Эмар Густав. Миссурийские разбойники

   Слова эти были произнесены таким резким тоном, совершенно противоположным тому шутливому, какой он употреблял за обедом, что мать и дочь обменялись испуганными взглядами и молча сели.
   — Ну, начинается, — проворчал Сэмюэль Диксон. — Чувствую, нам готовится какой-то сюрприз.
   Старший брат недолго держал его в неизвестности. Одним залпом выпив стакан вина и вытерев рукой рот, он произнес свое обычное «гм!» — звучное и выразительное восклицание, как бы для того, чтобы прочистить горло, и, откинувшись на спинку стула, окинул всех самодовольным взглядом.
   — Благодарение Богу! — воскликнул он громогласно. — Вот мы и крепко обосновались на новом месте. Мы смело встретим зимнюю стужу, ничего не боясь, потому что в нашем новом хозяйстве все в полном порядке. Наши слуги свыклись со своими новыми обязанностями; мое присутствие уже не является крайней необходимостью для надзора за работами; следовательно, наступило время серьезно потолковать о наших делах.
   — Очень хорошо, но мы еще успеем натолковаться, — прервал его Сэмюэль резко, — а теперь поздно, мне пора возвращаться домой. Позвольте пожелать вам спокойной ночи. Если твои дела, как ты говоришь, такие важные, то мы и завтра успеем наговориться.
   С этими словами он хотел было встать.
   — Как, Сэмюэль, неужели ты хочешь расстроить приятную компанию?
   — Извини меня, брат, — ответил Сэмюэль с новой попыткой уйти, — извини, но сегодня я страшно устал и хочу пораньше лечь спать.
   — Прошу прощения, но я вынужден задержать тебя еще немного; ты, видно, забыл, что я нарочно просил тебя пожаловать сегодня вечером, имея крайнюю необходимость поговорить с тобой.
   — Правда, я совсем и забыл об этом, — сказал Сэмюэль, опускаясь на стул с видом человека, невольно покоряющегося неизбежной судьбе.
   — Гарри, — обратился хозяин к старшему сыну, — исполнено ли мое приказание?
   — Исполнено, — ответил сын.
   — Хорошо, — произнес Джонатан и, снова наполняя свой стакан, продолжал: — Короче говоря, чтобы не мучить долее вашего любопытства, через час времени, то есть когда появится луна, я от вас уеду.
   — Уедешь! — воскликнули мать и дочь с испугом.
   — Что такое? — сказал Сэмюэль. — Что значит эта новая прихоть? Неужели мы опять начнем странствование по прериям? Так знай же заранее: с меня довольно таскаться! Мне и здесь хорошо. Говорю тебе, я с места не сдвинусь.
   — Вольному воля, брат, я и не зову тебя с собой. Впрочем, вероятнее всего, мое отсутствие будет весьма непродолжительным. Я хочу предпринять маленькое путешествие из любопытства — и ничего более.
   — Опять путешествие! — воскликнули обе женщины, в отчаянии всплеснув руками.
   — Пожалуй, маленькую поездку для исследования, если вам это больше нравится.
   — Уверяю вас, что он совсем обезумел, не хуже зайца в марте! — закричал Сэмюэль в сердцах. — Извини, пожалуйста, любезный брат, но скажи мне, кто тебя гонит вон из дома, от родной семьи, чтобы гоняться за опасностями, сам не зная, куда и зачем?
   — У меня есть причина, которую ты сам одобришь, я в этом уверен, — ответил хозяин, опорожняя еще один стакан.
   — Сомневаюсь, — промолвил Сэмюэль, покачав головой.
   — Видите ли, я желаю ознакомиться с окрестностями, для того чтобы узнать, куда мы попали, что за люди наши соседи и, наконец, нет ли возможности войти с ними в сношения или, лучше сказать, завязать с ними торговые дела. Кажется, во всем этом нет ничего безумного.
   — Напротив, много разумного. Так у тебя нет других оснований для предпринимаемого исследования?
   — Мне кажется, что довольно и этих причин.
   — Вот и прекрасно, — прервал его Сэмюэль, вздохнув свободнее. — Итак, если других причин у тебя нет, то ты сделаешь хорошо, если будешь спокойно сидеть дома.
   — Это почему же, прошу ответить?
   — Да потому, что это путешествие бесполезно: все сведения, за которыми ты намерен отправиться в такую даль, я могу тебе сообщить без всякого труда, не делая ни шага с места и не вставая со стула.
   — Как! — воскликнул переселенец, ошеломленный этой неожиданностью. — Может ли это быть?
   — Абсолютно точно, да еще сведения-то самые верные и положительные, уж за это я тебе ручаюсь.
   Все головы обратились к Сэмюэлю с выражением крайнего любопытства.
   — Ага! Вы никак не ожидали этого? Так слушайте же! — произнес он громко, наслаждаясь своим торжеством.
   — Ничего лучшего не желаю, хотя в толк не возьму, как ты мог…
   — Нечего и понимать, однако не трудно догадаться, что все эти сведения я собрал от охотников и краснокожих.
   — Охотники! Краснокожие!
   — Да разве вы не знаете, что они кишмя кишат в окрестностях? Я не могу и шагу ступить из дому, чтобы не наткнуться на кого-нибудь из них, что, мимоходом сказать, представляет еще одну важную причину для того, чтобы ты, брат, оставался дома да заботился о безопасности своего семейства и собственности.
   — А вот посмотрим, что у тебя за сведения, — сказал Джонатан, явно раздосадованный.
   — Слушайте. Вы воображаете, что уединились очень далеко от своих земляков — не правда ли? А на деле выходит совсем иначе. Знайте же, что хоть мы и находимся на земле индейцев и окружены самыми воинственными племенами, однако у нас есть близкие соседи справа и слева, такие же землепашцы, как и мы с вами, не говоря уже о форте, который существует поблизости уже около двух лет для охраны главного склада всей меховой торговли с краснокожими.
   — Возможно ли? — воскликнул Джонатан, как громом пораженный.
   — Тем возможнее, что это сущая истина и действительность, — ответил Сэмюэль шутливо. — А знаете ли вы, как называется величественная река, на берегу которой вы основали свои дома? Это ни больше ни меньше, как наша старинная приятельница, короче говоря, не что иное, как Миссури.
   — Миссури!
   — Точно так. Как тебе это нравится, любезный брат? Джонатан молча понурил голову.
   Наступило короткое молчание.
   Сэмюэль, потирая руки, лукаво посматривал на брата, погруженного в раздумье, и вдруг ему захотелось окончательно восторжествовать свою победу.
   — Что же ты скажешь, Джонатан, относительно этих сведений?
   Переселенец выпрямился и сказал:
   — Ты удостоверился в их точности?
   — Совершенно.
   — В таком случае я нахожу их превосходными.
   — В добрый час! — воскликнул Сэмюэль весело. — По крайней мере, ты искренно сознаешься в этом.
   — Разве было время, когда у меня не хватало искренности?
   — Никогда! Следовательно, теперь ты признаешь бесполезность путешествия?
   — Я? Ничуть не бывало; напротив.
   — Как напротив? — воскликнул Сэмюэль, подпрыгнув от удивления.
   — Разумеется. А вот потолкуем, и ты сам увидишь, — возразил хозяин невозмутимо. — Допустим, что все твои сведения верны — хотя со своей стороны признаюсь, я крепко сомневаюсь в том, — в таком случае я должен немедленно отправиться в форт и посетить всех соседей вверх и вниз по течению реки. Необходимо установить с ними сношения — и чем скорее, тем лучше во избежание конкуренции.
   — Какой там еще конкуренции! — воскликнул Сэмюэль, ошеломленный.
   — А той, которой они вздумали мне мешать. Неужели же ты воображаешь, что эти соседи, о которых ты говоришь, не знают о нашем новом поселении? Неужели ты предполагаешь, что они будут так глупы, что не станут мне мешать в коммерческих делах, которые явно должны столкнуться с их выгодами и, следовательно, причинить им ущерб?
   — Раз уж что задумано сумасшедшим, так пиши пропало, его ничем не переубедишь, — проворчал Сэмюэль, бросая отчаянный взгляд на невестку и племянницу, которые сидели как воду опущенные, не смея рта раскрыть.
   — Ха-ха-ха! — разразился переселенец веселым хохотом. — Ты не отвечаешь мне, значит, убежден в моей правоте.
   — Убежден? Конечно: убежден, что ты с ума сошел, так что тебя следует связать по рукам и ногам.
   — Вот что, брат, всякий разумный человек понимает, что оскорблять — не значит отвечать.
   — Правда; виноват! Так ты не хочешь отказаться от своего предприятия?
   — Менее чем когда-нибудь.
   — И когда отправляешься?
   — В назначенный час.
   — В таком случае одна надежда на милосердие Бога. Кажется, в поврежденную голову никогда еще не залезало более вздорной мысли.
   — Послушай, милый Джонатан, — сказала Сюзанна дрожащим голосом, — не поразмыслишь ли ты еще немного, прежде чем приведешь свой план в исполнение?
   — Миссис Диксон, я довольно уже размышлял, — ответил хозяин сухо, — мною принято твердое намерение, а вам всем хорошо известно, что раз я что задумал, то уж от этого не отступлюсь.
   — К несчастью! — прошептала миссис Диксон, с глазами, полными слез, но не смея возражать.
   Однако Диана не так легко сдавалась.
   — Позвольте вас спросить, мистер Диксон, — сказала она с горячностью, — а нас-то вы на кого покидаете? Кому вы поручаете защищать нас в случае нападения этих свирепых дикарей, которыми кишат прерии? Отец, неужели вы решитесь покинуть нас без всякой защиты в прерии, так далеко от любой помощи?
   — Та-та-та! Любезная дочка, — возразил отец со смехом, — пожалуйста, не делай из всего трагедию. Мое отсутствие будет непродолжительным, кроме того, я не покидаю вас без всякой защиты, как ты вздумала уверять.
   — Но сами посудите, отец…
   — Послушайте, мисс Диана, в своем деле, кажется, я один судья… Дядя Сэмюэль останется вашим защитником.
   — Волей-неволей, — проворчал Сэмюэль. Джонатан улыбнулся и крепко пожал брату руку.
   — В мое отсутствие Гарри будет управлять хозяйством; наш дом — что твоя крепость, слуг много, все хорошо вооружены и искренно нам преданы. Какая же опасность может грозить тут? Да и повторяю, что я скоро вернусь.
   — Но каким же образом вы думаете путешествовать? — спросила Сюзанна робко.
   — Самым удобным и наименее утомительным: в большой пироге, которая уже сегодня была спущена на воду. Со мной поедут младшие сыновья Сэм и Джек, да еще один слуга — Сэнди. Из этого вы можете видеть, что в защитниках у вас недостатка не будет.
   — Но, друг мой, тебя-то не будет с нами, не будет хозяина, чтобы руководить ими и поддерживать их.
   — Довольно толковать! — прервал Джонатан резко. — Кажется, вас не должна бы удивлять эта поездка. Неужто вы и в самом деле воображали, что я буду торчать на одном месте и даже не попытаюсь осмотреть окрестности своих владений?
   Упорный и деспотичный характер Джонатана Диксона не допускал споров; его семейство давно изведало всю невозможность переубедить его. Мать и дочь замолчали.
   Хозяин отправился на берег; за ним толпой вышли все переселенцы, провожая его.
   Он простился с семьей и слугами, нежно обнял жену и дочь, пожал руку брату и отдал последние приказания старшему сыну, затем спустился в свою пирогу, насвистывая «Янки дудл» — кажется, больше для того, чтобы скрыть свое волнение от внезапной разлуки. По его приказанию Джек отчалил от берега, течение подхватило пирогу, и вскоре отважные путешественники скрылись из вида за поворотом реки.
   Печально возвратились домой мать и дочь в сопровождении Сэмюэля, видимо, сильно расстроенного неожиданным отъездом брата.

ГЛАВА XVI. Неожиданное появление новых личностей

   Перенесемся теперь в широкие степи, покрытые мелким и желтым, как золото, песком, расстилающимся на необъятное пространство на правом берегу Миссури, на сто миль ниже нового поселения, основанного за несколько недель перед тем в Оленьей долине, и почти на таком же расстоянии от форта, возвышающегося на противоположном берегу, основанного обществом меховых торговцев для безопасности своей меновой торговли мехами с краснокожими.
   На тот берег можно было попасть только через узкое ущелье между двумя остроконечными утесами, грозно возвышающимися как раз напротив острова, величину которого трудно было определить ночью, хотя в темноте размеры его казались значительными.
   Сквозь туман, как звезды, сверкали многочисленные огни. Остров, покрытый сплошным лесом, имел одно сообщение с берегом — посредством узкого, но опасного брода, исполненного водоворотами и безднами, так что человеку мало знакомому с этой местностью безумно было бы пускаться на видимую опасность, тем более, что два высоких мыса, недоступных со стороны берега, вполне защищали вход, и в случае нападения какого бы то ни было неприятеля жители острова немедленно могли занять эти грозные вооруженные высоты; с другой же стороны реки остров был недоступен.
   Впрочем, его жители не скупились на средства к обороне, так что остров совершенно господствовал в этом месте над рекой, и без дозволения его жителей никто не мог совершать плавание по реке в этих местах.
   Остров этот — надежная крепость, убежище страшных разбойников, которые в ту эпоху опустошали пустыни Дальнего Запада под предводительством ужасного атамана, самовластного управителя острова.
   В первое время формирования рот волонтеров американское правительство признало эту позицию за благоприятный стратегический пункт, и по приказанию начальства были возведены надежные укрепления, которые были заняты сильным отрядом.
   К несчастью, волонтеры, сделавшие своей целью грабеж и разбой, мало заботившиеся о политических вопросах, тоже поняли, что местность эта превосходна, и так крепко утвердились на недоступных высотах, что все усилия правительства выжить их оттуда оказались безуспешными.
   Но так как эти разбойники сохраняли некоторое приличие в своих грабежах и очень редко нападали на американских подданных, большей частью малоимущих, то и правительство, сознавая свое бессилие овладеть неприступной твердыней этих бесстрашных пиратов, смотрела сквозь пальцы на все их проделки и поддерживало с ними дружелюбные отношения, разумеется, до первой возможности осудить их на примерную казнь.
   Разбойников нельзя было провести этим ложным миролюбием, вызванным крайней неизбежностью; они очень хорошо понимали, на чем основаны действительные намерения правительства по отношению к их шайке, и потому не зевали, а всегда были настороже.
   Но в ту эпоху Северная Америка была очень малолюдна: только берега Атлантического океана были заселены настоящим образом; даже американцы, за исключением некоторых отважных охотников до приключений, совсем не знали размеров своего необъятного отечества и потому не решались пускаться в путешествие по непроходимым дремучим дубравам, покрывавшим большую часть страны.
   Вот почему разбойники хотя и принимали меры предосторожности, однако имели довольно основательную причину полагаться на безнаказанность своих действий, по крайней мере, говоря о настоящей минуте; что же касается будущего, так они, по правде сказать, и не заботились о том: что значит будущее для подобных людей?
   Сотни всадников расположились в степи, которая была описана нами в начале этой главы. Лошади, привязанные к деревьям, ели свой корм; вокруг ярко пылавших костров группировались кучки людей: кто спал, кто разговаривал. Бдительные часовые бодрствовали, наблюдая за общей безопасностью.
   В шалаше, устроенном из древесных ветвей, сидел человек на черепе бизона и внимательно просматривал какие-то бумаги при свете горевшей ветви окоты³, воткнутой в песок; через некоторое время он тщательно спрятал бумаги в портфель и запер его на замок.
   Другой человек стоял в почтительном ожидании его приказаний.
   Читавший был Том Митчелл, ожидавший — Камот.
   Часовой у шалаша охранял вход, прикрытый вместо двери одеялом.
   Было около четырех часов утра; звезды на небосклоне померкли; восток окрасился беловатыми полосами света, предвещавшими незамедлительное появление утренней зари; густой туман поднимался над рекой, окутывая стан зловещим саваном; промозглая стужа давала себя чувствовать.
   Том Митчелл поднял голову и сказал:
   — А ведь здесь и промерзнуть можно. Ты спишь, Камот?
   — Никак нет, ваша милость.
   — Тогда подбрось дров в костер; разве ты не видишь, что он гаснет?
   Камот развел яркий огонь, так что в шалаше стало совсем светло.
   — Вот так-то лучше! Хоть жизнь в жилах чувствуешь, — сказал Том Митчелл, потирая озябшие руки. — Сядь-ка, Камот.
   Тот молча повиновался.
   — Ты что, устал?
   — Я не знаю устали, когда служу вашей милости, — ответил тот с красноречивым выражением преданности.
   — Ну, я так и знал, что другого ответа не дождусь.
   — Не вам ли я всем обязан?
   — Ничем ты мне не обязан; один раз я спас тебе жизнь, а ты два раза спасал меня; стало быть, мы давно поквитались.
   — Я не так думаю, но…
   — Но? Что значит это но?
   — Мне хотелось бы просить вашу милость об одной услуге, — ответил тот с запинкой.
   — Только не позволения расстаться со мной!
   — О, этому никогда не бывать! — воскликнул Камот с жаром.
   — В таком случае говори без страха. Денег тебе надо, что ли?
   — По вашей милости денег у меня больше, чем надо. Нет, мне нужно совсем другое.
   — Хорошо, послушаем.
   — Вот видите ли, мне хотелось бы, чтоб в другой раз вы мне не давали таких поручений, как было намедни.
   — Когда это?
   — А вот четыре дня назад; помните?
   — Отлично помню, — ответил Том Митчелл, смеясь. — А почему так, приятель?
   — Да потому, что мне совсем не весело играть роль изменника. Вот оно что, ваша милость.
   — Напрасно, мой старый друг. Заверяю тебя, что ты отлично выполнил свою роль.
   — Может быть, только мое доброе имя от этого страдает.
   — Ты старый дурак! Мне требовался надежный человек; на одного только тебя я могу вполне положиться. Это поручение принадлежало тебе по праву.
   — Ну, раз так, дело другое.
   — Перестал сердиться? — спросил атаман, протягивая ему руку.
   — Как можно мне на вас сердиться! — воскликнул Камот, почтительно целуя руку, в то время как слеза катилась по его лицу.
   — Полно, полно, ведь ты знаешь, как я тебя люблю… Ну, что новенького на острове?
   — Ничего; только молодая индианка тоскует.
   — Вечерняя Роса?
   — Да. Она только и знает, что проливает горькие слезы; следовало бы ее отправить к родным.
   — Будь спокоен, мы скоро это сделаем.
   — Тем более, что это развязало языки…
   — Что такое? — прервал его атаман, нахмурившись. — Кто там осмеливается…
   — О, теперь уж не осмелится!
   — Кто болтал?
   — Стюарт. Но теперь кончено, болтать он больше не будет.
   — Ты заставил его замолчать?
   — Да, всадил ему пулю в лоб.
   — Хорошо сделал, хоть средство чересчур сильно.
   — Может быть, ваша милость, только оно произвело превосходное действие: теперь никто и языком не пошевелит.
   — Я думаю. Ну, а что там на реке?
   — Пирога спустилась вниз по реке, в ней сидят четверо.
   — Их не остановили?
   — Нет.
   — Очень хорошо. Вероятно, их рассмотрели как следует, — кто они? Белые?
   — Точно так. Это переселенец из Оленьей долины; с ним сын и слуга-негр.
   — И куда же его понесло?
   — Можно узнать.
   — Нет, после, когда поплывет назад.
   — Остановить его?
   — Тогда скажу. А как за время моего отсутствия складывались ваши отношения с соседями, жителями форта?
   — Так себе, ни худо, ни хорошо. Я передал вам письмо от майора Арденуора.
   — Я его прочел. Он просит назначить ему свидание сегодня на рассвете. Не знаю, какая могла бы быть тому причина.
   — В форт прибыли гости.
   — Ага! Что за люди?
   — Не могу сказать; кажется, французы. Один-то из них наверняка француз.
   — Сколько же их всего?
   — Трое.
   — А-а! — произнес Том Митчелл задумчиво. — Кто был на разведке?
   — Птичья Голова — ведь он француз. Хотел было я послать Версанкора, да он пьян, как сапожник.
   — Камот, а ведь ты недолюбливаешь Версанкора.
   — А что делать? Терпеть не могу пьяниц! На них никогда нельзя полагаться.
   — Это правда. Смотри в оба за Версанкором; я и сам-то не очень полагаюсь на него.
   — Уж не прозеваю, будьте спокойны.
   — А теперь слушай меня хорошенько.
   Камот наклонился к атаману, и тот минуты три что-то шептал ему на ухо.
   — Понял? — наконец спросил атаман обычным голосом.
   — Вполне, ваша милость.
   — Так поторопись же: минут через двадцать рассветет, нельзя терять ни минуты.
   Камот вышел из шалаша.
   Честный мексиканец был правой рукой и поверенным Тома Митчелла, вполне на него полагавшегося.
   Несмотря на роль изменника, в которой он появился в первый раз, Камот, однако, был вполне достоин безграничной доверенности своего господина.
   Атаман разбойников занялся приведением в порядок своего туалета; не более двух часов прошло с тех пор, как он возвратился из далекой экспедиции, вся добыча была немедленно перенесена на остров, а разбойники расположились на берегу для ночлега.
   Когда атаман мог наконец предстать перед посторонними в приличном виде, тогда он отдернул занавесь.
   Вид лагеря совершенно изменился.
   Огни погасли. Обе высоты справа и слева были заняты стрелками. Ущелье охранялось отрядом, состоящим из двадцати человек. Лошади стояли оседланными на берегу реки, люди держали их в поводу, готовые вскочить в седло при первом же сигнале.
   Том Митчелл обвел всех довольным взглядом.
   Следуя привычке, Камот исполнил приказание своего атамана с замечательной быстротой и сметливостью.
   В эту самую минуту восток загорелся и появилось солнце; вся декорация, точно в театре, быстро изменилась: со всех сторон полились потоки света; ландшафт, мрачный и пустынный во тьме ночной, вдруг принял вид величественной красоты.
   В ту же минуту из ущелья раздался барабанный бой, призывающий к сбору.
   — Пора! — прошептал атаман.
   Он остановился у входа в шалаш и, опершись на саблю, остановился в ожидании.
   После коротких переговоров из ущелья вышли четверо незнакомых господ, на одном из которых был надет мундир майора американской армии; впереди всех шел Камот, почтительно указывая господам дорогу к своему атаману, который, со своей стороны, сделал несколько шагов им навстречу.
   — Доброе утро, капитан Митчелл, — произнес майор дружеским тоном, — вы уже ждали меня?
   — Я имел честь получить ваше письмо, майор, — ответил капитан вежливо.
   — Кхе! Кхе! — откашлялся майор. — Мне действительно понадобилось переговорить с вами о важных делах.
   — Я к вашим услугам.
   — Прежде всего позвольте мне представить вам двух господ. Они французы и, как все их соотечественники, имеют неудобопроизносимые фамилии; но люди они отличные, и я ручаюсь за них как за самого себя.
   При этих словах он натянуто рассмеялся.
   Капитан молча поклонился французам, незаметно окинул их быстрым и проницательным взглядом; те, по-видимому, держались настороже, и их бесстрастные лица ничего не выражали.
   Первому из них казалось около пятидесяти лет; он был свеж, бодр, красив и имел самую изящную наружность. Второй выглядел гораздо моложе; его загорелое лицо дышало энергией; он был высокого роста, богатырского сложения, простого обращения и в небрежном костюме.
   Майор продолжал:
   — А вот этот господин наш земляк.
   — Мистер Стонуэлд из Бостона, — сказал капитан с усмешкой.
   — Разве вы меня знаете? — спросил толстый американец.
   — Имею эту честь, да и кто не знает мистера Стонуэлда из дома Стонуэлда, Эврара и К°, самого богатого арматора в Бостоне — или, лучше сказать, в целом мире?
   Толстяк самодовольно огляделся по сторонам и отвесил церемонный поклон.
   — Вот как! — сказал майор с удивлением. — Стало быть, вы уже знакомы? Тем лучше, тогда дело уладится скорее.
   — Я не понимаю, о чем идет речь, — возразил Том Митчелл.
   — Любезный капитан, эти господа крайне нуждаются в вашей помощи и пожаловали ко мне собственно за тем, чтобы увидеться с вами. Должно быть, их дело очень важно, если они не устрашились путешествия по ужасным дорогам в продолжение целого месяца.
   — Должно быть, не иначе, — повторил Том Митчелл рассеянно.
   — Кроме того, господа французы рекомендованы мне очень усердно самим министром иностранных дел.
   — Вот как! — произнес Митчелл, смотря на них с удивлением.
   — Что касается мистера Стонуэлда, хотя я давно уже знаком с ним, однако он счел за необходимое представить мне рекомендательное письмо, собственноручно написанное генералом Джексоном. Итак, любезный капитан, если вам угодно сделать мне приятное, покорнейше прошу принять в соображение эти рекомендации, подкрепляющие просьбы этих господ, и по возможности исполнить эти просьбы.
   — Можете ли вы в этом сомневаться, майор?
   — Никак, никак не сомневаюсь, но — кхе! — вы сами знаете, иногда на вас находит и вы становитесь чересчур торопливы. Кхе! кхе!.. Не обращайте на меня внимания — этот окаянный туман лезет мне в горло, да так, что я никак не могу откашляться; кроме того, я же ведь еще и натощак… Но, признаюсь вам, кроме того, что я вам уже сказал, я не знаю ни одного слова, в чем заключаются их дела.
   — Я весь к услугам этих господ точно так же, как и к вашим, майор, — отвечал капитан холодно, — и буду считать себя счастливым, если смогу сделать им одолжение при тех слабых средствах, которыми располагаю.
   — Кхе! — возразил майор. — Вот что значит умно говорить… Кхе!.. Клянусь честью, умный человек не может обещать больше. Кхе!.. Теперь надо бы перейти к разговору посерьезнее, а как мне сдается, кхе!.. место тут не совсем удобное… кхе! виноват, капитан… для такого разговора.