед.
Вечером, на шестой день после того как была сожжена крепость, команчи сделали привал на берегу маленькой безымянной речки и решили провести здесь ночь.
Лагерь индейцев устраивается очень просто. Лошадей привязывают, чтобы они не могли разбежаться; если опасности не предвидится, зажигают костер; в противном случае обходятся без него, и каждый устраивается на ночь, как хочет, и ест, что может.
С тех пор, как команчи выехали из крепости, никто, по-видимому, не следил и не гнался за ними. Их разведчики до сих пор не заметили ничего подозрительного.
До поселений их племени оставалось уже недалеко, и они чувствовали себя в полной безопасности.
А потому Орлиная Голова, расставив караульных, позволил зажечь костры.
Распорядившись всем, вождь прислонился к дереву, закурил трубку и велел привести к себе двух пленников — старика и пожилую женщину.
Когда они подошли к нему, он ласково кивнул старику и подал ему свою трубку, которую тот взял, низко поклонившись за этот знак особой милости и расположения.
— Хорошо ли моему брату с краснокожими? — спросил после непродолжительного молчания Орлиная Голова.
— Мне не на что пожаловаться, вождь, — отвечал испанец. — Все обращаются со мной ласково и заботятся обо мне.
— Мой брат — друг, — сказал Орлиная Голова.
Старик наклонил голову.
— Мы уже дошли до наших охотничьих земель, — продолжал вождь. — Мой брат, Седая Голова, устал от долгой жизни. Ему трудно охотиться за лосями и бизонами. Его место у костра совета.
— Твои слова справедливы, вождь, — отвечал испанец. — Было время, когда я, как и все, живущие в прериях, целые дни охотился, не сходя с полудикого мустанга. Но теперь я уже стар, члены мои потеряли прежнюю гибкость, зрение ослабло, и я не гожусь ни для охоты, ни для битв.
— Хорошо, — сказал Орлиная Голова, выпустив клуб дыма. — Чего же хочет мой брат? Пусть он скажет мне, и желание его будет исполнено.
— Благодарю тебя, вождь, и воспользуюсь твоим предложением. Я был бы очень счастлив, если бы ты дал мне возможность отправиться в какое-нибудь селение людей моего цвета кожи. Я хотел бы провести с ними спокойно те немногие годы, которые мне еще осталось прожить.
— Если брат мой не хочет жить со своими краснокожими друзьями, я исполню его желание. Это можно будет устроить, когда мы придем в поселения моего племени.
Наступило молчание. Старик, думая, что разговор окончен, собирался уйти, но вождь остановил его.
Прошло еще несколько минут. Индеец вытряс пепел из своей трубки, засунул ее за пояс и пристально взглянул на испанца.
— Мой брат очень счастлив, — сказал он. — Хотя ему и пришлось пережить много зим, он совершает свой жизненный путь не один.
— Что ты хочешь сказать? — спросил испанец. — Я не понимаю тебя, вождь.
— У моего отца есть семья.
— Нет, вождь, ты ошибаешься. Я совершенно одинок.
— Как? Разве жена его не с ним?
Грустная улыбка показалась на бледных губах старика.
— У меня нет жены, — отвечал он.
— А эта женщина? — спросил с притворным изумлением Орлиная Голова, показывая на испанку, которая молча стояла рядом со стариком.
— Она — моя госпожа.
— О-о-а! Разве мой брат невольник? — спросил, лукаво Улыбнувшись, индеец.
— Нет, — гордо отвечал старик. — Я не невольник, а верный слуга этой женщины.
Вождь покачал головой и задумался.
Он не понял слов испанца, не мог уяснить себе разницы между положением слуги и раба и, видя, что такая задача ему не по силам, снова поднял голову.
— Хорошо, — сказал он, насмешливо взглянув на старика. — Эта женщина пойдет с моим братом.
— Я был уверен, что вождь согласится на это, — отвечал испанец.
Женщина, до сих пор не произносившая ни слова, сочла, должно быть, нужным вмешаться в разговор.
— От всей души благодарю вождя, — сказала она. — Он очень добр. Не позволит ли он мне попросить его еще об одной милости?
— Мать моя может говорить. Уши мои открыты.
— У меня есть сын, — начала испанка. — Он великий белый охотник и в настоящую минуту находится в прериях. Не согласится ли мой брат оставить нас у себя на несколько дней. Мы, может быть, встретимся с моим сыном. Под его охраной нам нечего будет бояться.
Старик с ужасом взглянул на нее.
— Сеньора, — сказал он по-испански. — Берегитесь, чтобы…
— Замолчи! — гневно перебил его Орлиная Голова. — Зачем брат мой говорит при мне на незнакомом языке? Для того, чтобы я не понял его слов?
— Нет, нет, вождь, — сказал старик, отрицательно покачав головой.
— Так пусть же брат мой не вмешивается и позволит говорить бледнолицей женщине. Она обращается к вождю.
Старик замолчал, но сердце его замерло от страха.
Орлиная Голова знал, кто его пленники, и играл с ними, как кошка с мышью. Обернувшись к женщине, он любезно поклонился ей.
— Так сын моей матери великий охотник? — ласково сказал он, улыбаясь ей. — Тем лучше.
— Да, — горячо отвечала она. — Он один из самых смелых трапперов западных прерий.
— О-о-а! — сказал еще любезнее вождь. — Имя такого славного воина, наверное, произносится с уважением во всех прериях?
Старик чувствовал себя как на угольях, но не знал, что делать. Вождь зорко следил за ним, и он не решался предупредить испанку, чтобы она не произносила имени своего сына.
— Да, он пользуется большой известностью, — отвечала она.
— Таковы все матери! — воскликнул старик. — Им всегда кажется, что их сыновья герои. Он, конечно, прекрасный молодой человек, но ничем не отличается от других. Мой брат, наверное, даже никогда не слышал его имени.
— А почему же знает это мой отец? — спросил, насмешливо улыбнувшись, Орлиная Голова.
— По крайней мере, мне так кажется. А если при моем брате как-нибудь случайно и упоминали его имя, он, конечно, уже забыл его. Если вождь позволит, мы удалимся. Путь был тяжел, ночь уже наступила, и пора отдохнуть.
— Пусть брат мой подождет еще минуту, — спокойно возразил индеец. — Как же зовут славного воина бледнолицых? — спросил он, обращаясь к женщине.
Но та, заметив, что ее верный, преданный слуга боится, чтобы она не назвала имени своего сына, не отвечала. Она чувствовала, что поступила неблагоразумно, и не знала, как исправить свою ошибку.
— Разве мать моя не слышит меня? — снова спросил вождь.
— Зачем моему брату его имя? — отвечала она. — Он, наверное, даже никогда не слышал его. Может быть, вождь позволит мне уйти?
— Сначала мать моя скажет мне имя своего сына! — воскликнул Орлиная Голова, нахмурив брови и топнув ногой.
Приходилось покориться, и старик понял это.
— Мой брат — великий вождь, — сказал он. — Волосы его черны, но он мудр. Я его друг. Он не захочет употребить во зло свою власть и воспользоваться случаем, предавшим в его руки мать врага. Сын этой женщины — Чистое Сердце.
— Я знал это, — отвечал Орлиная Голова. — Почему у бледнолицых два языка и два сердца? Почему стараются они всегда обмануть краснокожих?
— Мы не хотели обмануть тебя, вождь!
— А я спас жизнь моего брата и моей матери. С ними обращались как с друзьями.
— Это правда.
— Так я докажу вам, — сказал, насмешливо улыбнувшись, Орлиная Голова, — что индейцы ничего не забывают и платят добром за зло. Кто нанес мне эту рану? Чистое Сердце! Мы враги. Мать его в моей власти, и я мог бы сейчас же убить ее. Это мое право.
Старик и женщина молча наклонили головы.
— Око за око, зуб за зуб — вот закон прерий, Старый Дуб, — продолжал вождь. — Но я помню нашу прежнюю дружбу и дам моему брату отсрочку. Завтра утром он поедет искать Чистое Сердце и приведет его сюда. Я буду ждать четыре дня. Если же в течение этого срока враг мой не отдастся в мои руки, мать его умрет. Мои молодые воины сожгут ее живьем, и братья мои наделают свистков из ее костей. Можете идти, — я кончил.
Старик бросился перед ним на колени, но Орлиная Голова оттолкнул его ногой и ушел.
— О сеньора! — воскликнул испанец. — Вы погибли!
— Ради Бога, не приводи сюда моего сына, Эусебио! — сказала она со слезами в голосе. — Что значит моя смерть. Я и так жила слишком долго!
Старый слуга восторженно взглянул на свою госпожу.
— Всегда одинакова, всегда неизменна! — с умилением проговорил он.
— Разве жизнь матери не принадлежит ее ребенку? — сказала Хесусита.
Они упали на колени и горячо молились всю ночь.
А Орлиная Голова как будто и не подозревал их отчаяния.
ГЛАВА XVIII. Эусебио
Белые, недостаточно знакомые с хитростями индейцев, наверное, потеряли бы след команчей благодаря предосторожностям, принятым их вождем. Но все эти предосторожности ничего не значили для Чистого Сердца и Весельчака.
Они ни разу не сбились с дороги.
Все эти повороты, зигзаги, следы привалов на таких местах, где индейцы на самом деле не останавливались, нисколько не обманули их.
Кроме того, было еще одно очень благоприятное для них обстоятельство.
Читатель уже знает, что ищейка, с шеи которой Весельчак снял записку, убежала тотчас же после того, как очутилась на свободе. Она спешила к своему хозяину Эусебио.
Эти следы собаки служили путеводной нитью для наших друзей, и они без всяких затруднений ехали за команчами, которым и в голову не приходило, что враги гонятся за ними.
Каждый вечер Чистое Сердце делал привал на том самом месте, где накануне останавливался на ночлег Орлиная Голова. Охотники ехали так быстро, что расстояние между ними и индейцами было не больше нескольких миль. Они бы, конечно, могли и догнать их; но по некоторым причинам Чистое Сердце решил еще некоторое время следовать за ними.
Проведя ночь на лужайке, на берегу ручья, охотники собирались тронуться в путь. Лошади их были уже оседланы, а сами они наскоро закусывали стоя, чтобы не терять времени.
И вдруг Чистое Сердце, молчавший все утро, обратился к своему товарищу.
— Присядем на минуту, — сказал он. — Нам некуда торопиться. Орлиная Голова уже, наверное, соединился с отрядом своих воинов.
— Ты прав, — отвечал Весельчак, растянувшись на траве. — Мы можем поговорить.
— И как мне не пришло в голову, что у этих проклятых команчей есть подкрепление? Не можем же мы вдвоем завладеть лагерем в пятьсот человек.
— Конечно, — спокойно отвечал Весельчак. — Их слишком много. Но все-таки, если хочешь, мы можем попробовать. Кто знает? Может быть, нам и удастся.
— Нет, спасибо, — сказал, улыбаясь, Чистое Сердце. — Я знаю, что из этого не выйдет никакого толку.
— Ну как хочешь.
— Нам остается только одно: мы должны прибегнуть к хитрости.
— Так будем хитрить. Я к твоим услугам.
— Ведь, кажется, наши западни стоят недалеко отсюда?
— Черт возьми! — воскликнул Весельчак. — Конечно, так, — в поселении бобров. До него не больше полумили.
— Верно, верно. У меня голова идет кругом в эти последние дни, и я забываю обо всем. Мать моя в плену! Эта мысль сводит меня с ума. Я должен во что бы то ни стало освободить ее!
— Совершенно согласен с тобой и буду помогать тебе всем, чем могу.
— Так слушай же: завтра, рано утром, отправляйся к Черному Лосю и попроси его от моего имени собрать как можно больше белых охотников и трапперов.
— Хорошо.
— В это время я поеду в лагерь команчей и предложу выкуп за мать. Если же они откажут мне, мы попытаемся освободить ее силой. Посмотрим, что выйдет из этого. Может быть, двадцать лучших стрелков прерий и справятся с пятьюстами этих разбойников и грабителей!
— А если они возьмут тебя в плен?
— В таком случае, я пришлю ищейку в пещеру около реки. Если она вернется одна, ты поймешь, что это значит, и примешься за дело.
Весельчак покачал головой.
— Нет, я не согласен, — сказал он.
— Как, не согласен?! — воскликнул Чистое Сердце.
— Конечно, так. Правда, сравнительно с тобой, таким умным и смелым, я ничего не стою. Но у меня есть одно несомненное достоинство: я всей душой предан тебе.
— Нисколько не сомневаюсь в этом, мой друг. Я знаю, что ты любишь меня, как брат.
— И ты хочешь, чтобы я покинул тебя, чтобы я позволил тебе броситься в волчью пасть? Впрочем, такое сравнение унизительно для волков: индейцы гораздо кровожаднее и безжалостнее их! Повторяю тебе, что я не согласен. Я никогда не прощу себе, если с тобой случится несчастье.
— Сделай милость, объяснись, Весельчак! — нетерпеливо сказал Чистое Сердце. — Клянусь честью, тебя невозможно понять!
— Изволь, — отвечал канадец. — Я не обладаю ни особенным умом, ни красноречием, но у меня есть здравый смысл и верный взгляд, когда дело касается тех, кого я люблю. А с тех пор как умер мой отец, у меня нет никого на свете ближе и дороже тебя.
— Говори, мой друг, — сказал Чистое Сердце, — и прости мне мою раздражительность.
— Ты знаешь, — начал Весельчак, — что во всех прериях у нас нет врагов беспощаднее и опаснее команчей. По какой-то роковой случайности мы до сих пор бились исключительно только с ними. А так как им ни разу не удалось одержать над нами верх, то они ненавидят нас и эта ненависть еще усилилась в последнее время. Ты ранил вождя команчей в руку, вместо того, чтобы убить его, и он никогда не простит тебе твоего великодушия. На его месте, я чувствовал бы то же самое и потому нисколько не обвиняю его.
— К делу! К делу! — прервал его Чистое Сердце.
— А дело состоит в том, что Орлиная Голова готов на все, лишь бы получить твой скальп. Значит, если ты решишься пойти к нему в лагерь, он воспользуется удобным случаем и сведет с тобою счеты.
— Ты забываешь, что моя мать у него в руках? Не могу же я не сделать попытки к ее освобождению.
— Но ведь он не знает, что ты сын его пленницы, — возразил Весельчак. — Индейцы вообще очень хорошо обращаются с белыми женщинами. Ты сам знаешь это.
— Да, это правда, — отвечал Чистое Сердце.
— И так как никто не пойдет докладывать Орлиной Голове, что ты приходишься сыном его пленнице, то тебе нечего особенно беспокоиться за нее. Она в такой же безопасности в лагере краснокожих, как если бы была на площади в Квебеке. Значит, тебе совсем незачем рисковать жизнью. Соберем людей, будем следить за команчами и при первом удобном случае нападем на них и освободим твою мать. По-моему, это очень благоразумный план. Как тебе кажется?
— Мне кажется, мой друг, — сказал Чистое Сердце, крепко пожимая ему руку,
— что нет на свете человека лучше тебя, что твой совет превосходен и я последую ему.
— Браво! — воскликнул Весельчак. — Вот это дело!
— А теперь, — сказал, вставая, Чистое Сердце.
— А теперь?..
— Мы сядем на лошадей, осторожно объедем индейский лагерь, скроем получше наши следы и отправимся к Черному Лосю. Он, конечно, употребит все силы, чтобы помочь нам.
— Отлично! — ответил Весельчак и вскочил на лошадь.
Охотники объехали вокруг лагеря команчей, до которого, судя по дыму, поднимавшемуся от костров, было не больше двух миль, и направились к жилищу Черного Лося.
Чистое Сердце немного успокоился. Весельчак прав: его матери не грозит ровно никакой опасности. Индейцы всегда обращаются хорошо со своими пленницами. Друзья ехали уже час, весело болтая и смеясь, как вдруг ищейки с громким радостным лаем бросились вперед.
— Что это с ними? — сказал Чистое Сердце. — Они как будто почуяли друга.
— Что же мудреного? Должно быть, Черный Лось идет в нашу сторону.
— Может быть, — задумчиво проговорил Чистое Сердце.
Охотники продолжали ехать дальше.
Через несколько минут они увидели какого-то всадника, мчавшегося к ним во весь опор. Собаки лаяли и прыгали около его лошади.
— Это не Черный Лось! — воскликнул Весельчак.
— Нет, это Эусебио. Что это значит? Он один. Не случилось ли чего с моей матерью?
— Едем скорее! — крикнул Весельчак и, пришпорив лошадь, понесся вперед.
Встревоженный товарищ последовал за ним.
Три всадника съехались.
— Беда! Беда! — закричал Эусебио.
— Что такое, Эусебио? Говорите, ради Бога! — воскликнул Чистое Сердце.
— Ваша мать… Ваша мать, дон Рафаэль…
— Ну? Да говорите же!
— О Господи! — воскликнул старик. — Теперь уже слишком поздно.
— Да в чем же, наконец, дело? Ради Бога, скорее! Вы только мучите меня!
Эусебио с отчаянием взглянул на него.
— Успокойтесь, дон Рафаэль, — сказал он. — Будьте мужчиной!
— О Боже! Какое же ужасное известие привезли вы мне?
— Ваша мать в плену у Орлиной Головы.
Они ни разу не сбились с дороги.
Все эти повороты, зигзаги, следы привалов на таких местах, где индейцы на самом деле не останавливались, нисколько не обманули их.
Кроме того, было еще одно очень благоприятное для них обстоятельство.
Читатель уже знает, что ищейка, с шеи которой Весельчак снял записку, убежала тотчас же после того, как очутилась на свободе. Она спешила к своему хозяину Эусебио.
Эти следы собаки служили путеводной нитью для наших друзей, и они без всяких затруднений ехали за команчами, которым и в голову не приходило, что враги гонятся за ними.
Каждый вечер Чистое Сердце делал привал на том самом месте, где накануне останавливался на ночлег Орлиная Голова. Охотники ехали так быстро, что расстояние между ними и индейцами было не больше нескольких миль. Они бы, конечно, могли и догнать их; но по некоторым причинам Чистое Сердце решил еще некоторое время следовать за ними.
Проведя ночь на лужайке, на берегу ручья, охотники собирались тронуться в путь. Лошади их были уже оседланы, а сами они наскоро закусывали стоя, чтобы не терять времени.
И вдруг Чистое Сердце, молчавший все утро, обратился к своему товарищу.
— Присядем на минуту, — сказал он. — Нам некуда торопиться. Орлиная Голова уже, наверное, соединился с отрядом своих воинов.
— Ты прав, — отвечал Весельчак, растянувшись на траве. — Мы можем поговорить.
— И как мне не пришло в голову, что у этих проклятых команчей есть подкрепление? Не можем же мы вдвоем завладеть лагерем в пятьсот человек.
— Конечно, — спокойно отвечал Весельчак. — Их слишком много. Но все-таки, если хочешь, мы можем попробовать. Кто знает? Может быть, нам и удастся.
— Нет, спасибо, — сказал, улыбаясь, Чистое Сердце. — Я знаю, что из этого не выйдет никакого толку.
— Ну как хочешь.
— Нам остается только одно: мы должны прибегнуть к хитрости.
— Так будем хитрить. Я к твоим услугам.
— Ведь, кажется, наши западни стоят недалеко отсюда?
— Черт возьми! — воскликнул Весельчак. — Конечно, так, — в поселении бобров. До него не больше полумили.
— Верно, верно. У меня голова идет кругом в эти последние дни, и я забываю обо всем. Мать моя в плену! Эта мысль сводит меня с ума. Я должен во что бы то ни стало освободить ее!
— Совершенно согласен с тобой и буду помогать тебе всем, чем могу.
— Так слушай же: завтра, рано утром, отправляйся к Черному Лосю и попроси его от моего имени собрать как можно больше белых охотников и трапперов.
— Хорошо.
— В это время я поеду в лагерь команчей и предложу выкуп за мать. Если же они откажут мне, мы попытаемся освободить ее силой. Посмотрим, что выйдет из этого. Может быть, двадцать лучших стрелков прерий и справятся с пятьюстами этих разбойников и грабителей!
— А если они возьмут тебя в плен?
— В таком случае, я пришлю ищейку в пещеру около реки. Если она вернется одна, ты поймешь, что это значит, и примешься за дело.
Весельчак покачал головой.
— Нет, я не согласен, — сказал он.
— Как, не согласен?! — воскликнул Чистое Сердце.
— Конечно, так. Правда, сравнительно с тобой, таким умным и смелым, я ничего не стою. Но у меня есть одно несомненное достоинство: я всей душой предан тебе.
— Нисколько не сомневаюсь в этом, мой друг. Я знаю, что ты любишь меня, как брат.
— И ты хочешь, чтобы я покинул тебя, чтобы я позволил тебе броситься в волчью пасть? Впрочем, такое сравнение унизительно для волков: индейцы гораздо кровожаднее и безжалостнее их! Повторяю тебе, что я не согласен. Я никогда не прощу себе, если с тобой случится несчастье.
— Сделай милость, объяснись, Весельчак! — нетерпеливо сказал Чистое Сердце. — Клянусь честью, тебя невозможно понять!
— Изволь, — отвечал канадец. — Я не обладаю ни особенным умом, ни красноречием, но у меня есть здравый смысл и верный взгляд, когда дело касается тех, кого я люблю. А с тех пор как умер мой отец, у меня нет никого на свете ближе и дороже тебя.
— Говори, мой друг, — сказал Чистое Сердце, — и прости мне мою раздражительность.
— Ты знаешь, — начал Весельчак, — что во всех прериях у нас нет врагов беспощаднее и опаснее команчей. По какой-то роковой случайности мы до сих пор бились исключительно только с ними. А так как им ни разу не удалось одержать над нами верх, то они ненавидят нас и эта ненависть еще усилилась в последнее время. Ты ранил вождя команчей в руку, вместо того, чтобы убить его, и он никогда не простит тебе твоего великодушия. На его месте, я чувствовал бы то же самое и потому нисколько не обвиняю его.
— К делу! К делу! — прервал его Чистое Сердце.
— А дело состоит в том, что Орлиная Голова готов на все, лишь бы получить твой скальп. Значит, если ты решишься пойти к нему в лагерь, он воспользуется удобным случаем и сведет с тобою счеты.
— Ты забываешь, что моя мать у него в руках? Не могу же я не сделать попытки к ее освобождению.
— Но ведь он не знает, что ты сын его пленницы, — возразил Весельчак. — Индейцы вообще очень хорошо обращаются с белыми женщинами. Ты сам знаешь это.
— Да, это правда, — отвечал Чистое Сердце.
— И так как никто не пойдет докладывать Орлиной Голове, что ты приходишься сыном его пленнице, то тебе нечего особенно беспокоиться за нее. Она в такой же безопасности в лагере краснокожих, как если бы была на площади в Квебеке. Значит, тебе совсем незачем рисковать жизнью. Соберем людей, будем следить за команчами и при первом удобном случае нападем на них и освободим твою мать. По-моему, это очень благоразумный план. Как тебе кажется?
— Мне кажется, мой друг, — сказал Чистое Сердце, крепко пожимая ему руку,
— что нет на свете человека лучше тебя, что твой совет превосходен и я последую ему.
— Браво! — воскликнул Весельчак. — Вот это дело!
— А теперь, — сказал, вставая, Чистое Сердце.
— А теперь?..
— Мы сядем на лошадей, осторожно объедем индейский лагерь, скроем получше наши следы и отправимся к Черному Лосю. Он, конечно, употребит все силы, чтобы помочь нам.
— Отлично! — ответил Весельчак и вскочил на лошадь.
Охотники объехали вокруг лагеря команчей, до которого, судя по дыму, поднимавшемуся от костров, было не больше двух миль, и направились к жилищу Черного Лося.
Чистое Сердце немного успокоился. Весельчак прав: его матери не грозит ровно никакой опасности. Индейцы всегда обращаются хорошо со своими пленницами. Друзья ехали уже час, весело болтая и смеясь, как вдруг ищейки с громким радостным лаем бросились вперед.
— Что это с ними? — сказал Чистое Сердце. — Они как будто почуяли друга.
— Что же мудреного? Должно быть, Черный Лось идет в нашу сторону.
— Может быть, — задумчиво проговорил Чистое Сердце.
Охотники продолжали ехать дальше.
Через несколько минут они увидели какого-то всадника, мчавшегося к ним во весь опор. Собаки лаяли и прыгали около его лошади.
— Это не Черный Лось! — воскликнул Весельчак.
— Нет, это Эусебио. Что это значит? Он один. Не случилось ли чего с моей матерью?
— Едем скорее! — крикнул Весельчак и, пришпорив лошадь, понесся вперед.
Встревоженный товарищ последовал за ним.
Три всадника съехались.
— Беда! Беда! — закричал Эусебио.
— Что такое, Эусебио? Говорите, ради Бога! — воскликнул Чистое Сердце.
— Ваша мать… Ваша мать, дон Рафаэль…
— Ну? Да говорите же!
— О Господи! — воскликнул старик. — Теперь уже слишком поздно.
— Да в чем же, наконец, дело? Ради Бога, скорее! Вы только мучите меня!
Эусебио с отчаянием взглянул на него.
— Успокойтесь, дон Рафаэль, — сказал он. — Будьте мужчиной!
— О Боже! Какое же ужасное известие привезли вы мне?
— Ваша мать в плену у Орлиной Головы.