Страница:
— Могу ли я верить вашим словам? — спросила она по-французски.
— Сомневаться значило бы незаслуженно оскорблять меня, — ответил атаман на том же языке. — Завтра же я возвращу вас вашим друзьям.
— О, благодарю вас! — воскликнула девушка рыдая, и, прежде чем он успел предвидеть, она упала перед ним на колени и, схватив его руку, покрыла ее поцелуями и слезами.
Том Митчелл поднял ее почтительно и опять усадил на стул.
— Так вы были здесь очень несчастны? — спросил он кротко.
— О, да! — ответила она прерывающимся от рыданий голосом.
— Однако я отдал самые строгие приказания относительно вас.
— Мне приятно засвидетельствовать перед вами, что со мной обращались самым почтительным образом и окружали меня нежнейшим вниманием, но я была в плену, вдали от тех, кого люблю и кого мое отсутствие повергло в жестокое отчаяние.
— Простите же меня и верьте, что я надеюсь скоро загладить свою вину. Повторяю вам, что завтра вы будете возвращены вашей семье.
— О, сделайте это, и я буду век любить вас, любить как друга, как брата!
— Постараюсь заслужить эти лестные названия, мисс Анжела. Так вы не проклинаете меня?
— О! Нет, всеми силами души я благословляю вас, и поверьте, Бог наградит вас.
— Я и сам в том уверен. Бог внимает молитвам своих чистых ангелов.
Молодая девушка при столь неожиданном комплименте робко опустила голову.
Атаман улыбнулся в смущении и поспешил переменить тему разговора.
— А вы очень сильны, мисс Анжела?
— Почему вы обращаетесь ко мне с таким странным вопросом?
— Потому что нам надо совершить трудный переезд для того, чтобы попасть к вашим друзьям.
— Какая же тут может быть речь об усталости? Теперь я очень сильна, потому что вы внушили мне уверенность, что я скоро их увижу.
— Нам надо ехать всю ночь по прериям и по почти непроходимым дорогам.
Она весело всплеснула руками и с очаровательной и плутовской улыбкой воскликнула:
— В моих жилах течет индейская кровь; я дочь отважного охотника — канадца! Не бойтесь за меня. Я не похожа на городских дам, которые не умеют ни ходить, ни бегать. Попробуйте только, и вы сами убедитесь, на что я способна, чтобы скорее присоединиться к тем, кто теперь в отчаянии от моего долгого отсутствия.
— Хорошо, мисс Анжела, я вижу, что вы мужественная и благородная женщина. Пойдемте же, мы сейчас едем.
— Сию же минуту?
— Да.
— Подождите один миг; прошу вас, один только миг постойте…
— Что вы хотите делать?
— Поблагодарить Бога, тронувшего ваше сердце, и помолиться за вас.
— Я подожду, мисс, — ответил атаман почтительно. Девушка сложила руки на груди и с вдохновенным видом подняла глаза к небу; видно было, что она усердно молилась; лицо ее сияло, глаза увлажнились слезами; вся она как бы преобразилась.
Увлеченные, укрощенные, они оба стояли с благоговением и обнажив головы; искреннее чувство смягчает самые закаленные, зачерствелые натуры.
Окончив короткую и благоговейную молитву, молодая девушка обратилась к ним с невыразимо сладостной улыбкой и ласково сказала своим чистым, музыкальным голосом:
— Едем, господа.
Господа, с этой минуты ее покорные рабы, послушно пошли за ней вслед.
Камот ожидал их; Птичья Голова держал лошадей на поводу.
Том Митчелл подвел Анжелу к приготовленной для нее лошадке и почтительно придержал ей стремя.
— Покорно прошу садиться, — сказал он вежливо. Они поехали.
Атаман, сказав еще несколько слов Камоту, выехал вперед.
Через брод они переправились без всякой помехи; луна светила, как днем.
Вскоре всадники выехали на твердую землю.
— Теперь прошу вас, мисс Анжела, поместиться между мной и этим господином. Вот так. А ты, Птичья Голова, ступай позади, да смотри, не зевай. Вперед!
Четыре всадника поскакали во весь опор и вскоре исчезли в излучинах ущелья.
ГЛАВА XX. Том Митчелл признает, что нет лучшей затеи, чем быть честным человеком
ГЛАВА XXI. Славная охота
— Сомневаться значило бы незаслуженно оскорблять меня, — ответил атаман на том же языке. — Завтра же я возвращу вас вашим друзьям.
— О, благодарю вас! — воскликнула девушка рыдая, и, прежде чем он успел предвидеть, она упала перед ним на колени и, схватив его руку, покрыла ее поцелуями и слезами.
Том Митчелл поднял ее почтительно и опять усадил на стул.
— Так вы были здесь очень несчастны? — спросил он кротко.
— О, да! — ответила она прерывающимся от рыданий голосом.
— Однако я отдал самые строгие приказания относительно вас.
— Мне приятно засвидетельствовать перед вами, что со мной обращались самым почтительным образом и окружали меня нежнейшим вниманием, но я была в плену, вдали от тех, кого люблю и кого мое отсутствие повергло в жестокое отчаяние.
— Простите же меня и верьте, что я надеюсь скоро загладить свою вину. Повторяю вам, что завтра вы будете возвращены вашей семье.
— О, сделайте это, и я буду век любить вас, любить как друга, как брата!
— Постараюсь заслужить эти лестные названия, мисс Анжела. Так вы не проклинаете меня?
— О! Нет, всеми силами души я благословляю вас, и поверьте, Бог наградит вас.
— Я и сам в том уверен. Бог внимает молитвам своих чистых ангелов.
Молодая девушка при столь неожиданном комплименте робко опустила голову.
Атаман улыбнулся в смущении и поспешил переменить тему разговора.
— А вы очень сильны, мисс Анжела?
— Почему вы обращаетесь ко мне с таким странным вопросом?
— Потому что нам надо совершить трудный переезд для того, чтобы попасть к вашим друзьям.
— Какая же тут может быть речь об усталости? Теперь я очень сильна, потому что вы внушили мне уверенность, что я скоро их увижу.
— Нам надо ехать всю ночь по прериям и по почти непроходимым дорогам.
Она весело всплеснула руками и с очаровательной и плутовской улыбкой воскликнула:
— В моих жилах течет индейская кровь; я дочь отважного охотника — канадца! Не бойтесь за меня. Я не похожа на городских дам, которые не умеют ни ходить, ни бегать. Попробуйте только, и вы сами убедитесь, на что я способна, чтобы скорее присоединиться к тем, кто теперь в отчаянии от моего долгого отсутствия.
— Хорошо, мисс Анжела, я вижу, что вы мужественная и благородная женщина. Пойдемте же, мы сейчас едем.
— Сию же минуту?
— Да.
— Подождите один миг; прошу вас, один только миг постойте…
— Что вы хотите делать?
— Поблагодарить Бога, тронувшего ваше сердце, и помолиться за вас.
— Я подожду, мисс, — ответил атаман почтительно. Девушка сложила руки на груди и с вдохновенным видом подняла глаза к небу; видно было, что она усердно молилась; лицо ее сияло, глаза увлажнились слезами; вся она как бы преобразилась.
Увлеченные, укрощенные, они оба стояли с благоговением и обнажив головы; искреннее чувство смягчает самые закаленные, зачерствелые натуры.
Окончив короткую и благоговейную молитву, молодая девушка обратилась к ним с невыразимо сладостной улыбкой и ласково сказала своим чистым, музыкальным голосом:
— Едем, господа.
Господа, с этой минуты ее покорные рабы, послушно пошли за ней вслед.
Камот ожидал их; Птичья Голова держал лошадей на поводу.
Том Митчелл подвел Анжелу к приготовленной для нее лошадке и почтительно придержал ей стремя.
— Покорно прошу садиться, — сказал он вежливо. Они поехали.
Атаман, сказав еще несколько слов Камоту, выехал вперед.
Через брод они переправились без всякой помехи; луна светила, как днем.
Вскоре всадники выехали на твердую землю.
— Теперь прошу вас, мисс Анжела, поместиться между мной и этим господином. Вот так. А ты, Птичья Голова, ступай позади, да смотри, не зевай. Вперед!
Четыре всадника поскакали во весь опор и вскоре исчезли в излучинах ущелья.
ГЛАВА XX. Том Митчелл признает, что нет лучшей затеи, чем быть честным человеком
Это происходило в самой дикой и непроходимой местности, в невозделанной лесной глуши, утром, вскоре после восхода солнца. Всадники в числе пяти человек переезжали узкий проход между двумя утесами, вечно снежные вершины которых полускрывались в густом тумане, поднявшемся над землей при солнечных лучах.
Всадники выезжали с прибрежных холмов на равнину, перерезанную на две части могучим потоком Миссури, скрывавшим свои мрачные воды под высокой травой, хлопчатником и ветлами.
Всадники медленно продвигались по булыжникам ущелья, высохшему руслу некогда могучего потока, исчезнувшего вследствие природных потрясений, столь часто случающихся в этих краях.
Выехав из ущелья, они остановились и вздохнули свободнее.
Они справились с трудной задачей: вот уже три часа как они спотыкались на каждом шагу по изрытой булыжниками тропинке, на каждом шагу ускользавшей из-под ног их лошадей.
Из пяти всадников только один был индеец, все остальные были белые, в костюмах лесных охотников. Все они наши старые знакомые: Джордж Клинтон, Оливье, Меткая Пуля, Верная Опора и Храбрец.
Теперь интересно узнать, каким образом эти пятеро очутились вместе в такую раннюю пору и так далеко — более чем за сто миль — от обычного места своей деятельности и каким образом Джордж Клинтон и Верная Опора сделались членами этого странного общества.
Читатель не замедлит это узнать.
— Послушайте, друзья, — сказал Верная Опора, — по моему мнению, хорошо будет, если мы здесь приостановимся.
— Останавливаться? Это для чего? — спросил Меткая Пуля с досадой.
— А по доброй сотне причин, одна другой лучше, — отвечал Верная Опора.
— Какая же первая? — спросил канадец сухо.
— А та, что если вы, вождь и я свыклись с этими окаянными дорогами, то совсем иное дело двое остальных спутников, что давненько вам следовало бы заметить.
Оливье и Джордж Клинтон хотели было защищаться.
— Нет, нет, — сказал Меткая Пуля простодушно, — я осел и сознаюсь в том. Довольно об этом, Верная Опора. Где нам лучше расположиться?
— Вот здесь — или там, если хотите.
Охотники остановились в лесу исполинских камедных деревьев, развели костер, около которого расположились кругом, после чего немедленно приступили к завтраку.
— По чести! — воскликнул весело Оливье. — Теперь охотно сознаюсь, что давно уже чувствовал потребность в отдыхе. Я чуть не падал от усталости.
— Да и я еле волочил ноги, — подтвердил Джордж Клинтон, потягиваясь на траве.
— Ну не прав ли я был? — прошептал Верная Опора.
— Ведь я уже обругал себя скотиной, и, кажется, достаточно, — проворчал Меткая Пуля.
— Совершенно достаточно.
Храбрец вызвался поработать поваром и задачу свою исполнил к всеобщему удовольствию.
Минуты через две приятели запустили свои зубы в куски отличной дичи, поджаренной на углях.
Затем были откупорены фляжки с вином, и все по очереди приложились к ним; добрые молодцы целую ночь пробирались по невозможным дорогам — мудрено ли, что они чувствовали свирепый аппетит. Они ели и пили с таким увлечением, что скоро ничего не осталось.
Покончив с этим, они испустили глубокий вздох удовольствия; их аппетит был удовлетворен.
— Теперь не хотите ли побеседовать, — произнес Меткая Пуля, искоса поглядывая на товарищей.
— Чего лучше! — ответил Верная Опора весело. — Наелись, напились, трубки в зубы — и откровенная беседа с товарищами.
Каждый из них признал справедливость и удобство этого заявления; мигом из-за пояса были вынуты глиняные трубки с черешневым чубуком, набиты табаком и закурены; над их головами заклубились струйки синеватого дыма.
— Ну что же, Меткая Пуля, речь за вами, — проговорил Оливье весело.
— Господа и друзья мои, — начал Меткая Пуля, — сердце мое исполнено печали; невольно во мне возбуждается предчувствие, что этот человек обманывает нас.
Храбрец поднял голову и сказал своим гортанным голосом, сурово покачивая головой, как бы придавая больший вес своим словам:
— Я знаю бледнолицего вождя. У этого человека язык не раздвоен, слово его чистое золото. Меткая Пуля ошибается.
— Вождь, вас ли я слышу? — воскликнул молодой охотник с удивлением. — Как! Вы, принимающий такое участие…
— Храбрец вождь своего племени, — возразил краснокожий с жаром, — слова, сходящие с его языка, вытекают прямо из сердца. Не храбр тот воин, кто презирает своих противников; тогда он сам подвергает себя опасности нарекания, что он победитель только низких трусов. Белый Медведь, бледнолицый вождь, свиреп, жесток и хищен, но прежде всего он честен и справедлив. Что им сказано, то и сделано; что он обещал, то он возвратит. Однажды мы встретили его лицом к лицу. Мы преследовали его, как дикого зверя. Раненного и умирающего, мы хотели его добить. Он увернулся от нас не по хитрости, а благодаря своей смелости. Это великий вождь! Ему ничего не было легче, чем посмеяться над нашими угрозами и укрыться от наших преследований, но что же он сделал? Он прислал нам письмо, которым приглашает нас на свидание с той целью, как он говорит, чтобы полюбовно покончить наш спор. Разве так действуют изменники и вероломные люди? Нет, так может действовать только храбрый и честный воин. Вот мое мнение: чтобы ни случилось здесь через несколько часов, я уверен, что если мы окажем ему такое же доверие, как он нам, то будущее подтвердит мои слова. Я все сказал.
Вождь опять закурил трубку, которая потухла во время его длинной речи, после чего уже не принимал участия в общем разговоре, хотя внимательно прислушивался ко всем словам беседовавших товарищей.
— Со своей стороны я нахожу, что вождь совершенно прав, — сказал Оливье, — я разделяю его мнение во всех отношениях. По всему, как я могу судить, этот пират или разбойник не похож на других людей; в нем есть что-то необыкновенное — словом, может быть, он и разбойник, только совершенно точно это избранная натура и до положительной улики в противном я верю его слову.
— Может быть, — проговорил Меткая Пуля, покачав головой, — однако никто не сможет возразить, что он атаман самой отчаянной шайки разбойников, опустошающей страну.
— Что же это доказывает? — спросил Оливье.
— Ничего, я сам это знаю, а только повторяю, что нельзя полагаться на его слово.
— Так зачем же мы сюда приехали? — спросил Джордж Клинтон.
— А! Зачем, зачем… За тем, что человек хочет надеяться во что бы то ни стало. Еще бы! Ведь дело известное.
Не вполне разделяя мнение Меткой Пули, в разговор вмешался Верная Опора:
— Однако я нахожу, что нам не следует с завязанными глазами предавать себя в руки разбойника. Осторожность никогда не помешает.
— Хорошо, будем осторожны, — согласился Джордж Клинтон, — со своей стороны я ничего лучшего не желаю; примем все меры предосторожности, какие вы сочтете нужными. Я на все согласен. Но будем действовать так, чтобы нельзя было сомневаться в нашей искренности и доверии к честному слову, которое добровольно дал нам этот человек.
— Все это очень легко устроить, — проговорил Верная Опора с тонкой усмешкой, — друзья мои, предоставьте только мне это дело, и вы сами увидите, как все хорошо уладится.
— Чего же лучше! Действуйте по своему разумению, дружище. Лучше вас никто не изведал тайн прерии. Мы никак не станем вам мешать принимать все меры предосторожности.
—Лучшая предосторожность в отношении честного врага — это довериться его слову без всякой задней мысли, — изрек свой приговор индейский вождь.
— Очень хорошо, — согласился Верная Опора, — может быть, вы и правы. Я не стану оспаривать вашего мнения, хотя, признаюсь, не могу надивиться, что вы так говорите. Прошу вас об одном, оставайтесь беспристрастным в этом деле до тех пор, пока не придет время действовать.
— Храбрец любит Меткую Пулю, он его брат, и потому он исполнит все, чего его брат желает, но он жалеет, что принужден к тому.
— Я беру всю ответственность на себя и, поверьте, первым признаю свою вину в случае ошибки. Более того нельзя обещать и отцу.
Вождь ничего не ответил, только кивнул головой в знак согласия и улыбнулся так насмешливо, что Меткая Пуля невольно смутился и даже покраснел.
— За себя лично я совершенно не боюсь, — сказал он.
— Э! Что это там такое? — внезапно воскликнул Верная Опора, указывая на реку.
Глаза всех устремились в указанном охотником направлении.
— Пирога! — вскричал Джордж Клинтон.
— Ив ней два человека, как мне кажется, — заметил Верная Опора.
— И оба бледнолицые, — сказал вождь через минуту, — и братья мои хорошо их знают: один старый охотник по прозванию Чуткое Ухо, другой же прозван людьми моего племени Бесследным.
— Мой отец и дед! — воскликнул Меткая Пуля вне себя от удивления. — Не ошибаетесь ли вы, вождь? Что за причина привела их сюда?
— По всей вероятности, та же, что и нас привела, — ответил Оливье тихо.
Между тем пирога под ударами мощной руки быстро неслась по волнам и, поравнявшись с лагерем охотников, внезапно повернула и вскоре въехала носом в песок. Из пироги вышли два человека.
Храбрец не ошибся: это были дед и отец Меткой Пули. Оба направились прямо к охотникам.
Пятеро друзей радостно бросились к ним навстречу.
Обменявшись дружескими приветствиями, канадцы также расположились у костра и не отказались от предложенного им угощения, состоявшего из той же жареной дичи и вина.
— Мы отправляемся к нашему родственнику Лагренэ, переселенцу у Ветряной реки, — так начал дед. — Он, кажется, получил известие от Тома Митчелла.
— Да, он получил письмо при нас, когда мы были у него в доме, но я боюсь…
— Чего ты боишься, сын? — спросил Франсуа Бержэ немного резко.
— Как бы эта сговорчивость атамана пиратов не была притворной и за ней не скрывалась западня.
Старики переглянулись и улыбнулись.
— Ты ошибаешься, дитя мое, — сказал дед, — Том Митчелл не притворщик и не желает завлекать тебя в западню; его цели прямые и искренние.
— Мы имеем все доказательства и уверены в нем, — подтвердил Франсуа Бержэ.
Меткая Пуля не посмел возражать и молча опустил голову.
— Мы поторопились прибыть сюда, зная, что встретим здесь вас, — продолжал Франсуа Бержэ, — и как же мы рады, что вовремя подоспели!
— Что вы хотите этим сказать? — спросил Оливье.
— Когда подъедет Том Митчелл, мы с отцом встретим его.
— Но ведь это к нам было… — воскликнул было Меткая Пуля.
— Отправлено письмо? Знаю, — возразил отец, — но приличнее будет нам кончить это дело. Впрочем, мы, старики, так решили, а вы, пожалуйста, держитесь в стороне, пока все не будет кончено.
— Но если тут будет измена? — спросил Меткая Пуля.
— Сын мой, — внушительно произнес дед, — осторожность — добрая вещь, но недоверчивость часто незаслуженно оскорбляет; подумай об этом хорошенько. Мы с твоим отцом лучше тебя знаем, что надо делать.
— Мы все будем повиноваться вам, — ответил Оливье от имени всех друзей, — только издали мы будем свидетелями этого свидания и когда получим ваше приказание, только тогда пойдем к вам.
— Благодарю, — сказал, улыбаясь, старик, — повторяю вам, все будет хорошо.
Он махнул рукой, как бы приказывая им отойти подальше.
Молодые люди встали, почтительно поклонились старикам и отошли к берегу.
Неподалеку от их лагеря был довольно густой лесок; охотники вошли в этот лес и вскоре исчезли в его чаще.
Старики, оставшись наедине, закурили свои индейские трубки и принялись молча ждать.
Около трех четвертей часа они курили в непрерывном молчании, как вдруг Франсуа Бержэ опустил трубку и приложил ухо к земле.
— Приближаются, — сказал он, поднимаясь.
— Я слышу их уже несколько минут, — ответил старик, — а сколько их там?
— Не более четырех.
— Я так и думал. Он добросовестен.
— Вы все стоите на своем?
— Да; индейцам это не нужно, а янки и англичанам не следует этим воспользоваться.
— Вы полный властелин и можете распоряжаться по своей воле, потому что это, так сказать, ваша собственность.
— Действительно, сегодня это моя собственность, которая должна послужить для поддержания великого дела. Том Митчелл совсем не то, чем кажется.
— Я это знаю.
— Кроме того, у меня есть важная причина для такого распоряжения; поселение того янки находится как раз на этой земле.
— Да, а у янки чутье тонкое, он мигом обо всем пронюхает.
— Вот видишь, сын, пускай уж лучше француз воспользуется.
В эту минуту издали послышался пистолетный выстрел.
— Вот и они! — сказал Франсуа Бержэ.
Он встал, приложил воронкой руки к губам и испустил пронзительный крик морской птицы.
Немедленно раздался ответный крик, и четыре всадника на добрых конях понеслись по высокой траве прямо к ним.
Старики встали в ожидании.
Неподалеку от них всадники сошли наземь, бросили поводья четвертому и втроем подошли к старикам.
Канадцы держали в руках винтовки; у всадников оружия не видно было: пистолеты они оставили в чехлах, сабли в седлах, винтовки на земле.
В ста шагах от стариков двое из приехавших тихо поговорили между собой и замедлили шаг, тогда как третья особа среди них бросилась бежать с быстротой лани и мигом очутилась в объятиях стариков, отвечая радостными восклицаниями и слезами счастья на нежные ласки своих родных — то была Анжела.
Том Митчелл со своим спутником держались на почтительном расстоянии и подошли только тогда, когда увидели, что первые восторги стали утихать.
— Добро пожаловать, — произнес старик с выражением высокого достоинства и подал им руку.
Атаман и его спутник пожали с жаром эту честную руку.
— Сдержал ли я свое слово? — спросил Том Митчелл, улыбаясь.
— Добросовестно, подтверждаю это и благодарю, — ответил Бержэ с чувством. — Вы благородным образом вознаградили сделанное нам зло. Не станем о том поминать. Чего же вы теперь желаете от нас?
— Ничего! — отрезал Митчелл.
— Разве вы не требуете выкупа?
— А для чего мне выкуп? Слушайте, престарелый охотник, подстрекательством одного человека, имени которого я не желаю выдавать, я позволил увлечь себя и совершил нечестивый поступок. Хотя я и разбойник, — продолжал он с тонкой улыбкой, — однако, в сущности, я не так черен, как кажусь. Теперь мне понятно, что я не могу достичь желанной цели и что мой соумышленник заведомо меня обманывал. Насколько это зависит от меня, я постарался загладить причиненное мной зло и не имею нужды в другой награде, кроме той радости, которой я только что был свидетелем.
— Прекрасно, капитан, еще раз благодарим вас, — ответил Франсуа Бержэ и, еще раз поцеловав дочь, обратился к ней: — Дитя мое, вон там, под теми деревьями, находится твой брат; ступай к нему.
— Сейчас, отец, но прежде позвольте мне принести капитану Митчеллу самую искреннюю и сердечную благодарность за внимание и попечения, которыми я была окружена во все время, которое провела у него в плену.
— Надеюсь, что вы не помянете меня злом?
— Нет, я сохраню к вам вечную благодарность. Я и сама теперь знаю, какой вы добрый.
Она грациозно наклонила голову и, своей крошечной ручкой послав ему поцелуй, сама побежала к лесу и скоро скрылась там.
Взоры всех последовали за ней.
— Засим позвольте мне с вами проститься, — сказал атаман.
— Прошу вас подождать еще одну минуту, — возразил дед, — вы отказываетесь от награды, но я должен заставить вас принять ее.
Он открыл свою сумку и вынул пергамент, сложенный вчетверо.
— Вот выкуп за нашу девочку, — сказал он, подавая пергамент атаману.
— Что это значит?
— Принимайте, — проговорил старик, приветливо улыбаясь, — это документ на право владения Оленьей долиной.
— И что же? — воскликнул Том Митчелл с глубоким волнением.
На плане красной точкой отмечено место, где скрыто нечто известное вам. Я передаю вам право на владение землей и всем, что в ней заключается. Не отказывайтесь, капитан, я и слышать не хочу об отказе. Как видите, самый лучший путь всегда честный.
— Принимайте без всякого зазрения совести, — подтвердил Франсуа Бержэ, — мы отдаем нашу собственность, на которую никто не имеет права, кроме нас.
— Если вы этого требуете, то нечестно было бы с моей стороны отказываться от дара, который я высоко ценю по важным причинам.
— Понимаю, капитан, — сказал старик, — но об одном прошу вас.
— Говорите и поверьте, чего бы вы ни пожелали…
— Дайте слово, что мой дар будет служить только для честных целей.
— Клянусь!
— Принимаю ваше слово и верю ему. Вашу руку, капитан, и расстанемся друзьями.
— О, да! — сказал атаман с глубоким чувством, которое странно было наблюдать в таком человеке. — Конечно, друзьями. У меня остается еще одно желание: я был бы очень счастлив, если бы вы доставили мне случай доказать вам свою преданность.
— Как знать! — ответил старик задумчиво. — Может быть, эта минута не так далека, как вы воображаете.
— Я всегда буду готов, если понадобится, пролить последнюю каплю крови, чтобы защитить вас и ваших друзей или отомстить за вас.
Всадники выезжали с прибрежных холмов на равнину, перерезанную на две части могучим потоком Миссури, скрывавшим свои мрачные воды под высокой травой, хлопчатником и ветлами.
Всадники медленно продвигались по булыжникам ущелья, высохшему руслу некогда могучего потока, исчезнувшего вследствие природных потрясений, столь часто случающихся в этих краях.
Выехав из ущелья, они остановились и вздохнули свободнее.
Они справились с трудной задачей: вот уже три часа как они спотыкались на каждом шагу по изрытой булыжниками тропинке, на каждом шагу ускользавшей из-под ног их лошадей.
Из пяти всадников только один был индеец, все остальные были белые, в костюмах лесных охотников. Все они наши старые знакомые: Джордж Клинтон, Оливье, Меткая Пуля, Верная Опора и Храбрец.
Теперь интересно узнать, каким образом эти пятеро очутились вместе в такую раннюю пору и так далеко — более чем за сто миль — от обычного места своей деятельности и каким образом Джордж Клинтон и Верная Опора сделались членами этого странного общества.
Читатель не замедлит это узнать.
— Послушайте, друзья, — сказал Верная Опора, — по моему мнению, хорошо будет, если мы здесь приостановимся.
— Останавливаться? Это для чего? — спросил Меткая Пуля с досадой.
— А по доброй сотне причин, одна другой лучше, — отвечал Верная Опора.
— Какая же первая? — спросил канадец сухо.
— А та, что если вы, вождь и я свыклись с этими окаянными дорогами, то совсем иное дело двое остальных спутников, что давненько вам следовало бы заметить.
Оливье и Джордж Клинтон хотели было защищаться.
— Нет, нет, — сказал Меткая Пуля простодушно, — я осел и сознаюсь в том. Довольно об этом, Верная Опора. Где нам лучше расположиться?
— Вот здесь — или там, если хотите.
Охотники остановились в лесу исполинских камедных деревьев, развели костер, около которого расположились кругом, после чего немедленно приступили к завтраку.
— По чести! — воскликнул весело Оливье. — Теперь охотно сознаюсь, что давно уже чувствовал потребность в отдыхе. Я чуть не падал от усталости.
— Да и я еле волочил ноги, — подтвердил Джордж Клинтон, потягиваясь на траве.
— Ну не прав ли я был? — прошептал Верная Опора.
— Ведь я уже обругал себя скотиной, и, кажется, достаточно, — проворчал Меткая Пуля.
— Совершенно достаточно.
Храбрец вызвался поработать поваром и задачу свою исполнил к всеобщему удовольствию.
Минуты через две приятели запустили свои зубы в куски отличной дичи, поджаренной на углях.
Затем были откупорены фляжки с вином, и все по очереди приложились к ним; добрые молодцы целую ночь пробирались по невозможным дорогам — мудрено ли, что они чувствовали свирепый аппетит. Они ели и пили с таким увлечением, что скоро ничего не осталось.
Покончив с этим, они испустили глубокий вздох удовольствия; их аппетит был удовлетворен.
— Теперь не хотите ли побеседовать, — произнес Меткая Пуля, искоса поглядывая на товарищей.
— Чего лучше! — ответил Верная Опора весело. — Наелись, напились, трубки в зубы — и откровенная беседа с товарищами.
Каждый из них признал справедливость и удобство этого заявления; мигом из-за пояса были вынуты глиняные трубки с черешневым чубуком, набиты табаком и закурены; над их головами заклубились струйки синеватого дыма.
— Ну что же, Меткая Пуля, речь за вами, — проговорил Оливье весело.
— Господа и друзья мои, — начал Меткая Пуля, — сердце мое исполнено печали; невольно во мне возбуждается предчувствие, что этот человек обманывает нас.
Храбрец поднял голову и сказал своим гортанным голосом, сурово покачивая головой, как бы придавая больший вес своим словам:
— Я знаю бледнолицего вождя. У этого человека язык не раздвоен, слово его чистое золото. Меткая Пуля ошибается.
— Вождь, вас ли я слышу? — воскликнул молодой охотник с удивлением. — Как! Вы, принимающий такое участие…
— Храбрец вождь своего племени, — возразил краснокожий с жаром, — слова, сходящие с его языка, вытекают прямо из сердца. Не храбр тот воин, кто презирает своих противников; тогда он сам подвергает себя опасности нарекания, что он победитель только низких трусов. Белый Медведь, бледнолицый вождь, свиреп, жесток и хищен, но прежде всего он честен и справедлив. Что им сказано, то и сделано; что он обещал, то он возвратит. Однажды мы встретили его лицом к лицу. Мы преследовали его, как дикого зверя. Раненного и умирающего, мы хотели его добить. Он увернулся от нас не по хитрости, а благодаря своей смелости. Это великий вождь! Ему ничего не было легче, чем посмеяться над нашими угрозами и укрыться от наших преследований, но что же он сделал? Он прислал нам письмо, которым приглашает нас на свидание с той целью, как он говорит, чтобы полюбовно покончить наш спор. Разве так действуют изменники и вероломные люди? Нет, так может действовать только храбрый и честный воин. Вот мое мнение: чтобы ни случилось здесь через несколько часов, я уверен, что если мы окажем ему такое же доверие, как он нам, то будущее подтвердит мои слова. Я все сказал.
Вождь опять закурил трубку, которая потухла во время его длинной речи, после чего уже не принимал участия в общем разговоре, хотя внимательно прислушивался ко всем словам беседовавших товарищей.
— Со своей стороны я нахожу, что вождь совершенно прав, — сказал Оливье, — я разделяю его мнение во всех отношениях. По всему, как я могу судить, этот пират или разбойник не похож на других людей; в нем есть что-то необыкновенное — словом, может быть, он и разбойник, только совершенно точно это избранная натура и до положительной улики в противном я верю его слову.
— Может быть, — проговорил Меткая Пуля, покачав головой, — однако никто не сможет возразить, что он атаман самой отчаянной шайки разбойников, опустошающей страну.
— Что же это доказывает? — спросил Оливье.
— Ничего, я сам это знаю, а только повторяю, что нельзя полагаться на его слово.
— Так зачем же мы сюда приехали? — спросил Джордж Клинтон.
— А! Зачем, зачем… За тем, что человек хочет надеяться во что бы то ни стало. Еще бы! Ведь дело известное.
Не вполне разделяя мнение Меткой Пули, в разговор вмешался Верная Опора:
— Однако я нахожу, что нам не следует с завязанными глазами предавать себя в руки разбойника. Осторожность никогда не помешает.
— Хорошо, будем осторожны, — согласился Джордж Клинтон, — со своей стороны я ничего лучшего не желаю; примем все меры предосторожности, какие вы сочтете нужными. Я на все согласен. Но будем действовать так, чтобы нельзя было сомневаться в нашей искренности и доверии к честному слову, которое добровольно дал нам этот человек.
— Все это очень легко устроить, — проговорил Верная Опора с тонкой усмешкой, — друзья мои, предоставьте только мне это дело, и вы сами увидите, как все хорошо уладится.
— Чего же лучше! Действуйте по своему разумению, дружище. Лучше вас никто не изведал тайн прерии. Мы никак не станем вам мешать принимать все меры предосторожности.
—Лучшая предосторожность в отношении честного врага — это довериться его слову без всякой задней мысли, — изрек свой приговор индейский вождь.
— Очень хорошо, — согласился Верная Опора, — может быть, вы и правы. Я не стану оспаривать вашего мнения, хотя, признаюсь, не могу надивиться, что вы так говорите. Прошу вас об одном, оставайтесь беспристрастным в этом деле до тех пор, пока не придет время действовать.
— Храбрец любит Меткую Пулю, он его брат, и потому он исполнит все, чего его брат желает, но он жалеет, что принужден к тому.
— Я беру всю ответственность на себя и, поверьте, первым признаю свою вину в случае ошибки. Более того нельзя обещать и отцу.
Вождь ничего не ответил, только кивнул головой в знак согласия и улыбнулся так насмешливо, что Меткая Пуля невольно смутился и даже покраснел.
— За себя лично я совершенно не боюсь, — сказал он.
— Э! Что это там такое? — внезапно воскликнул Верная Опора, указывая на реку.
Глаза всех устремились в указанном охотником направлении.
— Пирога! — вскричал Джордж Клинтон.
— Ив ней два человека, как мне кажется, — заметил Верная Опора.
— И оба бледнолицые, — сказал вождь через минуту, — и братья мои хорошо их знают: один старый охотник по прозванию Чуткое Ухо, другой же прозван людьми моего племени Бесследным.
— Мой отец и дед! — воскликнул Меткая Пуля вне себя от удивления. — Не ошибаетесь ли вы, вождь? Что за причина привела их сюда?
— По всей вероятности, та же, что и нас привела, — ответил Оливье тихо.
Между тем пирога под ударами мощной руки быстро неслась по волнам и, поравнявшись с лагерем охотников, внезапно повернула и вскоре въехала носом в песок. Из пироги вышли два человека.
Храбрец не ошибся: это были дед и отец Меткой Пули. Оба направились прямо к охотникам.
Пятеро друзей радостно бросились к ним навстречу.
Обменявшись дружескими приветствиями, канадцы также расположились у костра и не отказались от предложенного им угощения, состоявшего из той же жареной дичи и вина.
— Мы отправляемся к нашему родственнику Лагренэ, переселенцу у Ветряной реки, — так начал дед. — Он, кажется, получил известие от Тома Митчелла.
— Да, он получил письмо при нас, когда мы были у него в доме, но я боюсь…
— Чего ты боишься, сын? — спросил Франсуа Бержэ немного резко.
— Как бы эта сговорчивость атамана пиратов не была притворной и за ней не скрывалась западня.
Старики переглянулись и улыбнулись.
— Ты ошибаешься, дитя мое, — сказал дед, — Том Митчелл не притворщик и не желает завлекать тебя в западню; его цели прямые и искренние.
— Мы имеем все доказательства и уверены в нем, — подтвердил Франсуа Бержэ.
Меткая Пуля не посмел возражать и молча опустил голову.
— Мы поторопились прибыть сюда, зная, что встретим здесь вас, — продолжал Франсуа Бержэ, — и как же мы рады, что вовремя подоспели!
— Что вы хотите этим сказать? — спросил Оливье.
— Когда подъедет Том Митчелл, мы с отцом встретим его.
— Но ведь это к нам было… — воскликнул было Меткая Пуля.
— Отправлено письмо? Знаю, — возразил отец, — но приличнее будет нам кончить это дело. Впрочем, мы, старики, так решили, а вы, пожалуйста, держитесь в стороне, пока все не будет кончено.
— Но если тут будет измена? — спросил Меткая Пуля.
— Сын мой, — внушительно произнес дед, — осторожность — добрая вещь, но недоверчивость часто незаслуженно оскорбляет; подумай об этом хорошенько. Мы с твоим отцом лучше тебя знаем, что надо делать.
— Мы все будем повиноваться вам, — ответил Оливье от имени всех друзей, — только издали мы будем свидетелями этого свидания и когда получим ваше приказание, только тогда пойдем к вам.
— Благодарю, — сказал, улыбаясь, старик, — повторяю вам, все будет хорошо.
Он махнул рукой, как бы приказывая им отойти подальше.
Молодые люди встали, почтительно поклонились старикам и отошли к берегу.
Неподалеку от их лагеря был довольно густой лесок; охотники вошли в этот лес и вскоре исчезли в его чаще.
Старики, оставшись наедине, закурили свои индейские трубки и принялись молча ждать.
Около трех четвертей часа они курили в непрерывном молчании, как вдруг Франсуа Бержэ опустил трубку и приложил ухо к земле.
— Приближаются, — сказал он, поднимаясь.
— Я слышу их уже несколько минут, — ответил старик, — а сколько их там?
— Не более четырех.
— Я так и думал. Он добросовестен.
— Вы все стоите на своем?
— Да; индейцам это не нужно, а янки и англичанам не следует этим воспользоваться.
— Вы полный властелин и можете распоряжаться по своей воле, потому что это, так сказать, ваша собственность.
— Действительно, сегодня это моя собственность, которая должна послужить для поддержания великого дела. Том Митчелл совсем не то, чем кажется.
— Я это знаю.
— Кроме того, у меня есть важная причина для такого распоряжения; поселение того янки находится как раз на этой земле.
— Да, а у янки чутье тонкое, он мигом обо всем пронюхает.
— Вот видишь, сын, пускай уж лучше француз воспользуется.
В эту минуту издали послышался пистолетный выстрел.
— Вот и они! — сказал Франсуа Бержэ.
Он встал, приложил воронкой руки к губам и испустил пронзительный крик морской птицы.
Немедленно раздался ответный крик, и четыре всадника на добрых конях понеслись по высокой траве прямо к ним.
Старики встали в ожидании.
Неподалеку от них всадники сошли наземь, бросили поводья четвертому и втроем подошли к старикам.
Канадцы держали в руках винтовки; у всадников оружия не видно было: пистолеты они оставили в чехлах, сабли в седлах, винтовки на земле.
В ста шагах от стариков двое из приехавших тихо поговорили между собой и замедлили шаг, тогда как третья особа среди них бросилась бежать с быстротой лани и мигом очутилась в объятиях стариков, отвечая радостными восклицаниями и слезами счастья на нежные ласки своих родных — то была Анжела.
Том Митчелл со своим спутником держались на почтительном расстоянии и подошли только тогда, когда увидели, что первые восторги стали утихать.
— Добро пожаловать, — произнес старик с выражением высокого достоинства и подал им руку.
Атаман и его спутник пожали с жаром эту честную руку.
— Сдержал ли я свое слово? — спросил Том Митчелл, улыбаясь.
— Добросовестно, подтверждаю это и благодарю, — ответил Бержэ с чувством. — Вы благородным образом вознаградили сделанное нам зло. Не станем о том поминать. Чего же вы теперь желаете от нас?
— Ничего! — отрезал Митчелл.
— Разве вы не требуете выкупа?
— А для чего мне выкуп? Слушайте, престарелый охотник, подстрекательством одного человека, имени которого я не желаю выдавать, я позволил увлечь себя и совершил нечестивый поступок. Хотя я и разбойник, — продолжал он с тонкой улыбкой, — однако, в сущности, я не так черен, как кажусь. Теперь мне понятно, что я не могу достичь желанной цели и что мой соумышленник заведомо меня обманывал. Насколько это зависит от меня, я постарался загладить причиненное мной зло и не имею нужды в другой награде, кроме той радости, которой я только что был свидетелем.
— Прекрасно, капитан, еще раз благодарим вас, — ответил Франсуа Бержэ и, еще раз поцеловав дочь, обратился к ней: — Дитя мое, вон там, под теми деревьями, находится твой брат; ступай к нему.
— Сейчас, отец, но прежде позвольте мне принести капитану Митчеллу самую искреннюю и сердечную благодарность за внимание и попечения, которыми я была окружена во все время, которое провела у него в плену.
— Надеюсь, что вы не помянете меня злом?
— Нет, я сохраню к вам вечную благодарность. Я и сама теперь знаю, какой вы добрый.
Она грациозно наклонила голову и, своей крошечной ручкой послав ему поцелуй, сама побежала к лесу и скоро скрылась там.
Взоры всех последовали за ней.
— Засим позвольте мне с вами проститься, — сказал атаман.
— Прошу вас подождать еще одну минуту, — возразил дед, — вы отказываетесь от награды, но я должен заставить вас принять ее.
Он открыл свою сумку и вынул пергамент, сложенный вчетверо.
— Вот выкуп за нашу девочку, — сказал он, подавая пергамент атаману.
— Что это значит?
— Принимайте, — проговорил старик, приветливо улыбаясь, — это документ на право владения Оленьей долиной.
— И что же? — воскликнул Том Митчелл с глубоким волнением.
На плане красной точкой отмечено место, где скрыто нечто известное вам. Я передаю вам право на владение землей и всем, что в ней заключается. Не отказывайтесь, капитан, я и слышать не хочу об отказе. Как видите, самый лучший путь всегда честный.
— Принимайте без всякого зазрения совести, — подтвердил Франсуа Бержэ, — мы отдаем нашу собственность, на которую никто не имеет права, кроме нас.
— Если вы этого требуете, то нечестно было бы с моей стороны отказываться от дара, который я высоко ценю по важным причинам.
— Понимаю, капитан, — сказал старик, — но об одном прошу вас.
— Говорите и поверьте, чего бы вы ни пожелали…
— Дайте слово, что мой дар будет служить только для честных целей.
— Клянусь!
— Принимаю ваше слово и верю ему. Вашу руку, капитан, и расстанемся друзьями.
— О, да! — сказал атаман с глубоким чувством, которое странно было наблюдать в таком человеке. — Конечно, друзьями. У меня остается еще одно желание: я был бы очень счастлив, если бы вы доставили мне случай доказать вам свою преданность.
— Как знать! — ответил старик задумчиво. — Может быть, эта минута не так далека, как вы воображаете.
— Я всегда буду готов, если понадобится, пролить последнюю каплю крови, чтобы защитить вас и ваших друзей или отомстить за вас.
ГЛАВА XXI. Славная охота
Прошло более двух недель после вышеописанных происшествий в Оленьей долине. Несмотря на исчерпывающие сведения и разумные возражения брата, Джонатан Диксон настоял на своем намерении войти в личные сношения с соседями вниз и вверх по реке, и во вновь устроенной пироге он отправился в путь с младшими сыновьями, Сэмом и Джеком, и с одним черным слугой, Сэнди, с хорошим вооружением и достаточным запасом провизии; надзор же за домашним хозяйством он поручил Гарри, старшему сыну, разумеется, под руководством дяди Сэмюэля Диксона.
Гарри был высоким, красивым, смуглым и мощным, как Геркулес; отец справедливо имел полное доверие к его уму и сметливости. Деятельный, трудолюбивый, он всегда был первым на работе и последним уходил на отдых. Он поспевал повсюду, где требовалось его присутствие, поощрял рабочих, искусно внушая им неутомимое усердие, которое воодушевляло его самого.
Гарри был типичным американским переселенцем и землепашцем; он был мастер отыскивать следы, ездил верхом, как кентавр, изучил в совершенстве индейские хитрости и в случае нужды мог за сто ярдов всадить пулю в глаз тигру или пантере. Подобно своему отцу, он чувствовал невыразимое отвращение ко всему, что могло служить представителем казенного суда и правосудия; чтобы только избежать встречи с каким-нибудь присяжным, он готов был проскакать сто миль без отдыха. Жизнь на вольном воздухе и на свободе в пограничных владениях до страсти увлекала его; всякая узда, даже самая легкая, была невыносима для его здоровенных плеч. Он не понимал другой удобной жизни, кроме жизни на пустынном раздолье, и с невыразимым чувством ужаса думал о городах.
Несмотря на не совсем тщательное воспитание, несмотря на угрюмый, молчаливый и даже свирепый характер, Гарри обожал свою мать, братьев, сестру и обнаруживал глубочайшее благоговение к отцу, восторгаясь его неукротимой энергией; но выше всех он ставил своего дядю Сэмюэля. По одному его знаку, он не задумавшись пошел бы на самое опасное и даже позорное дело; сказать короче, к своему дяде он питал страстное обожание, был его подручным, принимая бесспорно, как закон, всякое его слово или дело.
Раз утром, вскоре после восхода солнца, Гарри скакал по лесу, уже довольно расчищенному. Он направлялся мили за три от своего поселения, чтобы присмотреть за рубкой значительного участка леса, начатой со вчерашнего дня с целью возделать землю для хлебных злаков и в то же время для очищения берегов Миссури, где следовало устроить водяные мельницы и разные заводы, необходимые для будущего процветания поселения. Молодой хозяин был неподалеку от того места, где происходила рубка, когда вдруг ему послышался тихий, какой-то особенный свист, вероятно, хорошо ему известный, потому что он разом осадил своего коня и навострил уши, зорко оглядываясь по сторонам.
Почти в ту же минуту показался всадник. Ему было лет за пятьдесят; он был высокого роста, худощав, лицо его было желтое и морщинистое, глаза косые, вообще наружность невзрачная. Лошадь под ним была малорослая, чахлая, кожа да кости; она шла понурив голову и поджав хвост, голый и тонкий, как у крысы.
Странный всадник был скудно одет, как все фермеры на американских границах: большой жилет, длинный кафтан, огромные плюшевые штаны, высокие кожаные ботинки и шляпа с отвислыми полями составляли его костюм.
Оружия при нем не было, а если и было, то он его не обнародовал.
При первом взгляде на подобных людей говоришь: «Должно быть, добрый малый», — но хорошенько поосмотревшись, невольно чувствуешь отвращение и думаешь: «Старый бездельник».
— Эге! Молодой хозяин, — сказал всадник с притворной улыбкой, — что так рано и почему так далеко вы заехали? Уж не меня ли вы ищете?
— Вот уж нет, господин Лагренэ, — ответил молодой переселенец смело. — Бог свидетель, что я даже не думал о вас.
— Смотри, пожалуйста! — беззвучно рассмеялся всадник. — Однако, молодой хозяин, нельзя сказать, чтобы вы были очень любезны. Но если вы не за мной ехали, так зачем же вы остановились, услышав мой свист?
— Я думал, что это змея зашипела, — ответил Гарри насмешливо. — Ну слушайте же, старый хозяин, я не умею лгать и действительно ехал к вам…
Гарри был высоким, красивым, смуглым и мощным, как Геркулес; отец справедливо имел полное доверие к его уму и сметливости. Деятельный, трудолюбивый, он всегда был первым на работе и последним уходил на отдых. Он поспевал повсюду, где требовалось его присутствие, поощрял рабочих, искусно внушая им неутомимое усердие, которое воодушевляло его самого.
Гарри был типичным американским переселенцем и землепашцем; он был мастер отыскивать следы, ездил верхом, как кентавр, изучил в совершенстве индейские хитрости и в случае нужды мог за сто ярдов всадить пулю в глаз тигру или пантере. Подобно своему отцу, он чувствовал невыразимое отвращение ко всему, что могло служить представителем казенного суда и правосудия; чтобы только избежать встречи с каким-нибудь присяжным, он готов был проскакать сто миль без отдыха. Жизнь на вольном воздухе и на свободе в пограничных владениях до страсти увлекала его; всякая узда, даже самая легкая, была невыносима для его здоровенных плеч. Он не понимал другой удобной жизни, кроме жизни на пустынном раздолье, и с невыразимым чувством ужаса думал о городах.
Несмотря на не совсем тщательное воспитание, несмотря на угрюмый, молчаливый и даже свирепый характер, Гарри обожал свою мать, братьев, сестру и обнаруживал глубочайшее благоговение к отцу, восторгаясь его неукротимой энергией; но выше всех он ставил своего дядю Сэмюэля. По одному его знаку, он не задумавшись пошел бы на самое опасное и даже позорное дело; сказать короче, к своему дяде он питал страстное обожание, был его подручным, принимая бесспорно, как закон, всякое его слово или дело.
Раз утром, вскоре после восхода солнца, Гарри скакал по лесу, уже довольно расчищенному. Он направлялся мили за три от своего поселения, чтобы присмотреть за рубкой значительного участка леса, начатой со вчерашнего дня с целью возделать землю для хлебных злаков и в то же время для очищения берегов Миссури, где следовало устроить водяные мельницы и разные заводы, необходимые для будущего процветания поселения. Молодой хозяин был неподалеку от того места, где происходила рубка, когда вдруг ему послышался тихий, какой-то особенный свист, вероятно, хорошо ему известный, потому что он разом осадил своего коня и навострил уши, зорко оглядываясь по сторонам.
Почти в ту же минуту показался всадник. Ему было лет за пятьдесят; он был высокого роста, худощав, лицо его было желтое и морщинистое, глаза косые, вообще наружность невзрачная. Лошадь под ним была малорослая, чахлая, кожа да кости; она шла понурив голову и поджав хвост, голый и тонкий, как у крысы.
Странный всадник был скудно одет, как все фермеры на американских границах: большой жилет, длинный кафтан, огромные плюшевые штаны, высокие кожаные ботинки и шляпа с отвислыми полями составляли его костюм.
Оружия при нем не было, а если и было, то он его не обнародовал.
При первом взгляде на подобных людей говоришь: «Должно быть, добрый малый», — но хорошенько поосмотревшись, невольно чувствуешь отвращение и думаешь: «Старый бездельник».
— Эге! Молодой хозяин, — сказал всадник с притворной улыбкой, — что так рано и почему так далеко вы заехали? Уж не меня ли вы ищете?
— Вот уж нет, господин Лагренэ, — ответил молодой переселенец смело. — Бог свидетель, что я даже не думал о вас.
— Смотри, пожалуйста! — беззвучно рассмеялся всадник. — Однако, молодой хозяин, нельзя сказать, чтобы вы были очень любезны. Но если вы не за мной ехали, так зачем же вы остановились, услышав мой свист?
— Я думал, что это змея зашипела, — ответил Гарри насмешливо. — Ну слушайте же, старый хозяин, я не умею лгать и действительно ехал к вам…