Эмар Густав. Миссурийские разбойники

   — Именно так, господин Сэмюэль: я желаю, насколько это от меня зависит, выказать ему свою благодарность за оказанное мне благодеяние, точно так же, как я не люблю оставаться в долгу за нанесенное мне оскорбление.
   — Это свойственно всякому честному человеку. Впрочем, у пограничных жителей принят закон: око за око, зуб за зуб.
   — Верно, и надо сказать, что этот закон справедлив, — заметил Лагренэ.
   — Трудно сказать… Но если вам это все равно, обратимся опять к моему племяннику. Если нет особых препятствий, то не угодно ли будет вам объяснить причины, заставившие вас назначить ему свидание нынешней ночью?
   — Я не вижу смысла уклоняться от объяснения, и вы сами увидите, что причины, заставившие меня вызывать его, очень уважительны. Но прежде позвольте просить вас удовлетворить мое справедливое любопытство: почему вы, а не он явились на мое приглашение?
   — Дело очень просто, — ответил Джонатан Диксон. — Я вам уже сказал, что только сегодня вернулся домой, совершив путешествие вниз по реке, продолжавшееся более месяца. Перед отъездом я поручил старшему сыну управление домом; понятно, что по моему возвращению он дат мне отчет обо всем, что произошло в долине во время моего отсутствия. Вот вам и весь секрет.
   — Поверьте, господа, я не имел нужды в этом объяснении, однако я очень рад, что вы откровенно высказались; наше обоюдное положение теперь совершенно понятно и ясно.
   — Полагаю, господин Лагренэ, тем более, что если ваше дело действительно важное, то, как мне кажется, вам лучше потолковать с такими людьми, как мы с братом, чем с мальчиком, у которого едва только пушок показался.
   — Вот это вы сказали верно; так как дело касается лично вас, то будет лучше всего, если мы потолкуем без всяких обиняков.
   — Хорошо сказано. Вот мы вас и слушаем.
   Старый переселенец задумался на минуту, но вскоре окончательно решился и сказал с добродушным видом и вкрадчивым голосом:
   — Прежде всего поверьте, господа, что во всем этом я руководствуюсь искренним участием к вам. Не говоря уже о добросовестности, я считаю это своим священным долгом. В этом деле у меня нет другого интереса, кроме вашего.
   — Нам угрожает опасность? — спросил Сэмюэль.
   — Именно так! Вам угрожает опасность — и, к несчастью, со стороны страшного врага.
   — Объяснитесь! — вскричали оба брата.
   — Может быть, я плохо делаю, говоря с вами с такой откровенностью, но видит Бог, что благодарность увлекает меня и что я никак не могу противостоять этому чувству.
   — Ради Бога, говорите скорее!
   — Сейчас в двух словах я все объясню. Я не люблю длинных речей и прямо скажу вам, в чем дело, чтобы не мучить вас.
   — Черт побери! — вскричал Сэмюэль. — Лучше вы разом объявили бы, в чем дело, чем держать нас будто на раскаленных углях.
   — Потерпите, господа, сейчас скажу. Каждый говорит как может и по своему умению. Зачем вы только прерываете мою речь!
   Американцы, судорожно сжав кулаки, прилагали нечеловеческие усилия, чтобы сдержать свое желание поколотить этого старого бездельника, который явно наслаждался их мучениями и насмехался над ними с той холодной иронией, от которой содрогаются все нервы и бушует гнев в сердцах самых терпеливых и миролюбивых людей.
   — Да начнете ли вы когда-нибудь? — закричал Джонатан Диксон, стукнув кулаком по столу так, что все заходило ходуном.
   — О, как вы нетерпеливы! — возразил Лагренэ равнодушно.
   Но решив, вероятно, что довольно шутить и что тянуть с ответом дольше опасно, он наконец решился и сказал:
   — В двух словах, господа, вот вам все дело: вы поселились в Оленьей долине и основали, если не ошибаюсь, великолепную колонию.
   — Ну, так что же? — спросил Джонатан.
   — Не горячитесь. Эта долина принадлежит самому сильному племени на берегах Миссури.
   — А мне какое дело? Девственная земля принадлежит тому, кто первый водворился на ней.
   — Может быть, но беда не в том, потому что этот народ владеет огромными территориями и мало обращает на них внимания, так что, по всей вероятности, он и не подумал бы предъявлять вам своих прав на этот клочок земли, если бы слишком значительный интерес не вынуждал его к этому.
   — А позвольте узнать, какого рода этот интерес?
   — В этой самой долине зарыто народное сокровище.
   — Сокровище? Что называете вы сокровищем, старый охотник? Какое сокровище может быть богаче девственной почвы?
   — Не стану с вами спорить по этому поводу, но говорю вам то, что есть. Этот клад существует на самом деле, это я знаю наверняка. Его стоимость исчисляется многими миллионами долларов золотыми слитками и золотым песком.
   — Тем лучше. Так вы сказали, что клад находится на моей земле?
   — Точно так.
   — Ну, следовательно, он мне принадлежит, и я воспользуюсь им, — произнес Джонатан решительно.
   — Будьте осторожнее! Борьба предстоит жестокая. Ваши противники многочисленны и мужественны; они соединились с шайкой разбойников и, кроме того, выбрали своим вождем молодого человека — такого же американца, как и вы, — который решился во что бы то ни стало покорить вас, и я боюсь, что он добьется успеха. Впрочем, поступайте как знаете. Теперь вы предупреждены.
   — Думаете ли вы, что надо ожидать скорого нападения?
   — С минуты на минуту; все уже готово.
   — Вы не назвали имени того человека, который должен руководить или, вернее, командовать нашим врагом, — заметил Сэмюэль.
   — Действительно, это так, — подтвердил Джонатан, — а для нас очень важно знать, с кем из наших земляков нам придется драться.
   — Разве я не назвал его? Ну извините, это все из-за рассеянности. Его имя — Джордж Клинтон.
   — Ложь! Ты солгал, старый бездельник! — закричал Сэмюэль, вскочив с места.
   — Я сказал истину, — ответил старик благодушно. Вдруг дверь с шумом отворилась, и появились двое людей, тащивших за руки сильно упиравшегося третьего, подталкивая его прикладами.
   — Бездельник, — закричал один из них, — ты солгал! Это был сам Джордж Клинтон.
   Рок, хозяйская собака, хотела было броситься на вновь пришедших, но Шарбоно сильным ударом приклада заставил ее замолчать.
   Лагренэ встал и прицелился, но американцы мигом обезоружили его и заставили сесть на стул.
   Человек, которого таким необычным средством доставили Клинтон и Шарбоно, был не кто иной, как Заноза, вождь индейцев.
   Позади трех посетителей следовали Надежа и Драк; но они почтительно остановились у порога.
   — Господа, — произнес Джордж Клинтон, — кажется, я подоспел вовремя; но — благодарение Богу! — нам удалось захватить и этого мошенника, который шатался около здешнего дома. Надеюсь, что он не заставит себя долго просить и скажет нам всю правду.
   Он посмотрел на индейца, который невольно почувствовал, как дрожь ужаса пробежала по всем его жилам, однако с виду оставался холодным и спокойным, как будто дело его не касалось.
   Оба американца мучились неизвестностью, а Лагренэ напрасно ломал себе голову, чтобы выдумать средство, каким образом выпутаться из критического положения, в какое поставило его неожиданное появление Джорджа Клинтона.
   От шума, произведенного вторжением новых гостей, проснулась жена Лагренэ. Впопыхах она вскочила с постели, оделась как попало и вбежала в комнату, дрожа от страха и любопытства, что такое могло случиться.
   Картина, представшая перед ее глазами, была не совсем успокоительной для старика Лагренэ — тем более, что хотя вне дома ничего и не было видно, зато ясно слышались звуки, выдававшие самым недвусмысленным образом присутствие многих людей.
   Наступила минута молчания, когда легко было слышать хриплое дыхание в груди присутствующих при этом зрелище.
   Наконец Лагренэ, увлекаемый ужасом, от которого кровь стыла в его жилах, решился во что бы то ни стало покончить с этим нестерпимым положением и узнать, на что он может надеяться и чего страшиться.
   — Во всяком случае, господа… — начал было он. Но Джордж Клинтон не дал ему договорить.
   — Молчать! — крикнул он. — Вы будете говорить только для того, чтобы защищаться, и дай Бог, чтобы вам это удалось — не то чтобы оправдаться или доказать свою невиновность в этом деле, но чтобы возбудить участие и заслужить помилование тех, кто сейчас будет судить вас.
   — Меня? Судить?! — вскричал старик, делая напрасное усилие подняться.
   — Да, Лагренэ, вас судить. Разве вы забыли, что мы живем в пограничных владениях и признаем один закон — закон Линча?
   — Закон Линча! — повторил старик, цепенея от ужаса.
   — В чем дело? — поинтересовался Джонатан Диксон. — Вы же очень хорошо знаете этот закон. Не сами ли вы несколько минут назад подтверждали справедливость этих слов: око за око, зуб за зуб? Ну вот и выходит, что в этих шести словах заключается весь закон Линча.
   В эту минуту послышался шум шагов.
   — А вот и судьи, — холодно произнес Джордж Клинтон. Смертельным ударом упали эти слова на голову старого переселенца.
   Полусломанная дверь с шумом распахнулась, и несколько человек один за другим молча вошли в хижину.

ГЛАВА XXV. Как вершится правосудие в прериях

   Лагренэ сознавал свою гибель. Он попал в руки неумолимых врагов, от которых нельзя было ожидать пощады.
   Заноза стоял, прислонившись к стене, как раз против двери; сложив руки на груди и понурив
   голову, он, по-видимому, ни на что не обращал внимания. Однако хитрый индеец не отчаивался. Напротив того, он сосредоточивал все свои способности на одной мысли — как бы бежать.
   Итак, несмотря на притворное равнодушие и неподвижность подкарауливающей кошки, он готовился воспользоваться первым же удобным случаем, чтобы улизнуть от своих врагов.
   Неожиданное появление Джорджа Клинтона сильно озадачило Джонатана Диксона; вся его злоба против молодого американца забушевала в эту минуту в его сердце, и, предавшись своей ненависти, он невольно допускал мысль о его вероломстве.
   Между тем вновь пришедшие люди подхватили старого хозяина и, несмотря на его сопротивление и отчаянные крики его жены, старались вытащить его вон из дома, что, вероятно, им вполне бы удалось, потому что старик, полупомешанный от страха, не мог долго сопротивляться таким силачам. Но вдруг дверь опять отворилась, и на пороге показались Луи и Франсуа Бержэ.
   — Помогите, друзья и братья! — закричал хозяин, завидев их.
   — Добрые родные, неужели вы допустите, чтобы на ваших глазах зарезали моего бедного мужа? — завопила его жена с душераздирающими воплями.
   — Спасите, ради самого Бога, спасите!
   — Смилуйтесь над нами!
   Луи Бержэ поднял руку и сказал:
   — Друзья и братья, этот человек мне родня; выдайте егомне. Клянусь, правосудие будет удовлетворено.
   Люди тотчас повиновались и выпустили из рук Лагренэ, который, дрожа и задыхаясь, спрятался за стариков-канадцев.
   Луи Бержэ повернулся к двум американцам, которые пришли в сильное замешательство, увидев себя в многолюдной толпе, внушавшей им нешуточные опасения.
   — Господа, — сказал старик, — кажется, вы — те самые переселенцы, недавно водворившиеся в Оленьей долине?
   — Точно так, — согласился Сэмюэль.
   — Я как раз направлялся к вам.
   — К нам? — с удивлением воскликнул Джонатан. — Это по какой такой причине? Мы вас не знаем, да и — насколько мне кажется — дела с вами никакого не имеем; нам и спорить не о чем.
   — Вы ошибаетесь. Напротив того, у нас с вами есть важные дела, иречь идет о значительных интересах.
   — Вероятно, вам угодно шутить, — сказал Джонатан.
   — Тут не до шуток, как вы сами изволите видеть. Прежде всего позвольте вас спросить, по какому праву вы устроили расчистку в Оленьей долине?
   — Вот странный вопрос! Клянусь честью, престранный!
   — Может быть, но не угодно ли вам на него ответить?
   — А если не угодно, что же из этого выйдет? — спросил переселенец с упрямым видом.
   — А то, что я вынужден буду заставить вас отвечать мне, — спокойно произнес старый охотник. — Не угодно ли вам оглянуться вокруг; тогда вы поймете, что мне не трудно будет заставить вас сделать это. Поверьте мне, лучше будет, если вы добровольно дадите ответ.
   — Пускай будет по-вашему; сила на вашей стороне, и глупо было бы с моей стороны сопротивляться. Обосновавшись в Оленьей долине, я поступал по праву.
   — О каком праве вам угодно говорить?
   — О праве первого основателя: земля принадлежит тому, кто первый займет ее.
   — Послушайте, мне очень досадно за вас, но заявленное вами право не имеет никакого значения.
   — Смотри пожалуйста! Это почему же, позвольте вас спросить? — проговорил Джонатан Диксон со своей обычной насмешкой.
   — Во-первых, потому, что не вы первый завладели ею.
   — Не я первый! Ну, уж это чересчур нелепо!
   — Может быть, но это так. Во-вторых, эта земля принадлежит мне.
   — Вам?
   — Вот именно; она принадлежит мне уже более тридцати лет.
   — Ого! Но я думаю, что вам будет очень трудно доказать свои права на эту собственность.
   — Напротив, очень легко. Эта земля была передана мне на общем совете старейшин того племени, с которым я сроднился, и предоставлена мне в дар за услуги, оказанные мною этому племени. Если вы желаете видеть дарственный акт, я вам покажу его. Он составлен по установленному законом порядку.
   — А что мне за дело до всей этой тарабарщины?
   — Кроме того, — продолжал старый охотник все так же бесстрастно, — хотя и я удалился в прерии, однако хорошо знаком с порядками просвещенных государств и потому поспешил, во избежание возможных споров, заверить эту дарственную в канцелярии вашего собственного отечества. Во всем этом вы можете удостовериться, если только пожелаете — все сделано в законном порядке.
   — Черт возьми! — вскричал Джонатан Диксон, разъярившись. — Неужели я в целом мире не найду уголка земли, который никому бы не принадлежал?
   — Это очень трудно, даже в прериях.
   — Так вы требуете назад эту долину?
   — Именно так, требую. Наступило короткое молчание.
   Все присутствующие были до того заинтересованы этими необыкновенными переговорами, что все внимание их переключилось на споривших противников.
   Заноза, улучив удобную минуту, незаметно проскользнул к выходу и вдруг бросился в дверь, опрокинув по пути двух зазевавшихся караульных; издав воинственный крик, индеец мгновенно исчез в чаще.
   Поднялась страшная суматоха; каждому хотелось кинуться в погоню. Раздались беспорядочные выстрелы.
   — Остановитесь и ни с места! — закричал престарелый охотник. — Пускай эта трусливая лань бежит; скоро она опять попадется к нам в руки.
   Никто не стал заботиться о беглеце, который успел нырнуть в реку.
   — Окончим наши переговоры, — вновь обратился канадец к Диксону.
   — Довольно; теперь я начинаю все понимать.
   — Вот как! И что же вы поняли?
   — Дело очень просто: рассказанная мне история о кладе должна быть истинна.
   — Сущая истина. Клад существует и принадлежит мне, а я подарил его капитану Тому Митчеллу.
   — Атаману разбойников?
   — Ему самому.
   Джонатан и Сэмюэль посмотрели друг на друга с унынием.
   — Довольно, — сказал Джонатан, — я вижу, что наше дело потеряно, и потому лучше сам уберусь отсюда подобру-поздорову.
   При этих словах он глубоко вздохнул.
   — Может быть, и так, а может быть, и нет.
   — Что это значит? Уж не согласитесь ли вы продать мне эту землю?
   — Это полностью зависит от вас.
   — Я ничего тут не понимаю.
   — Молодой человек, достоинств которого вы не хотели признавать, не зная ни его благородного сердца, ни его прямодушных намерений…
   — О ком вы говорите?
   — О Джордже Клинтоне.
   — О Клинтоне! — повторил переселенец.
   — Господа, — сказал молодой американец, подходя к ним, — благодарю за доброе намерение, но не хлопочите понапрасну, пытаясь разуверить Джонатана Диксона на мой счет — он не поверит вам.
   — А вот посмотрим! — воскликнул Сэмюэль. — Клянусь честью! Вы, Джордж Клинтон, храбрый и достойный юноша, которого я очень люблю. Тем хуже, если это оскорбляет моего брата.
   — И ты, Сэмюэль, против меня?
   — А что делать, если ты не хочешь ничего взять в толк. С самого первого дня нашего поселения на этой земле я встретил Джорджа Клинтона и после того ни на минуту не терял его из вида. Он искренно любит нашу Диану, и его поведение до настоящей минуты безукоризненно.
   — И по всей вероятности, ты способствовал его свиданиям с моей дочерью?
   — Еще бы! Такая чистая, такая прямодушная любовь этих милых детей напоминает мне лучшие дни молодости.
   Послушай, брат, давай женим их да на том и покончим. Почему ты налагаешь на сына ответственность за отца, с которым у тебя вышли неприятности? Во всем этом нет искорки здравого смысла. Разве ты не понимаешь, что делаешь свою дочь несчастной?
   — Да как же это… — начал было Джонатан.
   — А будешь упрямиться и не отдашь ее любимому человеку, так она зачахнет и умрет с горя. Да и за чем дело стало? Джордж богат, даже очень…
   — Тем более, — подхватил Луи Бержэ, — что он вам уступит право на владение Оленьей долиной, которая, по-видимому, вам очень нравится, и в этом вы правы, потому что земля здесь превосходная.
   — Как уступит? Что это значит?
   — Это значит, что Джордж Клинтон купил у меня эту землю, так что теперь она составляет его собственность.
   — О, теперь я понимаю!
   — И принимаешь, не так ли, брат? — спросил Сэмюэль. Джонатан колебался.
   — Однако я полагаю… — начал было он.
   — К оружию! — вдруг огласили воздух пронзительные крики.
   И в ту же минуту появился Том Митчелл.
   — Вы здесь, о несчастные! — закричал он, увидев двух братьев. — Вы все-таки попались в западню, которую вам подставил Лагренэ и его сообщники.
   — Что?! Что такое происходит? — закричали оба брата.
   — А то, что пока вы тут теряете время, на вашу колонию напали индейцы и жгут и грабят все подряд. Скоро у вас останутся одни развалины да обломки!
   При этом страшном известии, поразившем как громовым ударом всех присутствующих, наступила минута общего оцепенения.
   Все повернулись к человеку, принесшему такую ужасную весть.
   Страшная, леденящая душу картина предстала перед ними в образе Тома Митчелла; он был страшен — в порванной одежде, с лицом, запачканным порохом и кровью, с сильно изнуренным видом, грозным взором, метавшим молнии, и с еще дымящимся ружьем в руке.
   Джордж Клинтон не теряя времени бросился вон из дома; Верная Опора не отставал от него.
   Они понимали, что главное — надо спасать любимую женщину от страшной опасности, не дать краснокожим захватить ее в свои руки.
   — Что же теперь делать! — воскликнул Джонатан Диксон, совершенно растерявшись.
   — Не приходить в отчаяние, — резко сказал атаман разбойников. — Ваши сыновья и слуги дерутся как львы; две атаки были храбро отбиты. Все еще можно поправить, но не надо медлить.
   — Поспешим! — воскликнул Сэмюэль.
   — И горе этим воплощенным дьяволам! — проревел Джонатан, потрясая ружьем.
   — Торопитесь же, ради самого Бога! У меня тут отряд молодцов, которые не прочь схватиться с краснокожими.
   — Какая бы ни была причина ваших действий, от всей души благодарю вас! — сказал Джонатан.
   — Скорее! Скорее! Теперь не до слов, надо дело делать.
   — Вперед — и да поможет нам Бог! — воскликнул Джонатан.
   Они выбежали из хижины и, быстро вскочив на коней, помчались во весь опор во тьме ночной, точно легион фантастических призраков.
   В хижине остались четыре человека: два старых охотника и Лагренэ с женой.
   Старик Лагренэ успел опомниться за время этой суматохи и важных происшествий, следовавших одно за другим с головокружительной быстротой. О нем забыли, и он ожил, считая себя спасенным.
   Оставшись наедине с родственниками, он кивнул головой жене, и оба поспешили накрывать стол и подавать угощения.
   Старые канадцы оставались все время на ногах и, опершись на ружья, понурив головы, казалось, не замечали этих приготовлений.
   Лагренэ подошел к ним и произнес вкрадчивым голосом:
   — Любезные гости, не угодно ли вам откушать у нас хлеба-соли?
   Франсуа Бержэ быстро выпрямился и сказал:
   — Что это он говорит?
   — Вы изволили проделать длинный путь, так не угодно ли…
   — К чему это? — перебил его охотник сурово.
   — Неужто вы не хотите выпить у нас и стакана вина? — спросила жена ласково.
   — Молчать! — крикнул Франсуа, стукнув по полу прикладом ружья.
   Тут Луи Бержэ поднял голову и, устремив на Лагренэ странный взгляд, проговорил едва слышным голосом:
   — Лагренэ, я вырвал тебя из рук врагов, потому что не хотел, чтобы мой родственник был повешен по закону Линча, но я дал клятву, что правосудие восторжествует. Ты опозорил не только свое имя, но и семейство, с которым находишься в родстве; это семейство, несмотря на свою бедность, сохранило в неприкосновенности лучшее свое благо — свою честь. Эту честь ты опозорил самым гнусным, самым бесчеловечным образом из-за горсти золотого песка, из жалкой корысти. Подтверждаю, правосудие свершится! Готовься к смерти!
   — К смерти?.. — повторил старик с ужасом.
   — О, мои милые братцы, дорогие мои друзья! — завопила его жена, заливаясь слезами и протягивая к ним с мольбой руки. — Неужели у вас хватит духа убить моего бедного мужа? Вот уже тридцать лет живем мы с ним душа в душу и никогда не знали разлуки. Куда же мне деваться, если его не будет на свете? Кто прокормит меня и позаботится о моей старости? Ради самого Господа, не убивайте его! Его не будет — и я вслед за ним уйду в могилу.
   — Зачем тебе умирать, сестра? — сказал Франсуа Бержэ. — Мы позаботимся о тебе, и ты ни в чем не будешь иметь нужды.
   — Как?! — воскликнула она с непритворным отвращением. — Чтобы я приняла милость от убийц моего мужа! Чтобы я приняла пищу из рук, проливших его кровь! Нет, вы же этому сами не верите! Нет, это так бесчеловечно, что я подавилась бы первым куском! Нет, нет, дорогие мои братцы, — продолжала она с лихорадочным увлечением, — лучше не делайте вашего дела вполовину, а исполняя должность палачей, убейте уж и меня заодно с ним. Сжальтесь надо мной! По крайней мере, мы с мужем не узнаем разлуки и умрем, как и жили, вместе.
   Луи Бержэ отвернулся, ничего не отвечая; искреннее горе жены невольно тронуло сердце этого стойкого, бесстрастного старика.
   Молча он дал знак сыну.
   Франсуа Бержэ принялся заряжать ружье.
   — Остановитесь! — вдруг сказал Лагренэ твердым и решительным голосом. — Слишком давно и слишком хорошо мне известна беспощадная воля, управляющая вашими действиями, и потому я не стану торговаться с вами за жизнь, не стану унижаться до напрасных просьб. Вы решили, что я должен умереть, — да будет по-вашему! Я умру, но только не от вашей руки. Вы говорите, что честь нашей фамилии требует удовлетворения правосудия… Клянусь, я сам своей рукой удовлетворю это правосудие… Но я не хочу умирать как собака. Я христианин и прошу у вас десять минут, чтобы покаяться и примириться с Богом. Откажете ли вы мне в этой последней милости?
   — Сохрани Бог! — воскликнул старый охотник. — Молю Бога, да пошлет тебе мирный конец, да простит Он твои преступления и да помилует тебя!
   — Благодарю, братья и друзья! — сказал Лагренэ и потом, обращаясь к жене, воскликнул: — Жена, на колени! Братья, молитесь за меня и простите мне все зло, какое я когда-либо причинил вам и моим ближним!
   Старые охотники не выдержали и со слезами бросились обнимать своего двоюродного брата. Несколько минут они вместе плакали, потом с усилием вырвались из его объятий и бросились вон из хижины.
   Не прошло и пяти минут, как раздались два выстрела, за которыми послышался жалобный вой собаки.
   Канадцы вернулись в хижину.
   Свершилось!
   Лагренэ и его жена лежали на полу, держась за руки; одежда их была в крови, на лицах выражалось спокойствие смерти.
   Охотники опустились на колени и долго молились над их трупами.
   Потом они встали, вырыли могилу в той же комнате и похоронили мертвецов.
   Исполнив свою обязанность, они заперли двери, подложили хворост и сухие ветви под дом и зажгли его со всех сторон. Собаку они с трудом вытащили из дома, но она с воем убежала от них в лесную чащу.
   Пламя быстро разгоралось и скоро охватило весь дом.
   Когда дом сгорел дотла и на его месте осталась только груда золы и мусора, охотники отерли влажные глаза, осенили себя крестным знамением и, произнеся последнюю молитву, с тяжкими вздохами вернулись в свое селение. Медленными шагами, ни разу не оглянувшись и не обменявшись ни одним словом, они пришли домой после двухчасового пути.
   В деревне было тихо, только женщины и старики стояли у порогов своих хижин и караулили. Нет, не видать ни одного воина.
   Не замечая, что творится вокруг, старые охотники тихо вошли в свою хижину и заперли за собой дверь.

ГЛАВА XXVI. Последняя битва

   Том Митчелл сказал правду. Многочисленные отряды индейцев напали на поселение Джонатана Диксона. Расскажем по порядку, как происходило дело. Заноза и переселенец Лагренэ, увлекаемые общей ненавистью, не замедлили свести тесную дружбу и, следовательно, поняли друг друга.
   У старого переселенца было одно желание — как бы захватить в свои руки сокровища, зарытые в Оленьей долине. Для этого он убедил Занозу, что за его содействие он не только разделит с ним сокровища, что, по правде сказать, мало трогало индейца, но и поможет ему украсть белую девушку, которая по красоте своей не уступит Вечерней Росе, и что, кроме того, Храбрец по своем выздоровлении, вероятно, не замедлит примчаться на помощь к своим друзьям американцам, и тогда Заноза легко сможет убить своего врага в рукопашной схватке; отомстив врагу, ему уже легко будет завладеть его молодой женой, чем довершатся все желания влюбленного дикаря.