Эмар Густав. Миссурийские разбойники

   — Ну, я так и думал, — заметил Лагренэ, весело потирая руки.
   — Погодите же, дайте мне закончить; я искал вас за тем, чтобы сказать…
   — Что, что такое вы хотели мне сказать?
   — Желаю, чтобы мои слова принесли вам удовольствие; слушайте же хорошенько.
   — Говорите, ни словечка не пропущу.
   — Вот что: я встретился с вами сам не знаю как и познакомился с вами сам не понимаю для чего. Однако, сдается мне, что это знакомство пользы мне не принесет; вы говорите такие вещи, которые мне не нравятся, и стараетесь внушить мне вещи, которые я не считаю честными. По этим причинам покорнейше прошу вас не попадаться мне впредь на дороге, а если случай опять сведет нас, не обращайтесь ко мне со своими речами.
   — Смотри, пожалуйста! — повторил всадник. — Вы очень запальчивы, молодой хозяин, а позвольте узнать, что за причина странной решимости, так неожиданно завладевшей вами? Кажется, я имею право задать вам этот вопрос.
   — Вы имеете полное право спрашивать, как я имею право не отвечать. Поверьте мне, лучше на том покончим и расстанемся по-приятельски. Ссориться вам со мной не приходится. Пустынные степи обширны, есть довольно места для вас и для меня, можно разойтись, не мешая друг другу. Вам лежит один путь, мне другой.
   — Вот это прямая речь! Из ваших слов я должен вывести заключение, что вы, молодой человек, не желаете принять мои предложения и отвергаете мой совет.
   — Выводите заключения какие хотите, какое мне дело? Об одном прошу: избавьте меня от вашего присутствия.
   — Признаюсь, это уж чересчур! Как, юноша, вы и золота не любите? Ха-ха-ха!
   Гарри с презрением пожал плечами.
   — Вы, кажется, считаете меня за дурака, старый хозяин: золото не грибы и не может расти под деревьями. Кроме того, если так нужно, лучше будет высказать прямо мою мысль: я не верю сокровищам, зарытым под землей в этих необъятных пустынях; если бы так было в действительности, вы давно бы захватили их себе.
   — К моему несчастью, я не помню настоящего места, — отвечал тот со вздохом, — я говорил вам. Если бы не это, поверьте, я никак не выбрал бы вас в компаньоны.
   — Верю безусловно; но отчего же вы никак не можете представить мне доказательства, что этот клад — если он не в шутку существует — действительно принадлежит вам?
   — Я уже говорил вам, что эти доказательства были у меня похищены в то время, как эти бессовестные разбойнички разграбили мой дом.
   — Гм! Извините, но тут что-то нечисто. Вы никогда не уверите меня, что, будучи собственником такого сокровища, вы предпочли закопать его в землю на многие годы, вместо того чтобы пользоваться им для собственного удовольствия; что при этом вы не приняли надлежащих мер для того, чтобы отметить место, куда зарыта ваша собственность, и что только теперь вам пришла в голову мысль вступить во владение своей собственностью, да и то с помощью постороннего.
   — Вот вам мой ответ на все эти возражения: я никак не ожидал, что в этой долине вздумают селиться люди, а как только это сведение дошло до меня, я поспешил заявить право на свою собственность.
   — У вас не было никакой необходимости делать подобные заявления, и вы сами это хорошо понимаете. Правда, я молод, но у меня достаточно опыта и здравого смысла, чтобы не позволять первому встречному водить себя за нос. Убирайтесь к черту!
   — Да, да, теперь я понимаю, — возразил Лагренэ, оскалив зубы, — выведав мою тайну, вы не прочь воспользоваться выгодой и намерены ограбить меня.
   Гнев, как молния, блеснул в глазах юноши, однако он сдержался.
   — Вы старик, и я не стану с вами драться, — сказал он спокойно, — я не хочу, чтобы мои руки были обагрены вашей кровью; но берегитесь, я могу забыть, что у вас седые волосы!
   — А вы взбалмошный ребенок и больше ничего, — сказал старый переселенец добродушно. — Только подумайте хорошенько и тогда сами увидите.
   — Замолчите ли вы? — крикнул Гарри. — Довольно я наслушался ваших вздоров! И почему вы не обратились к моему отцу с этим i предложениями? Он сумел бы вам ответить.
   — К вашему отцу я не обращался, потому что…
   — Почему же? — спросил Гарри грозно.
   Старый переселенец испугался не на шутку и решил увильнуть от ответа.
   — Да так, лучше перестанем толковать об этом. Вы не хотите — ну и довольно. Только запомните хорошенько: раскаетесь вы, да будет поздно. Да, да, тогда сами увидите, молодой хозяин.
   — Пускай по-вашему! Я ничего не хочу ни от вас, ни через вас.
   — До свидания, господин Гарри, честная душа!
   — Прощайте, господин Лагренэ, старый мошенник!
   Оба пренебрежительно раскланялись. Старый переселенец поехал своей дорогой.
   Молодой человек следил за ним глазами, пока тот не скрылся за поворотом дороги.
   — Хорошо я сделал, что отбоярился от него, — сказал он про себя, — это бездельник; его предложения явно скрывают какую-то западню.
   В эту минуту послышался глухой и продолжительный рев неподалеку от него.
   — Эге! Что тут такое? — воскликнул американец с невольным содроганием.
   Еще более громкий рев прорезал пространство и пресек его слова.
   «Господи помилуй! Как раз на дороге старика!» — подумал юноша.
   Как бы в ответ на его мысль в ту же минуту раздался страшный вопль, призывом отчаяния зазвучавший в его ушах.
   «Старик безоружен! Подло было бы с моей стороны оставить его одного в схватке с тигром!» — блеснула мысль в голове юноши.
   Не раздумывая дольше, он сильно пришпорил лошадь, и она как бешеная помчалась во весь опор.
   За несколько секунд разъяренное и оскорбленное животное пронеслось через большое пространство равнины, и молодой человек очутился в лесу.
   Необыкновенное зрелище представилось тогда его удивленным глазам.
   Среди довольно большой прогалины, перерезанной серебристой лентой ручейка, между высокой травой, испещренной цветами, стоял на коленях старик, в ужасе спрятавшись за свою лошадь и подняв руки и слезящиеся глаза к небу.
   Как раз напротив этой группы, изображавшей ужас, на толстом суку исполинской камеди, съежившись, как настороженная кошка, сидел громадный ягуар, устремив на эту группу раскаленные, как уголь, глаза и облизывал красным языком вытянутую лапу.
   — Спасите! Спасите! — закричал старик со смертельным испугом на лице, завидев молодого переселенца.
   — Постараюсь, — ответил тот сухо.
   Хладнокровно сошел он с лошади, которая, дрожа от ужаса, помчалась оттуда как обезумевшая, потом с ружьем на плече он смело вышел и стал впереди старика, который дрожал так, что зуб на зуб не попадал.
   А тигр даже не пошевелился. Он не сводил алчных глаз со своих жертв и, с наслаждением облизываясь, как бы ухмылялся, выказывая два ряда страшных зубов.
   Молодой переселенец также улыбался.
   — Вот благородный зверь! — прошептал он. — Как бы не испортить его шкуры.
   Странная забота в такую минуту, но она вполне обрисовывает характер американского охотника, для которого опасность не существует, а деньги значат много.
   Вдруг из чащи немного подальше раздался новый рев.
   Тигр, не меняя положения и не оглядываясь, ответил таким же ревом.
   — Ей-Богу! — воскликнул американец. — Да ведь их Двое! Какая жалость расстроить такую прекрасную парочку!
   Не успел он закончить, как тигр бросился на них. Но американец зорко сторожил его; прогремел выстрел, дикий зверь перекувырнулся в воздухе и как чурбан повалился на землю.
   Он лежал неподвижно; пуля попала ему в правый глаз и тотчас покончила с ним.
   — Одного нет! — воскликнул юноша и, бросив ружье и выхватив из-за пояса охотничий нож, прикрыл руку своей одеждой.
   Почти в ту же минуту послышался страшный треск, захрустели сучья, и второй ягуар прыгнул на лошадь старого переселенца, запустив свои мощные когти в бока задыхающегося от страха животного.
   Гарри стремглав бросился на зверя. Произошла невообразимая схватка, продолжавшаяся не одну минуту. Ягуар и человек, свившись в тесный клубок, катались по земле. Наконец человек встал.
   Тигр лежал бездыханный на траве, обагренный кровью, хлеставшей из его распоротых внутренностей.
   — Кончено! — сказал юноша весело. — Ну что за славная охота удалась мне! Какое это удовольствие повозиться с такими благородными животными! Ну-ка, старый хозяин, подымайтесь на ноги. Всему конец.
   Но тот не отвечал, потому что лежал без чувств.
   — Экий пострел! — продолжал американец. — И всего-то он боится и лежит, как баба, в обмороке от страха!
   Он поднял старика своими мощными руками и перенес ближе к ручью; тут он, не жалея воды, облил его голову и грудь.
   Сильное средство произвело быстрое действие; старик глубоко вздохнул и открыл глаза.
   — Вы спасли мне жизнь, — прошептал он.
   — Кажется, — отвечал, смеясь, молодой человек, — а дело нелегкое! Без меня вам трудно пришлось бы, старина. Вот вам и урок: как можно выходить из дома без оружия?
   — В другой раз этого не будет.
   — И хорошо сделаете. Ну, а теперь что вы намерены делать? — спросил он, указывая на лошадь, судорожно бившуюся при последнем издыхании.
   — Сам не знаю, — ответил старик, растерявшись и с видимым отчаянием осматриваясь по сторонам.
   — Как же не знаете? Вы должны как можно скорее вернуться домой и лечь в постель — вы совсем расхворались.
 

   — Правда, я чувствую себя не совсем хорошо. Но что же мне делать? Моя бедная лошадь околела, а в настоящем положении я не в силах добраться до дома пешком.
   Молодой человек пожал плечами.
   — И за каким чертом вы переселились в прерии, если храбрости у вас не больше, чем у мокрой курицы? — проворчал юноша с презрением. — Ну, делать нечего, подождите немного; я схожу за своей лошадью и провожу вас до дома.
   — И вы сделаете это? — воскликнул обрадованный старик.
   — А почему бы и нет? — отвечал молодой переселенец рассеянно. — Правда, вы старый бездельник, но все же человек, и я не признаю за собой права бросить вас без помощи.
   — У вас золотое сердце.
   — Хорошо, об этом после, а теперь подождите; минут через пять я вернусь.
   Не слушая более разглагольствований старика, молодой человек ушел скорым шагом. Ему удалось без труда отыскать свою лошадь; благородное животное, все еще дрожа от ужаса, откликнулось на его свист. Гарри вскочил на нее и немедленно выехал на прогалину.
   — Ну, как вы себя чувствуете? — спросил он у старика. — Собрались ли с силами?
   — Да, теперь мне немного получше.
   — Ну, так садитесь за мной и отправимся в путь. Старик молча повиновался.
   — Крепче держитесь. Марш! Лошадь понеслась вперед.
   За все время переезда, длившегося по крайней мере с час времени, они не перемолвились ни одним словом. Гарри насвистывал свою любимую песню «Янки дудл», старик о чем-то раздумывал. Наконец они доехали до поселения в прекраснейшей местности, на самом берегу реки.
   — Ну вот вы и дома, — сказал Гарри весело, — спускайтесь же.
   Лагренэ сошел с лошади.
   — Не зайдете ли вы в мою хижину? — спросил он вкрадчиво.
   — Я-то? — возразил Гарри. — За каким чертом понесет меня туда?
   — Зачем вы отказываетесь? Вы спасли мне жизнь!
   — Слушайте, старый хозяин, это правда, я спас вам жизнь; не будь меня, вы лежали бы теперь бездыханным трупом; может быть, это было бы лучше для всех ваших ближних. Но пускай на этом и закончится все дело. Я доставил вас домой целым и невредимым. Желаю вам всяческого благополучия. Но отныне мы не знаем друг друга.
   — Погодите, погодите!
   — Нечего ждать, прощайте.
   — Только одно слово!
   — Говорите скорее — и покончим с этим.
   — Я не хочу угрожать вам, а только спешу предупредить вас.
   — Говорите скорее.
   — Берегитесь.
   — Что такое?
   — Берегитесь и караульте ночью.
   — Объяснитесь.
   — Не стоит, ведь вы не поверите моим словам.
   — Совершенно справедливо.
   — Помните же мое предостережение. Прощайте и еще раз благодарю вас!
   Старик повернулся и поспешно направился к своему дому.
   Молодой человек призадумался.
   — Тут какая-то тайна; я буду настороже, — прошептал он и поскакал своей дорогой.
   Странное приключение имело странные последствия.

ГЛАВА XXII. Каким образом капитан Том Митчелл становится вершителем судеб своих врагов и друзей

   Вот уже несколько недель как тучи раздора собирались между племенами верхнего Миссури. Разлад начался со дня свадьбы Вечерней Росы, дочери Франсуа Бержэ и сестры Меткой Пули, канадских охотников, и индейского вождя по прозванию Храбрец.
   Передадим в последовательном порядке все обстоятельства, предшествовавшие этим смутам, которые, по всей вероятности, не замедлят превратиться в общую войну.
   Свадьба молодых индейцев из почетных семейств должна была происходить с великолепием, не совсем обыкновенным в индейских племенах: гости были приглашены со всех сторон.
   За два дня до свадьбы стали съезжаться выборные от разных соседних племен: черноногих, ассинибойнов, мандан, даже сиу; они приехали в богатейших военных костюмах и были приняты гуронами племени Бизонов со всевозможными почестями, чего так строго требует индейский этикет.
   Воины в числе по меньшей мере пятисот человек расположились лагерем по племенам напротив селения, и только их главные вожди поселились в хижинах гуронских старейшин.
   Через несколько часов после прибытия выборных от краснокожих вдали показался еще один Отряд, также направлявшийся к селению, но отряд этот ничем не походил на предшествовавшие ему.
   Отряд был весьма многочислен, поскольку состоял более чем из трехсот всадников. Все всадники из белого племени были одеты в живописные костюмы независимых мексиканцев, вооружены с головы до ног и грациозно красовались на великолепных мустангах в богатой сбруе.
   Четыре всадника ехали впереди грозного отряда.
   Эти всадники были Том Митчелл, Пьер Дюран, Камот и Птичья Голова.
   В то же время к селению подъезжали еще два всадника; они держались особняком, на два ружейных выстрела от отряда.
   То были Джордж Клинтон и Шарбоно, по прозвищу Верная Опора, — канадский охотник, состоящий на службе у молодого американца.
   Не было забыто ничего, что могло бы придать необыкновенное великолепие свадебной церемонии.
   Однако прибытие Тома Митчелла во главе многочисленного отряда встревожило краснокожих воинов, которые преисполнялись ужасом при рассказах о страшных подвигах знаменитого разбойника.
   Именитейшие старейшины гуронского племени в сопровождении Меткой Пули и Оливье поспешили навстречу вновь прибывшим и приветствовали их самыми радушными словами.
   Капитан Дюран явился на этот раз в своем обычном виде, но держался позади товарищей, прикрывая нижнюю часть лица плащом.
   Обменявшись положенными приветствиями, Митчелл приказал своему отряду расположиться станом на том месте, где они остановились, сам же отправился в селение только с капитаном Дюраном, Джорджем Клинтоном и его охотником.
   Все вошли в дом старика Луи Бержэ, передав своих лошадей на попечение индейских мальчиков.
   — Господа, — сказал Том Митчелл, лишь только все уселись за столом, который был уставлен разнообразными яствами, — прежде всего считаю своим долгом объясниться перед вами.
   — Как объясниться? Я не понимаю вас, капитан, — сказал престарелый хозяин.
   — А вот как: я обязан объяснить не мое присутствие здесь, потому что вы сами удостоили меня приглашением, но мое прибытие во главе такого многочисленного отряда и столь грозно вооруженного.
   — Вот что! Действительно, капитан, надо сознаться, что мы все были порядком удивлены, увидев вас с такой грозной свитой.
   — Вот именно по этому случаю я и желаю объясниться с вами и прошу вас без малейшей перемены повторить мои слова вождям ваших племен.
   — Вождям племен? В такой-то праздник? Что вы, капитан!
   — Точно так. Очень важно, чтобы они немедленно узнали о происходящем. Дело так важно, что вы даже и не подозреваете.
   — Нет ничего легче, как предупредить их; все они в эту минуту собрались в большой хижине совета. Если хотите, я сам пойду туда!
   — Ни в коем случае не делайте этого! Все глаза открыты, шпионы подкарауливают вас. Немедленно возбудится подозрение, если вы сделаете что-нибудь не принятое обычаем. Во что бы то ни стало постарайтесь избежать этого. Измена окружает вас. Малейшая неосторожность может произвести взрыв, чего необходимо избежать всеми силами до того, по крайней мере, времени, пока вы не будете в состоянии противостоять ему. Но было бы еще лучше потушить пожар, не дав огню разгореться.
   — Так тут измена?
   — Измена и заговор!.. Но успокойтесь: мне все известно, и я надеюсь, что вы скоро обнаружите заговор и уличите двух негодяев, затеявших все это гнусное дело. Одного из них можно простить, потому что он ослеплен страстью; но другой, к сожалению, ваш родственник.
   — Лагренэ! — воскликнули канадские охотники в один голос.
   — Вот почему, — заметил Луи Бержэ, — наш родственник отказался присутствовать на свадьбе.
   — И под таким пустым предлогом, что мы даже удивились, — подтвердил Франсуа Бержэ.
   — А между тем мы предлагали ему удобный случай, чтобы помириться с ним, — проговорил старик со вздохом. — Но да будет во всем воля Божия! Говорите, капитан, мы вас слушаем.
   Пьер Дюран под предлогом сильной усталости удалился в комнату Меткой Пули, который поспешил провести его туда. В данный момент канадец вышел в залу и, прислонившись к стене, внимательно слушал разговор и наконец сказал:
   — Да простит меня Бог за то, что я обвиняю нашего родственника. Мне было дано поручение пригласить его к нам на свадьбу, но он не оказал мне радушного приема; мой приезд явно стеснял его; он едва отвечал на мои слова, и его глаза все время бегали по сторонам, ни разу не остановившись на мне. При малейшем шуме он вздрагивал и торопился спровадить меня, не предложив даже стакана вина. Кроме того, я заметил множество странных следов вокруг его хижины, и до того перепутанных, что не было никакой возможности различить их.
   — Все, что говорит мой сын, к несчастью, слишком справедливо, — прошептал Франсуа Бержэ.
   — Но вы говорили о двух заговорщиках. Кто же другой? — спросил престарелый хозяин.
   — Другой — индеец, сын этого племени, прославившийся, несмотря на свою молодость; словом, всем знакомый вождь.
   — Заноза? — воскликнул Меткая Пуля.
   — Вы назвали его.
   — Ну, так и есть, — подтвердил молодой охотник, — с некоторого времени он совершенно переменился, так что его просто нельзя узнать. Он ненавидит моего брата Храбреца. Впрочем, он доказал свое недоброжелательство к нему во время последнего похода, который не удался по милости Занозы.
   — Положим, что Заноза ненавидит Храбреца, — сказал Луи Бержэ, — но в этом я вижу только недостаток, свойственный характеру индейцев; эта ненависть — личное чувство и происходит от неукротимой зависти к сопернику, более счастливому на войне.
   — Ив любви, — отчеканил капитан.
   — Как?! Неужели он любит…
   — Вашу внучку? Точно так, и очень давно. Похищение Вечерней Росы и ее выдача в мои руки было исполнено им при содействии Лагренэ, в надежде, как я узнал впоследствии от самого Лагренэ, что после я выдам вашу внучку в руки Занозы.
   — Но благодаря вам этот замысел расстроился; моя дочь будет женой Храбреца, а Заноза лишился всякой надежды, — возразил Франсуа Бержэ.
   — Он имеет надежду, во-первых, отомстить, убив своего соперника, потом овладеть его женой, которую он до страсти любит, и, наконец, благодаря хорошо принятым мерам — надо в этом отдать ему справедливость — завладеть известным сокровищем и заставить провозгласить себя главным вождем племени. Вот вам в нескольких словах план Занозы. Для его осуществления он объединился с Лагренэ и почти со всеми индейскими вождями, собравшимися по вашему зову.
   — О, какая ужасная измена! Но как же вы смогли все это узнать, капитан?
   — Какое дело до того, как я открыл этот заговор, если все его нити в моих руках? Разве вы не знаете, что ввиду личных интересов я должен содержать шпионов во всех индейских племенах в верховье Миссури? Ну вот мои лазутчики и доставляют мне все сведения. Теперь вы предупреждены; от вас зависит как можно скорее принять меры предосторожности.
   — Известен ли вам план заговорщиков?
   — Да, и в отношении вас лично я имею возможность разрушить их замысел; вот по какой причине я прибыл сюда во главе многочисленного отряда и разбил свой лагерь у вашего селения. Кроме того, я оставил в арьергарде пятьдесят бесстрашных воинов. Вам остается только позаботиться о безопасности старейшин вашего племени и в особенности о жителях вашего селения.
   — Но что же можно сделать, капитан?
   — Предупредите своих старейшин и сами будьте настороже, остальному предоставьте идти своим чередом; этих бездельников надо захватить с поличным.
   — Вы правы, и я пойду…
   — Главное, действуйте как можно осторожнее. Вы имеете дело с хитрым неприятелем.
   — Не беспокойтесь. Благодарю за предупреждение.
   — Я только расплачиваюсь за свой долг.
   — Кстати, когда назначено похищение?
   — На завтрашний вечер.
   — Хорошо, у нас будет время подготовиться. Луи Бержэ встал и вышел в сопровождении сына.
   — Ну, а вы, молодой охотник, — обратился Том Митчелл к Меткой Пуле, — как полагаете, не лучше ли вам переговорить с Храбрецом о том, что вы намерены тут делать?
   — Признаюсь, капитан, я оставался здесь из вежливости, тогда как меня так и подмывало бежать к моему брату Храбрецу, чтобы и его предупредить; но теперь с вашего позволения я ухожу.
   — Но смотрите, действуйте осторожнее, чтобы никто ничего не заподозрил.
   — Не беспокойтесь, — ответил он, смеясь, — тут канадцы против индейцев, одни стоят других; один Бог разберет, кто из них хитрее другого. Капитан, прошу вас, чувствуйте себя как дома и распоряжайтесь как знаете… Впрочем, мое отсутствие не будет долгим.
   С этими словами он ушел.
   В зале остались Джордж Клинтон, Шарбоно, Оливье, капитан Дюран и Том Митчелл.
   — Теперь очередь за вами, господин Клинтон, — сказал атаман разбойников с приятной улыбкой. — Хотя наше знакомство с вами началось при не совсем благоприятных условиях, однако мне хочется доказать вам, что я не злопамятен и гораздо больше друг вам, чем вы это предполагаете.
   — Я считаю вас своим другом, капитан, — отвечал молодой американец, — между нами не произошло ничего такого, что могло бы сделать нас врагами.
   — Напротив того, я в этом убежден, но прежде всего позвольте мне сказать несколько слов этому юному французу-
   — Мне? — спросил Оливье с удивлением.
   — Именно вам, и я вполне уверен, что скоро вы лучше узнаете меня и сами убедитесь, что я питаю к вам самое искреннее участие.
   — Благодарю вас за это участие, — ответил Оливье довольно холодно, — но я никак не могу понять причины того…
   — Прошу вас войти в ту комнату, и вы поймете меня.
   — Что вы хотите этим сказать?
   — А то, что вы найдете там старого друга.
   — Старого друга? Вероятно, вы ошибаетесь. Вы не знаете, что я только несколько месяцев как прибыл в эту страну, что здесь я всем чужой и никто не знает меня, кроме тех людей, которые только что были здесь. В этих краях у меня нет ни одного друга.
   — Может быть, — возразил Митчелл, улыбаясь, — но на всякий случай проверьте и войдите в ту комнату. Если я ошибся и человек, ожидающий вас в той комнате, не окажется вашим лучшим другом, тогда извините, беда не велика.
   — Правда, и признаюсь вам, что ваша настойчивость возбуждает во мне любопытство против моей воли. Что бы ни случилось, я не вижу причин упорствовать. Почему бы и в самом деле не удовлетворить ваше желание?
   — Идите, идите, а там уж наверняка придете благодарить меня.
   Оливье отворил дверь и вошел в комнату Меткой Пули.
   — Теперь, господин Клинтон, опять вернемся к нашему делу, — сказал атаман, обращаясь к американцу.
   — К вашим услугам, капитан.
   — Я не все объяснил этим господам, когда открывал им злые замыслы переселенца Лагренэ и его сообщника Занозы; я обошел некоторые обстоятельства, касающиеся лично вас.
   — Меня?
   — А вот сами судите о справедливости моих слов — только прошу вас заранее извинить меня, если, говоря откровенно с целью оказать вам настоящую услугу, я вынужден буду коснуться самой тайной струны вашего сердца.
   — Капитан!
   — На одну минуту! — перебил его атаман с живостью. — Вы нежно и страстно любите молодую девушку, имени которой нет надобности произносить. Для нее вы все бросили и без расчета, без умысла, вы, богатый и уважаемый член цивилизованного общества, поселились в глуши диких прерий среди свирепых дикарей. Вас не устрашили ни долгий путь по непроходимым дорогам, ни разнообразные опасности, пугающие даже авантюристов, увлекаемых могущественной силой — страстью к золоту.
   — Капитан, право, я не понимаю! — воскликнул Клинтон, теряя терпение.
   — Еще несколько слов… Прелестная, чистая, невинная девушка, еще не забывшая ангельские крылья, оставленные ею на небесах, это милое существо, тоже вас любящее, несмотря на упорство отца… Вы опять увиделись с ней. Вы надеетесь победить упорство Джонатана Диксона — зачем скрывать его имя? — отца, мешающего вашему счастью. Но берегитесь, господин Клинтон: страшная опасность нависла над вашей головой и грозит вашему счастью вечной гибелью.